Часть 1.

Фишер Куно

Жизнь и сочинения Декарта.1857.

История Новой философии. Декарт: Его жизнь, сочинения и учение. — СПб.: Мифрил, 1994. — 560 с.-С.163-486.

КНИГА ПЕРВАЯ

ЖИЗНЬ И СОЧИНЕНИЯ ДЕКАРТА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЛИЧНОСТЬ ДЕКАРТА И ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО ЖИЗНИ

163

I. ЕГО НАТУРА …………… 163

II. ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА (1596-1612) …………166

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВТОРОЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ (1612-1628): ГОДЫ СТРАНСТВИЙ. А. СВЕТСКАЯ ЖИЗНЬ И ГОДЫ ВОЙНЫ (1612-1621)

174

I Вступление в свет 174

II Военная служба в Голландии (1617-1619) 176

III. Военные годы в Германии (1619-1621) 179

1 Походы 179

2. Нейбургское уединение. Внутренний кризис 182

3. Эпоха перелома 189

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В. ПУТЕШЕСТВИЯ И ВТОРИЧНОЕ

ПРЕБЫВАНИЕ В ПАРИЖЕ (1621-1628)

192

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ТРЕТИЙ ПЕРИОД ЖИЗНИ (1629-1650). ВРЕМЯ ТВОРЧЕСТВА. А. ПРЕБЫВАНИЕ В НИДЕРЛАНДАХ

199

I. «ГОЛЛАНДСКОЕ ЗАТВОРНИЧЕСТВО» 199

II. ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ В НИДЕРЛАНДАХ 206

1. Образование 206

2. А. М. фон Шюрман 207

3. Пфальцграфиня Елизавета 208

ГЛАВА ПЯТАЯ В. СОЗДАНИЕ И ВЫПУСК В СВЕТ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

219

I. СОЧИНЕНИЕ ПО КОСМОЛОГИИ 219

1. Его план 219

2. Разработка сочинения и препятствия к ней 224

II. ФИЛОСОФСКИЕ СОЧИНЕНИЯ 230

1. Мотивы издания 230

2. Метафизические сочинения 236

ГЛАВА ШЕСТАЯ С. НАЧАЛО ШКОЛЫ. ПРИВЕРЖЕНЦЫ И ПРОТИВНИКИ

244

I Борьба В УТРЕХТЕ 244

1. Ренери и Региус 244

2. Гисберт Воэций 246

3. Осуждение новой философии 247

VIII

4. Спор между Декартом и Боэцием 250

5. Исход утрехт-грёнингенского спора 255

П. НАПАДКИ В ЛЕЙДЕНЕ 258

ГЛАВА СЕДЬМАЯ ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ И СОЧИНЕНИЯ В ГОЛЛАНДИИ

261

I. НОВЫЕ ПЛАНЫ И ДРУЗЬЯ 261

1. Поездки во Францию 261

2. Клерселье и Шаню 263

3. Последнее пребывание в Париже 266

II. НОВЫЙ ПРОТИВНИК. ПОСЛЕДНИЕ РАБОТЫ 270

1. Измена Региуса - 270

2. Последние сочинения 272

ГЛАВА ВОСЬМАЯ КОНЕЦ ЖИЗНИ ДЕКАРТА В СТОКГОЛЬМЕ

274

I. ПРИГЛАШЕНИЕ КОРОЛЕВЫ 274

1. Христина Шведская 274

2. Философские письма 275

3. Приглашение и путешествие в Стокгольм 281

И. ДЕКАРТ В СТОКГОЛЬМЕ 284

1. Пребывание в Стокгольме и положение при дворе 284

2. Болезнь и смерть 286

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ОБЩИЙ ОБЗОР ТРУДОВ И СОЧИНЕНИЙ

288

I. СОЧИНЕНИЯ, ИЗДАННЫЕ САМИМ ДЕКАРТОМ 288

1. Философские 288

2. Полемические • 289

П. ОСТАВШИЕСЯ ПОСЛЕ ДЕКАРТА СОЧИНЕНИЯ

И ОРЕКА РО5ШМА 290

1. Сочинения, принадлежащие частным лицам 290

2. Потерянные сочинения 290

3. Сочинения, изданные Клерселье 291

4. Собрание оставшихся сочинений 292

III. ИЗДАНИЕ ПОЛНОГО СОБРАНИЯ СОЧИНЕНИЙ 293

1. Коллективные издания 293

2. Приведение в порядок писем 293

3. Дополнения 294

IX

КНИГА ВТОРАЯ

УЧЕНИЕ ДЕКАРТА

ГЛАВА ПЕРВАЯ НОВЫЙ МЕТОД ФИЛОСОФИИ. ПУТЬ К СИСТЕМЕ

299

I III'ТЫЧИНКИ МЕТОДОЛОГИИ 299

I Тема 299

2. Методологические посмертные сочинения.

Критические вопросы 300

II. ЛОЖНЫЕ ПУТИ ПОЗНАНИЯ 302

1. Недостаток знания 302

2. Недостаток метода 303

III. ПУТЬ К ИСТИНЕ 305

1. Задача знания 305

2. Метод истинной дедукции 306

3. Универсальная математика.

Аналитическая геометрия 309

4. Энумерация или индукция. Интуиция 312

ГЛАВА ВТОРАЯ НАЧАЛО ФИЛОСОФИИ: МЕТОДИЧЕСКОЕ СОМНЕНИЕ

316

I. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И ОБЪЕМ СОМНЕНИЯ 316

1. Традиция школы 316

2. Человеческий самообман 317

II. МЕТОДИЧЕСКОЕ И ПРИНЦИПИАЛЬНОЕ СОМНЕНИЕ 321

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ПРИНЦИП ФИЛОСОФИИ И ПРОБЛЕМА ПОЗНАНИЯ

324

I. ПРИНЦИП ДОСТОВЕРНОСТИ 324

I Собственное мыслящее бытие 324

2. Правило достоверности.

Дух как самый ясный объект 326

II Проблема познания 328

I Представление существа вне нас 328

2. Принцип причинности 330

3. Идея Бога 331

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БЫТИЕ БОГА, ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ САМОДОСТОВЕРНОСТЬ И БОГОДОСТОВЕРНОСТЬ

333

I. ДОКАЗАТЕЛЬСТВА БЫТИЯ БОГА ………………………..333

1. Причина идеи Бога ………………………………………………...333

2. Идея Бога как врожденная идея …………………………………. 335

3. Доказательства онтологического

и антропологического характера ………………………………….336

4. Антропологическое доказательство

как основание онтологического …………………..337

III. САМОДОСТОВЕРНОСТЬ И БОГОДОСТОВЕРНОСТЬ…………………………………341

1. Достоверность нашего несовершенства …………………..341

2. Идея совершенного и ее изначальность …………………...343

3. Изначальность, реальность и истинность Бога…………………...344

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ. УМ И ВОЛЯ. ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СВОБОДА

346

I. ЗАБЛУЖДЕНИЕ КАК ВИНА ВОЛИ ……………………………………………….346

1. Факт заблуждения …………………………………….346

2. Воля и ум …………………………………….347

3. Вменяемое в вину неразумие . . ……………………………………348

п. воля к ИСТИНЕ …………………………………….349

1. Предотвращение заблуждения ………………………………………349.

