Часть 1.

Н. Плотников

Дух и буква. К истории изданий Гегеля.

В историческом сознании XIX века определение титула "классик" опиралось на совершенно очевидные предпосылки, значимые для всего культурного творчества. Сент-Бёв сформулировал эти предпосылки в короткой дефиниции, носившей характер тавтологии: "подлинный классик <...> - это автор, обогативший человеческий дух". Критерии "обогащения" не нуждались при этом в специальном обосновании, в силу однородности культурного контекста, в котором понятие классического выполняло нормообразующую функцию, а соответствующий автор рассматривался с точки зрения того, смог ли он внести свой вклад в упрочение нормы, как бы широко она ни понималась[1].

Эпоха не- и постклассического лишила эту дефиницию самоочевидности. Вневременность и надисторичность классического, следующая из универсальности понятия человеческого духа, была подвергнута в XX веке радикальному сомнению, в результате чего проблема "классиков" приобрела невиданную остроту. Увеличивающаяся скорость устаревания форм жизни и мировоззрения, уничтожив почву под законодательным понятием "классического", вызвала к жизни новое его значение как примера ориентирования в "духе эпохи". Ясное формулирование стратегий существования и мышления, соответствующих конкретной исторической ситуации - в этом кристаллизовался смысл современного критерия классического, определяющего в изменчивой человеческой истории векторы культурного творчества и творчества жизни. Принцип релевантности сменил прежнее представление о норме. Классика, помимо подчинённых воспитательных и образовательных функций, становится средством, с помощью которого может эффективно артикулироваться историческое сознание современности. Иначе говоря, значимость классики и принадлежность к ней определяется возможностью актуального воспроизведения духовного опыта, зафиксированного в классических произведениях и способностью установить преемственность исторического происхождения. Если такая возможность воспроизведения отсутствует в жизненном мире современности, а процесс культурной самоидентификации приобретает совершенно иные формы, то классическое лишается своего статуса, сохраняя в лучшем случае лишь познавательно-историческую ценность.

В случае философской классики отношение к ней формируется на основании того, что сегодня представляется "живым" в его наследии. Само же это представление определяется историей рецепции философии конкретного мыслителя. Способ рецепции зависит, в свою очередь, от текста, в котором запечатлено не только наследие мыслителя, но и характер его осознания современниками и всеми последующими участниками трансляции текста в современную культуру. Поэтому взаимосвязь путей понимания и самопонимания читателей с историей бытования текста в культуре создаёт ту духовную констелляцию, в которой сочинения автора признаются классическими. Текст, как видно на примере собрания сочинений Ницше, изданного его сестрой, может стать идеологическим орудием или же объектом поклонения, подобно собранию сочинений Хайдеггера. Однако, наиболее ярким примером связи философского и политического самосознания с изданием текста продолжает оставаться история собраний сочинений Гегеля.

Путь Гегеля к созданию собственной философии вовсе не был единой линией восхождения к абсолютному знанию в форме законченной системы. Вышедший из стен Тюбингенской богословской семинарии мыслитель первоначально отнюдь не намеревался стать философом. Его привлекала религиозная и политическая публицистика, открытая для независимого творчества и для постановки важнейших вопросов современности. Однако, изменение жизненных обстоятельств и принципов мировоззрения привели Гегеля к тому, что он, начиная с 1801 г., вступил на путь университетского преподавания, отказавшись от намерения скорого преобразования мира. Неудачи карьеры в Йенском университете на короткое время вновь пробудили стремление философа к публицистике. Но после непродолжительного опыта редактирования газеты в Бамберге он возобновил преподавание своей философии, сначала как ректор гимназии в Нюрнберге, а затем в качестве профессора Гейдельбергского и, позднее, Берлинского Университета.

Эти вехи жизненного пути отнюдь не являются лишь фактами внешней биографии Гегеля. Опыт осмысления различных жизненных установок способствовал открытости философа для корректирования собственных взглядов, в соответствии с развитием искусства, религии и политики. По меньшей мере три существенных переворота в мировоззрении заставляли его радикально изменять основоположения своей философии. Поэтому совокупность его произведений предстаёт скорее в виде серии удачных и неудачных попыток выразить в форме философской системы принципы исторической динамики жизни. Мысль Гегеля запечатлена не в "каррарском мраморе", как думал молодой Маркс, а на бумаге, часто несущей следы неуверенности и незавершённости, философских экспериментов и титанической переработки фактического материала. Но терпеливая бумага сохранила не только черты индивидуального пути философа, но и манипуляции с ним.

"У австрийцев положено бить солдата, и солдат поэтому - каналья", - читаем мы в гегелевском памфлете "Кто мыслит абстрактно", опубликованном в первом томе собрания его сочинений 1835 г. Однако, в рукописи стоит - "у пруссаков". Издатель тома Фридрих Фёрстер, отнёс сочинение к "берлинскому периоду" (1818-1831) творчества философа и счёл написанное простой ошибкой. Лишь исследование культурной взаимосвязи его возникновения установило, что текст Гегеля относится к 1808 г., т. е. к периоду, когда находившийся в Бамберге философ вовсе не испытывал политических симпатий к Пруссии. Восстановление буквы текста как средства против многообразных интерпретаций духа произведения стало возможным лишь в результате длительной истории издания и формирования издательских концепций. Прежде чем возникло современное историко-критическое "собрание сочинений" Гегеля издание прошло две основные стадии: посмертного собрания сочинений и различных попыток критического издания текстов.

1. Corpus Philosophiae Hegelianae. Посмертное собрание сочинений.

Гегель умер 14 ноября 1831 года. Это событие усилило в сознании его учеников грандиозность духовного значения учителя. Тогдашнее настроение школы можно без преувеличения назвать апокалиптическим. Ещё при жизни философа его почитание приобрело невиданные размеры. "Ты может быть сочтёшь это безумием, если я скажу тебе, что созерцаю Бога лицом к лицу, и всё же это так ..." - писал в 1830 году восхищённый слушатель Гегеля Вильгельм Ватке своему брату Георгу. Траурные речи учеников на похоронах не уступали этому суждению в эсхатологических параллелях. Марейнеке и Фёрстер сравнивали Гегеля как зачинателя новой эпохи мировой истории с Иисусом Христом[2]. Это представление, превращавшее Гегеля вопреки его собственным намерениям в "Философа немецкой нации", стимулировало издательское рвение учеников.

