Часть 1.

Кузанский Н.

О видении бога. 1452.

Николай Кузанский. Сочинения в 2-х т. Т.2: - М. :Мысль, 1980. - 471 с. - (Филос.

наследие). - С.33-94.

О ВИДЕНИИ БОГА

Возлюбленные братья! Покажу вам наконец, как обещал раньше, легкий путь 1 к таинственному богословию. Зная, что вас ведет ревность божия, я считаю вас достойными его драгоценных и изобильных сокровищ и прошу Всемогущего ниспослать мне дар слова свыше, потому что только он сам может показать себя; тогда я смогу понятно для вас рассказать о чудесах, открывающихся превыше всякого чувственного, рассудочного и интеллектуального видения.

Но попытаюсь ввести вас в священную темноту с помощью простейшего и общеизвестнейшего примера. Потом, когда вы проникнете туда и ощутите среди мрака присутствие неприступного света, пусть каждый по-своему способом, какой ему пошлет бог, неустанно пытается приблизиться к нему и здесь на земле сладостно предвкусить тот пир вечного счастья, на который мы званы Словом жизни через Евангелие вечно благословенного Христа.

Предисловие

Если я, человек, собрался вести вас к божественному, то это можно сделать только посредством уподоблений. Но среди человеческих произведений я не нашел более удачного для нашей цели образа Всевидящего, чем лик, тонким живописным искусством нарисованный так, что он будто бы смотрит сразу на все вокруг. Таких есть много, и прекрасных, - лучник на площади в Нюрнберге, картина превосходного живописца Рогира в брюссельской ратуше, другая в Кобленце в моей капелле св. Вероники, в бриксенском замке изображение ангела с оружием церкви и многие

35

другие в разных местах. Но вам нужно для практического руководства такое изображение, которое можно было бы всегда видеть, и поэтому посылаю вам картину, какую смог достать, со всевидящим ликом. Назову ее иконой (iconam) бога. Укрепите ее где-нибудь, скажем на северной стене, встаньте все на равном расстоянии от нее, вглядитесь - и каждый из вас убедится, что, с какого места на нее ни смотреть, она глядит как бы только на одного тебя, и брату, стоящему на востоке, лик кажется глядящим на восток, стоящему на юге - на юг, на западе - на запад. Прежде всего вас должно будет удивить, как это может быть, что взгляд обращен на всех и на каждого: воображение стоящего на востоке никак не постигает, чтобы взгляд иконы был обращен еще и в другую сторону, восточную или южную. Потом пусть брат, стоявший на востоке, встанет на западе и увидит, что взор устремлен на него на западе так же, как раньше на востоке; зная, что сама икона неподвижна и неизменна, он удивится этому изменению неизменного взора. Даже если он будет переходить с востока на запад, не сводя глаз с иконы, он все равно увидит, что взгляд иконы переходит вместе с ним; перейдет ли он обратно с запада на восток, взор его тоже не покинет. И будет удивительно, что взор движется, не двигаясь, и воображение опять не сможет постичь, что взор движется и вместе с идущим тебе в противоположном направлении навстречу. Только когда, желая убедиться в этом, брат попросит другого брата, глядя на икону, перейти от востока к западу, пока сам переходит с запада на восток, и спросит его, идущего навстречу, переходит ли взор иконы вместе с ним, и услышит, что совершенно так же взор движется и в противоположном направлении, он поверит; а если не поверит, не поймет, что такое возможно. Так, веря сообщениям, он узнает, что взгляд иконы не оставляет никого, даже движущихся в противоположных направлениях, и убедится, что неподвижный взор движется к востоку так, что вместе движется и к западу, и к югу так, что вместе и к северу, и в направлении какого-то одного места так, что вместе и ко всем сразу, и следит за одним движением так, что и за всеми одновременно. А подумав о том, что этот взор никого не оставляет, он поймет, что за каждым икона так же пристально смотрит, как за ним

36

одним, не способным и представить кого-то другого предметом такой же точно пристальной заботы; и поймет тогда, что тщательнейшая забота [бога] о малейшем творении ничуть не меньше, чем о величайшем и о Вселенной в целом.

Через такую вот чувственную кажимость (apparentia), любезные братья, словно через некое упражнение в благочестии, я предполагаю подвести вас к таинственному богословию. Начну с трех полезных для дела замечаний.

1. О том, что эта кажимость во всесовершенном боге есть совершенная истина

Прежде всего, считаю необходимым заранее предполагать, что любая кажимость, какую мы можем наблюдать на нашей иконе бога, будет истиннее в истинном взоре бога. В самом деле, бог, вершина всякого совершенства и величие, превосходящее всякий помысел, потому и именуется JeoV 2 что все видит. Если нарисованные глаза могут казаться глядящими на все и на каждое, то, поскольку такое приличествует совершенству зрения, истина должна в не меньшей мере обладать таким свойством на самом деле, чем наша икона с ее кажимостью - кажущимся образом. Зная, что у одного из нас зрение острее, чем у другого, что один едва различает близкое, другой видит далекое и один высматривает цель медленно, другой быстрее, мы никак не можем сомневаться, что абсолютное зрение, от которого всякое зрение у всех видящих, превосходит всякую остроту, всякую быстроту и силу всех как действительно что бы то ни было видящих, так и могущих увидеть. Задумавшись об абсолютном зрении, которое я отделяю умом от всех и всяческих органов зрения, и сообразив, что это абсолютное зрение в своем конкретном бытии, как оно присуще разным видящим, привязано к времени и сторонам света, к условиям отдельных предметов и так далее, тогда как, наоборот, в своей абсолютности это зрение от всех таких обстоятельств отрешено и освобождено, я начинаю прекрасно понимать, что сущности зрения вовсе не обязательно принадлежит поочередность и неодинаковость видения, пускай в своей конкретной ограниченности каждое зрение и неспособно, обратившись к одному,

==37

видеть другое или абсолютно все. А бог - он поистине безграничное зрение, и мы в своем интеллекте должны представлять его ничуть не меньшим, чем абсолютное зрение, а наоборот, чем-то безмерно большим! Поэтому кажущееся всевидение нашей иконы далеко еще не достигает высоты всепревосходящего божественного зрения. Во всяком случае, нечего сомневаться, что кажимость, какую являет изображение, недостижимо поднимается и становится бытием в абсолютном зрении.

2. О том, что абсолютное видение охватывает все способы видения

Вспомни потом, как колеблется зрение у видящих от разнообразия их ограниченной конкретности. Наше зрение зависит от состояний и органа зрения, и души; человек смотрит то любовно и радостно, то скорбно я гневно, то по-детски, то мужественно, то со старческой важностью. Но зрение, свободное от всякой ограниченности, как точнейшая мера и истиннейший прообраз всевозможных зрений вместе и сразу вбирает в себя все способы видения и каждый в отдельности, ведь без абсолютного зрения не может быть конкретно ограниченного. Абсолютное зрение свернуто заключает в себе все способы видения, причем все так, что и каждый в отдельности, но от всякого разнообразия остается совершенно свободным: в абсолютном зрении все способы его конкретизации существуют без ограничения и всякое ограничение зрения коренится в абсолютном, потому что абсолютное - это ограничение ограничений, неограниченное ограничение, где простейшее ограничение совпадает с абсолютным. А без такого ограничения нет ничего конкретного, так что абсолютное видение присутствует во всяком зрении, поскольку всякое зрение им конкретизуется и без него совершенно не может существовать.

