способ, в которых люди прозревали природу и самих себя. Метафизика делает это более основательно и всесторонне, чем поэтические творения, в которых жизнь души по своему закону владеет людьми и вещами. Но с изменением исторического положения душевной .жизни изменяется и духовное содержание, сообщающее метафизической системе единство и жизнь. Мы не в силах ни определить границ этих изменений, ни предсказать их направление.
Грек времен Платона или Аристотеля был привязан к определенному кругу представлений о первопричине; с развитием христианского миросозерцания словно разрушилась стена, закрывавшая возможность нового взгляда на первопричину мира. Для умов Средневековья познание вещей божественных и человеческих казалось в основных чертах завершенным, и в XI столетии никто в Европе не мог себе представить, что основанной на опыте науке суждено будет совершить преобразование мира; но затем случилось как раз то, чего никто не мог предположить: возникла современная опытная наука. Наше время, в свою очередь, должно сказать себе, что не знает, что находится по ту сторону стен, окружающих нас сегодня. В ходе истории человечества меняется сама душевная жизнь, а не только то или иное представление. И это сознание пределов нашего познания, вытекающее из исторического обзора развития душевной жизни, носит иной характер и является более глубоким, чем то, каким обладал Кант, для которого - в духе XVIII столетия - метафизическое сознание не имело истории.
Скептицизм, преследующий, словно тень, метафизику, привел доказательства тому, что мы как бы заперты в границах собственных впечатлений, а потому не можем познать их причину и высказать что-либо определенное о реальных свойствах внешнего мира. Все чувственные ощущения относительны и не позволяют заключить о том, что их порождает. Даже понятие причины есть отношение, привносимое нами в мир вещей, и у нас нет законных оснований применять это отношение к внешнему миру. История метафизики к тому же показала, что о взаимосвязях между мышлением и объектами не может быть составлено никакого ясного представления, все равно, обозначим ли мы его как тождество или параллелизм, соответствие или совпадение. Ведь представление о вещи, рассматриваемой как независимая от представления реальность, никогда не может быть тождественно этой вещи. Представление не есть вещь, перенесенная в душу, оно не может быть приведено к совпадению с предметом. Если предпочесть понятию тождества более слабое понятие подобия, то и это понятие не может быть применено
708
здесь в своем точном значении: представление о соответствии расплывается, становясь совершенно неопределенным. Законным наследником скептика является теоретик познания. Здесь мы подошли к границе, за которой начинается тема следующей книги, - к теоретико-познавательной установке человечества. Современное научное сознание обусловлено, с одной стороны, наличием сравнительно самостоятельных частных наук, а с другой - теоретико-познавательной позицией человека по отношению к объектам. Позитивизм строил свое философское основоположение, опираясь преимущественно на первую из указанных сторон сознания, тогда как трансцендентальная философия - на вторую. В той точке развития интеллектуальной истории, в которой кончается метафизическое отношение человека к действительности, должна начаться следующая книга, и история современного научного сознания засвидетельствует, каким образом оно обусловлено теоретико-познавательной позицией. Историческому изложению предстоит показать, как медленно изживались реликты метафизической эпохи и как постепенно, не сразу делались выводы из теоретико-познавательной установки.
Этот обзор позволит уяснить, как в рамках самой теоретико-познавательной установки преодолевались абстракции, унаследованные от метафизики, с каким опозданием и сколь неполно, вплоть до сего дня, эти абстракции устранялись. Такой обзор должен подвести нас к психологической точке зрения, с которой будет предпринята попытка решить проблему познания исходя не из абстракции изолированной интеллигенции, а из всей совокупности фактов сознания. Ведь работа, проделанная Кантом, была только саморазложением абстракций, созданных на протяжении истории метафизики; теперь же дело заключается в том, чтобы непредвзято воспринять действительность внутренней жизни и, исходя из нее, установить, что для этой жизни означают природа и история.
