Часть 4.

Массовое производство

Массовое производство товаров было нормой того времени) Для машиностроения, производства электротоваров и автомоби7 лей отличительной чертой стало стремление к стандартизации продукции и производственного процесса (поточные конвейерные ли J нии), обеспечивающего выпуск товаров в больших объемах пс практически недифференцированным образцам (холодильники»! пылесосы, телевизоры, одежда и т.п.). Типичными были большие предприятия, и в пиковый момент на одном фордовском заводе в| Детройте работали 40 тыс. человек, и даже в Англии на моторо-] строительных заводах в Оксфорде (Коули) и Бирмингеме (Лонг-! бридж) в конце 1960-х годов было занято до 25 тыс. человек. По-; скольку массовое производство требовало экономии затрат, что ] достигается увеличением размеров предприятия, то характерными стали заводы, где было занято от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Таким образом, в Великобритании к 1963 г. треть наемной рабочей силы в частном производстве была сконцентрирована на предприятиях с общим штатом не менее 10 тыс. человек, и 70% на предприятиях с 500 работниками и более (Westergaard and Resler, 1975, с. 151 - 152). Следствием этого стало развитие отдельных зон и даже целых городов, хотя чаще это были определенные городские районы, известные той продукцией, которая производилась на их территории: например, Дерби прославился своим вагоностроительным заводом и заводом «Роллс-Ройс», Шоттон, Корби и Консет - сталелитейными заводами, Ковентри - автомобильными предприятиями, Бирмингем - машиностроением.

Промышленные рабочие

В течение этого периода доминирующей группой были промышленные рабочие, в основном мужчины, «голубые воротнички», занятые в производстве и некоторых добывающих отраслях, которым были присущи крепкие региональные и классовые связи, что отражалось на политическом поведении и пристрастиях. В 1951 г. наемными работниками были в Великобритании 70% мужчин, занимавшихся физическим трудом, а 20 годами позже эта часть занятых составляла все еще 60% (Harrison, 1984, с. 381); в начале 1960-х годов около 60% наемных работников трудились в разных отраслях промышленности, от угледобывающей до химической, и 43% были заняты непосредственно на производстве (Gershuny and Miles, 1983, с. 20).

Значительная часть промышленных рабочих тогда была организована в союзы, которые признавались работодателями и участвовали в институционализации урегулирования отношений тру-дяшихся и администрации. На местном уровне это нашло отражение в согласительных процедурах, на высшем - в стремлении к корпоративизму (Middlemas, 1979), который подразумевает, что представители работодателей, лидеры профсоюзов и политики проводят встречи на регулярной основе для решения вопросов, представляющих интерес для всех сторон. Вершины эта тенденция достигла в 1960-х годах, когда на Даунинг-стрит, 10, проводились встречи «за пивом и сэндвичами» и премьер-министр вместе с ведущими руководителями профсоюзов сформулировал Социальный контракт.

И главное - самый долгий, наверное, бум в истории капитализма означал также постоянный экономический рост и соответственно полную занятость. За исключением коротких периодов показатель безработицы в течение 1950-х годов был чуть больше или чуть меньше 2%, что давало большинству населения ощущение стабильности и уверенности.

Массовое потребление

В те годы массовое потребление стало нормой, чему способствовали (относительно) высокая и постоянно возрастающая заработная плата, уменьшение реальной стоимости потребительских товаров*, полная занятость, быстрое распространение покупок в рассрочку**, кредитование и, разумеется, стимуляция потребления через рекламу, моду, телевидение и другие формы показа и убеждения.

В Великобритании, все же отстававшей от Соединенных Штатов, после 1945 г. простые люди получили доступ к товарам, которые прежде имелись в малых количествах или вообще не существовали (парфюмерия, предметы личной гигиены, стильная и модная одежда, пылесосы, ковровые покрытия, холодильники, радиоприемники, телевизоры и автомобили). Таким образом, к

* Артур Марвик (Marwick, 1982) показывает, что недельная заработная плата между 1955 и 1969 гг. выросла на 130%, а розничные цены за тот же период - всего на 63%. И хотя цены на продукты питания и другие товары первой необходимости постоянно растут, другие потребительские товары, такие как автомобили, телевизоры, стиральные машины, стоят дешевле (с. 118, ср.: Morgan, 1990, с. 506).

** Эрик Хобсбаум (Hobsbawm, 1968) отмечает, что в 1957 г. в Великобритании общий долг по выплатам в рассрочку составил 369 млн фунтов стерлингов, а в 1964 г. - 900 млн, т.е. вырос на 250% (с. 225).

89

1970 г. девять из десяти семей имели телевизор, семь из десяти - ] холодильник, шесть из десяти - стиральную машину. Что же касается автомобилей, то если в 1950 г. их количество составляло! 2,3 млн, то в 1970 г. - уже 11,8 млн, иначе говоря, автомобиль имели 50% семей в Великобритании (Central Statistical Office, 1983, Table 15.4).

И самое важное: массовое потребление основывалось на том, что для рабочего класса - преобладающего большинства населения, представлявшего собой самый большой рынок, - был открыт доступ к предлагавшимся товарам. И когда это произошло, население могло подтвердить известную фразу тогдашнего премьер-министра Гарольда Макмиллана: «Еще никогда дела не обстояли так хорошо». И он был прав, так как прежде потребительские товары просто были недоступны для большинства населения (кроме, пожалуй, «пива и курева»).

Хотя, наверное, еще важнее то, что массовое потребление стало главным стержнем постоянного и стабильного массового производства. То есть в этот период устойчивое и обеспеченное массовое потребление товаров явилось предпосылкой расширения производственной базы, а это, в свою очередь, обеспечивало полную занятость. В течение фордистского периода благополучие экономики обеспечивалось высокой покупательной способностью (и, в частности, продажами в рассрочку и кредитованием); особенно это касалось автомобилей и бытовой техники, но распространялось и на другие виды товаров. Одним словом, потребление стало добродетелью.

Главное здесь то, что было достигнуто равновесие, баланс между массовым потреблением и массовым производством. Можно сказать, что именно это обеспечивало неуклонный рост потребления, благодаря которому удавалось гарантировать постоянную занятость и наличие рабочих мест в результате всячески стимулируемого потребительского бума. Для того чтобы обеспечить такое положение и в дальнейшем, была создана целая структура маркетинга и дизайна - ежегодные смены моделей автомобилей, быстро растущая рекламная индустрия, новая организация торговли, прием устаревших товаров с учетом их цены в обмен на новые, приемлемые условия оплаты, - однако главным здесь было обеспечение полной занятости и постоянного роста реальных доходов населения. И если потребительский спрос оставался высоким (при этом государство часто вмешивалось в экономику, чтобы это обеспечить), то это стимулировало развитие экономики.

90

Национальное государство и национальные олигополии

В течение этого периода экономическая деятельность развивалась внутри национальных государств, и на их территории в разных секторах доминировали обычно группы национальных олигополии. В любой отрасли промышленности: электронике, производстве одежды, розничной торговли или машиностроении, доминировали три-четыре компании, которые легко было определить. Так, в 1963 г. пять ведущих компаний в британской промышленности имели почти 60% продаж в каждой торговой отрасли (Westgaard and Resler, 1975, с. 152). А в целом в 1960 г. 100 лидирующих компаний производили треть всей английской промышленной продукции, что свидетельствует о доминировании больших корпораций. Следует добавить, что местные компании удерживали внутренний рынок: в 1968 г. 87% промышленной продукции на английском рынке было произведено английскими компаниями.

