Часть 1.

ОСТИН Дж.

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ. 1955.

Перевод с английского языка Л. Б. Макеевой

ОСТИН Джон ИЗБРАННОЕ. Перевод с англ. Макеевой Л. Б., Руднева В. П. - М.: Идея-Пресс, Дом интеллектуальной книги, 1999. - 332 с. С.13-135.

Содержание

От издателя............... . 7

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

ОТ ИЗДАТЕЛЯ АНГЛИЙСКОГО ТЕКСТА.......... 13

лекция I................. 15

лекция II................. 24

лекция III................ 34

лекция IV................. 44

лекция V................. 54

лекция VI................. 64

лекция VII ................ 76

лекция VIII................ 84

лекция IX................. 94

лекция X................. 103

лекциях!.................. 112

лекция XII ................ 123

СМЫСЛ И СЕНСИБИЛИИ

Предисловие переводчика........... 139

Предисловие............... 141

раздел I................. 143

раздел II................. 146

раздел III................ 156

раздел IV................ 166

раздел V................ 174

раздел VI................ 181

раздел VII................186

раздел VIII................ 198

раздел IX................ 203

раздел X................. 217

раздел XI .............. 237

I

СТАТЬИ

чужое сознание............... 247

истина................. 290

значение слова............... 308

Предметный указатель............ 327

От издателя

ОСТИН Джон (Austin John Langshaw - родился 26 марта 1911 г. в Ланкасте­ре, Англия; умер 8 февраля 1960 г. в Оксфорде, Англия) - британский фило­соф-аналитик, представитель лингвистической философии. Получил образо­вание в Оксфордском университете, где впоследствии стал профессором фи­лософии (1952-1960).

В основе концепции Остина лежит идея аналитической философии о том, что главной целью философского исследования является прояснение выра­жений обыденного языка. Поскольку значительная часть работы по анализу обыденного языка осуществлялась скорее в обсуждениях, чем в печати, по­стольку у Остина сравнительно мало опубликованных работ. Студенты собра­ли и обработали его лекции, которые были изданы посмертно. Взгляды Ости­на не носят систематического характера. Многие выступления Остина были направлены против неверного, т. е. нарушающего логику, «обыденного» язы­ка, употребления слов и целых фраз отдельными философами, но основной вклад Остина состоит в проницательных замечаниях об употреблении таких терминов, как «знать» и «истинный». Согласно Остину, сказать, что я что-то знаю, не значит просто утверждать это что-то. Последнее, строго говоря, оз­начает просто, что я так полагаю, а не то, что я знаю это; так что если человек что-либо утверждает, то его можно спросить, знает он это или нет.1 Специфи­ческий характер познания усматривается на основании тех возражений, с ко­торыми может встретиться наша претензия на знание. Прежде всего могут быть поставлены под сомнение наш прошлый опыт и наши нынешние воз­можности. Остин, в частности, подверг критике широко распространенную в аналитической философии теорию «чувственных данных», т. е. содержания

1 Other Minds // Logic and Language, 2nd series. Oxford: Basil Btackwell 1953, p. 124

7

I

ощущения и восприятия, якобы непосредственно постигаемых в познаватель­ном акте. Общее философское возражение против возможности знать ощуще­ния других людей иногда принимает форму вопроса о степенях уверенности. Остин считает, что на самом деле никогда нельзя быть уверенным в своих же собственных ощущениях. Мы не только можем их неправильно назвать или обозначить,2 но и можем испытывать неуверенность относительно их и более основательным образом.3 Например, мы можем просто быть недостаточно зна­комы с данным ощущением, чтобы позволить себе уверенно судить о нем,4 или мы можем пытаться «распробовать» свое ощущение более полно. Кроме того, добавляет Остин, за термином «знать» обычно следует вообще не прямое дополнение, а придаточное предложение с союзом «что» и, когда этот факт полностью осознан, различие между якобы познанными ощущениями и дру­гими видами знания теряет всякое правдоподобие.5 Общее философское воз­ражение против всех претензий на знание, согласно Остину, выражено в сле­дующем рассуждении: знание не может быть ошибочным, а «мы, по-видимо­му, всегда или практически всегда подвержены ошибкам».6 Но такого рода возражение обнаруживает внутреннюю связь между глаголом «знать» и таки­ми «исполнительными» словами, как «обещать», которая и лишает это возра­жение его силы. Фраза «я знаю» - не просто «описательная фраза», в некото­рых важных отношениях она является ритуальной фразой, подобно фразам «я обещаю», «я делаю», «я предупреждаю» и т. п.7 Прилагательное «истинный», по Остину, не должно применяться ни к предложениям, ни к суждениям (pro­positions), ни к словам. Истинными являются высказывания (statements).8 Фак­тически можно сказать, что высказывание истинно, когда историческое поло­жение дел, с которым оно соотносится посредством разъясняющих соглаше­ний..., однотипно тому положению дел, с которым употребленное предложе­ние соотносится посредством описательных соглашений.9 А всякая попытка сформулировать теорию истины как образа оказывается неудачной вследствие чисто конвенционального характера отношения между символами и тем, к чему эти символы относятся. Остин считает: многие фразы, рассматриваемые час­то как высказывания, вообще не должны рассматриваться как истинные или

2 How to ?^//Proceedings of the Aristotelian Society, 1952-1953, v. 1Щ, pp. 230-256

3 Other Minds, p. 135.

4 Там же, p. 137.

5 Там же, p. 140ff.

6 Там же, p. 142.

7 Там же, p. 146ff.