2. Низшая и высшая свобода воли……………………………………..351

3. Свобода от заблуждения …………………………………….352

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ МЕЖДУ ДУХОМ И ТЕЛОМ. ПЕРЕХОД К НАТУРФИЛОСОФИИ

354

I. СУБСТАНЦИАЛЬНОСТЬ ВЕЩЕЙ ……………………………………354

1. Бытие тел …………………………...354

2. Субстанции. Бог и вещи …………………………...357

3. Атрибут и модус …………………………..358

И. АТРИБУТЫ ВЕЩЕЙ …………………………………..359

1. Ложные атрибуты …………………………..359

2. Главный источник наших заблуждений

и многочисленность их 362

XI

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

НАТУРФИЛОСОФИЯ. А. МАТЕМАТИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИРОДЫ

365

I. ПРОТЯЖЕНИЕ КАК АТРИБУТ ТЕЛ 365

I Тело как предмет мышления 365

2, Тело как пространственная величина 368

II Телесный мир 370

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

НАТУРФИЛОСОФИЯ. В. МЕХАНИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП ОБЪЯСНЕНИЯ ПРИРОДЫ

371

I. ДВИЖЕНИЕ КАК ОСНОВНОЙ ФЕНОМЕН ТЕЛЕСНОГО МИРА 371

1. Движение как модус протяжения 371

2. Движение как перемена места 372

II. ПРИЧИНЫ ДВИЖЕНИЯ 375

1. Первая причина и количество движения 375

2. Вторичные причины движения,

или законы природы 376

III. ГИДРОМЕХАНИКА. ТВЕРДЫЕ ТЕЛА И ЖИДКИЕ 381

1. Различие их 381

2. Твердое тело в жидком 382

3. Небо и Земля. Движение планет.

Гипотеза вихрей 383

4. Пустота и атмосферное давление 390

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

СВЯЗЬ МЕЖДУ ДУШОЙ И ТЕЛОМ. СТРАСТИ ДУШИ. ЕСТЕСТВЕННАЯ И НРАВСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА

393

I. АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА 393

1. Значение и объем проблемы 393

2. Кардинальный пункт проблемы 396

3. Страсти как основной феномен

человеческой души 398

II. СВЯЗЬ МЕЖДУ ДУШОЙ И ТЕЛОМ 399

I Механизм жизни 399

2. Орган души 402

1 Ноля и страсти 404

III ВИДЫ СТРАСТЕЙ 406

I Основные формы 406

2. Производные или составные формы 408

IV. НРАВСТВЕННЫЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ 414

I.Положительная..и..отрицательна

ценность страстей 414

XII

2. Ценность удивления 416

3. Свобода духа 419

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПЕРВОЕ КРИТИЧЕСКОЕ ИСПЫТАНИЕ. ВОЗРАЖЕНИЯ И ОТВЕТЫ

423

I. ВОЗРАЖЕНИЯ 423

1. Точки зрения и направления авторов 423

2. Антитезисы и точки соприкосновения 426

3. Пункты нападения 430

И. ОТВЕТЫ 442

1. Против возражения силлогистического

обоснования 442

2. Против материалистических

и сенсуалистических возражений 444

3. Против возражения о нигилистическом сомнении 446

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ ЭПИЛОГ К ПРЕДШЕСТВУЮЩЕЙ ГЛАВЕ

449

Устные возражения и ответы 449

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ОБСУЖДЕНИЕ СИСТЕМЫ. НЕРАЗРЕШЕННЫЕ И НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ

456

I. ОБЪЕКТ И МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ 456

II. ГЛАВНЫЕ КРИТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ 460

1. Дуалистическая система познания 461

2. Дуализм Бога и мира 462

3. Дуализм духа и тела 467

4. Дуализм человека и животного 472

III. НОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ИХ РЕШЕНИЕ 476

1. Окказионализм 476

2. Спинозизм 477

3. Монадология 478

4. Три основные истины метафизики 480

5. Сенсуализм ' 481

6. Материализм и идеализм 482

7. Критицизм 483

ПРИМЕЧАНИЯ 487

ПОСЛЕСЛОВИЕ 503

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

КУНО ФИШЕР:

БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

XIX век в Германии, как, пожалуй, никакая другая эпоха в европейской истории, был богат историко-философскими исследованиями. Гегель, Л. Фейербах, И. Э. Эрдман, Э. Целлер, К. Фишер, Ф. А. Ланге, В. Виндельбанд — вот далеко не полный перечень философов, создавших фундаментальные труды по истории философии различных эпох. Особенно интенсивно эта работа велась во второй половине века. У современников часто возникало ощущение, что этот исторический интерес вызван тупиковой ситуацией в развитии философии, оскудением ее творческой силы. И в самом деле, распространенное в то время мнение, что «теперь нет философии, а есть только история философии», верно отражало положение дел. Господство на философских кафедрах университетов позитивизма и естественно-научного материализма, психологизация философской проблематики оставляли тогда за философией лишь ее собственную историческую ценность. «Это было время презрения к философии, когда можно было прослыть неумным и отсталым, если заниматься ею и видеть в ней нечто большее, чем полную фантазии определенную душевную потребность предаваться игре представлений, свойственной каждому народу и каждому времени, искать в которой научные общезначимые истины — глупое, безуспешное занятие. Тем не менее историческое изучение этих стремлений человеческого духа считалось тогда все-таки предметом, достойным научной работы. Чем бесплоднее была сама философия, тем более расцветала ее история. В академической и литературной жизни того времени история философии заняла необычайно большое место», — писал Вильгельм Виндельбанд, характеризуя роль философии в духовной жизни Германии того времени".

В. Виндельбанд. Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия. М, 1993, с. 66.

XV

А. Б. Рукавишников

Но мы допустили бы ошибку, если бы удовлетворились только таким объяснением положения дел. Интерес к историко-философским исследованиям зарождается в пору наиболее продуктивного философского творчества, в период расцвета немецкого классического идеализма. Уже для романтиков принципиальным идеалом философского творчества была выработка нового в процессе сознательного усвоения всех великих приобретений человечества в прошлом. Глубокое и наиболее полное развертывание эта идея получила у Гегеля, увидевшего в исторически сменявших друг друга философских доктринах ступени последовательного приближения к истинной философии.

Гегель первым указал на необходимость и разумность преемственной смены философских систем. По его мнению, каждая из них развивает одно из определений особенного, соединить которые в связную теорию и представить как единое целое стало задачей его логики. С этой точки зрения история философии представляется как общий, целостный взгляд на историческое движение философской мысли. Завершающая, последняя философская система рассматривалась Гегелем как необходимый результат всего предшествующего развития философии, и поэтому она в истории философской мысли должна найти собственное оправдание. Гегелевская идея прогрессивного развития философской мысли, постигающего истину в собственной истории, имела своим результатом становление истории философии как науки и быстро распространившийся в академических кругах интерес к историко-философским исследованиям.

