Часть 9.

Далее, возникает вопрос: если мы обладаем способностью интеллектуальной интуиции, т.е. способностью прямого постижения реальности, то как в таком случае возможно заблуждение, т.е. мышление не совпадающее с предметом мысли? Один из частичных ответов на этот вопрос (его давали неоплатоники, Гегель) - неистинность мышления - это следствие "примешивания" к "чистой" мысли воли и аффектов. В принципе, это верно, но существуют и другие источники заблуждения. Одна из причин заключается в том, что "подлинным" знанием, знанием которым мы владеем, является для нас лишь рефлексивное знание, в котором субъект и объект уже не тождественны в полной мере друг другу (это тождество имеет место лишь на уровне дорефлексивного знания). Причина нарушения тождества субъекта и объекта знания здесь, во-первых, в том, что рефлексия предполагает развертку смыслов через последовательны актуальных переживаний и, таким образом, в сферу "чистых смыслов" вторгается такой фактор, как время, который "дробит" единое "смысловое поле" на отдельные фрагменты, нарушая непосредственную сопоставимость различных смысловых "единиц". Именно поэтому, мы допускаем логические ошибки, не замечаем противоречий в рассуждениях и т.п. Во-вторых, неистинность рефлексии связана с тем обстоятельством, что рефлексивный акт выводит процесс мышления за пределы сферы субъективного, т.к., по-видимому, как уже отмечалось, рефлексия предполагает включение "контуров обратной связи", через которые осуществляется саморегуляция нашего сознания. Этим самым в мышление вводится как бы "мнимая", "фиктивная" составляющая, что непосредственно нарушает тождество бытия и мышления, субъекта и объекта. (Иными словами, предполагается, что сознание, с "функциональной" точки зрения есть нечто большее, чем "чистая" субъективность, т.е. включает в себя и какие-то лежащие вне моего "Я" механизмы).

Далее, возможны заблуждения в сфере "чистой мысли" не связанные с упомянутым воздействием рефлексивной процедуры. Например, возможны, по-видимому, ошибочные, но внутренне непротиворечивые физические теории. Заблуждение здесь - следствие несоответствия теории действительному положению дел. Объяснить возможность заблуждения в этом случае можно, если учесть, что "Умопостигаемый Мир" не исчерпывается идеальными объектами, тождественными смыслам, заключенным в фундаментальных физических уравнениях. Когда мы во второй главе ввели понятие о "надиндивидуальной идеальной реальности", то в качестве одного из проявлений надиндивидуального статуса бытия мы рассматривали модус "всеобщности". Но "царство" всеобщего (а также необходимого) знания - это сфера математики и логики. Следовательно, "Умопостигаемый Мир" - это не только мир теоретической физики, но он, по-видимому, включает в себя весь математический универсум. Этот вывод, как нам представляется, означает, что "умопостигаемая" реальность содержит в себе не только потенции того действительного, актуального мира, в котором мы себя обнаруживаем, но включает в себя также потенции возможных миров (возможных Вселенных). Все эти потенции в совокупности образуют мир математических объектов, т.е. это потенции объектов, возможных с точки зрения математики и логики. Математика, с этой точки зрения, - это физика возможных миров. Логику можно рассматривать как совокупность наиболее универсальных законов, которым подчинены все возможные миры.

Именно в силу "сверхполноты" "Умопостигаемого Мира" физика невозможна как чисто умозрительная наука. Необходимо сопоставление теорий с опытом - что позволяет выделить из бесконечного множества потенций "Умопостигаемого Мира" именно те потенции, которые имеют отношение к той Вселенной, в которой мы чувственно себя обнаруживаем.

Вместе с тем, если мы рассматриваем физику в целом, вместе со всеми ее приложениями, то необходимо признать, что в ней используется если не весь, то почти весь арсенал средств "чистой" математики. Это означает, что "сверхполнота" "Умопостигаемого Мира" - это скорее следствие возможности различной физической интерпретации одних и тех же математических структур, чем следствие наличия в математике "чистых отношений", не имеющих какого-либо физического воплощения. В таком случае неустранимый "эмпиризм" физики есть следствие того, что она исследует не "чистые" смыслы, взятые сами по себе (как это делает математика), а смыслы (потенции) взятые в соотношении с актуальным бытием. Несводимость физики к чистой математике есть, в таком случае, следствие иррационального характера перехода от потенций - к актуальному бытию, т.е. следствие того, что при актуализации к "чистым" смыслам "примешивается" некая "внесмысловая" добавка, определяющая, собственно, способ конкретного (чувственного, пространственного, временного) "воплощения" "чистых" сущностных форм, составляющих содержание математики.

С другой стороны, принадлежность физической реальности к "Умопостигаемому Миру" позволяет все же в определенных пределах строить физику как умозрительную науку, объясняет поразительную эффективность математических методов в физике. Заметим, что соотношение умозрительного/опытного в современной физике все более смещается в пользу умозрительного. (Таким образом, сбывается пророчество Шеллинга, который предсказывал, что по мере приближения науки к полной и окончательной истине будет происходить замена "реального идеальным" (112)).

Наши рассуждения приводят нас к выводу, что математика обладает почти таким же статусом, как и естественные науки. То, что она исследует - это такая же объективная реальность, как и предмет исследования физики. Более того, как мы видели, нельзя даже утверждать, что например, физика исследует действительное (чувственно постигаемое) бытие, а математика - чисто идеальные сущности. Предмет физики - это не актуальное бытие, а, преимущественно, идеальные потенции действительной Вселенной.

Точка зрения, согласно которой математика исследует некую объективную реальность обычно обозначают как "платонизм" или "пифагореизм" в математике. Заметим, что среди самих математиков "платонизм" всегда пользовался признанием. Многие выдающиеся математики (Ш. Эрмит, У.Р. Гамильтон, Ж. Адамар, Дж. Г. Харди, Г. Кантор и др.) были "платониками". Это обстоятельство, как нам представляется, в значительной мере объясняется самой спецификой математического творчества - математики, особенно обладающие большим даром интуиции, как бы непосредственно воспринимают общезначимый, надличностный характер полученных результатов и отказываются признать их произвольными продуктами человеческого ума. (Так, например, Ш. Эрмит писал: " Я убежден в том, что числа и функции анализа не являются произвольным продуктом нашего духа. Я верю, что они лежат вне нас с той же необходимостью, как предметы объективной реальности и мы обнаруживаем или открываем и исследуем их так же, как это делает физик, химик и зоолог" (118 с.372)).

Если сопоставить "платонизм" с другими подходами к обоснованию природы математического знания (эмпиризм, конвенционализм), то, как нам представляется, только "платонизм" способен одновременно объяснить и всеобщий и необходимый характер математических истин и эффективность математики как орудия естественнонаучного исследования. (Конвенционализм объясняет только первое, а эмпиризм - только второе).

Определение математики как "царства" всеобщих и необходимых истин может показаться наивным ввиду тех споров об "основаниях" математики, которые математические науки пережили в начале 20 века (118) и которые поколебали уверенность в абсолютном характере математических истин. Однако, здесь нужно отметить, что эти споры касались в основном лишь именно "оснований" математики (т.е., по сути, не математики как таковой, а метаматематики) и были связаны с попытками отыскать прочный рациональный фундамент математического знания. Эта задача оказалась неразрешимой. (Почему - мы об этом поговорим ниже). То есть математика не имеет рационального обоснования, в частности, не может обосновать саму себя. Но это не делает математические истины автоматически релятивными. В частности, все эти споры практически не затронули классические разделы математики (матанализ, арифметику, геометрию). Следовательно, математика, по крайней мере, содержит в себе всеобщие и необходимые (несомненные, вечные, доказанные) истины.

