Часть 7.

и дабы не оскорбить и не огорчить ее. Подобно тому, как кошки свирепеют и бесятся от запаха благовоний,-- говорит Плутарх,-- женщины впадают в ярость и бешенство от измен своих мужей, потому-то и "несправедливо" (adikon) причинять им столько горя и страданий ради "мимолетной прихоти"; лучше приближаться к ним непорочным, "чистым" от чужих прикосновений, как подходят к пчелам, которые "негодуют и бросаются на того, кто только что имел дело с женщиной"1. В то же время, женщинам он ставит в пример персидских цариц, которые принимали участие в трапезах вместе, с мужьями, но уходили, когда те, захмелев, приглашали музыкантш и наложниц:

такая терпимость пристала супруге, и если ее "обыкновенный" муж "иной раз и согрешит" с гетерой или рабыней, она должна не браниться и возмущаться, но счесть, что только из уважения к ней супруг сделал участницей "непристойной разнузданной пьянки" другую2. Таким образом, супружеский союз, основанный на любви и уважении, гораздо взыскательней относится к сексуальной деятельности и много строже к различным формам внебрачной близости, нежели брак как уставная структура. Требуя от партнеров симметрической верности, он, вместе с тем, создает некое пространство "полюбовного соглашения", в рамках которого преданность мужа и благоразумие жены дополняют друг друга, а внебрачные удовольствия мужчины в этом случае рассматриваются уже не в качестве допустимого осуществления статусного превосходства, но как своего рода слабость, требующая преодоления, в частности, еще и потому, что жена относится к ней терпимо, идет на уступки, которые, не нанося ущерба чести, быть может, свидетельствуют о любви.

____________

1 Плутарх. Наставление супругам, 44, 144с--d.

2 Там же, 16, 140b.

3. УДОВОЛЬСТВИЯ В БРАКЕ

Представление о браке как о единственном типе связи, допускающем aphrodisia, порождает (или должно порождать) ряд вопросов, касающихся места, роли, формы, предназначения половых актов в игре любовных или уставных отношений между мужчиной и женщиной.

Действительно, следует признать: даже в тех формах рефлексии, где браку отведено достойное место, отношение к экономике супружеских удовольствий отличается крайней сдержанностью. Эта строгая мораль, которой, впрочем, придерживаются немногие, оставляет за браком монополию на плотские наслаждения, но не указывает, какие из них допустимы, а каких надлежит избегать.

И все же два общих принципа упоминаются часто. Первый из них признает, что супружеские узы, подвластные Афродите, не чужды и Эроту, любовь которого иные философы пытались было связать лишь с мальчиками. Мусоний, полагавший, что брак для философа не только не препятствие, но и, напротив, долг, превозносил величие и достоинство матримониума, напоминая, какие могущественные боги ему покровительствуют: Гера, прозванная "заступницей супругов", Афродита, ибо "плотскую связь мужа с женой" именуют Aphrodision ergon, и, наконец, Эрот (и действительно, где он более уместен, как не в "законном союзе мужчины и женщины?"). Действуя сообща, три эти силы призваны "соединить супругов во имя порожденья потомства"1. Плутарх подобным же образом определял место Афродиты и Эрота в том, что составляет сущность супружеских уз2.

__________

1 Musonius Rufus. Reliquiae, XIV.

2 Плутарх. Об Эроте, 759е--f.

190

С наличием в браке любовной страсти и плотского наслаждения связан второй принцип, обратный первому, но столь же общий: супруга требует иного обращения с собой, нежели любовница, и супруг обязан вести себя как подобает мужу, а не любовнику1. Очевидно, значение старого принципа супружеской благопристойности возрастает по мере того, как усиливается тенденция к превращению брака в единственно законное условие сексуальных удовольствий. Афродита и Эрот должны присутствовать только в брачном союзе и нигде более; с другой стороны, супружеские отношения следует отделять от любовной связи. Принцип этот принимает множество форм. Иногда он встречается в виде вполне традиционного наставления в умеренности и здравомыслии: приучая жену к слишком острым наслаждениям, муж рискует преподать ей урок, о котором впоследствии будет жалеть, поскольку жена может злоупотребить полученной наукой2. Иногда это совет, обращенный к обоим супругам: нужно избегать как чрезмерной строгости, так и распутных, "уличных" манер, а муж обязан постоянно помнить о том, что нельзя "в одной и той же иметь и супругу, и гетеру [hos gamete kai hos hetaira]"3. Наконец, иногда мы сталкиваемся с общим тезисом: излишняя пылкость в отношениях с женой сродни прелюбодеянию4. Это весьма важная тема: очень рано проникнув в христианскую традицию (Климент Александрийский говорит о ней в Строматах5), она долго останется актуальной (так, еще Франциск Сальский будет развивать ее в Руководстве к благочестивой жизни6). Для того, чтобы понять, какой смысл вкладывали в эту формулу стоики, необходимо, разумеется, помнить, что с их точки зрения брак по своей естественной и рациональной сути призван, соединив в произведении потомства два существования, принести пользу родному полису и тем самым сослужить добрую службу

______________

1 Seneca. Supplementum (ed. Haase), fr. 85.

2 Плутарх. Наставление супругам, 47, 144f--145a; ср. также 17, 140с.*

* В Наставлении 47 Плутарх пишет, ссылаясь на Платона: "Муж пусть ведет себя по отношению к жене <...> скромно, понимая, что спальня может стать школою как добродетели, так и распущенности".-- Прим. ред.

3 Там же, 29, 142а--с.

4 Seneca. Supplementum, fr. 85.

5 Климент Александрийский. Строматы, II, 143, 1.

6 Франциск Сальский. Руководство к благочестивой жизни, III, XXXIX.

191

всему человечеству; тот, кто ищет в браке прежде всего плотских ощущений, удовольствия, тот преступает закон, смешивает цели и нарушает принцип, который должен соединить в одну супружескую чету мужчину и женщину.

Конкретная же проблема заключается в том, чтобы, определив приемлемые для супружеских отношений статус и формы практики удовольствий, установить основания, на которые могут опираться их внутренние ограничительные правила. Каким образом матримониальная структура сможет исполнять роль регулятивного принципа, если супружеский союз неизбежно вынужден выступать и как в высшей степени ценная личностная связь, и, вместе с тем, как исключительная сфера осуществления связей половых, отныне безусловно допустимых для женатого мужчины только в рамках брака? Каким образом установить надлежащую степень строгости этого брака, если наиболее прочная форма индивидуальной связи одновременно представляет собой единственный законный источник плотских удовольствий?