3. Все, что ни говорится о боге, реально не различно

Заметь себе, соответственно, что все говоримое о боге реально из-за высшей простоты бога различаться не может, хотя мы все на новых и новых основаниях даем богу все новые и новые наименования. Как абсо-

==38

лютное основание бог свертывает в себе все основания любых мыслимых оснований. Поэтому хотя мы приписываем богу зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, чувство, рассудок, интеллект и подобное на основании разных значений именующих его слов, однако зрение не отличается в нем от слуха, вкушения, обоняния, осязания, чувства и понимания. Из-за этого говорится, что вся теология сводится к кругу3 поскольку один атрибут оказывается истинным предикатом всякого другого: и обладание у бога есть бытие, и его движение есть постоянство, и бег - покой, и так далее в отношении всех атрибутов. Мы, правда, на разных основаниях приписываем ему движение и постоянство, однако он - то абсолютное основание, в котором всякое различие есть единство и всякое разнообразие есть тождество, так что различие оснований, которое в нашем понимании различия отлично от тождества, в боге существовать не может.

4. О том, что видение бога именуется промыслом, благодатью и вечной жизнью

Теперь подойди, монах и созерцатель, к нашей иконе бога и сперва встань на восток от нее, потом на юг и, наконец, на запад. Взгляд иконы одинаково следит за тобой отовсюду, не оставляя тебя, куда бы ты ни пошел, и в тебе пробуждается раздумье, приходят нежданные мысли, и ты говоришь: господи, здесь, в этом твоем изображении, я вижу и осязаемо переживаю твой промысел; ведь если ты не оставляешь меня, ничтожнейшего из всех, то ты никогда не оставишь никого! Ты так же присутствуешь во всем и в каждом, как во всем и в каждом присутствует бытие, без которого ничего не может быть, причем ты, абсолютное бытие всего, присутствуешь в каждом так, словно ни о ком другом у тебя и заботы нет. Из-за этого и выходит, что нет вещи, которая не предпочитала бы своего бытия другим и свой образ существования - образам существования всех других, настолько опекая это свое бытие, что скорее даст пойти в погибель всякому другому бытию, чем собственному: это ты, господи, так смотришь за каждым существованием, что ни по чему в своем бытии оно и представить не может, чтобы у тебя была еще какая-то забота, кроме одного лишь его

==39

наибольшего благополучия, будучи уверено, что все существующее только для того и существует, чтобы служить наивысшему благу его, единственного, раз ты за ним смотришь. И никак, никаким воображением ты, господи, не даешь мне представить, что ты любишь что-то другое больше, чем меня, потому что ведь одного лишь меня никогда не оставляет твой взор, а поскольку где глаз, там и любовь, то я и убеждаюсь в твоей любви ко мне, раз глаза твои всегда пристально смотрят на меня, твоего малого раба.

Твое видение есть любовь, господи, и, как твой взгляд внимательнейше следит за мной, никогда от меня не отвращаясь, так и твоя любовь; а раз твоя любовь всегда со мной, причем любовь твоя - не иная, чем ты сам, любящий меня, то, значит, и ты, господи, всегда со мной. Ты не оставляешь меня, господи, ты повсюду хранишь меня, тщательнейше заботясь обо мне. Твое бытие, господи, не покидает моего бытия; я постольку есть, поскольку ты со мной. Но твое бытие есть твой взгляд, и поэтому я существую, поскольку ты на меня смотришь, а если отвернешься от меня, мое существование сразу прекратится. Впрочем, я знаю, что твой взор есть та высшая благость, которая не может не сообщать себя всякому способному вместить, и поэтому ты никогда не сможешь меня оставить, пока я способен тебя принимать. Мое дело поэтому всегда стараться вместить тебя больше и больше, а я знаю, что способность вместить, дающая единение с тобой, есть подобие тебе; неспособность вместить бывает от неподобия, так что, если в меру всей моей возможности я сделаю себя подобным твоей благости, соразмерно степени подобия я буду способен вместить твою истину 4 .Ты, господи, дал мне бытие, и такое, что оно само может постоянно делать себя все более способным вместить твою благодать и благость. Эта сила, которая у меня от тебя и в которой я имею живой образ твоей всемогущей силы, есть свободная воля (libera voluntas). Ею я могу или расширять, или ограничивать способность вместить твою благодать -расширять через верность твоему образу, пытаясь быть добрым, потому что ты добр, пытаясь быть праведным, потому что ты праведен, пытаясь быть милостивым, потому что ты милостив, обращая все свои порывы только к тебе, потому что весь твой порыв обращен

К оглавлению

==40

только ко мне, неотрывно глядя только на тебя и никогда не отвращая от тебя очи ума, потому что ты обнимаешь меня своим неотступным видением, посвящая одному тебе свою любовь, потому что ты, сама любовь, одному мне посвящен.

И что такое жизнь моя, господи, если не те объятия, которыми любовно охватила меня сладость твоего избрания? Я бесконечно люблю свою жизнь, потому что ты сладость моей жизни. И вот, словно в зеркале и символе 5 я созерцаю в иконе вечную жизнь: она то блаженное видение, которым ты неустанно вглядываешься в глубины моей души, и это твое видение есть по что иное как животворчество, не что иное как постоянный дар твоей сладостной любви, постоянное воспламенение моей любви к тебе, разожженной этим даром, и питание этим пламенем, и разгорание желаний от этой пищи, и упоение росой блаженства среди пламени, и приникание в этом питье к источнику жизни, и возрастание в нем, и обретение вечности, и приобщение к твоему бессмертию, и получение в дар недостижимой славы вышнего и величайшего царства, и участие в том наследии, которое принадлежит только сыну, и вступление в обладание вечным счастьем. Здесь источник всех наслаждений, каких только можно желать. Ничего лучшего не только человек или ангел не могут помыслить; ничего лучшего и не может быть никаким способом бытия: ведь это сама абсолютная максимальность всякого разумного желания, больше которой не может быть.

5. О том, как видение есть вкушение, искание, милосердие и действие

Как велико изобилие твоей сладости, которую ты хранишь для боящихся тебя! В тебе сокровище неисчерпаемой, возвышающей радость; ведь вкушать твою сладость значит на деле, осязаемо познавать блаженство всего желанного в его источнике, значит прикасаться к основанию всего, чего только можно хотеть, постигая твою премудрость. И видеть абсолютное основание, основание всего, есть то же самое, что вкушать тебя всем существом, потому что ты сама сладость бытия, жизни и ума.

==41

Что такое твое видение, господи, когда ты смотришь на меня любящим взором, как не видение тебя мною? Глядя на меня, ты, бог сокрытый, даешь мне видеть тебя. Человек может тебя видеть лишь настолько, насколько ты дашь ему тебя видеть, и видение тебя есть не что иное, как видение тобой видящего тебя. На этом твоем образе я вижу, как готов ты, господи, показать свое лицо всем ищущим тебя: никогда не закрываешь глаз, никогда не отворачиваешься, и, хоть я отворачиваюсь от тебя, когда полностью поглощен чем-то другим, ты все равно не меняешься в своем взоре. Если ты не смотришь на меня очами благодати, причина тому я сам, потому что сам проложил между нами разделение, отвернувшись от тебя и обратившись к чему-то другому, что тебе предпочел. Но даже и здесь ты ничуть не отвращаешься от меня; твое милосердие следует за мной, ожидая, не захочу ли я когда-нибудь снова обратиться к тебе и снова вместить твою благодать: если ты па меня не смотришь, это потому, что я не смотрю на тебя, но отвергаю тебя и пренебрегаю тобой.

О бесконечная милость, как несчастен всякий грешник, оставляющий тебя, источник жизни, и ищущий тебя не в тебе, а в том, что само по себе ничто и осталось бы ничем, если бы ты не вызвал его из ничто! Как безнадежен тот, кто ищет тебя, - ведь ты и есть всякое благо, - но в своем искании отступает от тебя и отворачивает глаза! В самом деле, всякий ищущий ищет только благо, и всякий, кто ищет благо, но отступает от тебя, отступает от того, что ищет. Всякий грешник блуждает вдали от тебя. Но стоит ему обратиться к тебе, ты без промедления предстаешь ему, и он еще не взглянет на тебя, как ты уже с отцовской любовью устремляешь на него очи твоего милосердия. И твое милосердие есть не что иное, как твое видение. Поэтому милосердие твое следует за каждым человеком всю его жизнь, куда бы он ни пошел, как взор твой никого не оставляет; пока человек жив, ты не перестанешь следовать за ним и мягким внутренним советом побуждать его, чтобы он оставлю свои блуждания и обратился к тебе для счастливой жизни.