Несколько дней спустя после смерти Гегеля возник "Союз друзей усопшего", принявший на себя задачу издания его сочинений. 17 ноября вдова философа Мария Гегель сообщала своей невестке Христиане: "Тут уже образовался круг из его учёных и посвященных учеников и друзей, чтобы упорядочить духовные сокровища оставленных им произведений. Для нашего блага они предполагают издать в серии томов богатый материал из его лекционных тетрадей, сравнив и соединив его с лучшими тетрадями конспектов его учеников. Ганс принял на себя историю, Гото - эстетику, Марейнеке - философию религии, Хеннинг - сочинения разных лет, Михелет - уже не помню что"[3]. Позднее в круг "друзей усопшего" был, по настоянию вдовы, включён близкий друг семьи, государственный чиновник Иоганн Шульце, принявший на себя издание "Феноменологии духа". Его основная задача заключалась, однако, в умелом отборе сочинений Гегеля. "Он должен помогать при отборе того, что в Его [т.е. Гегеля - Н. П.] духе должно сохраниться для мира, а что нет"[4].

То, что "Союз друзей" вместе с вдовой философа понимали под "духом гегелевской философии", видно из издательской концепции, положенной в основу собрания сочинений. Первоначальный план разделения текстов на опубликованные сочинения ("Феноменология духа", "Наука логики", "Энциклопедия философских наук" и "Философия права"), лекции и работы разных лет ("Смешанные сочинения"), а тем самым и различения степени аутентичности текстов, был вскоре изменён в соответствии с систематизаторскими стремлениями и подчинён единому принципу - "воссоздания" системы Гегеля[5]. За основу был взят очерк системы, изложенный в "Энциклопедии". Конспективную форму параграфов предполагалось обогатить материалами лекций. Таким образом система должна была предстать завершенным целым, охватывающим все сферы духовной жизни[6].

Ни у кого из издателей или друзей это предприятие не вызывало сомнения. Ведь творчество Гегеля, в самом деле, приобрело известность не через напечатанные работы, а благодаря лекциям в Берлинском университете. Сложность текстов компенсировалась убедительностью лекционного изложения, при том, что ораторское мастерство было далеко не самой сильной стороной личности философа.

Поэтому издатели были единодушны в стремлении канонизировать то, что Гегель произнёс с профессорской кафедры. Поскольку же сам философ не сумел довести до конца систематизацию всего материала научного знания, ученики взялись за восполнение этого пробела, приведя к единству системы многочисленные лекционные курсы. Тем самым, издатели, следовавшие первоначальному и всем очевидному импульсу к письменному запечатлению лекционного слова Гегеля, отодвигали напечатанные произведения философа на второй план, ставя в центр собственные систематизации лекций.

Изданию лекций было уделено поэтому значительно большее внимание (9 томов содержали обработанные конспекты) и уже в 1832 году первым вышел том собрания сочинений, содержавший "Лекции по философии религии" (издатель - фон Хеннинг). В 1845 году 18-томное собрание сочинений (всего 21 том) было завершено, причём все тома, за исключением последнего (седьмого) тома вышли уже вторым изданием[7]. Тираж томов первого издания, согласно договору должен был составить полторы тысячи экземпляров (уже в феврале 1832 г. у издания было 400 подписчиков). Последний раз объявление о продаже "Сочинений" Гегеля было сделано в 1870 году, в столетнюю годовщину со дня рождения Гегеля. После 1870 г. издание продавалось только у букинистов.

Поспешность, с которой издание продвигалось вперёд, была вызвана не только желанием создать твёрдый фундамент существования гегелевской школы, в виде всеобъемлющей системы философии. Издатели преследовали вполне определённые политические цели. Политические взгляды Гегеля образца 1831 года, сложившиеся в благоприятной для философа ситуации культурной политики Пруссии (содействие министра культуры Карла фон Альтенштейна), должны были обеспечить легитимацию культурно-политического статуса школы. Вплоть до смерти Альтенштейна в 1840 г. гегельянство пользовалось его покровительством (правда, без какой-либо финансовой поддержки) и было освобождено от всякой государственной цензуры. Поскольку же сам Альтенштейн вёл тяжелую политическую борьбу при дворе, то издатели Гегеля содействовали упрочению министерской концепции реформ, создавая образ политически лояльного философа. В первую очередь это касалось философии религии, в отношении которой особое консервативное рвение проявила вдова философа, и философии права. Ибо именно в этих областях гегелевская философия оказала интенсивное политическое влияние на современников: издание "Лекций по философии религии" развязало не только теологический, но и политический спор о сущности христианства, в результате разделив гегелевскую школу на два направления, а "Философия права", переизданная Эдуардом Гансом, стала важным фактором в конституционных дискуссиях. Характерно, что большее значение имела при этом политическая позиция, заключённая в гегелевских текстах. Напротив, философское содержание концепции оставалось практически без внимания. Поэтому, знаменитый тезис о "разумности действительного" из предисловия к "Философии права" мог, например, служить министру Карлу фон Альтенштейну поводом для рекомендации гегелевской философии при дворе как "антиреволюционной", Эдуарду Гансу - основанием для причисления своего учителя к либералам, а несколько лет спустя Рудольфу Гайму - главным аргументом для доказательства того, что Гегель был "официальным философом Прусского государства". И как раз в этот период - после смерти Гегеля до появления в 1857 году лекций Гайма "Гегель и его время", обозначивших окончательный конец господства гегельянства - собрание сочинений сыграло определяющую роль в превращении философии Гегеля в фактор политики. "Издание "Союза друзей" - уникальный документ союза гегелевской философии и прусской культурной политики, точнее говоря: документ уникальной попытки посредством издания сочинений философа оказать существенное влияние на политическую дискуссию"[8].

