Часть 11.

который за наглый поступок одного из своих сыновей был изгнан из Рима, после чего и сама монархия была свергну­та31. В отношении же преступлений, проистекающих из слабости,

- например, преступления, свершенные в за­пальчивости и раздражении, в паническом страхе, вслед­ствие большой нужды или незнания,- является ли деяние большим преступлением или нет, во многих случаях может быть сделано снисхождение без всякого вреда для государ­ства. А там, где такое снисхождение может быть сделано, оно диктуется естественным законом. В случае бунта госу­дарству может принести пользу в качестве примера наказа­ние лишь главарей и идейных вдохновителей, а не совра­щенных темных людей. Быть суровым к последним - значит наказывать невежество, в котором в значительной степени виновен суверен, не принявший мер к тому, чтобы люди были лучше просвещены.

Награды. Точно так же лежит на обязанности суверена награждать всегда так, чтобы это имело благодетельные последствия для государства. Ибо в этом заключаются польза и цель награждений. И эта цель достигнута, если люди, хорошо и с минимальными затратами общественных средств послужившие государству, так хорошо награжда­ются, что этим создается для других стимул честно и верно служить государству и приобретать те знания, которые сделали бы их способными служить еще лучше. Подкуп деньгами или повышение какого-нибудь популярного и честолюбивого подданного, дабы он вел себя мирно и

воз­держивался от зловредной агитации среди народа, по своему характеру не есть вознаграждение (которое дается не за причиненный в прошлом вред, а за прошлые заслуги) и является знаком не благодарности, а страха, и послед­ствия его для государства не благодетельны, а вредны. Такая борьба с честолюбием напоминает борьбу Геркулеса с гидрой, которая имела много голов, и вместо каждой отсеченной головы у нее вырастали три новых. Точно так же и здесь: стоит утихомирить наградами одного попу­лярного человека, как под влиянием примера появляется много других, совершающих то же самое зло в надежде на подобное благо. Как все отрасли мануфактуры, так и злые умыслы растут при наличии сбыта. Хотя гражданская война иногда и может быть отсрочена такими средствами, опасность ее постепенно растет, а развал государства стано­вится все более неминуемым. Поэтому суверен, которому поручена безопасность государства, поступает против до­лга, если награждает тех, кто в целях достижения власт"

272

нарушает мир своей страны, и если противодействует им не в самом начале их преступной деятельности, когда опас­ность еще невелика, а позднее, когда она больше.

Советники. Сверх всего сказанного заботе суверена подлежит еще выбор хороших советников. Я разумею таких, советом которых он должен пользоваться при управ­лении государством. Ибо слово совет (counsel) - по-латы-ни consilium, искаженное considium 32

- имеет широкое значение и охватывает всякое собрание людей, заседающих вместе и не только обсуждающих то, что следует делать в будущем, но и творящих суд над фактами прошлого и решающих, какие законы нужны в настоящем. Я беру это слово здесь лишь в первом значении. В этом смысле не может идти речь о выборе совета ни при демократии, ни при аристократии. Ибо в этого рода государствах советники являются членами того лица, которому советы даются. Поэтому о подборе советников речь может идти лишь в мо­нархии. При этой форме правления суверен не исполняет своего долга как следует, если он не стремится подбирать таких советников, которые наиболее пригодны во всех отношениях. Наиболее пригодными являются те советни­ки, которые меньше всего могут надеяться на получение выгоды от плохого совета и которые наиболее сведущи в вопросах, имеющих отношение к миру и защите государ­ства. Трудно определить, кто именно ждет для себя выгоды от смуты в государстве, однако имеются признаки, дающие повод к основательному подозрению, что это люди, состоя­ние которых недостаточно, чтобы покрыть их обычные расходы, и которые подлаживаются к народу, выражая ему свое сочувствие во всех его неразумных жалобах и непопра­вимых обидах, что может легко заметить тот, кому это надлежит ведать. Однако определить, кто именно является наиболее сведущим в государственных делах, еще труднее, а тот, кто это умеет, меньше всего нуждается в совете таких людей, ибо, для того чтобы уметь определить того, кто знает правила какого угодно искусства, необходимо обладать в значительной степени знанием самого искусства, так как никто не может быть уверен в истинности правил другого, если он сам не научился сначала понимать их. Но лучше всего свидетельствует о знании какого-нибудь искусства долголетнее занятие им с неизменным успехом. Способ­ность давать хороший совет не приобретается жребием или по наследству, поэтому ждать хорошего совета в делах государства от богатого или знатного человека можно не с большим основанием, чем при составлении плана крепо-