8 Truth // Proceedings of the Anstotelian Society, Suppl. Vol. XXIV, 1950, pp. 111-134.

9 Там же, р. 116.

ложные, как, например, «формулы в исчислении... определения... исполни­тельные фразы... оценочные суждения... [или] цитаты из литературных про­изведений».10 Признание этого факта дает возможность избежать многих зат­руднений в теории истины.

Другая проблема, стоявшая в центре внимания Остина, - возможность познания «чужих сознаний» и его отражение в языке. Остин надеялся, что в результате его деятельности возникнет новая дисциплина, являющаяся сим­биозом философии и лингвистики, - «лингвистическая феноменология». Он полагал, что познание сознания других людей включает особые проблемы, но, подобно познанию любого другого вида, оно основывается на предшеству­ющем опыте и на личных наблюдениях. Предположение о том, что это позна­ние переходит от физических признаков к фактам сознания, ошибочно.11 Ос­тин считает, что вера в существование сознания других людей естественна, обоснований требует сомнение в этом. Сомневаться в этом только на основа­нии того, что мы не способны «самонаблюдать» восприятия других людей, значит идти по ложному следу, ибо дело здесь попросту в том, что, хотя мы сами и не наблюдаем чувств других людей, мы очень часто знаем их.12

Важное место в ранних работах Остина занимает введение понятий пер-формативиого u констатирующего высказываний, которое он рассматрива­ет как очередной шаг в развитии логических представлений о границе между осмысленными и бессмысленными высказываниями. Под первым он понимал высказывание, являющееся исполнением некоторого действия («Я обещаю, что...»), под вторым - дескриптивное высказывание, способное быть истин­ным или ложным. В дальнейшем эти идеи были преобразованы в теорию ре­чевых актов (speech act theory). В целостном виде они были изложены Ости­ном в курсе лекций под названием «How To Do Things With Words», прочитан­ном в Гарвардском университете в 1955 г. Единый речевой акт представляется Остину трехуровневым образованием. Речевой акт в отношении к используе­мым в его ходе языковым средствам выступает как локутивный акт; в отно­шении к манифестируемой цели и ряду условий его осуществления - как иллокутивный акт; в отношении к своим результатам - как перлокутив-ный акт. Главным новшеством Остина в этой схеме является понятие иллоку­ции, т. к. локуцией всегда занималась семантика, а перлокуция была объектом изучения риторики. Остин не дает точного определения понятию «иллоку­тивный акт». Он только приводит для них примеры13 - вопрос, ответ, инфор-

10 Гам же, р. 131.

11 Other Minds,?. 147ff.

12 Гам же, p. 158ff.

13 How To Do Things With Words. Oxford. Clarendon Press, 1962, p. 8.

мирование, уверение, предупреждение, назначение, критика и т. п. Остин пытается обнаружить отличительные признаки иллокуции. В дальнейшем Стросон Ф. свел замечания Остина к четырем признакам, из которых главны­ми являются признаки целенаправленности и конвенционалъности. Остин считал, что в отличие от локутивного в иллокутивном акте конвенции не яв­ляются собственно языковыми. Однако ему не удалось объяснить, в чем состо­ят эти конвенции. Остину принадлежит и первая классификация иллокутив­ных актов. Он полагал, что для этой цели нужно собрать и классифицировать глаголы, которые обозначают действия, производимые при говорении, и мо­гут использоваться для экспликации силы высказывания, - иллокутивные гла­голы. С точки зрения современного уровня развития лексической семантики классификация Остина выглядит довольно грубым приближением к сложной структуре данного объекта исследования. Теория «речевых актов» оказала большое влияние на современную лингвистику и логику (т. н. иллокутивная логикаг трактующая речевые акты как интенциональные действия говоря­щего).

Библиография

1. Are There A Priory Concepts // Proceedings of the Aristotelian Society, 1939, v. XVIII,

pp. 83-105.

2. A Plea for Excuses // Proceedings of the Aristotelian Society, 1956-1957, v. LVII, pp. 1-

30.

3. Ifs and Cans. London: Oxford University Press, 1956.

4. Philosophical papers. Oxford. Clarendon Press, 1961.

5. Sense and Sensibilia. Oxford. Clarendon Press, 1962.

6. How To Do Things With Words. Oxford. Clarendon Press, 1962.

7. Чужое сознание // Философия, логика, язык. M.: Прогресс, 1987, ce. 48-96.

8. Слово как действие //Новое ? зарубежной лингвистике. Вып. 17. М.: Прогресс, 1989,

ее. 22-129.

9. Значение слова //Аналитическая философия: Избранные тексты. М.: Изд-во МГУ,

1993, се. 105-120.

10. Истина //Аналитическая философия: Становление и развитие (антология). М.: Дом интеллектуальной книги, Прогресс-Традиция, 1998, се. 174-191.

11. (об Остине) Хилл Т. И. Теории познания. Пер. с англ. М., 1965, се. 489-492.