Описанная философская и политическая стратегия издателей не могла не сказаться на характере обращения с гегелевскими текстами. В соответствии с принципом компиляции (§ 3 издательского договора), т.е. включения всего подходящего, "Союз друзей" создавал не только завершённый систематический корпус лекций, но и производил значительные изменения в ранее опубликованных текстах. Из конспектов лекций, читанных Гегелем на основе "Энциклопедии" и из его собственных манускриптов, были взяты многочисленные пассажи и присоединены к опубликованному тексту в качестве "Прибавлений" без всякого указания источников. Однотомный очерк "Энциклопедии" трижды изданный самим Гегелем в качестве руководства для слушателей был увеличен таким способом до трёх томов, так что, как выразился позднее Карл Розенкранц, "была создана совсем другая книга"[9]. Возникавшие при этом противоречия между различными периодами развития мысли (источниковая база, которую задействовали ученики охватывала почти 25 лет - от ранних Йенских лекций до последних Берлинских) и способами изложения в лекциях (Гегель весьма часто менял в различных лекциях порядок изложения и обоснования) устранялись в соответствии с представлениями редакторов томов. Известная фраза из прибавления к § 151 "Философии права" - "педагогика есть искусство делать людей нравственными" - является результатом такого произвольного склеивания Гансом двух пассажей из лекций по философии права разных лет[10].

Помимо этого, издатели производили изменения в самих гегелевских текстах, руководствуясь, как правило, собственными представлениями о стилистике и орфографии. Эти изменения простирались от мелких исправлений до перестановки целых параграфов и исключения частей текста. Так, в 95 параграфов "Философии субъективного духа" (III часть "Энциклопедии философских наук") было внесено более 150 исправлений, а в издании "Философии природы" Михелета изменена последовательность параграфов (в целях "улучшения" логической связи издатель внезапно воспользовался порядком параграфов предшествующего издания "Энциклопедии" 1827 года). Примеры, подобные упомянутому превращению "прусского солдата" в "австрийского", весьма многочисленны (из крупных стоит ещё упомянуть исключение из статьи "О сочинениях Гамана" нескольких страниц рассуждений Гегеля о свободном браке Гамана).

Такому весьма произвольному обращению с аутентичными гегелевскими текстами соответствовало и пренебрежение издателей к эволюции мысли их учителя. В собрание сочинений "Союза друзей" не были включены ни первое издание "Науки логики" (том 1, 1812/13), ни первое и второе издание "Энциклопедии" (1817, 1827), отличающиеся в существенных пунктах от последующих изданий. Текст же "Науки логики" был произвольно составлен из переработанной самим Гегелем первой части ("Учение о бытии" 1832) и старого издания ("Учение о сущности" 1813;"Учение о понятии" 1816), которое философ не успел переработать. Совершенно не были учтены существовавшие тогда черновики "Феноменологии духа", ныне утраченные. Учеников интересовало надёжное законченное здание системы, а не пути к нему.

То, что представление о системе учителя опиралось прежде всего на убеждения учеников, сформированные поздними лекциями, свидетельствует их отношение к ряду текстов Гегеля. Фрагмент "Программа системы 1800 года" издатель "Смешанных сочинений" счёл "недоразумением" и исключил из состава тома. "Йенские наброски системы" также не нашли места в издании (отдельные пассажи Михелет включил в качестве прибавлений в издание "Философии природы", игнорируя всякие различия между поздней и ранней натурфилософией Гегеля). "Философская пропедевтика" и другие сочинения Нюрнбергского периода были взяты в издание лишь по настоянию вдовы в качестве дополнительного тома. Об этом с досадой писал Михелет Августу Цишковскому: "Появлением пропедевтики Гегеля, опубликованной Розенкранцем, мы обязаны упрямству жены философа. Поскольку она не смогла добиться нашей поддержки в публикации тетрадей своего мужа, которые представляют собой всего лишь лекции, читанные им в Нюрнбергской гимназии, в период его ректорства там, она обратилась к Розенкранцу. Тот наобещал ей в письме про эту публикацию лекций золотые горы, так что она, вооружившись этим письмом, смогла сломить нашу неприязнь с помощью авторитета этого автора философской комедии в духе Аристофана, Вам, без сомнения, известной"[11]. Подобное отношение можно встретить и в работах самого Розенкранца, чувствующего необходимым извиниться перед читателем за то, что он вынужден приводить в своей биографии Гегеля (1844) фрагменты и цитаты из ранних и юношеских произведений философа, представляющиеся ему по стилю "тёмными" и "витиеватыми"[12]. Мария Гегель была попросту возмущена публикацией юношеских работ мужа: "Стоило ли всё это, все его промахи, всё, что он переборол, выставлять миру на обозрение? Вот так он стоит оборванный на возмущение миру! Верующим лишний повод для их обвинений!"[13]. Вместе с тем эти высказывания демонстрируют, сколь велика была самоцензура издателей, не только стремившихся создать вполне определённый ("политически и религиозно консервативный"[14]) образ Гегеля, но и убеждённых (в противоположность современным философско-филологическим представлениям) в своей способности судить о том, что должно быть сохранено, а что уничтожено из наследия их учителя[15].

Центром издания и самой главной его проблемой были лекции Гегеля. Здесь издатели могли лишь в немногих случаях обращаться к собственноручным записям философа и вынуждены были самостоятельно ориентироваться в хаосе различных конспектов. Работа по систематизации лекций и приведению их в единое целое составляла поэтому основную часть издательской программы. И здесь обнаруживается самый главный порок посмертного собрания сочинений Гегеля.

