Часть 9.

3. ЭКОНОМИКА И ПОЛИТИКА

Вопрос о соотношении политики как специфической сферы жизнедеятельности общества с экономикой интересовал социальную философию издревле. Так, размышляя об оптимальной форме государственного устройства и правления, Аристотель пытался напрямую связать эту форму с определенными большими группами в социально-экономической структуре общества, а именно с так называемым средним классом, выделяющимся, по его мнению, из общей массы народа известным образовательным (следовательно, и имущественным) цензом. Если же власть принадлежит наиболее богатому меньшинству ("аристократия", по Аристотелю), она имеет тенденцию деформироваться в такую "неправильную" форму, как олигархия, в узкокорыстную власть немногих. Минорно настроен Аристотель и по отношению к власти бедного большинства, к "политии", которая тоже способна деградировать, превращаясь в демократию. Заметим, что в данном случае Аристотель негативно оценивает демократию, сводя ее, про сути дела, к охлократии, к власти толпы, хотя во многих местах своей "Политики" он отзывается о политии и демократии положительно [2]. Но во всех случаях он связывает "правильные" и "неправильные" формы политической власти с определенными социально-экономическими слоями.

2 См. Аристотель. Сочинения: В 4 т. М., 1984. Т. 4.

Анализируя взаимосвязь экономики и политики, следует избегать двух крайностей. Одна из них заключается в абсолютизации активной роли политики, ее относительного первенства над экономикой. И тогда политика невольно превращается в демиурга не только отдельных сторон экономических отношений, но даже целых формаций.

В этой связи целесообразно остановиться на проблеме так называемых общественно-политических, или этакратических (фран. "etat" - государство и греч. "kratos" - власть) формаций, вопрос о реальном историческом существовании которых неоднократно ставился в литературе последних лет.

177

Главный пафос соответствующей концепции состоит в том, что наряду с общественно-экономическими формациями утверждается существование формаций общественно-политических, в рамках которых экономика имеет подчиненный по отношению к политике характер.

При этом в качестве эталона такой формации принимают "азиатский способ производства", расширяя его географический ареал до предела и заменяя на этом основании эпитет "азиатский" на "государственный". В основании такого строя - "государственного способа производства", по мнению сторонников этой концепции, лежит государственная властно-правовая иерархия. По существу эта концепция представляет собой возврат к гегелевской правовой парадигме крупномасштабного членения исторического процесса, ибо и в случае с "азиатским способом производства" не государство породило особый тип экономики, основанный на государственной собственности, а, наоборот, экономика, стесненная специфическими природными условиями и нуждающаяся в использовании крупных оросительных систем, потребовала преждевременных (не подкрепленных еще процессами классообразования) родов государства. Вполне естественно, что на первый план здесь выдвинулась хозяйственно-организаторская функция государства, руководство сооружением и эксплуатацией гидромелиоративных систем.

В качестве особой этакратической формации данная концепция рассматривает "советский феномен", то есть общественно-экономический строй, сложившийся у нас после октября 1917 года, и на основе его анализа формулирует "основной экономический закон этакратизма", заключающийся якобы в постоянном самовозрастании (укреплении, приумножении) государственной собственности. Но ведь в такой формулировке фактически речь идет только о средстве экономического развития и не схвачена его цель. Между тем само укрепление и приумножение государственной собственности может быть использовано в различных целях: либо в интересах наиболее полного удовлетворения постоянно растущих материальных и духовных потребностей всего общества, либо в узкокорыстных интересах номенклатурной элиты.

В этом отношении советский строй прошел два основных этапа. Чтобы понять их сущность и линию разграничения между ними, нужно иметь в виду, что воздействие государства на экономику может быть трояким:

а) государство может действовать в том же направлении, что и экономика, - тогда развитие экономики идет быстрее;

б) государство может действовать наперекор экономическому развитию - тогда она терпит крах через определенное время;

в) государство может ставить экономическому развитию преграды в одних направлениях и стимулировать его в других.

178

На первом этапе (условно до середины 60-х годов) воздействие государства на экономику шло по третьему варианту. С одной стороны, создание мощного государственного сектора и плановое регулирование позволили в кратчайшие сроки превратить ранее отсталую страну в державу с современной индустрией, всеобщей грамотностью, первоклассной наукой и на этой основе заметно поднять материальное благосостояние народа, его культурный уровень, выдержать испытания второй мировой войны. Но, с другой стороны, в эти же десятилетия исподволь накапливались предпосылки для термидора всестороннего, в том числе и экономического, перерождения общества [1]. В этом направлении действовала все расширявшаяся практика волюнтаристского вмешательства государства в экономику (нарушение закона стоимости, огосударствление колхозно-кооперативного сектора, уравниловка в оплате труда рядовой массы и в то же время создание многоранговой системы привилегий для номенклатуры и т.д.). Добавим к этому, что монопольное распоряжение собственностью создало благоприятную почву и для такого атрибута термидора, как коррумпированность управляющего аппарата снизу доверху.

1 См. об этом: Крапивенский С. Э. Парадоксы социальных революций Воронеж. 1992. С. 113-116.

На втором этапе воздействие государства на экономику идет уже по типичному второму варианту. Безраздельное господство этакратии, партийно-государственной бюрократии не просто упрочивается, но и претерпевает существенные изменения. Государственная собственность по существу превращается в ведомственно-монополистическую, и вот тогда-то наша экономика становится воистину самоедской: каждое ведомство заботится лишь о самовозрастании своей отрасли, не соотнося его с потребностями и возможностями общества в целом. При этом партгосбюрократия не могла не считаться с объективными экономическими законами, хотя каждый раз, когда обнаруживала, что действие этих законов противоречит ее эгоистическим интересам, волюнтаристски старалась их обойти. Но свидетельствует ли этот волюнтаризм в пользу концепции "общественно-политических формаций"? Ведь и здесь экономика в конечном счете взяла верх и поставила в повестку дня перестройку.

