Часть 2.

нести или чувство удовольствия от тех или иных предметов чувственное созерцание совершенства, как некоторые хотели бы объяснить вообще удовольствие?»

Я отвечаю: совершенство просто как полнота многого, если оно составляет нечто единое, — это онтологическое понятие, которое тождественно понятию целокупности чего-то сложного (через координацию многообразного в агрегате) или одновременно совпадает с понятием субординации его как оснований и следствий в некотором ряду и не имеет ни малейшего отношения к чувству удовольствия и неудовольствия. Совершенство вещи в отношении многообразного [содержания] вещи к ее понятию лишь формально. Если же я говорю о некоем совершенстве (которых может быть много у одной вещи при том же понятии вещи), ч о в основе всегда лежит понятие о чем-то как цели и к этой цели применяется указанное онтологическое понятие — понятие доведенной до единства согласованности многообразного. Однако эта цель не всегда может быть практической целью, предполагающей или включающей в себя удовольствие от существования объекта; она может относиться также к технике, следовательно, она касается лишь возможности вещей и представляет собой закономерность самого по себе случайного соединения. многообразного в объекте. Примером может служить целесообразность, которую с необходимостью мыслят в возможности правильного шестиугольника, поскольку совершенно случайно то, что шесть равных линий на одной плоскости сходятся как раз только под равными углами; ведь это закономерное соединение предполагает понятие, которое в качестве принципа делает его возможным. Подобная объективная целесообразность, наблюдаемая в вещах природы (преимущественно в организмах), мыслится как объективная и материальная и необходимо связана с понятием цели природы (действительной или ложно ей приписываемой), в отношении которого мы и наделяем вещи совершенством. Суждение об этом называется телеологическим, и оно не связано с чувством удовольствия, равно как это чувство вообще не следует искать в суждении о чисто причинной связи.

==133

Итак, понятие совершенства как объективной целесообразности вообще не имеет никакого отношения к чувству удовольствия, как и последнее — к первому. Для суждения об объективной целесообразности требуется понятие об объекте, которое совершенно не нужно для суждения через удовольствие: его может доставлять чисто эмпирическое созерцание. Представление же о субъективной целесообразности объекта и чувство удовольствия совершенно одно и то же (для этого вовсе не требуется отвлеченного понятия целевого соотношения), а между субъективной и объективной целесообразностью существует глубокая пропасть. В самом деле, чтобы установить, есть ли субъективно целесообразное также и объективно целесообразное, для этого большей частью требуется обстоятельное изучение не только практической философии, но также и техники природы или искусства, т. е. чтобы найти совершенство в вещи, требуется разум; чтобы найти в ней приятное, требуется лишь [внешнее] чувство; чтобы обнаружить в ней красоту, не требуется ничего, кроме одной лишь рефлексии (без какого-либо понятия) о данном представлении.

Следовательно, эстетическая способность рефлексии судит только о субъективной целесообразности (а не о совершенстве) предмета, и здесь возникает вопрос:

[судит ли она] лишь посредством ощущаемого при этом удовольствия или неудовольствия или даже об этом удовольствии или неудовольствии, так что суждение в то же время определяет, что с представлением о предмете должно быть связано удовольствие или неудовольствие.

Как уже сказано выше, этот вопрос еще нельзя решить здесь в достаточной мере. Только рассмотрение этого рода суждений в сочинении должно выяснить, включают ли они в себя всеобщность и необходимость, которые дали бы нам право вывести их из определяющего основания a priori. В этом случае суждение через познавательную способность (главным образом способность суждения) a priori определяло бы нечто хотя и посредством ощущения удовольствия или неудовольствия, но в то же время и о всеобщности правила связи

==134

этого ощущения с данным представлением. Если же суждение должно было бы содержать только отношение представления к чувству (без посредства познавательного принципа), как это имеет место в эстетическом суждении чувствования (которое не есть ни познавательное суждение, ни суждение рефлексии), то все эстетические суждения принадлежали бы к чисто эмпирической сфере.

Предварительно можно еще заметить, что от познания к чувству удовольствия и неудовольствия нет перехода посредством понятий о предметах (поскольку они должны иметь отношение к чувству удовольствия и неудовольствия) и, следовательно, нельзя надеяться a priori определить то влияние, которое оказывает на душу данное представление, подобно тому как раньше, в «Критике практического разума», мы отметили в качестве закона, a priori содержащегося в наших моральных суждениях, то, что представление о всеобщей закономерности воления должно в то же время определять волю и тем самым пробуждать также чувство уважения, и тем не менее мы не смогли вывести это чувство из понятий. Точно так же анализ эстетического суждения рефлексии представит нам содержащееся в нем и основанное на априорном принципе понятие формальной, но субъективной целесообразности объектов, которое по сути дела тождественно чувству удовольствия, однако не может быть выведено из каких-либо понятий, с возможностью которых тем не менее вообще соотносится способность представления, когда она воздействует на душу в рефлексии о предмете.

Дефиниция этого чувства, рассматриваемого вообще, безотносительно к тому, сопутствует ли оно ощущению [внешнего] чувства, или рефлексии, или определению воли, должна быть трансцендентальной *. Она

*К понятиям, употребляемым в качестве эмпирических принципов, полезно применить трансцендентальную дефиницию, если есть основание предполагать, что они a priori находятся в родстве с чистой познавательной способностью. В этом случае поступают так же, как математик, который во многом облегчает решение своей задачи тем, что оставляет неопределенными эмпирические данные ее и просто подводит их синтез под выражения чистой арифметики. Однако против такой дефиниции способности

==135

может быть сформулирована так: удовольствие есть состояние души, в котором представление согласуется с самим собой как основанием для того, чтобы либо просто