К середине XIX века эта идея среди историков философии становится практически общепризнанной, ею руководствуются в своих исследованиях как сторонники, так и противники гегелевской системы. В рамках же гегелевской школы история философии постепенно превращается в особый, чуть ли не самостоятельный раздел философии, претендующий на роль не просто общей пропедевтики, а теоретического введения в разработку философских проблем. Осуществление такого рода претензии ставило перед исследователями довольно трудные задачи: требовалось критически осмыслить великое множество факторов — политических, экономических, литературно-художественных научных, религиозных и т. д., — влиявших на философские доктрины. Гегелевские же «Лекции по истории философии», в которых была блестяще изложена логика философского развития, даже его учениками и сторонниками не могли быть приняты за образец написания истории

XVI

Куно Фишер: биографический очерк

философии: для реалистического мышления XIX века конструирование истории философии с несколько произвольным отношением к историческим фактам и зачастую искусственным истолкованием философских учений в интересах целостности концепции выглядело занятием подозрительным и неплодотворным в научном плане. Не подвергая ни малейшему сомнению историко-философскую концепцию, то есть собственно идею Гегеля о необходимой и преемственной связи философских систем, его ученики И. Э. Эрдман, Э. Целлер, К. Фишер и другие нацеливают свои усилия на адекватную, по их мнению, реализацию этой идеи, а именно на фактологически точное и логически непротиворечивое воспроизведение диалектического и исторического развития философии.

Наиболее выдающихся результатов на этом пути добились Эдуард Целлер" и Куно Фишер, создавшие фундаментальные труды по истории древней и новой философии. На их работах было воспитано не одно поколение студентов-философов. И до сего дня их «Истории» не утратили своей значимости, оставаясь классическими образцами воссоздания развития философской мысли. Особое место в немецкой духовной культуре XIX столетия занимает Куно Фишер. Его более чем полувековая литературная и педагогическая деятельность, преследующая цель через воспроизведение и актуализацию философских доктрин прошлого реабилитировать в глазах современников саму философию, принесла ему известность и славу Философа. «Именно ему, писателю и преподавателю, немцы обязаны тем, что философия в Германии после Гегеля (в 60-70-х гг. XIX в. —А. Р.) вновь получила свое признание»"".

Куно Фишер родился 23 июля 1824 года в местечке Грос-Зандевальд в Силезии. Отец его был лютеранским священником, став впоследствии суперинтендантом.

Уже в гимназические годы наряду с историей и филологией Фишера интересует философия. Поступив в Лейпцигский университет,

Основные труды Э. Целлера (1814—1908) посвящены истории античной философии. Его «Философия греков», написанная в 1844—1852 гг. и составляющая в обработке В. Нестле 6 томов (издание начато в 1923 г.), до сих пор остается незаменимым пособием, в котором критико-филологические принципы исследования сочетаются с историко-философскими. Neue deutsche Biographie. Вd. 5. Веrlin, 1961.

XVII

А. Б. Рукавишников

он изучает языки и богословие. Однако эти предметы не вытесняют его интереса к философии, он все более и более проникается идеей изучить ее систематически. В 1844 году он переезжает и Галле, где в это время И. Э. Эрдман читает курсы гегелевской философии. Глубокие, позволяющие понять сущность гегелевской системы лекции Эрдмана подтолкнули Фишера к окончательному штору —основательно изучить философию. Не оставляя занятий богословием и филологией в чисто практических целях (ведь они могли дать в будущем не отягощенному состоянием молодому студиозису средства к существованию), Фишер увлеченно штудирует системы великих философов. В 1847 году он с успехом защищает докторскую диссертацию о «Пармениде» Платона («De Platonico Parmenide»). По свидетельству В. Виндельбанда, уже тогда 22-летний соискатель блеснул ясностью взглядов, причем отличился глубокими познаниями не только в философии, но и в истории.

После защиты диссертации Фишер некоторое время жил в родительском доме, а затем поступил воспитателем в одно из богатых семейств Пфорцгейма. Работа оставляла достаточно времени для занятий философией. Вскоре он публикует свое первое крупное произведение «Диотима, идея прекрасного» (1849), в котором, используя широко распространенный тогда эпистолярный стиль, излагает основные принципы гегелевской эстетики. Здесь сказалось также влияние на Фишера идей немецкого Просвещения и романтизма.

С осени 1850 года начинается его преподавательская деятельность — он становится приват-доцентом Гейдельбергского университета по кафедре философии. Молодой приват-доцент начал читать одновременно логику, метафизику и историю философии. Чтение этих курсов с самого начала сопровождал большой успех. От семестра к семестру росла слава Фишера как блестящего лектора. В это же время он интенсивно работает над новыми книгами. В 1852 году выходит в свет «Система логики и метафизики, или Наукоучение», в которой он излагает свои систематические взгляды на философию. В том же году он публикует «Чтения по истории ноной философии», ставшее прообразом его многотомной «Истории поной философии».

Н 1853 году преподавательская деятельность Фишера неожиданным образом прервалась: приказом министра просвещения Баденского правительства многообещающий приват-доцент был отстранен от преподавания. Эта история получила тогда очень широкую огласку, и личность Фишера стала на некоторое время предметом

XVIII

Куно Фишер: биографический очерк

участливого внимания всей просвещенной Германии. Суть «дела Фишера» заключалась в том, что его коллега, профессор теологии, церковный советник Даниэль Шенкель усмотрел в «Чтениях по .истории новой философии» проповедь пантеизма. В Германии того времени этого обвинения было вполне достаточно, чтобы в церковных и государственных кругах прослыть человеком подозрительным. В постановлении высшего церковного совета по этому поводу Фишер был представлен как пропагандист крайне опасных заблуждений и атеист. И, несмотря на единодушную поддержку со стороны коллег по философскому факультету, реакционно настроенный министр фон Вехмар «отрешил» Фишера от должности.

Свой вынужденный отдых Фишер полностью посвятил научным и литературным занятиям. Успеху этих занятий во многом способствовало его гейдельбергское окружение. Штраус, Гервиниус, Шлоссер, Гейссер, с которыми он завязал дружеские отношения, оказали плодотворное влияние на его духовное развитие. Особенно близок он был с опальным Давидом Фридрихом Штраусом, автором знаменитой «Жизни Иисуса». В это время одна за другой выходят книги Фишера, посвященные крупнейшим философам Нового времени — Декарту, Спинозе, Лейбницу, Бэкону.

Литературные и научные заботы не заглушают интереса Фишера к непосредственному общению с публикой, стремления к преподавательской кафедре. В 1855 году он хлопочет о приеме в приват-доценты Берлинского университета. Философский факультет во главе с Тренделенбургом (тем самым Фридрихом Адольфом Тренделенбургом, который в 60—70 годы будет вести с Фишером серьезную полемику по поводу интерпретации кантонской философии) соглашается на это. Но прошло около двух лет, прежде чем этот вопрос официально был решен в пользу Фишера — да и то только после вмешательства прусского короля Фридриха Вильгельма IV, на которого оказал воздействие А. Гумбольдт. Правда, воспользоваться этим решением Фишеру не пришлось. В 1857 году он получил приглашение стать ординарным профессором в Йенском университете, где успешно продолжил преподавание философских дисциплин. В это не самое лучшее для философии время, когда немецкие студенты в основной своей массе к ней относились равнодушно, самая большая аудитория Йенского университета, в которой читал свои курсы новый профессор, не вмещала всех желающих слушать его лекции. Такого интереса к философским

XIX

А. Б. Рукавишников

дисциплинам йенские студенты не проявляли со времен Шиллера, Фихте и Рейнгольда.