10

КАК ПРОИЗВОДИТЬ

ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ

ОТ РЕДАКТОРА АНГЛИЙСКОГО ТЕКСТА

публикуемые лекции были прочитаны Остином в Гарвардском университете в 1955 году в рамках Джемсовского курса.1 В кратком примечании Остин объясня­ет, что в основе этих лекций лежат взгляды, «сложившиеся еще в 1939 году. Я уже использовал их в статье «Чужое сознание», опубликованной в «Материалах Ари­стотелевского общества (Proceedings of the Aristotelian Society)», дополн. том XX (1946), с. 173 и ел., и вскоре мне удалось показать еще одну скрытую часть этого айсберга, выступая в различных научных обществах...». В1952-1954 годах Остин читал в Оксфорде курс лекций, который он назвал «Слова и действия». Каждый год он частично перерабатывал конспекты, охватывающие приблизительно тот же материал, что и Джемсовский курс, для которого он написал новый текст, хотя в него вошли и некоторые страницы прежних конспектов. Именно эти записи Ос­тина были последним по времени текстом, посвященным данной теме. По нему он и продолжал читать в Оксфорде, лекции на тему «Слова и действия», внося мел­кие исправлении и небольшие добавления на полях.

В настоящем издании содержание этих лекций воспроизводится с максималь­ной точностью при минимальной редакторской правке. Сам Остин, несомненно, придал бы им более подходящую для печати форму, он, по-видимому, сократил бы резюме предыдущих лекций, которыми начинается каждая из последующих, и, безусловно, развил бы многие положения своих конспектов, как он это делал в ходе чтения лекций. Однако большинство читателей предпочтут получить имен­но то, что было написано его рукой, а не о, что он, как кому-то кажется, опублико­вал бы, или, как кому-то помнится, говорил в лекциях; поэтому читатели, надо думать, не станут сетовать на некоторые несовершенства формы и стиля и на не­последовательность в употреблении терминов.

1 Ежегодный цикл лекций на философские, языковедческие и другие темы, кото­рый читают видные ученые; назван в часть американского философа и психолога Уильяма Джемса (1842-1910). - Прим. ред.

13

rr.....

И все же эти лекции не воспроизводят конспекты Остина с полной точностью. Это объясняется следующим. Большая часть материала, особенно на первых стра­ницах каждой лекции, писалась полностью и оформлялась в виде предложений лишь с незначительными пропусками - частиц, артиклей. Часто в конце каждой лекции текст становился фрагментарным, а дополнения на полях писались очень сокращенно. В этих местах конспекты пришлось толковать и дополнять на основе материалов лекций 1952-1954 годов, о которых говорилось выше. Мы воспользо­вались еще одной возможностью проверить текст, сравнивая его с записями анг­лийских и американских слушателей, с текстом лекций о перформативных выска­зываниях, которую автор прочел на радио, и с магнитофонной записью лекции, названной Перформативы» и прочитанной в Готенберге в октябре 1959 года. О том, как использовались эти подсобные материалы, более подробно говорится в Примечаниях. Не исключено, что в процессе обработки в текст могла вкрасться та или иная фраза, от которой Остин отказался бы, но маловероятно, чтобы основ­ные положения автора были искажены.

Дж. 0. Уормсон

14

ЛЕКЦИЯ I

(Si// 6, о чем я собираюсь здесь говорить, не является ни сложным, ни даже С//С спорным; единственное, что я бы мог применительно к этому поста­вить себе в заслугу, так это то, что предмет моего разговора соответствует истине, по крайней мере отчасти. Феномен, который я намерен обсудить, на­столько распространен и очевиден, что я не могу себе представить, чтобы он был не замечен кем-либо до меня, по крайней мере в замечаниях, сделанных по другому поводу. Тем не менее я не встречал работ, полностью посвящен­ных этой теме.

Среди философов слишком долго было укоренено убеждение, что «утвер­ждение» может только «описывать» положение вещей или «утверждать нечто о каком-либо факте», который при этом должен быть либо истинным, либо ложным. Лингвисты, разумеется, регулярно указывали на то, что не все «пред­ложения» (в их реальном употреблении) являются утверждениями:2 так, тра­диционно помимо утверждений сами лингвисты выделяют вопросы и воскли­цания, предложения, выражающие команды или желания, уступительные зна­чения. И философы, несомненно, не собирались отрицать существование та­ких особых предложений, если, конечно, не принимать в расчет в некотором смысле слишком свободное употребление термина «предложение» в значе­нии «утверждение». Несомненно также и то, что как лингвисты, так и филосо­фы очень хорошо отдавали себе отчет в том, насколько трудно отграничить, скажем, те же вопросы, команды и так далее от утверждений при помощи тех тощих средств, которые предоставляет грамматика, таких, например, как по­рядок слов, модальность (mood), и тому подобных: хотя, возможно, было про-

2 Конечно, неправильно уже то, что предложение вообще может быть утвержде­нием: оно, скорее, используется для высказывания утверждения, а само утверждение является «логической конструкцией» на основе этих высказываний.

15

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

сто не принято обращать внимание на те трудности, которые благодаря этому факту возникают. Ибо как нам решить, что к чему относится? Каковы пределы и дефиниции каждого из подобных случаев? «

