Часть 3.

доверять разуму, — ибо именно разум является основой так называемого естественного государственного права — и искать прибежище в глубинах лабиринта обветшалых бумаг! С одной стороны, сословные представители рассчитывают на то, что король заранее согласится признать в качестве прав подданных Вюртемберга все те следствия, комбинации, индукции и т. п., которые они когда-нибудь извлекут на свет божий (они сами говорят, что это дело многих лет); с другой — они смеют утверждать, что выражают тем самым волю народа, хотя совершенно очевидно, что народ не мог знать содержания этого нагромождения бумаг, именуемого конституцией, суть которой сами сословные представители сочли невозможным воспроизвести!

Можно было бы, подумать, что требование сословных представителей восстановить прежнюю конституцию не столь серьезно, что в их намерения входило лишь добиться изменения ряда пунктов королевской конституции, разработки ее основных положений и что они просто пытались найти подходящее средство для реализации своей цели. Следует признать, что вряд ли какое-либо другое средство, которое они могли бы применить, было бы столь эффективно (во всяком случае по своим внешним проявлениям), как это магическое заклинание — так сами совловные представители именуют старую вюртембергскую конституцию. О единодушии собрания мы уже говорили выше. Те представители высшего и низшего дворянства, которые все еще стремились сохранить права, противоречащие интересам народа и государства, более того, вообще ставили под сомнение свою причастность к Вюртембергу и собирались диктовать условия, при которых они, может быть, соблаговолят подчиниться Вюртембергу, — те, конечно, сочли магическую формулу — доброе старое право — чрезвычайно удобной для своих целей. Подданные новых территорий Вюртемберга не могли сразу увидеть в королевской конституции орудие в борьбе против того тяжелого бремени, которое они несли, и, не понимая на первых порах, в чем суть дела, выразили свой протест против существующих порядков тем, что стали под то же знамя.

500

Из многочисленных городов и округов шли адреса и петиции, направлялись депутации, требовавшие восстановления старой конституции, и большая часть заседаний сословных представителей посвящалась чтению всех этих обращений. Как ни дискредитировал себя этот устарелый метод народных прошений и им в данном случае не пренебрегли, он оказался очень удобным ввиду того влияния, которое имели в народе писари, но к этому мы еще вернемся. Впрочем, людям, лучше понимающим обстановку, такой метод отнюдь не импонировал, более того, он как бы набрасывал тень на всю деятельность сословного собрания.

Роль сословного собрания всегда сводится к тому, чтобы служить промежуточным звеном между правителем и народом; в данных же обстоятельствах, связанных с новыми беспорядками во Франции, принимая во внимание к тому же то, что так называемый народ при самых добрых намерениях обычно плохо разбирается в государственных проблемах, что в стране сложилась совершенно необычная ситуация, что у народа отсутствует отчетливое представление о сущности конституции, которой у него фактически никогда не было, и он впервые после длительного политического бездействия приступает к неведомому ему доныне участию в решении государственных дел, — сословному собранию следовало бы сбросить со счетов народ со всеми его прежними пожеланиями. На пятом заседании господин граф фон Вальдек, опираясь на имеющиеся у него точные сведения о брожении в народе в связи с опубликованием королевской конституции, заявил, что народ надо успокоить, и предложил это сделать незаметно, поручив представителям народа объявить о том, что они разделяют его ложную точку зрения. Кто поверит, что народ успокоится, узнав из уст своих представителей, что его оппозиция королю встречает поддержку сословного собрания!

Несмотря на большое число прочитанных петиций, чем чрезвычайно гордилось сословное собрание, и в этой сфере их деятельности обнаруживается полный беспорядок; па основании протоколов невозможно вы-

501

вести заключение о критерии, которым пользовались представители сословий, читая те, а не иные тексты; часть петиций оглашалась в собрании, другие — даже не упоминались и не заносились в протокол. Приведем несколько примеров. На заседании 20 декабря 1815 г. (вып. XVII, стр. 49) поступает предложение хотя бы заносить в протокол сведения обо всех поступающих адресах, считать их обнародованными и приобщить их к другим документам. 21 февраля 1816 г. заслушана петиция города Ридлингена от 12 апреля 1815 г., 5 апреля 1816 г. один из депутатов просит о разрешении передать в соответствующую секцию собрания петицию, поступившую еще 11-го июня прошлого года. Между тем об этой петиции нет упоминания ни в этот день, когда заседания не было, ни в протоколе от 12-го июня, когда состоялось следующее заседание. Подобные факты, число которых достаточно велико, свидетельствуют о том, что сословное Собрание не проявляло к народным требованиям ни уважения, ни должной объективности, а лишь использовало их в своих

целях.

Возвращаясь к вопросу о старой конституции, следует, впрочем, указать, что сословное собрание отнюдь не считало эту магическую формулу только действенным средством для завоевания общественного мнения; большинство сословных представителей в самом деле добивалось восстановления старой конституции, и прежде всего сохранения формального правового принципа, который лежал в ее основе. Дух формализма и партикуляризма, как известно, с давних пор определял характер немецкого народа и был источником всех его несчастий. В данном случае этот дух проявился во всю свою мощь. Если видеть в нем сущность всего немецкого, то ничто не может быть более немецким, чем образ мыслей депутатов старого Вюртемберга, в том числе и его дворянства. Если же в понятие немецкого вкладывать нечто всеобщее и разумное — при всей территориальной раздробленности страны, — то трудно найти что-либо менее немецкое, чем этот образ мыслей.

502

V. НЕПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ СОСЛОВНОГО СОБРАНИЯ

1. Комитет по разработке проекта

конституции

Позиция, занятая сословным собранием в результате непризнания и игнорирования королевской конституции, привела к тому, что оно стало неспособно к какой-либо органической жизнедеятельности. Оно пожелало противостоять правительству, но отнюдь не в качестве оппозиции на какой-то приемлемой для обеих сторон основе, и тем самым само себя исключило из сферы плодотворной государственной деятельности. Когда после трехмесячного бесплодного ожидания каких-либо ощутимых результатов у одного из представителей нового Вюртемберга, господина Глейха из Аалена, наконец лопнуло терпение и он в числе прочих обвинений предъявил собранию упрек (вып. VIII, стр. 20 и след.), что оно почти все время занимается второстепенными вопросами, оставляя без внимания основное, то ему было сказано, что он совершенно неправ, ибо на одном из заседаний было принято решение об обязанности каждого члена палаты подготовиться к разработке проекта конституции! Как будто бы не предполагалось, что каждый член сословного собрания приступает к своей деятельности с соответствующей подготовкой; как будто бы подобное решение об обязательной подготовке всех членов сословного собрания можно считать работой, а данное возражение — исчерпывающим ответом на вопрос: что делали представители сословий в течение трех истекших месяцев? Нам уже известно из предыдущего изложения, как на последующем заседании, 26-го октября, сословные представители внезапно обнаружили, что они не могут перечислить основные статьи конституции, за которую они ратуют, ибо они еще не получили доступ в земский архив.

Однако в бездействии собрание обвинить нельзя: оно не жалело сил на формальности и дипломатию.

503

Поскольку, однако, вся эта деятельность не выходит за рамки положительного права и его точка зрения уже не соответствует действительности, даже если его рассматривать, как таковое, как положительное, то, чем больший интерес оно проявляет к защите формального права, тем меньше мы находим в его действиях независимого разумного содержания. Исходя из этого, мы в дальнейшем остановимся лишь на основных чертах хорошо известных обществу событий, поскольку выше уже в основном определена точка зрения сословных представителей.