Ответы большей частью оказываются очень общими и расплывчатыми, наподобие тех, что встречаются в латинском тексте, считающимся третьей книгой Экономики, приписываемой Аристотелю. В этом сочинении автор призывает мужа относится к жене "с уважением" (cum honestate), "с большой воздержанностью и скромностью" (cum multa modestia et timore), обращаться к ней "с дружественными словами, свойственными благорасположенному человеку, держащемуся в пределах дозволенного и почтительного", выказывая "сдержанность и доверчивость" (verecundia et pudore)1.

Точнее говоря, строгость в супружеских отношениях оправдана двумя великими и естественными целями, стоящими перед браком. Прежде всего, это, разумеется, продолжения рода. Нельзя удовольствие почитать конечной целью акта, который самой природой предназначен в основном для произведения потомства, подчеркивает Сенека (и в этом с ним соглашаются многие врачи), и если природа наделила людей любовным влечением, то вовсе не затем, чтоб они предавались сладострастным наслаждениям блуда, но дабы продолжали свой род

_____________

1 /Аристотель/. Экономика, III, 3.

192

(поп voluptatis causa, sed propagandi generis)1. Из этого общего принципа Мусоний заключает, что плотская связь и законна и справедлива в том только и только том случае, если она направлена на продолжение рода; если же ее цель -- одно лишь удовольствие, то она "нечестива и противна закону, пусть даже и осуществляется в браке"2. Это правило, известное также и неопифагорейцам, видимо, служило оправданием ряда традиционных запретов, в частности, ограничения половых сношений на время месячных (по мнению медиков, они завершаются бесплодной растратой семени) и на период беременности (не только из-за их бесплодности, но, главным образом, потому, что они могут угрожать развитию плода). Но помимо этих общих замечаний, мы, несмотря на тождественность исходных принципов, едва ли встретим здесь известные из практики христианского пастырства сомнения в допустимости плотской связи при заведомом бесплодии или после наступления климакса, равно как не найдем и вопросов, касающихся намерений, которые могли быть накануне либо во время самого акта у одного из партнеров. Наиболее строгие моралисты, безусловно, требовали отказа от полагания удовольствий в качестве конечной цели, но это требование было все же скорее принципиальной позицией, нежели рабочей схемой, позволяющей и регулировать отношения, и строго кодифицировать их дозволенные или запретные формы.

Вторая важнейшая цель брака -- обустройство совместной жизни -- составляет еще один принцип, требующий строгости в супружеских отношениях. И хотя пределы дозволенного и запретного разграничены здесь немногим более четко, нежели когда речь идет о продолжении рода, многие авторы (и прежде всего Плутарх) принципу этому отводят весьма тонкую и ответственную роль в вычленении плотской связи из комплекса супружеских отношений.

Так, с одной стороны, потребность обрести в лице своей супруги друга, спутника жизни, которому можно раскрыть душу, вынуждает мужа уважать не только положение и статус, но и личное достоинство жены; следовательно, режим aphrodisia

______________

1 Seneca. Consolatio ad Helvia, 13, 4.

2 Musonius Rufus, Reliquiae, XII.

193

сталкивается здесь с принципом внутреннего ограничения. Но, с другой стороны, если жизнь в браке направлена на создание совершенной общности (настоящего "сплава существований"), то становится очевидно, что сексуальные отношения и, соответственно, плотские удовольствия, коль скоро муж с женой разделяют их и дарят друг другу, становятся фактором сближения супругов. Установление прочной связи и ее укрепление не просто позволяет использовать aphrodisia, но и весьма им благоприятствует. Поэтому высокая оценка сексуальных удовольствий (разумеется, если они встроены в систему матримониальных отношений и занимают в ней надлежащее место) сочетается с призывами к проявлению строгости в их практике, что, собственно, и позволяет им играть положительную роль в брачном союзе.

Эта двойная спираль необходимой строгости и желательной напряженности определенно присутствует в Наставление супругам; процесс ее развертывания даже образует один из смысловых векторов текста, который вновь обращается к старым и давно известным принципам: атмосфера сдержанности и целомудрия, стыдливости и тайны должна окружать не только сам акт зачатия, но и простые жесты удовольствия, в роде поцелуя и объятий1. Он опровергает Геродота, полагавшего, будто женщина вместе с одеждой совлекает с себя стыд2, и напоминает, что зазорно под покровом ночи скрывать какую бы то ни было распущенность. Рассказав о девушке, которая, стремясь избежать притязаний Филиппа, заявила ему, что-де "в темноте все женщины одинаковы", Плутарх замечает: после того, как гаснет светильник, законная супруга менее всего может походить на первых встречных женщин; напротив, пока тело ее невидимо, она должна сиять всеми своими добродетелями (to sophron autes) -- стыдливостью, послушанием и нежностью,-- то есть именно теми достоинствами, которые связывают ее с мужем и предназначены ему одному3.

Этот принцип ласковой сдержанности и стыдливости, предполагающий исключительный характер привязанности, Плутарх

______________

1 Плутарх. Наставление супругам, 13, 139е.

2 Там. же, 10, 139с.

3 Там. же, 46, 144e--f.

194

кладет в основу некоторого набора советов, свободных как от излишне строгой мелочной придирчивости, так и от чрезмерной снисходительности, и в равной мере обращенных к мужчинам и женщинам. Несомненно, добрая жена, подобно юной спартанке, о которой говорит авто1*, не должна "делать самой первого шага, если муж домогается ее"**, поскольку так поступают одни лишь бесстыжие распутницы; но при этом ей не пристало и уклоняться или выражать недовольство, выказывая тем самым свое высокомерие и холодность. Здесь перед нами еще не очень четкий набросок правил, призванных зафиксировать формы взаимной инициативы и знаков обмена, впоследствии так занимавшие умы христианских пастырей. Много внимания Плутарх уделяет началу физической близости супругов, опасностям, уже с самого первого соития подстерегающим их семейный покой, а также прочности складывающихся в этот период отношений. Он напоминает о том, что хотя новобрачных поначалу может ждать весьма горький опыт, преимущества брака со временем все равно откроются и нужно идти дальше, чтобы не уподобиться тому, кто "пчелиные укусы претерпел, а медовые соты бросил"2. Но слишком острое физическое наслаждение, испытанное в начале брака, тоже небезопасно: когда его острота притупится, наслаждение может иссякнуть, а вместе с ним и любовь, если только источник ее не коренится в характере и душевных качествах супругов3***. На протяжении всей жизни супругам нужно всячески заботиться также и о том, чтобы плотская связь служила укреплению дружбы между ними. Автор Наставление супругам. дважды прямо обращается к проблеме реактивации чувст-

__________________

1 Там. же, 18, 140с; ср. Плутарх,. Изречения спартанских женщин, 242Ь.