"Вечный" статус математических истин можно рассматривать как эмпирический факт - однажды доказанные теоремы, как правило, далее не пересматриваются и не подвергаются сомнению математическим сообществом - несмотря на изменения критериев строгости и надежности доказательства. (Достаточно указать, что в "Началах" Евклида нет ни одной теоремы, которая могла бы быть отвергнута с современной точки зрения как ложная, хотя доказательства этих теорем Евклидом не удовлетворяют современным критериям строгости - в частности, они не герметичны, т.е. не содержат в явном виде все аксиомы на которые фактически опирается доказательство) ( 100 ).

Утверждение, что кризис в "основаниях" математики подрывает достоверность конкретных математических доказательств, основано на неправомерном отождествлении фактической надежности доказательства с возможностью полной финитной экспликации процедуры доказательства через ее формализацию и, далее, доказательство непротиворечивости полученной формальной системы. На самом деле надежность доказательства определяется лишь аподиктическим характером каждого его отдельного шага и, в сущности, не нуждается в каком-либо внешнем обосновании ( 100 ). То есть, в конечном итоге, достоверность математических "истин" санкционируется интуицией и с этой точки зрения содержательное доказательство может быть столь же надежным, как и формализованное.

Может показаться, что наша концепция - есть разновидность "панрационализма" - наподобие Гегелевского "панлогизма", исключающего существование непостижимого для разума (иррационального) содержания бытия. Однако, это не так. Рационально непостижимое обнаруживается уже в идеальном слое бытия в виде "самости" - которая непостижима как целое в силу своей уникальности. Совершенно очевидно, что уникальное, индивидуальное - по самой своей природе непознаваемло, в противном случае оно перестало бы быть уникальным.

Однако, из того, что "самость" в целом (как бесконечное дорефлексивное "знание") непостижима, не следует, что она непостижима в каждой отдельной своей части. Если бы это было не так, невозможно было бы элементарное взаимопонимание между людьми, понимание чужой личности, "духовного мира" (эмоционально-волевой сферы) другого. Поскольку это в определенных пределах возможно (что доказывается, хотя бы обращением к опыту художественной литературы и искусства), то мы должны допустить возможность, по крайней мере частичного, "проникновения" в чужую индивидуальность. Принципиальная возможность такого "проникновения" следует уже из идеальной и , таким образом, "информационной" природы "самости". Непостижимость "самости", в таком случае, есть следствие бесконечности заключенной в ней информации. Вместе с тем, в силу целостности "смыслового поля", непостижимым оказывается не только "самость" в целом, но и каждый отдельный "личностный" смысл. Таким образом, мы обнаруживаем здесь весьма специфическую, с точки зрения познаваемости, сферу бытия. Эта сфера, с одной стороны, в силу своей идеальности (и , таким образом, соизмеримости мышлению) отчасти познаваема, но с другой стороны, поскольку здесь мы выходим за пределы всеобщего, надиндивидуального бытия - наше знание также утрачивает характер всеобщности и, таким образом, перестает быть "объективным" знанием. Такое "знание", если следовать античным стандартам, следовало бы отнести к области "мнения", а не знания, как такового. Но именно к этому слою бытия и обращены, как нам представляется, гуманитарные науки (этика, эстетика, социология, психология, культурология и др.). Отсюда ясно, почему гуманитарное знание никогда не достигает и, по-видимому, никогда не сможет достигнуть статуса "строгой науки" (о чем мечтал Э. Гуссерль), образцом которой может служить физика и математика. Это знание просто не может быть всеобщим, т.к. не существует, по всей видимости, всеобщей (надиндивидуальной) реальности, соответствующей предмету гуманитарного знания. Здесь, конечно, нужно проявить осторожность и мы не настаиваем категорически на отсутствии каких-либо надиндивидуальных общностей в данном слое бытия. Но, по крайней мере, не следует наивно онтологизировать любую "общность", которую мы способны усмотреть в этом слое духовных явлений (об этом мы подробно говорили во второй главе). Критерием реальности таких надиндивидуальных общностей может служить их реальная физическая проявляемость - т.е. они должны как-то самостоятельно действовать в физическом мире ( как некие "духи", например, "дух нации", или "дух культуры"), причем так, что их действие нельзя редуцировать к совокупному действию обычных физических факторов. В противном случае мы просто плодим "номологических бездельников".

Заметим, что если существуют какие-то "аномальные", "мистические" явления, не укладывающиеся в рамки стандартной науки, то они могут быть отнесены к тому специфическому слою бытия, который проявляет себя в нашей душе как аффективно-волевая сфера и который является промежуточным между надиндивидуальным "Умопостигаемым миром" и чисто индивидуальным чувственным бытием. С физической точки зрения эта сфера соответствует актуализации как таковой, т.е. редукции волновой функции - акту перехода от потенциального бытия к актуальному. Поскольку актуализация не имеет адекватного физического объяснения (редукция волновой функции вводится в квантовой физике как дополнительный постулат, невыводимый из других принципов квантовой теории), мы имеем здесь как бы некий "пробел" в физической теории, в который и возможно "вставить" все непонятные, необъяснимые с физической точки зрения явления (типа ясновидения, телепатии, телекинеза, общения с духами и т.п.). Эти явления могут соответствовать каким-то "частично-надиндивидуальным" сущностям, присутствующим в данном слое бытия (т.е. таким сущностям, которые не обладают подлинной всеобщностью, но и не являются строго субъективными, индивидуальными явлениями, а действуют на уроне некоторой совокупности, сообщества индивидуумов). С этой точки зрения физика и мистика не противоречат друг другу, а являются скорее дополняющими друг друга формами познания, направленными на исследование различных слоев бытия.

Мы рассмотрели пока лишь один источник "иррациональности" - "самость". Соответственно, сфера бытия, в которой она проявляется ( а это та сфера, в которой существует наше "Я", проявляется воля, эмоции) - непрозрачна для разума. Но существует и другая, непостижимая для ума сфера бытия - это, собственно, сама актуальная реальность (чувственность, действительность). Непостижима для нашего ума уже сама актуальность как таковая (как бытийная форма). Мы не можем схватить своим умом смысл того, что нечто существует именно "сейчас" и обладает именно таким, а не каким-то иным качеством. Это происходит потому, что мысль сама по себе чужда временности и качественности (помыслить нечто - это значит поставить во вневременную перспективу (61)). "Грубая фактичность" актуального бытия есть нечто противоположное мысли (которая не фактична), нечто само по себе не осмысленное. Факт в своей определенности просто есть, и в этом его наличии, как таковом, нет никакого смысла (смысл заложен лишь в возможности факта). (Бессмысленно, например, задаваться вопросом: почему красное есть именно красное, или - почему я в данный момент нахожусь именно в этом временном отрезке моей жизни, а не в каком-то другом и т.д.).