Но в последние годы многие вещи, которые ранее безоговорочно прини­мались философами и лингвистами в качестве «утверждений», были рассмот­рены с новой тщательностью. Подобное рассмотрение началось достаточно косвенным путем, по крайней мере, в философии. Поначалу появилась точка зрения - которая, впрочем, не всегда формулировалась без излишнего дог­матизма, - в соответствии с которой утверждение (факта) должно быть «ве­рифицируемым», и это привело к тому взгляду, в соответствии с которым мно­гие «утверждения» суть лишь то, что может быть названо псевдоутверждени­ями. Прежде всего и с наибольшей очевидностью оказалось, что многие «ут­верждения» - вероятно, впервые это было систематически сформулировано КАНТОМ - представляют собой совершенную бессмыслицу, несмотря на их безупречную грамматическую форму; и дальнейшее открытие свежих типов бессмыслицы - хотя и никак не систематизированных, а если и объясняемых, то объяснения часто оставались таинственными - в целом приносило скорее пользу, чем вред. И все же мы, даже философы, накладываем определенные ограничения на количество бессмыслицы, которую мы готовы допустить до обсуждения: поэтому было так естественно продолжать в том же направле­нии и на следующей стадии исследования задать вопрос о том, следует ли во­обще соответствующие многочисленные псевдоутверждения включать во множество «утверждений». Общими усилиями мы пришли к тому, что многие употребления, которые выглядят похожими на утверждения либо в целом, либо отчасти, не предназначены для сообщения некой новой информации о фак­тах: например, «этические пропозиции» полностью или частично призваны вызывать некие эмоции, или предписывать указания, или влиять на них опре­деленным образом. Здесь, как и в предыдущем случае, одним из первых был КАНТ. Мы также часто употребляем конструкции, находящиеся за пределами традиционной грамматики. Пришло время, и мы увидели, что в обычные опи­сательные утверждения вкрапливается множество особых, запутанных слов, вовсе не служащих для того, чтобы прибавить какое-то новое свойство к опи­сываемой реальности, но, скорее, для того, чтобы обозначить (но не сообщит^ о них) некие обстоятельства, при которых было сделано утверждение, или оговорки, которые надо сделать о его субъекте, или то, как именно оно должно быть понято, и тому подобное. Для того, чтобы игнорировать эти возможнос-

16

_Лекция I

ти, было придумано понятие «дескриптивной» ошибки - не очень-то подхо­дящее название, ведь само слово «дескриптивный» уже имеет специальное значение. Не все истинные или ложные утверждения являются дескрипция­ми, по этой причине я предпочитаю употреблять слово «констатив». Исходя из вышеизложенного, можно сказать, что хотя бы отчасти мы показали, по край­ней мере предприняли попытку показать, что многие традиционные философ­ские затруднения возникали благодаря ошибке - ошибке понимания в каче­стве прямых утверждений о фактах таких употреблений, которые либо вооб­ще (в некотором любопытном неграмматическом смысле) были бессмыслен­ными, либо были предназначены для чего-то совершенно другого.

Что бы мы ни думали о какой-либо из этих точек зрения или предположе­ний, мы, так или иначе, лишь весьма сожалея о той изначальной путанице, в которую были вовлечены философские доктрины и методы, не можем не при­знать, что они, эти взгляды и предположения, совершили революцию в филосо­фии. Если кто-нибудь захочет назвать это величайшим и наиболее благотвор­ным событием в ее истории, я не стану считать это слишком сильным заявлени­ем. Неудивительно, что изначально эти новации были половинчатыми и parti pris3 преследовали посторонние цели - с революциями так обычно и бывает.

ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ВЫЧЛЕНЕНИЕ ПЕРФОРМАТИВА4

употребления того типа, которые мы должны будем здесь рассмотреть, в це­лом, конечно, не являются разновидностью бессмыслицы, хотя злоупотребле­ние [misuse] ими вполне может, как мы увидим, производить своего рода «бес­смыслицу». Скорее, они входят в другой класс - «маскарадных костюмов». Но это не означает, что для какого-либо вида этого класса обязательно нужно на­девать костюм утверждения о факте. Но все же так оно обычно и бывает. И са­мое удивительное, что это происходит тогда, кода подобные маски выступают в своей наиболее эксплицитной форме. Лингвисты, я уверен, проглядели эту «об­манку», философы в лучшем случае натыкались на нее случайно.5 Поэтому удоб­нее будет вначале исследовать этот феномен в его заводящей в тупик [misleaihg]

3 Тем самым (франц.) - Прим. перев.

4 Все сказанное в этих разделах носит предварительный характер и может быть пересмотрено в свете изложенного в последующих разделах.

5 Из всех людей лучше других осознавать истинное положение вещей должны были бы юристы. Но, скорее всего, они уступят собственным смехотворным фикциям, говорящим, что «юридические» утверждения являются утвер: Государственная иностранной литератур им. М. И. Рудоминс

I

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

форме для того, чтобы выявить его характерные особенности по контрасту с особенностями утверждений, которые этот феномен «передразнивает».

Мы рассмотрим в качестве первых примеров несколько употреблений, ко­торые безусловно опознаются в качестве грамматических утверждений и при этом не являются бессмысленными и не содержат никаких опасных словес­ных сигналов, по которым философы теперь распознают или делают вид, что распознают (забавные слова, такие, как «хороший» или «все», подозритель­ные вспомогательные глаголы как «должен» или «может», а также сомнитель­ные построения типа условных гипотетических); во всех этих употреблени­ях будут присутствовать однообразно употребленные глаголы в позиции пер­вого лица единственного числа активной изъявительной конструкции.6 Мож­но обнаружить в речи употребления, удовлетворяющие этим условиям, и в то же время:

A. они ничего не «описывают» и ни о чем не «сообщают», ничего не констати­руют, не являются «истинными или ложными»; а также

B. употребление этих предложений является частью поступков или действий, которые в обычных случаях не описываются как говорение о чем-либо.

Последнее не так парадоксально, как звучит на первый взгляд или как я это намеренно пытался заставить прозвучать: на самом деле примеры, кото­рые я сейчас приведу, скорее, разочаровывают. Примеры: (?. ?) «Да (I do) ( в смысле: «Я согласен взять эту женщину в жены»)» - как

употребление в ходе брачной церемонии.7 (Е. Ь) «Нарекаю этот корабль "Королевой Елизаветой"» - употребляется, когда

разбивают бутылку шампанского о нос корабля.

