Часть 1.

Нахов И.М.

Очерк истории кинической философии. 1984.

Антология кинизма. Антисфен.Диоген.Кратет.Керкид.-М.: Наука,1984.-398с.-С.5-52.

ОЧЕРК ИСТОРИИ КИНИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

В истории античной идеологии, пожалуй, нет иной философской школы, кроме кинической, которой бы так не повезло. Ученые нового времени не баловали ее вниманием, а если уж занимались ею, то относились с явным пренебрежением и предубеждением, всячески принижая ее роль и значение, пытаясь выдать за нечто совсем неприметное, не притязательное и стороннее среди буйного цветения твор ческого эллинского духа (Д. Дадли, Ф. Сейер, В. Тарн к др.). Историки философии часто рассматривают кинизм как «образ жизни, способ существования, линию поведения» (way of life). А все дело в том, что эта философия, стихийно вобравшая в себя и отразившая протест социальных низов (нофы, метэки, изгнанники, вольноотпущенники, рабы, свободная трудящаяся беднота, неимущая интеллигенция, женщины) в эпоху кризиса античного полиса, вы падала из удобной схемы, в которой не было места для идеологии бесправных и угнетенных масс.

Кинизм - плод собственно греческих противоречий и неурядиц конца V и начала IV в. до н. э. - просуществовал почти тысячу лет, до самого конца античности. Такая живучесть кинизма объясняется тем, что социальная база его не суживалась, а постоянно росла по мере разорения сред него и мелкого собственника - основы полисной устойчивости. Другой же светской философии, близкой ей, беднота не знала - орфизм или появившееся значительно позднее христианство были чисто религиозными формами сознания, уводящими страждущих людей от мучительных жизненных проблем в сферу идеального. В силу исторической ограниченности и пестроты социального состава, несмотря на процесс интеграции низов, учение киников страдало рядом кричащих противоречий и на протяжении столетий меняло свой характер, то становилось ригористичным и радикальным, то смягчалось и включало в себя элементы примиритель нового отношения к действительности (так называемый гедонизирующий кинизм).

5

Кинизм представлял собой форму мировоззрения, систему взглядов и жизнеотношения, для которых прежде всего ха рактерно отрицание, тотальное неприятие всего рабовладельческого строя, всех институтов рабовладельческого государства, - его законов, норм, стереотипов, морали, идеологии. Ки ник не просто молчаливо отрицал, но, напротив, всем своим поведением и высказываниями эпатировал современное о щество, открыто демонстрируя свою социальную любовь и ненависть. Кинизм вырос не на голом месте - обычно он отталкивался от общепринятых взглядов и вырабатывал новые, прямо противоположные существующим, пользуясь своеобразным методом «негативной филиации идей» (у киников это называлось «перечеканкой монеты»). Отдельные, характерные для кинизма этические идеи «носились в воз духе» и встречались в философии софистов, у Сократа, у Еврипида, но специфически новое звучание эти идеи (индивидуализма, внутренней Свободы, естественного равенства людей, опрощения и бедности, равноправия женщин, космополитизма и др.) приобрели лишь выстроенные в систему, образуя единый комплекс, ибо любое учение начинается не с нулевой отметки, а впитывает, отбирает и перерабатывает на свой лад уже имеющийся подходящий мыслительный материал. Элементы низовой идеологии можно обнаружить и у общепризнанных философов, и у великих писателей античности, но не в них заключается пафос их творений.

При всем своем нарочитом равнодушии к умозрительным концепциям и чистой теории кинизм поставил немало важнейших вопросов, впоследствии долго еще волновавших человечество: свобода мнимая и истинная, внешняя и внутренняя, моральная автономия и ответственность личности в обществе, исторический детерминизм и свобода выбора, культура и природа, человек и природа, роль науки, «имманентная разумность природы», пределы самоограничения, подчинение человека долгу, роль революционного отрицания, критика и переоценка конвенциональных ценностей, внешних благ, нравственный идеал бедняка, жизнь как деяние, проблема дефиниций, диалектика общего и единичного, слово и значение, «номинализм», «реализм» и пр. Это ли не свидетельство незаурядной исторической роли кинизма? Но эта сторона деятельности киников обычно остается в тени. настолько форма вызова, брошенного ими обществу,

6

различные эксцентричные выходки и действия, эпатирующие античного мещанина, заслоняли теоретическое содержание кинизма. К тому же сами киники питали иллюзии насчет эффективности проповеди действием, считая, что она важнее словесной и литературной пропаганды, ибо «добро детель состоит не в словах, а в делах» (Диоген Лаэртский, VI, 11).

Кинизм отнюдь не является высшим достижением античной философии, несмотря на весь его демократизм, и не нуждается в идеализации. В философии киников было не мало ошибочного, примитивного и даже реакционного, что вовсе не противоречит его демократическим социальным корням, так как у народа встречаются не только «разум», но и «неразумие», предрассудки, отсталые взгляды, иллюзорные представления о путях к счастью и об окружающем мире. Материализм киников поражал своей недиалектичностью, природа в своей нетронутости и первобытной дикости идеализировалась, наука и культура вызывали про­тест, первичные материальные сущности объявлялись непо­знаваемыми и т. д. Словом, кинизм можно обвинить в ты­сячах грехов. Но основоположники марксизма не метали громы и молнии против реакционной религиозной оболочки многих ранних революционных движений, стараясь увидеть за ней реальные проблемы униженных и оскорбленных, взбунтовавшихся против унижений и оскорблений. С пози­ции сегодняшнего знания можно, конечно, сетовать по по­воду примитивности кинической онтологии, гносеологии или логики, но прежде всего нужно увидеть в них крупицы большой исторической правды, мятущуюся душу брошен­ного на дно жизни человека, который все же стремится к справедливости, пытается отыскать истину и сбросить с себя путы многовекового социального и идеологического гнета. Киники не могли выработать передовой, с современ­ной точки зрения, теории. Да и смешно было бы от них этого требовать, поэтому не будем судить их слишком строго и свысока. Будем благодарны им за то, что они приоткрыли завесу над думами и чаяниями народных низов, бесконечно далеких от сложной и нередко туманной, хоть и великой мысли Платона.