Вместе с тем, хотя фактичность нельзя помыслить - к ней, однако, можно апеллировать, указывать на нее. Именно такой "указательный" характер и носит наше мышление об актуальном. Такое указание факта не есть обладание его смыслом, который здесь просто отсутствует (смысл существует соотносительно с актуальным, как соотношение внутри актуального, но не в самой бытийной форме актуального). Указывая на факты, наша субъективность способна "помыслить" фактичность не делая ее, однако, "прозрачной" для ума. Присутствуя в составе опыта, фактичность присутствует в нем именно как некая иррациональность, как нечто "само по себе" непостижимое (оно непостижимо не потому, что "слабы наши понятия", а потому, что здесь нет ничего, что можно рационально постичь, "разложить на признаки понятий" (С.Л. Франк (71)).

Непостижимость актуального бытия, а также бытийного уровня, промежуточного между актуальным миром и "умопостигаемой" реальностью (того уровня, на котором проявляется "самость") и объясняет тот странный на первый взгляд факт, что наука, пытаясь постичь окружающий нас актуальный, фактический, действительный мир, вынуждена, однако, как бы против своей воли "соскальзывать" в мир идеальный - поскольку именно там и прибывают искомые "законы природы", тогда как в актуальной сфере царит относительное "беззаконие" (в виде, например, квантовой стохастичности).

Возвратимся к сфере "всеобщего идеального" бытия ("Умопостигаемому миру"). Как мы показали, его содержание , по-видимому, адекватно описывается математикой и логикой - поскольку это и есть мир "всеобщих и необходимых истин". Однако, здесь возникает вопрос: является ли "Умопостигаемый Мир" самодавлеющей, самопорождающейся реальностью, на которой основаны (содержательно) все прочие уровни бытия? Поскольку смыслы интенционально сопряжены с актуальными событиями, мы не можем рассматривать актуальное бытие как "эманацию" "умопостигаемого" бытия. Действительный, чувственный мир, по мимо того, что он основывается на "умопостигаемом" мире, имеет также и основание в самом себе. В таком случае "умопостигаемое" бытие, как бытие потенциальное, оказывается зависящим от актуального бытия. Но и чисто содержательно, "Умопостигаемый Мир" не есть нечто само себя порождающее, замкнутое в себе. На это, в частности, указывает , вытекающий из теоремы Геделя о неполноте формальных систем, незамкнутый, принципиально открытый характер математического универсума. Математики и логика не способны сами себя формально (т.е. предельно рационально) обосновать и, следовательно, не способны "породить" самих себя. Они, также, не могут иметь какого-либо "внешнего" рационального обоснования - ведь такое обоснование само потребовало бы обоснования и, таким образом, мы получили бы бесконечный регресс обоснований. Кант был прав, когда указывал на "синтетический" характер даже простейших арифметических истин, указывал на необходимость "воззрения" (т.е. интуиции), как источника математического знания. (Отсюда же проистекает идея о "металогическом" источнике логики и математики, которая высказывалась в русской философии (31)). Все это, как нам представляется, указывает на существование еще одного "иррационального" слоя бытия, "с другой стороны" (т.е. иначе, чем актуальное бытие) фундирующего "умопостигаемые" сущности. Этот слой представляется как "трансцендентная бездна", как "ничто", т.е. - сверхумопостигаемое начало из которого происходит (во вневременном, конечно, плане) содержание "Умопостигаемого Мира".

Учитывая этот, трансцендентный уровень бытия, мы, по сути, приходим к традиционной для неоплатонизма "четырехслойной" модели строения реальности (Единое, Ум, Мировая душа, чувственная реальность). Основное отличие от традиционного неоплатонизма - чисто математическая, количественно лишь определенная природа "умопостигаемых" сущностей. Прочие эйдосы ("предметные" смыслы - вроде Платоновских "чашности", "стольности", "лошадности"), существуют, как нам представляется, лишь в индивидуальной форме и не имеют никакого "объективного" бытия вне единичного субъекта. (Плотин, как известно, помещал "Умные" числа на границу Единого и Мирового Ума - число у него есть "эйдос эйдосов", т.е. есть сам принцип смыслопорождения).

В заключении рассмотрим некоторые вопросы методологии научного познания. Нашу концепцию можно рассматривать как пример "гносеологического оптимизма". (Хотя это, как отмечалось, и не "панрационализм" - поскольку имеются иррациональные слои бытия, бытие в целом невозможно рационально реконструировать или радикально "прояснить" - как это пытались сделать, например, Декарт, Спиноза, Лейбниц, Фихте, Гегель, Гуссерль. Наличие иррационального в составе бытия - непосредственно проявляется как нарушение закона "достаточного основания" - многие явления, сущности, отношения существуют без всякого на то разумного основания, просто как голая фактичность. Поскольку существуют иррациональные связи в составе бытия, феноменологический метод "приведения к очевидности" имеет лишь ограниченную сферу применения, а именно, в полной мере он применим лишь в области, из которой он собственно и был заимствован - в области чистой математики и логики). Наш оптимизм основан на том, что существует такая область бытия, которая онтологически однородна нашему мышлению. Этот слой бытия можно рассматривать как нечто в абсолютном смысле познаваемое, т.е. здесь возможно абсолютное знание, понимаемое как знание, тождественное своему предмету. Таким образом, возрождается концепция "абсолютной истины" и эта абсолютная истина рассматривается как нечто вполне достижимое и, более того, предполагается, что эта "абсолютная истина" уже отчасти достигнута в современном физическом знании.

Зададимся вместо традиционного вопроса: достижима ли "абсолютная истина", другим вопросом: какими свойствами должна обладать "истина" (например, теория), претендующая на статус абсолютной? Этот вопрос тесно связан с другим вопросом: как должно быть устроено бытие, если достижима "абсолютная истина"? Попытаемся теперь ответить на эти вопросы.

Заметим, прежде всего, что достижимость "абсолютной истины", очевидно, с необходимостью требует единственности "правильной" теории, описывающей тот или иной фрагмент реальности. Если возможно существование нескольких неизоморфных, непротиворечивых теорий, равноуспешно описывающих и объясняющих все известные факты, то, очевидно, ни о какой "абсолютной истине" не может быть и речи. В таком случае выбор "истинной" теории возможен лишь как результат произвольного соглашения между учеными. Заметим, что некоторые известные физики и математики (например. А. Пуанкаре) полагали, что возможность существования такого рода неизоморфных альтернативных математических описаний (объяснений) одной и той же физической реальности практически очевидна. Однако, обратим внимание на то обстоятельство, что неизоморфные математические описания одного и того же фрагмента реальности, совместимые со всеми известными фактами, могут, очевидно, отличаться только описанием непосредственно ненаблюдаемых скрытых "механизмов" наблюдаемых явлений. Однако, именно эти "скрытые механизмы" как раз и отсутствуют в современных физических концепциях. Революция в физике 20 века была связана как раз с реализацией идеи исключения из теории принципиально ненаблюдаемых сущностей. Так, теория относительности "изгнала" эфир, абсолютное пространство и время, абсолютную одновременность и другие ненаблюдаемые сущности. Причем, было показано, что эти "сущности" невозможно вернуть в физическую теорию корректным образом. Сама структура бытия как бы сопротивляется введению какой-либо скрытой реальности. Квантовая механика, в свою очередь, исключила из теории непосредственно ненаблюдаемые координаты, траектории, импульсы и т.п. Единственным "механизмом", управляющим поведением квантового объекта, служит процесс движения "волн вероятности" - динамика потенций. Но рассматривать потенции, как нечто "скрытое" от нас, нельзя. Ведь потенция полностью раскрывается в той действительности, в которую она затем переходит в процессе актуализации.