273

сти, разве только мы будем думать, что для изучения политики не требуется никакого метода (как это требуется при изучении геометрии), а достаточно быть зрителем, что, однако, неверно, ибо из указанных нами двух наук полити­ка более трудная. Если в этой части Европы стало правом определенных лиц по наследству занимать место в высшем совете государства, то это перешло к нам из эпохи завоева­ний германцев, когда многие самостоятельные владетели объединились вместе, чтобы завоевать другие народы. А они не вступили бы в конфедерацию без таких привиле­гий, которые в последующее время должны были бы отличать их потомство от потомства их подданных. Так как эти привилегии несовместимы с правами верховной власти, то указанные лица могут удержать их лишь в качестве особой милости суверена. Но если бы они стали настаивать на этих привилегиях как на своем праве, то они неминуемо должны были бы постепенно потерять их и в конце концов иметь лишь те отличия, на которые дают им право их спо­собности.

Как бы ни были способны советчики в каком-нибудь деле, они приносят больше пользы тогда, когда каждый из них в отдельности, а не ораторствуя в собрании, дает свой совет и указывает его основания, а также тогда, когда они предварительно обдумывают свой совет, а не говорят эк­спромтом,- в обоих этих случаях они имеют больше времени предусмотреть последствия обсуждаемого дей­ствия и меньше влекомы к противоречию завистью,

со­перничеством и другими страстями, проистекающими из различия мнений.

Лучший совет в делах, касающихся не других народов, а лишь тех удобств и благ, которые подданные могут полу­чить благодаря законам, регулирующим внутренние

отно­шения государства, может быть почерпнут из обычных сообщений и жалоб людей каждой провинции, которые лучше всего знакомы с собственными нуждами и требова­ния которых поэтому, если только они не клонятся к умале­нию прав верховной власти, должны быть серьезно приня­ты во внимание, ибо без этих существенных прав (как я уже часто говорил раньше) государство вообще не может существовать.

Командиры. Если командующий армией непопулярен, то армия не будет любить и бояться его, и, следовательно, он не сможет с успехом выполнять свои обязанности. Поэ­тому он должен быть умным, храбрым, приветливым, щедрым и удачливым, чтобы в армии о нем составилось

274

мнение как о человеке, соответствующем своему назначе­нию и любящем своих солдат. Это и есть популярность, она порождает у солдат мужество и желание заслужить благосклонность генерала и позволяет ему проявить суро­вость в случае необходимости при наказании мятежных или нерадивых солдат. Но эта любовь солдат при отсут­ствии залога верности командира опасна для верховной власти, особенно когда она находится в руках непопулярно­го собрания. Безопасность народа требует поэтому, чтобы те, кому суверен поручает свои армии, были одновременно хорошими полководцами и верными подданными.

Если же суверен сам популярен, т. е. пользуется уважением и любовью своего народа, тогда популярность какого-нибудь подданного не представляет никакой опас­ности. Ибо солдаты никогда не бывают настолько неспра­ведливы, чтобы принять сторону своего командира, хотя они иногда и выступают против своего суверена, когда любят не только самого командира, но и его дело. Поэтому тот, кто когда-либо насильственно свергал власть своего законного суверена, старался, прежде чем сесть на его место, сочинить для себя какие-нибудь права на это, чтобы народу не совестно было принять его. Иметь заведомое право на верховную власть - настолько популярное каче­ство, что тому, кто обладает им, для завоевания сердец своих подданных требуется лишь немногое: чтобы под­данные убедились в его способности управлять своей семьей, а в отношении врагов - в его способности разбить их армии. Ибо наибольшая и самая активная часть челове­ческого рода никогда не была до сих пор довольна настоя­щим.