(Е. с) «Завещаю наручные часы своему брату» - употребляется в завеща­нии. (E. d) «Спорим на шесть пенсов, что завтра будет дождь».

В этих примерах кажется ясным, что употреблять предложения (при опре­деленных обстоятельствах, разумеется) не значит описывать мое действие в акте употребления того, что я говорю, или утверждать, что я что-то делаю:

6 Не без задней мысли: все они являются «эксплицитными» перформативами, при­надлежащими к тому преобладающему классу речевых актов, которые позже будут названы «экзерситивами».

7 Остин осознал, что выражение «I do» не употребляется в брачной церемонии, слиш­ком поздно, чтобы исправить эту ошибку. - Прим. ред. англ. текста Дж. 0. Урмсона,

18

______________________________________________________________ Лекция I

скорее, это значит производить само действие. Ни одно из приведенных упот­реблений не является ни истинным, ни ложным. Я утверждаю это как нечто очевидное и не собираюсь даже этого доказывать. Это не нуждается в доказа­тельстве подобно тому, как выражение «Да пошел ты!..» не является ни ис­тинным, ни ложным: возможно, конечно, чтобы последнее употребление «слу­жило для передачи информации», но это совсем другое дело. Назвать корабль и означает произнести (в соответствующих обстоятельствах): «Нарекаю и т. д.». Когда я говорю перед алтарем: «Да, я согласен», я не сообщаю о своей женитьбе - я самими этими словами принимаю участие в совершении юри­дического акта своей женитьбы.

Как мы должны обозначить предложение или употребление подобного рода?8 Я предлагаю назвать его перформативным предложением, или пер-формативным употреблением, или для краткости просто «перформативом». Термин «перформатив» будет нами употребляться применительно к различ­ным родственным конструкциям примерно так же, как, например, употребля­ется термин «императив».9 Это название, конечно, производно от «perform» (представлять, осуществлять, исполнять) - обычного глагола в сочетании с существительным «действие» (action): оно указывает на то, что произнесе­ние высказывания означает совершение действия, и данном случае неверно думать, что имеет место простое произнесение слов.

Есть и другие термины, которые могут более или менее удовлетворитель­но заменить предыдущий в более специфичных случаях перформативных употреблений: например, многие перформативы являются контрактивны­ми (сопровождающими заключение договора - «Спорим...») или декларатив­ными («Объявляю войну»). Однако ни один из использующихся терминов не охватывает явление во всей его широте. Один технический термин прибли­жается очень близко к тому, что нам нужно - «оператив», - в том строгом смысле, в котором он используется в той части юридического документа, ко­торая касается, например, гарантий реализации сделки (передачи имущества

8 В наименьшей степени тем, что я уже сделал или еще только должен сделать.

9 «Предложения» формируют класс «употреблений», класс, который, по моему убеждению, должен быть определен грамматически, хотя я сомневаюсь в том, что по­добное определение могло бы быть удовлетворительным. Перформативным употреб­лениям противопоставлены, например, по преимуществу «констативные» употребле­ния: произвести констативное употребление (то есть употребить их с исторической референцией) значит, к примеру, сделать утверждение. Произвести перформативное употребление значит, к примеру, вызвать кого-то на спор. См. ниже об «иллокуции».

19

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

или чего-то такого), которая является главным объектом его рассмотрения, в то время как остальная часть документа просто «излагает» обстоятельства, при которых совершается эта сделка.101 " Но «оператйв» имеет и другие зна­чения: в самом деле, он часто употребляется, когда просто хотят сказать о чем-то более чем «важном».

Я выбрал новое слово, которому, несмотря на то, что его этимология впол­не прозрачна, мы не будем приписывать несвойственных ему значений.

МОЖЕТ ЛИ СЛОВО СТАТЬ ДЕЛОМ?

Должны ли мы теперь рассуждать таким образом:

«Заключить брак - это значит произнести несколько слов» или «Поспорить - это значит просто сказать что-нибудь»?

Подобная доктрина поначалу звучит странновато и даже диковато, но, если применить соответствующие меры предосторожности, она перестанет казаться странной.

Разумным возражением на это могло бы быть следующее (и его не следует недооценивать). В очень многих случаях возможно осуществление действия точно такого же типа, но без употребления каких бы то ни было слов, пись­менных или устных. Например, в какой-то стране я могу осуществить брак самим фактом сожительства, или я могу поспорить с тотализатором, опустив монету в отверстие. Поэтому мы, возможно, скорректируем наши соображе­ния и скажем, что «произнести несколько определенных слов означает зак­лючить брак», или «заключить брак в некоторых случаях значит просто про­изнести несколько слов», или «просто сказать что-то значит поспорить».

Однако возможно, что действительная причина того, почему подобные за­мечания таят в себе опасность, кроется в том очевидном факте, к подробному рассмотрению которого мы вернемся ниже и который в двух словах заключа­ется в следующем. Употребление слов действительно есть обычное или даже главное событие в осуществлении определенного типа действия (спора или чего-то в том же духе), и это осуществление действия является целью упот­ребления, но обычно и даже, может быть, никогда нельзя осуществить какое-либо действие при помощи одних только слов. В целом всегда необходимо,

10 Ранее я использовал термин «перформаторный», однако слово «перформатив» мне кажется предпочтительнее из-за его краткости, меньшей уродливости и большей традиционности его формы.

11 Этим наблюдением я обязан профессору X. Л. Э. Харту.