Через два дня после первого адреса сословных представителей, в котором они, по их мнению, деликатно, в действительности же не открыто и чистосердечно, а двусмысленно и напыщенно заявили, что не признают королевскую конституцию, король обратил их внимание на права, предоставляемые им конституцией, и напомнил им о возможности высказать все свои пожелания. Он заверил их в том, что все их просьбы и пожелания встретят благосклонное внимание, если только он убедится в их соответствии интересам государства.

Что еще мог ответить король на их невнятные заявления? Король требовал от них указаний по существу дела: они же в своем ответе от 23-го марта продолжали заниматься чисто формальными отвлеченными проблемами. Они не дали хода более подробному проекту обращения, составленному господином Боллеем, где в самом начале декларируется, правда, что сословные представители воздерживаются от исчерпывающего изучения новой хартии, но тем не менее содержится ряд замечаний по отдельным пунктам. Между тем этот проект был задуман как их политическое кредо, как аргументация их действий; предполагалось, что в случае необходимости и он может быть представлен совету министров королевства (вып. I, стр. 67). Действительно, собранию не мешало бы предъявить правительству перечень тех причин, по которым оно отвергло королевскую конституцию, но главное было заняться прежде всего ее тщательным изучением. Надо сказать, что предъявление замечаний министерству — малопригодный способ для того, чтобы ускорить решение вопроса.

504

Замечания вызывают ответные замечания. Так называемый дипломатический путь, который избрали сословные представители, приводит к совершенно определенным результатам, в том числе и к тому, что каждая из договаривающихся сторон выставляет свои доводы и опровергает доводы, противоречащие ее точке зрения. Не говоря уже о том, что такого рода дипломатические переговоры ни в какой мере не соответствуют взаимоотношениям между правительством и подданными (впрочем, владетельные господа еще только собираются вступить в эти взаимоотношения), эти переговоры совершенно не укладываются в компетенцию сословного собрания, ибо основной его задачей является изучение и обсуждение поставленных на его заседаниях проблем. Можно предположить, что присутствие министров на заседаниях сословных представителей и их участие в дискуссиях — на основании предоставленного им § 26 королевской конституции права — могло бы сразу изменить весь характер совещания. Замечания, опровержения, аргументация могли не соответствовать стилю королевских рескриптов, превращаясь в статьи, направленные против других статей, но вполне соответствовали содержанию устных выступлений министров или государственных советников на заседаниях сословных представителей. Быть может, и сословных представителей удалось бы вывести только из состояния упорного молчания и подвигнуть их. на то, чтобы они перешли к изучению существа дела, обсуждению рассматриваемых вопросов и перестали заниматься писаниной.

Петиция от 22-го марта, составленная графом фон Вальдеком, сословных представителей повторно содержала в маловразумительной и напыщенной форме просьбу, в которой они опускают прямое требование восстановить старую конституцию, дают понять, что ее действие подразумевается. Такая форма, исключающая даже тень сомнения и какие бы то ни было просьбы, могла бы быть названа достойной и смелой, если бы она не была столь бесплодной: сама суть дела все равно должна была заставить говорить прямо. Поэтому весь смысл тонко задуманной просьбы заключался лишь в том, чтобы король дал согласие распространить

505

конституцию наследственных земель Вюртемберга на все королевство; с этой целью были приложены извлечения из юридически обоснованных притязаний инкорпорированных территорий на конституцию наследственных земель Вюртемберга. Когда вслед за всем этим король потребовал от сословных представителей изложения их дальнейших пожеланий, они быстро заняли противоположную позицию и попытались в свою очередь заставить правительство первым изложить свою точку зрения. Быть может, в сфере запутанных взаимоотношений между частными лицами или в адвокатской практике и уместно проявлять скрытность, не говорить первым, стремиться выведать тактику соперника, заставить его высказать свои требования и продемонстрировать сваи приемы — тем самым можно получить известные преимущества: можно напасть первым, не уступив ничего, не поставив себя под удар и т. п. Однако сословное собрание не должно бы пользоваться приемами адвокатской практики. Вместо того чтобы высказать свои соображения о содержании королевской хартии, сословные представители высказали свою тонко сформулированную вторую просьбу: указать те изменения, которые необходимо провести в нынешних условиях, для того, чтобы достигнуть соглашения в этом вопросе хотя» бы по ряду пунктов, — как будто дело заключалось только в этом. Если не рассматривать подобную уверенность и самую эту просьбу как издевательство, то это можно квалифицировать только как поразительную неразумность. Авторы просьбы даже не пытаются поразмыслить о позиции другой стороны; они совершенно спокойно следуют по своему пути без каких-либо помышлений о том, что для взаимного соглашения надо бы поинтересоваться точкой зрения и желаниями того, с кем они хотят это соглашение заключить, и что этой стороной является к тому же их монарх и их правительство.

Четвертого апреля министерство довело до сведения сословных представителей, что король решил дать подробный ответ на их петицию лишь по возвращении кронпринца и после обсуждения с ним этого вопроса. Однако 17 апреля, в тот же день, когда зашла речь об

506

участии сословий в мероприятиях, вызванных чрезвычайными обстоятельствами военного времени, король еще раз возвращается к петиции собрания. В этом ответе короля обосновывается точка зрения, которая легла в основу королевской конституции и которая сводится к следующему: «Ввиду отсутствия в настоящее время какой-либо верховной инстанции и установления полной независимости государства отношения между главой государства и сословным собранием определяются по примеру других независимых государств с учетом необходимости создать прочную государственную основу, обеспечить права народа, а также твердое и энергичное управление страной, — и это совершенно независимо от того, представляла ли прежняя имперская земская конституция герцогства Вюртемберг большие или меньшие права его сословным представителям. Новая конституция дает им большие права, чем те, которыми они располагали прежде, в ряде существенных вопросов, таких, как независимость совещаний, участие в законодательстве, даже в налогообложении, которое во всем том, что касалось имперских и окружных дел, устанавливалось без утверждения сословных представителей».

В заключение король сообщил о своем намерении урегулировать этот вопрос через уполномоченных обеих сторон путем устных переговоров.

Как уже указывалось выше, представители сословий обусловили свое участие в разработке чрезвычайных мероприятий удовлетворением поставленных ими требований. Основным мероприятием они считали государственный заем, ибо для того, чтобы получить этот заем на выгодных условиях, необходимо было заручиться гарантией представительного собрания. Тут-то b надо было продемонстрировать свою добрую волю и серьезность своего намерения, пожертвовать жизнью и достоянием для блага отечества и доказать это действием. Это доказательство могло бы служить основой соглашения и по другим вопросам, в частности по созданию общей кассы для погашения государственного долга. Однако собрание не вызвалось предоставить такую гарантию. Вместо этого они 18 апреля отправили

507

королю ряд многословных обращений, которые у них всегда были в запасе, где они монотонно повторяли все те же соображения и в заключение заявили о своей готовности приступить к выбору уполномоченных.