желания («Критика практического разума», предисловие, стр. 16 5 ) мне возразили, что нельзя определять эту способность как способность через свои представления быть причиной действительности предметов этих представлений, так как чистые желания были бы также вожделениями, относительно которых ведь понимают, что они не могут порождать свои объекты. Но это доказывает лишь то, что имеются также определения способности желания, когда она находится в противоречии с самой собой: хотя это весьма примечательный для эмпирической психологии феномен (как для логики наблюдаемое влияние, которое оказывают предрассудки на рассудок), однако он не должен оказывать влияние на дефиницию способности желания, если рассматривать эту способность объективно, а именно какова она гама по себе, до того как что-то отклоняет ее от ее определения. В действительности человек может самым живейшим образом и постоянно желать того, относительно чего он, однако, уверен, что не сможет этого добиться или что это вообще совершенно невозможно: желать, например, чтобы случившееся не случалось, страстно желать, чтобы скорее прошло тягостное для нас время, и т. д. И для морали важно настойчиво предостерегать против подобных пустых и фантастических желаний, которые часто поощряются романами, а иногда и сходными с ними мистическими представлениями о сверхчеловеческом совершенстве и фантастическом блаженстве. Но даже действие, которое подобные пустые желания и стремления, перегружающие сердце и делающие его вялым, оказывают на душу, изнеможение ее от истощения ее сил достаточно доказывают, что эти силы на самом деле неоднократно напрягаются от представлений, чтобы сделать действительным их объект, но столь же часто заставляют душу вновь сознавать свое бессилие. Для антропологии представляет собой немаловажную задачу исследование того, почему природа наделила нас склонностью к такой бесплодной трате сил, как пустые желания и стремления (играющие, конечно, большую роль в человеческой жизни). Мне кажется, что здесь, как и во всех других случаях, она мудро устроила. Ведь если бы мы не побуждались к напряжению сил представлением об объекте до того, как мы удостоверились бы, что наших способностей достаточно для создания объекта, то это напряжение сил оставалось бы, вероятно, большей частью неиспользованным. Ведь обычно мы учимся познавать наши силы только благодаря тому, что мы их испытываем. Природа, следовательно, связала назначение наших сил с представлением об объекте еще до знания нашей способности, часто возникающей именно только благодаря этому устремлению, которое вначале самой душе казалось пустым желанием. Мудрость обязана ограничить этот инстинкт, но это ей никогда не удастся, или она никогда не будет требовать, чтобы искоренить его.

==136

сохранить само это состояние (так как состояние содействующих друг другу способностей души в представлении сохраняет само себя), либо породить объект удовольствия. Если имеет место первое, то суждение о данном представлении есть эстетическое суждение рефлексии. Если имеет место второе, то это эстетически патологическое или эстетически практическое суждение. Здесь нетрудно видеть, что удовольствие или неудовольствие, не будучи способами познания, сами по себе вообще не поддаются дефиниции; их надо чувствовать, а не усматривать, и поэтому дефиниция их только через влияние, которое оказывает представление посредством этого чувства на деятельность способностей души, будет неполной.

IX. О телеологическом рассмотрении

Под формальной техникой природы я подразумевал целесообразность ее в созерцании; под реальной же техникой я подразумеваю ее целесообразность согласно понятиям. Первая дает для способности суждения целесообразные образы, т. е. форму, при созерцании которой воображение "и рассудок сами собой согласуются друг с другом для возможности понятия. Вторая означает понятие о вещах как целях природы, т. е. как таких, внутренняя возможность которых предполагает цель, стало быть понятие, которое в качестве условия лежит в основе каузальности их порождения.

Способность суждения сама может a priori давать и конструировать целесообразные формы созерцания, если она создает их для схватывания так, как они подходят для изображения понятия. Но цели, т. е. представления, которые сами рассматриваются как условия каузальности их предметов (как следствий), вообще должны быть даны откуда-нибудь, прежде чем способность суждения будет заниматься условиями многообразного, чтобы согласовать его. Если эти цели должны быть целями природы, то нужно, чтобы некоторые природные вещи могли рассматриваться так, как если бы они были продуктами некоей причины, и каузальность ее могла бы быть определена лишь представлением об

==137

объекте. Однако мы не можем a priori определить, как и сколь различным образом возможны вещи через их причины: для этого необходимы эмпирические законы.

Суждение о целесообразности в природных вещах, которая рассматривается как основание их возможности (как цели природы), называется телеологическим суждением. Однако хотя сами эстетические суждения невозможны a priori, тем не менее в необходимой идее опыта как системы даны априорные принципы, которые содержат понятие формальной целесообразности природы для нашей способности суждения, и отсюда a priori выявляется возможность эстетических суждений рефлексии, как таковых, основывающихся на априорных принципах. Природа согласуется необходимым образом не только с нашим рассудком в отношении своих трансцендентальных законов, но и в своих эмпирических законах со способностью суждения и присущей ей способностью изображать их в эмпирическом схватывании их форм посредством воображения, и притом лишь ради опыта; здесь может быть еще доказана необходимость формальной целесообразности природы в отношении указанной согласованности (со способностью суждения). Однако в качестве объекта телеологического рассмотрения природа должна мыслиться согласующейся также и с разумом в соответствии с понятием о цели, которое он составляет себе, как в соответствии с его каузальностью. Это больше того, чего можно требовать от одной лишь способности суждения, которая может, правда, содержать собственные априорные принципы для формы созерцания, но не для понятий о порождении вещей. Следовательно, понятие реальной цели природы лежит полностью за пределами способности суждения, если последняя берется сама по себе. И так как она в качестве обособленной познавательной способности рассматривает в представлении до всякого понятия лишь две способности — воображение и рассудок — в их соотношении и таким образом усматривает субъективную целесообразность предмета для познавательной способности в схватывании этого предмета (воображением), то в телеологической целесообразности вещей как целей природы, которые могут быть

==138

представлены лишь посредством понятии, она должна будет соотнести рассудок с разумом (который для опыта вообще не необходим), чтобы представить вещи как цели природы.

Эстетическое рассмотрение природных форм могло в чисто эмпирическом схватывании созерцания, не положив в основу понятие о предмете, найти целесообразными некоторые встречающиеся в природе предметы, а именно только в отношении к субъективным условиям способности суждения. Следовательно, эстетическое рассмотрение не требовало и не порождало никакого понятия об объекте; поэтому оно и объявило эти объекты не целями природы в объективном суждении, а лишь целесообразными для способности представления, в субъективном отношении; эту целесообразность форм, равно как и технику природы в отношении ее (technica speciosa), можно назвать фигуральной.