Итак, мы видим, что необходимым критерием достижимости "абсолютного знания" является отсутствие в природе "скрытых механизмов" явлений и этому критерию и теория относительности, и квантовая теория соответствуют.

Далее, тождество теории и реальности, очевидно, возможно только в том случае, если мы имеем окончательное, исчерпывающее, полное знание всех "фактов" или "явлений" в данной области исследования. Однако, возникает вопрос: достижимо ли такое полное знание фактов? Основная проблема возникает в связи с тем, что предполагаемая "абсолютно истинная" теория должна давать верные предсказания при любой, сколь угодно высокой точности измерений, что, конечно, априорно гарантировать невозможно и, кроме того, опыт показывает, что переход к новому пространственно-временному масштабу измерений, как правило, качественно изменяет картину физической реальности. Таким образом, получается, что всякая теория есть некое приближение к описанию "абсолютной реальности", однако последняя никогда не достигается.

Здесь, однако, не учитывается два обстоятельства. Во-первых, в случае релятивистской квантовой теории существуют абсолютные пределы точности измерений (73). Во-вторых, следует учитывать, что измерение в квантовой теории, как уже отмечалось, не просто выявляет предсуществующее до измерения значение наблюдаемой, но фактически измерение создает наблюдаемое явление. Характер наблюдаемых явлений зависит от масштаба измерения, его точности. Следовательно, если измерение обладает низкой точностью, то это отнюдь не означает, что оно не может дать абсолютно истинную картину бытия данного квантового объекта, поскольку те новые, более тонкие характеристики данного объекта, которые могут быть выявлены с помощью более точного измерения, не существуют актуально до тех пор, пока это измерение не будет реально осуществлено.

Таким образом, структура квантовой механики и теории относительности не исключают возможности абсолютного тождества математического аппарата релятивистской квантовой теории и описываемой им "объективной реальности". (С этой точки зрения "правильная" теория электрона и сам электрон (точнее говоря, его идеальная, потенциальная составляющая, описываемая с помощью волновой функции) - это одно и то же. То есть электрон - это "объективированная", существующая вне нашего сознания, "правильная" теория электрона). В таком случае на вопрос: что стоит "за" математическим аппаратом физики, следует ответить: "ничего". Бытие и мышление в данном слое бытия непосредственно совпадают. (Таким образом отпадает большая часть парадоксов теории относительности и квантовой механики, т.к. парадоксы здесь возникают, в основном, когда задают вопрос: "что же стоит за математическими формулами"? Ясно, также, почему физические теории лишены наглядности. Само бытие, изображаемое этими теориями, в силу своей идеальности, само по себе лишено какой-либо чувственной определенности (качественности, временности, пространственности) и, следовательно, его в принципе невозможно представить "наглядно", т.е. в виде чувственного образа).

Итак, мы можем сделать вывод, что принцип достижимости "абсолютной истины" можно рассматривать в качестве методологического принципа, который может выполнять, в частности, эвристические функции - указывая путь создания единой, полной и окончательной "теории всего" (эта теория должна описать всю полноту потенций, которые могли бы быть актуализированы в той Вселенной, в которой мы существуем). Данная теория должна систематически исключать любую "скрытую реальность", "скрытые механизмы" или "изнанку" бытия, исключая, таким образом, любую "мультипарадигмальность", должна исключать возможность бесконечного углубления знаний путем осуществления более точных измерений, должна быть логически непополнима, должна исключать возможность какого-либо наглядного представления физических процессов. И этими свойствами, как нам представляется, уже отчасти обладает современная физическая теория. В таком случае, многие загадочные свойства физических объектов, как их изображает современная физическая теория, можно объяснить просто исходя из предельного характера знания, воплощенного в этой теории. Любое "предельное" описание реальности, претендующее на статус "абсолютной истины", должно априори обладать теми свойствами, которые мы обнаруживаем, в частности, в случае квантовой механики и теории относительности.

3.8. Другие подходы к "квантовым основаниям сознания"

В последнее время наблюдается значительный подъем интереса к гипотезе о квантовой природе физических механизмов, которые лежат в основе человеческого сознания. Однако, идея о квантовой природе сознания была впервые высказана довольно давно - практически уже в первые годы после создания квантовой теории. Так, еще Н. Бор высказывал предположение, что определенные "узловые пункты" механизма мозга, участвующие в высших формах психической деятельности, могут потребовать квантового описания. В таком случае именно квантовая механика поможет нам понять механизмы сознания и мышления (26). В подтверждение своей точки зрения Бор ссылался на возможность использования принципа дополнительности для описания некоторых особенностей функционирования сознания.

Сходные идеи в то же время (20-30 годы) высказывали и другие физики. Так, А. Эддингтон, по-видимому, одним из первых связал "свободу воли" с соотношениями неопределенностей и полагал, что сознание управляет мозгом в пределах границ, предоставляемых этими соотношениями (26).

Наиболее значительный импульс в развитии темы "квантовая механика и сознание" был дан работой И. фон Неймана "Математические основания квантовой механики" (1931), в которой впервые была предложена математическая теория квантовых измерений и в связи с этим впервые был поставлен вопрос о роли сознания наблюдателя в осуществлении "квантовых скачков" (редукции волновой функции). Идеи фон Неймана, далее, получили развитие в работах Дж. Холдейна, Н. Винера, Ю. Вигнера и ряда других физиков (55, 134).В этих работах сознание рассматривалось как необходимая составляющая физической реальности. (Если классическая механика "изгнала" субъекта из "научной картины мира", то квантовая механика и теория относительности, "вернули" субъекта в состав "физической реальности" (110)).В последующий период (40 -80 годы) появлялись лишь единичные работы на тему "сознание и квантовая реальность" (см., например, 120, 121,103,131,26). Лишь в самое последнее время (начиная, примерно, с 1989 года) интерес к этой теме резко возрос. (Точкой отсчета здесь можно считать вызвавшую большой резонанс работу Р. Пенроуза "Новый ум Императора" (1989)).Можно сказать, что это направление (Quantum consciousness) "официально" оформилось на международном симпозиуме по проблеме сознания в г. Тусон (штат Аризона) в 1996 году, где были представлены десятки докладов по данной теме (128).

Мы не имеем в данной работе возможности более подробно останавливаться на истории вопроса и обсуждать все представленные в литературе точки зрения. Ограничимся обсуждением лишь наиболее известных современных теорий, связывающих сознание с квантовой физикой.