Бессмысленно сегодня упрекать издателей в недостатке филологического чувства при обращении с текстами и конспектами лекций. Они считали своей философской и издательской задачей (вос)создание системы философии своего учителя. К тому же, ухудшавшаяся культурно-политическая ситуация школы (победа партии кронпринца при дворе и приглашение в 1840 году Шеллинга в Берлин) подгоняла выпуск издания. Однако, ничто не мешает рассмотреть с точки зрения современных критериев историко-критических изданий аутентичность опубликованных лекций Гегеля.

Помимо описанного произвола индивидуальной стилистической правки текста следует указать два существенных порока издания лекций. Первый: склеивание в единое целое курсов, читавшихся Гегелем на протяжении всей жизни. В Гейдельберге и Берлине (не считая Йены) Гегель читал регулярно по два курса лекций в течении 31 семестра подряд. Среди студентов циркулировала масса конспектов, вызывавших порой у философа подозрение в их аутентичности[16]. Из неё издатели отбирали самые достоверные, записанные близкими учениками или сыновьями Гегеля. Но даже при этом отборе сохранялся принцип компиляции. Различия между курсами отдельных семестров по необходимости должны были устраняться в целях достижения связности текста и единства системы.

Второй порок издания, лишь постепенно открывается современным исследованиям. Естественное отсутствие исторической дистанции по отношению к творчеству Гегеля формировало у учеников сознание сродства их собственных философских представлений с гегелевскими. Бесспорно, каждый из них отдавал себе отчёт в гениальности философии учителя. Но как ученики, принявшие на себя задачу продолжения его дела, "друзья усопшего" неосознанно сближали свои собственные труды с его уровнем. Это давало, например, гегелевскому ученику Боуманну право предпослать последнему тому издания - "Философии духа" (1845) - замечание, что это произведение Гегеля "может теперь занять почётное место среди относящихся к тому же предмету заслуженных работ Михелета, Розенкранца и Дауба"[17]. Благодаря недавним исследованиям, непосредственно обратившимся к текстам конспектов, обнаруживается, сколь велики концептуальные изменения, внесённые по тем же мотивам в текст гегелевских лекций по эстетике Генрихом Густавом Гото[18]. Занятия Гото историей и философией искусства весьма сильно сказались на его обработке материала гегелевских лекций. Своими собственными представлениями, близкими романтизму, он, например, дополнил скупые рассуждения Гегеля о прекрасном в природе, свыделив их в отдельную главу, отсутствовавшую в лекциях. Намерение Гегеля рассматривать искусство в исторической взаимосвязи Гото постоянно исправлял в духе романтического идеала искусства, заставляя в конце концов Гегеля давать совершенно не гегелевское определение художественного идеала как "прекрасной видимости". Другой пример личных предпочтений, переносимых Гото в текст гегелевской эстетики, - отношение к Шиллеру и Гёте. Гото не мог разделить высокой оценки "классициста" Шиллера в гегелевских лекциях по эстетике и, поэтому, исключил многие пассажи из "Эстетики", посвящённые Шиллеру, сохраняя лишь критические оценки. Вместо этого были расширены места, касающиеся Гёте, вплоть до того, что Гото совершенно превратно истолковал отношения Гегеля к позднему творчеству Гёте - Гегель ценил как раз не "Фауста", считая его в общем неудачной попыткой создания национального эпоса, а "Западно-Восточный Диван" как пример поэтического оживления форм исторической жизни. Вершиной искажения лекций по эстетике можно по праву считать гегелевский тезис о "конце искусства", по поводу которого были написаны в последующие сто пятьдесят лет целые библиотеки. Самое интересное, что этот тезис, лишённый той идейной взаимосвязи, в которую его помещал Гегель, полностью меняет свой смысл: "конец искусства" есть, по Гегелю, описание исторической ситуации современной эпохи, в которой искусство уже не может выполнять объединяющую роль центра жизни, не создаёт народного единства и согласия, подобно тому как это было в античной Греции. От внимания философа не ускользнули современные ему тенденции развития искусства. И как раз тезис о "конце искусства" философски резюмировал изменение художественного самосознания эпохи и задач искусства. В противоположность Шеллингу и романтикам, Гегель демонстрировал невозможность реализации эстетических утопий в условиях гражданского общества и правового государства. Напротив, Гото считал себя призванным к созданию "спекулятивной истории искусства", которая должна была положить конец всем спорам художественных критиков о ценности произведений искусства, и потому счёл необходимым придать гегелевскому тезису универсальное применение, породившее всю последующую литературу о "смерти искусства" и бесчувственности Гегеля к творениям прекрасного.

При всей критике в адрес собрания сочинений "Союза друзей" и всех его недостатках следует подчеркнуть тот факт, что это, в удивительно и неповторимо краткий срок созданное, издание обеспечило не только немедленное упрочение позиций гегелевской философии, но стало единственным источником на который опиралась вся последующая философия в признании и критике Гегеля. Маркс, Кьеркегор, Сартр, Хайдеггер, Адорно - имели перед глазами образ Гегеля, созданный посмертным собранием сочинений. Под непосредственным впечатлением от издания молодой Энгельс замечал в работе "Шеллинг и откровение": "Сам Гегель сделал <...> весьма немного для популяризации своего учения <...> Но с момента смерти Гегеля его философия начала жить по-настоящему. Издание всех его сочинений, в особенности лекций, имело громадное воздействие <...> Вместе с тем в устах учеников Гегеля учение приобрело более человечный, более наглядный характер <...>"[19].

Более широкое распространение это собрание сочинений получило в XX веке, благодаря Герману Глокнеру, выпустившему к столетию со дня смерти Гегеля "Юбилейное издание"[20]. В предисловии к "Словарю Гегеля" Глокнер высказывал уверенность, что "Юбилейное издание в самом деле сегодня и на все времена представляет собой Corpus philosophiae Hegelianae"[21]. В действительности издание представляло собой репринт второго издания "Собрания сочинений Союза друзей". Изменения, произведённые Глокнером, ограничивались включением первого издания "Энциклопедии" и перегруппировкой сочинений в хронологическом порядке (были также исключены работы, не принадлежавшие Гегелю). К этому Глокнер присоединил "Словарь Гегеля" (23-24 тт.) и собственную книгу "Гегель" (21-22 тт.) в качестве дополнительных томов. Какие-либо иные текстологические изменения в издании Глокнер считал попросту излишними (вплоть до ожесточённой полемики против проекта историко-критического собрания сочинений). Характерно, что в Corpus'е Глокнера не нашлось места ни для "Теологических сочинений молодого Гегеля", ни для "Йенских набросков системы". Горизонт понимания Гегеля ограничивался, как и у гегелевских учеников, представлением о законченной системе философии.