* У Фуко ошибочная ссылка на трактат О доблести, женской.-- Прим.. ред.

** Цит. пер. М. Н. Ботвинника в примечаниях к Изречениям спартанских женщин (Плутарх.. Застольные беседа.-- М., 1990.-- С. 558). У Э. Юнца -- "напрашиваться".-- Прим. ред.

2 Там. же, 2, l38d--e.

3 Там. же, 4, l38f.

*** Собственно, Плутарх говорит здесь скорее о соотношении физического и психического элемента супружеских отношений: "Подобно огню, который в тростнике, соломе и заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать душевные достоинства и добрый нрав юных супругов".-- Прим.. ред.

195

ва (столь же определенно об этом говорит и один из участников диалога Об Эроте1) и рекомендует супругам, во-первых, избегая раздоров вообще, пуще всего остерегаться столкновений в спальне, поскольку "ссорам, перебранкам и взаимному озлоблению, если они начались на ложе, нелегко положить конец в другое время и в другом месте"2; а во-вторых, поссорившись, не спешить спать врозь: "ведь именно тогда им нужно призвать на помощь Афродиту, наилучшую целительницу такого рода огорчений"3.

Тема [соотношения чувства и дружбы] занимает достаточно много места в творчестве Плутарха. Так, в диалоге Об Эроте мы обращаемся к ней, чтобы провести сущностное различение между любовью к женщине и любовью к мальчикам: в первом случае телесное удовольствие дополняется благотворным воздействием духовного начала, тогда как во втором случае оно, очевидно, лишено взаимности и потому не может служить основанием добрых отношений. Речь об этом идет и в Пире семи мудрецов, когда сексуальное наслаждение сопоставляется с опьянением и музыкой -- двумя другими видами физического удовольствия, которые часто упоминают в-одном ряду. Принимающий участие в беседе Мнесифил замечает, что "во всяком искусстве и умении" главное -- "не то, из чего творится, а то, что творится, и то, зачем творится и как": ergon строителя не в замесе, но в создании храма, и Музы, когда играют на кифаре или флейте, имеют одну цель -- "воспитание нравов" и "умиротворение страстей"4. Подобно тому, как Дионис печется не о винном похмелье, так и дело Афродиты (ergon Aphrodites) состоит не в самом плотском соитии (sunousia, meixis), но в доброжелательности (philophrosune) и во взаимовлечении (pothos), в обходительности (homolia) и свычности (sunetheia). В супружеской общении секс призван служить инструментом установления и развития симметрических, обратимых эмоцио-

________________

1 См. гл. VI настоящего издания. *

* Имеется в виду ссылка на закон Солона, обязующий супругов сближаться не реже чем трижды на месяц "не ради наслаждения, а с тем, чтоб, обновляя брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в повседневной жизни разногласий..." (Плутарх. Об Эроте, 23. 1б9а).-- Прим.. ред.

2 Плутарх. Наставление супругам, 39, 143е.

3 Там. же, 38, 143d.

4 Плутарх. Пир семи мудрецов, 13, 156с.

196

нальных связей: "Афродита,-- пишет Плутарх,-- трудами своими вершит согласие и любовь [homophrosunes kai philias demiourgos] между мужчинами и женщинами, сливая и сплавляя наслаждением их тела, чтобы слить души"1.

Такого рода истины, пожалуй, могут показаться несколько избитыми. И все же они вошли в прелиминарии к этой долгой истории -- истории двойной кодификации моральных отношений между мужем и женой, как в рамках общих призывов к сдержанности, так и в плане сложного учения об эмоциональной коммуникации посредством сексуальных удовольствий.

*

"Монополистический" принцип: внебрачные половые связи совершенно недопустимы. Требование "дегедонизации": в своей сексуальной практике супруги не могут руководствоваться экономикой удовольствий. Установка на зачатие: целью соития является продолжение рода. Вот главные признаки той этики супружеской жизни, которую разрабатывали моралисты ранней Империи, прежде всего, стоики. Впрочем, здесь нет ничего, что составило бы специфику позднего стоицизма: подобные же нормы можно найти в законах, которые Платон дал гражданам своего Государства; позднее Церковь обяжет их соблюдением добрых христиан. На протяжении веков именно эти три принципа с гораздо большим правом, нежели все ухищрения стоического ригоризма или же моральные проекты эпохи неизменно выступали в качестве источника той сексуальной строгости, которую следовало навязать браку.

Но постоянство этих принципов само по себе отнюдь еще не свидетельствует о полном их тождестве. Мораль императорской эпохи, в той или иной степени отмеченная влиянием стоицизма, не могла удовольствоваться ролью посредника, который просто передаст христианству заимствованный из Платоновой утопии кодекс "монопольного" брака, нацеленного на продолжение рода и чуждого удовольствию. Она привнесла сюда це-

________________

1 Там же, 156d. В Plutarque et stoicisme (P. 109) Бабю (Babut) замечает, что Антипатр, Мусоний и Иерокл "интересуются скорее браком, нежели любовью; кажется, их главная цель -- доказать, что брак не мешает вести жизнь философа; наконец, мы не встретим у них и намека на одну из главных идей Amatorius: женщина способна внушать любовную страсть не хуже мужчины ".

197

лый ряд своеобразных отклонений, выявляющих формы, вызванные развитием культуры себя.

Прежде всего следует отметить, что Платон одним из главных оснований для ограничения сексуальных связей рамками матримониальной структуры считал потребность в умножении числа детей, необходимых полису для того, чтобы выжить и сохранить свое могущество. Христианство же будет оправдывать связь сексуальных отношений с браком тем, что плоть отмечена печатью греха, падения и зла, и лишь супружеские узы могут вернуть ей законный статус, не устранив, впрочем, сомнений в ее совершенной невинности. Таким образом, хотя для Мусония, Сенеки, Плутарха или Иерокла понятие пользы весьма существенно, а удовольствие явно остается "под подозрением", связь между браком и aphrodisia они обосновывают по преимуществу не через утверждение примата социальных или политических целей брака и не через постулирование изначальности зла, присущего удовольствиям, но устанавливая их сродство и сопричастность природе, разуму, сущности. Чтобы подчеркнуть эту специфику позиций и доктринальных подходов, заметим, что в данной форме этики абсолютная сексуальная монополия, которую хотели закрепить за браком, сосредоточена не столько на "внешней" полезности брака или "внутреннем" отрицании удовольствия, сколько на попытке согласовать друг с другом, свести воедино несколько разных типов связи:

близость сексуальных партнеров, двусторонний союз супругов, социальную функцию семьи,-- и все это при сохранении максимально адекватного отношения к себе.