В «гигантской битве за понятие бытия» (Платон, Со­фист, 246А), которую вели основатели кинизма Антисфен и Диоген с творцом теории идей, отразилась борьба двух

7

основных философских направлений, в которой киники вы­ступили на стороне материализма. Борьба киников против Платона, несмотря на все заслуги великого идеалиста в об­ласти диалектики понятий и несмотря на примитивность аргументации киников, наносила чувствительный удар по идеализму. Эта борьба смыкается с кинической критикой традиционных религиозных представлений, антропомор­физма и официального культа олимпийских богов (жертво­приношений, молитв, оракулов, жречества и т. п.). В про­тивовес господствующей доктрине киники выдвигают идею единого бога «по природе», которая представляет собой мо­дификацию материальной первосущности в духе «единого» элеатов. Что касается кинического неприятия науки, та здесь на передний план выдвигается его классовая сущ­ность, ибо эксплуатируемыми низами на ранних стадиях сознания научно-культурный комплекс, вся «мудрость века» воспринимаются лишь как атрибут и привилегия господ­ствующего класса. Данный тезис подтверждается как лозун­гами «руссоистского» толка в истории христианства и раз­личных революционных ересей средних веков, так и

дан­ными современной этнографии. Из настороженного, если не враждебного, отношения к науке и материальным благам вырастают киническая идеализация первобытного

«есте­ственного человека», моралистическое восприятие животного мира, лозунг «назад к природе», «антипрометеизм» и песси­мистическая концепция исторического развития как отхода от блаженства «золотого века», находившегося в незапа­мятном прошлом.

Этика, составляющая «душу» кинизма, связана с его сенсуалистическим материализмом, не оставляющим места для религиозной морали, а также с логическим сингуляризмом и номинализмом, противоречащими замкнутому коллек­тивизму господствующей полисной морали. Киническая этика исходит из принципиального фронтального отрицания и неприятия всего морального кодекса среднего рабовла­дельца со стороны социальных низов, представленных в кинизме. Поэтому она прежде всего негативная, «перечека­нивающая» общепринятые ценности и требующая «отучения от зла», т. е. разрыва со всеми старыми нравственными нор­мами, освящавшими социальное зло, причем дело не обхо­дилось без «цинических» эксцессов.

Враждебность ко всему существующему строю исходила

8

от порабощенных и обездоленных трудящихся, поэтому киническая этика носит отчетливо низовой, демократический характер, прославляя честную бедность и трудолюбие (philoponia), объявляя самый труд благом (Диог. Лаэрт., VI, 2) и делая его, таким образом, впервые в истории мерилом человеческой ценности. Киническая пропаганда облагора­живала и поэтизировала труд, подчеркивая его нравствен­ную и даже эстетическую ценность. Доказывая, что нор­мальная человеческая природа основана на свободном труде, киники тем самым утверждали человеческую ценность угне­тенных и порабощенных, объективно размывали существую­щие социальные, психологические, этнические, этические и прочие границы, разделяющие рабов и свободных. Призна­ние труда благом объективно возвышало всех людей труда, включая рабов, и, следовательно, содействовало гуманизации общества, основанного на рабстве.

Провозглашение необходимости добровольного труда означало его космическую (в античном смысле слова) пра­вомерность и снимало с него печать векового проклятия и рабской обязанности; сведение его до рамок необходимого создавало химерическое убеждение о работе на себя, иначе говоря, якобы возвращало человеку его отчужденную сущ­ность, так как «отчужденный труд отчуждает от человека его собственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущность, его человеческую сущность» . В своих ведущих тенденциях киническая этика направлена против морали господ, против их нравственного идеала «калокагатии», объективно имевшего прогрессивное значение.

Этика киников эгалитарная, ибо ставит перед всеми классами, слоями и сословиями одну и ту же нравственную задачу - служение добродетели, перед которой все равны. Добродетель у киников - принцип универсальный. Этика киников практическая, утилитарная, признает добродетель лишь в делах, конкретных поступках своих «мудрецов», до­стойных подражания, а не в хитросплетениях слов и тео­рий. Киники понимали, что нравственность «должна быть не в словах, а в деле» (Белинский), чтобы служить приме­ром и увлекать. Этот практицизм, несмотря на характерную для киников недооценку теории, имел свои преимущества, ибо давал выход энергии протеста, и к тому же нельзя забывать,

9

что практика «выше (теоретического) познания, либо она имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности»2. Практический уклон всей кинической философии продиктован реальным положением низов: «Поскольку классовое общество основы­вается на разделении между умственным и физическим тру­дом, идеи эксплуатируемого класса, активного в сфере фи­зического, но пассивного в духовной сфере, носят скорее практический, конкретный и субъективный, нежели теоре­тический, абстрактный и объективный характер» 3. Именно поэтому у киников более значительное место занимают дей­ствия в их неповторимой индивидуальности, чем общие понятия и теоретизирование. С этим же связана высокая оценка силы личного примера, на которой постоянно на­стаивают корифеи школы. «Я считаю важным приносить человеческому роду пользу больше других людей не только тем, что у меня есть, но и самой своей личностью», - го­ворил Диоген (Письма, ХLVl). «Всякая жизнь, прожитая в воздержании, заставляет и тебя жить достойно и справед­ливо, не позволяет совершать дурные и позорные поступки, но, напротив, побуждает говорить и поступать справед­ливо», - полагал Кратет (Письма, X, 2; ср.: XX).

Этика киников субъективная и волюнтаристская, ибо основана на «свободе воли», на силе духа, характера, на незаурядной способности к независимому существованию и самоограничению (автаркия), самоотречению и способности к перенесению трудностей (аскеза)', к освобождению от пут религии, государства, семьи и т. п. Всем этим достигается внутренняя свобода, иллюзорная, фиктивная, но изменяю­щая в сфере духа всю существующую структуру общества, вплоть до разложения самой идеи государства. Слабость ее в том, что острие борьбы она переносит из области внеш­ней, политической в область внутреннюю, этическую, отра­жая бессилие угнетенных изменить что-либо реально.

Киническая этика натуральная, ибо исходит из приори­тета природы, но не из природы-максимума, а из природы-минимума, узаконивающей низший уровень потребностей и лишь экономно-необходимую норму потребления. Идеал

10

счастливой жизни «по природе» киники видели в мире животных, в быте первобытных, «варварских» народов или в примитивном «коммунизме» золотого века Кроноса. По­иски идеалов в прошлом, антикультурнический пафос кини­ков объясняется тем, что цивилизация ассоциировалась у них только с неравенством и угнетением. То же касается и морали.

В оценке условно-природной нормы главную роль играл разум, здравый смысл, народная трезвость, поэтому киническая этика рационалистическая, ставящая интеллект, рас­судок впереди эмоций, рассчитывающая только на ум и находчивость, полученные людьми от природы, а не на богатство или знатность, полученные от людей или через людей.

Киническая этика эвдемонистическая, ставящая перед собой задачу - дать человеку спасение и счастье, но это счастье бедности, умеренности, которыми должен довольетвоваться добродетельный и разумный человек, презираю­щий роскошь и удовольствия. В центре кинической фило­софии стоял человек с его невыдуманными заботами, по­этому в целом она отличается гуманным характером. Киник ищет норму в своей природе, в человеке и не ждет боже­ственных указаний. Религиозное свободомыслие киника, смеющегося над всем внешним, показным благочестием, вступало в конфликт с ходячей моралью, так как в обще­стве, где он жил, «безбожный», «нечестивый», «неверую­щий» и подобные эпитеты воспринимались как обозначение аморальности и нравственной испорченности человека, ибо любое доброе дело считалось исполнением долга перед

небо­жителями.