Сходное издание "Собрания сочинений" Гегеля было подготовлено Евой Мольденхауер и Карлом Михелем в 1970 году для издательства "Зуркамп" во Франкфурте на Майне. Собрание состояло из 20 томов плюс справочный том. В основной состав было включено издание "Союза друзей", дополненное избранными ранними теологическими и политическими сочинениями (том 1). Параллельное существование этого издания с историко-критическим собранием сочинений ограничило его занчимость, превратив скорее в удобное средство цитирования и обучения.

2. "Историю Гегеля надо писать на основе бумаг". Начало критических изданий.

В 1887 году сын Гегеля Карл опубликовал двухтомную переписку своего отца, присоединив её в качестве девятнадцатого тома к собранию сочинений "Друзей усопшего". В рецензии на это издание Вильгельм Дильтей формулировал требование нового исследования гегелевской философии на основании неопубликованных бумаг мыслителя. "Время борьбы с Гегелем прошло, наступило время его исторического познания"[22].

По инициативе Дильтея были изданы не только "Теологические сочинения молодого Гегеля" (1907, под редакцией Г. Ноля). В соответствии с разработанной им и использованной для издания Канта программой историко-критических собраний сочинений[23] началась работа над подготовкой "полного собрания сочинений" Гегеля. Первой была опубликована "Феноменология духа"[24]. Отто Вайс - главный редактор издания - сообщал в предисловии, что "этим изданием "Феноменологии" начинается новое полное собрание сочинений Гегеля в 12-ти томах, содержащее опубликованные в хронологическом порядке произведения, а также (в систематическом порядке) произведения, возникшие из обработки лекций"[25]. Из впервые опубликованных архивных материалов[26] в собрание было включено лишь издание "избранных фрагментов юношеского периода". Однако, дальше выпуска второго тома ("Феноменологии духа") издание не пошло и вскоре прекратилось, вследствие реорганизации издательства. В то же самое время "Собрание сочинений" Гегеля под редакцией Георга Лассона "при содействии Отто Вайса" было объявлено издательством Феликс Майнер в рамках выпускаемой им "Философской библиотеки"[27].

Священник Георг Лассон, сын гегельянца Адольфа Лассона, осуществил в истории издания Гегеля "критический поворот". Исследование неопубликованных рукописей из архива философа привело его к необходимости переработки старого издания "Союза друзей". Для этого Лассон должен был обратиться непосредственно к конспектам лекций, использованных учениками Гегеля для создания целостных произведений. Расшифровка большинства доступных в то время конспектов и их сравнение заложили основу нового издания. Вместе с тем, различение в рамках изданного текста пассажей, взятых из конспекта или из рукописи самого Гегеля, и добавлений редакторов, возникших в целях улучшения связности текста, позволяли Лассону с достаточной степенью надёжности восстановить первоначальный текст лекций. Дополнительный контроль достигался посредством сравнения различных конспектов лекций одного семестра (повторение одних и тех же фраз в разных конспектах давало основание приписать их самому лектору).

Помимо работы с лекциями Лассон предпринял анализ опубликованных текстов Гегеля, сравнив все существовавшие издания (первоиздания и переиздания). Поэтому на титульном листе собрания сочинений по праву могло стоять название - "критическое"[28].

В составе собрания сочинений появились впервые тексты Гегеля, ранее не включённые в издание - "Сочинения по философии права и политике"[29] (позже была выпущена "Йенская логика, метафизика и философия природы"[30]). Но основную работу Лассон выполнил в отделе лекций. В 1917 г. вышла его новая редакция "Лекций по философии всемирной истории" (последующие издания: 1920, 1930). В отличие от изданий Э. Ганса 1837 г. и Карла Гегеля 1840 г. (2-е изд. в рамках собрания "Союза друзей"), Лассон восстановил, где это было возможно указания на подлинный текст Гегеля (напечатан в издании курсивом) и различные конспекты лекций. То же самое он произвёл с "Лекциями по философии религии", вышедшими ранее также в двух весьма отличающихся друг от друга изданиях[31].

Однако, принципы, положенные Лассоном в основу издания, не отличались существенным образом от подхода "Союза друзей". Он остался верен стремлению объединить различные конспекты лекций, вместе с собственными рукописями Гегеля, в единый текст. Небольшое количество известных в то время лекционных конспектов делало такой подход ещё возможным (к примеру, Лассону был недоступен обнаруженный впоследствии обширный конспект лекций по философии всемирной истории 1830/31 гг., записанный Карлом Гегелем). Вместе с тем, рамки издания не позволяли осуществить обстоятельную филологическую работу. "Философская библиотека" Майнера была ориентирована в первую очередь на выпуск книг для обучения. Педагогические намерения главного редактора сказались также и в написании огромных вступительных статей к изданиям лекций. Насколько велико было их значение в возрождении интереса к гегелевской философии, настолько же незначительно было место, отведённое в них рассмотрению филологических принципов публикаций.

После смерти Лассона в 1932 г. издание продолжил его молодой сотрудник Йоханнес Хоффмайстер[32], присоединивший к выпущенным Г. Лассоном лекциям публикацию "Йенской реальной философии"[33].

Первоначально Хоффмайстер работал исключительно в рамках принятой Лассоном концепции издания. Опубликованные тексты из архива также предполагалось объединить в целостные произведения, хотя и с большей осторожностью, чем это делали ученики Гегеля. Вслед за публикацией Йенских набросков системы Хоффмайстер начал подготовку нового исправленного издания "Лекций по истории философии", в основу которого было положено издание Михелета. В 1935 году текст был готов к печати.