Другая крайность, которая нередко встречается при анализе взаимосвязи политики и экономики, проявляется в попытках вывести напрямую (как у Аристотеля) форму политической власти из того или иного типа экономической системы, а точнее из лежащей в ее основе типа собственности. Эта крайность дает себя знать в литературе последних лет, когда социально-экономические основы свободы личности и демократии вообще, гарантии

179

их нередко связываются прежде всего с собственностью частной - кооперативной, акционерной и индивидуальной, но отнюдь не с общенародной.

Между тем к оценке частной собственности (в том числе в аспекте ее воздействия на политическую жизнь общества) следует подходить конкретно-исторически. И тогда мы увидим, что в истории на базе частной собственности возникали и существовали различные и даже диаметрально противоположные формы политического правления и политические режимы - конституционно-монархические, республиканско-демократические, фашистские с формальным сохранением конституционности или без оной и т.д. Что же касается мелкой частной собственности, аппеляции к которой сегодня особенно часты, уместно напомнить полемику К. Маркса и Ф. Энгельса с Прудоном, считавшим этот вид собственности единственно отвечающим "природе человека". В пику Прудону они постоянно подчеркивали: безраздельное господство мелкой собственности привело бы к господству всеобщей серости и посредственности. Кстати, бюрократические, тоталитарные режимы в истории не раз возникали как раз на базе мелкой, раздробленной собственности.

Заметим, что полемика по поводу взаимосвязи частной собственности и демократии не раз возникала и в прошлом. В этом отношении представляет большой интерес статья М. Вебера "О буржуазной демократии в России", относящаяся к началу XX века. Полемизируя с теми, кто полагал, что демократические ценности автоматически рождаются частнособственнической экономической системой, Вебер писал: "Как бы сильно не приходилось в борьбе за такие "индивидуалистические" жизненные ценности ("неотчуждаемые права человека" - С. К.) учитывать "материальные" условия окружающего мира, столь же мало можно было бы предоставить "реализацию" этих ценностей "экономическому развитию". Шансы "демократии" и "индивидуализма" нынче были бы куда как невелики, если бы в "развитии" их нам пришлось полагаться на "закономерное" действие материальных интересов" [1]. И далее Вебер иронизирует над теми, кто живет в постоянном страхе, будто в мире окажется в будущем слишком много демократии и слишком мало "авторитета", "аристократии" и "уважения" к должности. "О том, чтобы деревья демократического индивидуализма не выросли до небес, уже позаботились и даже с избытком, - продолжает Вебер. - Весь опыт говорит о том, что "история" неизбежно вновь порождает "аристократии" и "авторитеты", за которые может цепляться всякий, кто найдет это необходимым для себя или - для "народа"... Все экономические метеоприборы указывают в направлении возрастающей "несвободы". Просто смехотворно приписывать современному развитому капитализму в

1 Вебер М. О буржуазной демократии в России//Социопогические исследования. 1992. № 3. С. 130-131.

180

том виде, в котором он ныне импортируется в Россию и существует в Америке, приписывать этой "неизбежности" нашего хозяйственного развития избирательное сходство с "демократией" или даже "свободой" в каком-либо смысле слова, в то время как вопрос-то может ставиться только так: как вообще "возможно", чтобы при его господстве все это, то есть демократия и свобода, продолжалось? фактически они существуют лишь там, где за ними - решительная воля нации не дать править собой как стадом баранов" [1]. Итак, по Веберу (и с этим выводом можно вполне согласиться), демократия и частная собственность, в том числе капиталистическая, не связаны напрямую, хотя капитализм и имел своей предпосылкой правовое освобождение личности. Связь между ними опосредована целым рядом политических феноменов - наличием необходимых для реализации демократической формы правления политических институтов, наличием давних и прочных демократических традиций, уровнем политической культуры властей при-держащих и народных масс. Имея в виду все это, Вебер и пришел в своей статье к выводу, что тогдашняя "Россия "не созрела" для честной конституционной реформы" [2].

1 Вебер М. О буржуазной демократии в России//Социопогические исследования. 1992. № 3. С. 131.

2 Там же. С. 130.

Для осуществления и поддержания демократии мало одного желания верхов и низов, их видимого согласия по этому вопросу. Масса граждан, включающая в себя все слои общества, должна быть элементарно воспитана и, таким образом, подготовлена к демократическим инновациям. В противном случае эти инновации отторгаются обществом как чужеродное тело. Вспоминается в связи с этим Герберт Спенсер: "Никакие хитро придуманные политические учреждения не могут иметь силы сами по себе. Никакое сознание их пользы не может быть достаточно. Важно только одно - характер людей, к которым применяются эти учреждения... Всякий раз, когда недостает гармонии между характером людей и учреждениями, везде, где учреждения введены насильственно революцией или навязыванием преждевременных реформ... является разлад, соответствующий этап несообразности" [3].

3 Спенсер Г. Социология как предмет изучения. СПб., 1886. С. 268.

4. ГОСУДАРСТВО И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

В предыдущих параграфах мы выяснили, что государство всегда - в большей или меньшей степени - является выразителем общей воли своих граждан. Если эта "общая воля" объемлет только круг вопросов, действительно представляющих общегражданский интерес (защита страны от

181

нападения извне, охрана общественного порядка, поддержание стабильного экономического развития, действия по сохранению природной среды), и в то же время обеспечивается свободное решение гражданами их частных проблем, возникающих в негосударственных сферах жизнедеятельности, - перед нами, с одной стороны, демократическое государство, а с другой стороны, гражданское общество. Если же государство распространяет свою волю на все сферы жизнедеятельности человека, подминая под себя гражданское общество, - перед нами тотальный строй, который пытается "заорганизовать" (любимое словечко бюрократов) не только общественную, но и частную жизнь, дозволяя одно, предписывая другое, запрещая третье.