Что и говорить, условия благоденствия и «преуспеяния» в жизни, поставленные киниками перед людьми, были не всем по плечу. Максималистская мораль киников подчас предъявляла непомерные требования к человеку, требовала повседневного героизма от тех, кто хотел ей следовать. Осо­бенно это касалось учителей кинизма. Неспроста Диоген говорил, что подражает хормейстерам, дающим участникам хора более высокую ноту, чтобы они придерживались нуж­ного тона (Диог. Лаэрт., VI, 35).

Наконец, этика киников индивидуалистическая, ибо все поведение человека в обществе ориентируется на достиже­ние независимости от общества, налагающего на него чуждые

11

ему и враждебные обязанности. Но, являясь реакцией на всепроникающее давление государственного пресса, ин­дивидуалистический протест киников не выродился в

равно­душие к чужим страданиям, в эгоизм, готовый удовлетво­рять желания одного за счет других людей. В нем нет ничего сознательно антиобщественного и есть нечто от «разумного эгоизма», по существу подчиненного своеобразно понятому общественному служению, претендующему на сво­боду выбора своего предназначения, миссии учителя и цели­теля человечества. Противоречия кинического индивидуа­лизма привели к принципу внутренней свободы, а такая свобода добывается прежде всего путем борьбы с самим собой, а не с социальным злом. Этот принцип отражал не только слабость кинизма как учения, но и слабость, незрелость освободительных движений в античности, не имеющих ни перспектив, ни ясных целей. Только всепо­глощающая ненависть к существующему строю и

инстинк­тивно-революционные поступки с предельной очевидностью говорят о классовых корнях кинической морали. Популяр­ность ее принципов заставила в дальнейшем стоиков взять их на вооружение, но основательно перетряхнуть и при­способить к интересам правящих верхов. Этические идеи киников сказались на их эстетическом идеале, на выработке принципов художественного познания действительности, на всем характере их литературного творчества и особенно в жанре нравственной проповеди - диатрибы.

В античном обществе, несмотря на всяческое давление сверху, литература далеко не всегда воспевала действитель­ность, и даже в эпоху расцвета, когда она изображала лю­дей «такими, какими они должны быть»; уже в самом этом принципе таился элемент критицизма, а в кризисные пе­риоды все громче и громче слышались насмешливые или отчаявшиеся голоса недовольных. В лагере последних ока­зались киники. Формальные открытия их словесности (суnicos tropos) приглянулись всем, кто не разделяя кинических догм, чувствовал человеческую и гражданскую ответственность, кто пытался хотя бы нравственно испра­вить общество адресованными ему сатирами и моральными проповедями. Именно среди кинических подражателей мы встречаем имена многих выдающихся философов-моралистов и поэтов-сатириков (Зенон, Эпиктет, Сенека, Мусоний Руф, Дион Хрисостом, Филон, Варрон, Луцилий, Персии, Ювенал,

12

Гораций, Петроний, Плутарх, Лукиан, Юлиан и др.), проповедников раннего «бунтарского» христианства.

Эстетические идеи, высказанные киниками порой в кос­венной и даже анекдотической форме, оказались не менее продуктивными. Их афоризмы и хрии, с которыми в исто­рии древней философии вообще нередко приходится иметь дело, наряду с известными теоретическими высказываниями позволяют сделать некоторые выводы.

1. Неприятие всех социальных, политических и мораль­ных установок рабовладельческого общества, враждебного киникам и построенного на крайнем, абсолютном «отчуж­дении» угнетенной личности, конституировало весь их идей­но-эмоциональный мир и привело к отрицанию классиче­ского этико-эстетического идеала калокагатии, носившего отчетливо выраженный аристократический характер. Прин­цип «перечеканки ценностей» (paracharattein to nomisma) коснулся и эстетической области, всей сферы искусства и литературы. Искусство, с точки зрения киников пассивное, созерцательное или несущее чуждые им идеи, отвергалось и заменялось искусством наступательным, активным, дина­мичным, доходчиво несущим в массы нужные им мысли и чувства. Правильные слова, не подтверждаемые делами, упо­доблялись кифаре, способной издавать приятные звуки, но лишенной чувств и слуха (Диог. Лаэрт., VI, 64). Старые эстетические нормы сменялись новыми, не только подчас чуждыми классической эстетике, но иногда начисто

враж­дебными ей. Вместе с тем нельзя полностью отрывать киническую эстетику от искусства поздней классики и элли­низма, для которого характерны интерес к личности с ее духовным миром, к быту и частной жизни (мелкая пла­стика), экспрессивность и динамизм, патетика.

2. Краеугольным камнем эстетики киников был принцип «естественности», критерий «природы» (cata physin), из которого следовал простой и очевидный вывод,

перекликаю­щийся с классическими взглядами: все естественное, при­родное, простое прекрасно, все искусственное, украшатель­ское, лакировочное и вычурное безобразно, ибо оно иска­жает «природу». Природа вдохновляла киников и объяв­лялась ими единственной учительницей и критерием жизни и искусства.

3. Киники отстаивали искусство, открыто поставленное на службу их философии, обращенной к личности из

13

народных низов, искусство содержательное, публицистическое, тенденциозное, «учительское», пропагандирующее опреде­ленную оценку действительности. Киническая эстетика за­менила физическую красоту космоса духовной красотой «естественного» человека, которой внешнее безобразие не только не мешает, но иногда и помогает проявиться. Эта черта чужда классической эстетике. У киников духовнее доминирует, их философия ищет «красоту духа» (Диог. Лаэрт., VI, 53), они провозглашают примат содержания над формой (Письма Анахарсиса, I, 20). Чем настойчивее общество, в котором он жил, доказывало бед­няку-работяге и особенно рабу, что он «служебное тело», «одушевленное орудие» (Аристотель), т. е. стремилось к его деперсонали­зации, тем энергичнее он старался утвердить себя как лич­ность, заявить о своем духовном превосходстве над «схол-пами общества», противопоставить богатство истинное, ду­ховное богатству вещному, ложному.

4. Эта гуманистическая и антропологическая эстетика придерживается классовых оценок прекрасного. Прекрас­ное, с точки зрения господ, у киников оказывалось

непре­красным. Прекрасное и безобразное менялись местами: про­славленный красавец-атлет, воспеваемый поэтами, - объект кинической насмешки и всяческих издевательств, а внешне уродливые Сократ или Кратет и гонимый раб Эзоп возво­дились в идеал и служили образцом истинно прекрасного. Во многом эстетика киников определялась требованиями их морали. Связывая эстетическое с этическим, киники от­нюдь не делали красоту символом нравственности. Этим символом могло вполне послужить и внешнее безобразие.