24 апреля палата назначила комитет из двадцати пяти человек для подготовки переговоров и четырех комиссаров — все они, если нам не изменяет память, являются старовюртембержцами — для встречи с назначенными королем государственными советниками. Можно было как будто надеяться на то, что удалось несколько приблизиться к стадии рассмотрения самого существа дела. Очень скоро оказалось, что комитет воспринял свои функции по подготовке переговоров как руководство ими и инструктирование комиссаров сословного собрания. Он уже начал свою деятельность именно в этом направлении и фактически захватил в свои руки весь ход переговоров, изъяв их из ведения сословных представителей. Когда на заседании 28 апреля было указано, что полномочия комитета следовало бы определить более точно, присутственный писарь, господин Боллей, один пз самых активных деятелей комитета, заверил сословных представителей в том, что комитет не предпримет никаких шагов, которые могли бы быть чреваты опасными последствиями, и в случае необходимости обратится за указаниями к палате; какая-то часть переговоров должна, по его словам, оставаться в тайне. После этих заверений собрание полностью передало комитету все ведение переговоров, включая и инструктирование комиссаров.

Тем самым основные функции собрания — урегулирование конституционного вопроса — перешли к комитету. Известно, что встречи сословных и королевских уполномоченных состоялись. Однако, кроме донесения о ходе переговоров от 28 апреля (опубликовано оно не было), а также неопубликованной ноты комитета комиссарам от 2 мая, о ходе переговоров не поступает никаких сведений вплоть до 29 мая, когда господин доктор Котта (вып. VI, стр. 79) по поручению комиссаров палаты знакомит сословных представителей с переданной им в тот же день королевской резолюцией

508

по шести пунктам конституции. Только 23 июня из знаменательной во многих отношениях речи господина Глейха, депутата Аалена (вып. VII, стр. 81), удается кое-что узнать о деятельности комитета и настроении его членов. Так, оказывается, что комитет даже не приступил к рассмотрению существа дела, а ограничился тем, что представил в качестве прелиминарных статей шесть пунктов, которые, как правильно указал господин Глейх, частично воспроизводят вырванные из контекста статьи старой вюртембергской конституции, частично — новой королевской. Свои действия члены комитета объяснили желанием деликатно (хотя это скорее можно было бы назвать нелепым) указать двору приемлемый для него путь, для того чтобы тот мог, не роняя своего достоинства, удовлетворить требования палаты. Как выясняется из той же речи, комитет странным образом утаил содержание названных шести пунктов и от сословного собрания. Там же сообщается, что после того, как распространился слух о решении ряда сословных представителей выразить свой протест против подобных действий и уйти из ландтага, им было сделано нечто вроде конфиденциального сообщения. Выше мы уже говорили о том, что собрание с самого начала было как бы немым, теперь же оно было приведено своим комитетом в состояние не то чтобы глухоты (ибо глух только тот, кто не слышит того, что говорится в его присутствии),а в такое состояние,когда нельзя ничего услышать просто потому, что ничего не говорится. После этого можно потерять всякое представление о назначении сословного собрания и характере его деятельности. В названной речи говорится — это подтверждено и протоколами, — что палата «даже не помышляла перейти к обсуждению указанных шести пунктов», то есть к единственно необходимым в данных условиях действиям. Таким образом, собрание сословных представителей все еще не приступило на своих заседаниях к сущности своей задачи, к серьезному обсуждению конституционного вопроса.

509

2. Прелиминарные статьи

Тайна шести прелиминарных статей комитета, которые являли собой поворотный этап в конституционном споре, открывается в обращении сословных представителей от 26 июня (вып. VIII, стр. 89). Поскольку эти статьи касаются существа дела, мы в краткой форме приведем их содержание вместе с указанием того, что но этому поводу говорится в королевской резолюции от 29-го мая, имеющей чрезвычайно серьезное значение.

Первое свое требование комиссары очень неудачно определили как самотаксацию, указав, что это предполагает предоставление им исчисления государственных нужд и камеральных доходов, ознакомление с их учетом, с отчетами по израсходованию поступившей в казну денежной суммы и общий надзор по использованию государственных поступлений. Король отказался от введенного конституцией ограничения роли сословного собрания в вопросах налогообложения и обусловил согласием представителей сословий не только повышение налогов, но и все прямые и косвенные налоги вообще; лишь с 1815-го по 1818-й год будут сохранены существующие налоги. Права взимать налоги и полностью контролировать находящуюся в их ведении кассу сословные представители не получили, но им предоставлялось право ознакомления со всеми статьями государственного бюджета и контроль за расходованием всех государственных средств, кроме доходов с патримониального имущества короля и его доменов. Король сказал, что он не возражает и против цивильного листа, в основу которого должна быть положена его домениальная собственность. В дальнейшем следует создать специальное учреждение по погашению налогов, куда на паритетных началах войдут представители сословий и представители короля. Либеральный характер этих уступок очевиден и не требует комментариев. Выше мы уже говорили о том, что предоставление сословным представителям права на управление государственной кассой мыслимо в рамках имперского лена, но отнюдь не суверенного государства. Известно, что ни палаты во Франции, ни парламент в Англии не обладают

510

подобной привилегией; известно также и то, что во Франции палата депутатов направляет даже своих постоянных членов в кассу погашения государственного долга. Выражение «земские средства», которым пользуются уполномоченные сословного собрания, говоря о государственных средствах, нужно им для того, чтобы подчеркнуть право страны распоряжаться своими собственными средствами. В привычное для подданных имперского лена противопоставление правительства и страны не укладывалось понятие государства, исключающее возможность такового противопоставления; частные доходы, превращаясь в налоги, в государственные доходы, естественно, могут находиться только в ведении государства.

Вторым требованием было восстановление церковного имущества. Король полностью удовлетворял его, лишив, однако, церковь прежнего права самостоятельно им управлять.

Третья статья была посвящена форме представительства; речь шла о том, чтобы подданные всех сословий имели пропорционально равное представительство. Выше мы уже подробно останавливались на чрезвычайной демократичности формы представительства. На это очень смутное и неопределенное требование король ответил, что по этому пункту он ждет дальнейших разъяснений; он сразу, однако, сказал, что не допустит отдельного представительства дворянства, которое, по-видимому, здесь имелось в виду. Об этом пункте господин Глейх 23 июня сказал следующее (вып. VII, стр. 130): «Нелегко понять, что за намерение имели комиссары и какие цели они преследовали, выдвигая это требование. Им следовало бы объясниться на заседании сословных представителей». Значит, даже 23 июня смысл этой статьи еще оставался тайной.

Четвертая статья была особенно близка сердцу тех членов собрания, которым очень недоставало прежней системы постоянно действующего комитета. Эта статья сводилась к требованию беспрерывной деятельности постоянного комитета, осуществляющего права сословных представителей. Король пояснил, что он согласен на продление четырехнедельного срока, отведенного ко-

511

митету конституцией для его ежегодных заседании, и на повторные его созывы, если в этом окажется необходимость. Вместе с тем король обратил внимание сословных представителей на связанное с деятельностью комитета увеличение расходов. Что касается этой стороны вопроса, то она имела немаловажное значение в прошлой деятельности комитетов, правда, скорее в качестве невысказанного довода в пользу продления срока заседаний, который они стремились непрерывно увеличивать, невзирая на то, что для этого не было достаточного количества дел, чем аргументом против него. Впрочем, что касается деятельности старых комитетов, то дальнейшая ее характеристика излишня; достаточно обратиться к выше (на стр. 468) названной брошюре, озаглавленной «Управление кассой земли Вюртемберг», где приводятся примеры, как узкий комитет, осуществлявший непосредственное управление кассой и располагавший правом созывать более широкий комитет, выплачивал этому последнему денежное вознаграждение за то, что не созывал его. Таким образом, комитету удавалось повысить расходы и при отсутствии дел, требовавших созыва комитета, и без его заседаний. Лишь совсем недавно стало известно, что деятельность сословного собрания, отчеты совещаний которого являются предметом настоящего рассмотрения, обошлась государству в 260 000 гульденов. В опубликованных протоколах совещаний, правда, несколько раз упоминается о том, что обсуждался вопрос о жалованье сословным представителям и о других затратах, что специальный комитет занимается этим вопросом; однако в этих опубликованных протоколах ничего более не сообщается, не приводится содержание выступлений или вынесенных решений и не помещаются цифровые данные. Между тем именно данный вопрос не следовало бы обсуждать втайне; наоборот, если уж сословные представители согласились принять денежное вознаграждение за свои труды или во всяком случае за свое присутствие на заседаниях, то они должны были бы обсудить этот вопрос во всеуслышание и предать его гласности. Следует указать, что, игнорируя королевскую конституцию в целом, они