Так мы касаемся второго важного различия. Необходимость удерживать использование удовольствий в рамках брака для платоновского стража, исократовского вождя или аристотелевского гражданина усиливалась еще и постольку, поскольку то был способ установить господство над собой,-- господство, которое получало обязательный характер благодаря тому, что данное лицо занимает в полисе определенное положение или наделено властными полномочиями. Христианская пастырская традиция вменяет принцип совершенной супружеской верности в безусловный долг тому, кто печется о спасении свой души. Мораль же стоического толка, в противоположность этому утверждает, что сексуальные удовольствия следует ограничить

198

пределами брака и подчинить его целям именно затем, чтобы удовлетворить требованиям, присущим отношению к себе, чтобы сберечь непорочной свою природу и сущность, чтобы чтить самого себя как разумное существо. Несомненно, такой принцип, стремящийся даже мужчинам запретить вступать в плотскую связь вне брака и полагающий соитие допустимым лишь в строго определенных целях, станет во главу угла последующей "юридификации" супружеских отношений и сексуальной практики, когда половую деятельность женатого мужчины, равно как и женщины, начнет, по крайней мере, в принципе, регулировать закон, и даже в рамках брака строгий кодекс будет четко определять, что дозволено и что запрещено делать, желать и даже думать. Но столь явная "юридификация", которая еще так громко о себе заявит, связана уже с христианством и его структурами. Даже в тех текстах, где жизнь супружеской пары изучена самым детальным и внимательным образом (например, у Плутарха), области допустимого и запретного вовсе не разделены при помощи жесткой регламентации, а описаны как различные способы бытия, стили отношений. Мораль брака и наставления в искусстве супружеской жизни одновременно служат и общезначимыми принципами, и конкретными правилами для тех, кто хочет придать своему существованию достойную и красивую форму. Это не закон, но универсальная эстетика существования, как бы то ни было, практикуемая лишь немногими.

Такое осупружествление половых отношений, когда их легитимность оказалась обусловлена рамками брака, несомненно, вело к явному ограничению сексуальной деятельности (по крайней мере, в том, что касается мужчины, поскольку замужняя женщина была в этом ограничена уже давно). Более того, эту деятельность как таковую изнутри дисквалифицирует требование не сводить использование удовольствий к гедонистической цели. Но нельзя забывать, что эти ограничения и дисквалификации происходят на фоне другого процесса: повышения ценности и значимости половых отношений в браке. С одной стороны, супружеская близость, фактически, уже не является простым следствием и манифестацией права; она должна занять соответствующее место в сети отношений, которые суть отношения любви, привязанности и взаимности. С другой сто-

199

роны, если удовольствие как самоцель подлежит устранению, его следует использовать,-- во всяком случае, согласно некоторым, наиболее тонким рецептам этой этики,-- как элемент (инструмент и вместе с тем гарантию) в игре эмоциональных проявлений, которую ведут между собой супруги.

И как раз эта переоценка значения aphrodisia в супружеских отношениях, роль, которую они начинают играть в семейной коммуникации, все чаще порождает сомнения в том, что любовь к мальчикам действительно предпочтительнее любви к женщине.

ГЛАВА VI

МАЛЬЧИКИ

1. Плутарх

2. Псевдо-Лукиан

3. Новая эротика

В первые века нашей эры проблема любви к мальчикам, пережившая свой расцвет в возвышенных размышлениях классической эпохи, утрачивает если не актуальность, то, по крайней мере, серьезность, живость и напряженность. Те, кто к ней обращаются, обычно тотчас же сбиваются на повторение и, обыгрывая древние темы (чаще всего платонические), вносят свой, впрочем, весьма скудный, вклад, в возрождение классической культуры. Даже когда философия попытается вернуть былой престиж фигуре Сократа, любовь к мальчикам, равно как и вся связанная с ней проблематика, уже не станет активным и живым источником рефлексии: четыре речи Максима Тирского о сократической любви не могут служить аргументом, который бы свидетельствовал об обратном.

Но это не значит, что такого рода практика исчезла или же подверглась какой-либо дисквалификации. Как совершенно определенно явствует из всех текстов, она еще оставалась в ходу и продолжала считаться делом вполне естественным. Перемены коснулись, похоже, не столько склонности к мальчикам и не оценочных суждений о тех, кто был этой склонности подвержен, сколько самого способа вопрошания. Устарел не предмет как таковой, но проблема: интерес к ней неуклонно падал, она занимала все меньше и меньше места морально-философских контроверзах эпохи. Несомненно, причин для такой "распроблематизации" можно найти немало, в том числе, сказывалось и влияние римской культуры, хотя едва ли римляне были менее чувствительны к такого рода удовольствиям, нежели греки. Но в рамках римских институций сложный вопрос о мальчиках как объекте наслаждения стоял не так остро, как в греческом полисе. С одной стороны, детей благородного происхож-

204

дения надежно "охраняли" семейное право и государственные законы; главы семейств в состоянии были заставить всех уважать ту власть, которой они подчинили своих сыновей, и пресловутый закон Скантишя, как показал Босуэл1, не запрещал гомосексуализм, но защищал свободного подростка от обмана и насилия. С другой стороны, это несомненно вело к тому, что такого рода связь практиковали главным образом с молодыми рабами, положение которых никого не заботило: "В Риме свободнорожденного эфеба заменил раб",-- писал П. Вейн2. Даже эллинизированный, зараженный философией Рим, чьи поэты с таким пылом воспевали юношей, не отозвался на великие греческие концепции любви к мальчикам.

Более того, установившиеся формы педагогической практики и способы ее институционализации весьма осложнили оценку связи с подростками в терминах воспитательной эффективности. Рассуждая о сроках, когда воспитание мальчика нужно доверить учителю риторики, Квинтилиан напоминает, что следует удостовериться в "добронравии" последнего: в самом деле,-- говорит он,-- дети попадают к этим наставникам почти уже сложившимися людьми и, достигнув юности, продолжают оставаться рядом с ними; поэтому нужно тщательно следить за тем, чтобы чистота учителя оберегала их еще нежный возраст от всевозможных обид и оскорблений, и силой своего примера препятствовала бы излишней пылкости перерасти в распущенность; следовательно, учитель должен питать к ученику отцовские чувства и рассматривать себя как представителя тех, кто доверил ему своих детей3. В более широком смысле, некоторое снижение роли личных отношений philia, равно как и распространение представлений о высокой ценности брака и эмоциональной связи между супругами, несомненно, привело к тому, что тема "мужской любви" перестала служить главным объектом теоретических дискуссий и моральных интенций.