Теперь, по прошествии времени, мы видим, что английская промышленность находилась в довольно благоприятных условиях. Она контролировала большую часть отечественного рынка (конкуренция была не велика) она работала на постоянно растущем и стабильном рынке, а также во все возрастающей степени использовала горизонтальные и вертикальные связи, которые обеспечивали ей максимальный контроль и координацию собственных интересов.

Планирование

Немаловажное значение имело планирование (Addison, 1975), всеми признанная роль которого наиболее ярко проявилась в построении «государства благоденствия», а также нашла свое отражение в широком консенсусе по поводу законности вмешательства государства в экономику (кейнсианская политика). В этом смысле знаменательна волна национализации в Великобритании после Второй мировой войны, когда государству отошла большая часть энергоснабжения и коммуникаций, из чего в течение 1950-х годов частному сектору удалось вернуть только сталелитейную промышленность. Прочие отрасли - уголь, газ, электричество - остались в ведении государства, несмотря на разногласия партий по этому вопросу. Теоретики школы регулирования полагают, что такой консенсус, подкрепленный усиливающимся планированием в различных сферах жизни, а также поддержка большинства населения, которое чувствовало реальную выгоду от государственного обеспег

91

чения образования и здравоохранения, поддерживал стабильность фордистской системы.

Описание фордистского режима накопления предполагает обобщения, которые могут быть подвергнуты критике. Например, характеризуя послевоенные Десятилетия в Англии как время стабильности и процветания, слишком легко недооценить постоянные проблемы бедности, социальные конфликты и экономическую неуверенность. Многие из тех, кто жил в 1950-1960-е годы, сочтут странным, что этот период описывается как время, когда были сняты табу на кредит, или ьремя, когда британская промышленность была защищена от иностранной конкуренции. Затем фордизм в его североамериканском или западноевропейском варианте слишком легко переносится на другие страны. Но какое отношение имеет все это, скажем, к Малайзии, Японии или даже Италии и Греции, остается неизвестным.

Проблематичен и вопрос периодизации: когда, собственно была эра фордизма? Как мы уже отмечали, Генри Форд основал свое производство во втором десятилетии XX в. Стоит отметить и то, что само понятие было введено марксистом Антонио Грамши (Gramsci, 1971, с. 277-318). Принято считать, что Великобритания отставала от лидирующей фордистской страны, США, но такое четкое определение дат (почему именно 1945-й?) ставит в тупик, как и одинаковый подход к странам с явно разными формами государственной интервенции (сравните, например, Великобританию и США, где было намного больше laissez-faire).

Далее я буду говорить о Критических соображениях по поводу модели школы регулирования, но именно сейчас читатель может получить самое понятное истолкование фордистского режима накопления, приняв во внимание некоторые основные социальные и экономические тенденции, а также события 1970-х годов. Именно тогда, когда началась рецессия и резкое повышение цен на нефть в 1973 г. произвело шок, пришло понимание, что развитие, подразумеваемое фордистскцм режимом, дальше поддерживать нельзя. И тогда же возник пост-фордизм, обозначенный тенденциями, подрывавшими фордисткий режим. Как мы увидим впоследствии, в эпицентре этих перемен оказались способы обработки хранения и производства информации.

Глобализация

Самым важным фактором, который привел к закату фордизма и часто упоминается как определяющая характеристика постфордизма, стала глобализация. В последние годы этот термин яв-92

ляется одним из самых употребительных у социологов, политиков и лидеров бизнеса, озабоченных переменами в сфере управления (Held et al., 1999). Глобализация - это долгосрочный процесс, и он далеко еще не закончен, хотя с 1970-х годов значительно ускорился. Этим термином обозначается не просто рост интернационализации, предполагающей возросшее взаимодействие суверенных национальных государств. Глобализация - это нечто значительно большее: она означает рост взаимозависимости и взаимопроникновения человеческих отношений наряду с ростом интеграции социо-экономической жизни. Некоторые хотят представить глобализацию главным образом как экономический фактор, который проявляется в тесной связи рынков, валют и корпоративных организаций. Все это так, но в то же время глобализация является социальным, культурным и политическим фактором, о чем свидетельствуют, например, взрывной рост миграции, туризма, возникновение гибридных музыкальных форм и увеличивающаяся озабоченность выработкой глобальных политических стратегий, призванных ответить на угрозы и вызовы выживанию человечества.

Капитализм - как социальное устройство, которое и начало глобализацию, - доказал свою фантастическую успешность: он распространился по всему миру и одновременно глубоко проник в частную жизнь индивида. Таким образом, капитализм действует по всему миру (быстро расширяясь за счет вовлечения таких прежде изолированных зон, как бывший Советский Союз и Китай) и в то же время проникает в такие глубоко частные сферы, как уход за детьми, личная гигиена и ежедневные поставки продуктов питания. Более того, капитализм вовлек весь мир во взаимосвязи, так, например, кофе мы получаем из одной части мира, вино - из другой, телевизионные программы - из третьей, одежду - из четвертой, и все это обеспечивается взаимосвязями, которые интегрируют земной шар. Проще говоря, тенденция развития ведет к тому, что мир становится средой, в которой поддерживаются взаимоотношения, несмотря на то что частная жизнь может восприниматься как локализованная и индивидуальная.

Кроме того, важнейшим фактором глобализации стала экспансия транснациональных корпораций (ТНК), которые во многом и обеспечили основу для развития этого процесса. Конечно, ТНК характерны для всего XX столетия, например, Ford Motor Company еще до Второй мировой войны присутствовала на зарубежных рынках. Однако нельзя не обратить внимания на особо быстрый рост и распространение ТНК за последние десятилетия. Сейчас существует 50 тыс. ТНК, и если в 1950-х годах подавляющее большинство амери-

93

канских ТНК имело дочерние компании максимум в шести странах, сейчас только самые мелкие из них оперируют в таких ограниченных масштабах (Dicken, 1992, с. 50).

Размеры и масштабы ТНК понять непросто, но некоторое представление можно составить, сравнив богатства государств и корпораций; при этом выясняется, что половина из 100 крупнейших обладателей богатств - это ТНК. Такие корпорации, как General Motors (в 2000 г. ее доход составил 185 млрд долларов), IBM (88 млрд), Shell (190 млрд) и General Electric (130 млрд) действительно являются «доминирующими силами мировой экономики» (Dicken, 1992, с. 49). ТНК производят 25% всего мирового производства и преобладают в мировой торговле (Held et a/., 1999, с. 282). Кроме того, ТНК сами высоко концентрированы: самые большие корпорации имеют львиную долю в каждом соответствующем секторе. Дикен (Dicken, 1992), например, включает в «клуб миллиардеров» всего 600 ТНК, которые дают 20% промышленного и сельскохозяйственного производства в мировой рыночной экономике, а среди этих гигантов «только на 74 ТНК приходится 50% всех продаж» (с. 49).

Глобализация, в которой действуют и которую создают (если не контролируют) транснациональные корпорации, имеет несколько особо важных характерных черт. Самые главные из них мы рассмотрим далее.

Глобализация рынка

Глобализация рынка означает, что основные корпоративные игроки теперь работают с учетом того, что их рынком становится весь мир, и рынки открыты всем экономическим субъектам, у которых достаточно ресурсов и желания работать на них. Разумеется, даже сегодня немногие ТНК развивают чисто глобальную стратегию (Дикен оценивает их число 4-5%), однако развитие идет в этом направлении.