512

для этой ее статьи сделали исключение ввиду ее несомненной выгодности для них. Чрезвычайно нежелательно, чтобы члены сословного собрания получали какое-либо вознаграждение или суточные деньги; это очень важное обстоятельство; оплата деятельности сословных представителей накладывает известный отпечаток на весь характер народного представительства и на его роль. По природе своей вознаграждение депутатов близко к широко распространенной привычке отдавать предпочтение при выборах депутатов людям состоятельным, не говоря уже о том, что это вообще является вопросом чести для сословных представителей. Сословные представители на жаловании не смогут избежать подозрения или даже упрека в том, что если не для всех, то для многих или во всяком случае для некоторых из них денежное вознаграждение имеет серьезное значение. В совещаниях данного сословного собрания этической стороне этой проблемы, как, впрочем, и иным ее аспектам, да и многим другим важным вопросам, не уделялось ни малейшего внимания, как будто бы выплата жалованья депутатам, или, как где-то упоминается, возмещение их издержек, является самой собой разумеющимся фактом. Между прочим, если автор не ошибается, такой упрек был уже сделан сословным представителям публично. Но самым диким требованием, которое вообще могло предъявить сословное собрание, было требование разрешить им сверх всего еще выделить комитет с особым фондом вознаграждений и пенсий, а для того, чтобы заранее узаконить бездарность и леность членов этого комитета, предоставить в его распоряжение должности консультантов, существовавшие в прежние времена.

Дело не меняется от того, что самые влиятельные представители сословий, которые но своим данным, вероятно, больше всех остальных подходят для работы r комитете, не претендуют на все прежние привилегии, и в частности на прежнее право пользоваться тайным ларцом. Оплата деятельности членов комитета и, более того, предоставление пенсий тем, кто, как указывается в проекте изменения вюртембергской конституции, «посвятил всю свою жизнь службе отечеству, получил

513

предписание жить в Штуттгарте (какое самопожертвование!) и не вошел вновь в состав комитета, переизбираемого каждые три года, кому за самоотверженную службу отечеству следует уплачивать ежегодное возмещение убытков вплоть до их назначения на прежнюю должность», — все это создавало вновь те условия, устранение которых надлежало расценить как самый важный шаг к свободной, подлинно народной конституции и самое большое благодеяние нашего времени если не для членов комитета и тех, кто надеялся в него попасть, то во всяком случае для сословных представителей, и прежде всего для парода. В равной мере, а может быть и более, существенно то, что самый факт наличия подобного постоянного комитета уменьшает значение сословного собрания. Распоряжения и законы ведь не достигают цели, если они не соответствуют действительным отношениям. Абстрагируясь от того, что в подобном хорошо оплачиваемом комитете царит совершенно определенный дух, обратимся за данными к истории прежних сословных представителей Вюртембсрга. Известно, какой редкостью были в прошлом заседания сословных представителей. То, что нынешние сословные представители считают своим палладиумом — бесперебойную деятельность комитетов, они по зрелом размышлении или просто на основании своего собственного опыта должны были бы расценивать как самую страшную опасность, грозящую их независимости и самому их существованию в качестве представительного учреждения страны.

Пятая прелиминарная статья — требование участия в законодательстве, осуществленном после 1806 г., то есть ревизии всех постановлений, принятых после 1806 г. депутацией, состоящей из представителей королевских должностных лиц и представителей сословий. Король напомнил сословным представителям, что они уже располагают средством для подобных мероприятий в виде петиционного права. В этом требовании, относящемся лишь к постановлениям, принятым после 306 г., то есть после того, как прежнее представительное собрание прекратило свою деятельность, можно усмотреть либо слепую веру в прежнее и слепую враж-

514

дебность к последующему законодательству, которое было в те годы прерогативой короля, либо просто стремление продемонстрировать веру в совершенство прежних порядков и недовольство настоящими. Что касается ревизии, которую должна была бы провести депутация, состоящая из королевских советников и членов сословного собрания (здесь появляется вновь излюбленное противопоставление государства земле), то это можно расценить лишь как странное и не соответствующее обстоятельствам требование, так как участие в законодательстве всего сословного собрания является установленным фактом; ему предоставляется также право поручать всю подготовительную работу в этой области, как и во всех других, своим комитетам.

Шестая статья касается свободы передвижения в старом смысле слова. Король предоставил это право желающему выехать из страны, не требуя даже истечения годичного срока после заявления, как это было принято раньше, разрешил это даже крепостным без предварительного выкупа. Однако, поскольку эмиграция затрагивает отношения с другими странами, король потребовал соблюдать принцип взаимности в вопросе о дополнительных налогах.

Комиссары сословного собрания сопроводили эти статьи категорическим заявлением, согласно которому без признания этих статей, скрепленного договором, нечего надеяться на благоприятный исход переговоров; совершенно невозможно, по их словам, без признания перечисленных выше статей и участие сословных представителей в проведении каких-либо мероприятий по устранению грозящей стране опасности. Поэтому они вынуждены просить короля, чтобы он уже теперь, прежде чем обе стороны продолжат начатые переговоры, сделал соответствующее заявление, необходимое для успокоения' не только собрания, но и общественного мнения других стран. Не обращая внимания ни на оскорбительность условий, предъявленных сословным собранием, в соответствии с которыми даже участие в неотложных государственных мероприятиях было поставлено в зависимость от согласия короля подчиниться воле сословных представителей сейчас же, до про-

515

ведения дальнейших переговоров, ни на самую форму переговоров, начавшихся с предъявления бессвязных, неопределенных и подчас скудных по мысли прелиминарных статей, король по сути дела во многом пошел навстречу сословным представителям, указав при этом на то, что в своих решениях он руководствуется непоколебимыми принципами и что именно на этой основе должны проходить и дальнейшие переговоры, в ходе которых, надо надеяться, будет достигнуто соглашение. Несмотря на все это, сословные представители не пожелали продолжить переговоры, хотя в свете существенных уступок, сделанных королем, деятельность собрания, направленная всегда на чисто формальные моменты, могла бы получить некоторое оправдание, если бы члены его, наконец, занялись существом дела. Невзирая на то, что комитет по переговорам все еще предпочитал игнорировать королевскую конституцию, в которой часть его требований была уже удовлетворена, а часть разработана и лучше выражена, собрание должно было, наконец, перейти к обсуждению конституции, уяснить себе ее значение и определить, что оно считает приемлемым и что не считает таковым. На этой основе можно было бы создать прелиминарные статьи и, не требуя подчинения короля, прийти к соглашению с ним. Однако, так же как собрание но удосужилось обсудить те шесть статей, которые затем были предъявлены королю в качестве безусловных предварительных требований, так же оно не стало вникать в них и после королевских разъяснений, а равно и в суть самих этих разъяснений. Вместо этого трое или четверо членов опять прочли свои выступления, которые теперь приняли облик проектов ответов на резолюцию короля. Косное представление о формальном принципе восстановления прежней конституции привело к такой наивности, что собрание сословных представителей как бы отстранилось от существа проблемы и в данном случае также было занято не столько делом, сколько своими дипломатическими приемами, размышлениями о том, как ответить королю. Первого мая господин д-р Котта сделал в комитете сообщение, в котором больше всего говорилось о создании кассы