5. Метафизическая логика киников (А равно А и не равно В) на уровне этики и эстетики оборачивалась при­знанием определенности и устойчивости критериев, объек­тивно противостояла разгулу случайности и волюнтаризму, вела к признанию естественных, «неписаных» законов и норм, выработанных многими поколениями в толще народ­ной. Поэтому, отрицая официальную культуру, культуру господ, киники признавали прекрасным то, что всегда по­читал и ценил народ, - эпос Гомера и мифы, народную

по­эзию, фольклор и великих поэтов прошлого, здоровую кра­соту, восхищались «большим и прекрасным». Здесь они иной

14

раз впадали в противоречие со своим лозунгом всеобщей «переоценки ценностей».

Отрицание киников не было пустым и бессодержатель­ным. В глубине его бил живой родник народного здраво­мыслия, враждебного пустопорожнему нигилизму. От­сюда - кажущиеся и действительные противоречия между экстремизмом их теоретических постулатов, отрицающих всех и вся, даже возможность науки и искусства, и практи­ческой деятельностью, немыслимой вне современной им науки, литературы, искусства.

6. Если в первый период становления школы киники больше занимались теорией и выработкой основных поло­жений, излагая их в традиционных трактатах и диалогах, то в последующие эллинистический и эллинистическо-римский периоды они, приспосабливая эти положения к изме­нившейся действительности и социальной среде, но не из­меняя их духу, обращались к массе в новых формах худо­жественно-публицистической литературы. В своей литера­турной практике на первых порах воспринимая и пароди­руя старые виды и жанры, киники выступили затем с пря­мым отрицанием установившихся канонов, смело соединяли различные стилистические пласты, не боясь разрушить «единство» стиля, вводили в литературный язык просторе­чия и вульгаризмы, в прозу - приемы поэтической речи и стихи; утверждали принцип «серьезно-смешного» (spoudaiogeloion), преподнося читателю под видом развлекательности горькую правду жизни; смешение разнородного - один из коренных эстетических принципов кинизма. Все эти черты составляли особенности кинического стиля, свидетельство­вавшего о кризисе классической античной эстетики. Выше всего ценя «свободу слова» (parrhesia), киники не могли не писать сатир. Принцип «естественности» в литературе приводил их нередко к физиологическому натурализму,

па­радоксально связанному с неосознанным стремлением утвер­дить свое человеческое достоинство. В мифологии, художе­ственной и народной словесности киники всегда искали по­учение, аллегорию, «скрытый смысл» (hiponomia), видя в рас­крытии последнего главную задачу интерпретации.

7. Все кинические жанры (диатриба, мениппова сатира, апофтегма, хрия, письма и др.) полны «примеров» (paradeigma). Это свойство кинической литературы глубоко свя­зано с сущностью кинизма, предпочитавшего практику,

15

конкретное дело отвлеченным спекуляциям и дедукции. Воспи­тательную силу живого примера они ставили выше самых красноречивых слов. Поэтому у них не пользовался

боль­шой популярностью жанр философского трактата. Даже си­стему своих взглядов они выводили из поступков и линии поведения (ec ton ergon) своих героев (Геракл, Сократ, Диоген) (см.: Юлиан, VI, 189Ь), а не наоборот, что дает нам основание не считать кинизм таким уж бедным источ­никами. На этом основании киники создали целую плеяду своих героев и «антигероев» (Крез, Сарданапал, Александр, Ксеркс и др.). Такой методологией пользовалось и раннее христианство, строя свою философию на «житиях» и «дея­ниях» (ргахеis) Христа и апостолов.

8. Народность мироощущения, апелляция к массе по­рождали народность формы, разнообразие изобразительных средств. Свойственная киникам эстетическая адаптация, т. е. Приспособление формы произведений ко вкусам и об­разу мыслей публики, по своей сути демократична. «Менип-пова сатира» и диатриба, как и различные виды ямбиче­ской поэзии (мелиямбы и холиямбы), возникшие в кини-ческой среде, многое заимствовали у фольклора и оказывали демократизирующее воздействие на весь последующий про­цесс развития античной литературы. Кинические художе­ственные новации осваивались в средние века и новое время.

У греков послеклассической эпохи существовала не только «антиконвенционалистская» философия киников, по и оппозиционная киническая литература, выработавшая свои жанры и выдвинувшая своих классиков. Демократи­ческая литература киников - историческая реальность, ко­торую нельзя выбросить из литературного процесса, из исто­рии общественной мысли античности, хотя она и нарушает стройность привычной концепции почти безмятежного еди­ного потока в культуре древнегреческого общества, которое неизвестно почему в таком случае называется рабовладель­ческим. Более того, киническая и кинизирующая литера­тура - значительное и недостаточно оцененное явление в культурной жизни эллинизма, охватившее почти все его основные центры. К III в. до н. Э. Кинизм становится наи­более радикальным общедемократическим учением, к ко­торому примыкают выходцы из различных, даже имущих

16

классов, остро чувствовавшие социальную несправедливость.

Как связующее звено между древним и эллинистическим кинизмом в известном смысле можно рассматривать диалог «Эриксий, или О богатстве», сохранившийся в корпусе

пла­тоновских сочинений, но уже в древности относимый к числу подложных (Диог. Лаэрт., III, 62). Киническое «поношение богатства» (psogous ploutou) сочетается здесь с другими

ти­пичными для киников идеями и даже фразеологией. Впитав в себя опыт фольклорных жанров, киническая литература вместе с ними составляла единый поэтический фронт. Ко времени эллинизма сложились действенные принципы кинической литературы, основы которой были заложены в устных выступлениях и письменном наследии Антисфена, Диогена, Кратета и развиты последующими поколениями, ибо почти все киники были причастны к литературе. В об­становке политической апатии и подобострастного воспева­ния царей лидерами александринизма киники сумели со­хранить независимость мысли и критическое отношение к действительности.

Подлинным основателем кинической школы был Анти­сфен Афинский (ок. 445-360 гг. до н. э.). Система создан­ной им философии настолько органично воплотилась в его личности, поведении и поступках, что Антисфен и кинизм не мыслятся оторванными друг от друга. Эту особенность древних мудрецов, основателей новых философских направ­лений, имел в виду Маркс, говоря, что «личности, неотде­лимые от их системы, были историческими лицами... Та­ковы были Аристипп, Антисфен, софисты и другие» 4.