Глобализация означает, что ныне рынки стали больше, чем когда-либо, и присутствие на них все больше ограничивается теми игроками, которые имеют огромные ресурсы, обеспечивающие это глобальное присутствие. Парадоксально, однако, что в ключевых отношениях рынки стали ареной гораздо более жестокой конкуренции, чем раньше, именно потому, что на них сражаются гиганты, обладающие ресурсами, которые обеспечивают глобальное присутствие. В какой-то период на определенном рынке может доминировать национальная олигополия, но по прошествии времени

94

она переходит в разряд аутсайдеров (а энергетические национальные корпорации, разумеется, выходят за пределы страны, чтобы завоевывать другие рынки). Эти новые игроки, обеспечивая себе глобальное присутствие, оказываются одновременно и более крупными, и более уязвимыми, чем когда-либо. Этот процесс можно понять на следующих примерах. Моторостроение теперь является глобальной отраслью, так как рынок средств передвижения имеет глобальный характер, а это означает, что бывшие национальные производители-лидеры уже не могут чувствовать себя в полной безопасности. Так, крупнейший английский моторостроитель Rover в 1994 г. был поглощен BMW(\

Бесспорно, что этот глобальный рынок делится на три больших сегмента - Северная Америка, Европа и Юго-Восточная Азия, тогда как остальная часть земного шара вряд ли перспективна в смысле возврата инвестиций. Но крупнейшие ТНК, разумеется, все больше оперируют в трех названных сегментах. Кроме того, это грубое деление на три части напоминает и о другом значении глобализации рынка. На протяжении жизни одного поколения или чуть больше возникло то, что можно назвать архетипическими глобальными корпорациями, а именно японские конгломераты, которые часто не имеют национальных корней (если не говорить о тех странах, куда они инвестируют). Такие гиганты, как Toshiba (доход в 2000 г. составил 62 млрд долларов), Matsushita (69 млрд), Toyota (120 млрд) и Sony (59 млрд) используют различные глобальные стратегии для размещения своих товаров. С течением времени японские корпорации - в автомобилестроении, бытовой технике, а в последние годы в информации и коммуникационных технологиях - доказали, что создают серьезную угрозу доминированию западных корпораций. Японский вызов перевернул относительно устоявшийся экономический порядок, во всяком случае на какое-то время.

95

Глобализация производства

Корпорации все больше и больше работают на глобальном рынке, и соответственно они должны организовывать свою работу по всему миру. Глобальные производственные стратегии - отли- 5 чительная черта этого процесса, и ТНК все чаще размещают свой главный офис, скажем, в Нью-Йорке, дизайн-бюро - в Вирджинии, производство - в Юго-Восточной Азии, сборочные цеха -• в Дублине, а руководство кампаниями по продаже осуществляется из Лондона. Это, может быть, несколько преувеличенный пример, но к подобному образу действий подталкивает ТНК неумолимая логика глобализации для максимального использования своих преимуществ.

И тут нельзя не отметить, что этот процесс, связанный с глобализацией рынка, выдвигает на первый план проблему информации, поскольку маркетинговые стратегии и производства, разбросанные по всему миру, могут существовать только при наличии совершенных информационных услуг. Далее я буду говорить об этом больше, а здесь лишь отмечу: глобализация производства вызывает рост, как называет это Дикен (Dicken, 1992), «информационной деятельности», которая «связывает воедино различные части производственной системы» (с. 5). То есть одним из главных условий глобализации производства стала глобализация информационных услуг, таких как реклама, банковское дело, страхование и консалтинговые услуги, которые и составляют «новую глобальную инфрастуктуру» (Dicken, 1992, с. 5). Например, American Express, Citicorp, BankAmerica, Lloyds и Merrill Lynch тоже распространились по миру, обслуживая корпоративные компании, которым они соответствуют своими структурами и ориентацией.

Глобализация финансов

Как я уже говорил, главным аспектом глобализации является распространение по всему миру таких информационных услуг, которые обеспечивают банковские и страховые корпорации. Это предполагает глобализацию финансов, но это же означает нечто большее - постоянно растущий интегрированный глобальный финансовый рынок. В связи с нынешним усовершенствованием ИКТ вкупе с дерегулированием биржевых рынков и отменой контроля за курсом валют мы сейчас имеем все возможности для постоянного поступления финансовой информации в режиме реального времени для круглосуточного участия в торгах акциями, валютных торгах и торгах облигациями. Эти процессы значительно увеличили объемы и скорость международных финансовых трансакций и в

96

то же время зависимость любой национальной экономики от денежных глобальных рынков.

Масштаб и скорость этих информационных потоков просто поражает. Уилл Хаттон (Hutton, 1994), например, отмечает, что оборот валютных обменов теперь превышает объемы национальных экономик и делает торговые потоки (традиционный способ измерения национальной экономической активности через соотношение импорта и экспорта) сравнительно небольшими. Таким образом, «общий объем мировой торговли в 1993 г. составлял две трети ВНП Соединенных Штатов Америки; на мировых валютных биржах потребовалось бы две недели, чтобы достичь того же результата, и это не принимая во внимание приграничную торговлю, рынки облигаций и акций» (с. 13). Рисуя историческую перспективу, Джойс Колко (Kolko, 1988) прослеживает экспоненциальный рост экспортно-импортной торговли во второй половине XX в. В 1993 г. журнал Fortune (26 июля) сообщал, что денежные потоки, проходящие через базирующуюся в США Clearing House Interbank Payments System и составляющие в среднем от 850 млрд долларов в день, иногда переходят отметку 1 трлн долларов (с. 26). К 2000 г. эта цифра увеличилась до 1,5 трлн долларов - суммы, для большинства населения едва ли понятной.

Глобализация коммуникаций

Другим показателем глобализации, также тесно связанным с этим процессом, стало распространение коммуникационных сетей, опоясывающих весь земной шар. Конечно, для этого существуют технологические основания - спутниковая связь, телекоммуникационное оборудование и тому подобное, к чему я еще вернусь, но здесь я хотел бы привлечь внимание читателя к феноменам, описанным ранее, т.е. к созданию символической среды, которая охватывает весь земной шар и - в очень значительной части - организована с помощью медийных ТНК.

Все это имеет множество социальных и культурных последствий, но здесь я хочу только сказать о возникновении информационной сферы, которая производит единые для всех людей образы. К примеру, американская кинопродукция собирает самую большую аудиторию по всему миру. Двадцать самых кассовых фильмов во всем мире - всегда американский продукт. В это число входят «Титаник» (1997), «Звездные войны» (1999), «Парк юрского периода» (1993), «Форест Гамп» (1994) «Человек в черном» (1997), «Аладдин» (1992) и «Индиана Джонс и последний крестовый поход» (1989). Все эти фильмы принесли не менее 500 млн долларов

97

дохода, а «Титаник» - почти 2 млрд. Все они были кассовыми! лидерами в Германии, Англии, Италии, Франции, Испании, Австралии, США - всюду, где есть кино. Таким образом для самых разных по запросам и реакциям аудиторий создается общая символическая сфера. Сюда следует добавить и телевизионные шоу, новостные агентства и, конечно, индустрию моды.