Телеологическое же суждение предполагает понятие об объекте и судит о возможности его согласно закону связи причин и действий. Эту технику природы можно было бы поэтому назвать пластической, если бы это слово уже не употреблялось в более общем смысле, а именно для обозначения красоты природы, а также намерений природы; поэтому, если угодно, ее можно назвать органической техникой природы. Это выражение обозначает понятие целесообразности не только применительно к способу представления, но и в отношении возможности самих вещей.

Однако существеннее и важнее всего для данного параграфа, пожалуй, доказательство того, что понятие конечных причин в природе, которое отделяет телеологическое рассмотрение природы от рассмотрения ее по всеобщим механическим законам, принадлежит лишь способности суждения, а не рассудку или разуму, т. е., поскольку понятие целей природы можно было бы применять и в объективном смысле в качестве намерения природы, такое уже софистическое (vernunfteind) применение вовсе не было бы основано в опыте, который хотя и может предлагать цели, но ничем не может доказать, что они в то же время намерения; стало быть, то,

==139

что встречается в опыте как принадлежащее к телеологии, содержит в себе исключительно лишь отношение предметов опыта к способности суждения, а именно основоположение последней, благодаря которому она устанавливает законы для самой себя (не для природы), т. е. содержит его как рефлектирующая способность суждения.

Понятие целей и целесообразности есть, правда, понятие разума, поскольку разуму приписывают основание возможности объекта. Однако целесообразность природы или же понятие о вещах как целях природы ставит разум как причину в такое соотношение с подобными вещами, в котором мы никаким опытом не распознаем его как основание их возможности. В самом деле, лишь в произведениях искусства мы можем осознать каузальность разума в отношении объектов, которые поэтому называются целесообразными или целями. Называть же по отношению к ним разум техническим подобает [лишь] опыту, касающемуся каузальности наших собственных способностей. Однако представлять себе природу подобно разуму технической (и таким образом приписывать природе целесообразность и даже цели) — такое представление есть особое понятие, которого мы не можем найти в опыте и которое лишь способность суждения вкладывает в свою рефлексию о предметах, чтобы в соответствии с его указанием осуществить опыт по частным законам, а именно по законам возможности системы.

Всю целесообразность природы можно рассматривать либо как естественную (forma finalis naturae spontanea), либо как преднамеренную (intentionalis). Сам опыт дает право только на первый способ представления; второй способ есть гипотетический способ объяснения, который дополняет указанное понятие о вещах как целях природы. Первое понятие о вещах как целях природы относится первоначально к рефлектирующей способности суждения (хотя и не эстетически, а логически рефлектирующей), второе — к определяющей. Для первого требуется, правда, также и разум, но лишь ради опыта, который надо осуществить по принципам (следовательно, [разум] в его имманентном применении),

К оглавлению

==140

для второго же — разум, возвышающийся до запредельного (в трансцендентном применении).

Мы можем и должны, насколько это в наших силах, стремиться исследовать природу в ее причинной связи по чисто механическим законам ее в опыте: в этих законах ведь заключаются истинные физические основания объяснения, цепь (Zusammenhang) которых составляет научное познание природы разумом. Однако среди продуктов природы мы находим особые и очень распространенные роды, в самих себе содержащие такую связь действующих причин, в основу которой мы должны положить понятие цели, если только хотим осуществить опыт, т. е. наблюдение согласно принципу, соответствующему внутренней возможности опыта. Если бы мы захотели рассматривать форму опыта и ее возможность лишь по механическим законам, при которых идея действия не должна быть положена в основу возможности его причины, а должна быть взята в обратном отношении, то было бы невозможно получить из специфической формы этих природных вещей хотя бы одно эмпирическое понятие, которое позволило бы нам перейти от внутреннего устройства этих вещей как причины к действию. Дело в том, что части этих механизмов (Maschinen), поскольку каждая из них имеет не само по себе обособленное, а общее им основание их возможности, представляют собой причину наблюдаемого в них действия. Но так как природе физикомеханических причин будет явно противоречить, если целое будет причиной возможности каузальности частей — скорее, части должны быть уже даны, чтобы понять возможность целого; так как, далее, особое представление целого, предшествующее возможности частей, есть не более как идея, а эта идея, рассматриваемая как основание каузальности, называется целью, — то ясно, что, если имеются такого рода продукты природы, исследовать их свойства и их причины даже в опыте невозможно (не говоря уже о том, чтобы объяснить их с помощью разума), не представляя себе определенным образом эти продукты природы, их форму и каузальность согласно некоему принципу целей.

==141

Теперь ясно, что в подобных случаях понятие объективной целесообразности природы служит только для рефлексии об объекте, а не для определения объекта понятием цели и что телеологическое суждение о внутренней возможности продукта природы есть не определяющее, а чисто рефлектирующее суждение. Так, например, когда говорят, что хрусталик в глазу имеет цель посредством вторичного преломления световых лучей, исходящих: из одной точки, вновь соединить их в одной точке на сетчатой оболочке глаза, это означает лишь, что представление о цели в каузальности природы при образовании глаза мыслится потому, что подобная идея служит принципом, который позволяет тем самым проводить исследование глаза, касающееся указанной части глаза, а также ради средств, которые можно было бы придумать, чтобы содействовать указанному действию. Этим природе еще не приписывается причина, действующая согласно представлению о целях, т. е. преднамеренно, что было бы определяющим телеологическим суждением и в качестве такового трансцендентным, поскольку оно предлагало бы каузальность, выходящую за пределы природы.

Следовательно, понятие целей природы есть понятие, которое образует исключительно лишь рефлектирующая способность суждения ради своих собственных нужд, для того чтобы исследовать причинную связь в предметах опыта. При объяснении внутренней возможности тех пли иных природных форм с помощью телеологического принципа остается неопределенным, преднамеренна ли их целесообразность или непреднамеренна. Суждение, которое утверждает то или другое, было бы уже не чисто рефлектирующим, а определяющим суждением, и понятие цели природы не было бы уже понятием одной лишь способности суждения для имманентного (эмпирического) применения, а было бы связано с некоторым понятием разума о преднамеренно действующей причине, поставленной над природой; применение же этого понятия было бы трансцендентным, как бы ни судили в данном случае — утвердительно или отрицательно.