Тем не менее, мы располагаем тремя очень важными текстами,-- это диалог Плутарха о любви, еще один диалог, более поздний, автором которого считается Лукиан, а также четыре

_______________

1 J. Boswel. Christianity, Social Tolerance, and Homosexuality.-- P. 61 sv.

2 P. Veine. L'amour a Rome//L'Histoire.-- Janvier, 1981.-- P. 77.

3 Quintilianus. De institutione oratoriae, II, 2.

205

речи Максима Тирского о сократической любви, которыми, впрочем, можно пренебречь, но не столько из-за их риторичности и нарочитости,-- Псевдо-Лукиановы Amoribus* страдают тем же недостатком, а обращение к древним сюжетам в академических изысканиях вообще характерно для этой эпохи,-- сколько в силу того, что тексты Максима Тирского совершенно традиционны и посвящены главным образом различению и сопоставлению двух видов мужской любви: прекрасной и правильной, .с одной стороны, и ее противоположности, с другой1,-- дистинкция, которая соответствует платонической оппозиции истинной ("небесной") и ложной ("пошлой) любви, и позволяет, вполне в духе данной традиции, развернуть их систематическое противопоставление: по качеству (одной присущи добродетель, дружелюбие, целомудрие, искренность, постоянство; другой -- распущенность, злоба, бесстыдство, неверность), по образу жизни, который им свойствен (одной -- эллинский и мужественный, другой -- женственный и варварский), наконец, по поведению любовников (приверженец первой из них заботится о возлюбленном, сопровождает его в гимнасии, на охоте, на поле боя, не покидая его и в смерти, но отнюдь не стремится сойтись с ним обязательно ночью и наедине; тогда как его антагонист, напротив, избегает солнечного света, ищет мрака и уединения, и не желает, чтобы его не видели с тем, кого он любит) .

Диалоги Плутарха и Псевдо-Лукиана построены совсем иначе. Их Эротика тоже бинарна и сравнительна: речь здесь всегда идет о том, чтобы, различив две формы любви, сопоставить их и оценить. Но вместо того, чтобы, ограничившись пределами Эрота, в которых обычно преобладала, если не монопольно господствовала, мужская любовь, исследовать два ее морально неравноценных вида, это сравнение различает две разноприродные формы связи: отношения с мальчиками и отношения с женщинами (точнее, с законной супругой), и уже в рамках такой дистинкции ставится и решается вопрос о ценности, красоте и моральном превосходстве одной из форм. Многообразные

_____________

* В русском пер. С. Ошерова диалог носит название Две любви и отнесен составителем к корпусу сочинений Лукиана (см. Лукиан. Избранная проза/Сост., вст. статья и коммент. И. Нахова.-- М., 1991.-- С. 435--461).-- Прим. ред.

1 Max.im.us Tyrius. Disssertationes, 24, I; 25, I.

2 Ibid, 25, 2--4.

206

следствия такого подхода в значительной мере модифицируют само представление о сфере Эротики: выясняется, что любовь к женщине и особенно брак на вполне законном основании могут быть отнесены к владениям Эрота и подлежат его проблематизации, что они опираются на естественное противостояние между любовью к своему полу и любовью к полу противоположному, наконец, что этическая переоценка любви более невозможна без учета физического удовольствия.

Вот парадокс: именно вопрос об удовольствии был в античности тем центром, вокруг которого возникла греческая традиция размышлений о педерастии, и он же стал свидетельством ее упадка. Брак как личная связь, предусматривающая половые отношения и способная наделить их позитивным значением, все более активно начинает определять стилистику моральной жизни. Тем не менее, любовь к мальчикам не подверглась осуждению и впоследствии сумела еще вполне успешно выразить себя в поэзии и искусстве. Однако она все же претерпела известное "оскудение", своего рода философскую дезинвестицию. Когда ее принялись исследовать, не желая далее просто находить в ней одно из высочайших проявлений любви, ей прежде всего поставили в упрек коренной ее недостаток: здесь не было места отношениям удовольствия. Те препятствия, которые приходилось преодолевать, чтобы помыслить связь между этой формой любви и использованием aphrodisia, долгое время обусловливали высокую степень ее философской оценки. Они же отныне дают основание усматривать в любви к мальчикам склонность, привычку, предпочтение, которые, пожалуй, могут представлять традицию, но не определять стиль жизни, эстетику поведения и все качественное и формальное многообразие отношений к себе, к другим и к истине.

Диалоги Плутарха и Псевдо-Лукиана как раз и свидетельствуют о том, что любовь к мальчикам по-прежнему остается легитимной, но при этом переживает все более и более глубокий упадок в качестве живой темы стилистики существования.

1 ПЛУТАРХ

Плутархов Диалог о любви (Об Эроте) начинается и заканчивается под знаком брака. Вскоре после свадьбы Плутарх с женой совершили паломничество в Феспии*. Они хотели принести жертву богу и попросить его о благословении, так как между их семьями была ссора, а это считалось недобрым знаком. Здесь они попадают на диспут: несколько их друзей обеспокоены судьбой юного Вакхон по прозвищу "Красавец": должен ли этот соблазнительный эфеб жениться на некоей женщине, преследующей его своей любовью? Спор, перипетии, похищение... Диалог заканчивается на том, что все готовятся составить свадебную процессию новоявленных супругов и принести жертву благосклонному божеству. Действие разворачивается от одного брака к другому1.

При этом все происходит под знаком Эроса, во время Эротидий, празднеств, которые в Феспиях справляли каждые четыре года на пятый "в честь как Муз, так и Эрота"**. Именно у этого бога Плутарх хотел просить покровительства для свое-

_______________

* На самом деле, согласно тексту Плутарха, в Феспии Беотийские -- древнейший центр архаического и классического культов Эрота, где его почитали и в виде необделанного камня (см. Павсаний, IX, 27, 1), и в виде прекрасного эфеба, статуи которого были изваяны Праксителем и Лисиппом -- отправились "вскоре после женитьбы" родители Автобула, участника и, собственно, "рассказчика" диалога, о чем он и сообщает с самого начала; именно к отцу Автобула, расположившемуся на Геликоне, как к третейскому судье обратятся участники спора, составляющего основное содержание текста, и ему же Плутарх доверит представлять свою точку зрения. Таким образом, явное lapsus memoriae, допущенное Фуко, вполне объяснимо.-- Прим. ред.

1 Г. Мартин (Н. Martin. Plutarch's Etical Writings and Early Christian Literature/ed. by Н. D. Betz) замечает, что в диалоге нет четкой различения между гетеросексу-альной любовью и браком. Сравнивая диалог с Наставлениями супругам, Л. Гесслер (L. Qoesseler) отмечает связь, установленную Плутархом между ямос и эрос, и то новое, что он вносит в традиционный вопрос о браке.