Что касается обязанностей одного суверена по отноше­нию к другому, о чем трактует та часть права, которую обычно называют международным правом, мне не прихо­дится здесь ничего говорить, так как международное право и естественное право одно и то же. Каждый суверен при обеспечении безопасности своего народа имеет то же право, которое может иметь любой человек при обеспечении со­бственной безопасности. И тот же закон, который диктует людям, не имеющим гражданского правления, что они должны делать и чего избегать в отношении друг друга, диктует то же самое государству, т. е. совести суверенных государей и верховных собраний, так как судилище есте­ственного права находится только в совести, где царствует не человек, а Бог. А его законы, обязывающие весь челове­ческий род, т. е. законы Бога как творца природы, являются

275

естественными, а как того же Бога - Царя царей - явля­ются законами. Однако о Царстве Бога как Царя царей и как царя отдельного народа я буду говорить в следующей части этого трактата.

ГЛАВА XXXI О ЦАРСТВЕ БОГА ПРИ ПОСРЕДСТВЕ ПРИРОДЫ

Обзор следующих глав. В предыдущей части я доказал, что естественное состояние, т. е. состояние абсолютной свободы, в каковом пребывают люди, не являющиеся ни суверенами, ни подданными, есть анархия и состояние войны; что правила, которыми люди руководствуются для избежания этого состояния, суть естественные законы; что государство без верховной власти есть слово без

содержа­ния и не может существовать; что подданные обязаны своим суверенам безусловным повиновением во всем, в чем оно не противоречит законам Бога. Для полного познания гражданского долга остается лишь выяснить, каковы зако­ны Бога. Ибо без этого человек, когда гражданская власть ему приказывает что-нибудь, не знает, противоречит ли это приказание божественному закону или нет, и, таким

обра­зом, или оскорбляет величие Бога слишком далеко идущим гражданским повиновением, или из боязни оскор­бить Бога нарушает постановления государства. Чтобы избежать этих подводных камней, необходимо знать, како­вы законы Бога. Ввиду того что знание всякого закона зависит от знания верховной власти, я в следующем разде­ле скажу кое-что о Царстве Божием.

Кто является подданным Царства Божиего. Господь царствует; да радуется земля (Пс. 97, 1),- говорит псал­мопевец, и дальше (Пс. 99, 1):-Господь царствует, да трепещут народы! Он восседает на Херувимах; да трясется земля! Хотят этого люди или нет, но они всегда вынуждены подчиняться божественной власти. Отрицанием существо­вания или промысла Бога люди могут погубить свое душевное спокойствие, но не могут сбросить свое ярмо. Но называть царствованием эту власть Бога, которая прости­рается не только на человека, но и на животных, растения и неодушевленные предметы, можно, лишь метафорически употребляя это слово. Ибо о царствовании в настоящем смысле слова можно говорить лишь в отношении того, кто управляет своими подданными при помощи слов и обеща­ния награды тем, кто повинуется, и угрозы наказания тем,

276

К'го не повинуется. Поэтому подданными Царства Божиего н! являются ни неодушевленные тела, ни неразумные существа, так как они не понимают никаких правил; под­данными этого царства не могут быть также атеисты и люди, полагающие, что Бог не заботится о человеческих действиях, ибо они не признают какого-либо слова Божьим Словом, не надеются на Его вознаграждение и не боятся Его угроз. Подданными Бога являются поэтому лишь те, кто верует, что существует Бог, который управляет миром, дал правила и установил награды и наказания для челове­ческого рода. Всех остальных надо считать врагами Бога.

Три вида слов Божьих: разум, откровение, пророчество. Чтобы управлять при помощи слов, требуется объявлять их в ясной форме, без чего они не могут быть законами, ибо существенным свойством закона является его должное и ясное обнародование, такое, которое отняло бы всякую возможность оправдываться его незнанием. В отношении человеческих законов такое обнародование может совер­шаться лишь в одной определенной форме, а именно в форме провозглашения человеческим голосом. Господь же объявляет свои законы тремя путями: внушением есте­ственного разума, откровением и голосом какого-нибудь человека, верить которому Бог заставляет остальных людей путем совершения чудес. Отсюда три вида слов Божьих: разумное, чувственное и пророческое, которым соответ­ствует троякого рода слух: истинный разум, сверхъесте­ственное чувство и вера. Что касается сверхъестественного чувства, заключающегося в откровении и вдохновении, то универсальные законы не были даны этим путем, ибо в та­кой форме Бог говорит лишь отдельным людям, причем разным людям разное.