516

под управлением сословных представителей; это сообщение было предъявлено собранию, результатом чего явилось сообщение господина д-ра Вейсхаара (заседание 27 мая, вып. VI, стр. 38); несколько позже, 23 нюня, последовало еще одно сообщение господина Котты, в котором развивалась мысль, что права, связанные с управлением кассой, ни в коей мере не затрагивают королевских прерогатив и в духе всего того ценного, что было создано старой конституцией, распространяются лишь на ту сферу, которую уступает им государство и на которую может претендовать сословное собрание. Хотя эти соображения, к которым он впоследствии возвращался, настойчиво требовали всестороннего рассмотрения до того, как будет принято решение о королевской резолюции, последствием всего сказанного было лишь то, что через три недели, намного позже, чем был составлен ответ на королевскую резолюцию, присутственный писарь господин Боллей, а через восемь дней и господин д-р Вейсхаар прочли свои соображения, направленные против господина д-ра Котты. Вопрос этот даже не был поставлен на голосование. Из того, что набросал господин Боллей (мы пользуемся его собственным определением), вступление которого, как указано в протоколе (вып. IX, стр. 114), встретило полное одобрение всех присутствующих, выразивших ему свою благодарность, можно выделить упоминание известной книги государственного министра господина фон Вагенгейма «Идея государственной конституции»; отдавая ему должное, господин Боллей указывает, «что народные права, в частности права вюртембергского народа, нашли в благородном авторе книги самого горячего защитника». Можно привести еще следующую выдержку: уважаемый докладчик, говоря о притязаниях сословных представителей на приходную кассу, заверяет (там же, стр. 135): «Само собой разумеется, что в тех из ряда вон выходящих случаях, когда высокие интересы государства требуют быстрой мобилизации денежных средств, сословные представители всеми силами поддержат главу государства, стремясь достигнуть главной цели. Слова «само собой разумеется звучат очень наив-

517

но; подобное заверение должно было служить государству гарантией того, что конституирование двух независимых органов власти не представляет собой никакой опасности. Эти слова покажутся еще более наивными, если задать простой вопрос: какая цель может быть более важной для государства, какие обстоятельства более угрожающими, чем все то, что было связано с возвращением Наполеона во Францию? В какой мере незадолго до этих заверений господина Боллея сословное собрание Вюртемберга поддержало своего правителя и присоединилось к усилиям всей Германии и Европы, мы уже видели.

Повод для обсуждения вышеназванных статей был дан собранию смелым, красноречивым, прекрасным по мыслям и настроению выступлением господина Глейха из Аалепа от 23 июня, на которое мы уже несколько раз ссылались. Господин Глейх указывает, что речь должна идти не обязательно о старой вюртембергской конституции, а о конституции хорошей, не о пустом, формальном праве, а о существе дела; он не аргументирует свою мысль вырванными из контекста цитатами, а разумно ссылается на основные принципы документа. Собрание было чрезвычайно удивлено таким тоном, столь странным для косных представлений собрания с обычным самововхвалением сословных представителей и славословием прессы. Мы уже говорили о том, что смелость господина Глейха имела для него весьма грустные последствия. Это был глас вопиющего в пустыне; в ответ на него с полдюжины ораторов разразились выступлениями, в которых доказывалось, что его слова следует понимать как «предложение приступить к изучению королевской конституции и не отвергать сразу приемлемые в некоторых своих пунктах предложения короля». С этого момента господия Глейх исчезает из числа депутатов, хотя ни в одном протоколе нет никаких упоминаний о причинах этого исчезновения; позже вместо него появляется другой депутат от Аалена. Впрочем, подобные внезапные исчезновения депутатов н появление вместо них новых без каких-либо формальных обоснований того и другого были здесь в порядке вещей и являлись одним из обычных

518

нарушений процедуры. Что касается инцидента с господином Глейхом, то лишь значительно позже в одном из протоколов заседаний глухо упоминается о высказывании одного члена собрания, который напоминает строптивому, не согласному с мнением большинства депутату об участи господина Глейха.

Вместе с предложением господина Глейха сословное собрание отвергло и открытую королевскими резолюциями возможность прийти к соглашению, которое фактически уже существовало по ряду важных пунктов, и тем самым заложить прочную основу для дальнейших переговоров. В течение ряда заседаний они, не обсуждая существа дела и не ставя даже вопроса о приемлемости или неприемлемости для них отдельных решений короля, занимались лишь выяснением того, какие письменные выступления они приложат к своему ответу, как их озаглавят, и другими формальностями такого рода. 26 июня, через четыре недели после получения королевской резолюции, они наконец закончили свое ответное послание (вып. VIII, стр. 58 и след.). Оно содержало не инструкции уполномоченным, а адрес королю. Тем самым собрание вступило на прежний путь своих разглагольствований, который до сих пор не привел ни к чему путному, из-за чего прежде и было решено перейти к устным переговорам с королевскими комиссарами.

Этот адрес, в котором они не упоминают об уступчивости короля, переполнен тирадами об их полнейшем разочаровании, крушении их надежд, безграничном горе и растерянности, беспредельно чистосердечной уверенности в своей правоте, прославлением их любви к истине, которой чужды всякие нечистые помыслы и корыстные намерения, об их правоте перед богом, на суд которого они когда-нибудь предстанут, и прочими подобными патетическими возгласами. По существу дела ответ был прост и ясен. Он сводился к тому, что королевская резолюция несовместима с принципами, которыми руководствуются сословные представители. В патетическом заключении адреса они просят, заклинают короля именем бога и всего святого, во имя всего, что ему дорого, во имя благополучия его сиятельного семей-

519

ства, чтобы он не отказывал им в восстановлении прежнего правового порядка. В докладе господина Глейха не было этого бессмысленного пафоса, он предпочитал разумные доводы, которые, правда, не возымели должного действия. Может быть, он достиг бы больших успехов патетическими речами, хотя в лучшем случае, наверное, избежал бы обвинения в нечистых намерениях. В остальном приводятся обычные доводы из области положительного государственного права и договорных обязательств, особенный же упор делается на то, что король сам, как и все правители Вюртемберга до него, принес при вступлении на престол торжественную присягу на верность конституции. К этому они добавляют, что самым тщательным образом проверили, произошли ли в стране такие изменения, которые могли бы служить достаточным юридическим обоснованием отказа от подобных обязательств; такого обоснования им найти не удалось. Перспектива предъявить своему монарху обвинение в клятвопреступлении по отношению ко всему народу — перспектива, перед которой они должны бы были в ужасе отшатнуться, — могла бы подвигнуть их и на более тщательное расследование.