Пожалуй наиболее интересной по настоящий день остается концепция Д. Бома (121). Изначально подход Бома был связан с разрабатываемой им интерпретацией квантовой механики с помощью "скрытых параметров" (129). Мы уже обсуждали модель Д. Бома выше, в связи с проблемой квантовой интерпретации смыслов. Рассмотрим теперь ее более подробно. Исходный пункт концепции Бома: постулирование "двухуровневого" строения реальности, причем один из этих уровней (обладающих, по Бому, равным онтологическим статусом) совпадает с миром классической физики (т.е. этот мир состоит из точечных объектов, движущихся по "классическим", вполне определенным траекториям), а другой - выполняет роль системы "скрытых параметров", обеспечивающих квантовое поведение частиц "классического уровня". При этом роль "скрытых параметров" в концепции Д.Бома выполняет так называемый "квантовый потенциал", рассматриваемый как четвертый (наряду с электро-слабым, сильным и гравитационным) вид взаимодействия частиц, обладающий уникальными, неклассическими свойствами - он определен нелокально - только через состояние всей системы взаимодействующих частиц, не убывает с расстоянием и т.д. Квантовый потенциал интерпретируется далее как проявление скрытой (непроявленной) реальности ("неявного порядка"), аналогичной по своим свойствам голограмме, т.е. обладающей существенно нелокальными свойствами.

Вот этот "неявный порядок" или "непроявленная реальность" и является, по Бому, квантовым коррелятом сознания. Таким образом, отношение материи и сознания, по Бому, соответствует отношению "классической реальности" и "неявного порядка", т.е. сознание проявляет себя в физическом мире как совокупность "скрытых параметров", определяющих "квантовые свойства" объектов "классической реальности". (Заметим, что сходная во многих отношениях концепция была предложена в 70 годы Э. Уокером (120), который также отождествлял состояния сознания с "состояниями скрытых параметров", а материю - отождествлял с "физическими наблюдаемыми". Анализ концепции Уокера можно найти, например, в работе (26)).

Таким образом, по Бому, сознание проявляет себя в физическом мире как особая "ментальная сила", определяющая специфические квантовые свойства материальных объектов. (К числу таких свойств Д.Бом, прежде всего, причислял целостность). Однако, эта дуалистическая, по сути, Картезианская схема "двух субстанций" сталкивается с существенной проблемой: она описывает лишь действие сознания на материю но, как показал сам Бом, не способна, без противоречий с математическим аппаратом ортодоксальной квантовой механики, описать обратное действие материи на сознание (144). По-видимому, это и заставило Бома в дальнейшем несколько смягчить дуализм. В своих поздних работах Бом утверждал, что хотя сознание и материя тесно взаимосвязаны, между ними нет причинно-следственных отношений. Они представляют скорее проекции некой более "высокой" реальности (уровня "голодвижения"), которая сама по себе не является ни материей, ни сознанием. (Это уже не Картезианство, а скорее Спинозизм, т.е. от интеракционизма Бом перешел на позиции психо-физического параллелизма). Сама эта "высшая реальность" рассматривается как специфическое динамическое явление, на основе которого образуется все многообразие материальных и психических явлений во Вселенной.

С нашей точки зрения концепция Д. Бома не удовлетворительна, по крайней мере, в двух отношениях. Во-первых, она все же, хотя и в "смягченной" форме, дуалистична, а, во-вторых, неудовлетворительной представляется попытка истолковать сознание, субъективность - как проявление некой "высшей", надпсихической, надсубъективной реальности, которая напрямую связывается с идеей "скрытых параметров".

Дуализм сам по себе плох с философской точки зрения, так как ведет к агностицизму. Если существуют два начала, или даже два аспекта единого начала, несводимые друг к другу: дух и материя, то материя, как нечто отличное от духа, уже поэтому "непрозрачна" для познания. В таком случае непонятно как же вообще возможно то, что мы называем "физическим знанием".

К еще большему агностицизму ведет идея существования "высшей" "надпсихической" и "надматериальной" реальности - "вложенными друг в друга проекциями" которой, по Бому, являются материя и сознания. Хотя здесь уже можно понять каким образом может познаваться материя (через ее общее с сознанием "основание"), но, в таком случае, мы должны признать "неподлинный" характер даже нашего самопознания. Бом, фактически, здесь разделяет точку зрения Канта и признает, что субъект не имеет подлинного знания о самом себе. Он знает лишь свое собственное представление о себе. В таком случае теория познания лишается какого-либо прочного основания (каковым могла бы быть идея подлинного характера нашего знания собственного "Я"). С этой точки зрения постижимость "высшей реальности" более чем проблематична и , следовательно, сама задача, которую поставил Д.Бом: создать теорию "голодвижения", имеющую прямое отношение к "высшей реальности", - эта задача представляется принципиально неразрешимой (ибо мышление не может постичь что-либо отличное от самого мышления).

Далее, сама попытка "углубления" квантовой теории, которую предпринял Д.Бом, в свете проведенного нами выше анализа, представляется бесперспективной. Как мы показали, многие особенности квантовой механики можно естественным образом объяснить предполагая ее "предельный" характер.

С другой стороны, как уже отмечалось, для того, чтобы усмотреть аналогию между смыслами и квантовой реальностью, нет никакой необходимости апеллировать к каким-либо "скрытым параметрам", равным по своему онтологическому статусу "наблюдаемой" физической реальности. Форма бытия смысла, как чего-то одновременно присутствующего и не присутствующего, наличного и не наличного и т.д. вполне соответствует духу классической Борновской интерпретации квантового состояния как набора "объективных потенций".

Заметим далее, что "явный порядок", по Бому, соответствует 4-х мерному пространственно-временному континууму Минковского. "Неявный" же порядок - рассматривается как нечто пребывающее вне времени и пространства. Он, можно сказать, "трансцендирует" пространство-время и, таким образом, обладает способностью проявлять себя в равной мере в любой пространственно-временной точке. Именно эта внепространственность и вневременность "высшей реальности" и объясняет, по мнению Бома, феномены квантовой нелокальности, т.е. наличие корреляции в поведении микрообъектов, разделенных как пространственно-подобными (ЭПР-корреляция), так и время-подобными интервалами (как в описанном выше обратном ЭПР эксперименте).

Здесь явным образом видно принципиальное отличие нашей концепции от теории Бома. В нашей модели вневременным и внепространственным бытием обладает уже "Мир Минковского" (пространство-время - это единый идеальный "прообраз" или "эйдос" чувственного пространства и времени и сам этот "прообраз" - вне времени и пространства). Следовательно, здесь нет никакой необходимости постулировать трансцендентный по отношению к "Миру Минковского" сверхвременной и сверхпространственный "неявный порядок". Квантовая нелокальность в нашей модели - есть следствие трансцендентности пространства-время по отношению к индивидуальным "чувственным " пространству и времени каждого субъекта . (Нам могут возразить, указав на то, что принцип локальности явным образом формулируется именно для 4-мерного пространственно-временного континуума Минковского. Но здесь, опять-таки, нужно помнить, что эта "локальность" - есть абстрактный принцип, которому строго подчинены только квантовые потенции и он имеет лишь косвенное отношение к квантовым событиям. В сущности, "локальность" здесь следует понимать метафорически, как принцип, имеющий непосредственное отношение к идеальной квазивременной и квазипространственной "протяженности", но не к действительному, чувственному пространству и времени. Хотя "чувственный" мир зависит от "сверхчувственного", он, как мы отмечали, обладает и определенной автономией. Квантовая нелокальность сама по себе не является ни свойством "мира потенций", ни свойством "актуального" бытия, но возникает лишь при переходах от потенции к акту, т.е. в конечном итоге определяется не только "трансцендентностью" пространства-времени по отношению к "чувственной" реальности, но также зависит от "механизма актуализации" - законов, связывающих онтологически разнородные слои бытия).