Двоякая форма Царства Божиего: естественная и про­роческая. Соответственно различию между двумя другими видами Слова Божьего - разумным и пророческим - Бо­гу может быть приписана двоякая форма царства - есте­ственная и пророческая. Естественная, при которой он управляет теми представителями человеческого рода, кото­рые признают его провидение в силу внушений истинного разума, и пророческая, при которой он, избрав своими подданными определенный народ (евреев), управляет им, и только им, не только при помощи естественного разума, но также посредством положительных законов, данных этому народу устами его святых пророков. О естественном Царстве Бога я намерен говорить в этой главе.

Право Бога на верховную власть проистекает из его

277

всемогущества. Естественное право, при помощи которого Бог царствует над людьми и наказывает тех, кто нарушает Его законы, должно быть произведено не из факта сотворе­ния людей Богом, как если бы Бог требовал повиновения в качестве благодарности за Его благодеяния, а из Его не­преодолимого могущества. Я показал раньше, как верхов­ная власть возникает из соглашения. Для того чтобы показать, как такая власть может возникнуть из природы, остается только рассмотреть, в каком случае эта власть никогда не прекращается. Мы видим, что люди от природы имели право на все, следовательно, каждый из них имел право царствовать над всеми остальными. Но так как это право могло быть осуществлено только силой, то безо­пасность каждого требовала, чтобы люди отказались от этого права и общим соглашением всех поставили над собой людей, облеченных верховной властью, которые управляли бы ими и защищали их. Однако если бы среди них оказался человек непреодолимой силы, то не было бы никакого основания к тому, чтобы этот человек благодаря своей силе не управлял ими и не защищал как себя, так и их по со­бственному усмотрению. Поэтому тем, чья сила непреодо­лима, власть над всеми людьми присуща от природы благодаря превосходству их силы, и, следовательно, имен­но этой силой обусловлено то обстоятельство, что царство­вание над людьми и право сокрушать людей по своему произволу принадлежат всемогущему Богу не как творцу и милосердному, а именно как всемогущему. И хотя лишь за грех человек должен был бы подвергнуться наказанию, так как под наказанием подразумевается причинение стра­дания за грех, право причинять страдание часто имеет своей основой не человеческий грех, а могущество Господа. Грех не является причиной всех бедствий. Много споров вызывал у древних вопрос: почему порочные люди часто преуспевают, а праведные терпят невзгоды? Вопрос этот совпадает с нашим: по какому принципу Бог распределяет блага и невзгоды земной жизни? Вопрос этот настолько труден, что он поколебал веру в божественное провидение не только у простых людей, но и у философов, более того, даже у святых. Как благ Бог к Израилю, к чистым сер-дцам\ - говорит Давид.- А я - едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои, я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых (Пс. 72, 3). А как горько упрекает Бога Иов за обрушившиеся на него многочисленные несчастья, несмотря на его непорочность. В случае с Иовом Бог сам решает этот вопрос, руководству-

278

ясь не грехом Иова, а своим собственным могуществом. Ибо, после того как друзья Иова из факта его страданий заключили о его грехе, а он защищался, сознавая свою непорочность, Бог сам вмешался в спор и оправдывал обрушенные на голову Иова несчастья такими доводами своего могущества, как (Иов 38, 4): где ты был, когда Я полагал основания земли?, и подобными, признав этим как непорочность Иова, так и ошибочность учения его друзей. Этому учению соответствуют слова нашего Спаси­теля, сказанные в отношении человека, слепого от рожде­ния: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божьи». И хотя говорится, что «смерть пришла в мир через грех», и под этим подразуме­вается, что, если бы Адам не согрешил, он не умер бы, т. е. его душа никогда бы не страдала и не покидала его тело, но из этого не следует, что Бог не мог бы по праву сокрушить его, если бы он и не согрешил, как Он сокрушает другие живые существа, которые не могут грешить.

Божественные законы. После того как мы сказали о суверенности Бога, что она зиждится на одной природе, мы должны в первую очередь рассмотреть, что представля­ют собой божественные законы, или внушения естественно­го разума, каковые касаются естественных обязанностей одного человека по отношению к другому или того почита­ния, которое мы естественно обязаны оказывать нашему божественному суверену. Первые суть те самые есте­ственные законы, о которых я говорил уже в XIV и XV главах этого трактата, а именно: нелицеприятие, спра­ведливость, милосердие, смирение и другие нравственные качества. Нам остается поэтому рассмотреть, какие прави­ла диктуются людям одним только их естественным разу­мом без другого Слова Божьего в отношении почитания великого Бога и поклонения Ему.