20

____________________________________________________________Лекция I

чтобы обстоятельства, при которых употребляются слова, были бы соот­ветствующими, и обычно является необходимым также, чтобы говорящий и другие участники речевого акта тоже совершали определенные другие дей­ствия, будь то «физические» или «ментальные» действия или даже действия произнесения каких-то других слов. Таким образом, чтобы назвать корабль, существенно, чтобы я был человеком, который уполномочен сделать это; что­бы заключить брак (в христианской традиции), существенно, чтобы я в этот момент не был женат на живой, здоровой и не разведенной со мной женщине, и так далее; чтобы состоялся спор, необходимо, чтобы другая сторона приня­ла заклад (для этого человек должен что-то сделать, например, сказать: «Идет!»); и трудно, как вы понимаете, сделать подарок, произнеся слова «Я тебе дарю это» и не имея при этом ничего в руках.

И далее в том же духе. Действие можно производить не только при помо­щи перформативных употреблений, в любом случае обстоятельства, включая другие действия, должны быть соответствующими. Но мы можем возразить, указав на нечто другое, что, правда, на этот раз будет серьезной ошибкой, осо­бенно если мы начнем думать о внушающих благоговение перформативах, таких, как «Я обещаю, что...». Конечно, слова надо произносить «всерьез», и тогда они и будут восприниматься всерьез [имеются в виду, очевидно, такие примеры, как «Обещаю больше никогда не у нас может сложиться впечатле­ние, что серьезность дышать»]. Это условие хотя и слегка мутновато, но его в целом вполне достаточно - это важнейшая банальность, необходимая при обсуждении сообщения типа «Да, я согласен взять в жены...» и любого друго­го употребления. В подобных обстоятельствах неуместно шутить или гово­рить стихами. Но в данном случае может сложиться впечатление, что они, эти употребления, используются в качестве визуальных знаков, информирующих нас о внутренних действиях: отсюда недалеко и до утверждения, что по мно­гим причинам внешнее употребление является дескрипцией, истинной или ложной, события во внутреннем действии. Классическое проявление этой идеи может быть найдено в «Ипполите», когда Ипполит говорит:

Клялся мой язык, но не мое сердце

(или ум, или какой-либо другой «актер за сценой»).12 Таким образом, «Я обе­щаю...» обязывает меня, налагает на меня духовные вериги.

12 Однако я не имею в виду исключать всех, кто находится за сценой - осветите­лей, постановщика сцены, даже суфлера; я лишь возражаю против излишне назойли­вых дублеров.

21

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

В этом примере мы явственно видим, как излишняя глубина или, скорее, торжественность как раз и приводит к безнравственному поступку. Потому что тот, кто говорит, что «обещание - это не пустые слова, но внутренний духовный акт», кажется твердым моралистом, противостоящим поколению поверхностных теоретиков: мы видим его таким, каким он сам видит себя, - обозревающим невидимые глубины этического пространства sui generis.13 Тем не менее он оправдывает Ипполита, прощает двоеженца, произнесшего I do 'Я беру в жены../, а не отдающего деньги за проигранный спор защищает от от­ветственности за его слова «Спорим...». Точность и моральность на стороне того, что мы скованы своим словом, как цепью.

Если мы исключим подобные фиктивные внутренние акты, можем ли мы тогда предположить, что все другие вещи, которыми в нормальном случае со­провождаются такие употребления, как «Я обещаю, что...» или «Я беру в жены эту женщину...», действительно описываются этими употреблениями и, сле­довательно, их наличие делает предложение истинным, а отсутствие - лож­ным? Хорошо, рассмотрим вначале последнее предположение, в соответствии с которым мы в самом деле говорим об употреблениях, имеющих место, когда то или другое нормальное обстоятельство отсутствует. В подобном случае мы ни за что не скажем, что это употребление было ложным, но, скорее, что это употребление - или, скорее, действие, например, обещание - пусто (не­действительно, void), или сделано неискренне, или не может быть осуществ­лено, или что-то иное в этом роде. В конкретном случае спора или обещания, как и в случае многих других перформативов, предполагается, что индивид, употребляющий его, имеет определенное намерение, в данном случае наме­рение держать слово; и, возможно, из всего, что сопутствует речевому акту, именно намерение больше всего подходит на роль реального дескриптора или фиксатора выражение «Я обещаю». Разве мы, когда подобное намерение от­сутствует, не говорим о «ложном» обещании? Все же сказать так не значит сказать, что употребление «Я обещаю, что...» является ложным в том смысле, что, хотя человек утверждает, что он что-то обещает, на самом деле он ничего не обещает или что если он описывает что-то, то он это описывает неверно - сбивает нас с толку. Нет, он все равно обещает: обещание здесь не является пустым, хотя оно и делается неискренне. Его употребление, возможно, заво­дит в тупик, возможно, оно обманчиво и, без сомнения, неверно, но оно не

13 Мы избегаем уточнений, так как пока они не важны. 22

_________________________________________________________________Лекция I

является ложью или ложным утверждением. Мы могли бы прояснить этот слу­чай, сказав, что он подразумевает или инсинуирует ложь или введение в заб­луждение (в том, что человек реально собирался сделать нечто) - но это со­всем другое дело. Более того, мы не можем говорить о ложном споре или лож­ном крещении; а что мы на самом деле говорим о ложном обещании, обязыва­ет нас не в большей степени, чем разговор о ложном движении. «Ложный» необязательно употребляется лишь применительно к утверждениям.