3. Жалобы

Помимо двух обращений к королю адрес содержал еще одно существенное приложение, почти отдельную книгу, величиной в сто шестьдесят две страницы петитом (вып. VIII, стр. 91—252), так называемые народные жалобы. Над этой книгой члены собрания работали очень долго, извлекая жалобы отовсюду. Надо ознакомиться с содержанием протоколов совещаний, чтобы полностью оценить то значение, которые сословные представители придавали этой работе, полагая, что они тем самым выполнили свою основную задачу, свой священный долг и полностью оправдали себя перед лицом короля. В настоящей работе невозможно изложить содержание этого документа, рисующего картину народного бремени, переполненного сетованиями на тяжелую участь. Прежде чем перейти к проверке фактов, следовало бы провести водораздел между подлинными и

520

мнимыми жалобами, перечисленными в этом документе, ибо при самом поверхностном ознакомлении с ним становится очевидным, что большое количество жалоб основано на суждении их сочинителей о полезности или вреде государственных учреждений. Затем следует отделить ту часть действительно непосильного налогового бремени, за которую несет ответственность правительство, от чрезвычайных налогов, вызванных неблагоприятными обстоятельствами и сложностью обстановки. Во всех немецких государствах встречается это смешение понятий, в силу которого правительству часто ставят в вину то, что является естественным следствием потрясающих событий и переворотов последних двадцати пяти лет (мы оставляем в стороне многочисленные факты, свидетельствующие просто о неразумности требований и неоправданном недовольстве). Из данной петиции о жалобах следует, что сословные представители совершенно не осведомлены ни о нуждах государства, ни о состоянии государственных финансов и что их жалобы на налоговое бремя предъявлены без какого-либо учета потребностей государства. Особое внимание следовало бы уделить тому, действительно ли отмена старой конституции Вюртемберга является единственной причиной обоснованных жалоб, ибо именно это должна была в первую очередь доказать петиция, вернее, даже не доказать — это должно было стать ее основной предпосылкой. Само собой разумеется, что вопрос о том, может ли королевская конституция в сочетании с недавно сделанными указаниями облегчить положение в стране, не рассматривается и что не выясняется, предусматривает ли новая конституция сохранение всех прежних налогов. Между тем эта сторона дела, о тщательном исследовании которой авторы петиции и не помышляли, должна была бы явиться основным мотивом подачи этого документа, которому многочисленные жалобы лишь придали бы больший вес. Подобного рода расследования, которые с первого взгляда кажутся оправданными, по существу своему бессмысленны, так как вся эта столь значительная по своей видимости деятельность с самого начала обладает одним очень серьезным недостатком и не имеет ника-

521

ких последствий, более того, не может их иметь. Здесь достаточно лишь указать на то, что петиции народа, cahiers des doleances10, с давних пор были хорошо известны прежним имперским чинам. Хорошо известно и то, сколь ничтожные последствия имели эти жалобы, как каждый новый ландтаг или рейхстаг находил обычно всю эту гору жалоб нерассмотренной и как она все продолжала расти. В результате всего этого поток жалоб сам по себе, а также укоренившаяся привычка сословных представителей сеймов тщательнейшим образом перечислять все эти жалобы и недовольства, с одной стороны, и привычка правительства получать эти петиции в придачу к решениям своих сословных представителей — с другой, привели к тому, что обе стороны больше совершенно не реагировали на эти бесчисленные, потерявшие всякое значение петиции, составление и передача которых вскоре превратилась в пустую формальность. Автор данной работы где-то читал, что венский рейхсгофрат вручил комиссарам вюртембергского герцога Карла в ходе судебного процесса между этим герцогом и его земскими чинами в 1768г. жалобы последних и что эти комиссары ответили примерно следующее: пусть рейхсгофрат не удивляется этому количеству жалоб, ибо их составители уже в течение ряда лет соревнуются со своими предшественниками, пытаясь превзойти их; если верить тому, что они пишут, то страна уже более ста лет тому назад должна была бы прийти к полному разорению.

Несмотря на то что сословные представители Вюртемберга могли благодаря королевской конституции пойти по совсем иному пути и перейти от накопления жалоб к устранению их поводов, они, следуя своей нелепой приверженности правовым принципам прежнего конституционного устройства, предпочли следовать по проторенной колее и продолжать нагромождение жалоб. Они сочли бы несовместимым со своей совестью способствовать какому-либо облегчению положения, так как тем самым они ведь могли вызвать подозрение в фактическом признании королевской конституции. К тому же гораздо легче заниматься коллекционированием жалоб, чем разработкой законодательных мер дл

522

их устранения. Легче кичиться выполненным долгом и спокойной совестью, чем поставить перед собой трудную задачу, выполнение которой является скромной, хотя и реальной, заслугой. Бремя, подобное тому, действительно очень тяжелому, которое несло население страны из-за чрезмерного разведения дичи и охоты, можно устранить простой подачей жалобы — для его устранения нужен только приказ короля перестрелять дичь. Известно, что еще в марте (вып. II, стр. 57) в ответ на первые же представления по этому вопросу король сделал соответствующие распоряжения, «поскольку устранение этого зла зависит прежде всего от него». Когда впоследствии сословные представители, не будучи уверенными в действенности принятых мер, возобновили свои представления, они были совершенно правы. Однако, пытаясь устранить тем же способом, подачей жалоб и петиций, и все остальное, что казалось им несправедливым и нецелесообразным в области государственного устройства, они как бы считали, что король также может пресечь зло одним приказом, как он приказал перестрелять дичь.

Нельзя отрицать, что это собрание воедино всех недостатков и злоупотреблений имеет некоторое значение. Но значение этого акта делает еще более ощутимым отсутствие той необходимой дальнейшей деятельности, которая должна была бы выразиться в представлении продуманных проектов законов, способных действительно устранить зло. 26 июня на одном из заседаний, посвященном предварительному обсуждению петиции (выи. VIII, стр. 8), высказывается даже опасение, что правительство может заняться рассмотрением жалоб, ибо тем самым оно будет отвлечено от основной задачи — восстановления старой конституции Вюртемберга. В ответ на это указание граф фон Вальдек предложил внести в петицию добавление, которое бы предотвратило подобный исход. Это добавление господин Боллей сформулировал затем следующим образом: «Сословные представители не допустят, чтобы переговоры, связанные с рассмотрением отдельных неурядиц, помешали им достигнуть их основной цели, осуществить их основное стремление; тем не менее они выполнят свой

523

священный долг, продолжая подавать жалобы». Если представители сословий предполагали рассмотреть эти жалобы в ходе переговоров, то материала, надо полагать, хватило бы на многолетние, пожалуй даже бесконечные, переговоры, поскольку нет больше рейхсгофрата, который мог бы положить им конец; если же они не хотели решить этот вопрос ни в ходе переговоров, ни законодательным путем, то к чему вообще весь этот балласт, это нагромождение жалоб?

Быть может, они просто предоставляли министерству поступить, как ему заблагорассудится? И действительно, весь этот балласт был рассчитан лишь на то, чтобы продемонстрировать готовность сословных представителей выполнить свой священный долг, как они это называли; что касается другого, еще более священного, но и более трудного долга, выполнение которого было бы связано с рядом законодательных мер, то о нем не было и речи. 21 июля (вып. X, стр. 14) король принял единственно возможное в этих условиях решение, указав, что он должен сначала составить определенное мнение по этим вопросам и запросить соответствующие министерства о положении дел.