Что такое почитание и поклонение. Почитание состоит во внутренней мысли и во мнении о силе и доброте другого, и соответственно этому почитать Бога - значит, быть само­го высокого мнения о Его силе и доброте. Внешние призна­ки этого мнения, выраженные в словах и действиях людей, называются поклонением, которое составляет часть того, нто латиняне подразумевали под словом cultus, ибо cultus по своему точному и твердому смыслу означает труд, кото­рый человек прилагает к какой-нибудь вещи в целях получения

какой-то выгоды для себя. Вещи же, из которых мы извлекаем выгоду, или подвластны нам, и выгода, кото­рую они нам предоставляют, следует за примененным

279

к ним трудом как естественное следствие, или они не под­властны нам и воздают нам за труд так, как это им самим желательно. В первом смысле труд, примененный к земле, называется культурой, а воспитание детей называется культурой их ума. Во втором смысле, когда воли людей должны быть обработаны в наших целях не силой, а угод­ливостью, это слово означает то же, что ухаживание, т. е. завоевание благорасположения добрыми услугами, например похвалами, признанием силы и всем тем, что может нравиться людям, от которых мы ждем выгоды. Это и есть поклонение в собственном смысле слова. И в этом смысле под publicola подразумевается тот, кто поклоняется народу, а под cultus Dei - поклонение Богу.

Различные знаки почитания. Из внутреннего почита­ния, состоящего в мнении о силе и доброте, возникают три страсти: любовь, имеющая отношение к доброте, надежда и страх, имеющие отношение к силе, а также три внешние формы поклонения: восхваление, превознесение и благо­словение. Объектом восхваления является доброта, а объек­том превознесения и благословения - сила и ее следст­вие - счастье. Восхваление и превознесение выражаются как словами, так и действием: словами, когда мы говорим, что человек добр или велик; действиями, когда мы благода­рим его за его благость и повинуемся его власти. Мнение же о счастье другого может быть выражено лишь словами.

Естественные и произвольные формы поклонения. Не­которые знаки почитания, выраженные как атрибутами, так и действиями, являются таковыми по своей природе, например атрибуты добрый, справедливый, щедрый и т. п., а из действий - молитвы, благодарности и повиновение. Другие же являются такими знаками вследствие

уста­новления или в силу людского обычая, и в одни времена и в одних местах они считаются знаками уважения, в дру­гие времена и в других местах - знаками неуважения, а еще в иные времена и в иных местах они нейтральны. Так, например, жесты при приветствиях, просьбах и выраже­ниях благодарности бывают различны в разные времена и в разных местах. Первые являются естественными, вто­рые - произвольными формами поклонения.

Поклонение предписанное и добровольное. Произволь­ные формы поклонения бывают двоякого рода: иногда это предписанная, иногда же добровольная форма поклонения. Предписанная - когда этой формы требует тот, кому по­клоняются; свободная - когда поклоняющийся выбирает ее по своему усмотрению. Если она предписана, то поклоне-

280

ние заключается не в словах или жестах, а в самом акте повиновения; если же поклонение свободно, то его форма зависит от мнения зрителя. Ибо если зрителям кажутся смешными и оскорбительными слова и действия, при помо­щи которых мы намерены оказать уважение, то эти слова и действия не выражают поклонения, так как не являются знаками уважения. А знаками уважения они не являются потому, что знак есть знак не для того, кто его делает, а для того, кому он делается, т. е. для зрителя.

Поклонение государственное и частное. Поклонение может быть, кроме того, государственным и частным. Государственным является поклонение, совершаемое

госу­дарством как единым лицом, частное - совершаемое частным лицом. Государственное поклонение является сво­бодным в отношении государства в целом, но не отдельных лиц. Частное свободно лишь тогда, когда оно происходит втайне. Если же оно происходит на глазах толпы, оно всег­да подчиняется некоторым ограничениям, налагаемым на него или законами, или общественным мнением, что не­совместимо с природой свободы.