В терминах, введенных в социальную философию Карлом Поппером, эти противоположные по своему духу общества могут быть обозначены как закрытое и открытое. Под закрытым обществом Поппер имеет в виду тоталитаристское, воспетое Платоном и имеющее в качестве своего предтечи и образца для подражания магическое племенное или коллективистское общество, характерное для первобытности. В таком обществе табу жестко регулируют все стороны жизни и господствуют над ними. Наш собственный образ жизни, замечает Поппер, все еще перегружен табу - пищевыми табу, табу вежливости и многими другими, и все же между нашим и племенным обществами есть существенные различия. "В нашем образе жизни, - разъясняет Поппер, - между законами государства, с одной стороны, и табу, которые мы привычно соблюдаем, с другой, существует постоянно расширяющаяся область личных решений с ее проблемами и ответственностью. И мы знаем важность этой области. Личные решения могут привести к изменению табу и даже политических законов, которые более уже не представляют собой табу. Возможность рациональной рефлексии по поводу встающих перед человеком проблем - вот что составляет коренное различие этих двух типов общества" [1]. Таким образом, открытое общество - это общество, в котором граждане вынуждены принимать личные решения и, следовательно, являются личностями. Нетрудно догадаться, что в таком случае они составляют гражданское общество.

1 Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. С. 217-218.

Особо махровый вид приобретает тоталитаризм в тех случаях, когда политическая власть монопольно прибирает к рукам собственность на средства производства. Крайней формой такого слияния власти и собственности была система, сложившаяся в нашей стране после 1917 года. В результате были задушены зародыши гражданского общества, пробивавшиеся в России после отмены крепостного права. Сейчас, таким образом, задача состоит в возрождении феномена гражданского общества, если мы действительно желаем развиваться по-цивилизованному.

182

"НЕПРЕОДОЛИМАЯ ПАРАДОКСИЯ"

Иногда можно встретить такое определение гражданского общества: "Все то, что не государство". И хотя научные определения так не даются, главное в нем все же схвачено - гражданское общество есть сфера реализации особенных, частных интересов отдельных индивидов, как виделось Гегелю, сфера, живущая по своим законам и не во всем государству подвластная.

Отношение между гражданским обществом и государством являет собой выразительный пример единства противоположностей и их сложных взаимоотношений. С одной стороны, государство и гражданское общество взаимно дополняют друг друга до целостности, представляющей общество, как таковое. Но, с другой стороны, единство это довольно противоречивое, что связано с диаметрально противоположными сущностями рассматриваемых явлений. Как писал Н. А. Бердяев, "государство по своему происхождению, сущности и цели совсем не дышит и не движется ни пафосом свободы, ни пафосом добра, ни пафосом человеческой личности, хотя оно имеет отношение и к свободе, и к добру, и к личности. Государство есть прежде всего организатор природного хаоса, оно движется пафосом порядка, силы, мощи, экспансии, образования больших исторических тел. Принудительно поддерживая минимум добра и справедливости, государство никогда не делает этого из любви к добру и из доброты, доброта чужда государству, оно делает это потому, что без минимума добра и справедливости наступит хаос и грозит распадение исторических тел" [1]. Личная судьба не интересует государство и не может быть им замечена. Между личностью (а значит, гражданским обществом) и государством существует вековая борьба, трагический конфликт, и эти отношения представляют собой, по Бердяеву, "непреодолимую парадоксию". Личность не может жить без государства, она признает его некоторой ценностью и готова действовать в нем, неся жертвы. И вместе с тем личность восстает против "холодного чудовища", которое давит всякое личное существование [2]. Если даже отбросить некоторую категоричность, остается очевидным, что только зримая и незримая борьба между государством и гражданским обществом позволяет сохранять то динамическое равновесие, при нарушении которого вырисовывается либо хаос и дезорганизация, либо тирания и насилие. О том, насколько развито или не развито гражданское общество, можно судить по степени активности граждан и их добровольных объединений.

1 Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993. С. 172.

2 Там же С. 174.

СТРУКТУРА ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

При попытке структурного анализа гражданское общество предстает перед нами как довольно сложное и специфическое образование в системе данного конкрет-

183

ного общества. Сложное - потому что оно включает в себя, пожалуй, все элементы системы "общество", за исключением своей антитезы - государства. Специфическое - ибо связи между элементами, составляющими гражданское общество, построены принципиально иначе, чем в обществе в целом и в такой его подсистеме, как государство; если в последних преобладают связи соподчинительные, иерархические, вертикальные, то гражданское общество характеризуется прежде всего связями горизонтальными, координационными.

Чтобы дать элементарное представление о сложности и специфичности гражданского общества, попробуем в порядке перечисления обозначить его наиболее важные структурные единицы. В экономической сфере - это мелкие частные предприятия, кооперативы, акционерные общества и другие производственные ячейки, создаваемые гражданами по собственной инициативе; в сфере социальной - семья, органы самоуправления (по месту жительства, работы, учебы), политические партии и другие общественные организации, негосударственные институты исследования общественного мнения; в сфере духовной - негосударственные институты (например, церковь) и средства массовой информации, позволяющие реализовывать свободу совести, мысли и слова, добровольные научные, творческие и т.п. объединения. Уже это простое перечисление наводит на мысль, что в развитом гражданском обществе индивид в большинстве случаев встречается с государством не один на один, а в составе соответствующего общественного института, то есть опосредованно. И в этом - важнейший критерий развитости гражданского общества.

Гражданское общество есть ценность цивилизационного порядка. Это приходится подчеркивать особо, ибо иногда противопоставление государства и гражданского общества по оси "упорядочение и централизация - децентрализация и свобода личности" явно смещается к линии "интеграция - дезинтеграция". В действительности же развитое гражданское общество несет двойную цивилизационную нагрузку: объединяя индивидов по различным основаниям, оно 1) дополнительно социализирует их; 2) способствует более прочной интеграции общества в целом. В этой связи следует критически отнестись к десятому из марксовых "Тезисов о Фейербахе", который гласит: "Точка зрения старого материализма есть гражданское общество; точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество" [1]. Впрочем, противопоставление "гражданского" "человеческому" и вывод об исчезновении гражданского общества в исторической перспективе полностью согласуется с уже рассмотренным взглядом Энгельса на цивилизацию как серию формаций, основанную на частной собственности и завершающую докоммунистическое

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 4.