Другая достаточно известная концепция "квантового сознания" принадлежит Г. Степпу (124, 125). В отличие от Бома, Степп придерживается вполне ортодоксальной интерпретации квантовой механики (свою точку зрения он связывает с идеями В. Гейзенберга). Вместе с тем, также как и Бом, Степп пытается найти в квантовой теории основания для построения дуалистической модели реальности, включающей в себя на равных правах материю и сознание.

Здесь, на первый взгляд, позиция Степпа прямо противоположна идеям Бома (и Уокера). Если у Бома материя соответствует классической, непосредственно наблюдаемой составляющей реальности, а сознание - скрытой, ненаблюдаемой квантовой составляющей реальности, то у Степпа наоборот, материя - это то, что описывается квантовомеханически с помощью волновой функции, подчиненной детерминистическому уравнению Шредингера, тогда как сознание он сопоставляет с последовательностью спонтанных, не подчиненных каким-либо уравнениям, "Гейзенберговских событий", т.е. сознание, по Степпу, коррелятивно актам редукции волновой функции в процессе измерения.

Однако, если учесть, что у Бома "скрытая" квантовая реальность включает в себя "скрытые параметры", определяющие "квантовые выборы" в каждом индивидуальном случае, то становится ясной близость позиций обоих авторов. И в том и в другом случае сознание связывается с фактором, определяющим исходы индивидуального выбора одного из членов квантовой суперпозиции состояний.

Рассмотрим концепцию Г. Степпа более детально. Степп, также, впрочем, как и Бом, связывает необходимость "квантового" подхода к сознанию со свойством целостности. Сознание общепризнанно обладает некоего рода трудноопределимой целостностью и сходного рода целостными свойствами обладают также квантовые системы. Если классическая механика представляет мир как конгломерат независимо друг от друга существующих, локальных объектов - чисто внешним образом действующих друг на друга (причем, прямое взаимодействие, в силу принципа локальности, возможно лишь между ближайшими соседями), то квантовая механика приписывает системе квантовых объектов весьма неординарного рода целостность (которая, в частности, проявляется в разного рода нелокальных корреляционных эффектах, связывающих поведение пространственно разделенных квантовых объектов). Существование сознания, по Степпу, требует существование особых "крупномасштабных функциональных сущностей", каждая из которых выражает как бы некую глобальную перспективу, глобальное видение работы целостного мозга. Ввести на уровне классического описания такие сущности логически корректно невозможно, т.к. они, по сути, оказываются (если следовать терминологии Г.Фейгла) "номологическими бездельниками", так как реальное поведение классической системы целиком определяется поведением ее отдельных микроскопических частей и никакой выход за пределы "микротеории" на "макроуровень" не является логически оправданным, так как он ничего не добавляет к "микроописанию".

Однако, если мы рассмотрим мозг как квантовую систему, выход на "макроуровень" оказывается не только возможным, но и неизбежным - при условии, что редукция макроскопической волновой функции мозга осуществляется на уровне выбора одной из ветвей суперпозиции паттернов нейронной активности, каждый из которых представляет как целое некую альтернативную линию поведения в данной конкретной ситуации. Такого рода процесс редукции волновой функции есть нечто изначально целостное - паттерн выбирается как некая целостная структура "высокого уровня". То, что в биологических системах процесс редукции волновой функции осуществляется на уровне выбора макроскопических, по сути, классических ветвей волновой функции, Степп объясняет как результат давления естественного отбора. Если бы редукции происходили на микроуровне, то это привело бы к стохастическому функционированию мозга и сделало бы невозможным какое-либо целенаправленное поведение (124).

Вот эти процессы спонтанного выбора макроскопических ветвей суперпозиции, составленной из макроскопических квантовых состояний мозга, и составляют, по мнению Степпа, процессы (акты) сознания. То есть функция сознания заключается в осуществлении свободного выбора одной из альтернативных нейродинамических схем, управляющих действиями организма. Предшествующий редукции волновой процесс, описываемый уравнением Шредингера, представляет, по мнению Степпа, "материя-подобный" аспект реальности, а "ментальный" аспект реальности - соответствует квантовым событиям - коллапсам волновой функции.

Сходная дуалистическая концепция разрабатывается, также, Р. Пенроузом (122, 123, 127). Основное отличие его концепции от точки зрения Г. Степпа заключается в истолковании механизма редукции волновой функции. Если по Степпу редукция - следствие взаимодействия квантовой подсистемы мозга с другими его частями, которые выступают в роли "измерительного прибора" (что соответствует "Копенгагенской" интерпретации измерения), то по Пенроузу имеет место "самоколлапс" ("саморедукция" или "объективная редукция") волновой функции - т.е. спонтанный процесс, возникающий вследствие гравитационного самовоздействия квантовой подсистемы мозга. Предлагается следующая модель функционирования мозга: в специфических мозговых структурах (предположительно, в "микротрубках", о которых мы более подробно поговорим в п.3.10) в результате кооперативного взаимодействия вторичных квантовых полей возникает макроскопическое квантовое когерентное состояние, которое охватывает (в течение, примерно, 500 мсек.) значительные объемы нервной ткани. Эта стадия обозначается как "предсознание" (pre-consciousness). Это состояние развивается до тех пор, пока различие масс-энергии различных состояний (входящих в суперпозицию, представляющую исходное состояние) не достигнет порога "квантовой гравитации". Здесь степень различия масс-энергии ведет к разделению пространственно-временной геометрии, соответствующей каждому члену суперпозиции и система ставится перед необходимостью выбрать единичное состояние, в которое она затем спонтанно переходит (127). Последовательность этих актов "саморедукции" и составляет последовательность "актов сознания".

Отметим, что Пенроуз различает процессы "саморедукции" и вынужденной редукции, инициированной внешними воздействиями. Только "саморедукция" коррелятивна сознанию. Вместе с тем, процессы саморедукции требуют особых условий - длительного сохранения когерентного квантового состояния, что предполагает отсутствие актов вынужденной редукции. Это условие позволяет, по мнению Р. Пенроуза, избежать панпсихизма - сознание возникает лишь в особых условиях, когда квантовая система оказывается каким-то образом защищена от внешних влияний, способных инициировать вынужденные редукции.

Важная особенность модели Пенроуза - предположение об алгоритмически невычислимом характере процессов "саморедукции" волновой функции. Пенроуз апеллирует здесь к так называемому "Геделевскому аргументу" (172) суть которого заключается в том, что никакая формальная система оказывается неспособной в точности воспроизводить функцию человеческого сознания, поскольку для любой такой системы существуют "геделевские предложения" (формализованные высказывания суть которых сводится к утверждению невыводимости этих высказываний из аксиом данной формальной системы), которые данная формальная система с необходимостью должна оценить как ложные (поскольку они невыводимы из аксиом), но которые, в силу своего содержания являются (как это очевидно для человеческого сознания) истинными высказываниями. Таким образом, человек и машина, подчиненная алгоритму, всегда будут расходиться в оценке "геделевских предложений". Машина всегда будет оценивать их как ложные, а человек - как истинные. Отсюда следует, что никакая машина не способна исчерпывающим образом воспроизводить функцию сознания.