23

ЛЕКЦИЯ II

jj?ы должны были рассмотреть, как вы помните, некоторые случаи и смыс-С/1/f/лы (лишь некоторые, да поможет нам Бог!), в которых сказать что-либо означает сделать что-либо или в которых посредством говорения или в процессе говорения чего-либо мы совершаем какое-либо действие. Эта тема развивает одно из направлений - среди многих других - в современном движении философии, цель которого - оспорить сложившееся веками убеж­дение, в соответствии с которым сказать что-либо, по крайней мере во всех достойных внимания случаях, означает всегда и попросту утверждать Ч*го-либо. Это убеждение, будучи, несомненно, неосознанным, несомненно, лож­ным, представлялось философам вполне естественным. Мы должны научить­ся бегать, не умея ходить. Если бы мы никогда не совершали ошибок, как бы мы исправляли их?

Я начну с того, что постараюсь привлечь ваше внимание примерами, изве­стными как перформаторы, или перформативы. На поверхности, по крайней мере с грамматической точки зрения, они выглядят как «утверждения»; тем не менее если рассмотреть их более пристально, то становится очевидно, что они не являются «истинными» или «ложными». «Истинность» же и «лож­ность»- традиционные характеристики утверждений. Один из наших случа­ев был, например «Да» (Я беру эту женщину в жены), употребляемое в ходе брачной церемонии. Здесь мы могли бы сказать, что самим произнесением этих слов мы, скорее, делаем нечто - а именно совершаем акт бракосочетания, - а не сообщаем о чем-либо, а именно о том, что мы сочетаемся браком. И акт

24

___________________________________________________________Лекция II

бракосочетания, подобно, к примеру, действию заключения пари по крайней мере, предпочтительно, (хотя это и не совсем точно), описывать как произне­сение определенных слов, а не совершение неких иных невербальных духов­ных актов, в которых эти слова - просто внешний аудиальный знак. Несмот­ря на то, что это, возможно, нелегко доказать, но это так, я утверждаю, что это факт.

Как я уже говорил, стоит отметить, что в американском законе о даче пока­заний сообщение одного лица о том, что говорило другое лицо, принимается в качестве свидетельского показания только в том случае, если это употребле­ние относится к нашему перформативному типу, потому что оно рассматри­вается не только как сообщение о том, что было сказано, во избежание цирку­ляции недостоверных для суда слухов, но, скорее, как сообщение о том, что было сделано, как сообщение о действии. Это весьма точно соответствует на­шим начальным, интуитивным представлениям о перформативах.

До сих пор мы лишь чувствовали, как твердая почва предрассудков уходит у нас из-под ног. Но ведь мы же в конце концов философы, как же нам дей­ствовать, исходя из этого? Мы можем сделать одну простую вещь - просто взять и отказаться от всего этого - иными словами, повернуть наши логичес­кие оглобли назад. Но все это займет время. Давайте сначала, по крайней мере, сконцентрируем внимание на том материале, который нами был отмечен рань­ше, а именно на «соответствующих обстоятельствах». Поспорить - это не значит, как я уже указывал выше, просто произнести слова «Спорим и т. д.»: кто-то может произнести их, но мы, тем не менее, будем не согласны, что спор состоялся, во всяком случае что он состоялся полностью. Чтобы мы были удов­летворены в этом отношении, нужно, чтобы ставка была сделана уже после того, как соревнование закончилось. Кроме того, такому употреблению слов так называемого перформатива, чтобы оно было успешным, должно, как пра­вило, соответствовать множество других обстоятельств и действий. Что это за действия, мы и собираемся прояснить, рассматривая и подвергая типологиза-ции те случаи, когда что-то происходит не так и при этом само действие - заключение брака, спор, завещание имущества, крещение и т. п., - следова­тельно, терпит неудачу, по меньшей мере, отчасти: поэтому употребление здесь, скажем, «мы» на самом деле не является ложным, но в целом неуспеш­ным (unhappy). И по этой причине доктрину, толкующую обстоятельства, которые могут складываться неудачно, в случае подобных употреблений мы назовем теорией Неудач (Unfelicities).

25

КАК СОВЕРШАТЬ ДЕЙСТВИЯ ПРИ ПОМОЩИ СЛОВ?

Предположим, что мы пытаемся установить схематически - я не хочу пре­тендовать ни на какого рода законченность применительно к этой схеме, - по крайней мере, некоторое число подобного рода вещей, которые необходи­мы для гладкого и «счастливого» функционирования перформатива (или, по крайней мере, развитого эксплицитного перформатива, как те, с которыми мы до сих пор имели дело), и затем дать примеры неудач и их последствий. Боюсь только, но в то же время надеюсь, что эти обязательные условия шокируют вас своей очевидностью.

(АЛ) Должна существовать принятая конвенциональная процедура, имеющая определенный конвенциональный эффект, и данная процедура должна вклю­чать употребление определенных слов при определенных обстоятельствах и далее

(А.2) определенные лица и обстоятельства должны соответствовать обраще­нию к той процедуре, к которой обращаются в данном случае. (ВЛ) Процедура должна осуществляться всеми ее участниками корректно и (В.2) полно.

(ГЛ) Если, как это часто бывает, процедура, предназначенная для использо­вания определенными людьми, обладающими определенными мыслями или чувствами, является началом определенного последовательного этапа в по­ведении любого из участников, тогда лицо, участвующее в процедуре и, таким образом, обращенное к ней, должно фактически обладать этими мыслями и чувствами и участники должны иметь определенные намерения применитель­но к определенному поведению14 и далее (Г,2) они должны вести себя последовательно на протяжении всей процедуры.