Ты, господи, спутник в моих странствиях; куда я ни направлюсь, твой взор неотрывно следует за мной.

==42

Но ведь твое видение есть твое движение. Значит, ты движешься вместе со мной и никогда не перестаешь двигаться, пока движусь я. Если я недвижим, и ты со мной, если поднимаюсь, ты поднимаешься, если нисхожу, ты нисходишь. Куда я ни обращусь, ты при мне, и во время скорби ты не оставляешь меня. Когда бы я ни призвал тебя, ты рядом, потому что мой зов есть мое обращение к тебе; ты не можешь покинуть того, кто обращается к тебе, да и никто не может к тебе обратиться без того, чтобы ты еще раньше уже не был рядом: ты со мной еще раньше, чем я к тебе обращусь; ведь не будь ты рядом и не напоминай мне о себе, как бы я мог обратиться к тебе, неведомому, раз я совершенно ничего сам о тебе знать не могу?

Ты мой всевидящий бог, но твое видение есть действие; значит, ты же все и делаешь! Так что не нам, господи, не нам, но твоему великому имени, JeoV, я пою вечную славу; все, что у меня есть, даешь ты, да и удержать данное тобой я не смог бы, если бы ты сам меня не хранил. Ты подаешь мне все; ты господь могучий и милостивый, потому что все даришь; ты служитель, потому что все предлагаешь; ты попечитель, ты заботливый хранитель и защитник. И все это ты делаешь одним своим простейшим взглядом, вовеки благословенный.

6. О видении лица

Когда я, боже мой, подолгу вглядываюсь в твой лик, мне кажется, что и ты начинаешь пристальнее устремлять на меня острие твоего взора. И под действием твоего взгляда во мне складывается убеждение, что этот образ твоего лица потому изображен здесь таким вот чувственным образом, что нельзя нарисовать лицо без красок, а красок нет без количественности; но не телесными глазами, глядящими на твою икону, а духовными и умными я вижу невидимую истину твоего лица, присутствующую здесь в ограниченном смутном знаке. Это твое истинное лицо свободно от любых ограничений, оно не такое-то по количеству и по качеству, оно вне времени и пространства: оно - абсолютная форма, лицо всех лиц. Но стоит мне задуматься о том, что твое лицо есть истина и точнейшая мера всех лиц, как изумление охватывает

==43

меня. В самом деле, твое лицо, в котором истина всех лиц, не количественно; значит, оно не больше и но меньше любого лица, но и не подобно никакому лицу, потому что не количественно, а абсолютно и всепревознесено! В нем истина, которая есть равенство, отрешенное от всякого количества. Так я начинаю понимать, что твой лик, господи, предшествует любому и каждому лицу как прообраз и истина всех лиц, и все лица - изображения твоего неопределимого и неприобщимого лица, так что всякое лицо, способное вглядеться в твое лицо, ничего не видит иного или отличного от себя, потому что видит свою истину; а истина прообраза не может быть другой или разной, ведь инаковость и различие привходят в изображение только потому, что оно не есть сам по себе прообраз. Когда я смотрю на нарисованный лик с востока, кажется, что и его взор обращен на восток; когда смотрю с запада - то же самое, и как я ни изменяю положение своего лица, он все равно обращен ко мне. Точно так же и твое лицо обращено ко всем глядящим на тебя лицам.

Взор твой есть твое лицо, господи, и кто глядит на тебя с любовью в лице, найдет, что и твое лицо неизменно обращено к нему с любовью. Чем любовное будет он стремиться глядеть на тебя, тем больше найдет любви в твоем лице. Кто смотрит на тебя гневно, найдет и твое лицо таким же. Кто смотрит на тебя с весельем, и твое лицо найдет таким же веселым, как лицо глядящего. Как наш телесный глаз, глядя на все через красное стекло, считает красным все, что видит, а если через зеленое, то зеленым, так всякое око ума, замутненное ограниченностью и страстью, судит о тебе сообразно свойствам своей ограниченности и страстной одержимости. Человек может судить только по-человечески. Когда человек приписывает тебе лицо, он поэтому не ищет его вне пределов человеческого вида, потому что его суждение ограничено рамками человеческой природы и не выходит за пределы его конкретного состояния. Так, если бы лев приписал тебе лицо, то считал бы его лицом льва, бык - лицом быка, орел - лицом орла. Как дивно твое лицо, господи! Юноша захочет его вообразить - представит юношеским, муж - мужским, старец - старческим. Кто в силах осмыслить единый истиннейший и точнейший

==44

прообраз всех лиц - так всех, что и каждого, и с таким совершенством каждого, что как бы уже и никакого другого? Придется вырваться за пределы всех мыслимых форм лица и всех образов, а как представить лицо, выйдя за пределы всех лиц, всех подобий любых лиц, всех образов и всех представлений, какие можно составить себе о лицах, за пределы всякого благолепия и всякой красоты каких угодно лиц? До тех пор пока желающий видеть твое лицо держится каких-то представлений о нем, он далек от твоего лица: любое представление о лице не достигает твоего лица, господи, и любая красота, какую только можно помыслить, меньше красоты твоего лица. Во всех лицах есть красота, но они не суть сама красота, твое же лицо, господи, прекрасно, и это свойство есть вместе и само его бытие: оно - сама абсолютная красота, форма, дающая бытие всякой прекрасной форме. О великолепное лицо, восхищаться которым не устанут все, кому дано его созерцать! Во всех лицах лицо лиц является прикровенно и загадочно, открыто же его не увидеть, пока мы не войдем, поднявшись выше всех лиц, в некое потаенное и заповедное молчание, где ничего не остается от знания и понятия лица. Этот мрак, это облако, этот сумрак, или это незнание, в которые вступает ищущий твое лицо, вырвавшись за пределы всякого знания и представления, есть предел, ниже которого твое лицо можно видеть лишь прикровенно. Сам же мрак открывает, что в нем твое лицо возвышается над всеми покровами.

Так, когда наш глаз ищет увидеть солнечный свет, это лицо солнца, он рассматривает его сперва как бы под покровами в планетах, в красках и во всем, что причастно его свету, но когда хочет видеть его без покровов, то старается выйти за пределы всякого видимого света, потому что всякий такой свет меньше того который он ищет. Он ищет увидеть свет, смотреть на который не в силах и поэтому знает, что, пока видит что-то, все это не то, что он ищет, и ему надо поэтому подняться над всяким видимым светом. Но если подняться над всяким светом, то придется войти в нечто такое, что лишено всякого видимого света и есть поэтому для глаза как бы мрак! И когда глаз - в этом ослепляющем мраке, он, зная, что он во мраке, знает, что подступил к лицу солнца, ведь этот мрак окуты-

==45

вает зрение из-за чрезмерности солнечного света, и зрению становится тем яснее, что во мраке сияет невидимый свет, чем больше этот мрак. Вижу, господи, что только так, а не иначе можно приступить к неприступному свету, красоте и блеску твоего лица, когда оно открывается мне.