Слава о лекциях Фишера широко распространяется по немецким университетам. Многие иностранцы, изучавшие философию в Германии, стремились послушать его. Вот что писал о своих впечатлениях от его лекций российский стажер М. И. Карийский: «В Германии он известен как профессор, отличающийся блистательными способностями преподавания. Действительно, мне никогда доселе не удавалось слышать с кафедры такую живую, свободную и при этом ясную и изящно обработанную речь, какую я слышал, посещая чтения Фишера; за то его аудитория, самая большая в Йенском университете, всегда была полна слушателей. Фишер читал древнюю историю философии. Его изложение отличается той же особенностью, какой отличаются все его историко-философские сочинения. Уметь схватить самую существенную мысль философа, поставить ее в живую непосредственную связь со всеми частностями его учения, стараться представить все развитие системы до мельчайших подробностей, как развитие мысленно необходимое, и при этом, излагая и разъясняя мысли того или иного философа, вполне сливаться с ними своею мыслью, как бы совсем предаваться излагаемому предмету, — все эти черты так же отличают устое преподавание Куно Фишера, как отличают они его сочинения: на слушателя действуют они еще сильнее, чем на читателя»".

Помимо чтения лекций по метафизике, логике, истории философии, эстетике Фишер продолжает осуществление своего грандиозного замысла: он публикует книги о Канте, Фихте, Шеллинге, переиздает ранее опубликованные.

После пятнадцати лет преподавания в Йенском университете он неожиданно для себя получает приглашение в... Гейдельбергский университет, откуда 19 лет назад был изгнан. Приглашение это последовало после того, как Э. Целлер, его друг и единомышленник, переходя на философский факультет Берлинского университета, на свое место в Гейдельберге как самого достойного преемника рекомендовал Баденскому правительству Куно Фишера. Авторитет последнего в ученых кругах был очень высок, к этому времени изменилась и интеллектуальная атмосфера в Германии, поэтому правительство не колеблясь последовало рекомендации Э. Целлера, и Фишер с почетом возвратился на свою первую кафедру.

М. И. Каринский. Критический обзор последнего периода германской философии. СПб., 1873, с. 106.

XX

Куно Фишер: биографический очерк

Политические круги, по-видимому стараясь загладить причиненную некогда обиду, осыпали философа необычными для университетского профессора почестями. Фишер был награжден многочисленными орденами, имел чин действительного тайного советника, ему был даже присвоен титул Exellenz. И нужно заметить, что сам Фишер весьма охотно принимал эти почести и ревниво относился к своим чинам и титулам, по поводу чего в университетских кругах ходило много анекдотов.

В Гейдельберг Фишер вернулся как корифей философии, известный и блестящий лектор и как автор к тому времени уже многотомной «Истории новой философии». До самой смерти он не покидал его, несмотря на то, что Берлинский университет не только охотно принял бы его, но был бы польщен его согласием на переход. Эту верность Гейдельбергу чрезвычайно ценили как его коллеги, так и горожане, гордившиеся своим философом. Сам же Фишер почивать на лаврах не собирался.

В 1877 году он завершает работу над своей «Историей...», большую часть книг которой к этому времени уже переиздает. В Гейдельберге основное время у него занимает преподавание -его прямое призвание. «Прирожденного властителя кафедры» (В. Виндельбанд) по-прежнему отличает авторитетность тона, полная ясность мысли, живость и образность изложения. Он никогда не держал перед собой каких-либо записей, даже листка с цитатами, тем не менее их точность можно было не проверять. Отношение студентов к своему кумиру было просто благоговейным. В связи с его семидесятилетием они устроили в Гейдельберге грандиозное факельное шествие.

Здесь Фишер значительно расширяет тематику своих лекций, помимо философских курсов читает историю немецкой литературы, уделяя основное внимание Лессингу, Гете, Шиллеру, романтикам. Особенно его привлекает фигура Шиллера. Результатом этих лекционных курсов были публикации книг о Шиллере, Лессинге, Гете*.

В 1897 году, когда немецкая университетская общественность торжественно отмечала пятидесятилетие Doctorat'а, т. е. собственно преподавательской деятельности Фишера, ему было предложено издать в наиболее полном и заново отредактированном виде «Историю новой философии». Несмотря на уже почтенный возраст, он

Schillers Schriften. Heidelberg, 1891-1892; G.E. Lessing als Reformator der deutschen Literatur.Stuttgart, 1881; Goethes Schriften. Heidelberg, 1888.

XXI

А. Б. Рукавишников

с энтузиазмом принял это предложение и за несколько лет подготовил юбилейное издание, написав специально для него большой, в двух частях том о Гегеле. Десятитомная «История новой философии» вышла и 1897-1904 годах и стала последним прижизненным изданием.

М 1906 году Фишер оставил кафедру, уйдя на пенсию. Через год, 5 июля 1907 года, немного не дожив до 83-х лет, он умер.

«История новой философии» была широко известна в Германии, известность Фишеру еще при жизни она принесла и в Европе: многие тома этого труда были переведены на иностранные языки. Следует отметить, что особенный интерес она вызывала у российских издателей и, соответственно, у российского читателя. Уже в 1862 году Н. Страховым был сделан перевод ее четырехтомного издания. В последующие годы русское издание постоянно пополнялось переводами новых томов, появлявшихся в Германии. В начале нынешнего века группой переводчиков и издателей был предпринят новый наиболее полный перевод «Истории» с последнего юбилейного издания. В 1901-1906 годах вышли первые восемь томов о Декарте, Спинозе, Лейбнице, Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле, и если учесть, что ранее уже выходили книги Фишера о Шопенгауэре и Бэконе, то можно сказать, что со своей задачей переводчики и издатели справились. С тех пор этот труд в России не переиздавался, хотя спрос на книги Фишера всегда был велик. Только однажды была предпринята попытка переиздать том, посвященный Гегелю, но и она окончилась неудачно". В результате к настоящему времени фишеровская «История новой философии» стала библиографической редкостью.

Изложение философских учений прошлого у Фишера подчинено довольно ясной и четкой концепции, позволяющей не только композиционно строго расположить богатый фактический материал, но и отчетливо показать общие тенденции развития философии от одной системы к другой.

Положительная, ценная сторона гегелевского взгляда на историю философии, равно как и осознание допущенных Гегелем

К. Фишер. Гегель. Его жизнь, сочинения и учение. I полутом. М.-Л., 1933.

XXII

Куно Фишер: биографический очерк

ошибок при ее изложении образовали ту почву, на которой сформировалась историко-философская концепция Куно Фишера. В ее основе лежит мысль об аналогии между индивидуальным философским развитием и развитием философского сознания человечества. Во введении к первому изданию «Истории новой философии» (1853), в дальнейшем несколько переработанном, эта мысль звучит следующим образом: «Если справедливо, что история есть человеческая жизнь в больших размерах, то должна быть аналогия между методом, по которому история развивает истину в мыслящих умах, и тем методом, по которому мы производим в себе эту истину. Ступени, которые пробегает история для того, чтобы произвести философскую систему, должны соответствовать фазам нашего собственного сознания, когда мы начинаем философствовать. В макрокосме истории мы найдем эти ступени развития только в больших и, следовательно, более ясных чертах; мы узнаем их в превосходнейших примерах и, следовательно, наилучшим образом. Поэтому большое изображение мы предпочитаем малому, и как Платон строит государство для того, чтобы найти справедливость, так и мы будем смотреть на историю философии как на Пропилеи, которые наилучшим образом введут нас в самое философию. Конечно, при этом допускается двоякое предположение: во-первых, что философия совпадает с той ступенью, на которой она теперь находится, и, во-вторых, что философия идет по закономерному развитию от одной системы к другой, что системы следуют друг за другом не случайно, а необходимо... Оба эти предположения составляют философские спорные точки, и чем сильнее на них нападали, тем более требуется, чтобы их защитили»".