==142

X. Об отыскании принципа технической способности суждени

Если для всего того, что происходит, следует найти лишь основание объяснения, то это основание может быть либо эмпирическим, либо априорным принципом или может быть составлено из обоих, как это видно на примере физико-механических объяснений событий телесного мира, находящих свои принципы отчасти в общем (рациональном) естествознании, отчасти же в естествознании, содержащем эмпирические законы движения. Нечто подобное имеет место, когда ищут психологические основания для объяснения того, что происходит в нашей душе, но с тон лишь разницей, что, насколько мне известно, принципы для этого основания все эмпирические, за исключением одного, а именно принципа постоянства всех изменений (так как время, которое имеет лишь одно измерение, составляет формальное условие внутреннего созерцания); этот принцип a priori лежит в основе этих восприятии, однако отсюда почти ничего нельзя извлечь для объяснения, потому что общее учение о времени в отличие от чистого учения о пространстве (геометрии) не дает достаточного материала для целостной науки.

Следовательно, если бы надо было объяснить, как впервые возникло у людей то, что мы называем вкусом, почему одни предметы привлекали вкус гораздо больше, чем другие, и породили в тех или иных местах и в том или ином обществе суждение о красоте, по какой причине вкус мог подняться до роскоши и т. п., то принципы такого объяснения следовало бы искать большей частью в психологии (под которой в подобном случае всегда понимается лишь эмпирическая психология). Так, моралисты требуют от психологов объяснить им странное явление скупости, которая видит в одном лишь обладании средствами для жизни в довольстве (или для любой другой цели) абсолютную ценность, имея, однако, намерение никогда ими не пользоваться;

или честолюбия, которое находит эти средства в одной лишь славе без какой-либо дальнейшей цели, [объяснить им это явление для того], чтобы они могли сообразовать

==143

свои предписания не с самими нравственными законами, а с устранением препятствий, противодействующих влиянию этих законов. При этом, однако, надо признать, что с психологическими объяснениями, если сравнивать их с физическими, дело обстоит очень плохо; что они сплошь гипотетические и к трем различным основаниям объяснения очень легко можно придумать четвертое, столь же иллюзорное, и что поэтому множество подобного рода мнимых психологов, которые умеют находить причины для каждой душевной аффектации и душевного волнения, пробуждаемого спектаклями", поэтическими представлениями и предметами природы, и называют это свое остроумие философией, предназначенной для научного объяснения обыкновеннейших явлений природы в телесном мире, — эти психологи не обнаруживают не только никакого знания, но, вероятно, даже и способности к нему. Вести психологические наблюдения (как это делал Бёрк 6 в своем сочинении о прекрасном и возвышенном), стало быть, собирать материал для будущих подлежащих объединению в систему эмпирических правил, не желая, однако, понять эти правила, — такова, вероятно, единственно истинная обязанность эмпирической психологии, которая вряд ли сможет когда-либо притязать на звание философской науки.

Но если суждение выдает само себя за общезначимое и, следовательно, претендует на необходимость в своем утверждении, то, все равно будет ли эта мнимая необходимость основываться на априорных понятиях об объекте или на субъективных условиях для понятий, лежащих a priori в основе, было бы нелепо, признавая за подобным суждением такого рода притязание, оправдывать это суждение тем, что происхождение суждения объяснялось бы психологически. Ведь тем самым поступили бы вопреки собственным намерениям, и если бы искомое объяснение полностью удалось, то оно доказало бы, что суждение безусловно не может притязать на необходимость как раз потому, что можно показать его эмпирическое происхождение.

==144

Именно таковы эстетические суждения рефлексии (которые мы далее будем разбирать, называя их суждениями вкуса). Они притязают на необходимость и говорят не о том, что каждый судит таким-то образом, — объяснение этого было бы задачей эмпирической психологии, — а о том, что так должно судить, что равнозначно тому, что они сами по себе имеют априорный принцип. Если бы подобного рода суждения, притязающие на необходимость, не имели отношения к такому принципу, то следовало бы допустить, что суждение потому и может притязать на общезначимость, что оно действительно общезначимо, как это доказывает наблюдение, и, наоборот, из того, что каждый судит определенным образом, вытекает, что он и должен судить таким образом, а это очевидная нелепость.

Правда, у эстетических суждений рефлексии имеется трудность: они никак не могут основываться на понятиях и, следовательно, не могут быть выведены ни из какого определенного принципа, иначе они были бы логическими суждениями; субъективное же представление о целесообразности никоим образом не должно быть понятием о цели. Но тем не менее отношение к априорному принципу может и должно иметь место там, где суждение притязает на необходимость, и именно о таком только суждении и о возможности такого притязания и идет здесь речь; критика же разума именно благодаря этому притязанию побуждается к тому, чтобы исследовать лежащий в основе, хотя и неопределенный, принцип, и ей может удаться найти этот принцип и признать, что он субъективно и a priori лежит в основе суждения, хотя никогда и не сможет дать определенного понятия об объекте.

                                           *  *  *

Точно так же надо признать, что телеологическое суждение основано на априорном принципе и что оно невозможно без такового, хотя мы находим цель природы в подобных суждениях исключительно благодар

==145

опыту и без него не могли бы даже узнать, что такого рода вещи возможны. Хотя телеологическое суждение и связывает определенное понятие о цели, которое оно кладет в основу возможности тех или иных продуктов природы, с представлением об объекте (чего не бывает в эстетическом суждении), тем не менее оно всегда лишь суждение рефлексии, так же как и предыдущее суждение. Никак нельзя утверждать, что природа (или через нее какая-нибудь другая сущность) в самом деле преднамеренно действует в этой объективной целесообразности, т. е. что в ней или ее причине мысль о цели определяет каузальность; мы должны лишь по этой аналогии (отношения причин и действий) пользоваться механическими законами природы, чтобы познать возможность таких объектов и получить о них понятие, которое может связать их в подлежащем систематизации опыте.

Телеологическое суждение сравнивает понятие продукта природы по тому, каков он есть, с тем, чем он должен быть. Здесь в основу рассмотрения его возможности кладется понятие (о цели), которое a priori предшествует [ему]. Нетрудно представить себе такого рода возможность в произведениях искусства. Но думать о продукте природы, что он чем-то должен был быть, и по этому судить о том, действительно ли он таков, — это уже предполагает принцип, который не может быть выведен из опыта (показывающего лишь то, что представляют собой вещи).