Как бы ни рассматривать эти факты в свете тех последствий, которые они могут иметь для конкретных людей и конкретных стран, глобализация коммуникаций играет значительную роль в функционировании глобальной экономической системы. Нельзя с уверенностью утверждать, что американские «мыльные» сериалы склоняют зрителей к тому образу жизни, который в них представлен, что рекламные кампании действительно приводят к успеху, что рок-музыка, исходящая из Лос-Анджелеса и Лондона, заставляет ее молодых поклонников во всем мире подражать своим кумирам в одежде и еде. При этом бесспорно, что эти глобальные имиджи инкорпорируют в себя элементы различных культур, так что они ориентированы не односторонне. Но главное здесь то, что трудно представить себе дальнейшее развитие значительной части мировой экономики без этой символической среды. Самой по себе ее может быть недостаточно для убеждения потенциального покупателя, но она выступает необходимым условием для большинства коммерческих инициатив. Исходя из этого можно прийти к выводу, что глобализация коммуникаций играет вспомогательную, пусть иногда создающую напряженность, и даже противоречивую роль в глобальной рыночной системе, ярким проявлением которой она сама является. Да и трудно прийти к каким-либо иным выводам, учитывая центральную роль бренда в современном маркетинге, когда группа продуктов и даже корпораций ассоцируют-ся с определенным образом, распространяемым через медийную индустрию. Вспомните, как важен символ для таких фирм, как Nike или Calvin Klein. Глобальные медиа могут иногда нанести ущерб этим брендам, извратить их, но одно бесспорно - без них эти бренды Просто не существовали бы.

Информационная инфраструктура

Каждое измерение глобализации выдвигает требования к информационной инфраструктуре и вносит свой вклад в ее развитие, с тем чтобы она соответствовала меняющимся точкам напряжения мировой экономики. Поскольку процессы глобализации разрастаются и продолжаются, обработка информации и информационные потоки должны занимать в них свое место. 98

Главными элементами информационной инфраструктуры яв-дяются:

» Всемирное распространение и экспансия таких услуг, как банковские услуги, финансы, страхование и реклама, которые являются основными компонентами глобализации. Без этих услуг ТНК не могли бы работать. Разумеется, информация входит в их бизнес, является ключевой частью их работы. Это информация о рынках, потребителях, регионах, экономиках, рисках, моделях инвестирования, налоговых системах и т.д. Для оказания такого рода услуг необходимо хранение информации, а также ее производство и распространение. Стоимость ее увеличивается благодаря аналитической работе, своевременности ответа на запрос и сопоставления.

» Глобализация требует производства компьютеров, а также, где это необходимо, их совершенствования и коммуникативных технологий. За последние годы мы наблюдали быстрое введение информационных технологий и их постоянное усовершенствование - от факсовых аппаратов до международных компьютерных сетей, что является необходимым условием для координации глобальных предпринимательских структур.

* Эта информационная инфраструктура привела к чрезвычайному росту информационных потоков. Например, экономический журнал Fortune (1993, December, 13, с. 37) сообщает, что международная телефонная связь в Соединенных Штатах за период 1981-1991 гг. выросла на 500% (с 500 млн до 2,5 млрд). Кроме того, повсюду наблюдалось поразительное увеличение финансовых операций по международным информационным супермагистралям (правда, эти операции сконцентрированы в основном в больших городах богатых стран). Валютные торги, разные модели прямого зарубежного инвестирования, рынки ценных бумаг и акций быстро росли, тем самым подтвердив важность финансовых информационных потоков для глобальных рынков.

Закат фордизма?

Глобализация означает, что режим фордизма все труднее поддерживать. И как может быть иначе, если организационная предпосылка фордизма - национальное государство - размывается экспансией транснациональных корпораций и постоянными по-

99

токами информации, циркулирующей по всему земному шару?! Фордизм основывался на существовании суверенных национальных | государств, на способности правительства управлять имуществом! и вводить определенную политику на своих территориях, на отно- ; сительной защищенности местных компаний от иностранной кон-1 куренции и на практике разделения национальных корпораций. Но все эти условия все больше сходят на нет в нашей реальности глобального маркетинга, бешеного темпа зарубежных валютных сделок и предприятий, размещенных по всему миру.

Глупо было бы отрицать, что роль государства остается важной в очень многих областях жизни - от права и охраны правопорядка до образования и социального обеспечения, что государство по-прежнему служит основным элементом самоиндентификации людей, но с экономической точки зрения оно, несомненно, утрачивает свое значение. Особенно ярко свидетельствуют об этом два показателя. Во-первых, стремление транснациональных корпораций к доминированию делает непонятной проблему собственности. Можно спросить, к примеру, насколько General Electric или Hitachi принадлежит тому или иному государству? Подобного рода корпорации обычно навешивают себе ярлык той или иной страны, но поскольку значительная доля их производства и инвестиций размещается за рубежом, очень трудно однозначно определить, является ли та или другая ТНК японской или английской. Уже в 1970-х годах в Великобритании более 50% производственных мощностей в сфере высоких технологий (компьютеры, электроника и т.п.) и в сильно рекламируемых производствах потребительских товаров (бритвы, кофе, бакалея и т.п.) принадлежали дочерним фирмам иностранных компаний (Pollard, 1983). Кому принадлежат предприятия, размещенные в Великобритании, - Nissan (Сандерленд), IBM (Портсмут) и Gillette (Лондон) - Великобритании, Японии или США? В 1983 г. исследование, предпринятое Labour Research, обнаружило, что 44% выработки 50 ведущих производительных компаний приходится на долю предприятий, размещенных за границей, что определенно не соотносится с правительственными стратегиями, поощряющими отечественное производство. Яркой иллюстрацией того, насколько трудно придать национальный характер глобальным корпорациям, стала реакция General Electric на попытки британского правительства создать единую компанию Еигосо. Представители General Electric отвергли эти попытки по следующим причинам: «Мы - транснациональная фирма, шестая из самых крупных в США. Нам не надо, чтобы нас считали английской фирмой, и мы не собираемся говорить на тему Еигосо (Guardian, 1998, June, 1).

100

Возникает поэтому тревожный вопрос: а перед кем ответствен-ны THK? Если существенная часть их инвестиций размещена вне пределов юрисдикции той страны, которую можно было бы назвать страной происхождения, то перед кем они ответственны? Возникает трудно разрешимый вопрос о собственности, но мы можем быть вполне уверены, что собственниками ТНК являются граждане не одной страны. Утверждение, что частные корпорации несут ответственность перед своими акционерами, означает, что эта международная собственность подрывает концепцию национальных интересов и стратегий, вырабатываемых отдельными государствами.

Второе направление размывания национальных государств и, следовательно, фордистских режимов - это давление на их функционирование со стороны глобального экономического окружения (Sklair, 1990). Если национальные государства уже не играют прежней роли в принятии решений в сфере бизнеса, поскольку инвесторы и ТНК ищут наиболее высокие прибыли по всему миру, то отдельным странам, испытывающим сильное давление, придется участвовать в глобальной системе отношений. Становится все более очевидным, что в связи с ростом финансовых потоков и уязвимостью национальных государств в отношении своих валют и инвестиций, правительствам придется что-то предпринимать. Интеграция и взаимопроникновение экономик приводят к тому, что государства должны адаптироваться к международной системе, т.е. мириться с тем, что отдельным странам «стало чрезвычайно трудно сохранять свою целостность перед лицом новых реалий капитализма» (Scott and Sorper, 1986, с. 7).

Большинство стран сейчас более или менее активно стремятся получить инвестиции ТНК, но необходимым предварительным условием для этого является подчинение корпоративным интересам, которые связаны с рыночной практикой (поскольку она в наибольшей степени выражает интересы ТНК) и в то же время не связаны определенными территориями. Следовательно, свобода каждого правительства определять собственную национальную политику ограничена потребностью в иностранных инвестициях.