Защита вышеназванных предположений у Фишера не преследует цели придать законченный характер движению философской мысли за счет признания исключительной истинности гегелевской системы: «Если я, — пишет он, — саму философию отождествляю с ее позднейшей системой, то я, однако, далек от того, чтобы принять догмат, который действительно был принят в этой системе... Философия столь же мало исчерпывается одной системой, как искусство — одним художественным произведением, как религия — одной догматикой, как справедливость — одним государством. Поэтому я не отождествляю философию с одним из ее результатов, даже и с самым последним; никакой философской системы, даже и последней (то есть гегелевской. —А. Р.), я не признаю свободной от тех ограничений, которые налагает на нее известное

К. Фишер. История Новой философии. Т. 1. М., 1862, с. 2—3. XXIII

А. Б. Рукавишников

время. Отрешить какую-либо философскую систему от этих ограничений — значит уничтожить саму историю»*. Ограниченность той или иной философской системы своим временем понимается Фишером не как момент, ступень на пути к истине, а как вполне истинное и полное знание о предмете, каким он сам является в момент этого знания. «Истина — дочь времени» — этот бэконовский афоризм, вынесенный Фишером в качестве эпиграфа одному из томов своего труда, очень точно характеризует его отношение к сущности и развитию философского сознания.

Истина об одном предмете всегда одна, а так как история философии представляет собой ряд разнообразных, сменяющих друг друга воззрений, то ее понятие, на первый взгляд, содержит в себе противоречие: ведь история немыслима без преемственности событий во времени, а философия — без познания истины. Истинным же является лишь то представление, которое находится в полном соответствии с вещью и со своим предметом. Если сосредоточиться на истории, то есть на данных во времени разнообразных мнениях, то история философии превратится в простую хронику разнообразных философских воззрений. Это будет история мнений, зачастую совершенно не связанных между собой, но не история философии. Если же преимущество отдать философии, то тогда исследование учений прошлого своей целью будет иметь исключительно положительное разрешение философских проблем. В этом случае возникает критический взгляд на движение философской мысли скептического или эклектического толка, согласно которому задача истинного познания считается неразрешимой и существующие системы признаются заблуждением, либо в чисто практических интересах во всех этих системах признается известная доля истины, которая недостаточно ясно выражена, не вполне постигнута и затемнена ложными представлениями. И тот, и другой подход не соответствуют действительности историко-философского процесса. «Насколько некритично и лишено смысла такое повествование, настолько же неисторична и лишена всякой исторической перспективы такая критика. С односторонней исторической точки зрения несомненно существует история, но нет философии, с точки зрения односторонней критики есть философия, но пег никакой истории»".

Но так ли уж фатален этот разрыв между философией и историей? Ошибка историков философии прошлого, по мнению Фишера,

Там же, с. 3—4. См. наст, том, с. 5.

XXIV

Куно Фишер: биографический очерк

состоит в том, что в понятия истории и философии они закладывали препятствия для объединения их в единое понятие истории философии как науки. Преодоление этих препятствий Фишер видит на пути уяснения природы истины как предмета философских устремлений. Истина, по его мнению, не является чем-то врожденным человеку, не есть некое завершенное представление о предмете познания. «В человеческом сознании всякое истинное представление есть нечто образовавшееся, каждая истина имеет свою историю, без которой она не могла бы осуществляться; эта история представляет существенный момент в ходе духовного образования и развития индивидуума»*. Причем в процессе философского познания не только изменяется представление о предмете, но и сам предмет — сознание, человеческий дух — проходит ступени образования. Поэтому «прогрессивный образовательный процесс может быть постигнут только в прогрессивном познавательном процессе»**. Развивающийся человеческий дух и выступает тем началом, которое объединяет эти, казалось бы, совершенно различные понятия — историю и философию. В этом смысле и философия как самосознание человеческого духа не может быть ничем, кроме как историей философии.

Таковы основания истории философии как науки, не просто вводящей в проблематику философских исследований и с определенной целью воспроизводящей прошлое философии. История философии отождествляется здесь с собственно философией благодаря уяснению природы последней как процесса осознания развивающегося предмета — духа. И поскольку в этом случае философия понимается как исторически существующая, то и ее история становится органической частью философского процесса.

Эта гегелевская диалектическая концепция, которой придерживается Фишер, как уже говорилось ранее, дает большие возможности для историка философии и в то же время таит в себе много опасностей, и в первую очередь опасность логизации философского процесса, когда история, воспринимаемая как эпоха, становится лишь местом разрешения диалектических противоречий духа (сознания). Воспринимаемые в сущностных характеристиках исторические эпохи и в этом случае как бы утрачивают свои хронологические и топологические черты: факты, события, реальные процессы, в сумме составляющие данную эпоху, рассматриваются исключительно с точки зрения ее существенных черт. Это

См. наст, том, с. 7. См. наст, том, с. 8.

XXV

А. Б. Рукавишников

волей-неволей ведет к деиндивидуализации, обезличению истории, абсолютизации одной объективной стороны движения философской мысли. Для Фишера же человеческий дух — это не вне- и надмировая сущность; человеческий дух — это мы, люди, существующие в этом реальном мире. Иными словами, «то, что служит нам объектом, есть наша собственная жизнь, и в то время когда мы противополагаем ей себя в содержании, мы сами становимся явлением для себя. Самосознание превращает наше состояние в наш предмет, и силу, под давлением которой мы жили, представляет нам в качестве объекта»*.

Аналогия между индивидуальным самопознанием и историческим развитием философии позволяет Фишеру уяснить и воспроизвести «интимную» сторону философского процесса, а именно: возникновение тех или иных философских систем понять как глубоко личностное осознание и разрешение философских проблем, как результат самосознания творца системы в определенную историческую эпоху, воздействующую на него всеми элементами. Мысль о том, что нет ни одной значимой философской доктрины, свободной от влияния личности ее создателя, позволила Фишеру исторически конкретизировать процесс самопознания человеческого духа, то есть показать, как фактически он протекал. Этим обусловлена и методика написания «Истории новой философии». Скрупулезнейшее исследование громадного количества фактов биографии отдельных мыслителей давало возможность Фишеру наглядно и достоверно показать, как уклад жизни, то или иное жизненное событие сказывались на восприятии и разрешении ими философских проблем. Все те малозначительные детали образа жизни — сколько времени проводил по утрам в постели Декарт, во что одевался и сколько зарабатывал и тратил Кант, как относился к еде Гегель и т. п., — которые вроде бы не имеют никакого отношения к размышлениям философов, для Фишера несут определенный смысл. Все они отображают структуру жизнедеятельности конкретной личности, позволяют полнее воссоздать ее портрет, глубже проникнуть в мир ее чувств и мыслей и тем самым установить ясную взаимосвязь между системой и ее творцом. Несомненно, позднейшие историко-философские исследования, опирающиеся на современные методы (феноменологию, герменевтику), дают более глубокие, часто противоречащие фишеровским

См. наст, том, с. 13, 14.

XXVI

Куно Фишер: биографический очерк

опыты воспроизведения духовного мира своих персонажей*. Тем не менее Фишеру нельзя отказать в искусстве входить в образ того или иного мыслителя, проникнуться, в меру собственного понимания, его чувствами и мыслями и истолковать его творчество изнутри, с его же позиций.