184

развитие человечества. В подобной концепции гражданское общество ошибочно предстает как ограниченное и во временном, и в ценностном отношении.

БЮРОКРАТИЯ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

На первый взгляд может показаться странным, что на вопросе о бюрократии акцентируется внимание в параграфе, посвященном гражданскому обществу. В действительности же такая "прописка" имеет все логические основания для своего осуществления, ибо бюрократия есть тот буферный слой между гражданским обществом и господствующими в государстве социальными группами, на который каждый раз натыкаются граждане при своем обращении к государству.

"Бюрократия" буквально означает господство канцелярии (от фр. bureau - канцелярия и греч. "кратос" - власть). В истории социальной мысли не раз встречается упрощенный подход к проблеме бюрократии, обусловливающий сугубо негативную ее оценку. Такой взгляд, например, прослеживается в марксизме и включает в себя три основных момента: 1. Бюрократия рассматривается как феномен, присущий только обществу, основанному на социальном неравенстве и эксплуатации. 2. В связи с этим бюрократия подлежит ликвидации при переходе к новому общественному строю. 3. Функции, выполнявшиеся бюрократией, при этом вполне может взять на себя совокупность граждан данного общества.

Принципиально иной взгляд на природу и судьбы бюрократии мы встречаем у М. Вебера, рассматривавшего бюрократию как естественную и необходимую форму всякой социальной организации (разумеется, предполагаемой в масштабе больших, а не малых социальных групп). Более того: бюрократия как управленческий слой имеет тенденцию к расширению и усложнению по мере усложнения самой социальной действительности и все большего продвижения общества в направлении, названном Вебером "формальной рациональностью". Рационализация социального действия, по Веберу, есть тенденция самого исторического процесса: рационализируется способ ведения хозяйства, рационализируется способ мышления людей, следовательно, должно рационализироваться управление во всех сферах. Отсюда - позитивное значение бюрократии и ее возрастающая роль как "штаба управления", состоящего из подготовленных к этому чиновников, действующих по строго формальным и рациональным правилам. Они должны быть компетентными, а для этого иметь юридическое и плюс к тому и специальное образование; независимыми от каких-либо иных структур и подчиненными только служебному долгу; рассматривать свою службу как единственную или главную профессию; работать в полном "отрыве от средств управления" и без присвоения служебных мест; подлежать строгой служебной дисциплине и контролю [1].

1 См. Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Bd. 2. Koln-Berlin. S. 162-163.

185

Вебер прекрасно понимал, что описывает теоретическую, идеальную модель бюрократической машины, но считал, что возможно перманентное совершенствование аппарата управления в этом направлении. В качестве главного гаранта такого совершенствования он рассматривает тех, кто стоит на вершине государственной лестницы: наследственных монархов, президентов, лидеров, избранных парламентом. Именно от них зависит, чтобы в обществе не воцарилось чисто бюрократическое господство. Между тем есть еще одна сила, которая при определенном уровне общественной зрелости и активности способна в большей или меньшей степени сдерживать ультрабюрократические поползновения государственной машины - гражданское общество, представленное массовыми добровольными объединениями. Но эту силу Вебер в полном соответствии со своими взглядами на народные массы вроде бы не замечает.

Итак, не в интересах гражданского общества приостанавливать, а тем более ломать состоящую из специалистов-чиновников машину управления: слишком великой оказывается цена такой "ошибки" для общества, выбиваемого из русла нормального функционирования. Но в интересах гражданского общества осуществлять постоянный и эффективный контроль за бюрократией, стремясь свести к минимуму свою отчужденность от государства. При отсутствии такого демократического прессинга бюрократия в силу своей внутренней природы имеет тенденцию максимизировать эту отчужденность.

Важную роль в жизни общества, особенно современного, играют политические партии.

В структуре общества им принадлежит специфическое место - на стыке между гражданским обществом и государством, отсюда и их роль связующего звена между ними. Но этим "пограничная" сущность и роль партий не ограничивается. С одной стороны, они привносят в гражданское общество значительный элемент политизации, то есть того, что характерно для сферы государства. И в этом смысле определять гражданское общество как всю совокупность неполитических отношений в обществе не вполне корректно: правильнее было бы говорить о совокупности негосударственных отношений. С другой стороны, партии в связи со своей политичностью имеют тенденцию (в особенности в случае прихода к власти) к огосударствлению, что отрицательно сказывается на гражданском обществе. Хрестоматийным примером судьбы гражданского общества при огосударствлении монопольно стоящей у власти партии стал послеоктябрьский опыт нашей страны.

Когда возникли партии? Однозначного решения этого вопроса в исторической науке до сих пор нет, причем разброс мнений достаточно велик - от XVI века, когда французская королева Екате-

186

рина Медичи создала так называемую "срединную" партию "политиков" (не католиков и не протестантов), до времен французской революции с ее клубами, ассамблеями, политическими группами. Мы не говорим уже о попытках обнаружить политические партии чуть ли не в античных Греции и Риме. Думается, что подобный разброс проистекает не только от субъектов познания, обнаруживающих отличающиеся друг от друга подходы к исследованию, но и от самого объекта познания (партии), развивающегося во времени и приобретающего в каждую историческую эпоху новые черты. В переводе с латинского слово "партия" означает часть чего-то (partis - часть, группа). Но чего именно? И здесь мы сразу обнаруживаем правильность только что высказанного предположения. На ранних этапах партии без больших погрешностей можно было рассматривать как наиболее активную в политическом отношении часть того или иного класса. Такими были, например, первоначально партии тори и вигов, возникшие в Англии в 70-80-е годы XVII века - первая как партия крупных землевладельцев и верхушки англиканской церкви, а вторая как партия крупной торговой и финансовой буржуазии в союзе с обуржуазившейся дворянской аристократией. Но сегодня классовые грани между партиями оказываются в значительной степени размытыми, в их составе мы встречаем представителей различных социальных слоев, что связано, с одной стороны, с расширением программных целей партий, преодолением ими узкоклассовых ориентиров, а с другой стороны, более широким подходом сегодняшнего гражданина к своему партийному выбору. Исходя из этой эволюции можно сказать, что партия есть часть граждан общества, объединившихся на основе единых политических интересов и целей.