7. Каков плод видения лица и как его иметь

Так велика сладость, которой ты, господи, питаешь мою душу, что она всеми силами стремится помочь себе опытом здешнего мира и внушаемыми тобой прекрасными уподоблениями. И вот, зная, что ты - сила, или начало, откуда все, и твое лицо - та сила и начало, откуда все лица берут все, что они суть, я гляжу на стоящее передо мной большое и высокое ореховое дерево и пытаюсь увидеть его начало. Я вижу телесными глазами, какое оно огромное, раскидистое, зеленое, отягощенное ветвями, листвой и орехами. Потом умным оком я вижу, что то же дерево пребывало в своем семени не так, как я сейчас его разглядываю, а виртуально; я обращаю внимание на дивную силу того семени, в котором было заключено целиком и это дерево, и все его орехи, и вся сила орехового семени, и в силе семян все ореховые деревья. И я понимаю, что эта сила не может развернуться целиком ни за какое время, отмеренное небесным движением, но что все равно она ограниченна, потому что имеет область своего действия только внутри вида ореховых деревьев, то есть хотя в семени я вижу дерево, однако это начало дерева все еще ограничено по своей силе. Потом я начинаю рассматривать семенную силу всех деревьев различных видов, не ограниченную никаким отдельным видом, и в этих семенах тоже вижу виртуальное присутствие всех мыслимых деревьев. Однако если я захочу увидеть абсолютную силу всех сил, силу-начало, дающую силу всем семенам, то я должен буду выйти за пределы всякой известной и мыслимой семенной силы и проникнуть в то незнание, где не остается уже никаких признаков ни силы, ни крепости семени; там, во мраке, я найду невероятную силу, с которой даже близко не сравнится никакая мыслимая [представимая] сила. В ней начало, дающее бытие всякой силе, и семенной, и не семенной. Эта абсо-

==46

лютная и всепревосходящая сила дает всякой семенной силе способность виртуально свертывать в себе дерево вместе со всем, что требуется для бытия чувственного дерева и что вытекает из бытия дерева; то есть в ней начало и причина, несущая в себе свернуто и абсолютно как причина все, что она дает своему следствию. Таким путем я вижу, что абсолютная сила - лицо, или прообраз, всякого лица всех деревьев и любого дерева; в ней ореховое дерево пребывает не как в своей ограниченной семенной силе, а как в причине и создательнице этой семенной силы. Дерево, вижу я, есть некое развертывание семенной силы, а семя - некое развертывание той всемогущей силы. Я вижу еще, что, как дерево в семени не дерево, а сила семени и сила семени есть то, откуда развертывается дерево, так что в дереве не найти ничего, не происходящего из силы семени, так сила семени в своей причине, силе сил, есть не семенная, а абсолютная сила. Стало быть, дерево в тебе, боге моем, есть сам ты, бог мой, и в тебе истина и прообраз его бытия; равным образом и семя дерева в тебе есть истина и прообраз самого себя, то есть прообраз и дерева, и семени. Ты истина и прообраз. Ограниченная сила семени есть сила видовой природы, ограниченная пределами вида и пребывающая в семени как конкретное начало. Но ты, мой боже, абсолютная сила и потому природа всех природ.

Куда ты привел меня, господи? Я вижу теперь, что твое абсолютное лицо есть природное лицо всякой природы, лицо, в котором абсолютная бытийность всякого бытия, искусство и знание всего, что можно познать. Кто удостоится видеть твое лицо, тому поэтому все открыто и ничто для него не остается тайной - он все знает. Все есть у того, у кого есть ты; все есть у того, кто тебя видит: ведь всякий видящий тебя имеет тебя; никто не может приступить к тебе, потому что ты неприступен, и никто не вместит тебя, если ты не даруешь себя. Как же я владею тобой, господи, если я недостоин даже появиться перед твоим лицом? Как до тебя, совершенно неприступного, доходит моя молитва? Как мне молить тебя? Ведь нет ничего нелепее, чем просить у тебя в дар тебя самого, когда тобой полно все во всем. И как ты подаришь мне себя, не подарив мне вместе небо, землю и все, что в них? Да

==47

что я говорю - как ты подаришь мне себя, не подарив мне заодно и меня самого?

И когда я умолкаю так в созерцательном молчании, ты, господи, в глубине моего сердца отвечаешь и говоришь: <Принадлежи себе, и я буду принадлежать тебе>. О господи, сладость всего желанного, ты дал мне свободу принадлежать самому себе, если я захочу. Ты будешь моим, лишь когда я стану самим собой. Ты требуешь моей свободы, раз не можешь быть моим, пока я сам не буду принадлежать себе; и, предоставив это моей свободе, ты не понуждаешь меня, а ждешь, когда я решусь быть самим собой. Так что за мной дело стало, не за тобой, господи, не ограничивающий свою беспредельную благость, а щедро изливающий ее всем, способным вместить; и твоя благость есть ты сам. Но как мне стать самим собой, если ты, господи, не научишь меня? Впрочем, ты учишь меня подчинять чувства главенству разума: когда чувство служит разуму, я принадлежу сам себе; а разумом правишь только ты, господи, Слово и разум всякого разума. Стало быть, если я буду слушать твое слово, не перестающее говорить во мне и постоянно сияющее в моем разуме, то буду свободно владеть собой и перестану служить греху; ты будешь принадлежать мне и дашь видеть свое лицо мне во спасение. Благословен ты, боже, в дарах твоих! Ты один способен утешить и возвысить мою душу, дав ей надежду достичь тебя и обладать тобой как твоим же собственным даром, бесконечным сокровищем всего, о чем можно мечтать.

8. О том, что видеть для бога значит любить, основывать, читать и хранить в себе все

Не успокаивается мое сердце, господи, потому что любовь к тебе зажгла его таким желанием, что теперь оно может успокоиться только в тебе. Я начал говорить молитву господню, и ты вдохнул в меня желание понять, почему ты Отец наш. Твое видение есть твоя любовь; твой взор есть твое отцовство, которое по-отечески обнимает нас всех. Мы говорим: <Отче наш>; ты - Отец всех и каждого, потому что каждый говорит, что ты Отец наш; твоя отцовская любовь включает всех сыновей и каждого сына. Отец любит всех

==48

так, что вместо и каждого, ведь он их общий отец потому, что отец каждого; он так любит каждого из сыновей, что каждый считает себя любимым сыном.

Если ты Отец, и наш Отец, то мы твои сыны. Но отцовская любовь опережает сыновнюю. Пока мы, твои сыны сыновне смотрим на тебя, ты не сводишь с нас своего отеческого взора. Ты как отец обеспечиваешь нас, окружая нас отеческой заботой. Твое видение есть заботливый промысел. Если же мы, твои сыны, отрекаемся от тебя как от Отца, то перестаем быть сынами. Мы тогда уже не свободные сыны в своей власти, а уходим в отдаленную область, разлучаясь с тобой, и там терпим тяжкое рабство под противным тебе, богу нашему, князем. И все равно ты наш Отец, и хотя в силу дарованной нам свободы - ведь мы твои сыны, а это и есть свобода - ты допускаешь нас блуждать и расточать нашу свободу, наше лучшее достояние, следуя извращенным чувственным страстям, все равно ты ни на шаг не отходишь от нас, с неустанной заботой нам сопутствуя. Ты говоришь с нами в нашей глубине и зовешь нас вернуться к тебе, неизменно готовый, как прежде, смотреть на нас отеческим взором, если, возвратившись к тебе, мы обратимся. Милостивый боже, посмотри на меня! Уязвленный, из несчастного рабства, где среди мерзостной грязи прислуживал свиньям и истомился голодом, я возвращаюсь теперь, чтобы довольствоваться любой пищей в твоем доме.

Питай меня своим взором, господи, и учи. Дай мне уразуметь, что твой взор видит всякий видящий взор и все видимое, всякое действие видения, всякую силу видения, всякую видимую силу и всякое возникающее из них видение так, что твое видение есть вместе и причинное основание всего этого. Ты все видишь - и этим даешь всему основание.