То обстоятельство, что мы можем видеть глазами, мы узнаем непосредственно, равно как и внешнюю и внутреннюю структуру глаза, которая содержит условия этого его возможного применения и, следовательно, содержит каузальность согласно механическим законам. Но я могу также пользоваться камнем, чтобы разбить что-то или что-нибудь построить на нем и т. д., и эти действия также могут быть соотнесены со своими причинами как цели, однако на основании этого я не могу сказать, что камень должен был служить для строительства. Лишь о глазе я высказываю суждение, что он должен был быть пригодным для зрения, и хотя внешний вид, свойства всех частей глаза и их сочетание,

==146

рассматриваемые по чисто механическим законам природы, совершенно случайны для моей способности суждения, все же в форме и в строении глаза я мыслю необходимость быть сформированным определенным образом, а именно согласно понятию, которое предшествует причинам, формирующим этот орган; без этого понятия возможность данного продукта природы я не постигну ни по какому механическому закону природы (чего не будет с камнем в приведенном примере). Это долженствование содержит необходимость, явно отличающуюся от физико-механической необходимости, в соответствии с которой вещь возможна согласно одним лишь законам действующих причин (без предшествующей идеи вещи), и оно так же не может быть определено чисто физическими (эмпирическими) законами, как необходимость эстетического суждения психологическими законами; это долженствование требует собственного априорного принципа в способности суждения, поскольку она рефлектирующая; этому принципу подчиняется телеологическое суждение, и из него это долженствование и должно быть определено в соответствии с его значимостью и ограничением.

Следовательно, все суждения о целесообразности природы, будь они эстетическими или телеологическими, подчиняются априорным принципам, и притом таким, которые принадлежат специфически и исключительно к способности суждения, так как эти суждения все чисто рефлектирующие, а не определяющие. Именно поэтому они — предмет критики чистого разума (взятой в самом общем смысле), в которой телеологические суждения нуждаются больше, чем эстетические: предоставленные самим себе, они призывают разум делать умозаключения, которые могут потеряться в запредельном, тогда как эстетические требуют кропотливого исследования только для того, чтобы они даже по своему принципу не ограничивались исключительно эмпирическим и тем самым не сводили бы на нет своих притязаний на необходимую значимость для каждого.

==147

XI. Энциклопедическое введение критики способности суждения в систему критики чистого разума

Всякое введение к изложению есть либо введение в предлежащее учение, либо введение самого учения в систему, часть которой оно составляет. Первое предшествует учению, второе должно было бы по справедливости составлять заключение этого учения, чтобы указать ему согласно основоположениям его место в совокупности учений, с которыми оно связано общими принципами. Первое можно назвать пропедевтическим введением, второе — энциклопедическим.

Пропедевтические введения обычно подготавливают к тому учению, которое собираются изложить: они приводят необходимые для этого предварительные знания из других, уже имеющихся учений или наук, чтобы сделать возможным переход. Если в них стремятся тщательно разграничить собственные принципы (domestica) нового учения от тех, которые принадлежат другому учению (peregrinLs), то такие введения предназначены для определения границ наук — предосторожность, которую никогда нельзя считать чрезмерной, так как без нее нечего надеяться на основательность, особенно в философском познании.

Энциклопедическое же введение предполагает не родственное учение, подготавливающее к новому, а идею системы, которая лишь благодаря этому введению становится завершенной. Так как подобная система возможна не посредством собирания и накопления многообразного [материала], который нашли на пути исследования, а лишь тогда, когда могут быть полностью указаны субъективные или объективные источники определенного рода знаний благодаря формальному "понятию целого, содержащему в себе также априорный принцип полного деления, то нетрудно попять, почему энциклопедические введения, как бы они ни были полезны, столь редки.

Так как способность, отличительный принцип которой следует здесь отыскать и разобрать (способность суждения), носит столь .особый характер, что она сама

==148

по себе не дает знания (ни теоретического, ни практического) и, несмотря на то, что ее принцип априорный, все же не составляет части трансцендентальной философии как объективного учения, а лишь образует связь двух других высших познавательных способностей (рассудка и разума), — то мне будет позволено при определении принципов способности, доступной не доктрине, а только критике, отступить от порядка, необходимого во всех остальных случаях, и предпослать [этой критике] краткое энциклопедическое введение ее, и притом не в систему наук чистого разума, а лишь в критику всех a priori определимых способностей души, поскольку они вместе составляют в душе систему, и таким образом объединить пропедевтическое введение с энциклопедическим.

Включение способности суждения в систему чистых способностей познания посредством понятий полностью основывается на ее трансцендентальном принципе, свойственном лишь ей: природа [в] спецификации трансцендентальных законов рассудка (принципов ее возможности как природы вообще), т. е. в многообразии ее эмпирических законов, действует [согласно] идее системы деления природы ради возможности опыта как эмпирической системы. — Это дает сначала, и притом a priori, понятие объективно случайной, субъективно же (для нашей познавательной способности) необходимой закономерности, т. е. закономерности природы. И хотя этот принцип ничего не определяет в отношении особых природных форм, а целесообразность их каждый раз должна быть дана эмпирически, тем не менее суждение об этих формах притязает на общезначимость и необходимость как чисто рефлектирующее суждение благодаря отношению субъективной целесообразности данного представления для способности суждения к указанному априорному принципу способности суждения о целесообразности природы в ее эмпирической закономерности вообще; таким образом, эстетическое рефлектирующее суждение можно рассматривать как такое, которое основывается на априорном принципе (хотя оно и не определяющее суждение), а способность суждения в нем считает себя вправе занять

==149

место в критике высших чистых познавательных способностей.