Цель поклонения. Поклонение среди людей имеет своей целью власть. Ибо когда человек видит, что другому возда­ются почести, то он считает его могущественным и охотнее подчиняется ему, что увеличивает власть последнего. Но у Бога нет таких целей: поклонение ему диктуется нашим долгом, а в выборе форм этого поклонения мы

руководству­емся нашим пониманием тех правил воздаяния почестей, которые разум диктует слабым людям, чествующим более сильных в надежде получить от них какую-нибудь выгоду, из боязни вреда или в благодарность за уже полученное от них благодеяние.

Атрибуты почитания Бога. Для того чтобы мы могли знать, какого рода поклонение Богу диктует нам есте­ственный разум, я начну с его атрибутов. Прежде всего очевидно, что мы должны приписать Богу существование, ибо никто не может иметь намерения воздать почести тому, кого он считает несуществующим.

Во-вторых, недостойно говорили о Боге и отрицали Его существование те философы, которые утверждали, что мир или душа мира есть Бог. Ибо под Богом мы понимаем причину мира, а сказать, что мир есть Бог,- значит, ска­зать, что мир не имеет причины, т. е. что Бога нет.

В-третьих, сказать, что мир не был создан, а существует извечно,- значит, отрицать существование Бога, ибо то, что извечно, не имеет причин.

281

В-четвертых, те, кто приписывает Богу покой, отрицают за Ним заботу о человеческом роде и этим лишают Его уважения, ибо такой взгляд отнимает у Бога человеческую любовь к Нему и страх перед Ним, являющиеся корнем уважения.

В-пятых, сказать о Боге, что Он конечен в тех вещах, которые означают величие и могущество,- значит, не по­читать Его. Если мы приписываем Богу меньше, чем можем, а конечное меньше того, что мы можем приписать (ведь к конечному можно легко добавить еще), то это не свидетельствует о нашей воле почитать Бога.

Поэтому приписывать Богу какую-нибудь форму есть неуважение к Нему, ибо всякая форма конечна.

Сказать, что мы представляем себе Бога или имеем о Нем идею в нашем уме, также есть неуважение к Нему, ибо все, что мы себе представляем, конечно.

Нельзя также приписывать Богу свойства части или целого, ибо все это атрибуты конечных вещей.

Нельзя также сказать, что Бог находится в этом или том месте, ибо все, что находится в каком-либо месте, ограни­ченно и конечно.

Нельзя также говорить о Боге, что он находится в дви­жении или покое, ибо оба этих атрибута приписывают Ему место.

Нельзя также говорить, что имеется более одного Бога, ибо это предполагает, что они все конечны, так как не мо­жет быть более одного бесконечного.

Нельзя также приписывать Богу страсти (разве лишь метафорически, разумея не самые страсти, а их эффект), имеющие характер огорчения, как раскаяние, гнев, состра­дание, или характер нужды, как наклонность, надежда, желание, или характер пассивной способности, ибо страсть есть сила, ограниченная чем-то другим.

Поэтому приписывая Богу волю, ее следует понимать не по аналогии с человеческой волей как разумную склон­ность, а лишь как силу, способную произвести все.

Точно так же когда мы приписываем Богу зрение и другие ощущения; равным образом, когда приписываем Ему познание или понимание, ибо в человеке это означает лишь волнение ума, вызванное внешними вещами, давящиг ми на органические части человеческого тела, что неприме­нимо к Богу, так как вещи, зависящие от естественных причин, не могут быть Ему приписаны.

Всякий, кто хочет приписать Богу лишь то, что оправ­дывается естественным разумом, должен употреблять или

282

такие негативные атрибуты, как бесконечный, вечный, непостижимый, или превосходную степень, как высочай­ший, величайший и т. п., или неопределенные слова, как благостный, справедливый, святой, создатель, причем упот­реблять их не для того, чтобы объявить этим, каков Бог (ибо это значило бы ограничить его рамками нашей фанта­зии) , но чтобы выразить свое благоговение перед Ним и свою готовность повиноваться Ему, что является знаком смирения и желания почитать Его так, как только мы мо­жем. Ибо для обозначения нашего понятия о Его природе существует лишь одно имя, именно аз есмь, а для обозначе­ния Его отношения к нам - лишь имя Бог, в котором содержатся понятия Отец, Царь и Господь.