Учи меня, господи, чтобы я уразумел, как единым взглядом ты различаешь все и каждое в отдельности. Открыв книгу для чтения, я слитно вижу целый лист, а если хочу различить отдельные буквы, слоги и речения, то должен по отдельности рассматривать всё строку за строкой и могу только последовательно читать одну букву за другой, одно речение за другим, один период за другим. Но ты, господи, сразу видишь весь

==49

лист и прочитываешь его без мига промедления. И еще. Если двое из нас читают одно и то же, один быстрее, другой медленнее, ты читаешь с каждым, и кажется, что ты читаешь во времени, раз читаешь с читающими; но ты над временем все видишь и читаешь вместе, ведь твое видение есть и чтение. Все книги, сколько их написано и сколько можно написать, ты вместе и сразу, без временного промедления, от века увидел и тем самым прочел, при том что вместе с каждым читающим читаешь эти же книги строку за строкой! И не так, что одно ты читаешь в вечности, а другое во времени вместе с читающими; нет, ты читаешь одно и то же, пребывая все тем же, потому что ты неизменен в своей неподвижной вечности. Сама же вечность, не покидая времени, кажется движущейся вместе с временем, хотя всякое движение в вечности есть покой.

Господи, ты видишь и имеешь око. Значит, ты - око, ведь иметь и быть в тебе - одно и то же. Тем самым ты созерцаешь все в себе самом; ведь если бы во мне зрение было глазами, как в тебе, моем боге, то я видел бы в себе все. Поскольку глаз зеркален (specularis), а любое самое малое зеркало вбирает своим изображением огромную гору и все, что есть на поверхности горы, виды всех вещей вмещаются зеркальностью глаза. Наш взор через зеркальность глаза видит только те частности, к которым он обращен, потому что его способность видеть всегда частным образом определяется своим объектом, и он видит не все, что вмещает зеркало глаза. Но твой взор, живое око, или зеркало, видит в себе все, тем более что ты - основание всего видимого: в основании и причине всего, то есть в самом себе, твой взор охватывает и видит все. Твое око улавливает все, оставаясь неподвижным. То, что мы водим глазами в поисках объекта зрения, получается из-за неизбежности для нас видеть все под тем или иным углом. Но угол твоего зрения не количествен: он бесконечен, то есть он же есть и круг, и, больше того, бесконечная сфера 6 .Твой взор есть око, чья сферичность и совершенство бесконечны, поэтому он видит сразу все вокруг, и вверху, и внизу. Как дивен всем, кто вглядится в него, этот твой взор, в котором ты сам, JeoV! Как прекрасен и желанен он для всех любящих тебя! Как страшен для всех

К оглавлению

==50

оставляющих тебя, господи боже мой! Своим взором ты животворишь всякий дух, радуешь каждого блаженного и гонишь любую печаль. Посмотри на меня с милосердием - и моя душа спасена.

9. О том, что видение бога всеобще и вместе частно, и каков путь к видению бога

Ты, господи, смотришь сразу на всех и на каждого, как показывает и этот твой нарисованный образ, и дивно мне понимать, что в твоей видящей силе всеобщее совпадает с частным. Но я замечаю, что мое воображение не вмещает возможности этого только потому, что я пытаюсь познать твое видение, судя по своей видящей силе: твоя не привязана к чувственному органу, как моя, и мои суждения оказываются ошибочными. Твой взор, господи, есть твоя сущность. Думая о человечности, которая проста и едина во всех людях, я нахожу ее и во всех, и в каждом человеке. Хотя в самой по себе в ней нет ни восточности, ни западности, ни южности, ни северности, однако в восточных людях она на востоке, в западных - на западе 7; и точно так же хотя к сущности человека не принадлежит ни движение, ни покой, однако она движется вместе с движущимися людьми, покоится с покоящимися и стоит со стоящими вместе и сразу в один и тот же миг, ведь человечность не оставляет человека, все равно, движется ли он, не движется, спит или покоится. Если природа человечности, конкретно ограниченная и не существующая вне людей, такова, что присутствует в одном человеке не меньше, чем в другом, и в каждом присутствует в такой полноте, как если бы ни в ком другом ее уже не было, то намного выше сама человечность, не ограниченная пределами вида 8 прообраз и идея этой конкретно ограниченной человеческой природы, форма и истина ее конкретной формы. Как форма, дающая бытие самой природе формы, она всегда присутствует в человечности индивидов; без нее не может быть формы [человеческого] вида, раз она сама по себе бытия не имеет: она - от той, которая существует сама по себе и раньше которой уже нет никакой другой. Но эта форма, дающая бытие видам, есть абсолютная форма; и ты, боже, есть эта форма, потому что ты образовал небо, и землю, и

==51

Вселенную. Когда я гляжу на конкретную человечность, а через нее - на абсолютную, то есть в конкретном вижу абсолютное как причину в следствии, истину и прообраз в изображении, ты, боже мой, предстаешь мне прообразом всех людей и самим по себе, то есть абсолютным, человеком. Опять же, когда я сходным образом обращаюсь к форме форм, пребывающей во всех видах, ты снова предстаешь мне как их идея и прообраз; причем, будучи абсолютным и простейшим прообразом, ты не составлен из многих прообразов, а остаешься единым простейшим прообразом, в своей бесконечности образующим все и каждое, что только может быть образовано истиннейшим и простейшим прообразом всего.

Ты - сущность сущностей, дающая конкретным сущностям быть тем, что они суть. Вне тебя, господи, не может быть ничего. И если твоя сущность пронизывает все, то, значит, твой взор - тоже, поскольку он тождествен твоей сущности. Как ничто из существующего не может уйти от своего собственного бытия, так ничто не может уйти от твоей сущности, дающей сущностное бытие всему, и от твоего взора; ты, господи, сразу видишь и все вместе, и каждое в отдельности, и со всем движущимся движешься, и со стоящим стоишь, а поскольку бывает, что движение одного происходит при покое другого, то ты вместе и стоишь и движешься, и идешь и покоишься - ведь даже в ограниченных вещах движение иногда бывает одновременно с покоем. И ничего не может быть вне тебя, ни движения нет вне тебя, ни покоя. Во всем и в каждом ты присутствуешь всецело, вместе и сразу, но все равно ты и не движешься, и не покоишься, потому что в своей абсолютной свободе возвышаешься над всем, что можно помыслить и назвать. Поэтому ты и стоишь, и идешь и ни стоишь, ни идешь, все вместе 9. Это мне показывает нарисованное лицо: я движусь - его взгляд кажется движущимся, не оставляя меня; я движусь, а кто-то другой, глядя на него, стоит - все равно взгляд не оставляет и его, останавливаясь вместе со стоящим. Разве что, правда, абсолютному лицу, свободному от всех подобных соотношений, нельзя в собственном смысле приписывать стояние и движение, потому что в своей простейшей и абсолютнейшей бесконечности оно поднимается над

==52

всяким стоянием и движением. Лишь по ею сторону бесконечности есть движение и покой, их противоположность и вообще все, что можно выразить или представить.

Снова я убеждаюсь, что надо вступить в область мрака, признать не вмещаемое никаким рассудком совпадение противоположностей и искать истину там, где встает перед глазами невозможность. Над этим, над всякой высотой интеллектуального восхождения, в конце пути, ведущего к тому, что никакому разуму неведомо и что всякий разум сочтет максимально далеким от истины, - там ты, бог мой. Ты - абсолютная необходимость, и чем более темной и невозможной я вижу ту непроглядную невозможность, тем истиннее сияет необходимость, тем откровеннее и ближе ее присутствие. Тогда я благодарю тебя, бога моего, за ясность, с какой вижу, что к тебе нельзя подняться никаким другим путем, кроме того, который всем людям, даже ученейшим философам, кажется совершенно непроходимым и невозможным: ты показал мне, что тебя можно увидеть только там, где на пути встает преградой невозможность. И ты, господи, питание зрелых 10, дал мне мужество усилием преодолеть самого себя, поскольку невозможность совпадает в тебе с необходимостью. Так я увидел, что место, где ты обретаешься без покровов, опоясано совпадением противоположностей. Это стена рая, в котором ты обитаешь; дверь туда стережет высочайший дух разума, который не даст войти, пока не одолеешь его. Тебя можно видеть только по ту сторону совпадения противоположностей, ни в коем случае не здесь.