Понятие целесообразности природы (как технической целесообразности, существенно отличающейся от практической), если только оно не должно выдавать то, что мы делаем из нее, за то, что она есть, представляет собой обособленное от всякой догматической философии (как теоретической, так и практической) понятие, основывающееся исключительно на указанном принципе способности суждения, который предшествует эмпирическим законам и один только дает возможность довести их согласованность до единства системы. Отсюда поэтому видно, что из двух способов применения рефлектирующей способности суждения (эстетического и телеологического) то суждение, которое предшествует всякому понятию об объекте, стало быть единственно эстетическое рефлектирующее суждение, имеет свое определяющее основание в способности суждения 7, не смешанное с какой-либо другой познавательной способностью;

телеологическое же суждение [о] понятии цели природы, хотя это понятие применяется в самом суждении лишь как принцип рефлектирующей, а не определяющей способности суждения, можно составлять не иначе как посредством связи разума с эмпирическими понятиями. Поэтому возможность телеологического суждения о природе можно легко показать, не полагая в его основу особый принцип способности суждения;

ведь способность суждения следует лишь принципу разума. Возможность же эстетического и тем не менее основанного на априорном принципе суждения одной лишь рефлексии, т. е. [возможность] суждения вкуса, — если можно доказать, что оно действительно вправе притязать на общезначимость, — обязательно нуждается в критике способности суждения как способности, имеющей отличительные трансцендентальные принципы (подобно рассудку и разуму), и лишь благодаря этому способность суждения становится пригодной к тому, чтобы быть принятой в систему чистых познавательных способностей. Причина этого в том, что эстетическое суждение, не предполагая понятия о своем предмете, тем не менее приписывает ему целесообразность,

К оглавлению

==150

и притом общезначимую, для чего, следовательно, принцип должен содержаться в самой способности суждения. Телеологическое же суждение предполагает понятие об объекте, которое разум подводит под принцип целевой связи, хотя это понятие цели природы применяется способностью суждения лишь в рефлектирующем, а не в определяющем суждении.

Таким образом, собственно говоря, в одном лишь вкусе, и притом в отношении предметов природы, способность суждения раскрывается как способность, которая имеет отличительный принцип и благодаря этому обоснованно притязает на место в общей критике высших познавательных способностей, чего от нее, может быть, и не ожидали бы. Но если уж дана способность суждения как способность a priori устанавливать для себя принципы, то необходимо также определить сферу этой способности, и для этой полноты критики требуется, чтобы ее эстетическая способность была познана вместе с телеологической как содержащаяся в одной способности и основывающаяся на одном и том же принципе; ведь и телеологическое суждение о вещах природы, и эстетическое относятся к рефлектирующей (а не определяющей) способности суждения.

Но если критика вкуса, которая обычно используется лишь для улучшения или упрочения самого вкуса, рассматривается с трансцендентальной точки зрения, она, восполняя пробел в системе наших познавательных способностей, открывает поразительные и, как мне кажется, весьма многообещающие виды на полную систему всех способностей души, поскольку они в своем определении соотнесены не только с чувственным, но и со сверхчувственным, при этом нет необходимости передвигать пограничные столбы, установленные строгой критикой для их целевого (letzteren) применения. Может быть, читателю тем легче будет уяснить себе взаимозависимость последующих изысканий, если я уже здесь дам набросок этой систематической связи, который, как и весь данный параграф, должен был бы, конечно, находиться в заключительной части сочинения.

==151

Способности души могут быть     все сведены            к              следующим трем:

Способность познани

Чувство удовольствия и неудовольстви

Способность желани

Однако в основе применения всех этих способностей всегда лежит познавательная способность, хотя и не всегда познание (ведь представление, которое относится к познавательной способности, может быть также чистым или эмпирическим созерцанием без понятия). Итак, поскольку речь идет о способности познания согласно принципам, наряду со способностями души вообще имеются следующие высшие познавательные способности:

Способность познания — рассудок

Чувство удовольствия и неудовольствия — способность суждени

Способность желания—разум

Оказывается, что рассудок содержит в себе отличительные априорные принципы для познавательной способности, способность суждения — только для чувства удовольствия и неудовольствия, а разум — лишь для способности желания. Эти формальные принципы обосновывают необходимость, которая отчасти объективна, отчасти субъективна, отчасти же .оттого, что она субъективна, обладает также объективной значимостью, после того как они через стоящие рядом с ними высшие способности определяют соответствующие этим последним способности души.

==152

Познавательная — рассудок   —       закономерность

способность

Чувство                — способность — целесообразность                                

удовольствия и         суждени

неудовольствия                                             

Способность    — разум        ---           целесообразность,

желания                                                  которая в то же врем

                                                                есть закон 

                                                                  (обязательность)

Наконец, к приведенным априорным основаниям возможности форм присоединяются и последние как их продукты:

Способности      Высшие способности        Априорные          Продукты

       души                  познания                             принципы            

Познавательная   ---     рассудок         ----          закономерность    ----      природа

способность

Чувство                 ---      способность   ----          целесообразность   ----  искусство     

Удовольствия и              суждени

неудовольстви

Способность         ----     разум              ---     целесообразность,   ---    нравственность

желания                                                            которая в то же

                                                                           время есть закон

                                                                            ( обязательность )

Следовательно, природа основывает свою закономерность на априорных принципах рассудка как познавательной способности; искусство a priori сообразуется в своей целесообразности со способностью суждения по отношению к чувству удовольствия и неудовольствия; наконец, нравственность (как продукт свободы) подчиняется идее такой формы целесообразности, котора

==153

рая годна в качестве всеобщего закона как определяющего основания разума в отношении способности желания. Суждения, возникающие таким образом из априорных принципов, которые свойственны каждой основной способности души, — это теоретические, эстетические и практические суждения.

Так выявляется система способностей души в их соотношении с природой и свободой, каждая из которых имеет отличительные определяющие априорные принципы, и потому они составляют две части (теоретическую и практическую) философии как доктринальной системы; в то же время [выявляется] переход посредством способности суждения, которая связывает отличительным принципом обе части, а именно переход от чувственного субстрата первой части к умопостигаемому субстрату второй части философии, [выявляется] благодаря критике той способности (способности суждения), которая служит лишь для связывания и потому сама по себе, правда, не может дать познание или внести какой-либо вклад в доктрину, но суждения которой, называющиеся эстетическими (их принципы чисто субъективны) и отличающиеся от всех тех [суждений], основоположения которых должны быть объективны (они могут быть теоретическими или практическими) и которые называются логическими, суть столь особого рода, что они соотносят чувственные созерцания с идеей природы, закономерность которой нельзя понять без отношения ее к некоему сверхчувственному субстрату; доказательство этого будет приведено в самом сочинении.