Однако, в результате всё большего распространения интереса к Гегелю, в 30-е годы на рынок автографов стала всё чаще попадать неизвестная ранее Hegeliana - в основном, письма и конспекты лекций, а в библиотеках стали всё чаще обнаруживаться прежде неправильно упорядоченные рукописи. В 1932 г. издателю оказался доступен найденный в Ленинграде конспект лекций Гегеля по истории философии 1827/28 гг., который не был известен Михелету и не учтён им в издании. Три года спустя всплыли ещё четыре конспекта лекций. "Этот громадный прирост надёжных источников позволил собрать связные тексты всех четырёх учебных лет"[34].

Полученное таким образом представление о последовательности изложения материала и логике его упорядочения в каждом курсе лекций по истории философии, читанных Гегелем в Берлине вступало в резкое противоречие со способом объединения текста, использованным Михелетом. Хоффмайстер вынужден был признать, что невозможно создать единый текст, склеенный из курсов разных лет. Работа над изданием началась заново и лишь в 1940 г. смог появиться первый (и единственный) том издания "Лекций по истории философии".

Впервые, на основе достаточного количества конспектов, редактор смог установить все швы, добавления и исправления, внесённые в текст Михелетом (не говоря о море ошибок при расшифровке конспектов: чтение "Subjektivitдt" вместо "Substanz" - далеко не единственный пример работы одного из "друзей усопшего"[35]). Вместе с тем, впервые был осуществлён принцип раздельной публикации каждого курса лекций, что, хотя и увеличивало объём напечатанного, позволяло с большей степенью достоверности установить, что в конспектах является собственно гегелевским словом, а что дополнением слушателей. Особенности изложения в каждом курсе, не сглаженные в целостном "нормализованном", как выразился Хоффмайстер об издании учеников Гегеля, тексте, яснее демонстрировали ход мысли философа и его изменения[36].

Подобным же образом Хоффмайстер издал первый том "Лекций по философии всемирной истории"[37], отделив в нём текст, частично написанный самим Гегелем, от читанного им курса лекций.

Проект издания полного собрания сочинений Гегеля вновь появился в объявлениях издательства. Найденный принцип Хоффмайстер намеревался использовать для новой публикации всех лекций Гегеля. В уже напечатанных текстах философа была произведена работа по аккуратному изъятию всех добавлений, внесённых "Союзом друзей"[38]. Вместе с тем, в основу издания был положен строгий хронологический принцип (не соблюдавшийся прежними издателями[39]), оказавшийся единственно надёжным критерием составления отдельных томов собрания, после того как были отвергнуты остальные (содержательные) критерии.

Работа над созданием "нового критического издания Гегеля" должны была, по расчётам Хоффмайстера занять не более шести-восьми лет, поскольку большинство конспектов лекций были заново расшифрованы, готово новое (расширенное) издание писем Гегеля, и исправленное издание "теологических сочинений" Г. Ноля. Реализация проекта, после смерти Хоффмайстера в 1955 г. считалась почти завершённой. Но вскоре последовали новые изменения в концептуальном и текстовом строении издания.

3. "Архив Гегеля" и историко-критическое издание.

С 1958 г., т. е. с момента основания в Бонне "Архива Гегеля", работа над изданием Гегеля была переведена в совершенно новые организационные формы. Выпуск собрания сочинений превратился из частной инициативы, каковой он оставался в течение более ста лет, в предприятие, финансируемое государством. В рамках "Немецкого исследовательского общества" при поддержке правительства земли Северный Рейн-Вестфалия была создана "Гегелевская комиссия", принявшая на себя общую редакцию издания. Прежде чем появился первый том нового историко-критического собрания сочинений ("Йенские критические статьи" 1968 г.) должно было пройти десять лет подготовительной работы по собиранию фрагментов архива Гегеля и материалов, рассеянных по всему миру в частных собраниях. Параллельно создавалась библиотека гегелеведческих исследований и прочих документов, имеющих непосредственное отношение к Гегелю (собрание переводов на иностранные языки и т.д.). В течение этих десяти подготовительных лет была также реорганизована структура самого Архива - в 1968 г. он переехал в Бохум, став частью основанного там университета (дискуссию о правовых основаниях учреждений, подобных Архиву Гегеля, мы оставляем за рамками статьи[40]). Соединение исследовательской, издательской и учебной ориентации Архива смогло обеспечить ему признание не только как места издания Гегеля, но и крупнейшего в мире центра исследования философии Гегеля и немецкого идеализма. Возможность подключать студентов к работе посредством семинаров и коллоквиумов обеспечило его деятельности постоянный приток квалифицированных специалистов[41].

"Сам Гегель не разработал плана совокупного издания своих сочинений, у нас нет текстов, которые мы могли бы с уверенностью считать фиксированной собственноручной редакцией и у нас отсутствует всякое указание на то, как он относился к своим рукописям, которые он никогда не опубликовал, и, вместе с тем, бережно хранил всю жизнь"[42]. Новое издание, продолжившее вековую историю попыток публикации гегелевских сочинений, столкнулось с фактом полного отсутствия единых издательских принципов. В случае издания классиков немецкой философии не существовало ни метода подготовки текстов, ни исследовательской традиции, на основе которой могли бы быть выработаны такие методы. Работа над изданием Гегеля потребовала, поэтому, массы редакторских экспериментов, в ходе которых вырабатывались принципы и условия публикации (в особенности лекций), начиная с важнейших вопросов структурирования издания, вплоть до проблем орфографии и пунктуации.