709
ДОБАВЛЕНИЯ К РУКОПИСЯМ
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
От того периода, когда Дильтей работал над новым изданием первого тома «Введения в науки о духе» (1904-1906), до нас дошли наброски «Предисловия» и «Добавления», которые мы здесь и публикуем. «Добавления» относятся к первой книге тома и содержат сведения о том, каким образом Дильтей пытался, с одной стороны, отстоять свою собственную методологическую позицию перед Виндельбандом и Риккер-том, а с другой стороны, уточнить мотивы своего неприятия социологии в контексте, заданным Зиммелем. Полемика с Виндельбандом, представленная здесь только в общих чертах, отражена также еще в одном документе более раннего периода (1896), который в данном издании опубликован в пятом томе («Духовный мир»). «Добавления» ко второй книге раскрывают прежде всего диспозицию двух новых исторических очерков, которые Дильтей предполагал включить в новое издание: «Слияние греческой философии с мировоззрением и понятием жизни римлян» и «Слияние греческо-римской философии с восточным учением об откровении». В ходе исторических изысканий Дильтей все больше признавал особое значение римского мировоззрения для духовного развития Запада. Свои размышления по этому поводу он изложил в статье «Восприятие и анализ человека в XV и XVI веках», опубликованной в «Архиве истории философии» в 1891 году, и затем развил их в лекциях. Предполагалось, что они будут отчасти включены в текст нового издания «Введения» с целью существенно расширить представление об антично-средневековом развитии. Этот план не был осуществлен. Расположение материала дается здесь на основании статьи, помещенной во втором томе нашего издания. Остальные «Добавления» представляют собой дополнения к отдельным пунктам исторической части.
I. ПРЕДИСЛОВИЕ1
Поскольку настоящий том уже на протяжении многих лет отсутствует в продаже, я по просьбе издателя дал разрешение на второе изда-
Рукописный архив Дильтея. Ед. хр. С 7, л. 58-62.
710
ние тома, не дожидаясь появления в печати его продолжения. Первая вводная книга тома публикуется без изменений. Она родилась из стремления добиться признания самостоятельности наук о духе, их внутренней взаимосвязи, независимости их жизни. Конечно, сегодня, когда молодые здоровые бойцы пытаются по-своему решить ту же проблему, эта полемика могла бы быть более сдержанной в ряде выражений. И все же мне представляется нецелесообразным приглушать цвет времени, породившего весь этот проект. Поэтому здесь я намереваюсь только прояснить некоторые недоразумения, возникшие при обсуждении данного тома, признавая при этом, что страстностью выражения я сам дал к ним повод.
Вторая книга, охватывающая историю метафизического понимания духа, общества и истории в Древнем мире и в Средневековье, была мною значительно исправлена и расширена. Она была дополнена двумя новыми разделами. Тем строже я должен был держаться необходимых границ во взаимосвязи целого. Ведь речь здесь шла не об истории философии. Я хотел показать, как человеческий дух в определенной точке своего развития осознает исторически-общественный мир как проблему, как, отправляясь от различных посылок, он порождает антиципации этого мира. Самой величественной и влиятельной из них была метафизическая концепция духовного мира в ее различных модификациях.
В конце этого периода человеческий дух освобождается от иллюзии, сопутствующей метафизическому пониманию духовно-исторически-общественного мира так же, как и пониманию мира физического. За этой иллюзией, однако, скрываются истины, которые, учитывая опытный характер наук о духе, приходят к своему выражению в более соответствующей форме. Здесь исследователь подобен художнику: стиль художника, как выражение силы именно так переживать и видеть индивидуальности, эпохи и направления и именно эти эмоциональные впечатления получать от действительности, всегда однобок по сравнению с бесконечно многообразной действительностью, но вместе с тем он делает возможным новое переживание, вг/дение и представление. Речь всегда идет о том, что некий определенный род душевного движения обнаруживает определенные стороны действительности вещей и раскрывает их выразительные возможности. Исследованию также присуща эта двусторонность методов и образов действия. И науки о духе, обусловленные общим состоянием научного духа, стали инструментами, давшими духу возможность вначале увидеть известные стороны вещей. Я хотел здесь представить только такую взаимосвязь, в которой
711
исторический мир постепенно встает на горизонте человеческого духа, и рассмотреть те точки зрения, которые высвечивают определенные стороны этого мира. Этой цели служат и две дополнительные главы. Их краткость, несмотря на обширность предмета и интерес, который он к себе вызывает, обусловлена тем, что они раскрывают предмет только в указанном выше гносеологическом и методическом аспекте.