Критику этой способности в отношении суждений первого рода мы будем называть не эстетикой (как бы учением о [внешних] чувствах), а критикой эстетической способности суждения, так как первый термин имеет слишком широкий смысл и мог бы означать также чувственность созерцания, относящегося к теоретическому познанию и дающего материал для логических (объективных) суждений; поэтому мы уже сам термин эстетика предназначили исключительно для предиката, относящегося в познавательных суждениях к созерцанию. Если же называть способность суждени

==154

эстетической на том основании, что она соотносит представление об объекте не с понятиями и суждение, следовательно, не с познанием (оно не определяющее, а лишь рефлектирующее), то можно не опасаться ложного толкования; в самом деле, созерцания для логической способности суждения, хотя они и чувственные (эстетические), все же должны быть возвышены сначала до понятий, чтобы служить для познания объекта, — а у эстетической способности суждения так не бывает.

XII. Деление критики способности суждени

Деление сферы познаний того или иного рода, для того чтобы представить ее как систему, имеет важное, недостаточно еще осознанное значение, но связано со столь же часто упускаемыми из виду трудностями. Если части для такого возможного целого рассматриваются уже как данные полностью, то деление осуществляется механически, с помощью одного лишь сравнения, и целое становится агрегатом (примерно так, как образуются города, когда, невзирая на полицейское управление, земля делится между объявившимися поселенцами в соответствии с намерениями каждого). Но если идею о целом согласно тому или иному принципу можно и должно предполагать до определения частей, то деление должно производиться научно, и только таким образом целое становится системой. Это требование всегда имеет место там, где речь идет о сфере априорного познания (основывающегося со своими принципами на особой законодательствующей способности субъекта), ибо здесь отличительными свойствами этой способности a priori определена сфера применения этих законов, а отсюда также число частей и отношение их к целому. Однако нельзя произвести обоснованное деление, не составляя в то же время самого целого и заранее не воспроизводя его полностью во всех его частях, хотя лишь по правилам критики, а для того чтобы потом привести это целое к систематической форме доктрины (если только таковая вообще возможна в отношении природы этой познавательной

==155

способности), требуется       лишь связать с этим

обстоятельность применения к         особенному и изящество точности.

Чтобы произвести деление критики способности суждения (а эта способность именно такова, что хотя и основана на априорных принципах, однако никогда не может дать материала для доктрины), надо положить в основу разграничение, [а именно] что не определяющая, а лишь рефлектирующая способность суждения имеет собственные априорные принципы; что первая действует лишь схематически, подчиняясь законам другой способности (рассудка), и только вторая действует технически (по собственным законам) и что в основе последнего способа действия лежит принцип техники природы, стало быть понятие целесообразности, которую нужно a priori предположить в ней и которая хотя и необходимо предполагается рефлектирующей способностью суждения согласно принципу этой способности лишь субъективно, т. е. по отношению к самой этой способности, но включает в себя также понятие возможной объективной целесообразности, т. е. закономерности вещей природы как целей природы.

Чисто субъективно рассматриваемая целесообразность, которая, следовательно, не основывается и не может основываться ни на каком понятии, поскольку она рассматривается чисто субъективно, представляет собой отношение к чувству удовольствия и неудовольствия, и суждение о ней эстетическое (в то же время единственно возможный способ судить эстетически). Но так как, если это чувство лишь сопутствует чувственному представлению объекта, т. е. ощущению его, эстетическое суждение есть суждение эмпирическое и требует, правда, особой восприимчивости, но не особой способности суждения; так как, далее, если бы последняя предполагалась определяющей, в основе должно было бы лежать понятие о цели, следовательно, целесообразность как объективная должна была бы рассматриваться не эстетически, а логически, — то под эстетической способностью суждения как особой способностью необходимо следует понимать только

==156

рефлектирующую способность суждения, а чувство удовольствия (тождественное представлению о субъективной целесообразности) должно рассматриваться как принадлежащее не ощущению в эмпирическом представлении об объекте и не понятию последнего, а лишь рефлексии и ее форме (специфическое действие способности суждения), благодаря чему она вообще стремится от эмпирических созерцаний к понятиям, а также рассматриваться как связанное с ней согласно априорному принципу.

Следовательно, эстетика рефлектирующей способности суждения составит часть критики этой способности, подобно тому как логика той же самой способности под именем телеологии составит другую ее часть. Но и в той и в другой сама природа рассматривается как техническая, т. е. как целесообразная в своих продуктах, в первом случае субъективно, в отношении одного только способа представления субъекта, во втором же случае как объективно целесообразная по отношению к возможности самого предмета. Далее мы увидим, что целесообразность форм в явлении есть красота, а способность судить о красоте — вкус. Из этого, кажется, следовало бы, что деление критики способности суждения на эстетическую и телеологическую должно было бы заключать в себе лишь учение о вкусе и физическое учение о целях (рассмотрение предметов в мире как целей природы).

Однако всю целесообразность, будь она субъективной или объективной, можно разделить на внутреннюю и относительную; первая из них коренится в представлении о предмете самом по себе, вторая — лишь в случайном применении этого представления. В соответствии с этим, во-первых, форма предмета может быть воспринята для рефлектирующей способности суждения как целесообразная уже сама по себе, т. е. в одном лишь созерцании без понятий, и тогда субъективная целесообразность приписывается вещи и самой природе; во-вторых, объект при восприятии может сам по себе не иметь для рефлексии ничего целесообразного для определения своей формы, но тем не менее представление о нем, будучи применено к целесообразности,

==157

a priori заключенной в субъекте, для пробуждения чувства последней (например, сверхчувственного определения способностей души субъекта), может составлять эстетическое суждение, соотносящееся с априорным принципом (правда, лишь субъективным), но в отличие от первого [суждения] [соотносящееся] не с целесообразностью природы в отношении субъекта, а лишь с возможным целесообразным применением тех или иных чувственных созерцаний согласно их форме посредством чисто рефлектирующей способности суждения. Следовательно, если первое суждение приписывает предметам природы красоту, а второе — возвышенность, и оба [делают это] лишь посредством эстетических (рефлектирующих) суждений, без понятий об объекте, принимая в соображение только субъективную целесообразность, — то для суждения о возвышенном не нужно предполагать какую-либо особую технику природы, так как при этом все зависит лишь от случайного применения представления не ради познания объекта, а ради другого чувства, а именно чувства внутренней целесообразности в задатках способностей души. Тем не менее не следует исключать суждение о возвышенном в природе из деления эстетики рефлектирующей способности суждения, так как оно также выражает субъективную целесообразность, которая не основывается на понятии об объекте.