Результатом унификации мировых финансовых рынков стала также угроза монетарному суверенитету отдельных стран, возникающая каждый раз, когда участники торгов и инвесторы чувствуют малейшие колебания и слабость валют; это испытали на себе в начале 1990-х годов Великобритания, Ирландия, Испания и другие страны. Это означает, что политические предпочтения и автономия правительств уже не существуют, поскольку

101

анонимный глобальный рынок капиталов и его суждения

тельно кредитоспосбности и устойчивости правительств являются,!

последним доводом, значительно более серьезным, чем мнение!

электората той или иной страны. Это раньше перед мнением электората правительства пасовали. Теперь же если они не будут по-*!

слушно следовать политике, с которой согласен рынок, то нц'р-

долги и валюты будут проданы, что принуждает их идти на нежела- it

тельные ограничения своей политики. , И

(Hutton, 1994, с. 13)v

В середине 1960-х годов премьер-министр от лейбористов жаловался на таинственных «цюрихских гномов», которые, торгуя валютой, вынудили его правительство девальвировать фунт и сократить социальные расходы. Этот случай часто упоминается, когда хотят привести пример того, что финансисты своей властью могут ставить условия внутренней политике государств. Все так и есть, однако насколько серьезнее это давление сегодня, когда финансовые центры намного более интегрированы и обеспечены электронной связью!

Постфордизм

Эти тенденции - необходимость разрабатывать глобальные корпоративные стратегии, беспрецедентная конкуренция между транснациональными гигантами, размывание государственного суверенитета из-за глобализации финансовых сделок - вместе с рецессиями, поразившими страны развитого капитализма в 1970-х годах, | стимулировали возникновение нового режима накопления. Предпола- | гается, что после 25 лет стабильности фордизм выдохся. Новые уело- I вия потребовали радикальных перемен, в том числе и коренной ре- 1 структуризации корпоративных организаций, чего требовала дальнейшая экспансия и новые обстоятельства, в которых они оказались. |

Важной составляющей этих перемен стало наступление на организации трудящихся, поначалу на профсоюзы, а потом и на все коллективистские идеи. С одной стороны, это было необходимым ? условием, поскольку традиционная лейбористская практика превратилась в препятствие для глубинных перемен, а с другой - стали вообще симптомом громоздкости и прикрепленности к территории фордистской эры. Глобализация и длящаяся экономическая неопределенность требовали, как мы еще увидим, быстроты и разнообразия реакций, т.е. того, чего фордизм не мог обеспечить по определению.

102

Условием для глубоких перемен стала такая политика в области производственных отношений, подорвавшая профсоюзное движение. В Соединенных Штатах это произошло сравнительно легко, а после решительного поражения, которое в начале 1980-х годов Рейган нанес авиадиспетчерам, переменам уже практически не сопротивлялись. В Великобритании лейбористское движение было значительно сильнее, но и оно потерпело поражение в результате применения различных средств, в том числе и законодательных актов, ослабивших воздействие пикетов. Свою роль сыграли и долги законно признанных профсоюзов, и стремление преодолеть беспрецедентно высокую безработицу, выросшую в период между 1979 и 1981 гг. на 200% и подкосившую промышленность, где был сосредоточен высокоорганизованный рабочий класс, и решительная правительственная политика, которая отбила все нападки, особенно со стороны шахтеров, проводивших упорные забастовки в 1984 и 1985 гг. В результате были приняты предложения о радикальных переменах в промышленности и в сфере занятости вообще.

Тесно связана с вышесказанным появившаяся тенденция избавления от рабочей силы, что было необходимой реакцией корпораций на стагнирующие рынки, но эта тенденция оказалась долгосрочной в двух направлениях. Во-первых, то, что эвфемистически называлось сокращениями, продолжалось до 1990-х годов и далее, при том что многие успешные корпорации оказались способны на рост «при сокращении рабочих мест». Рост производительности в результате интенсификации труда и применения новых технологий - характерное явление для постфордистского режима. Хотя оно и не имело всеобщего характера, подобных примеров немало: с 1983 г. IBM, сократив на четверть штат своих работников, удвоила при этом доходы, British Telecom вдвое сократила свой персонал, прибыли же резко возросли.

Во-вторых, для постфордистской организации, как часто полагают, характерна тенденция к вертикальной дезинтеграции. Это означает, что, вместо того чтобы производить как можно больше в одной структуре (которая не может не быть вертикально интегрированной), фирма стремится заключать как можно больше контрактов со сторонними предприятиями. Такая стратегия аутсор-синга хорошо сочетается с сокращениями персонала, так как она требует относительно меньшего числа работников в центральной организации и облегчает процесс избавления от рабочей силы, когда она становится избыточной (вместо сокращения штата просто не возобновляются контракты). Очень часто приводят пример Фирмы Benetton, итальянского производителя одежды (Murray,

103

1985), которая использует труд 12 тыс. работников, однако непосредственно в своем штате имеет всего лишь 1500 человек. Её стратегия франшиз (более 3000 в 50 странах) - другая грань аутЭ

сорсинга. Она позволяет компании освободиться от той ответственности, которая возникает, когда огромный персонал находится щ|

постоянном штате. J1

Очевидно, что вертикальная дезинтеграция возможна лишь при наличии соответствующей, достаточно сложной инфраструктуры! коммуникаций и компьютерного оборудования, с помощью кото-! рого обеспечиваются контроль и координация деятельности. Как! иначе почти 140 агентов Benetton, работающие каждый в своем! регионе, могут координировать свою работу? Такая инфраструк*! тура - безусловно технологическая, однако требующая персонала! для оказания необходимых информационных услуг - рассматри-1 вается как основной элемент постфордизма по нескольким при- • чинам, каждая из которых подчеркивает роль информации при новом режиме. Я уже говорил об этом, когда мы обсуждали вопрос о том, что глобализация была предвестником постфордизма, но на некоторых существенных чертах информационной инфраструктуры необходимо остановиться подробнее.

Во-первых, наличие такой инфрастуктуры является необходимым условием для управления глобализованными производственными и маркетинговыми стратегиями. Некоторые исследователи считают, что мы стали свидетелями нового международного разделения труда (Frobel et al, 1980), которое проявляется в транснациональных корпорациях, способных руководить производством, дистрибуцией и продажами по всему свету, координируя деятельность десятков отделений в разных странах. Как аутсорсинг зависит от компьютеризированных коммуникаций, которые дают возможность компаниям постоянно наблюдать за поставщиками и дистрибьюторами, не нанимая большого числа работников в центральном офисе, так и глобальная корпоративная стратегия может существовать только на базе сложных информационных сетей. Кроме того, о процессах реструктуризации, о которых мы говорили, во всех своих аспектах, но в первую очередь в «глобальном» (производство в Маниле, комплектующие в Праге, освоение рынка в Москве, отдельные элементы оборудования в графстве Корк) «и помыслить было бы нельзя без развитых информационных технологий и в особенности телекоммуникаций» (Henderson, 1989, с. 3).

Во-вторых, информационная инфраструктура необходима для ведения глобальной финансовой деятельности и представления связанных с ней информационных услуг, которые являются основными составляющими глобализованной экономики. Без надеж-

104

и разветвленных информационных сетей огромные объемы торговли акциями, валютами, связи между банками, между бан-ками и клиентами плюс сопутствующая всему этому деятельность были бы невозможны, и соответственно невозможен был бы и постфордистский режим накопления.