О жизни Антисфена сохранились крайне скудные сведе­ния. Сын свободного афинянина и фракийской рабыни {Диог. Лаэрт., VI, 1; II, 31), Антисфен еще по солоновским законам считался неполноправным, незаконнорожденным (нофом). Большую часть жизни провел в крайней нужде, участвовал в Пелопоннесской войне. Отсутствие граждан­ских прав нисколько не удручало философа, и он смеялся над афинянами, кичившимися своей автохтонностью. «Они но своему происхождению ничуть не благороднее саранчи и улиток», - говорил он. Антисфен зло издевался над мнимым

17

демократизмом и разумностью афинского народного собра­ния, предлагая принять там постановление , по которому осел должен впредь именоваться конем (Диог. Лаэрт., VI, 8; Афиней, V, 220с). Он не видел разницы между рабами и свободными, выступал с критикой деяте­лей афинской демократии, переживавшей в то время глубо­кий кризис.

Антисфен был старше своих современников Платона, Ксенофонта, Исократа. Платон иронизировал над тем, что Антисфен на старости лет занялся науками и называл его «позднеучкой» (Софист, 251В). Сначала Ан­тисфен учился у Горгия, оказавшего влияние на стиль его первых сочинений, и познакомился со многими видными со­фистами - Продиком, Гиппием, Каллием, внесшими свой вклад в формирование его философских взглядов. Следы влияния риторики и софистов обнаруживаются, в частности, в двух ранних декламациях - «Аякс» и «Одиссей». Анти­сфен был весьма образованным и плодовитым писателем, оставившим десять томов (Диог. Лаэрт., VI, 15-18) сочи­нений философских и риторических 5.

К Сократу Антисфен пришел, покоренный его внешней простотой, бедностью и прославленной мудростью, каза­лось бы все подвергавшей сомнению. Сблизившись с

Со­кратом в последние годы его жизни, Антисфен показал себя верным другом старого учителя и присутствовал при его последних минутах (Платон. Федон, 59В).

До своего знакомства с Сократом Антисфен уже был известен как оратор и учитель философии. После казни Со­крата он вновь выступает самостоятельно и проповедует свою собственную философию в открытой им школе в Киносарге. Идеи кинизма вскоре распространились по всей Гре­ции, привлекая к себе всех «униженных и оскорбленных». Антисфен окончательно порывает со своими былыми настав­никами и товарищами - сократиками. Он нападает на со­фиста Горгия (Афиней, 220), на теорию идей Платона (Диог. Лаэрт., III, 35 и др.), критикует знаменитого оратора и реакционного политика Исократа. Нет ничего удивительного

18

в том, что и Антисфен стал объектом самой жесткой критики со стороны признанных «властителей дум».

Среди 74 произведений Антисфена мы найдем трактаты и диалоги риторические, натурфилософские, логические, экзегетические и другие, в которых излагались разные

сто­роны нового учения и критиковались его противники. Так, в «Геракле» рисуется образ идеального киника и аллегори­чески объясняются его подвиги во имя человечества.

Алле­горически толкует Антисфен и другие мифы (Киклоп, Кирка). В диалогах основателя кинизма участвуют не ари­стократы и интеллектуальная элита, как в диалогах Платова, а простые ремесленники и бедняки. Плохая сохранность сочинений Антисфена, вероятно, во многом объясняется их экстремистским содержанием. Произведения, «подрывающие основы», попросту уничтожались, и многие из них уже в древности были неизвестны. Трудно в ином случае объяс­нить, каким образом Цицерон мог сказать об Антисфене: «Человек скорее остроумный, чем образованный». Но такой строгий и пристрастный судья, как Гегель, не мог не при­знать, что Антисфен «в высшей степени образованный и серьезный человек» (Гегель Г. В. Соч., т. 10, с. 141). Труды Антисфена обнаруживают знакомство не только с софи­стами и с учением Сократа, но и с учениями Гераклита и элеатов.

По словам Диокла {Диог. Лаэрт., VI, 13, 22-23), Анти­сфен первым сделал внешними признаками своей школы будничный облик человека физического труда, раба и бедняка, - короткий рабочий плащ, надеваемый на голое тело , нищенская котомка и посох странника, изгоя и бродяги. Эти детали стали приметами, атрибутами, эмблемой кинического философа. Чтобы быть ближе к природе, киники не стриглись, не бри­лись, ходили босиком. Однако не внешность, не «образ жизни» отличает кинизм Антисфена. В его лице новая школа нашла своего схоларха, архегета и главного теоре­тика. Теории и знания, оторванные от жизни, чисто спеку­лятивную философию он не признавал. Нужно «доказывать не словами, а делом» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе, IV, 4). Добродетель нуждается не в многословии, а в делах и «сократовской силе» (Диог. Лаэрт., VI, 11).

Учеником и продолжателем Антисфена источники назы­вают Диогена Синопского. Кроме того, Аристотель упоминает

19

каких-то «антисфеновцев» . Буржуазные уче­ные, отрывающие Антисфена от кинизма и Диогена от Антисфена (Дадли, Сейер), говорят о существовании ка­кой-то особой, некинической секты, основанной Антисфе-ном. Но науке не известно ни одно конкретное имя «антисфеновца», кроме прославившихся своей необычностью киников. Кто же в таком случае эти загадочные «антисфеновцы»? Мне кажется правдоподобным лишь одно

объясне­ние: антисфеновцами Аристотель называл тех киников, ко­торые восприняли только теоретические положения Антисфена, но отвергли внешний («собачий») образ жизни кинических проповедников.

Имя Диогена Синопского (ок. 412-323 гг. до н. э.) по­лучило несравненно большую известность, чем имя его учи­теля. Популярность Диогена основана на его свободомыслии и непреклонном правдолюбии, несгибаемой воле, грубом и едком остроумии, аскетической жизни, вокруг которых в на­роде слагались мудрые легенды и анекдоты.

Еще в древности Диоген почти превратился в фигуру из мифологии, «небесную собаку». Многовековая традиция, накапливая вокруг его имени хрии, апофтегмы, меткие слова, побасенки, превратила его в народного героя, фольк­лорного мудреца, правдоискателя и пророка, который, не­смотря на свою бедность и бесправность, бесстрашно бро­сает в лицо сильных мира слова протеста и осуждения. На протяжении столетий образ Диогена настолько стал леген­дарным, что из груды апокрифов трудно извлечь достовер­ное. Источники порой полны неразрешимых противоречий. Так, например, мы находим в них пять (!) версий обстоя­тельств смерти мудреца.

Диоген - излюбленный герой кинических и ряда стои­ческих писателей, для которых он «патрон» и «святой», на­подобие Геракла. Эти философы нередко приписывали ему слова и поступки, которые были им желательны, но вряд ли были произнесены или совершены в действительности. Та­ким образом, облик Диогена менялся со временем, отражая в себе исторические и классовые сдвиги, обрастая различ­ными домыслами. В обширном «жизнеописании Диогена» у Диогена Лаэртского неразборчиво смешано легендарное и историческое, апологетическое и враждебное. Дион Хрисостом в серии так называемых «диогеновских речей» (VI, VIII, IX, X) представляет образ идеального киника. Максим

20

Тирский, Эпиктет и Юлиан дают свои варианты кинизма и образа Диогена.