Действия, означающие богопочитание. Что касается действий, в которых должно выражаться богопочитание, то они должны свидетельствовать о намерении оказать уваже­ние Богу, и это наиболее общее правило разума. Такими знаками уважения являются прежде всего молитвы, ибо принято думать, что не граверы, делающие изображения богов, делают их богами, а те люди, которые молятся им.

Во-вторых, благодарственные молебны, отличающиеся от молитв лишь тем, что молитвы предшествуют благодея­нию, а благодарственные молебны следуют за благодеяни­ем, причем те и другие имеют цель признать Бога виновни­ком всех благодеяний, как прошлых, так и будущих.

В-третьих, дары, т. е. посвящения и жертвоприношения (если они приносятся из наилучшего, что человек имеет), так как они служат выражением благодарности.

В-четвертых, клясться только именем Бога, ибо в этом выражается признание того, что один лишь Бог знает сердце человека и что ни человеческий ум, ни его физиче­ская сила не могут защитить клятвопреступников от мести Бога.

В-пятых, к разному почитанию Бога относится осто­рожность в словах о Нем, ибо это свидетельствует о страхе перед Богом, а страх есть признание силы. Отсюда следует, что имя Бога нельзя употреблять опрометчиво и бесцельно, ибо это то же, что употреблять его всуе. А не бесцельно оно употребляется лишь в присяге по приказанию государства в целях вынесения правильного судебного решения или в присягах между государствами в целях избежания войны. Спорить о естестве Бога несовместимо с его честью, ибо предполагается, что в этом естественном царстве Бога нельзя познать что-либо иначе, чем естественным разумом, т. е. из принципов естественного знания. А это знание

283

настолько далеко от объяснения нам чего-либо в отношении божественного естества, что не в состоянии объяснить ни нашей собственной природы, ни природы мельчайшего живого существа. И поэтому, когда люди, исходя из при­нципов естественного разума, спорят о божественных атрибутах, они лишь хулят Бога. Ведь атрибутам, которые мы приписываем Богу, мы не должны придавать значение философских истин, в них следует видеть лишь выражение нашего благочестивого намерения воздать Богу величай­шую честь, какую мы только способны воздать. Из-за непонимания этого и возникли тома, содержащие споры о божественном естестве и отражающие стремление к воз­величиванию не Бога, а нашего собственного разума и уче­ности, которые являются лишь необдуманным и напрасным употреблением Его святого имени.

В-шестых, в отношении молитв, благодарственных мо­лебнов, посвящений и жертвоприношений естественный разум диктует, чтобы каждая из этих форм богопочитания была в своем роде наилучшей и наилучшим образом симво­лизировала воздаваемую честь. Так, например, чтобы мо­литвы и благодарственные молебны были составлены не в небрежных, легкомысленных и грубоватых, а в красивых и хорошо составленных словах и фразах. Ибо иначе мы не воздаем Богу всей возможной чести. Поэтому язычники поступали нелепо, поклоняясь изображениям как богам, но то, что они сопровождали свое богослужение музыкой, вокальной и инструментальной, было разумно. Точно так же соответствовали разуму и свидетельствовали о намере­нии славить Бога их жертвоприношения, дарения и другие действия при богослужении, которые выражали покор­ность и служили напоминанием о полученных благо­деяниях.

В-седьмых, разум внушает прославлять Бога не только тайно, но и в особенности публично, на виду у людей, ибо без этого (что наиболее важно при чествовании) теряется возможность побудить других прославлять Его.

Наконец, величайшим поклонением Богу является по­виновение Его законам (т. е. в этом случае естественным законам). Ибо если повиновение более приемлемо для Бога? чем жертвоприношение, то пренебрежение Его заповедям и есть величайшее для Него оскорбление. Таковы те законы в отношении богопочитания, которые разум диктует частным лицам.

Государственный культ состоит в единообразии. Ввиду того что государство есть единое лицо, оно должно иметь

284

единую форму культа, и это имеет место тогда, когда госу­дарство постановляет, что культ должен совершаться частными лицами публично, а это и есть государственный культ, существенным свойством которого является едино­образие. Ибо действия, совершаемые разными людьми различным образом, не могут называться государственным культом. Поэтому там, где допускаются различные виды культа, вытекающие из различных религий частных лиц, не существует государственного культа и государство как таковое не имеет религии вообще.