Наряду с партиями в гражданском обществе существуют, сотрудничая либо соперничая друг с другом, другие добровольные объединения и движения. Каковы же те признаки, по которым можно отличить политическую партию от других объединений?

Во-первых, целью любой партии всегда является завоевание власти во имя осуществления своих программных задач, которые могут предусматривать в одних случаях кардинальное изменение социально-экономического строя, в других - совершенствование существующего, его корректировку в интересах определенных слоев общества. Такая корректировка, например, не раз происходила в странах Западной Европы, когда власть переходила из рук социалистов (социал-демократов, лейбористов) в руки неоконсерваторов и наоборот. Внепартийные объединения не "властолюбивы", цели их более узки и конкретны (скажем, защита интересов фермеров, охрана природной среды и т.п.). Разумеется, между внепартийными объединениями и партиями нет "китайской стены", и первые в ходе своего развития могут превратиться в партии, как это случилось с "зелеными" в ФРГ.

187

Во-вторых, партии в отличие от большинства других добровольных объединений выступают под знаменем определенной идеологии. Исторический опыт подсказывает, что идеологического вакуума в политизированном обществе быть не может. Об этом свидетельствует, в частности, опыт революционных эпох: крушение рабовладения, а затем и ранние буржуазные революции проходили под знаменем религиозной идеологии; зрелые буржуазные, начиная с французской, - под знаменем идеологии либерально-демократической и революционно-демократической. И каждый раз идеология порождается не самим движением, не самой партией, исходящей из своего "здравого смысла", а привносится в партию интеллигентами-идеологами, разделяющими ее конечные цели. Тем более наивно думать, что социальные преобразования в конце XX века (в том числе в России) могут быть успешно осуществлены без солидного идеологического обоснования.

В-третьих, политические партии представляют собой довольно устойчивые организации. Так, уже перешли через двухсотлетний рубеж упоминавшиеся тори и виги, с 1828 года существует Демократическая, а с 1854 - Республиканская партии в США.

Сегодня во многих странах оживленно обсуждается вопрос о грядущей участи политических партий. Вопрос не надуманный, если учесть, что в гражданском обществе и Старого и Нового Света растет апатия по отношению к политическим партиям и к политике вообще, а функции партий в значительной степени берут на себя средства массовой информации (пропагандистская функция) и независимые кандидаты (представительская функция). Однако партии остаются солидной политической силой и - что самое важное в обсуждаемом сюжете - принимают всевозможные меры для повышения своего рейтинга. В частности, с целью приобретения в общественном мнении статуса общенародных партии сознательно идут на размывание своей идеологической и социально-классовой определенности. Таким образом, то, что было сказано о характерных чертах политических партий, относится в чистом виде к партиям классического типа и должно в каждом конкретном случае корректироваться с учетом современной ситуации.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОКОНТРОЛЯ

1. В чем различие между формационными и цивилизационными функциями государства?

2. В чем вы усматриваете рациональное зерно теории "общественного договора"?

3. На каком основании функции государства можно подразделить на формационные и цивилизационные?

4. Как взаимосвязаны между собой экономика и политика?

5. Что такое "гражданское общество"?

6. Какова роль бюрократии в системе общественных отношений?

9 ГЛАВА

ДУХОВНОЕ В ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА

Мы переходим к изучению самой возвышенной сферы жизнедеятельности общества и человека. Духовная сфера предстает перед нами в качестве самой возвышенной (и в действительности таковой является), ибо именно здесь воочию рождается и реализуется то, что отличает человека от других живых существ - дух, духовность. Здесь рождаются духовные потребности, начиная с самых элементарных и кончая утонченными и синтетичными; здесь развертывается производство идей - этих уникальных творений человеческого духа; здесь в значительной степени происходит и их потребление (оговорка "в значительной степени" связана с тем, что многие идеи создаются для сфер практической деятельности - материального производства, охраны природной среды и здоровья человека, политики и военного дела - и потребляются ими).

Возвышенной является духовная сфера жизни общества и в плане генетическом: будучи порождением общественной практики, исторически она завершает собой формирование социума, как такового. Напомним, что именно выделение умственного труда было завершающим актом в процессе общественного разделения труда. Возникнув как подсистема социума, духовная жизнь достроила социум доверху.

1. ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ КАК ПОДСИСТЕМА СОЦИУМА

Генетическая связь духовной жизни с другими сферами жизни общества имеет своим следствием одно немаловажное обстоятельство: принципиально единую для всех сфер цепочку деятельности, ведущую к конечному результату.

Первым звеном в этой цепочке выступают духовные потребности, то есть нужда людей и общества в целом в создании и освоении духовных ценностей (потребность в нравственном совершенствовании, в удовлетворении чувства прекрасного, в сущностном познании окружающего мира и т.д.). Ради удовлетворения этих потребностей совершается духовная деятельность и формируется уникальная отрасль духовного производства [1].

1 См.: Духовное производство /Отв. ред. В. И. Толстых. М., 1981. С. 129-150.

189

Первоначальные, элементарные духовные потребности не существовали в отдифференцированном от материальных виде а само духовное производство было вплетено в материальное. И только впоследствии, по мере того как производство материальных благ создало для этого общественные условия (в виде устойчивого воспроизводства прибавочного продукта), а удовлетворение одних духовных потребностей породило лавинообразную цепь рождения новых потребностей, духовное производство превратилось в самостоятельную и все более значимую отрасль. Разумеется, общественные условия для появления и удовлетворения тех или иных духовных потребностей не могут быть сведены только к сугубо материальным: потребности эти по всей своей цепочке - от зарождения до потребления - детерминированы характером господствующего политического строя и его отношением к гражданскому обществу, состоянием общественного сознания в данную эпоху, культурного уровня субъекта потребностей и т.д.