Но если в твоем взоре, господи, невозможность есть необходимость, то нет ничего, что твой взор не мог бы видеть!

10. О том, что бог видим по ту сторону совпадения противоположностей и его видение есть бытие

Стою перед изображением твоего лица, боже мой, смотрю на него чувственным взором и пытаюсь внутренними очами увидеть истину, чьим знаком служит картина. И вот я- догадываюсь, что твой взор говорит; ведь говорить в тебе есть то же самое, что видеть,

==53

поскольку в тебе, абсолютной простоте, реального различия между тем и другим нет. Я еще яснее убеждаюсь, что ты делаешь это в отношении всего и вместе каждого в отдельности, когда вспоминаю, что сам во время проповеди сразу и вместе обращаюсь и ко всей собравшейся церкви, и к каждому находящемуся в церкви: произношу одно и то же слово, но с ним, единым, обращаюсь к каждому. Что для меня церковь, то для тебя, господи, весь этот мир и каждое отдельное творение, какое есть и может быть; ты обращаешься к каждому в отдельности и видишь все, с чем говоришь.

Господи, высшее утешение надеющихся на тебя, вдохнови меня восхвалить тебя на своем собственном примере. Ты дал мне, как пожелал, одно лицо, которое видят все, кому я обращаюсь, и каждый из них в отдельности. Мое единственное лицо видит каждый в отдельности, и мою простую речь целиком слышит тоже каждый. Я со своей стороны способен слышать с различением не всех говорящих вместе, а только каждого по очереди, и видеть с различением не всех вместе, а только каждого по очереди. Но если бы во мне была такая сила, чтобы слышание меня совпало со слышанием мною, видение меня - с видением мною, говорение - со слышанием, как в тебе, господи, в котором высшая сила, то я- слышал и видел бы вместе всех и каждого в отдельности, и как говорил бы, сразу обращаясь к каждому в отдельности, так в один момент с говорением видел бы и слышал ответы всех и каждого.

У дверей совпадения противоположностей, которые стережет ангел, встав у входа в твой рай, я начинаю теперь видеть тебя, бога моего: ты там, где говорить, слышать, вкушать, осязать, рассуждать, знать и понимать - одно и то же, где совпадает видеть и быть видимым, слышать и быть услышанным, вкушать и быть вкушаемым, осязать и быть осязаемым, говорить и слышать, творить и говорить. Если бы я видел так, как меня видят, я не был бы тварью, а если бы ты не видел так, как тебя видят, ты не был бы всемогущим богом. Всеми творениями ты видим и все их видишь: тем самым, что видишь их все, ты видим ими всеми; иначе творения не могли бы существовать, ведь они твоим видением существуют, и если бы не видели тебя

==54

видящим их, то по получили бы от тебя бытия, - творение существует тем, что ты его видишь и оно тебя видит.

Ты обращаешься своим Словом ко всему, что есть, и зовешь к бытию то, чего нет. Зовешь, чтобы тебя услышали; и пока тебя слышат, существуют. Когда ты говоришь, то говоришь сразу всем, и тебя слышит всё чему ты говоришь. Ты говоришь земле и зовешь ее стать человеческой природой; земля слышит тебя, и это ее слышание есть возникновение человека. Ты обращаешься к ничто, как если бы оно было чем-то, призывая ничто стать чем-то; ничто слышит тебя, и чем-то становится то, что было ничем. О бесконечна сила! Твой замысел есть твоя речь. Ты задумываешь небо - и оно уже есть вместе с твоей мыслью. Задумываешь землю- и она есть вместе с твоей мыслью. Замышляя, ты видишь, говоришь, действуешь и так далее все, что только можно назвать.

Но дивен ты, боже мой! Ты сразу говоришь, сразу замышляешь, почему же тогда не все сразу существует, а многое - одно за другим? Почему столько различия из единого замысла? Вставшего на пороге двери, ты просвещаешь меня. Твой замысел есть сама простейшая вечность, а после простейшей вечности не может быть ничего 11 , так что бесконечная длительность, или вечность, охватывает собой всякую последовательность. Все, что кажется нам последовательным, никак не может быть после твоего замысла, который есть единая вечность: твой единый замысел, твое Слово, свертывает в себе и все вместе, и каждую вещь в отдельности; твое вечное Слово не может быть ни многосложным, ни разнообразным, ни переменчивым, ни подвижным, поскольку оно есть простая вечность. Итак, я вижу, господи, что после твоего замысла нет ничего, - все существует тем самым, что ты это замыслил, а замышляешь ты в вечности, и последовательность в вечности есть сама вечность без всякого последования, само твое Слово; любую вещь, предстающую нам во времени, ты замыслил не раньше, чем она стала существовать, и в вечности твоего замысла всякая временная последовательность совпадает в одном и том же теперь вечности. Нет ничего прошедшего и будущего там, где будущее и прошедшее совпадают с настоящим. Если вещи в этом мире существуют то

==55

прежде, то после, причиной - твой замысел: в нем такие-то вещи не должны были существовать прежде. Если бы ты замыслил их для прежде, они существовали бы прежде. Не всемогущ тот, чьему замыслу прежде и после присущи только так, что он прежде мыслит одно, а потом другое; но твое всемогущество, боже, оградило тебя стеной в твоем раю, и стена есть то совпадение, где последующее совпадает с прежним, где конец совпадает с началом, где альфа и омега суть одно и то же. Вещи существуют всегда, поскольку ты велишь им быть; а прежде их нет потому, что ты не велишь им этого прежде. Когда я читаю, что Адам жил много лет назад, а сегодня родился такой-то, кажется невозможным, что Адам был тогда, потому что ты его хотел тогда, и сегодня человек родился потому, что ты его хотел сейчас, при том что ты не прежде желал быть Адаму, чем сегодняшнему новорожденному. Однако эта кажущаяся невозможность есть сама необходимость; ведь сейчас и тогда - после твоего Слова. Поэтому приступающие к тебе наталкиваются на стену, окружающую то место, где ты обитаешь в этом совпадении: сейчас и тогда совпадают за стеной рая, но ты, боже мой, своей абсолютной вечностью возвышаешься и говоришь за пределами сейчас и тогда.

11. Как увидеть в боге последовательность без последования

Явственно ощущаю твою благость, боже мой. Она не только не презирает меня, несчастного грешника, но сладостно питает неким стремлением. Ты подсказал мне влекущее меня уподобление, касающееся единства твоего умного Слова, или замысла, и его разнообразия в последовательно являющихся вещах: простое понятие совершенных часов ведет меня к сладостному и восторженному созерцанию твоего замысла и Слова. В самом деле, простое понятие часов свертывает в себе всю временную последовательность. Пусть часы будут замыслом. Тогда, хоть мы сначала слышим звон шестого, а не седьмого часа, седьмой мы слышим все равно не позже, чем предписывает [единовременный] замысел. Причем в замысле шестой час не прежде, чем седьмой или восьмой: в едином замысле часов

==56

никакой час по прежде и не после другого, хотя часы звонят только в предписанной замыслом последовательности; и не будет ошибкой сказать, когда мы слышим звон шестого часа, что часы звонят шесть потому что так хочет замысел их мастера. Часы в замысле бога есть этот его замысел. Так мы начинаем немножко понимать, что последовательность в часах существует без последования в его Слове, или замысле, и что тот простейший замысел свертывает в себе все движения, звоны и вообще все последовательно наблюдаемое нами, причем все последовательно происходящее никоим образом не выходит за пределы замысла но развертывает его: замысел дает быть всему, и ничего не было раньше, чем произошло, потому что не было замыслено происходящим раньше. Пусть замысел часов будет как бы вечностью. Тогда движение часов будет последовательностью. Вечность свертывает в себе последовательность и развертывает ее: замысел часов, то есть вечность, свертывает и вместе развертывает все.