Методическая тщательность и критическое осмысление фактического материала являлись для Фишера главным принципом при изображении философского процесса. Этот по сути эмпирический прием часто создавал впечатление извращенного по сравнению с гегелевским понимания истории философии как сугубо философской дисциплины. Но для Фишера, по известным уже нам причинам, он был необходим, и поэтому ему приходилось постоянно балансировать между «эмпиризмом» и «историцизмом», между отождествлением духовного мира с физическим (по крайней мере, по методу изображения) и «логизацией» и деиндивидуализацией исторически существующего человеческого духа. Этот методологический «компромисс», собственно, и позволил Фишеру написать «Историю новой философии», не умаляя достоинства и уникальности философии и подчинив изображение ее истории требованиям исторической науки того времени — наглядности и достоверности.

По редакторским соображениям данный очерк о Куно Фишере имеет скорее справочный, чем аналитический характер. Вряд ли имеет смысл предварять «Историю философии», тем более такую, как фишеровский труд, ее критическим анализом. С целью же ознакомления читателя с современным истолкованием творчества, новоевропейских философов все тома «Истории новой философии» К. Фишера сопровождаются послесловием.

Жизнь и сочинения Декарта

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ЛИЧНОСТЬ ДЕКАРТА

И ПЕРВЫЙ ПЕРИОД ЕГО ЖИЗНИ

I ЕГО НАТУРА

У людей, заложивших фундамент новой эпохи философии, последняя является продуктом не их академической деятельности и преподавания, а внутреннего призвания и свободного, независимого досуга. Их задача состоит не в насаждении традиционного учения, а в создании элементов и положений нового учения; поэтому схоластической памяти «munus professorium»88 не отвечает стремлениям этих первых философов, имеющих достаточно забот по приведению в систему своих мыслей и удовлетворению своей потребности в истине. Вне философского досуга эти философы или вращаются в большом свете и преследуют цели, более удовлетворяющие их честолюбие и любознательность, чем академическая деятельность, или посвящают себя всецело скромному служению познанию; они либо светские люди, подобно Бэкону и Лейбницу, либо отшельники, подобно Декарту и Спинозе.

Однако в Декарте некоторым образом соединены черты обоих типов. В сравнении с Бэконом и Лейбницем он кажется отшельником философии, в силу глубокой внутренней склонности пренебрегавшим блеском и обязанностями светского положения и так сильно ощущавшим потребность в познании, что перед ней умолкало

163

Куна Фишер

всякое честолюбие и даже стремление к научной славе. «Я не ощущаю удовольствия, — пишет он в конце своей автобиографии, — в том, чтобы быть замеченным в свете, и всегда буду считать наслаждение ненарушаемым досугом большим благом, чем почетнейшие должности, на земле», ^га черта говорит о сходстве его со Спинозой; тем не менее в сравнении с ним Декарт — знатный и богатый светский человек, находящий себе место в обществе великих мира сего, пользовавшийся короткое время теми же, что и они, благами жизни, навсегда сроднившийся с их нравами, заботливо сохранявший внешнюю солидарность со светскими условиями, в которых он жил, избегающий и даже боящийся всякого конфликта с ними — боящийся борьбы, которой не искал, но а которую вступил и которую мужественно выдержал Спиноза, — наконец, достаточно богатый для того, чтобы жгучую жажду знания света утолить в подвижной жизни, в больших и полных разнообразия путешествиях. В жизни Спинозы нет годов странствий, школу которых основательно прошел Декарт. Подобно тому как его учение содержит в себе семена, из которых вышли системы, разработанные Спинозой и Лейбницем, так и его характер и натура соединяют в себе черты обоих, но таким образом, что здесь светский человек подчинен отшельнику, а стремление к познанию определяет основное направление и строй всей его жизни.

Потребность в истине заставила его броситься в водоворот большого света и вести жизнь почти авантюриста; он хочет изучить многообразную природу вещей и людей, чтобы собрать материал для своих размышлений. Не сама мирская суета привлекает его, а ее созерцание, оно оплодотворяет его и по удовлетворении его любознательности находит свою истинную жизненную форму в абсолютном и свободном досуге одинокого мыслителя. Он все время живет только для себя и своего интеллектуального самообразования. Личные склонности и принципы заставляли его уклоняться от внешней борьбы, но не дали ему возможности избежать ее, хотя он никогда не стремился к ней. Он знал, почему он относится к миру так спокойно; его консервативное поведение было настолько же продуманным, насколько и естественным; оно обусловливалось не только методом и принципами, но было вместе с тем необходимым следствием его духовного склада, так как интеллектуальное

164

Личность Декарта и первый период его жизни

беспокойство его духа было столь велико, что он нуждался во внешнем покое и не хотел жертвовать им ни за какие блага.

Он не избежал внутренней борьбы, сильнее, чем любая другая, потрясающей человека. Если из истины человек делает долг, то за него он ответственен прежде всего перед самим собой. Быть правдивым по отношению к самому себе есть основное условие всяческой правдивости. Большинство хвалится своей искренностью по отношению к другим и живет в величайшем ослеплении относительно себя самого; из всех обманов самообман — самый худший и наиболее часто встречающийся. От этого злейшего врага истины хотел защититься Декарт путем основательного самоисследования и смелого сомнения. Всякая мнимая истина и воображаемое познание состоят в интеллектуальном самообмане, который, в сущности, есть самообман моральный. Вот тот враг, с которым борется Декарт и которого не отпускает до тех пор, пока не убеждается, что окончательно сразил его. В этом постоянном стремлении к истине, в этой борьбе с интеллектуальным самообманом в какой бы то ни было форме Декарт был одним из бесстрашнейших и величайших мыслителей мира.

Одного взгляда на внутреннюю борьбу, описанную в некоторых его произведениях именно так, как он ее пережил, достаточно, чтобы узнать этого человека, которого при поверхностном знакомстве с ним так мало понимают и так часто неправильно и невежественно осуждают. Во всей философской литературе нет произведения, в котором стремление к истине было бы изображено так же жизненно, индивидуально, захватывающе и вместе с тем так ясно, как в трактате Декарта о методе и в его первых «Размышлениях». Тут мы встречаем то мощное влечение к познанию, то пресыщение книжной ученостью, то сомнение во всем выученном, то отвращение ко всякого рода поучению и улучшению других, ту жажду мира и жизни, то стремление к коренному самообновлению — словом, все те черты, которые выражены в такой грандиозной форме только еще в одном произведении немецкой поэзии.

Вспомним гетевского Фауста, этого глубокомысленного, до всего доискивающегося мыслителя, стремящегося к познанию, попадающего в водоворот сомнений, начинающего с этих пор искать истину только в себе самом и в книге мира, убегающего из ученого

Куно Фишер

кабинета в огромный мир, где он начинает жить лихорадочной и романтической жизнью, не делаясь, однако, его пленником; поищем для этого образа реального человека, пережившего эти моменты, эту борьбу и совершившего такие странствия, — и окажется (еще близко к тому столетию, которое начало слагать легенду о Фаусте), что едва ли кто-нибудь подходит более к этому возвышенному типу, чем Декарт. Ведь и в его жизни был такой момент исканий, когда он надеялся на магическую помощь.

Жизнь философа делится на три эпохи, в которых только что очерченный процесс его развития выражается столь рельефно, что их разграничение явствует само собою. Первые 16 лет — ученические годы, последующие 16 — годы странствий, а последние 22 — время творчества и трудов.

П. ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА (1596-1612)*

Наш философ происходит из древнего французского знатного и богатого рода в Турени; фамилия его в старой орфографии писалась Des Quartes, но в XIV столетии получила уже латинизированную форму De Quartis. Знатное происхождение обеспечивало в ту пору доступ к высшим государственным должностям, и на таких должностях, особенно военных и церковных, выдвинулись некоторые члены этой фамилии. Наряду с армией и церковью и высшие суды Франции, парламенты, предоставляли подобающую знатному происхождению арену общественной деятельности, и советники парламента составляли особый класс французской знати, бюрократическое дворянство, пользовавшееся полнейшей независимостью благодаря своему положению.

Среди сочинений Декарта для изучения его жизни и его развития самым важным является его «Discours de la mйthode». По-немецки в моем переводе: «Renй Descartes' Hauptschriften zur Grundlegung seiner Philosophie» (Mannh., 1863). Из биографий можно назвать: А. Baillet. La vie de M. Descartes (2 vol. Paris, 1691. В извлечении, Paris, 1692); Thomas. Eloge de Renй (1767). К нему «Notes sur l'йloge de Descartes» (Oeuvres de Descartes publ. par V. Cousin. Т. I, pg. 1-117. Заметки помещены в виде извлечений); Fr. Bouillier. Histoire de la philosophie cartйsienne (2 vol. Paris, 1854); J. Millet. Histoire de Descartes avant 1637 (Paris, 1867), depuis 1637 (Paris, 1870).

166

Личность Декарта и первый, период его жизни

Один из Декартов был архиепископом в Туре; дед философа воевал с гугенотами, его отец, Иоаким Декарт, принял мантию и сделался советником парламента в Ренне. Фамильные традиции были не таковы, чтобы воспитать философа, а тем более реформатора философии и новатора в области науки; они, напротив, складывались так, чтобы направить карьеру Декартов по обычной и удобной колее лояльного дворянства и отвращать их от современных им новшеств. Влияние этого фамильного духа сказалось и в жизни нашего философа; им обусловливается то обстоятельство, что Декарт — при том, что он нуждался в научной деятельности и в жизни в максимальной духовной свободе, что он был источником коренной реформы мышления, — не только из принципа, но и по врожденной склонности был врагом всякой насильственной реформы общественной жизни, всякого рода переворотов в церкви и государстве и в этом смысле никогда не переставал быть старым французским дворянином консервативного склада; с другой стороны, этот фамильный дух не мог воспрепятствовать Декарту при его научном, удаленном от всяких официальных должностей роде занятий становиться все более и более чуждым своей семье, так что именно старший брат его, считавший его ничтожеством, смотрел на него с презрением даже тогда, когда философ сделал известной всему миру фамилию Декартов. С отцом, разглядевшим в нем уже н детстве научное призвание и заботившимся о его развитии, он сохранял всегда самые лучшие отношения.

Родовые имения, в которых отец Декарта попеременно проводил парламентские каникулы, находились в южной Турени и Пуату; из них назову местечко La Haye, принадлежавшее частью Декартам, и Реггоп. В La Haye и родился Рене Декарт, третий сын от первого брака, в конце марта 1596 года. Мать его (Жанна Бро-шар) умерла спустя несколько дней после родов от грудной болезни, перешедшей к сыну. Бледный вид ребенка, слабенькое телосложение и сухой кашель не давали, по мнению врача, никакой надежды на долгую жизнь. То, что ребенок все-таки выжил, составляет всецело заслугу его кормилицы, к которой Декарт всегда питал чувство благодарности. В отличие от брата, его титуловали по небольшому поместью Перрон в Пуату, которое должно было перейти к нему: «Renй Descartes seigneur du Perron»; в семье его звали просто

167

Куно Фишер

Перрон; сам же он, не обращая никакого внимания на свой дворянский титул, называл себя в свете просто Рене Декартом, а в своих латинских сочинениях — Renatus Decartus; латинизированное, искаженное имя Cartesius было ему противно.

Его маленькое, слабое здоровьем тело требовало в детстве величайшего ухода. Ему необходимо было избегать всякого умственного напряжения, и учение его должно было вестись вперемежку с играми. Однако его необычайное стремление к науке проявилось в нем так рано и так живо, что отец имел обыкновение называть его в шутку своим маленьким философом. На восьмом году жизни он уже казался достаточно сильным, чтобы приняться за систематическое школьное учение. В начале 1604 года в королевском замке La Flйche в Анжу была открыта новая школа, основанная Генрихом IV и предназначенная для того, чтобы сделаться первым и самым аристократическим учебным заведением для французского дворянства. После того, как король принес в жертву короне свою веру и нантским эдиктом обеспечил терпимость своим прежним единоверцам, он захотел проявить свое благоволение и по отношению к своим врагам, иезуитам. Актом, подсказанным безумным великодушием, он призвал их обратно в страну, откуда они за десять лет перед тем были изгнаны (1594) после первого покушения на жизнь короля, на которое отважился один из них. В то время отец «великого Арно» громил иезуитов филиппиками; король же подарил ордену замок La Flйche и передал в его ведение школу, в которой должны были воспитываться сто молодых французских дворян. Заведение было устроено с королевским великолепием и роскошью; в знак своего благоволения король повелел похоронить в церкви La Flйche свое сердце.

В числе первых воспитанников этой школы был Декарт, остававшийся в ней до окончания курса. Он не только прошел, но и в совершенстве изучил школьные науки, когда оставил заведение на семнадцатом году жизни. Ректор коллегии патер Шарле приходился ему родственником и относился с особенной заботой к своему питомцу, который, что редко бывает у гениальных мальчиков, благодаря послушанию, исполнительности и старанию в занятиях стал очень скоро действительно образцовым учеником. Шарле поручил мальчика специальному вниманию и заботам патера Дине, который

168

Личность Декарта и первый период его жизни

впоследствии был провинциалом ордена и духовником королей Людовиков XII! и XIV. К авторитету этого расположенного к нему человека обратился Декарт тогда, когда во время научной полемики на него делал гнусные нападки иезуит Бурден. В школе же познакомился он впервые с Марином Мерсенном, вступившим впоследствии в орден минимов (отшельников-братьев св. Франческо де Паола); по окончании школы Декарт весьма кстати вновь встретился с ним в Париже. Я выделяю это имя, так как в кругу друзей философа он занимает главное место. Когда новая теория начала распространяться среди ученого мира и вызвала возражения, требовавшие объяснений, Мерсенн, живший в столице Франции, — в то время как Декарт жил в полном уединении, — был, так сказать, научным агентом и поверенным своего друга; его называли резидентом Декарта в Париже и деканом картезианцев. Когда они встретились в La Flйche, то Мерсенн, который был восемью годами старше, уже кончал школу, между тем как Декарт только поступил в нее; первый был уже в классе философии, последний же только начинал класс грамматики. Величайшим и ужаснейшим событием, пережитым Декартом во время школьного периода его жизни, было убийство Генриха IV; он был в числе тех избранных воспитанников, которые 4 июня 1610 года торжественно встретили сердце короля.

Занятия в школе начались изучением древних языков, которые Декарт легко усваивал, причем он не только читал древних авторов, но и наслаждался этим чтением и умел подражать им; затем следовал двухлетний курс философии: в первый год логика и мораль, во второй — физика и метафизика. За это время мальчик созрел в юношу и его умственная деятельность стала намного интенсивнее благодаря знакомству с философскими науками (1610-1611). Эти школьные предметы повлияли на него в том, что, не удовлетворяя его потребности знания, наводили его на размышления, вызывали его критику и дали первый толчок к сомнениям, с которыми он в конце концов оставил школу и схоластическую науку.