VI. ИНСТИТУТ ПИСАРЕЙ

Одна из многочисленных жалоб вскользь касается того, что принято было называть произволом писарей. Благодаря неослабным призывам господина фон Форстнера эта проблема была выделена из «меланхолической литании жалоб» и более подробно освещена; благодаря этому обстоятельству широкая публика ознакомилась с этим специфическим вюртембергским институтом, институтом писарей, состояние которого свидетельствовало о полной деградации как с правовой и моральной, так и с интеллектуальной точки зрения. Эти данные пролили свет еще на один важный момент, на то, в чем коренится столь живое сочувствие к доброму старому праву. Ввиду той большой роли, которую этот институт сыграл в истории Вюртемберга, на нем следует остановиться подробнее.

524

1. Обсуждение этого вопроса сословным

собранием

Уже в своем выступлении от 15 мая господин фон Форстнер сказал, что институт писарей и его влияние на государственное управление является подлинным народным бедствием. Оп прямо указал на то, что корни этого зла следует искать в прежней сословной конституции Вюртемберга; именно она предоставляла писарям полную возможность чинить произвол, притеснять и грабить население (вып. V, стр. 58). Собрание выделило комитет для вынесения заключения по этому вопросу и разработки предложений для улучшения этого института. Ввиду того что по истечении шести недель к этому больше не возвращались, господин фон Форстнер 28 июня повторил свое заявление. При этом он сказал, что, если какому-нибудь достойному начальнику писарей и претят эти злоупотребления, он не сможет помешать им, а будет только втайне надеяться на реформы, так как не смеет посягнуть на священные нормы прежней конституции, понимая, что это зло глубоко в ней коренится и связано с ней самым непосредственным образом. Он добавил, что жители Вюртемберга ни при каких обстоятельствах (то есть даже при восстановлении прежней конституции это скорее вызовет обратные результаты) не ощутят облегчения, пока не будет устранено это зло, создающее невыносимые условия, которые вполне могут довести человека до отчаяния. Он приводит неопровержимые доказательства в пользу того, что это зло всегда было основной причиной столь частой эмиграции вюртембержцев, эмиграции, которая была обычным явлением и в период наибольшего расцвета прежней сословной конституции во времена правления различных суверенов Вюртемберга. Что иное, провозгласил он, могло их на это толкнуть, если не конституция? Что было в ней для них столь невыносимо? Что приводило их в отчаяние при этой конституции? Не что иное, как произвол писарей. И этот произвол, эти притеснения и прочее находили себе оправдание именно в конституции. Позже, при последующем возобновлении своего заявления (вып. XVI,

525

стр. 84), он приводит цитату из заключения прежнего президента одного из округов Вюртемберга, фон Геммингена. Она гласит: «Сомнительное преимущество Вюртемберга перед другими странами заключается в том, что здесь процветает своеобразная деятельность людей, которые в остальной Германии исчезли со времен доктора Фауста, — деятельность писарей. Эта порода людей, — говорится далее, — особенно тягостна трудовому населению страны тем, что ее представители при благоприятных обстоятельствах подло и бесстыдно претендуют на лучшие государственные должности, при неблагоприятных же — с такой же подлостью и бесстыдством пытаются вырвать у низшего класса общества последние крохи, то есть всегда живут за чужой счет». В высшей степени интересной и обстоятельной ноте оберамтманна Хорба (вып. XIX, стр. 26 и след.) можно прочесть, что доходы, получаемые писарями за год, превышают в среднем всю сумму (по другим документам даже в шесть-семь раз) ежегодных налогов.

Что и говорить, подобные факты мало соответствуют постоянному прославлению трехсотлетнего благоденствия Вюртемберга в период действия прежней сословной конституции, восстановление которой является якобы простейшим средством устранения всех зол, получивших свое отражение в многочисленных жалобах; между тем все они, пожалуй, уступают по своему значению этому национальному бедствию. Вышеприведенная характеристика еще и потому так резко контрастирует с пылом сословных представителей, направленным на восстановление старого права, что часть представителей сословий, при этом самых видных из них, как, например, господин Боллей, возглавляли династии писарей; большинство же других депутатов могли по самому своему положению либо иметь братьев, сыновей или других каких-либо родственников в этом сословии, либо надеяться получить для своих сыновей и родственников право на долю дохода, связанного с этим «народным бедствием». Тем не менее собрание занялось этим вопросом и, как мы уже указывали, создало для его рассмотрения особый комитет. Удивительна, однако, или, если угодно, неудивительна, та медлитель-

526

ность, которая была при этом проявлена. Вслед за вторым заявлением господина фон Форстнера комитету было предложено ускорить окончание работы. 27 июля заседание было перенесено, но и 16 октября, на следующем заседании, по этому поводу ничего не было сказано. Господин фон Форстнер, однако, вновь поднял этот вопрос 5 декабря; к нему присоединились другие депутаты нового Вюртемберга.

В заявлении двух писарей — на одного из них сразу же после этого поступают настойчивые жалобы (вып. XIX, стр. 27), —правда, содержится просьба об улучшении положения этого сословия, которое якобы в течение многих столетий играло самую благотворную роль в государственном управлении Вюртемберга, ставя его в преимущественное положение по сравнению с другими землями (вып. XVIII, стр. 27); однако в других поступавших во все нарастающем количестве петициях, которые выражают общее мнение жителей нового Вюртемберга (многие из них не были напечатаны), говорится (вып. XVIII, стр. 95 и след.), что при любом рассмотрении тягот и трудностей это зло должно быть названо в первую очередь. Они приводят убедительные доказательства и просят «собрание принять меры к тому, чтобы писари не были вынуждены день и ночь помышлять об ограблении подданных государства и строить свое благополучие на их гибели и разорении». Во всех этих петициях приводятся возмутительные факты и выражается самый решительный протест против этого произвола.

В тот период, когда поступали все эти петиции, направленные против эксплуатации, бесчинства и грабежа писарей, сословное собрание было главным образом занято подготовкой протеста против королевского рескрипта от середины января 1816 г. о взимании налогов на 1815—18-16 гг. Жалобы населения на невыносимые притеснения писарей, которые грабят людей и доводят их до полного отчаяния, и пылкое стремление сословных представителей способствовать сокращению государственных налогов идут как бы параллельно; из сопоставления этих данных создается впечатление, что взимание налогов на государственные

527

нужды могло бы оказаться препятствием для писарей взимать те налоги, которые они в свою очередь наложили на население.

24 апреля 1816 г., после того, как прошел уже целый год, а дело все еще не сдвинулось с места, господин фон Форстнер опять вернулся к этому вопросу (заявление его не появилось в печати). Более чем через год (в, течение его члены собрания всего за несколько недель понатаскали отовсюду жалобы, распространявшиеся на все отрасли государственного управления) наконец обнаружилось, что ни доклад созданного для изучения этого вопроса комитета, ни предполагаемое выступление в собрании специально для этого назначенного докладчика, в задачу которого входило ознакомить собрание с содержанием жалоб на произвол писарей, вообще не воплотились в действительность (вып. XXII, стр. 7, вып. XXV, прилож., стр. 54). Опубликовано было лишь заключение консультанта господина Гризингера, напечатанное на 192 страницах в виде приложения к выпуску 25-му, которое читали начиная от 11 июня до 15 июля на нескольких заседаниях отрывками от случая к случаю. Кроме замечания господина д-ра Вейсхаара от 6 августа, направленного против некоего выступления на предыдущем заседании, в котором речь шла о необходимости реформ в сфере деятельности писарей (в протоколе предыдущего заседания об этом нет ни слова), и ряда нескольких случайных замечаний собрание почти до самого конца сессии не возвращалось к этому вопросу.