С нашей точки зрения, поскольку процессы редукции волновой функции коррелятивны аффективно-волевой сфере, "невычислимость" функции сознания (которая проявляется вовне как квантовая стохастичность) может быть связана с уникальностью нашего "Я", с нашей "самостью", определяющей спонтанные волевые и аффективные выборы субъекта в альтернативных ситуациях. Способна ли этого рода "невычислимость" существенным образом расширять возможности нашего мышления - делая для человека разрешимыми проблемы, неразрешимые для машины, - не ясно. Однако, возможен и другой "надиндивидуальный" источник невычислимости, который как раз может иметь непосредственное отношение к возможностям нашего мышления. Выше мы отмечали, что структуры "Умопостигаемого мира" могут быть фундированы некой сверхрациональной, трансцендентной реальностью, прообразом которой является "Единое" неоплатоников. Если наша субъективность причастна этой реальности, то это действительно может расширять наш "умственный горизонт" за счет присутствия в нашем мышлении сверхрациональной, металогической компоненты, способной на интуитивном уровне обосновать саму рациональность. Такая сверхрациональная составляющая, очевидно, не может присутствовать в какой-либо системе искусственного интеллекта и, таким образом, функция сознания действительно оказывается алгоритмически невычислимой.

Однако, речь здесь, по-видимому, должна идти о сознании "вообще", а не о конкретном эмпирическом индивидуальном сознании, которое, в силу своей временной конечности, очевидно, в принципе может быть эффективно имитировано с помощью алгоритмического устройства (если только оно не обладает какими-либо аномальными свойствами, типа ясновидения и т.п.). Как уже отмечалось ранее, понятие алгоритмической невычислимости применимо только лишь к функциям, область определения которых - бесконечное множество. Всякая функция, определенная на конечном множестве, - алгоритмически вычислима. Следовательно, на практике более важным является условие физической невычислимости функции сознания, которое предполагает, что никакое устройство, использующее иные чем наш мозг физические принципы организации процессов обработки информации, не способно имитировать функцию человеческого сознания - например, в силу недостаточного быстродействия или недостаточного объема памяти. Условие физической невычислимости является необходимым условием способности субъекта достоверно судить о собственных субъективных состояниях, поскольку последнее, очевидно, возможно только в том случае, если существует жесткая взаимооднозначная связь между функцией и тем субстратом, в котором эта функция осуществляется (подробнее см. (90) и п. 2.6).

В целом, основной недостаток концепций, связывающих сознание с редукцией волновой функции, заключается, на наш взгляд, в том, что эти концепции, по сути, выводит сознание за рамки известных физических принципов и, таким образом, за рамки познаваемого наукой вообще (126). Напомним, что функция сознания, в этих концепциях, состоит в выборе одной из ветвей суперпозиции нейрональных квантовых состояний. Все прочие ветви аннулируются. Этот выбор непредсказуем и неуправляем. Таким образом, можно сказать, что сущность сознания заключается в "спонтанности", абсолютной произвольности, недетерминированности. Однако такое понимание сознания вряд ли можно назвать реалистическим. Ранее, обсуждая "устройство" сознания (гл.1), мы пришли к выводу, что сознание - это скорее сочетание спонтанного и детерминированного. Без наличия спонтанного начала сознание утратило бы индивидуальность (с этой точки зрения представляются ошибочными модели "квантового сознания", которые, напротив, исключают спонтанность и рассматривают сознание как чисто детерминированный, "кибернетический" механизм (126, 132)), но без элемента детерминированности сознание вряд ли было бы способно функционировать как механизм, осуществляющий рациональное управление поведением.

Нельзя сказать, что в модели Степпа или Пенроуза психика целиком и полностью лишена внешней детерминации. Детерминизм присутствует здесь на уровне "досознательных" процессов, которые подчинены законам физики (описываются с помощью уравнения Шредингера). С нашей точки зрения нет никаких оснований полагать, что бессознательное жестко детерминировано, а сознание - есть нечто спонтанное. Скорее наоборот, спонтанные импульсы проистекают скорее из сферы бессознательного, тогда как осознанные действия чаще всего детерминированы некими рефлексивными "правилами", имеющими "внешнее" происхождение. Кроме того, бессознательное здесь, по сути полностью "материализируется", выводится за пределы субъективной сферы, что представляется нам неприемлемым.

Здесь уместно упомянуть концепции, в которых отношение "квантовое - классическое" рассматривается не как физический коррелят отношения "материя-сознание", а как отношение "сознание - бессознательное" (такова, например, точка зрения В.В. Чавчанидзе (103)). Логика этой точки зрения вполне понятна: если сознание, это то, что "наблюдаемо" (рефлексивный" статус сознания), а "бессознательное" - то, что "ненаблюдаемо", то естественно сопоставить "бессознательное" с квантовым состоянием "до измерения", а сознание - с тем информационным содержанием, которое "раскрывается" в акте измерения. Поскольку "наблюдаемые" (согласно Н. Бору) с необходимостью должны описываться на языке классической физики, отношение "сознание - бессознательное" оказывается, одновременно, отношением "классическое - квантовое".

С нашей точки зрения, однако, граница "квантового и классического" (по сути, потенциального и актуального) - это граница между внечувственной (идеальной, смысловой) и чувственной составляющими субъективного, а не между бессознательным и сознанием (т.е. дорефлексивным и рефлексивным). Как мы установили выше (гл.1), и чувственные и внечувственные феномены в равной мере могут осознаваться или не осознаваться, хотя осознание смысла всегда сопряжено с промежуточной операцией "чувственной развертки" данного смысла. Сознание и бессознательное - это отнюдь не две разнородные онтологически "части" нашей субъективности, а скорее это две разные формы организации ее в целом, в частности, два разных статуса (осознаваемый и неосознаваемый) той информации, которая составляет наше "Я"

Подведем итоги. Мы видим, что наша концепция существенным образом отличается от рассмотренных в данном параграфе теорий, различным образом трактующих отношение "квантового и сознания". Прежде всего, все рассмотренные концепции так или иначе дуалистичны. В сущности, квантовая механика здесь используется для того, чтобы показать, что сознание присутствует в физическом мире, как специфический, несводимый к чему-либо "агент", действующий на материю через процесс редукции волновой функции.

В нашей концепции, дуализм материи и сознания полностью снимается. Мы стоим на точке зрения монизма: субъективное, сознание - это "внутренняя" сторона того, что "вовне" проявляет себя как "материя". Этот подход, как нам представляется, имеет ряд преимуществ: он , во-первых, вводит сознание в рамки "нормальной науки", позволяя говорить о "квантовых механизмах сознания", во-вторых, наш подход позволяет сочетать идеи детерминированности и индетерминизма в описании сознания (спонтанность проявляется в процессе "развертки" смысла, как фактор, воздействующий на выбор направления этой развертки, тогда как сама структура "смыслового поля" (поля готовностей к актуализации) меняется детерминированно), в-третьих, наш подход, именно в силу "монизма", позволяет использовать более сложные физические модели сознания (т.к. субъективное совпадает не с частью физической реальности, а напротив, физическое и субъективное целиком совпадают). Кроме того, наш подход опирается на детально разработанную теорию субъективного, чего нельзя сказать о большинстве упомянутых здесь концепций.

Вместе с тем, в настоящее время, конечно, еще рано делать какие-либо окончательные выводы относительно перспективности тех или иных подходов к проблеме "физическое и субъективное" и, соответственно, следует приветствовать плюрализм мнений по данному вопросу.