Благословен ты, господи боже мой, что кормишь и питаешь меня молоком уподоблений, пока не предпишешь мне более твердую пищу 12. Веди меня, господи, через эти тропы к себе, потому что, если ты не будешь меня вести, я не смогу устоять на своем пути из-за хрупкости моей тленной природы и скудельного сосуда, который я повсюду ношу с собой 13. Укрепленный твоей помощью, господи, я снова возвращаюсь к тебе и хочу найти тебя за стеной совпадения свертывания и развертывания. Когда я вхожу и вместе выхожу через эти двери твоего Слова и замысла, то сладостной пищей становится для меня, входя, видеть тебя все свертывающей силой, выходя, видеть тебя все развертывающей силой, а входя и вместе выходя, видеть тебя все свертывающей и вместе все развертывающей силой. Вхожу от творений к творцу, от следствий к причине; выхожу от тебя, творца, к творениям, от причины к следствиям. Вхожу и вместе выхожу, убеждаясь, что выходить значит входить и входить значит вместе и выходить, подобно тому как исчисляющий одновременно и свертывает число, и развертывает его 14, развертывает силу единицы и свертывает число в единицу: выхождение творений от тебя есть вхождение творений в тебя, развертывание есть свер-

==57

тывание. Но когда я вижу тебя, бога моего, в твоем раю, опоясанном стеной совпадения противоположностей, то понимаю, что ты и не развертываешь, и не свертываешь, ни делаешь либо одно, либо другое, ни делаешь то и другое вместе. И разделительное, и соединительное [суждение о тебе - это всего лишь] стона совпадения [противоположностей], а ты высишься за ней, абсолютно отрешенный от всего, что можно сказать или помыслить.

12. 0 видении невидимого, несотворенного творца

Иногда, господи, ты представлялся мне невидимым для творений бесконечным сокрытым богом, ведь бесконечность не постижима никаким способом постижения. В другие времена ты представлялся мне для всех видимым, потому что вещь существует постольку, поскольку ты ее видишь, а сама она не существовала бы актуально, если бы не видела тебя: твое видение дает ей существовать, потому что оно есть твоя бытийность. Ты невидим, боже мой, и вместе видим: невидим в своем бытии, видим в бытии творения, которое настолько существует, насколько тебя видит. Итак, ты, мой невидимый бог, видим всеми и видим во всяком видении, видим всяким видящим во всем видимом и в каждом акте видения, будучи невидимым, абсолютно свободным от всего подобного видению и бесконечно вознесшимся над всем. Мне надо поэтому перескочить через стену невидимого видения, за которой я смогу найти тебя, господи. Но стена эта есть все и вместе ничто: ты, который предстаешь как бы всем и вместе ничем из всего, живешь внутри этой высокой стены. Никакой ум своей силой не может совершить скачок через нее. Иногда мне думается, что ты видишь в себе все, словно живое зеркало, в котором все отражается; но поскольку твое видение есть знание, мне приходит на ум, что ты видишь в себе все не наподобие живого зеркала, потому что тогда твое знание оказалось бы идущим от вещей. В другие времена я думаю, что ты видишь все в себе как созерцающая себя сила [абсолютного видения], подобно тому, как если бы сила древесного семени вгляделась в себя, она увидела бы в своей силе дерево, поскольку сила семени есть виртуальным образом дерево; но потом я начинаю пони-

==58

мать, что ты видишь себя и в себе все не как такая сила ведь видеть дерево потенциально в силе семенит не то же самое, что видеть дерево актуально. И тогда я убеждаюсь, что твоя бесконечная сила - за пределами зеркальной и семенной силы, за пределами совпадения излучений и возвращений, причины и следствия; что эта абсолютная сила есть абсолютное видение, полнота всего, превосходящая все способы радения; все эти способы, развертывающие полноту видения, вне всякого модуса суть твое видение, твоя сущность, боже мой.

Но позволь, милостивый боже, чтобы твое ничтожное создание снова обратилось к тебе. Если видеть у тебя значит творить, а видишь ты не что-то иное, потому что ты сам объект самого себя, - ты и видящий, и видимое, и видение, - то каким же образом ты творишь вещи, отличные от тебя? Ты должен тогда и творить себя самого, как видишь себя самого! Но ты, жизнь моего духа, утешаешь меня, потому что хотя передо мной и встает стена абсурда, то есть совпадения творчества с сотворенностью, - невозможно, чтобы творчество совпадало с сотворенностью, ведь допустить это значит признать существование вещи до ее возникновения, раз она и есть, потому что творит, и ее нет, потому что она творится, - однако путь не преграждает. Твое творчество есть твое бытие. Творить и вместе быть творимым для тебя - не что иное как сообщать твое бытие всему, будучи всем во всем и в то же время оставаясь абсолютно отрешенным от всего. Призывать к бытию несуществующее значит сообщать бытие ничему; таким образом призывание есть творение, сообщение - сотворяемость. И за этим совпадением творения и сотворяемости стоишь ты, абсолютный и бесконечный бог, и не творящий, и не творимый, хотя все вещи суть то, что они суть, потому что есть ты. О бездна богатства, как ты непостижим! Пока я думаю о творящем творце, я еще остаюсь по ею сторону стены рая. Точно так же, пока я думаю о творимом творце, я еще не вошел в него, а стою у стены. И только когда я вижу в тебе абсолютную бесконечность, которой не подходит ни имя творящего творца, ни имя творимого творца, я начинаю видеть тебя без покровов и вступать в блаженный сад. Поистине ты ничто из того, что можно сказать или помыс-

==59

лить; в своей свободе ты бесконечно вознесся над всем подобным, поэтому ты не творец, а бесконечно больше, чем творец, хотя без тебя ничего нет и не может быть. Слава тебе и хвала в бесконечные веки.

13. О том, что бог предстает абсолютной бесконечностью

Господи боже, помощник ищущих тебя, я вижу тебя в райском саду и не знаю, что вижу, потому что не вижу ничего видимого, и только это одно знаю: знаю, что не знаю, что вижу, и никогда не смогу узнать. Не могу и назвать тебя, не зная, кто ты; и если кто скажет мне, что ты зовешься таким-то или другим именем, уже тем, что он называет это имя, он убеждает меня, что это не твое имя: у стены, за которой я тебя вижу, кончается всякий способ обозначения и именования. Если кто выразит какую-либо мысль, которой якобы можно тебя помыслить, я тоже знаю, что эта мысль - не мысль о тебе: любая мысль кончается у стены твоего рая. Если кто предложит какое-либо уподобление и скажет, что тебя надо представлять таким-то образом, я опять понимаю, что не твое это уподобление. И точно так же, если кто выскажет понятие о тебе, предлагая способ, каким тебя будто бы надо понимать, этому понятию далеко до тебя. От всего подобного тебя отделяет непреодолимая стена: все, что можно сказать или помыслить, стена отгораживает от тебя, абсолютно превосходящего все, что может кому бы то ни было прийти на ум.

Поднимаясь высоко, насколько могу, я вижу тебя бесконечностью, неприступной, непостижимой, несказанной, неразмножимой и невидимой. Приступающий к тебе должен поэтому возвыситься над всяким пределом и концом, над всем конечным.