** Феспии расположены у подножия Геликона, горы Муз.-- Прим. ред.

208

го брака, именно этого бога призывали рассудить столь спорное бракосочетание Вакхона и Исменодоры, а под конец установили, что он "радостно присутствует здесь и благосклонен к тому, что у нас происходит"1. Разумеется, Плутарх не упустил случай произнести весьма пространный панегирик Эроту и, воздав хвалу его божественности, древности, могуществу, щедрости, силе, благодаря которой он возвышает и увлекает вслед за собой души, тем самым причаститься культу божества вместе со всеми гражданами. "Эрос" и "Гамос", сила любви и супружеские узы в их соотношении и взаимосвязи -- такова тема диалога. Предназначение религиозных обрядов, послуживших ему обрамлением, ясна: мощь Эрота, которого просят стать покровителем супружеской четы, должна преодолеть вражду семей, уладить распрю между друзьями и обеспечить супругам счастливую жизнь. В теоретической части беседа соответствует этой благочестивой практике и обосновывает ее, доказывая, что брачный союз лучше всех прочих отношений приспособлен к восприятию Эротовой силы, для которой нет на свете более достойного места, нежели семейная пара.

История, послужившая поводом к беседе, и внешние перипетии, направляющие ее ход, изложены торжественно и иронично: "Вопрос, из которого возникли эти речи, по своей возвышенности требует трагического хора и сцены, и сама обстановка содержит в себе все начала драмы"2. Собственно говоря, перед нами пустячный комический эпизод. Вакхона, соблазнительного юношу, красивого и добродетельного, вожделеет некий эраст, Писий, а также вдова, много старше его, которой доверили подыскать ему достойную супругу. Она однако не нашла никого лучше себя и всерьез взялась за парня: преследует его, похищает и даже устраивает свадьбу под самым носом у Вакхонова воздыхателя, который поначалу впал было в ярость, но после смирился. Диалог начинается в тот момент, когда замыслы грозной вдовы уже открылись, но еще до того, как она решилась на насилие. Таким образом, мальчик по-прежнему мечется между двумя поклонниками и не знает, кого предпочесть. Поскольку он предоставил взрослым решать за него, те

______________

1 Плутарх. Об Эроте, 26, 771е.

2 Там же, 1, 749а.

209

избавляют его от необходимости выбора. Дискуссию открывают два поборника любви к мальчикам, Протоген и Писий, с одной стороны, и отстаивающие любовь к женщинам Антемион и Дафней,-- с другой. Спор разворачивается на глазах у Плутарха, который быстро отказывается от роли слушателя, берет инициативу в свои руки и "переводит разговор" на общую теорию любви. Между тем "протагонисты" диалога, вступившие в борьбу каждый за своего Эрота, покидают сцену, и беседу продолжают новые участники: Пемптид и, главным образом, Зевксипп; первый выдвигает материалистическую концепцию любви, второй отстаивает агрессивно-критическое представление о браке. Эти воззрения и вынужден опровергать Плутарх.

Здесь мы сталкиваемся с одной из наиболее замечательных черт диалога.

Его зачин представляет собой традиционную схему мифологических повествований и моральной казуистики -- перепутье. Какой путь избрать, что предпочесть: любовь к мальчикам или любовь к женщинам?.. На самом деле, собеседников занимает несколько иная проблема: если в платоновских текстах благородный мужской Эрот противостоит Эроту легкомысленному, переменчивому, плотскому, "пандемическому" (очевидно, речь идет о пристрастии к маленьким детям и незамужним девушкам)*, то у Плутарха выбирают между мальчиками, с одной

_______________

* Согласно Платону, природа Эрота двойственна сообразно природе соответствующей Афродиты: Урании ("Небесной") сопутствует Эрот небесный, а Пандемос ("Всенародной", "Пошлой" в отечественной традиции перевода) -- Эрот пошлый;

первый покровительствует любви к юношам и зрелым молодым людям (но не маленьким мальчикам); сфера второго -- менее достойная любовь к женщине, обеспечивающая продолжение рода, и предосудительная любовь к малолетним детям. Эрот Афродиты пошлой "способен на что угодно; это как раз та любовь, которой любят люди ничтожные. А такие люди любят во-первых, женщин не меньше, чем юношей; во-вторых, они любят своих любимых больше ради их тела, чем ради души, и, наконец, любят они тех, кто поглупее, заботясь только о том, чтобы добиться своего, и не задумываясь прекрасно ли это". Эрот же Афродиты небесной восходит к богине, которая, во-первых, "причастна только мужскому началу, но никак не к женскому", а во-вторых, "старше и чужда преступной дерзости". Одержимые такой любовью "обращаются к мужскому полу, отдавая предпочтение тому, что сильней от природы и наделено большим умом". Они верны и постоянны, поскольку любят "за высокие нравственные достоинства", причем не детей, а тех, "у кого уже обнаружился разум". Их любовь "очень ценна и для государства, и для отдельного человека, поскольку требует от любящего и от любимого великой заботы о нравственном совершенстве" (Платон.. Пир, 180с--185d.). Этот представление о двойственной природе Эрота Фуко называет "традиционным дуализмом".-- Прим. ред.

210

стороны, и браком -- с другой, как если бы только в его рамках возможна была близость с женщиной.

Еще один характерный элемент Плутархова диалога -- образ женщины, преследующей Вакхона. Все здесь весьма показательно: она намного старше мальчика, хотя все еще молода, богаче его, родовитей, опытнее, наконец1. Подобные истории не были в Греции редкостью; их распространению способствовал не только недостаток женщин, но и принятые брачные стратегии. И все же, отношение к такого рода союзам оставалось несколько неопределенным и настороженным: муж, уступавший жене и в возрасте, и в богатстве, оказывался в весьма сложном положении, поскольку превосходство супруга считалось основополагающим моментом матримониума. В текстах, затрагивающих проблемы брака, эти затруднения упоминаются довольно часто. Разумный правитель,-- говорит Плутарх в жизнеописании Солона,-- обнаружив в спальне богатой старухи юношу, "который от любовных отношений с ней жиреет, как куропатка", принудит его перейти к девушке, нуждающейся в муже2. И Писий не упускает случая напомнить о подобных опасениях сторонникам женитьбы Вакхона3. При всей своей обыденности это союз парадоксальный и рискованный, ведь интересы одной стороны и желания другой слишком уж разнятся, чтобы можно было надеяться на их счастливое и разумное сосуществование. Следовательно, брак, который навязывают Вакхону вместо педерастической любви,-- не просто не лучший, но и наименее удачный из всех возможных вариантов. Дискуссия, посвященная его оправданию, и завершающее ее торжество, только усиливают значение этого обстоятельства.