II. ДОБАВЛЕНИЯ К ПЕРВОЙ КНИГЕ
Идея первой книги «Введения в науки о духе»1 многократно обсуждалась в специальной литературе и в полемическом и в одобрительном тоне. За этот период уже с иных логико-гносеологических позиций были предложены новые решения проблемы понятия и истолкования наук о духе. Важнейшие из них (Виндельбанда и Рикерта) согласуются с моими в стремлении доказать самостоятельность наук о духе, их неподчиненность наукам о природе, тем более их методам. Согласен я с ними и еще по двум пунктам. Они так же, как и я, стремятся к признанию значения сингулярного и индивидуального в науках о духе.2
И они тоже усматривают в соединении фактов, теорем и ценностных суждений еще одну отличительную особенность наук о духе (с. 26 [32] и след.).3 Но поскольку наши логико-гносеологические установки принципиально различны, то эти блестящие исследователи приходят к совершенно иному пониманию наук о духе и совершенно иному определению их задачи. Поэтому мне представляется необходимым с максимальной ясностью, насколько это возможно в кратком изложении, представить мое собственное гносеологическое обоснование. Этот довесок является, таким образом, расширением того, что содержалось в первой книге моего сочинения. Тогда речь шла о подготовительных работах к истории наук о духе. Этой истории приходилось рассчитывать на наличие у читателей определенных базовых представлений о задаче наук о духе, их границе и их частях. Задачей первой книги было дать
1 Последний манускрипт начала. См.: Рукописный архив Дильтея. Ед. хр. С 47, л. 126-129.
«В науках о духе (коль скоро последние являют собой постоянное опровержение выражения Спинозы: omnis determinatio ist negatio) понимание сингулярного, индивидуального в не меньшей мере, нежели развитие абстрактных закономерностей, является конечной целью» (с. 26 [33]).
Первая цифра означает страницу нового, вторая (в скобках) - старого издания.
712
эти представления. И теперь я чувствую себя перед моими читателями обязанным защищать и прояснять свою конструкцию в той мере, в какой это требуется для подготовки истории наук о духе.
Если при этом мне пришлось затронуть проблемы логики и теории познания в науках о духе, то это только на пользу историческому изложению. Это позволяет яснее представить тот процесс, в котором сознание, исходя из заложенных в нем пониманий, формирует весь человеческий общественно-исторический мир.1
КОНТЕКСТ ВВЕДЕНИЯ В НАУКИ О ДУХЕ2 I.
1.
Исходным пунктом моего труда является совокупность исследований, запечатленных в человеке, в истории и в обществе. Я исхожу не из некоторого предмета, каковым выступает общественно-историческая действительность человека, и не из отношения познания к этому предмету. Все это понятийные абстракции, необходимые на своем месте; так, в частности, эта действительность представляет собой лишь идеальное понятие, обозначающее цель познания, которая никогда полностью не может быть достигнута. Фактическое, данное всякой теории как ее основание, - это духовные работы, возникающие из цели познания человека, или истории, или общества, или связи этих моментов друг с другом.
Каждая из таких работ обусловлена отношением познающего субъекта и его исторического горизонта к некоторой определенной группе фактов, которая по объему, в свою очередь, также обусловлена определенным горизонтом. Для каждой предмет существует только с определенной точки зрения. Поэтому она представляет определенный релятивный способ видеть и познавать свой предмет. Исследователю, который приступает к этим работам, они предстают как хаос релятивно-стей. Субъективность современного способа рассмотрения.
2.
Так возникает задача подняться до уровня исторического сознания, проясняющего контекст, которым отдельные задачи связываются друг
Здесь рукопись обрывается. ^Рукописный архив Дильтея. Ед. хр. С 47, л. 12-46.
713
с другом, решения становятся предпосылками новых вопросов, вопросы проникают все глубже, между различными вопросами возникают связи, делающие возможным обобщения проблем. Контекст, в котором найденные положения благодаря увязыванию с новым опытом постепенно становятся все более четкими и обобщенными, ибо горизонт доступного опыта все более расширяется; контекст, в котором происходит генерализация положений на основе их связи друг с другом, и т.д. Контекст, в котором постепенно устраняются иллюзия и антиципации, препятствующие познанию в этой сфере, так же как и в сфере естественных наук; в частности, иллюзией такого рода является связь бытийных и ценностных понятий в метафизическом мышлении, а также априорная конструкция этой связи в нем. И наконец, контекст, в котором анализ постепенно расчленяет комплексное целое в этих различных областях и на этих обособленных территориях постигает необходимость предмета как в рядоположенности фактов, так и в их последовательности.