Точно так же обстоит дело с объективной целесообразностью природы, т. е. с возможностью вещей как целен природы, суждение о которых строится лишь согласно понятиям о них, т. е. не эстетически (в отношении к чувству удовольствия или неудовольствия), а логически, и называется телеологическим. Объективная целесообразность полагается в основу либо внутренней возможности объекта, либо относительной возможности его внешних последствий. В первом случае телеологическое суждение рассматривает совершенство вещи согласно цели, заключенной в ней самой (так как многообразное в ней относится друг к другу как цель и средство, и наоборот), во втором случае телеологическое суждение о природном объекте касаетс

==158

лишь его полезности, а именно соответствия некоторой цели, заключенной в других вещах.

Сообразно с этим критика эстетической способности суждения содержит, во-первых, критику вкуса (способности судить о прекрасном), во-вторых, критику духовного чувства, ибо так я пока называю способность представлять возвышенное в предметах. — Так как телеологическая способность суждения соотносит свое представление о целесообразности с предметом не посредством чувств, а через понятия, то для различения содержащихся в ней способностей, как внутренней, так и относительной (но в обоих случаях объективной целесообразности), не требуется особых обозначений, так как она соотносит свою рефлексию всецело с разумом (а не с чувством).

Следует еще заметить, что целесообразность как регулятивное понятие способности суждения исследуется здесь в отношении техники природы, а не в отношении техники каузальности способностей представления у человека, называемой искусством (в собственном смысле слова), и что здесь ищут не принцип красоты или совершенства [произведений] искусства, хотя природа, рассматриваемая как техническая (или пластическая), в своем способе действия может называться технической, т. е. действующей как бы с искусством, в силу аналогии, по которой ее каузальность должна быть представлена вместе с каузальностью искусства. Действительно, дело идет о принципе не определяющей, а чисто рефлектирующей способности суждения (лежащей в основе всех создаваемых человеком произведений искусства), у которой целесообразность должна рассматриваться как непреднамеренная и, следовательно, может быть присуща только природе. Суждение о красоте [произведений] искусства должно рассматриваться затем просто как вывод из тех же принципов, которые лежат в основе суждения о красоте в природе.

Итак, критика рефлектирующей способности суждения в отношении природы будет состоять из двух частей — из критики эстетической и критики телеологической способности суждения о природных вещах.

==159

Первая часть будет содержать две книги, одна из которых будет критикой вкуса, или суждения о прекрасном, а вторая — критикой духовного чувства (в одной лишь рефлексии о предмете), или суждения о возвышенном.

Вторая часть также содержит две книги, одна из которых подводит под принципы рассмотрение вещей как целей природы в отношении их внутренней возможности, вторая же — суждение об их относительной целесообразности.

Каждая из этих книг будет содержать в двух разделах аналитику и диалектику способности суждения.

Аналитика в стольких же главах попытается дать сначала изложение, а затем дедукцию понятия целесообразности природы.

К оглавлению

==160

ПРИМЕЧАНИЯ

Первое введение в критику способности суждени

«Erste Einleitung in die Kritik der Urteilskraft». — «Критика способности суждения» Канта появилась в 1790 г. В ней предшествующее основному тексту «Введение» представляло уже вторую редакцию первоначального «Введения». Подготовляя «Критику» к печати, Кант решил, что написанное им в 1789— 1790 гг. «Введение» слишком велико в сравнении с объемом текста самой «Критики». Поэтому Кант написал другое — сокращенное — «Введение», которое и было напечатано в первом издании «Критики способности суждения». Текст первого «Введения» Кант переслал магистру философии Иоанну Сигизмунду Беку, предоставив ему распорядиться рукописью по своему усмотрению. В 1793 г. Век — с разрешения Канта — опубликовал первый, а в 1794 г. второй том извлечения, составленного им из всех трех «Критик» Канта. В этом извлечении он поместил и первую редакцию «Введения» к «Критике способности суждения», но сокращенную приблизительно на две пятых. При этом сокращения были сделаны Веком произвольно. Ни у Розенкранца, ни у Гартенштейна, ни у Кирхмана первое «Введение» не было воспроизведено в полном виде. Издатели перепечатывали его по изданию Бека и с сокращениями Века. Даже Б. Эрдман в своем ценном издании «Критики», составившем важную веху в развитии «кантовской филологии», вновь воспроизвел лишь сокращенный Веком текст. Только в 1914 г. Э. Кассирер впервые опубликовал полный текст первого «Введения» («Immanuel Kants Werke», В. V, S. 177—231).

==534

На русском языке первое «Введение» публикуется впервые. Перевод Ю. Н. Попова.

1 Кант применяет термин техника, технический в его изначальном, античном смысле. Греческое слово фЭчхз  (techne) означает искусство, умение, в отличие от того, что есть простая природа —цэуйт  (physis). — 106.

2 Кант имеет в виду античную и средневековую (схоластическую) школу последователей Аристотеля (384—322 до н. э.), положивших учение Аристотеля о .«материи» и «формах бытия» в основу логического учения о родовых и видовых отношениях. — 119.

3 Номотетика (греч.) — законодательство. — 120.

4 Геаетономия (греч.) — автономия для самого себя. — ISO.

5 В нашем издании Сочинений Канта — т. 4, ч. 1, стр. 320. — 1S6.

6 Бёрк (Burke, Edmund 1729—1797) — английский эстетик и политический писатель, автор сочинения «Философское исследование происхождения наших идей возвышенного и прекрасного» («A Philosophical Enquiry into the Origin of Our Ideas of the Sublime and Beautiful», 1757). — 144.

7 В рукописи и у Кассирера — «определяющее основание способности суждения». В издании Бека, Гартенштейна и Кирхмана — «определяющее основание в способности суждения». Мы принимаем это чтение. — 160