В-третьих, информационная инфраструктура занимает центральное место в совершенствовании продукции и производственных процессов, обеспечивая не только большую производительность и эффективность благодаря более точному мониторингу и, значит, улучшению контроля, но и более легкое внедрение новых технологий, которые способствуют снижению затрат и повышению качества (при этом вспоминаются механизация и автоматизация, особо наглядная в робототехнике, компьютерный контроль и общая компьютеризация офисной работы).

В-четвертых, информационная инфраструктура - условие еще более обострившейся конкуренции. В свете конкуренции на первый план выдвигается то обстоятельство, что компании находятся в авангарде внедрения новых технологий, т.е., по выражению бывшего министра промышленности Патрика Дженкина, выбор только один - «автоматизировать или ликвидировать». Но необходимость усилить свои преимущества в конкурентной борьбе не сводится лишь к внедрению компьютерных технологий в производственных помещениях. Важно и наличие сетей, их оптимальное использование внутри и вне компании, важно, что эффективность может быть увеличена благодаря устранению слабостей дочерних предприятий и поставщиков и поддержке их сильных сторон, важно, что все возможности, предоставляемые рынком, могут быть вовремя поняты. Становится все более очевидным, что успешная корпорация - это корпорация, которая не только имеет высокую степень автоматизации производства и предлагает лучший и доступный продукт, но и обладает первоклассными сетями, обеспечивающими доступ к отличным базам данных о внутренних операциях, о реальных и потенциальных потребителях, одним словом, обо всем, что может так или иначе повлиять на состояние дел, а также способно быстро реагировать на поступающую информацию.

Дэвид Харвей (Harvey, 1986b) полагает, что все эти процессы, как результат того, что он называет «уплотнением времени-пространства» (с. 284), происходили в течение веков, но начиная с 1970-х годов они вошли в интенсивную фазу, когда пространственные ограничения резко сократились (благодаря информационным сетям корпорации могут защищать свои интересы, невзирая на географическую удаленность) и были сняты временные

105

ограничения (торговля в реальном времени все больше становится нормой в век глобальных сетей). Когда-то географические точки находились очень далеко друг от друга и добираться из одной в другую было невероятно долго. Стоит вспомнить, сколько времени век назад занимала дорога до США или даже из Лондона до Парижа. Теперь же и с Соединенными Штатами, и с Парижем благодаря ИКТ можно связаться немедленно. Совершенно верно и то, что важнейшим элементом уплотнения времени-пространства стало распространение быстрых видов транспорта, в первую очередь авиации, которая за несколько десятилетий резко сократила расстояние между континентами. Но еще более важным было создание сложных и подвижных информационных сетей, которые обеспечили постоянное и четкое управление географически разбросанным бизнесом с относительно малыми временными ограничениями. Если подумать, скажем, об ассортименте скоропортящихся фруктов и овощей в типичном супермаркете и о том, что необходимо для круглогодичной их доставки из разных частей мира, начинаешь понимать, что означает «уплотнение времени-пространства» для реальной жизни в начале XXI в. То же касается машиностроения, микрочипов, холодильников, одежды и даже книг.

Все это говорит о некоем качестве, присущем постфордизму и всегда приводимому в его описаниях. Это - гибкость. Как бы ни расходились исследователи в частностях, существует общее согласие относительно того, что гибкость (на уровне дефиниций) быстро становится нормой. И, как правило, это утверждается по контрасту с условиями фордистских режимов, которые характеризовались как громоздкие, структурированные и стандартизованные. Сейчас мы рассмотрим некоторые основные аспекты гибкости, имея при этом в виду, что для времен фордизма были свойственны вроде бы противоположные характеристики.

Для большинства ученых, испытавших влияние школы регулирования, режим «гибкого накопления» (Harvey, 1989b, с. 147) отличается от предшествующего по трем направлениям. Во-первых, гибкость наемных работников. Постфордистские рабочие не связаны строгим профессиональным разделением и вовсе не считают, что, однажды обучившись какому-то делу, они будут заниматься им все жизнь. В отличие от эры «разграничительных споров», когда «став слесарем, останешься слесарем навсегда», теперь главным качеством считается адаптивность, а нормой - разнообразие трудовых навыков и умений. Сюда проецируется образ «пожизненного обучения», понимание, что в «новые времена» перемены происходят постоянно, и наемный работник должен быть

106

в первую очередь «гибким» (McGregor and Sproull, 1992). Ориентация на профессии и обучение - одна сторона этой гибкости, другие проявляются в гибкой оплате труда (индивидуальной оплате труда, а не установленной по соглашению с профсоюзами или государственными тарифами), трудовой гибкости (готовность менять работу раз в несколько лет, чему способствует все более распространенная практика заключения контрактов на определенные сроки) и временная гибкость (быстро возрастает число мест с неполным рабочим днем, широко применяется «гибкий график», есть необходимость в сменной работе и - довольно часто - в работе в выходные дни).

Во-вторых, гибкость производства. Здесь выдвигается предположение, что фордистские методы вытесняются распространением (благодаря информационным сетям) более подвижных и эффективных способов производства, как, например, система «точно в срок», когда фабрика начинает работать лишь по получении заказа, что позволяет экономить на складировании и, разумеется, на нераспроданной продукции. Чтобы такая система функционировала, она должна быть достаточно гибкой и оперативной - заказчики долго ждать не захотят. Рыночная конкуренция поощряет такую гибкость и заставляет корпорации инвестировать в информационные системы, которые могут ее обеспечить. Другая форма гибкости производства - вертикальная дезинтеграция, о которой уже говорилось. Очевидно, что возрастающее число субконтрактов дает корпорации возможность менять поставщиков и продукцию, не испытывая неприятной необходимости избавляться от собственного персонала.

В-тертьих, гибкость потребления. Предполагается, что электронные технологии дают возможность фабрикам выпускать более разнообразную продукцию, чем это было при стандартизованном фор-дистском производстве. Компьютеризация придает производственным линиям беспрецедентную подвижность, и краткосрочные заказы становятся выгодными. В дополнение - и к этому я еще вернусь - покупатели отворачиваются от стандартизованных фордистских товаров, они ищут особые вещи, которые отражали бы их особый образ жизни и предпочтения. За этим следует такой аргумент: в пост-фордистскую эру благодаря информационной и коммуникационной инфраструктуре желания потребителя могут быть удовлетворены, так как кастомизация товаров, т.е. ориентирование их на запросы покупателя, происходит во все больших размерах.

Следует понимать, что все эти компоненты гибкости на практике сочетаются в большей или меньшей степени. Таким образом, ар-хетипическая постфордистская компания получает заказ, его характеристики передаются на фабрику, где производство запрограмми-

107

ровано так, чтобы учитывать индивидуальные спецификации, и пер- • сонал, обладающий разнообразными профессиональными навыка-; ми и адаптивностью, принимается за работу и быстро производит требуемое. Обратите внимание, что весь процесс в целом и каждая его стадия основаны на обработке, применении и дистрибуции информации. От заказа до поставки условием sine qua поп является скоростная, сложная и подвижная информационная сеть.

Из этих тенденций следует, что в постфордистскую эру мы наблюдаем упадок массового производства. На месте огромного и централизованного промышленного предприятия возникают - и распространяются по всему миру - небольшие производства, на каждом из которых работает как максимум несколько сот человек, но в целом организующая производство корпорация может иметь гораздо больше дочерних производств, чем раньше. В крупных центрах метрополий возможность для транснациональных корпораций реорганизовать свое производство в международных масштабах довела эту тенденцию до логического предела, и производство переводится за границу и за пределы городов, тогда как банковское дело, страхование и бизнес в сфере услуг растут там в неимоверных масштабах (в Великобритании - более чем вдвое с 1970-х годов).