В этом процессе происходит отбор через постоянное испытание, как в естественных науках. Испытанию подвергаются предпосылки и методы, причем масштаб, имманентный их ценности, как раз и является успехом познания - точно так же, как в естественных науках. Специализация дает точные знания, комбинирование - широту взгляда. Связь с природой учит законам развития, углубление в сферу высшего рождает ценностные понятия. Сравнение, причинное рассмотрение, ценностное созерцание обладают собственной силой для восприятия духовных реальностей. Однако все эти предпосылки, с которыми мы приступаем к анализу этих форм действительности, находятся во внутренней взаимосвязи друг с другом. Это обусловливает их последовательность в истории этих наук. В результате постепенного углубления познания они обретают свое собственное место в контексте познания этой действительности.
3.
Приведу одно сравнение - не для того только, чтобы прояснить вышесказанное, но и чтобы указать на стоящую за ним более глубокую проблему.
Индивидуальность, стиль и внутренний мир художника как средство новых восприятий, средств выражения и т. д. Ни одно произведение искусства не видит натуру как она есть- оно всякий раз видит в ней нечто особенное. Постоянная иллюзия окончательного постижения
714
обусловлена субъективным горизонтом, ограниченность которого и придает ей энергию.
Имеется ли в научной области возможность использовать это отношение, которое существует и здесь, в целях объективного познания? История покажет, что мы действительно мало-помалу приближаемся к объективному познанию и что в нашем распоряжении оказывается все больше средств сделать познание этих предметов надежнее, универсальнее и объективнее.
Важнейшее из этих средств - образование понятий в каждой отдельной науке о духе. Здесь исторически чуткому мыслителю предоставляется возможность, обобщив накопленный опыт мышления и исследования, использовать их для решения проблем или прояснения совокупности фактов. Отсюда - важность истории образования понятий.
С другой стороны, растет и критически выверенное знание фактов, усиливается отбор тех фактов, которые занимают определенное место в ценностно-созидающей взаимосвязи истории, - короче говоря, идет приращение всемирной истории.
4.
Однако вначале попытаемся определить те важнейшие формы, в которых исследователи, независимо друг от друга, постигали ценност-но-созидающую взаимосвязь человеческого общественно-исторического мира. Здесь - ядро истории этих наук. Здесь - центр, в котором происходит прояснение границ этой науки, ее частей, ее внутренней взаимосвязи.
(ВВЕДЕНИЕ В НАУКИ О ДУХЕ, С. ПО [138] И СЛЕД.)
1. История должна подвергнуться аналитическому расчленению на отдельные взаимосвязи.
2. Законы образования в рамках последних, показывающие необходимость данного положения вещей в процессе.
3. Отношения между одновременными фактами в различных областях.
II.
1.
Эти методы, позитивно найденные положения, негативное устранение кажимости, интуитивная оценка направления и тенденции целого класса работ, прогрессирующее познание взаимосвязи и ее внут-
715
реннего членения - все это есть совокупный результат осмысления истории, который, как нам кажется, делает возможным систематическое построение. Конкретное, осуществившееся в истории понятие подобного комплекса исследований и познаний и представляет ту самую совокупность опыта, на основании которого может быть построена теория. Теория должна удовлетворять этой совокупности опыта. Классификация, определение границ, членение, решение проблемы возможности познания в этой области имеют здесь свои опытные основания.
Цель состоит в основоположении и организации наук о духе. Эта цель может быть достигнута только в результате постепенного прояснения этих познаний в ходе истории.
Аналогично обстоит дело и с основоположением и организацией естественных наук: единственно возможное их основание - это постижение законов природы, истории развития Вселенной, а также учения о природных формах. Только ученый-естественник с философской хваткой или философ с достаточно обширными естественнонаучными знаниями может осилить эту задачу.
Однако здесь- различие между науками о духе и науками о природе. Это ценности совершенно иного характера, это особая неупразд-нимость субъекта, его позиции и т. д., а также предмета, то есть истории и системы. Изучение истории должно, по меньшей мере, устранять иллюзии, давать возможность познавать важнейшие моменты образования понятий и т. п.
2.
Однако в той мере, в какой такое историческое развитие на каждой своей ступени показывает связь этих исследований с великими установками человеческого сознания и отсюда- совершенно непосредственно - обоснование и организацию соответствующих наук, в той мере, в какой исследования зависят от этих великих установок сознания и того места, которое принадлежит им в их выражении (т. е. в мировоззрении), впервые возникает важная задача, решением которой призван стать предлагаемый нами опыт истории.