2. История института писарей

В пространном заключении консультанта, господина Гризингера, с самого начала указывается, что автор не станет рисовать мрачную картину «вопиющих и почти невероятных фактов, о которых сословное собрание узнало из бесчисленного количества петиций и жалоб на произвол писарей», поскольку это поручено другому лицу; как нам уже известно, результаты этой деятельности не были обнародованы. Впрочем, данное

528

заключение в совокупности с немногими напечатанными петициями содержит достаточно, чтобы дать представление и о природе этого столь знаменитого вюртембергского института со всеми его действительно «поразительными и почти невероятными» чертами, и о его отношении к сословной конституции. Поскольку автор рассматривает вопрос в историческом аспекте, он в связи с очень давно существующей должностью судейских писарей касается и старых судов Вюртемберга и высказывает свою точку зрения по этому вопросу. Мы не можем удержаться, чтобы не привести ряд выдержек из этого документа, прежде чем перейти к существу вопроса. Автор заключения приводит следующую выдержку из «Chronogr. gener.» канцлера Науклера, жившего в конце XV в., которая характеризует устройство современных ему судов: «In singulis urbibus oppi-dis et villis duodecim viri, vitae integritatae et honestate praecipui, eliguntur in judices, nullo habitu respectu, an sciant literas, nee non, qui munus judicum necessario su-beunt, licet remunerationem seu mercedem nullam habe-ant, propter honorem. Sed pro bono communi, suis post-habitis negotiis statutis diebus judiciis intendnnt, jurant-que singuli, se facturos secundum quod eis visum fuerit justius ac melius, et praesente magistrate loci causas audiunt, partibusque ad satietatem auditis sententiam dicunt, non ut leges consent (ранее указывалось, что речь идет о leges imperatomm), quorum nullam noti-tiam habent, sed prouti ratio et consuetudo judiciorum dictat» 11.

Разве ratio ei consuetudo judiciorum, обычное право, coutumes не содержат законов12? Введение правовых норм, заимствованных извне, потребовало создания при судах должности ученых юристов, а это новшество привело к такому перерождению прежних судов, где равные по своему положению мужи, известные своим бескорыстием и честностью, творили суд не за деньги, а в виде почетной обязанности, что отмена их стала в конце концов совершенно неизбежной.

Это прекрасное описание судов, данное Науклером, автор заключения характеризует как обрисованное в ярких красках свидетельство невежества тогдашних

529

судов Вюртемберга. Он продолжает: «В судах такого рода, где заседали вышеописанные судьи, которым были совершенно неведомы многие (поистине многие!) разумные способы расширения и ограничения сферы действий законов, громадное количество которых исключает в наши дни возможность того, чтобы люди без юридического образования могли бы заниматься расследованием запутанных тяжб» (а между тем суды присяжных в Англии и Франции, которые рассматриваются в этих странах как палладиум свободы, состоят именно из таких людей); «в этих судах основным занятием судебных писарей могло быть только протоколирование нелепых и плоских приговоров невежественных судей этой варварской эпохи». От юриста с подобными взглядами, члена немецкого сословного собрания, вряд ли можно ждать стремления возродить прекрасные, чисто национальные, древние институты немецкого народа.

О торжестве современного права, торжестве мужественных «современных Ульппанов» 13 и об «исчезновении прежних судей Вюртемберга» далее, на стр. 31, говорится следующее: «Древнее немецкое право и древние немецкие обычаи, конечно, не идут ни в какое сравнение с римским правом. Глупость неотесанных и невежественных людей т^шой эпохи резко контрастирует с мудростью великих юристов Древнего Рима и всего мира; более того, они кажутся смешными и достойными презрения» и т. п. Что это, прославление немецкого народного духа? В подобном тоне и подобных выражениях? Далее иронически указывается, что на ландтаге 1515 г. и на многих последующих ландтагах высказывались горькие жалобы на ученых-юристов, которые проникают во все судебные инстанции страны; «теперь уж человек, который вынужден искать правосудия, едва ли отделается десятью гульденами там, где двенадцать лет тому назад потребовалось бы не более десяти шиллингов. Если положение не изменится, то со временем придется в каждую вюртембергскую деревню направить двух ученых-юристов, которые будут там творить суд». Напрасные жалобы — «древним немецким обычаям был вынесен смертный приговор».

530

Юристы, правда, не заседают во всех деревнях Вюртемберга, но их заменили писари; вряд ли стоит останавливаться на том, выиграло ли население от введения этого также отнюдь не древнего немецкого обычая.

Этих писарей, о которых, собственно, и должна идти здесь речь, господин консультант характеризует как практических деятелей в области юриспруденции и камералистики и видит специфику вюртембергских писарей именно в том, что они являются не профессионалами, а практиками. Между тем хорошо известно, что так обстоит дело (во всяком случае до известной степени) и в других странах, что совершенно естественно, так как в писарской деятельности университетское образование излишне, если не сказать большего. Специфика института писарей в Вюртемберге, и по данным самой этой резолюции, и по материалам петиций, совсем иная. Из всех данных явствует, что в каждом административном округе есть городской или окружной писарь (в больших городах — особый городской писарь, а для остального района, называемого округом, особый окружной писарь), который обладает монополией на ведение всей переписки и всех подсчетов в судебной и административной сфере данного округа.

Совершенно понятно, что в ряде ведомств, таких, как судебное ведомство и полиция, камеральное управление, лесное ведомство, писари необходимы в качестве помощников — именно так они и используются во всех странах. Спецификой Вюртемберга является то, что штат этих служащих не комплектуется из профессиональных юристов, камералистов и специалистов по лесному делу, а пополняется по установившейся рутине; поэтому все эти помощники не могут рассчитывать занять когда-либо более высокую должность в той сфере, где они осуществляют свою деятельность в качестве вспомогательного, персонала. Должности лесного ведомства давно уже отданы в полное распоряжение дворян. Уже одно это лишает низшего служащего — бюргера всякой надежды на продвижение по службе. Что касается профессиональных юристов, то им не вменяется в обязанность до замещения ответственной должности после окончания университета заниматься в течение

531

года или нескольких лет практической деятельностью под руководством какого-либо чиновника для приобретения должного опыта. Менаду тем в других странах подобная подготовка признана необходимой и утверждена законом. В резолюции неоднократно идет речь о том, что ученые-юристы считают ниже своего достоинства работать в качестве помощников под руководством какого-либо должностного лица.

В петиции города Ураха, поданной сословному собранию, высказывается недовольство тем, что прежний — непомерно большой — судебный округ теперь уменьшен. Одним из аргументов служит следующая светлая мысль: прежние многочисленные мелкие судебные округи были полезны тем, что давали неопытному в практических делах юристу со специальным образованием необходимый предварительный опыт. Но для чего? Оказывается, для деятельности в больших по своей территории судебных округах. Как будто отличие между ними заключается не в количестве, а в качестве дел. При такой точке зрения жители небольших округов превращаются в силу чисто географических условий в animae viles [людей второго сорта], которых неопытный служащий использует для обретения необходимых чиновнику навыков. Поскольку у нас вся судебная практика, которая в других странах осуществляется молодыми юристами в подготовительный период их служебной деятельности под надзором опытного чиновника, полностью находится в руках писарей, их роль и как помощников неопытного чиновника, и сама по себе получает особое, значение: ведь молодой юрист, возглавляющий судебный округ в 20 000 душ и более и объединяющий в своем лице помимо судебной полицейскую и отчасти административную власть, опирается в своих действиях только на писарей.