Духовные потребности в литературе нередко определяют как состояние людей, побуждающее их к созданию и освоению духовных ценностей, и в таком определении схвачен очень важный психологический момент, но если поставить вопрос: "А чем предопределяется само это психическое состояние?", то мы невольно обратимся к тем факторам, о которых только сейчас шла речь. В частности, от совокупности всех этих факторов зависит величина того свободного времени, которым располагает индивид если не для производства, то хотя бы для потребления духовных ценностей.

В главе третьей мы уже подчеркивали, что тезис о первичности материальных отношений и вторичности, производности духовных не следует понимать упрощенно, выводить духовные отношения прямо и непосредственно из материальных. Опосредованный характер носит и зависимость между материальными и духовными потребностями, они не находятся в отношении причины и следствия. Материальные потребности исторически предшествуют духовным, но они не определяют последние, а выступают лишь в качестве условия, создающего возможность их появления, развития и потребления.

Ради удовлетворения этих потребностей и осуществляется духовное производство, представляющее собой в своем современном виде производство многофункциональное и многоотраслевое. Переходя к рассмотрению этих отраслей и функций, сразу же оговоримся, что при всей многоплановости сохраняется единая, генеральная цель духовного производства - воспроизводство общественного сознания в его целостности.

Среди функций духовного производства выделим прежде всего духовную деятельность, направленную на совершенствование всех

190

остальных сфер жизни общества (экономической, политической, социальной). В литературе иногда эту функцию обозначают как "производство новых технологий", что не совсем точно, ибо в подавляющем большинстве случаев речь идет о сохранении на базе совершенствования уже имеющихся технологий, в том числе и социальных. Если бы общество было нацелено только на создание принципиально новых технологий, общественная жизнь превратилась бы в сплошные перевороты, поскольку был бы нарушен чрезвычайно важный баланс между традиционным и новаторским в функционировании социума.

Следует, очевидно, различать производство идей прикладных, одухотворяющих процесс каждодневного совершенствования общественной жизни и производство идей фундаментальных, способных во многих случаях взорвать старую "технологию" и, если не вывести ту или иную сферу (а то и общественную жизнь в целом), на новые горизонтали, то, по крайней мере, наметить принципиально новые цели и ориентиры. Примером таких фундаментальных идей могут служить концепция разделения властей в политико-правовом сознании, идея мессианства в сознании религиозном, теория относительности в естественно-научном сознании и т.д. Производство фундаментальных идей относится к числу важнейших функций духовного производства.

Однако процесс духовного производства нельзя считать завершенным, как только получены новые идеи, прикладные и фундаментальные. Здесь все обстоит так же, как в производстве материальном: продукт труда должен дойти до потребителя, то есть пройти через стадии распределения и обмена, которые в духовном производстве принимают специфический облик. В связи с этим можно говорить о функции производства знания об этих идеях и распространении (трансляции) этого знания. Эту функцию осуществляют общеобразовательная и высшая школа, культурно-просветительные учреждения, средства массовой информации.

Есть еще одна важная функция духовного производства - производство общественного мнения. Нетрудно догадаться, что эта функция неотрывна от функции производства и распространения знания, как бы вплетена в нее, выделяя же ее в качестве относительно самостоятельной, мы подчеркиваем то немаловажное обстоятельство, что в ней более рельефно выражен идеологический момент. Конечно, любое распространение знания есть в известной степени процесс идеологический, поскольку сам распространитель - учитель, лектор, журналист и т.д. - симпатизирует взглядам той или иной политической партии, той или иной философской системы, религиозного или атеистического мировосприятия и в своей просветительской деятельности вольно или невольно эти симпатии проявляет. Но в процессах, специально направленных на формирование общественного мнения, идеологический момент нередко получает доминирующее значение.

191

ДУХОВНОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ

То что было сказано об идеологическом моменте в духовном производстве, позволяет лучше понять и духовное потребление. Достаточно поставить вопросы: "Почему для одной части общества характерно активное потребление духовных ценностей, а другая потребляет довольно пассивно? Почему потребление тех или иных духовных ценностей в одних случаях носит элитарный, а в других - массовый характер?", чтобы существование определенных социокультурных условий и механизмов не только духовного производства, но и духовного потребления стало очевидным.

К этим социокультурным механизмам относится прежде всего язык. Хотя каждый конкретный социум и консолидируется единым языком, но индивиды внутри него резко отличаются друг от друга по объему своего словарного запаса с "амплитудой колебания" от Шекспира, словарный запас которого по подсчетам исследователей был близок к 12 тыс. слов, и до какой-нибудь современной "Эллочки-людоедки", свободно обходящейся ... 30 словами.

Но ведь за словарным запасом (и его количественной, и его качественной стороной) стоят совершенно определенные социальные характеристики индивида - его общеобразовательный и культурный уровень, его принадлежность к той или иной большой социальной группе (в том числе к профессиональной), специфика микросреды, в которой он сформировался или к которой принадлежит сегодня. Чем выше образовательный и культурный уровень человека, тем шире его познавательный мотив: любое преподносимое ему знание он рассматривает как благо, не деля его на сиюминутно-полезное и бесполезное; он активно потребляет знание, откладывая при этом часть его в запас. Немаловажную роль играет и социальная принадлежность потребляющего. Часть транслируемого на него знания о духовных ценностях кажется ему непривлекательным с точки зрения его профессии, многое просто выходит за пределы той системы духовных ценностей, которая сложилась и санкционирована в его социальной группе.

Наконец, эффективность трансляции знаний в немалой степени зависит от самих субъектов духовной деятельности - от тех, кто производит духовные ценности, и от тех, кто их "доставляет" потребителю. Эффект трансляции определяется, в частности, тем, насколько удачно или неудачно выбрано "поле аргументации", то есть насколько учтено созвучие избранных для доказательства аргументов духовному настрою потребителя.