Поскольку же, с другой стороны, великим историческим фоном для этой истории было постижение этих установок сознания, заключенных в них возможностей выработать определенные позиции и методы исследования, то из этой истории также рождается представление о необходимости основоположения, о его ступенях и, наконец, понимание ситуации, в которой сегодня такое основоположение и членение стали
716
возможными. Поэтому такая история должна также представить те моменты движения философского духа, которые делают возможным все большее углубление в условия и взаимосвязь этой науки, в той мере, в какой они лежат за пределами самой этой науки в общих философских позициях. И нигде негативная часть научной работы не имеет такого значения, как в этой области. Ведь дело здесь идет о постепенном снятии иллюзии метафизики, соединяющей бытийные и ценностные формы взаимосвязи мира с их целью, метафизики, которая туманной пеленой так долго скрывала данные предметы от человеческого духа.
3.
Однако читателю такой истории было бы весьма полезно уяснить себе некоторые основные черты, заложенные в природе этого класса наук, и прежде всего в соответствии с их сегодняшним развитием. Именно эту цель преследует первая вводная книга. В ней проводится разделение между науками о духе и естественными науками. Она утверждает независимость первых по отношению ко вторым. Но одновременно она показывает основания наук о духе в естественных науках (с. 17 [24] и след.), положение познания по отношению к этому материалу, способы, посредством которых анализ расчленяет и обособляет комплексные явления гуманитарных наук, а также возникающее в результате такого анализа членение отдельных наук и их связь друг с другом. И, наконец, ложным метафизическим конструкциям наук о духе - конструкциям, претендующим на разрешение фундаментальной проблемы этих наук- противопоставляет скромное познание их развития, которое будет продолжаться и после нас, и задачи их гносеологического обоснования.
На с. 4 [5] - недвусмысленное заявление, что понятие наук о духе может быть по-настоящему определено и обосновано только в дальнейшем рассуждении, то есть в самой работе, и что здесь, дабы установить границы наук о духе, мы пользуемся лишь фактическим понятием, содержащимся в этих науках.
III.
1.
Основоположение и организация как система могут быть получены только в результате обоснования, упорядочивания и вытекающей из
717
них осторожной имманентной критики той совокупной работы, которая пронизывает собой весь человеческий мир, историю и общество.
Основное положение относительно этой процедуры, см. с. 5: «Эти духовные факты, которые исторически сложились в человечестве и на которые, согласно общепринятому словоупотреблению, распространилось название наук о человеке, истории и обществе, составляют действительность, подлежащую не овладению, но прежде всего осмыслению. Эмпирический метод требует, чтобы ценность отдельных подходов, применяемых мышлением для разрешения своих задач, историко-кри-тически развертывалась на материале самих наук и чтобы природа знания и познания в данной области прояснялась в ходе прямого созерцания этого великого процесса, субъектом которого является само человечество».
2.
Поясню это на примере естественных наук. Их основоположение имеет дело с вопросом, заложено ли отношение к объективной действительности в наших образах восприятия тел. Этот вопрос, разумеется, требует логических и гносеологических исследований, и я особо настаиваю на их необходимости. Этот вопрос может быть решен путем действительного расчленения логических форм. Однако само по себе решение этого вопроса возможно лишь изнутри самих естественных наук. Последние, выступая в качестве доступного нам объективного, показывают законосообразный предметный порядок, делающий возможным указанные явления.
3.
Таким образом, проблема отграничения наук о духе может быть решена только на основе логико-гносеологических констатации, но, в конечном счете - только через успешное проникновение на этой основе во внутреннюю взаимосвязь, в которой эти исследования друг друга поддерживают и друг с другом соотносятся. Если бы Рикерт был прав в своем утверждении о том, что историческое мышление не имеет никакого отношения к систематической психологии, то исключение ее из комплекса наук о духе было бы естественно оправданным. С другой стороны, с ним нужно согласиться в том, что первым вопросом должен быть следующий: располагаем ли мы достаточно надежными основаниями, чтобы создать подобную психологию?
Постижение структурной взаимосвязи душевной жизни - надежный ключ также и к пониманию взаимосвязи функций в органической
718
исторической целостности. Если их удастся привести к ясным понятиям, то историк, естественно, сразу получит важное средство в соединении сравнительно простых понятий уяснить для себя формы взаимосвязи, существующие в этой целостности.