Все атрибуты зависят от гражданских законов. Так как слова, а следовательно, и атрибуты Бога получают свое значение от соглашения и установления людей, то надо считать свидетельством уважения те атрибуты, которые люди намеренно устанавливают для этого. А все, что может быть сделано волей частных лиц, где нет закона, кроме разума, может быть сделано волей государства, выражен­ной в гражданских законах. А так как воля и законы государства суть лишь воля и законы того или тех, кто имеет верховную власть, то отсюда следует, что атрибуты, устанавливаемые сувереном для прославления Господа при отправлении культа, должны считаться единственно подхо­дящими для указанной цели и должны употребляться частными лицами при их государственном отправлении культа.

Но не все действия. Но так как не все действия явля­ются знаками в силу установления, а некоторые суть есте­ственные знаки: одни - уважения, другие - презрения, то эти последние (т. е. такие, которые люди стыдятся де­лать в присутствии уважаемых лиц) не могут быть сделаны человеческой властью частью культа, а первые (заключаю­щиеся в приличном, скромном и смиренном поведении) не могут быть исключены из культа. Но ввиду того что име­ется бесконечное число действий и жестов нейтрального характера, те из них, которые государство установит как знаки уважения и часть культа для публичного и общего употребления, должны быть приняты и употреблены в ка­честве таковых подданными. А если сказано в Писании, что лучше повиноваться Богу, чем человеку, то это относится лишь к Царству Божьему, поскольку оно основано на заключенном завете, а не на природе.

Естественные наказания. После этого краткого изложе­ния своих взглядов о естественном Царстве Божьем и о его естественных законах я вкратце коснусь в этой главе лишь вопроса о его естественных наказаниях. Нет в этой жизни

285

ни одного человеческого поступка, что не был бы началом длинной цепи последствий, обозреть которую до конца не дано ни одному человеку, как бы велика ни была его

спо­собность предвидения. В этой цепи имеются приятные и неприятные события, столь связанные друг с другом, что тот, кто сделает что-нибудь для своего удовольствия, до­лжен быть готов принять на себя также и связанные с этим страдания. Эти страдания являются естественным наказа­нием за те действия, в цепи последствий которых зло преобладает над благом. Таким образом, мы видим, что невоздержанность, естественно, наказывается страдани­ем; опрометчивость - неудачей; нанесенные обиды - на­силием врагов; гордость

- гибелью; трусость - притесне­нием; небрежность монархов в управлении государством

- восстанием; восстание - кровопролитием. Так как наказа­ния следуют за нарушением закона, то естественные нака­зания должны естественно следовать за нарушением

есте­ственных законов, поэтому они следуют за ними как их естественные, а не как произвольные следствия.

Заключение второй части. Этим мы закончили изложе­ние нашего учения об установлении, природе и правах суверенов, а также об обязанностях подданных, поскольку оно вытекает из принципов естественного разума. Теперь, когда я думаю о том, сколь отличается это учение от прак­тики большей части света, особенно западных стран, пере­нявших свои моральные учения от Рима и Афин, а также когда я думаю о том, какое глубокое знание моральной философии требуется от лиц, облеченных верховной властью, я почти склонен верить, что этот мой труд так же бесполезен, как «Государство» Платона. Ибо он тоже был того мнения, что смуты в государствах и государственные перевороты путем гражданских войн не исчезнут до тех пор, пока суверенами не будут философы. Однако, когда я, с другой стороны, подумаю, что наука о естественном праве есть единственная наука, необходимая для суверенов и их главных служителей, и что в отношении математических наук (изучение которых им вменяет в обязанность Платон) их обязанности должны идти не дальше того, как хорошими законами поощряют людей к их изучению; когда подумаю, кроме того, о том, что ни Платон, ни какой-либо другой философ не изложили до сих пор систематически,

доста­точно полно и достаточно обоснованно все теоремы мораль­ной философии так, чтобы люди могли изучить, как управлять и как повиноваться,- когда подумаю обо всем этом, я начинаю питать некоторую надежду, что рано или

286

поздно этот мои труд может попасть в руки суверена, кото­рый самостоятельно, без помощи заинтересованного и за­вистливого толкователя продумает его (ибо он краток и, как я надеюсь, ясен) и, покровительствуя всей силой своей верховной власти широкому изучению этого труда, превра­тит его умозрительные истины в полезную практику.