Сложная история взаимоотношений написанного Гегелем текста и лекций, произнесённых с университетской кафедры, безусловно стала предпосылкой чрезвычайной чувствительности издателей к различению аутентичного текста философа и реконструкции услышанного. Поэтому, в центр нового издания были поставлены только те материалы, что вышли из под руки самого Гегеля. Они занимают первый отдел издания, объединяющий произведения, опубликованные самим Гегелем, его собственные лекционные рукописи, неизданные тексты и фрагменты, черновики и эксцерпты, сообщения об утраченных текстах. Конспекты лекций, записанные учениками и слушателями, отнесены во второй отдел собрания сочинений - "Лекции". Третий отдел составляет частная и деловая переписка, Dubia и биографические документы. Тем самым, выполняется основной принцип издания - полнота воспроизведения наследия. В собрание сочинений входит "всё, что сохранилось от Гегеля"[43].

Стремление к "нормализации" текста (т.е. приспособления текста к современным правилам), предпринятой прежними издателями, было после многочисленных обсуждений отклонено в пользу сохранения орфографии и пунктуации автора, за исключением очевидных ошибок и опечаток[44]. Верность особенностям написания Гегеля, хотя и создаёт дополнительные сложности читателю, но сводит до минимума произвол редактора, способного внесением лишней запятой изменить смысл текста (работа "Архива" знает примеры дискуссий по поводу запятых в тексте Гегеля). То же самое относится и к техническому аппарату: все зачёркивания, исправления, дополнения, сделанные в тексте самим Гегелем, и прочие особенности рукописи полностью учитываются в подстрочных примечаниях. Различные варианты одного и того же текста приводятся целиком как самостоятельные образования[45]. Вся редакторская работа в целом, включая пространные сообщения о свойствах оригинала (местонахождение, датировка, размер бумаги и проч.), занимает подчинённое место по сравнению с самим текстом (что вовсе не так очевидно, например, в случае издания Шеллинга, в котором на первом плане стоит скорее редактор с его стремлением педагогически преподнести публикуемый текст, а не его автор[46]).

Принятый - хронологический - принцип упорядочения текста в отличие от изданий Канта и Фихте, разделяющих опубликованные и неопубликованные тексты, призван подчеркнуть "эволюционно-историческую" ориентацию собрания сочинений Гегеля, освобождающую наследие философа от попыток поспешной и ограниченной систематизации и схематизации его духовной эволюции, служивших в прошлом основаниями издательских концепций. Вместе с тем, намерение воспроизведения всего наследия не требует никакой специфической апелляции к "духу философии Гегеля". Сохранение буквы текста как необходимого условия дальнейшей плодотворной дискуссии о смысле и содержании философии позволяет избежать гегельянской интерпретации Гегеля. Это постоянно подчёркивается организаторами издания[47]. Дифференцированный образ философии "спекулятивного идеализма", возникший в течении вековых дискуссий о смысле логики, диалектики, политики, права, искусства, истории, религии уже не может быть объединён какой-то всеобъемлющей схемой. Различные проекты и наброски философского учения, созданные Гегелем на протяжении всей жизни интересуют исследователей, начиная с Дильтея, не меньше завершённой системы философии, представленной в Берлине с университетской кафедры. И хронологический принцип организации текста в новом издании открывает перспективу различных интерпретаций при изучении и исследовании, ориентирующихся в целостном наследии философа.

Насколько тесно проблемы хронологического расположения текстов и их датировки связаны с концепциями исследования и истолкования философии Гегеля показывает работа "Архива" над изданием "Йенских набросков системы" и "Ранних работ".

Й. Хоффмайстер, подготовивший первую публикацию "Йенских набросков системы" сопроводил её датировкой, из которой следовало, что фрагмент чистовика "Логика, метафизика, натурфилософия" относится к 1801/02 гг., "Реальная философия ч. 1" к 1803/04 гг., "Реальная философия ч. 2" к 1805/06 гг. При такой датировке исследователи вынуждены были прибегать к самым фантастическим гипотезам[48], чтобы объяснить тот факт, что уровень и качество философской аргументации во фрагменте "Логика, метафизика, философия природы" становятся значительно слабее и хуже в "Реальной философии 1", уступая место шеллингианской схематике, а затем, в "Реальной философии 2" происходит возвращение к строю аргументации, присутствующему во фрагменте "Логика, метафизика, философия природы"[49].

Применение буквенно-статистического метода для проверки датировки и новое изучение философской концепции Гегеля в ранний Йенский период позволили сделать вывод о том, что фрагмент "Логика, метафизика, философия природы" относится к 1804/05 гг., благодаря чему была установилась единая хронологическая последовательность возникновения набросков системы, а гегелеведение было освобождено от лишних спекуляций[50].

Новая попытка датировки и исправление существовавшей хронологии привели буквально к перевороту в исследовании "юношеских теологических произведений" Гегеля, считавшихся безупречно изданными учеником Дильтея Германом Нолем. С помощью анализа рукописи была установлена последовательность изменений в написании Гегелем отдельных букв (буквенно-статистический метод), дающая надёжное средство проверки датировки[51]. К примеру, текст, озаглавленный редактором, "Дух христианства и его судьба", по поводу которого Дильтей заметил, что "это самое прекрасное из всего написанного Гегелем", оказался в действительности коллажем из пяти разнородных фрагментов. Зачёркнутые пассажи, поставленные Г. Нолем в примечания, представляют собой текст более раннего варианта, формулирующего совершенно иную философскую концепцию и интерпретацию христианства. Тем самым, фиксирование хронологического и концептуального различия двух редакций текста стимулировало гегелеведческие исследования к новой интерпретации текстов молодого Гегеля, что, в свою очередь, способствовало дальнейшему уточнению некоторых датировок[52]. Результатом работы по восстановлению всех стадий создания фрагментов "Духа христианства" станет публикация второго тома собрания сочинений, содержащего все работы Франкфуртского периода Гегеля (юношеские работы включены также в первый и третий тома издания).