Остается уловить еще одну парадоксальную черту. Исменодора, пылкая вдова,-- это женщина, "приятная во всех отношениях": благонравная, "примерного образа жизни", она не навлекла на себя ни единого упрека, ее не коснулось злословие, никогда на ее дом не падало "подозрение в чем-либо дурном"4. Тем не менее она начинает без зазрения совести преследовать мальчика, которого взялась было женить на девушке, состояв-

_______________

1 Там же, 9, 764с.

2 Плутарх. Солон, 20, 8.

3 Плутарх. Об Эроте, 7, 752e--f.

4 Там же, 2, 749d и 11, 755d--e.

211

шей с ней в родстве. Однако, "слыша и говоря о нем много хорошего", наблюдая собственными глазами его красоту и достоинства, замечая, как "многие почтенные люди добиваются его дружбы", вдова сама в него влюбляется. Уверенная, что "Вакхон не прочь от брака", она решает не упустить его и однажды, выждав, когда он возвращается из палестры (ей туда было нельзя являться за ним вслед), с помощью нескольких друзей похищает своего подопечного. Известно, что такие "умыкания", отчасти действительные, а отчасти заранее согласованные с их "жертвами", были широко распространены если не в жизни, то уж точно в педерастической литературе. Множество мифологических сюжетов и исторических повествований строятся вокруг подобного рода сцен насилия. Упоминания об этом есть и в Любовных повествованиях, приписываемых Плутарху, и в Речах Максима Тирского, посвященных сократической любви1. Если же на такой приступ решается столь добродетельная особа, как Исменодора, значит, она "подверглась какому-то внушению свыше, превосходящему силу человеческого разума"... Итак, все эти черты (разница в возрасте, признанные достоинства, внимание к моральным качествам и доброму имени возлюбленного, инициатива в преследовании, неистовство божественного вдохновения) легко узнаваемы: в традиционной педерастической модели они характеризуют любителя мальчиков. Исменодора в описании Плутарха занимает место эраста. Следовательно, Вакхону приходится выбирать, собственно говоря, не между двумя в корне различными формами любви,-- с одной стороны, страсть, которая может возникнуть между прекрасным одаренным юношей и зрелым мужчиной, увлеченным красотой друга; с другой стороны, чувства, соединяющие мужа и жену в управлении патримонием и воспитании детей,-- но между двумя видами одной и той же любви, носителями которой могут выступать как мужчины, так и женщины. О том, что это единый тип отношений, определенно говорит и аргументация Плутарха в защиту брака с Исменодорой: никто,-- заявляет он,-- не бывает безначальным и вполне самостоятельным;

если "эфебом управляет гимнасиарх, юношей -- его поклонник, человеком зрелого возраста -- закон и стратег", то что удиви-

____________

1 Плутарх. Любовные повествования, 2, 772е; 3, 773f.

212

тельного, когда "благоразумная жена как старшая руководит жизнью молодого мужа, полезная ему своим жизненным опытом [toi phronein mallon] и милая любовью [toi philtin] и душевной склонностью?"1.

Как мы видим, предмет диалога смещается сразу в двух направлениях. Первый тематический сдвиг связан с самим ходом беседы: проблема выбора, который возлюбленный должен сделать между двумя любовниками, незаметно подменяется вопросом о предпочтительности одной из двух возможных форм любви, к мальчикам или к девочкам. Второе же смещение вызвано парадоксальным поворотом интриги, наделяющим отношения с женщиной тем же этическим потенциалом, что и отношения с мужчиной. Сквозь драматические перипетии диалога отчетливо проступает общий смысл: речь идет о необходимости выработать такую концепцию единой любви, которая бы не отвергала достоинств любви педерастической, но, напротив, включала бы их в более широкий и полный контекст, иначе говоря, в ту единственную форму, обеспечить которую в конечном счете, могут только отношения с женщиной, точнее, с супругой.

Можно, разумеется, воспринимать этот диалог как одно из тех широко распространенных риторических состязаний, в которых любовь к женщине и любовь к мальчикам противопоставляются затем лишь, чтобы определить победителя. Так истолкованный, он войдет в число наиболее пылких выступлений в защиту супружеской близости и брачных удовольствий;

вполне справедливо будет поставить его в один ряд со стоическими трактатами о браке -- у них много общих тем и формулировок. И все же главное здесь -- вовсе не поддержка брака или критика педерастии, но попытка уловить трансформацию древней Эротики. По сути дела, можно утверждать, что хотя ни прерывность, ни непреодолимость границы, ни отход от определяющих ценностей в практике aphrodisia и не получили признания, тем не менее разработка Эротики пошла по пути дуализма. Более того, этот дуализм в свою очередь был явлением двойственным и весьма сложным, поскольку, с одной стороны, .любовь "пошлая" (построенная преимущественно на половом акте) противопоставлялась любви благородной, чистой, возвы-

________________

1 Плутарх.. Об Эроте, 9, 754d.

213

шенной, "небесной" (в которой этот акт если не отменялся вовсе, то, по крайней мере, отступал в тень); с другой же стороны, отмечалась специфичность любви к мальчикам, устремления, форма, цели и следствия которой, если они действительно соответствовали истинной своей природе, считались отличными от тех, что присущи другим видам любви. Кроме того, эти два аспекта дуализма могли совмещаться, поскольку принято было считать, что "истинная" любовь к мальчикам чиста и свободна от "пошлой" жажды aphrodisia, возбуждающей и вожделение к женщине, и развратную тягу к мальчикам. Континуум сферы aphrodisia и бинарная структура Эротики,-- именно эта традиционная конфигурация ныне претерпевает изменения. Плутархов диалог свидетельствует о начале движения, которое завершится много позднее, когда сложится абсолютно унитарная концепция любви, в то время, как практику удовольствий рассечет строгая граница, отделяющая отношения между полами от однополых связей. Этот режим, подкрепленный унитарной концепцией сексуальности, позволяющей четко фиксировать диморфизм отношений и дифференцированную структуру желаний, в общем сохранился вплоть до наших дней.

Диалог Плутарха -- очевидная попытка выработать жестко организованную унитарную Эротику, четко ориентированную на модель отношений мужчина--женщина и даже муж--жена. В перспективе этой единой любви (которая полагается как таковая независимо от того, обращена ли она к женщинам или к мальчикам) педерастическая близость фактически оказывается дискредитированной, но строгая граница между гомо- и гетеросексуальным актами пока еще не проведена; это произойдет позднее. Все смысловые линии текста стремятся сойтись в точке такой эротической унификации. Она осуществляется и в ходе критической дискуссии ("двойственность" [Эрота]), и в .разработке единой теории (любви) и в ведении фундаментального понятия (Charts -- Харита, или "благость-и-склонность").