Духовное производство, будучи отраслью целостного общественного, является (наряду с материальным) производством отношений между людьми. Специфика духовных отношений, их отличие от материальных были уже рассмотрены в главе третьей.

192

глава девятая

2. ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ И ЕГО СТРУКТУРА

Переходя к анализу общественного сознания как совокупного продукта духовного производства, мы избавлены от необходимости повторять то, что было сказано об этом феномене в связи с кратким обзором материалистического понимания истории в контексте логики развития социальной философии (см. главу первую, параграф 3). Это позволяет сразу же перейти к рассмотрению тех вопросов, которые значительно углубляют наше представление об общественном сознании. Исходным в этом отношении, несомненно, является проблема идеального.

Идеальное есть субъективный образ объективного мира, то есть отражение внешнего мира в формах деятельности человека, в формах его сознания и воли [1]. Сразу же подчеркнем общественно-исторический характер идеального как продукта и формы духовного производства: по меткому сравнению Э. В. Ильенкова, человек, изъятый из сплетения общественных отношений, мыслит также мало, как и мозг, изъятый из человеческого тела. Обратим внимание и на то обстоятельство, то идеальное выступает не только формой сознания и воли человека, но и формой его деятельности. Таким образом, общественное сознание, идеальное привносят активность в отношения человека к природе, в отношения людей друг к дургу, да и в состояние общества в целом. В результате включенности идеального в материальную общественную систему само-то материальное как бы раздваивается на материю первозданную и материю окультуренную, преобразованную с помощью идеального. В общественной практике (особенно современной) эти разновидности материального настолько переплетены, что только сама практика способна разрешить вопрос, какие черты предмета даны от природы, а какие привнесены деятельностью человека.

1 См.: Ильенков Э. В. Диалектическая логика. М., 1984. С. 165.

В литературе нередко встречается понятие материального бытия идеального, которое схватывает весьма существенный момент - воплощенность идеального в материальном. Внутренне идеальное воплощено в нервно-физиологической структуре мозга, внешне - в языке и всевозможных физических субстратах (в скульптурах, зданиях, технике, одежде и т.д. и т.п.). Но было бы ошибочным принимать чту материальную форму выражения идеального за само идеальное.

Не будучи материальным, идеальное в то же время сплошь и рядом выступает как объективное. Этот статус оно приобретает в тех случаях, когда из продукта индивидуального сознания превращается в элемент сознания общественного, в массовидный со-

193

циокультурный стереотип, стандарт, эталон. В этом смысле общественное сознание по характеру его воздействия на множество индивидуальных порой сравнивают с известным нам уже Левиафаном, подчеркивая тем самым не только независимость совокупного общественного сознания и форм его организации от отдельного человека, но и превращение их в социальную силу, противостоящую индивидам, господствующую над их волей и сознанием.

К сказанному в первой главе о понятиях общественного бытия и общественного сознания следует добавить, что производность, вторичность общественного сознания отнюдь не означает умаления его роли по сравнению с общественным бытием. Общественное сознание выступает как необходимая сторона общественно-исторического процесса, как функция общества в целом. Вне сознания нельзя представить себе процесс общественной жизни, понять ход истории и объяснить ее события: история превратилась бы в "жизнь без самой жизни" (Гёте), в бездуховность.

Вторичность не означает и отсутствия самостоятельности общественного сознания. Конечно, эта самостоятельность не абсолютна - речь идет о самостоятельности в рамках определяющего воздействия общественного бытия на общественное сознание. Самостоятельность же проявляется в том, что, получая импульсы к изменению от общественного бытия, общественное сознание развивается по своим собственным внутренним законам. Следовательно, чтобы ответить на вопрос: в чем заключается относительная самостоятельность общественного сознания, надо предварительно ответить на другой вопрос: "Каковы внутренние законы развития общественного сознания?". К ответу на него мы и приступаем.

Прежде всего выделим закон отсутствия "жесткой связи" между общественным бытием и общественным сознанием. Правда, формулировки законов, как правило, фиксируют наличие каких-то связей, а не их отсутствие, но в данном случае негативность, заложенная в формулировку, довольно точно схватывает суть закона. В одних исторических ситуациях эта закономерность проявляется в тенденции отставания общественного сознания от общественного бытия. Для такого отставания существуют гносеологические основания, поскольку сознание вторично по отношению к бытию. Как любил говорить Гегель, "сова Минервы вылетает только ночью", то есть сначала ("днем") должны произойти изменения на земле, а уже затем ("ночью") представительница богини мудрости их обозревает. "День" и "ночь" - лишь иносказательное обозначение эпох: пока то или иное общество развивается по восходящей, общественное сознание, за редким исключением, не обнаруживает тех тенденций, развитие которых подталкивает общество к нисхождению. Сознание этого появляется обычно тогда, когда значи-

194

тельная часть нисходящей траектории уже пройдена. Эти гносеологические основания отставания в реальном обществе подкрепляются еще и социальными - интересами тех больших групп, которые, с одной стороны, всячески оберегают от критики устаревшие идеи и даже гальванизируют их, а с другой, препятствуют распространению прогрессивных взглядов и теорий. Закон отсутствия "жесткой связи" обнаруживается и в способности общественного сознания опережать общественное бытие. Такой способностью в особенности обладает теоретическое сознание. Когда, скажем, появились неэвклидовы геометрии Лобачевского и Римана, современники буквально пожимали плечами: они не знали таких плоскостей, к которым эти выводы были бы применимы. И только позднее, по мере проникновения человека в пространства микромира и мегамира (космоса), неэвклидовы геометрии получили не только признание, но и широкое применение.

Говоря об относительной самостоятельности общественного сознания, необходимо выделить и закон преемственности его развития Поясним его действие на примере. Студентам хорошо известна яркая и неповторимая эпоха европейского Возрождения. Можно ли духовное, в том числе философское, содержание Возрождения вывести только и непосредственно из современного Данте, Николаю Кузанскому, Леонардо да Винчи, Рафаэлю, Микеланджело, Эразму Роттердамскому, Шекспиру общественного бытия XIV-XVI веков? Несомненно, социальные сдвиги, которыми ознаменовалось уже начало развития капитализма, имели первостепенное значение для становления гигантов Возрождения. Но само это становление было бы невозможно, если бы они не опирались на гуманистическое наследие своих предшественников и, в частности, не возрождали традиции античной философии и культуры.