Но как же он придет к тебе, желанному пределу, если ему надо оставить позади всякий предел? Разве выходящий за пределы предела не вступает в сплошную неопределенность, а тем самым в интеллектуальную неразличенность, неизвестность и темноту? Поистине разум должен стать незнающим и погрузиться во мрак, если хочет видеть тебя. А что такое, боже мой, разумение с незнанием, если не знающее незнание? Нельзя приблизиться к тебе, богу и бесконечно-

К оглавлению

==60

сти, не погрузившись разумом в незнание, то есть без знания того, что мы тебя не знаем. Как разуму охватить тебя, бесконечного? Разум познает себя незнающим и неспособным тебя охватить из-за этой твоей бесконечности. Понимать бесконечность - значит постигать непостижимое. Разум знает, что не знает тебя: знает, что нельзя тебя знать, не познав твою непознаваемость, не увидев твою невидимость и не подступив к твоей неприступности! Ты, боже мой, сама абсолютная бесконечность, которую я вижу бесконечным пределом, но охватить не могу, поскольку в твоем пределе нет предела. Ты предел самого себя, потому что твое обладание есть твое бытие; обладая пределом, ты сам предел, а тем самым беспредельный предел, раз свой предел: твой предел - твое бытие, бытие предела определяется, или ограничивается, не чем иным как пределом, а именно самим тобой, и этот предел, который только сам себе предел, беспределен и определяет собой все; что не предел самого себя, то определенный предел. Ты, господи, как всеопределяющий предел есть предел, которому нет предела, и тем самым предел бесконечный и беспредельный! Никакому рассудку этого не охватить: он наталкивается на противоречие; ведь, утверждая, что определенное пределом есть предел, я допускаю, что тьма есть свет, незнание есть знание и невозможное есть необходимое. Или еще: допуская, что есть предел конечного и определенного, мы с необходимостью допускаем бесконечное, то есть последний предел, то есть бесконечный предел; но не допустить конечность сущего мы не можем, тем самым не можем не допустить бесконечного и, значит, допускаем совпадение противоречивых [положений], выше которых располагается бесконечное.

Впрочем, такое совпадение есть противоречие без противоречия, как и предел не имеет предела: ты, господи, говоришь мне, что, как инаковость пребывает в единстве, раз это единство, без инаковости, так противоречие в бесконечности пребывает без противоречивости, раз это бесконечность. Бесконечность есть сама простота всего, что можно назвать. Противоречия без различения нет, а различение в простоте единства существует без различенности, раз это простота: все, что говорится об абсолютной простоте, совпадает с ней, поскольку обладание там есть бытие, противоположе-

==61

ние противоположных - противоположение без противоположенности, а предел всех определенных вещей - беспредельный предел. Так что ты, боже мой, противоположность противоположного 15, поскольку ты бесконечен и, бесконечный, есть сама бесконечность; и бесконечности противоположность противоположного существует без противоположения. Я вижу, что ты, господь бог мой и крепость немощных, есть сама бесконечность, и, значит, ничто рядом с тобой не иное, не разное и не противоположное: бесконечность несовместима с инаковостью, потому что рядом с ней как с бесконечностью ничего нет; все включает и все охватывает абсолютная бесконечность, и, если бы была бесконечность и что-то другое вне ее, не было бы ни бесконечности, ни другого. Бесконечность ведь не может быть ни больше, ни меньше, и, значит, вне ее - ничего; не включай она в себя все бытие, она не была бы бесконечностью. А не будь она бесконечностью, не было бы ни конца и предела, ни другого, ни разного, - чего без инаковости концов и пределов нет 16. С отнятием Бесконечного ничего поэтому не остается. Он - бесконечность, он свертывает в себе все, и ничего не может быть вне его; тем самым для него нет ничего иного или разного. При этом бесконечность есть все так, что и ничто из всего! Бесконечности не подходит никакое имя: у всякого имени может быть противоположное, а у бесконечности, неименуемой, ничего противоположного быть не может. Бесконечность даже не целое, ведь целому противополагается часть; не может она быть и частью; бесконечность и не велика, и не мала, и вообще она не есть ничто из всего, что можно назвать на небе или на земле: бесконечность над всем этим.

Бесконечность ни для чего не больше, т для чего не меньше, ничему не равна. Но когда я рассматриваю ее так - ни для чего не большей и не меньшей, - я говорю тем самым, что она мера всего, раз не больше и не меньше ничего, и, значит, понимаю ее как равенство бытия. Такое равенство тоже бесконечность, то есть оно не так равенство, что ему как равному противоположно неравное, а так, что неравенство в нем есть равенство: неравенство в бесконечности пребывает без неравенства, раз это бесконечность. И равенство в бесконечности есть бесконечность. Бесконеч-

==62

ное равенство есть беспредельный предел. Хотя оно не больше и не меньше, оно не такое, каким надо понимать конкретное равенство: оно - бесконечное равенство, не допускающее своего увеличения или уменьшения, и тем самым оно равно одному никогда не больше, чем любому другому, будучи равно одному так что и всем вместе, и всем так, что ничем из всего. Ведь бесконечное неограничимо, оно остается абсолютным; если бы [равенство] было ограничимо от бесконечности, оно не было бы бесконечным. Поэтому оно нестяжимо в равенство чему-то конечному, хоть и нет ничего такого, чему оно было бы неравно: какое неравенство в бесконечном, далеком от больше и меньше? Словом, бесконечное для любой данной вещи не больше, не меньше и не неравно, и все-таки оно из-за этого еще не равно конечному, будучи выше всего конечного; само по себе оно бесконечно, совершенно абсолютно и неограничимо. О, как велик ты, господи, и возвышающийся над всем, и смиренный, ибо пребывающий во всем! Если бы бесконечность могла быть стяжена во что-то именуемое - скажем, в линию, или поверхность, или вид, - она привлекла бы (attraheret) к себе то, чьей определенностью стягивалась бы (contraheretur). Стяжение бесконечности в определенные границы влечет за собой [противоречие], поскольку она не стягивалась бы границами определенного, а привлекала бы ограниченное к себе: если скажу, что бесконечное стягивается в определенность линии, какова бывает конечная линия, то ведь его бесконечность привлечет к себе эту линию, и линия перестанет быть линией, раз не будет иметь количества и предела; бесконечная линия не линия, поскольку линия в бесконечности есть бесконечность, и, как бесконечное нельзя ничем дополнить, так нельзя и ввести его в определенные границы, чтобы оно стало иным, чем бесконечное. Бесконечная благость не благость, а бесконечность: бесконечное количество не количество, а бесконечность, и так далее обо всем. Ты великий бог, твоему величию нет предела, и поэтому я вижу в тебе, неизмеримом, меру всего и, беспредельном, предел всего. Как бесконечный ты, господи, безначален и беспределен; ты начало без начала в конец без конца, ты начало без конца и конец без начала; ты начало так, что и предел, и предел так, что

==63

и начало, и ты ни начало, ни предел, а высишься над началом и пределом своей абсолютной, вечно благословенной бесконечностью.

14. О том, что бог свертывает в себе все без инаковости По бесконечности твоего милосердия вижу, господи, что ты всеохватывающая бесконечность и вне тебя нет ничего. Но все в тебе - не иное для тебя! Ты учишь меня, господи, что инаковость, которой нет в тебе, сама по себе тоже не существует и не может существовать и что никакая инаковость, раз ее нет в тебе, не делает одно творение иным для другого, хотя одно творение не есть другое - небо не есть земля, при том что небо есть поистине небо и земля есть земля. Если буду искать инаковость, которой нет ни в тебе, ни вне тебя, где я ее найду? А если ее не существует, то почему земля - иное творение, чем небо? Без инаковости это невозможно понять!

Но ты говоришь во мне, господи, и подсказываешь, что нет положительного начала инаковости, а тем самым ее вообще нет; ведь как бы инаковость существовала, не имея начала? Разве что сама она есть начало и бесконечность. Однако инаковость не начало бытия, ее название идет от небытия: поскольку одно не есть другое, оно зовется иным; и тем самым инаковость, определяясь небытием, не может быть началом быт