Наконец дошла очередь и до математики, совершенно завладевшей его умом; из всех дисциплин школы это была единственная, которая занимала его и побуждала к дальнейшему творчеству.

169

Куно Фишер

Для него было важно не многознание, а исключительно уверенность, ясность и отчетливость знания, т. е. действительное познание; не разнообразие объектов познания, а способ его. Любознательность влекла его не к всезнайству, а всецело к философскому познанию. Целью его стремлений были не те или иные сведения, а истина: ясность и отчетливость понятий, ясная последовательность и порядок мыслей. Потому-то из всех наук его увлекает и удовлетворяет только одна математика; она своим примером объясняет ему, что значит знать и чем отличается истинное познание от ложного; она указывает ему направление, по которому должна идти мысль, чтобы отыскать истину. Таким образом, еще будучи учеником, Декарт придает значение математике не только благодаря ее проблемам, живо интересовавшим его, а прежде всего благодаря ее методу. Он руководствуется этим методом как образцом в своем взгляде на науку вообще; чем более его ум свыкается с ясностью и отчетливостью представлений, с эвристическим ходом мысли математики, тем рельефней выступает перед ним полная противоположность всему этому в остальных науках: в силлогистике недостаток эвристического мышления, в морали бесплодность теорий, в физике и метафизике неясные, темные, неустойчивые представления, из которых состоит вся система, возведенная на самом шатком фундаменте. Видно, что этот ум не останавливается на математике как на особенной науке, наиболее отвечающей его дарованию, а ориентируется ею, развивается через нее и возвышается до свободного и обширного кругозора над человеческим знанием как таковым. Математика становится для него пробным камнем, которым он проверяет всякое познание и судит о его истинности; она пробуждает в нем философский дух, находящий, сообразно роду своей познавательной потребности, в математике свое первое удовлетворение и дающий здесь свои первые плоды. Глубокая любовь к этой науке является в Декарте основной чертой методического мыслителя, а отвращение к школьной философии — основной чертой скептика. Таким образом, уже в школьнике вызревает цель, которой он посвящает всю свою жизнь: коренным образом реформировать наука при помощи нового метода по образцу математики. Сначала цель еще далека и темна для него, но ему уже ясно, что единственный путь к истине есть правильный метод

170

Личность Декарта и первый период его жизни

мышления, что надо найти этот метод или, что то же, надо открыть доступ математике в область философии.

Метод, которого ищет Декарт ,и который он хочет ввести в философию, не есть искусство схоластически правильного изложения — таким искусством обладает уже силлогистика: он стремится не к изложению известного, а к отысканию неизвестного, к тому, чтобы вывести его из неизвестного и развить методически; поэтому в математике его интересуют не столько доказательства теорем, сколько решения задач, анализ и алгебра. Во время одной из лекций по анализу ему приходит в голову идея, что анализ не что иное, как алгебра, что последняя содержит ключ к разрешению геометрических задач, что геометрические величины могут быть выражены уравнениями и, таким образом, найдены арифметически. Это была первая, в высшей степени плодотворная идея новой науки — аналитической геометрии, создателем которой он и должен был стать. Это величайшее открытие есть первый плод его методического мышления. Он усваивает математику со стороны ее метода, пользуется ею как орудием для решения задач и умеет весьма искусно применять это орудие по-новому к решению самых трудных вопросов. Так разрабатывается математика ее создателями, и Декарт, еще будучи на школьной скамье, уже осознает, что станет таким мэтром. Беспрерывно занят он в тиши математическими проблемами; он сам ставит их перед собой и решает с помощью своего метода. Для него нет ничего приятнее этих размышлений в уединении, которым благоприятствуют заботы о его здоровье; ему разрешают вставать позднее, чем полагается по школьным правилам остальным пансионерам; в эти утренние часы, которые он проводит в постели, он без всякой помехи с увлечением отдается своим мыслям; это часы его полного и плодотворнейшего досуга. С лечением времени он настолько привыкает к этому своеобразному способу работы, что никогда не меняет его и в полной мере пожинает плоды золотых утренних часов.

Вот как описывает сам Декарт то состояние, в котором он находился в конце ученического периода своей жизни. «С детства, — говорит он, обращаясь мысленно к тому времени, — меня воспитывали для занятий науками, и так как меня уверили, что с помощью их можно достигнуть ясного и прочного знания всего

171

Куно Фишер

полезного, то я почувствовал необыкновенно сильное желание их изучить. Однако когда я прошел весь курс учения, в конце которого обыкновенно люди вступают в ряды ученых, я совершенно изменил свой взгляд, ибо находился в таком хаосе сомнений и заблуждений, что, казалось, из моего желания учиться я мог извлечь ту пользу, что все более и более убеждался в своем невежестве. А ведь я был в одной из лучших школ Европы, в которой, по моему мнению, должны были быть ученые люди, если только они бывают вообще на земле. Я изучал там все, что изучали другие, и так как моя потребность в знании шла далее, чем те науки, которым нас обучали, то я перечитал все книги, какие только мог достать, трактовавшие о самых достопримечательных и редкостных науках. При этом я знал, как судят обо мне другие, и видел, что меня не ставят ниже моих товарищей, хотя между последними некоторые были намечены для замещения наших преподавателей. В конце концов мне стало казаться, что наше столетие не менее богато сильными умами, чем какое-либо из прошлых. Таким образом, я возымел смелость судить обо всех по себе и думать, что в мире нет ни одной науки, которая была бы такою, в какую некогда научили меня верить».

Обозревая свое прошлое, он вспоминает еще раз школьные науки: древние языки, риторику, поэзию, математику, мораль, философию. При этом он подчеркивает то обстоятельство, что хотя и находил в каждой нечто полезное, но, за исключением математики, не видел ни в одной из них науки в строгом смысле слова, что современная ему математика казалась ему ограниченной, не философской, а школьной, философия — сплошь шаткой и сомнительной. «Поэтому, — продолжает он, — я оставил изучение наук, как только возраст позволил мне выйти из подчиненного положения ученика. Я не хотел более искать никакой другой науки, за исключением той, которую я мое бы найти в самом себе или в великой книге мира, и, таким образом, посвятил остаток моей юности путешествиям для того, чтобы изучить дворы, войска, вступать в общение с людьми различного душевного склада и общественного положения, запастись многообразным опытом, испытать себя в положениях, в какие могла бы поставить меня судьба, и смотреть на все, что могло мне представиться, так, чтобы извлечь из него

172

Личность Декарта и первый период его жизни

пользу. ...Ибо я всегда имел необыкновенно сильное стремление научиться отличать истинное от ложного, чтобы ясно видеть свои поступки и уверенно совершать свой жизненный путь.

...Таким образом освобождался я постепенно от многих заблуждений, затемняющих наш естественный свет и делающих нас менее способными повиноваться разуму. Посвятив несколько лет такому изучению книги мира, в то же время всеми силами стараясь запастись опытом, я, наконец, пришел к решению изучать также самого себя и обратить все мои духовные силы на отыскание пути, по которому я должен был направиться. И это удалось мне, как я полагаю, гораздо лучше, чем если бы я никогда не удалялся от моего отечества и моих книг».

173