Функционирует и закон взаимодействия различных форм общественного сознания. Политическое, правовое, философское, религиозное, нравственное, художественное сознание оказывают влияние друг на друга. При этом одна из форм может даже выступать в качестве определяющей. Так, в тоталитарных обществах под каблуком господствующего политического сознания (и политической практики, разумеется) находятся, по сути дела, все остальные формы. Из содержания нравственного сознания выбрасываются общечеловеческие моральные ценности, и нравственным объявляется лишь то, что служит достижению поставленных данным политическим строем целей. Гитлер, например, публично провозгласил "освобождение" немцев от такой, по его мнению, химеры, как совесть. В служанку политической идеологии превращается философия. Это отнюдь не означает абсолютного застоя философской мысли в условиях тоталитаризма (скажем, в последние семь десятилетий у нас): несмотря на все препоны и рогатки шло накопление прогрессивных идей для последующего взлета философского сознания. В нашей стране такой взлет был подго-

195

товлен трудами Э. В. Ильенкова, П. В. Копнина, А. ф. Лосева, Т. И. Ойзермана, М. К. Мамардашвили, Э. С. Маркаряна и др. Но факт остается фактом - философия в значительной степени была вынуждена приспосабливать свои выводы к потребностям и мифам тоталитарного режима. Превратные изменения происходят и с религией, изменения, которые Гегель с полным основанием назвал бы очередной "иронией истории". Религия, которая сама когда-то (в условиях европейского средневековья) была высшей санкцией существующего строя, попадает сейчас под его пяту. Мы не говорим уже о правосознании, основные принципы которого - и прежде всего принцип презумпции невиновности - вытесняются соображениями "революционной", "национально-патриотической" и т.п. целесообразности.

Рассмотрим еще один и, пожалуй, важнейший закон, характеризующий общественное сознание - закон активного обратного воздействия общественного сознания на общественное бытие. Сразу же оговоримся, что термин "обратное воздействие" применен здесь довольно условно, то есть общественное бытие и общественное сознание в интересах анализа разводятся настолько, чтобы можно было их взаимодействие выразить в привычных понятиях кибернетики. В действительности же, как мы видели, общественное бытие и общественное сознание не суть нечто внешнее по отношению друг к другу: общественное бытие реализует себя и функционирует посредством сознания, то есть, как писал М. К. Мамардашвили, содержит в себе свои же отображения в качестве необходимого внутреннего элемента собственного действия [1]. Вот эта органическая, системная зависимость и придает такую активность общественному сознанию.

1 Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М., 1990. С. 298.

Таким образом, воздействие общественного сознания на общественное бытие не может рассматриваться как простая способствующая функция: дескать, и без такого воздействия общественное бытие будет функционировать и совершенствоваться, а воздействие лишь видоизменяет формы и темпы социальных процессов. На самом деле все обстоит, как мы видели, сложнее, органичнее и системнее, хотя на формы и темпы развития бытия сознание тоже воздействует. При этом необходимо учитывать два обстоятельства. Во-первых, сознание влияет на развитие общества не само по себе, а через деятельность людей, исходящих из определенных обыденных или теоретических взглядов. И во-вторых, активное воздействие на общественное бытие оказывают как прогрессивные, так и консервативные и даже реакционные идеи. А это означает, что сознание может ускорять развитие общества, может его консервировать и может даже способствовать его повороту вспять.

196

Общественное сознание представляет собой очень сложное в структурном отношении образование. В связи с этим его деление на структурные элементы может быть проведено по разным основаниям. Во-первых, таким основанием может служить специфика тех сторон действительности, которые отражаются общественным сознанием, и тогда мы говорим о его формах; во-вторых, деление может быть проведено в связи с субъектами сознания, и тогда наряду с сознанием всего общества должно рассматривать сознание больших социальных групп и даже индивидуальное сознание. И, наконец, структура общественного сознания может рассматриваться под углом зрения уровня, глубины отражения общественным сознанием социальной действительности, и тогда в качестве основных структурных элементов выделяются общественная психология и идеология. С характеристики этих элементов мы и начнем структурный анализ общественного сознания.

Общественное сознание каждой исторической эпохи (исключая первобытно-общинный строй) имеет два уровня: психологический и идеологический.

Общественная психология есть совокупность чувств, настроений, обычаев, традиций, побуждений, характерных для данного общества в целом и для каждой из больших социальных групп (класса, нации и т.д.). Общественная психология вырастает непосредственно под влиянием конкретно-исторических условий социального бытия. И поскольку эти условия для каждой из больших групп различны, неизбежно различаются между собой и их социально-психологические комплексы. Эти специфические черты особенно ощутимы в классовом обществе [1]. Разумеется, в социально-психологических комплексах противоположных классов имеются в каждой стране и общие черты, связанные с ее историческими особенностями, национальными традициями, культурным уровнем. Не случайно мы говорим об американской деловитости, немецкой пунктуальности, российской необязательности и т.д.

1 Студенты-историки, очевидно, хорошо знают об этих различиях по таким монографиям: Штаерман Е. М. Мораль и религия угнетенных классов Римской империи. М., 1962; Поршнев Б. Ф. Феодализм и народные массы. М., 1964; Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1972; Он же. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981.

Идеология есть система теоретических взглядов, отражающая степень познания обществом мира в целом и отдельных его сторон, и, как таковая, она представляет более высокий по сравнению с общественной психологией этап, уровень общественного сознания - уровень теоретического отражения мира. Если при анализе психологии социальных групп мы пользуемся эпитетом "общественная", ибо существуют еще психология возрастная, профессиональная и т.п., то понятие "идеология" в таком дифференцирую

щем эпитете не нуждается: нет идеологии индивидуальной: она всегда носит общественный характер.

197