Это означает глубокие изменения в распределении рабочей силы по профессиям и занятиям в таких странах, как Англия. Промышленный рабочий-мужчина становится все более редкой фигурой, фабричное производство неуклонно превращается в анахронизм, теперь на первый план выходят работницы-женщины, занятые неполный рабочий день, которых нанимают по контракту с оговоренным сроком в сферу услуг. Начиная примерно с 1970 г. заводской труд упорно и, по-видимому, необратимо сокращается, а «гибкую рабочую силу» (Hakim, 1987) составляют в основном женщины. К 1990-м годам в промышленности оставалось чуть более четверти рабочих мест, тогда как на сферу услуг приходилось 70%, причем большую часть работ выполняли женщины. В связи с этим началось размывание профсоюзов, безуспешно пытающихся организовать работников нового типа. Кроме того, во многих компаниях привычным стало сокращение числа постоянных сотрудников до основной группы и достижение гибкости за счет использования периферического труда (работников на неполный рабочий день, у которых в компании положение неопределенное). Это называется временной рабочей силой (те работники, которых нанимают при благоприятной конъюнктуре и увольняют при неблагоприятной), по оценкам, она составляет Д5% рынка труда в США. Главной фигурой становится подвижный, информационно-ориентированный работник, который на высших уровнях вошел в

108

группы менеджмента, количественно выросшие в связи с реструктуризацией и глобализацией, но и на низших уровнях «информационных рабочих мест» становится все больше в таких областях, как делопроизводство, продажи и секретарская работа.

Возникновение постфордизма трансформирует и географические регионы, которые раньше были тесно связаны с тем или иным производством. Упадок промышленного производства и рост занятости в сфере услуг - это вопрос и тендерных перемен, и переноса наибольшей активности с севера на юг. Последняя тенденция особенно наглядна в США, но даже в Великобритании север переживает относительный упадок, тогда как на юге количество фирм и рабочих мест растет.

Вместе с этим меняются и политические, и социальные установки. Промышленные рабочие с их солидаристским унионизмом и коллективистскими установками мало общего имеют с постфордист-ским гражданином. Напротив, сейчас мы видим возрождение энтузиазма по поводу «рыночного чуда», который почти угас в результате послевоенного планирования. Историк Кеннет Морган (Morgan, 1990) заявил даже, что «главной жертвой британской общественной жизни... стал дух планирования» (с. 509), т.е. идеология, не привязанная к быстроте перемен и laissez-faire «новых времен».

Сейчас действительно кажется, что даже классовый язык утратил свои позиции. Долгое время класс был осевым концептом социологов («Скажи мне, к какому классу ты принадлежишь, и я расскажу тебе о твоих политических взглядах, работе, о переменах в образовании... и даже о сексуальных привычках»), но сегодня отмечается спад интереса к классовым различиям, конфликтам и неравенству. Все это представляется чем-то старомодным, напоминающим о 1960-х годах, Алане Силлитоу и мрачном промышленном Севере. Конечно, в интеллектуальных кругах существует интерес к самым низшим слоям, к обитателям городских гетто и изолированных районов, но на самом деле речь идет об очень маленькой группе, оторванной от огромного большинства населения, отдельной и самовоспроизводящейся, которая, пусть даже и раздражая законопослушных граждан, живет сама по себе и не имеет ничего общего с основным населением, обладающим собственностью под закладные, озабоченного собой и собственной карьерой.

Сейчас стало общим местом утверждение, что для населения характерен различный образ жизни. При постфордистском режиме классовые категории и связанная с ними общая культура (рабочий-мужчина - работа, сообщество, приятели, девушки, футбол, бега, пиво) уступили место различным образам жизни, выбору, предпочтениям и, как уже говорилось, кастомизации продукта. Единообразие и похожесть вышвырнуты вон, их заменило разнообразие внутри вида и внутри социальных групп.

Некоторые исследователи упорно говорят о том, что это при-

водит к фрагментации идентичности, к утрате стабильности и УДов-

летворения, для других же это проявление демократизирующей силы, которая открывается в новом опыте и новых возможностях, стимулирует «децентрализованное» Я и вызывает эмоциональный подъем. Но каковы бы ни были различия в точках зрения, в одном соглашаются все: новый индивидуализм существует, как и признание права на различный образ жизни, и согласие с фактом, что класс - сам термин - является конструктом социологов, ко-торый навязывался субъектам исследований и утратил свои позиции как фактор, определяющий другие нормы поведения и предпочтении и как основа для мобилизации людей на политические и индустриальные фронты. |

И снова мы можем оценить, насколько значительную роль 4 играет информация и ее обращение в постфордистском режиме. | Поскольку фордизм трансформировался от производства к ориентированной на потребителя системе, мы видим не только сокращение промышленных рабочих, но и возникновение более индивидуалистической, сосредоточенной на потреблении личности. Разумеется, в жизни такой личности информация не может не играть значительной роли, поскольку, во-первых, потребители -должны знать, что и где они могут потреблять, а во-вторых, в • наше индивидуализированное время они заявляют о себе посредством потребления. Оба фактора способствуют распространению информации, первый - поскольку он связан с рекламой и продвижением товаров (информация достигает потребителя), второй - потому что тут работает символическое измерение потребления: люди, пользуясь теми или иными вещами и отношениями, заявляют о самих себе, снова производя информацию.

Теория Роберта Райха

Такого рода размышления собраны воедино Робертом Райхом (Reich, 1991) в его книге The Work of Nations: Preparing Ourselves for 21st Century Capitalism. Эта работа важна не только тем, что в ней ясно озвучен новый постфордистский консенсус, который состоялся в 1990-х годах*, но и тем, что написана ученым, который

* И другие мыслители, особенно Лестер Туроу (Thurow, 1996) и Мануэль Кастельс (Castells, 1996-1998), которому я посвятил отдельную главу в этой книге, также формулировали это новое мышление.

110

был министром труда Соединенных Штатов при Клинтоне и оказал очень существенное влияние на появившиеся тогда течения Нового труда и «третьего пути». К концу второго тысячелетия влияние Райха было столь сильным, что его именем с полным основанием можно назвать новую политику в сфере труда. Одно из положений Райха состоит в том, что развитие, и в особенности глобализация, в последнее время зависели не столько от ИКТ, сколько от способности человека обрабатывать, анализировать и распространять информацию.

Это интригующее положение основано на его заявлении, что основные правила экономического поведения изменились. Райх полагает: то, что было когда-то хорошо для американских корпораций, было хорошо и для Соединенных Штатов, поскольку производство концентрировалось в пределах США (и, значит, предоставляло работу американцам), но глобализация изменила эту благоприятную ситуацию. Сейчас уже невозможно с точностью определить границы между национальными экономиками. Перетекание капитала и производства достигло такой степени, что «сама мысль об американской экономике перестает иметь смысл, так же как понятия «американская корпорация», «американский капитал», «американский продукт» и «американская технология» (Reich, 1991, с. 8). Теперь экономика функционирует вне зависимости от национальных границ, поддерживается, по словам Райха, «глобальной паутиной» отношений между корпорациями и внутри корпораций, владельцами которых являются несметные множества акционеров, рассеянных по всему миру.