Диоген родился в богатом портовом городе на южном бе­регу Черного моря, в Синопе, старой милетской колонии, известной своим флотом, ремеслом и торговлей. Его отец был человеком состоятельным, выполнявшим какие-то фи­нансовые функции. Предание говорит, что он вместе с отцом участвовал в фабрикации фальшивых монет и поэтому был вынужден уйти в изгнание (Диог. Лаэрт., VI, 20; 56). Уход Диогена из родного города, по каким бы причинам он ни произошел, не может запятнать его как философа, ибо это случилось до того, как он надел плащ киника. Изгнание для Диогена, как свидетельствуют источники, не было злом: благодаря ему он стал философом (Диог. Лаэрт., VI, 49; Стобей. Антолог., II, 40, 9 и др.). Апологетическая киникостоическая традиция связывает рассказы о занятиях

Дио­гена «перечеканкой монет» с якобы полученным им от дельфийского оракула наставлением: «paracharaxon to nomisma», которое он понял сначала буквально, а затем в

пе­реносном смысле6 (Диог. Лаэрт., VI, 71; Максим Тирск., 35, 5; 6; Юлиан, VI, 188). Таким образом, получается, что исто­рия о фабрикации фальшивых монет могла быть сочинена в порядке осмысления оракула.

Изгнанный из Синопы Диоген прибыл в Афины вместе со своим рабом по имени Манес, которого он вскоре отпу­стил. Дату приезда точно установить невозможно. Может быть, это произошло в 390-385 гг. до н. э. В Афинах Дио­ген познакомился с Антисфеном и стал его учеником. Прин­ципы кинизма Диоген претворял в жизнь с неукоснительной последовательностью, в чем даже превзошел своего учителя, которого называл «трубой, не слышащей собственного звука» (Дион Хрис, VIII, 275), ибо считал, что тот отсту­пает иногда от собственных правил. Своим крайним аскетиз­мом и эксцентричными выходками Диоген превзошел всех известных мудрецов и получил прозвище «безумствующего Сократа» (Диог. Лаэрт., VI, 54). Он пользовался огромной популярностью в Греции, и его звали просто суоn (собака).

Жизнь сталкивала Диогена со многими прославленными

21

людьми его времени - Платоном, Аристиппом, Демосфеном, Филиппом, Александром, Евклидом и др. Не все подроб­ности этих встреч достоверны, иной раз они обязаны ле­генде, творимой о Диогене киниками и стоиками. Во всех этих встречах Диоген демонстрирует свое духовное превос­ходство и мужество. Беднякам и бесправным, конечно, им­понировали рассказы, где нищий мудрец остроумно и зло высмеивал власть и богатство. Диоген, как и Антисфен, кри­тиковал Платона и его учение. У Платона он ценил только «золотой язык» его диалогов.

После долгого пребывания в Афинах Диоген странство­вал по Элладе как бродячий проповедник. В одном из пла­ваний он попал в руки пиратов и был продан в рабство

бо­гатому коринфянину Ксепиаду, который сделал его настав­ником своих детей (Диог. Лаэрт., VI, 30-31). В Коринфе произошла знаменитая встреча Диогена и Александра

Ма­кедонского. Изложенный период биографии Диогена также нельзя считать безоговорочно достоверным. Предполагают, что весь эпизод продажи в рабство сочинен в III в. до н. э. киником Мениппом для того, чтобы продемонстрировать величие духа и внутреннюю свободу Диогена в экстремаль­ных ситуациях. Этот эпизод составил содержание сочинения Мениппа «Продажа Диогена» . Однако у нас нет достаточных оснований довериться гиперкритике и исключить из жизни Диогена такие события, как его про­дажа в рабство, пребывание в Коринфе, воспитание сыно­вей Ксениада, встреча с Александром Македонским, не­смотря на всю. анекдотичность и противоречивость этих рассказов.

Умер Диоген в глубокой старости. О месте и обстоя­тельствах его смерти трудно сказать что-либо определенное. Слишком большое разнообразие деталей смерти философа, передаваемых традицией, внушает мысль, что он умер про­сто от старости, забытый всеми. Диоген Лаэртский расска­зывает, что умер он девяностолетним стариком в Коринфе и был похоронен у Истмийских ворот, где жители поставили ему памятник из паросского мрамора, представляющий ко­лонну, на вершине которой стояла фигура собаки (VI, 76). Этот памятник «Собаки» видел еще Павсаний во II в. н. э. (Описание Эллады, И, 2, 4).

Предание создало из Диогена образ идеального киника. В характере его немало противоречивого. Он изображается

22

то терпеливым воспитателем и общительным человеком, то одиноким и неуживчивым, от которого сбежал раб. Большая часть биографии Диогена Синопского у Диогена Лаэртского посвящена описанию аскетических причуд философа, вроде обнимания статуй зимой и зарывания в горячий песок ле­том (VI, 23-34), его крепким остротам и метким словам. Тем не менее в линии поведения Диогена можно обнару­жить настойчивую и продуманную тенденцию - осознанное стремление эпатировать афинское мещанство, показать на своем примере, как нужно презирать все общепризнанные ценности. Бунт Диогена, его свободомыслие и презрение к условностям не только создавали почву для возникновения анекдотов и легенд, но и рождали друзей и врагов. Не зря Дион Хрисостом писал о Диогене: «Некоторые восхищались им как мудрейшим человеком на свете, другие называли его безумцем» (IX, 8). Наиболее распространенными жанрами «апокрифической» литературы о Диогене были так называ­емые хрии и апофтегмы, коротко рассказывающие об уди­вительных поступках и примечательных высказываниях мудреца. Киник Метрокл подготовил целый сборник хрий о Диогене (Диог. Лаэрт., VI, 41). К числу наиболее попу­лярных рассказов о Диогене принадлежат истории, как он жил в огромном глиняном пифосе, встречался с Александ­ром, искал днем с фонарем «честного человека», обходился без посуды и др. Все эти эпизоды наглядно демонстрировали и пропагандировали лозунги кинической философии.

Киники прекрасно понимали силу слова и потому не могли пройти мимо такого могучего средства воспитания, как литература. Отсюда их частое обращение к Гомеру и трагикам. Не только Антисфен, но и Диоген занимался ли­тературным трудом. Называют 21 сочинение Диогена, среди которых 14 диалогов и 7 «трагедий для чтения» {Диог. Лаэрт., VI, 80). «Государство» Диогена уже в древности ставили в один ряд с одноименными трудами Платона и Зе-нона {Плутарх. Ликург, 31). Содержание диалогов и траге­дий Диогена касалось различных этических проблем в духе кинической «перечеканки ценностей», в них содержались нападки на все институты рабовладельческой демократии, на ее культуру, на формы брака и семьи. В речах, полных народной мудрости и остроумия, афоризмов и притч, укра­шенных множеством метафор и сравнений, изобилующих аналогиями из области быта варварских народов и жизни

23

животных, аллегорическими толкованиями мифов, Диоген утверждал кинические идеалы.