И вот, если мы погрешим против одного (или более) из этих шести правил, то наше перформативное употребление будет (тем или иным образом) неуспеш­ным. Но, конечно, есть определенная разница между этими «способами» не­успешности - способами, которые будут «выведены на чистую воду» под теми же номерами, что и соответствующие им правила, обозначенные выше.

Первое существенное разграничение между правилами А и В в целом и правилами Г (здесь мы соответственно будем применять греческие [кирилли­ческие] буквы вместо латинских): если мы нарушим любое из первых четы-

14 Далее мы объясним, почему то обстоятельство, что люди обладают мыслями, чув­ствами и намерениями не рассматривается как просто одно из «обстоятельств», упо­мянутых в (А).

26

Лекция П

рех правил (А или В), например, употребив некую этикетную формулу некор­ректно или не будучи по тому положению, которое мы занимаем, в праве осу­ществлять это действие, потому что, скажем, мы уже женаты или церемонию называния корабля будет осуществлять не капитан, а его помощник по интен­дантской части, то во всех этих случаях рассматриваемое действие становит­ся сомнительным: например, бракосочетание в этом случае вообще нельзя счи­тать состоявшимся, валидным, или успешным. В то время как при нарушении правил Г действие совершается, хотя совершается при таких обстоятельствах (например, когда мы неискренни), которые являются злоупотреблением (abuse) процедуры. Таким образом, когда я говорю, что «Я обещаю...», и при этом не имею намерения держать обещание, то я действительно дал обеща­ние, но... нам нужны какие-то имена для обозначения этого общего разграни­чения, поэтому будем в целом называть случаи АЛ - В.2, которые являются таковыми, что действие, для достижения которого и в процессе достижения которого строится определенная словесная формула и при этом действие не совершается, ОСЕЧКАМИ (MISFIRES); а с другой стороны, мы можем окрестить те неудачи (типа Г), когда действие все-таки совершается, ЗЛОУПОТРЕБЛЕ­НИЯМИ (ABUSES) (не обращайте внимания на обыденные коннотации этих имен!). Процедура является осечкой, если употребление, к которому мы соби­рались прибегнуть, оказывается неприемлемым или дефектным - и наше дей­ствие (бракосочетание и т. п.) оказывается недействительным или безрезуль­татным. Мы говорим о нашем действии как о «претендующем на действие» (purported) или, возможно, как о попытке действия - или мы используем та­кое .выражение, как «прошел через некого рода бракосочетание» вместо стан­дартного «сочетался браком». С другой стороны, в случаях Г мы говорим о своих неудачных действиях как о «притворных» или «неискренних», скорее как о «подразумевавшихся» или «пустых», скорее как о нереализованных и незавершенных, нежели недействительных или неэффективных. Но позволь­те мне поторопиться добавить, что эти разграничения не являются жесткими и окончательными и, более того, что таким словам, как «претендующий на дей­ствие» или «притворный», не надо придавать такого уж значения. Два слова о понятиях недействительного и неэффективного. Это не означает, конечно, ска­зать, что мы вообще ничего не делаем: здесь делается множество вещей, на­пример, мы, в частности, зафиксировали акт двоеженства, но что мы не сдела­ли, хотя и претендовали на то, чтобы сделать, это не совершили бракосочета­ния. Потому что, несмотря на название, двоеженство не подразумевает, так

27

как совершать действия при помощи слов?

алгебра бракосочетания является БУЛЕВОЙ.) Далее, «неэффективный» не озна­чает здесь остающийся без «последствий, результатов, эффектов».

Далее мы должны попытаться прояснить общее разграничение между слу­чаями Л и В, то есть между осечками. В обоих случаях, обозначенных буквой А, имеет место невостребованность [misinvocation] процедуры - либо пото­му, что здесь, говоря не вполне ясным языком, предполагается отсутствие существования процедуры, или потому, что применение ее при данных обсто­ятельствах не может быть осуществлено. Следовательно неудачи этого типа А могут быть названы Невостребованностями. Среди них мы можем с полным правом окрестить второй тип - когда процедура хотя и существует, но не может быть осуществлена - Невыполнимостями [Misapplications]. Но мне трудно придумать название для второго класса. По контрасту со случаем А случай В, скорее, состоит в том, что и процедура имеется, и она может быть применена, но все срывается из-за того, что ритуал проведен некорректно: итак, случаи В в противоположность случаям А мы назовем Неправильностя­ми [Misexecutions] по контрасту с Невостребованностями: подразумеваемое действие оказывается испорченным какой-либо ошибкой или препятствием в проведении церемонии. Класс В.1 образуется Ошибками, а Класс В.2 - Пре­пятствиями.

Получаем следующую схему:15

Неудачи

AB

Осечки

Действие подразумевается, но оказывается пустым

А В

Missinvocation Misexecutions

Act disallowed Act vitiated

/ \ / \

Al A2 Bl B2

? Невыпол- Ошибки Препятствия

нимости

Злоупотребления

Действие осуществляется,

но не реализуется

/ \

Г.1 г?2

Неискренность

15 Время от времени Остин использовал другие термины для обозначения раз­личных видов перформативных неудач. Любопытно привести некоторые из них: АЛ - не-игра; А.2 - игра не по правилам; В - неудачи; В.1 - выполнение не по правилам; В.2 - невыполнение; Г - неуважение; Г.1 - притворство; Г.2 - незавер­шенность, вероломство, нарушения, недисциплинированность, злоупотребления. -Прим. ред. англ, текста Дж. 0. Уормсона. 28