1. Изложение и критику традиционного "дуализма" можно представить достаточно кратко. Это воззрение явно отстаивают поборники любви к мальчикам. Впрочем, и Протоген, и Писий очень быстро покидают сцену, едва только мы узнаем о похищении Вакхона: время им отведено лишь для того, чтобы в по-

214

следний раз восславить дифференцированную Эротику, согласно которой любовь к мальчикам одновременно отличается от склонности к женщинам и превосходит ее в силу двух факторов: отношения каждого из этих видов любви к природе и роли удовольствия в обоих случаях.

Сторонники любви к мальчикам, разумеется, используют и широко известное давнее противопоставление искусственности женских ухищрений (благовония и наряды у одних, бритвы и притирания у самых бесстыдных) и естественности мальчиков, упражняющих тело в палестре1. Но главный их аргумент против любви к женщинам объявляет ее всего лишь естественной потребностью. "Женщина и мужчина,-- говорит Протоген,-- от природы нуждаются в даваемом ими друг другу удовлетворении", причем эта страсть подобна "влагаемому в нас природой влечению [orexix] к хлебу и другой пище" и необходима "для продолжения человеческого рода"; очевидно, что "отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился" сродни отношению "мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам" и столь же "далеко от Эрота, то есть любви"2. Естественность влечения к противоположному полу, конечно, еще не повод осуждать неизбежную практику плотской связи с женщиной, однако ценность поведения, в роде того, что повсеместно распространено в животном мире и основано на элементарной необходимости, несомненно, заметно понижается. Протоген упоминает о естественном характере отношений с женщиной затем, чтобы подчеркнуть их несовершенство и оттенить преимущества отграниченной от них любви к мальчикам, которая презирает необходимость и метит намного выше. Он так и не объясняет, чем же в его представлении является эта сверхприродная Любовь:

ведь Плутарх обращается к платонической тематике постольку, поскольку хочет интегрировать ее, назло любителям мальчиков, в унитарную концепцию любви.

Второе различие обусловлено ролью удовольствий. Страсть к женщинам неотделима от них; любовь же к мальчикам, напротив, противоречит своей сущности, если не отвергает удо-

_______________

1 Там же, 4, 751а, б, 752в.

2 Там же, 4, 750с--d.

215

вольствий. Аргументы Протогена и Писия приводят в защиту этого тезиса можно считать стоическими. Действительно, отношения с женщинами "необходимы для продолжения человеческого рода", но природа, устраивая их, соединила удовольствие с половым актом. По этой причине "влечение", или "тяга", (orexix, horme), требующее от нас "удовлетворения", всегда готово стать "яростным" и "неудержимым", обратившись таким образом в "желание" (epithumia). Итак, к женщине, объекту вполне естественному, нас может привести, с одной стороны, "влечение", душевное движение, присущее нам "от природы", разумное, нацеленное на рождение потомства, призванное доставлять преходящие плотские удовольствия и удовлетворять потребности, а с другой стороны "желание", движение неистовое и по своей сути беззаконное, цель которого -- "наслаждение и удовлетворение"1. Очевидно, что ни первое, ни второе не имеет касательства к истинному Эроту: первое, потому что естественно и присуще животным; второе, потому что выходит за разумные пределы и привязывает душу к физическим наслаждениям.

Итак, из отношений между мужчиной и женщиной можно исключить самое возможность Эрота. "У истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем",-- заявляет Протоген2, и эти слова поклонники мальчиков толкуют двояко: сексуальное желание, ради "полового удовлетворения" как бы низводящее "гинекей до Киносарга"*, не может быть признано соприродным любви;

с другой стороны, "честным женщинам не подобает ни влюбляться, ни быть предметом влюбленности", иначе говоря, выступать в роли любящих или любимых (eran, erastai)3. Следовательно, возможна лишь одна истинная любовь -- к мальчикам:

в ней отсутствуют недостойные удовольствие, она всегда обязывает к дружбе, которая неотъемлема от добродетели; более

_____________

1 Там же, 4, 750d--e.

2 Там же, 4, 750с.

* Киносарг (Белая собака) -- святилище Геракла близ Афин -- в устах Плутарха (точнее, Протогена, которому принадлежит данная реплика) символизирует развращенность и блуд: во-первых, здесь находился гимнасий для незаконорожденных детей афинских граждан; во-вторых (что важнее), в гимнасии этом учил Антисфен, и традиция (Диоген Лаэртский, Гесихий, Суда) единодушно связывает с ним имя школы киников.-- Прим. ред.

3 Там же, 6, 752b--c.

216

того, "Эрот, утратив ожидание дружбы, не желает оставаться прежним и ублажать цветущую молодость, раз она не воздает ему душевным расположением, основанием для дружбы и добродетели"1.

Но эта традиционная аргументация получает достойный отпор: Дафней разоблачает педерастическое лицемерие. Любителю мальчиков хотелось бы считаться философом и мудрецом, точно не плакал Ахилл, вспоминая бедра Патрокла, а Солон не воспевал сладость "бедер и уст" цветущих юношей; несомненно, он только ждет удобного случая: ведь ночью, когда все спят, "сладка добыча, если страж глаза сомкнул". Мы сталкиваемся с дилеммой: либо aphrodisia несовместны с дружбой и любовью, и тогда любители мальчиков, которые украдкой наслаждаются вожделенным телом, утратили достоинство любви;

либо следует признать, что физические удовольствия присущи и дружбе и любви, и в этом случае незачем исключать из них отношений с женщинами. Но Дафней на этом не останавливается. Он вспоминает также о другой важной альтернативе поведению любовников и их стремлению испытать наслаждение:

если эромен добродетелен, то нельзя получить удовольствия, не прибегнув к насилию; если же он доступен, то приходится признать его существом женоподобным2. Выходит, нет нужды понапрасну искать в склонности к мальчикам самую лучшую модель всякой любви; скорее уж здесь нечто в роде позднего ребенка, появившегося на свет "как бы у престарелых родителей": это дитя "незаконного и темного происхождения" "воздвигает гонение на законного и старшего Эрота"3. По крайней мере, утверждает Дафней, любовь к мальчикам и любовь к женщинам "происходит от одного и того же Эрота"4.

Но настоящая разработка общей теории любви развернется после ухода первых противников,-- точно для того, чтобы достичь главной цели беседы, необходимо было прежде устранить это столь хорошо знакомое разногласие. До сих пор, замечает Пемптид, спор касался частных вопросов; теперь время направить его на общие темы.

_______________

1 Там же, 4, 750е.

2 Там же, б, 751d--e.

3 Там же, б, 751f.

4 Там же, 5, 751е.

217