Диоген усилил элементы радикализма и аскетизма, имев­шиеся в доктрине Антисфена. В области политики он ввел понятие космополитизма, проповедовал общность жен и де­тей, отрицал необходимость семьи и брака (Диог. Лаэрт., VI, 63; 54). Сведя свои потребности к минимуму, Диоген воплощал в жизнь требования кинической автаркии, «самодовления», независимости. Прямолинейно применяя анти­тезу «природа-закон», презирая условности, порой доходил до крайностей в своем намеренном, эпатирующем бесстыд­стве (Диог. Лаэрт., VI, 49; 69 и др.).

Все, что нам известно о Диогене, о его теоретических взглядах и линии поведения, в котором подчас были эле­менты действительно «циничного», позволяет сделать вы­вод, что, наряду с элементами идеологии рабов, он представ­лял в кинизме и люмпен-пролетарское направление, связан­ное с массовым разорением свободных тружеников. Этому способствовало его положение изгнанника, часто вынужден­ного жить на подаяния, тем более что платы за обучение он не брал. Диоген жил, как он сам говорил, «без родины и дома, изгнанный из города своих отцов, бродяга-нищий,, живущий лишь настоящим днем» (Диог. Лаэрт., VI, 38; Гномолог. Ватик., 201).

В последующие века передовые мыслители восприни­мали Диогена как идеального мудреца, безгранично свобод­ного и независимого, разящего смехом социальную

неспра­ведливость (Рабле, Дидро). Диоген имел много учеников; некоторые из них были рабами и бедняками, пришедшими к нему из дальних краев. Особую известность получили Кратет Фиванский, Онесикрит из Астипалеи, Филиск с Эгины, Моним Сиракузский, Гегесий из Синопы, Метрокл, Гиппархия и др.

Акме Кратета из Фив падает па 328-325 гг. до н. Э., когда Диоген был уже глубоким стариком. Кратет сначала учился у ахейца Брисона, потом - у мегарца Стильпона, а затем увлекся кинизмом, обретя окончательно свое фило­софское лицо, «частью учась у Диогена, частью благодаря своим собственным размышлениям» (Апулей. Флориды, 14). При жизни Кратета агония полисной системы достигла своего апогея. Притязания Филиппа и Александра Маке­донских на гегемонию в Греции и на мировое господство

24

кровопролитные войны, уничтожение родного города (335 г.) -все это пришлось пережить Кратету. После раз­рушения Фив ландскнехтами Александра Македонского Кратет переселился в Афины.

Кратет был родом из богатой аристократической семьи, но под влиянием кинического учения порвал со своей сре­дой, раздал свое немалое состояние и променял жизнь бо­гача на посох и нищенскую суму киника. Рассказывают, что он много бродил по свету, на ночь забираясь в храм или в бани. Кратет постоянно «упражнялся» в добродетели, счи­тая господствующие взгляды «дымом, чадом» (thyphos), он был непримирим к своим идейным противникам и выступал против идеализма мегариков.

Кинизм под влиянием мягкого и доброго характера Кратета приобрел более гуманный, компромиссный, «гедонисти­ческий» характер. В нем громко зазвучала «любовь к чело­веку» (philanthropia). Кратет пользовался всеобщей лю­бовью. В любом доме, даже незваный, он был желанным и дорогим гостем. В народе его называли «открывателем всех дверей», «добрым демоном». Греки писали на дверях своих домов: «Здесь вход для доброго гения Кратета». Кратет вел жизнь бедняка и воспринимал бедность как благо. «Я граж­данин темноты и бедности, они неприступны для судьбы», - говорил он о себе (Диог, Лаэрт., VI, 93).

Смягченный кратетовский вариант кинизма вносит но­вую черту в эту философию, отражая изменившиеся истори­ческие условия и представляя в ней определенный

социаль­ный слой. Если Антисфен выражал главным образом идеологию рабов и неполноправных, а Диоген - мировос­приятие рабов и разоренных войной масс,

люмпен-проле­тарского «дна», то Кратет представлял идеологию обеднев­шего трудящегося населения, пауперизованного в резуль­тате длительных войн диадохов, но еще сохранившего небольшую частную собственность, мелких производите­лей - бедных аттических и беотийских крестьян и свобод­ных ремесленников. Идеал этого сословия - средний

доста­ток, нравственная жизнь на основе свободного труда. От­сюда - кратетовская модель кинизма.

Кратет сыграл большую роль в становлении кинической литературы, он был поэтом большого и своеобразного даро­вания. Он писал стихи морально-сатирического содержания (paignia), пародийные эпические поэмы и трагедии,

25

элегии, ямбы. Поэзия Кратета, как бы ни были скудны ее остатки, многогранна, и в какие бы виды и жанры она ни претворялась, ее кинические идейно-эстетические принципы оставались незыблемыми. Уже в самой многогранности и разнообразии родов и жанров претворяются эти принципы. Лирический герой всех фрагментов - киник, проповеду­ющий преимущества бедности и непритязательности, воспе­вающий нищенскую котомку и плащ философа, зовущий к нравственному совершенству и проклинающий уродство богачей, прославляющий утопический «кинический рай», не­приступный для порока и житейских горестей. Отражает ли эта поэзия настроения бедноты, зовет ли к бунту? Ответ не может быть однозначным. Конечно, киник кратетовского типа, внушая людям идею превосходства бедности, звал к бедности, а не к богатству, но звал всех, что практически было равнозначно призыву к богатым раздать свое имуще­ство, как это сделал в свое время сам Кратет, и жить одной жизнью с народом, иными словами, то было замаскирован­ное политически актуальное и популярное требование пере­дела имущества. Все это означало осуждение имущих,

пере­оценку общепринятых ценностей, а не банальный конфор­мизм, свойственный официальной идеологии. Ненависть к праздности и богатству, жажда свободы и справедливости составляют пафос поэзии Кратета.

У Кратета было много друзей и учеников. Среди них - Метрокл из Маронеи, благодаря которому Кратет познако­мился с его сестрой Гиппархией, ставшей впоследствии же­ной философа. Гиппархия происходила из богатой и знат­ной семьи, но из любви к Кратету и его идеалам она во­преки воле родителей бросила все и избрала нелегкую долю жены бродячего проповедника и аскета7. Связав судьбу с Кратетом, она вступила в конфликт не только со своими родителями, но и с вековыми «домостроевскими» устоями.