3.9. Сознание и квантовые компьютеры

В предыдущих разделах мы обнаружили параллелизм свойств квантового и субъективного. Однако речь шла лишь о наиболее общих, формальных свойствах человеческой субъективности и физических объектов. Можно утверждать, что форма бытия субъективного в общих чертах совпадает с формой бытия квантовых объектов. Но для того, чтобы более убедительно обосновать гипотезу о квантовой природе человеческого сознания, необходимо также показать, что квантовые системы, не только подобны сознанию по своей бытийственной форме, но и, при определенных условиях, способны выполнять те функции, которые, по всей видимости, присущи человеческому сознанию, т.е. способны существенным образом участвовать в процессах обработки сенсорной информации, участвовать в мышлении, обеспечивать функцию сохранения информации, участвовать в планировании поведенческих актов и т.д. Иными словами, необходимо показать, что используя квантовые принципы можно создать некое "устройство" (которое, возможно, содержит также и некоторые "классические" компоненты), которое по своим функциональным возможностям будет эквивалентно человеческому мозгу.

Для того, чтобы прояснить этот вопрос, воспользуемся снова "компьютерной метафорой". Эта "метафора" естественно вытекает из того факта, что и сознание и компьютер, по всей видимости, могут выполнять сходные функции: они могут обрабатывать поступающую извне информацию и принимать решения, оптимизирующие поведение.

Однако, ранее, в связи с аргументом "китайской комнаты", мы отметили весьма ограниченный и условный характер этой аналогии. Даже если будет создан компьютер, функционально эквивалентный человеческому мозгу, то, в соответствии с этим аргументом, это не дает гарантии, что данный компьютер с необходимостью будет обладать чем-то подобным нашей целостной сфере субъективного. (В соответствии с нашим философским "пансубъективизмом", вполне можно представить компьютер как некий "конгломерат" единичных субъективностей, на долю каждой из которых выпадает лишь какая-то малая часть тех "квазипсихических" процессов, которые протекают в данном компьютере. В мозге же, аналогичные процессы, по большей части протекают в границах единичной, целостной субъективности).

Однако здесь необходимо сделать следующие два замечания. Во-первых, из того, что не всякий компьютер, функционально эквивалентный нашему сознанию, будет обладать полноценной целостной сферой субъективного, отнюдь не следует, что невозможно создать искусственное устройство в самом деле обладающее целостным сознанием (а не только имитирующим его наличие). Искусственное сознание можно мыслить как некую искусственную интеллектуальную систему, обладающую целостной сферой субъективного, в которой в единстве представлены значительные фрагменты процесса осмысленной обработки информации.

Вместе с тем, во-вторых, есть основания думать, что если искусственное сознание возможно, то оно будет не только "извне" (функционально) и "изнутри" (субъективно) тождественно человеческому сознанию, но и ( если принять теорию психофизического тождества) в нем должны быть также воплощены те же самые физические принципы, которые лежат в основе человеческого сознания.

Как уже отмечалось выше, принцип инвариантности функции к субстратной основе по всей видимости имеет лишь ограниченную сферу применения. Усложнение функции влечет, как правило, сужение физической базы, на которой данная функция только и может быть реализована. Таким образом, не исключено, что достижение функциональной сложности человеческого сознания приведет к сокращению этой базы лишь до одного "устройства", так что можно будет говорить в данном случае о тождестве физического и функционального.

Отсюда можно, в качестве правдоподобной гипотезы сформулировать принцип, который можно назвать "принципом конвергенции": можно предположить, что различные направления в области создания искусственного интеллекта в конечном итоге приведут к одному и тому же единственно возможному результату - будет создано одно единственное "устройство", которое, с одной стороны, будет функционально эквивалентно человеческой психике, а с другой, будет основано на тех же физических принципах, что и наше собственное сознание. И это "устройство", будет, одновременно, и единственной возможной реализацией сознания вообще (если отказаться от принципа конвергенции, то мы этим самым разрываем связь физического и функционального, что неизбежно приводит нас к выводу о невозможности достоверного знания собственной субъективности (см. 90)).

Уже из этих соображений вытекает перспективность "компьютерной метафоры", как средства исследования человеческого сознания. Опираясь на эту метафору, мы можем поставленную в начале раздела проблему: может ли квантовая система выполнять сложные психические функции, заменить другой, более доступной для исследования, проблемой: может ли квантовая система выполнять функцию универсального компьютера, достаточно "мощного", вместе с тем, для того, чтобы можно было надеяться на его основе создать систему искусственного интеллекта, функционально эквивалентного человеческому сознанию.

Последняя проблема распадается на ряд подпроблем, из которых по крайней мере две мы можем уже сейчас содержательно обсудить.

Первая - это проблема принципиальной возможности создания квантового компьютера, т.е. универсального вычислительного устройства, существенным образом использующего квантовые принципы. Эта проблема в настоящее время имеет вполне определенное, а именно - положительное решение. Как показано в ряде работ (149,150,153) квантовый компьютер, в принципе, создать возможно. (То есть, принципы квантовой механики по крайней мере не исключают такой возможности). Более того, в настоящее время квантовый компьютер уже перестал быть лишь теоретической возможностью: уже существует действующая модель квантового компьютера (169).

Вместе с тем известно, что квантовые вычисления сами по себе неустойчивы (156). Если бы удалось построить вычислительную машину, целиком построенную на квантовых принципах, то она вскоре перестала бы нормально функционировать, хотя бы из-за необратимого расплывания волновых пакетов составляющих ее частиц (существенную роль здесь также играет нелинейный характер вычислительного процесса). Для осуществления устойчивых вычислений необходима гибридная система, сочетающая классические и квантовые принципы. Отсюда понятно почему необходимы подчиненные классическим законам нервные процессы. Роль "классической" подсистемы - в стабилизации, регуляции, управлении "квантовой" подсистемой нашего мозга. "Классическая" система задает для "квантовой" внешний потенциал и граничные условия - и тем самым задает характер ее функционирования. "Классическая" подсистема также осуществляет измерения над "квантовой" и именно этот измерительный процесс, как мы полагаем, создает "актуально переживаемое", т.е. "чувственность".

В целом, функционально сознание - это продукт совместной деятельности "классической" и "квантовой" подсистем, хотя субъективно сознание коррелятивно только квантовым состояниям. (Конечно, проводимое здесь различие "классического" и "квантового" не является абсолютным. "Классическая" подсистема - также обладает квантовыми свойствами, но эти свойства проявляются лишь на уровне составляющих ее микроскопических частей, тогда как "квантовая" подсистема проявляет свои квантовые свойства в макромасштабе. Иными словами, "классическая" подсистема, - это некоторое усреднение по множеству индивидуальных микроскопических квантовых систем).

Вторая проблема: могут ли квантовые компьютеры (вернее гибридные системы, содержащие "классические" и "квантовые" элементы) обеспечить достаточную вычислительную мощность (выражаемую, например, в количестве операций в секунду и, также, в объеме доступной памяти), которая позволила бы осуществлять такую же по сложности обработку информации, которая осуществляется в человеческом сознании. Сложность здесь в том, что мы не знаем какая именно вычислительная мощность будет здесь достаточной. Поэтому мы ограничимся лишь сравнением возможностей "классических" и квантовых компьютеров.