Побуждаемые глобализацией корпорации вертикально дезинтегрируются, понижая уровень бюрократизации. Этот процесс был наглядно продемонстрирован во множествах случаев сокращений, когда «перестроенные» компании избавлялись от среднего звена менеджмента. Устоявшаяся догма и социологии, и бизнеса, гласящая, что бюрократическая организация является предпосылкой эффективности, поскольку правила и процедуры в сочетании с четкой иерархией обеспечивают бесперебойность деятельности компании, была поставлена под сомнение. Глобализованная экономика слишком быстро развивается, чтобы позволить себе столь громоздкую структуру управления, и слишком конкурентна, чтобы позволить себе роскошь иметь многоуровневую бюрократию. В результате этих отсечений оставшимся и способным успешно вести дела в новом мире было придано больше полномочий (подробнее я буду говорить об этом далее).

Произошел поворот от массового производства к производству товаров высокой ценности и сервису. Это стимулирует дифферен-

111

циацию, инновации и применение знания в экономике, поскольку постоянно происходят поиск специализированных рынков, разработка новых продуктов, и их символическое значение и техническая изощренность все время возрастают.

Массовое производство фордистской эры на глобализованном, но все в большей степени специализированном рынке уступает место гибкой кастомизации, которая особо чувствительна к запросам и изменениям рынка. Продукция становится все более насыщенной информацией и знанием. Например, дизайн футболки (и соответствующий маркетинг) может обладать гораздо большей ценностью, чем материалы, из которых она изготовлена. Кроме того, глобальный рынок отдает предпочтение тем, кто способен определить свои ниши в любых местах земного шара, выявить возможности, где бы они ни открывались, уменьшить расходы благодаря разумному ведению бухгалтерии и правильному менеджменту. В связи с этим на первое место выходит все то, что создает продукту или услуге наибольшую добавленную стоимость. Одной способности что-то производить теперь мало, главным фактором становится способность увеличить стоимость товара и работать на успех компании. В общем, этот сдвиг в сторону повышения ценности увеличивает значение тех отраслей, которые Лестер Туроу (Thurow, 1996) называет «мозговыми отраслями», - биотехнологий, средств массовой информации и компьютерного программирования, потому что они являются единственно верной ставкой в глобальной экономике, ибо дешевая рабочая сила, которой в мире много, без этих отраслей не в состоянии производить новую сложную продукцию, причем эта продукция может стоить даже дешевле, чем сейчас, так как, если товар уже разработан, стоимость его производства становится минимальной.

В результате сочетания этих факторов становятся приоритетными определенные виды профессий - те, которые связаны с оперированием и управлением по глобальным сетям, которые предоставляют возможность быстрой смены дизайна и обеспечивают добавленную стоимость продуктам и услугам средствами науки, креативных навыков, финасовой проницательности и даже эффективной рекламы.

Роберт Райх полагает, что эти примерно 20% занятых, которых он называет символическими аналитиками, поддерживают единство и расставляют «предпринимательские сети». Это люди, которые «постоянно вовлечены в оперирование идеями» ((Reich, 1991, с. 85) и обладают «интеллектуальным капиталом», определяющим успех в XXI в. Символические аналитики «определяют и решают проблемы или посре324697дничают при их решении, оперируя символами» (с. 178), в их профессиях главное - умение абстрактно и систем-

112

но мыслить, эксперимент и сотрудничество. Они определяют проблемы, они их решают, они - стратегические посредники, их сфера деятельности - банковское дело, право, конструирование, вычислительная техника, бухгалтерия, средства массовой информации, менеджмент и академическая наука.

Все эти профессии объединяются тем, что они информационные. Разумеется, эти люди являются экспертами в той или иной области, но именно потому, что они работают в мире постоянных лихорадочных перемен, их главное достоинство - огромная гибкость, возможность адаптировать свои способности к бесконечно возникающим новым ситуациям. Информационный работник всегда способен сам себя переобучать, он внимателен к новейшим течениям мысли в своей области, пристально следит за колебаниями на изменчивом рынке, переменами в общественных настроениях и всегда может усовершенствовать продукт.

Такому работнику не хочется занимать постоянную должность в солидной корпоративной бюрократии, он предпочитает переходить от проекта к проекту, заключая краткосрочный консалтинговый контракт и привлекая свои расширяющиеся сети и постоянно обновляемые знания для эффективного выполнения своей задачи. Характерной чертой информационного работника является переход от одного исследовательского проекта к другому, от одного маркетингового контракта к другому, от одной работы в масс-медиа к другой. Свою карьеру, свой «портфолио» он делает сам, а не принимает из рук корпоративной бюрократии (Handy, 1995).

Некоторым представляется, что в таком мире нет безопасности и его характерной чертой становится возрастающая социальная фрагментация (Hutton, 1995), но есть и более оптимистические точки зрения. Фрэнсис Фукуяма (Fukuyama, 1997), например, полагает, что такие «плоские» организации доверяют своим сотрудникам, которые находят удовлетворение в самостоятельности, и, хотя корпоративная преданность в такой группе снижается, тот факт, что эти высокопрофессиональные специалисты постоянно встречаются друг с другом в работе над определенными проектами, может стимулировать «социальный капитал», поскольку между ними возникают крепкие этические и профессиональные связи.

Проблемы постфордизма

Фордистские (и постфордистские) теоретические построения вызвали интерес в интеллектуальных кругах. У некоторых этот интерес поначалу был связан с желанием понять, почему британ-

113

8 - 2647

ским левым было отказано в электоральной поддержке: избиратели упорно (в 1979, 1983, 1987 и 1992 гг.) не желали откликаться на коллективистские призывы и испытывали явную антипатию к устаревшему имиджу лейбористской партии. У такого провала должны были быть причины: в конце концов в послевоенный период до 1970-х годов население не раз оказывало лейбористам поддержку, так что же потом изменилось? Говоря в общих чертах, возникло понимание, что происходят стремительные перемены - огромный избыток рабочей силы в традиционной промышленности, возникновение новых профессий, мощный натиск новых технологий, резкие колебания валютного курса и т.д., - в связи с чем многие исследователи были убеждены, что рождается что-то кардинально новое. И потому неудивительно, что было написано множество различных книг и статей, в которых провозглашалось наступление «новых времен» (1998).

К сожалению, именно акцент на кардинально «новых временах», подразумеваемый концепцией постфордизма, представляется наиболее проблематичным. С уверенностью предполагается, что общество претерпело глубинную, системную трансформацию. И действительно, к какому же иному выводу можно прийти, если представляемые постфордизмом характеристики так разительно отличаются от того, что было прежде? Практически все измерения - от способа производства, классовых структур, способа потребления, трудовых отношений и вплоть до нового понимания личности - постфордизм трактует так, что это означает полный разрыв с фордистской эрой (ср. Hall and Jaques, 1989).

Такой подход позволяет заметить иронию сходства постфордизма и консервативной теории постиндустриального общества Дэниела Белла, которую мы рассматривали в главе 3; теория постиндустриализма при описании грядущего века также делает упор на резком отличии настоящего от недавнего прошлого, хотя эти две концепции исходят из совершенно разных интеллектуальных традиций. И Кришан Кумар (Kumar, 1992) действительно рассматривает постфордизм как «версию теории постиндустриального общества» (с. 47), отмечая на удивление схожие темы и тенденции.

Здесь будет небесполезно вспомнить, что, поскольку частная собственность, рыночные критерии и корпоративные приоритеты играют главную роль, и это признается по крайней мере версией теории постфордизма в исполнении школы регулирования, мы пока что имеем хорошо знакомую нам форму капитализма. Более подходящим был бы термин неофордизм, так как в нем подчеркивается приоритет преемственности перед переменами. В таком случае получается, что неофордизм - это решительная попытка

114