Издание блока сочинений Гегеля Нюрнбергского периода поставило новые проблемы перед исследователями: каким образом связаны лекции философа в гимназии с его Йенской системой, как происходил переход к концепции "Науки логики" и Гейдельбергской "Энциклопедии философских наук"? Реконструкция хода мысли философа, осуществляемая параллельно хронологической и филологической подготовке текста, закладывает основы дифференцированного представления об эволюции гегелевской философии. Подобная же работа производится в отношении поздних текстов Гегеля, созданных в Гейдельберге и Берлине. Контекстуальное исследование истории возникновения "Философии права" в связи с тенденциями прусской культурной политики и дебатами о конституционной реформе и кодификации законодательства похоже окончательно лишает оснований различные идеологизированные модели, будь то либеральные или консервативные, интерпретации правовой философии Гегеля. Если сегодня обращение к политической мысли Берлинского философа имеет какой-то смысл, то для этого должно быть предпринято совокупное исследование первоначального текста "Основ философии права", освобождённого от прибавлений Ганса, гегелевских лекционных рукописей по философии права и поздней политической публицистики философа. Только тогда можно корректно поставить вопрос о смысле либерализма и консерватизма в Пруссии первой половины XIX века, и о государственной и политической концепции Гегеля в ту эпоху.

По поводу издания лекций Гегеля во втором отделе собрания сочинений дискуссии идут до сих пор. При выработки принципов издания существует, однако, твёрдое решение редакторов: принцип компиляции лекционных курсов разных лет, использовавшийся прежними издателями должен быть полностью исключён. Взамен этого предлагается "конденсат", в котором "не должно пропасть ни одно слово Гегеля, имеющее, какое-нибудь значение"[53].

Идея "конденсата" представляет собой компромиссное решение, позволяющее сохранить всё значимое, и, вместе с тем, избавляющее от необходимости печатать все конспекты. Ведь количество известных на сегодня конспектов лекций приближается к 130, из них сохранилось около 90. Но и эти сохранившиеся конспекты составляют материал, превышающий 13000 страниц (к этому нужно прибавить пассажи из прежних изданий, цитирующих не сохранившиеся ныне конспекты). Полная публикация всех конспектов сделала бы издание необъятным и недоступным для пользователя. Существуют же примеры и "мертвоизданных" классиков.

Экспериментаторская работа издателей находит выражение в предварительной публикации "избранных лекций". Многообразие подходов требуется уже в силу различного состояния источников[54]. В случае лекций по философии права существуют, за исключением отдельных фрагментов, лишь по одному целостному конспекту лекций каждого курса (конспекты курса 1820/21 гг. отсутствуют вовсе). Здесь, поэтому, остаётся единственный путь полного (раздельного) воспроизведения соответствующих текстов. Конспект Гейдельбергского курса 1817/18 гг. является первой попыткой такого издания[55].

Издание "Лекций по философии религии" осуществляется на иной источниковой базе. Гегель читал курс четыре раза и каждый раз существенно изменял порядок и логику изложения, постоянно используя новый материал из области богословия и истории религии. В силу этих изменений было, разумеется, невозможно соединять различные курсы в единое целое. При раздельной публикации курсов было выбрано для каждого семестра по одному конспекту, наиболее подробно передающему ход изложения. Остальные конспекты были использованы в качестве материала для дополнения, коррекции и контроля (не будучи включёнными в "главный" конспект). В случае курса 1824 г. существует конспект фон Грисхайма, которым впоследствии пользовался сам Гегель[56]. Он был взят за основу, а три других конспекта того же семестра в качестве дополнений. От курса 1827 г. сохранились конспекты, уступающие по качеству тем, которыми мог пользоваться ещё Г. Лассон. Поэтому элементы основного хода изложения редактор смог восстановить посредством "метода редукции"[57] текста компиляции Лассона к сохранившимся конспектам. От курса 1831 г. не сохранилось вообще никакого конспекта, а лишь пространный отрывок, цитируемый Бруно Бауэром в его издании (он был взят в качестве приложения и в современное издание).

В совершенно иной ситуации находится издание "Лекций по истории философии". Только в Берлине Гегель читал этот курс семь раз и сохранилось большое количество его конспектов. Поскольку же последовательность изложения курса продиктована в большей степени историческим порядком, а изменения касаются различных дополнений, формулировок и проч., то издатели приняли решение опубликовать лишь один, лучше всего документированный курс (1825/26 гг.), т.е. не компиляцию курсов, подобно К. Л. Михелету, и не полное издание всех лекций, подобно Й. Хоффмайстеру[58]. В этом случае становится возможным следовать мысли Гегеля, не опасаясь столкнуться с искусственной реконструкцией, но и не пропадая в мелких уточнениях и различиях отдельных семестров. Впрочем, "конспекты - всегда смутные источники" как заметил Хайдеггер.

Если представить себе, что Гегель смог бы ознакомиться с современным историко-критическим собранием своих сочинений, то придётся признать, что многое он счёл бы излишним и раздражающим. Его неудовольствие вызвало бы слишком большое внимание к юношеским произведениям и фрагментам, которые он засунул в самый дальний угол своего архива. Мыслителю, призванному в Берлин для представления целостной системы философии, не понравилось бы превращение его, хотя и не завершённого, замысла в серию набросков системы, каковыми он становится в образе раздельно опубликованных конспектов и рукописей лекций. Разделение интеллектуальной эволюции на ряд "периодов" творчества (в случае Гегеля их можно насчитать семь или восемь - по числу городов, в которых пребывал философ) наверняка вызвало бы у него протест.

Но историко-критическое издание, воспроизводит не только представления самого мыслителя о своём творчестве (для этого существуют собственноручные редакции собрания сочинений, которых Гегель нам не оставил). Его фундаментом является и вся история рецепции и продолжения мысли Гегеля в последующей философии. Две страницы "Первой программы немецкого идеализма" имели в философии XX века не меньшее значение, чем два тома "Науки логики". И этим способам включения мысли Гегеля в современную культуру, демонстрирующим жизненность классического произведения, призвано соответствовать историко-критическое собрание сочинений, само возникшее в определённой ситуации истории духа. Будущей философии, возможно, потребуется другой Гегель, но это уже будет Гегель, освобождённый сегодняшним изданием от иллюзий и заблуждений прошлого.