Киники стояли также за эмансипацию женщин, за их равенство с мужчинами. Брак Кратета и Гиппархии - рав­ноправный, добровольный брак по любви, брак

единомыш­ленников - был по форме и содержанию протестом против семейных устоев рабовладельческого общества. Понятно, что

26

враги стали распространять сенсационно-грязные анекдоты и сплетни о их мнимом бесстыдстве, о «собачьей свадьбе», Пестром портике и т. п. К сожалению, без пошляков не обходилась даже античность.

Брат Гиппархии Метрокл и сын Онесикрита, известного офицера флота Александра Македонского, Филиск были во­сторженными почитателями Диогена и создавали

популяр­ную киническую литературу - сочиняли хрии, диалоги, тра­гедии в духе Диогена. Филиску приписывались трагедия, созданные его учителем, и в частности пресловутые «Фиест» и «Эдип», пародировавшие творчество знаменитых трагиков.

Моним из Сиракуз, раб одного коринфского банкира, стал верным последователем Диогена и Кратета. Рассказы­вают, что его прогнал хозяин, когда тот, наслушавшись кинической пропаганды, выбрасывал из окна господские деньги (Диог. Лаэрт., VI, 82). Подобно Кратету, этот фи­лософ писал шутливые и сатирические стихи (пэгнии), в которых нашел воплощение ставший впоследствии веду­щим принцип «серьезно-смешного» .

Киническая философия в эллинистический период (III- I вв. до н. э.) представлена людьми, которые уже не были непосредственными учениками основателей древнего,

ради­кального кинизма Антисфена и Диогена. Новое поколение киников узнавало об идеях основоположников главным об­разом из их уцелевших произведений. Однако никакая

цензура не могла воспрепятствовать распространению идей этой самой демократической философии древности. К III в. до н. э. кинизм стал одним из популярных учений, а ки­ники - обычным явлением в греческих городах и поселе­ниях. Киническая критика существующего строя, презрение к благам перезревшей цивилизации, мысли о превосходстве бедняков над богачами захватили своим демократизмом мно­гих прогрессивных людей этого времени. Заметные уже у Кратета элементы компромисса под влиянием новых усло­вий разрослись, смягчив первоначальный ригоризм, отталки­вавший многих своими максималистскими требованиями к человеку. В компромиссном характере эллинистического кинизма отразились крайняя усталость народных масс от непрерывных войн, переворотов, междоусобиц, бесплодных восстаний и желание вкусить наконец плоды прочного и длительного мира. Апатия и деморализация распространя­лись в народе.

27

В эпоху эллинизма определяющими формами кинической агитации стали новые литературные жанры, культивируемые писателями кинической школы. Среди них наиболее коло­ритным был Бион Борисфенит (III в. до н. э.), создатель основного кинического жанра - диатрибы, которому была суждена долгая жизнь. Сын мелкого торговца рыбой и ге­теры, Бион был продан в рабство некоему ритору, оставив­шему способному юноше большое наследство. Это дало ему возможность отправиться в Афины и получить там философ­ское образование. Он изучал теорию академиков, перипате­тиков, киренаиков, но сблизился с киниками и начал вести жизнь бродячего проповедника и часто со своими диатри­бами обращался к низам - морякам, гетерам, рабам, ремес­ленникам.

Если в области философии Бион мало оригинален и вы­ступает в роли смягчителя древнего кинического мораль­ного ригоризма и политического радикализма, советуя «ста­вить паруса по ветру», то в литературной сфере он выступает как самобытный творец, противопоставляющий себя всем признанным эстетическим нормам. Излюбленный прием бионовской сатиры - пародия, в которой широко использовались гомеровские поэтизмы, шутливые неоло-гизмы и даже бранные выражения и просторечия, типич­ные метаформы, фольклорные мотивы и приемы. Эрато-сфен сказал о Бионе, что он одел философию в пестрое платье гетеры (Диог. Лаэрт., IV, 52; Страбон, I, 2, 2). Об искусстве Биона, «смеясь, говорить правду» упоминает Гораций (Послания, II, 2, 60), испытавший на себе влияние бионовской сатиры. Диа­триба - нечто среднее между докладом и диалогом, попу­лярная проповедь на моральную тему, преподносившая кинические идеи в доступной и увлекательной форме. Темы бионовской диатрибы - богатство, бедность, изгнание, жизнь и смерть, добродетель, государство, религия и т. п. Кратет и Бион окончательно сформулировали отличительные черты кинической литературы - антиконвенционалистская мерализация, персональная сатира, беспощадная и откровенная полемика с противниками, пародия, смелое словотворчество, игра слов, народная (нередко грубая) речь, перелицовка традиционных приемов и форм, нарушение канонов, жан­ровое разнообразие и т. п.

Линию Биона продолжал Телег из Мегар (акме ок. 240 г.

28

до н. э.), чьи сохранившиеся фрагменты диатриб дают воз­можность составить довольно отчетливое представление о творчестве Биона, так как в них часто широко цитиру­ются Диоген, Бион и другие киники. В них можно встре­тить также строчки из Гомера, Софокла, Еврипида, Феогнида, Филемона и других поэтов, которых он хорошо знал (известно, что Телет был школьным учителем). Политиче­ский компромисс получил в философии Телета дальнейшее развитие. Он учил не пытаться изменять ход событий, му­жественно переносить удары судьбы, не желать того, чего нет, и не отчаиваться. Эти наставления сближали кинизм со стоицизмом.

Из круга Кратета вышел один из наиболее самобытных сатириков эпохи эллинизма - Менипп из Гадар (сер. III в. до н. э.), творец «кинической» или «менипповой сатиры», в которой он органически соединил прозаическую диатрибу и поэзию киников. К сожалению, судить о творчестве Мениппа можно почти только на основании античных свиде­тельств и подражаний (Варрон, Лукиан).

Раб по рождению, Менипп хорошо знал, чем живет на­род. В Фивах, куда его забрасывает судьба, он знакомится с Метроклом и, возможно, с Кратетом, приобщившими его к кинизму. Менипп становится одним из самых известных его пропагандистов. Лукиан ставит его рядом с Антисфеном, Диогеном и Кратетом (Беглые рабы, 11). Часть своей жизни Менипп провел в Афинах. Есть основания предпо­лагать, что он покончил с собой.

Плодовитая писательская деятельность Мениппа оста­вила заметный след в истории и вызвала многочисленные подражания. В своих произведениях он охотно прибегал к формам «путешествия в подземное царство», симпосия, фиктивных писем от имени богов, к фантастическим сюже­там, когда действие свободно перемещается в пространстве и во времени, к полемике с идейными противниками. На­родная сатира Мениппа отличалась драматизмом построе­ния, демократичностью языка, юмором, серьезным философ­ским содержанием, облеченным в шуточную форму, исполь­зованием фольклорных мотивов, соединением прозы и сти­хов, в котором стихи служат естественным продолжением прозаического текста, а не являются иллюстративными ци­татами. В традиционно «серьезные» формы - диалог и письмо - он внес элементы смеха, острословия, пересыпал

29