Точно так же вопрос, является ли предметом наук о духе сингулярное (идеографический характер наук о духе), или же здесь познаются понятийно представимые, выходящие за пределы этих наук всеобщие, каузальные взаимосвязи из необходимости предмета (номотетический характер наук о духе),- этот вопрос можно по-настоящему решить только если собственными глазами убеждаешься в том, что последнее в какой-то степени уже достигнуто. Если ответ на вопрос будет утвердительным, тогда дело решено. И только в том случае, если ответ отрицательный, придется обратиться к общим гносеологическим условиям.
Точно так же обстоит дело с вопросом о смысле и ценности истории.
IV.
С этой позиции основоположение философии принимает характер противоположный тем теоретико-гносеологическим установкам, которые связаны с Фихте, и фактически представляет собой развитие кан-товского направления.
Возможность этого заключена в том, что отменяется ошибочное учение Канта о категориях, согласно которому действительность, бытие, реальность суть категории рассудка. Соответственно, допускается такое устройство сознания, при котором отношение между субъектом и объектом полагается как психологически первичное. Снятие такого рода ошибочного учения возможно, однако, только в том случае, если психологические выводы имеют своим исходным пунктом жизнь и целостность. Риль («Kantstudien», IX, S. 511, 512) правильно усматривает у Канта различие, сообразно которому в определенный момент- а именно, когда речь заходит о данном, - вступает в силу психологическое расчленение.
1.
Высшее правило основоположения состоит в том, что в нем связываются лишь такие положения, которые могут быть очевидно доказательными, и что все положения такого свойства - безразлично, принадлежат ли они опытным наукам или теории познания и логике, - обязательно применяются. Не меньше заблуждений при основоположении возникает из-за того, что достоверные положения не применяются,
719
чем от того, что применяются положения недостоверные. Гносеологическая систематика, которая исходит из условий сознания и через них стремится определить границы действенности опыта и, далее, познания, и только затем переходит к опытным наукам, полагая их существование устойчивым лишь с этого момента, - основная ошибка всех фихтеанцев в рамках теории познания. Сам Кант был далек от такой однобокости, ибо он полагал одновременное существование как аффициру-ющего, так и условий сознания. Это существование аффицирующего для него, однако, основано на совокупности математического естествознания.
2.
Настоящая дедукция из анализа сознания, собирающаяся сначала конструировать опыт, чтобы затем использовать его данные, представляет собой иллюзию теории познания, подлежащую устранению.
Эта процедура невозможна в силу:
- кругового характера мышления;
- предпосылок опыта;
- того, что истинное и ложное существуют только в суждении. Всякое суждение, однако, уже содержит в себе понятия, которые предполагают определенное подразделение опытного материала, выделяемого из него посредством дизъюнкции (шлейермахеровская диалектика). Не существует никакого легитимного начала, никакого самообоснованного опытного суждения, ибо всякое начало произвольно. Все гносеологические отправные пункты отмечены произвольностью, всегда, восходя, однако, к некоторым предпосылкам.
Отсюда я заключаю: теория познания никогда не может быть чем-то дефинитивным. Ее собственная действенность всегда будет прямо пропорциональна тому, насколько она с самого начала удовлетворяет знаниям опытных наук.
Правило: наивысшая строгость теории познания по отношению ко всем иллюзиям опыта, наистрожайшее обоснование ценности понятий реальности, предмета, непосредственно данного и т. п. должны сообразовываться с осмыслением того, что понимается под реальностью в опытных науках.
Однобокость теории познания ведет к идеализму, который либо субъективен, либо конструирует как единственно значимое универсальный трансцендентальный субъект, действующий в соответствии с нормами познания.
720
Всякое мышление заключается в связывании, всякое связывание предполагает содержания, которые подвергаются связыванию. Отсюда проистекает различие между мышлением и данным этому мышлению в качестве дискурсивной деятельности, то есть содержаниями = кантовы-ми формой и материей.
«Данное» здесь понимается только в том смысле, что оно дано дискурсивному мышлению. Непосредственно «данным» в этом смысле является то, что дискурсивное мышление обнаруживает как внешнее восприятие или как осознанное, как наличное во внутреннем восприятии. С этой позиции логика как учение о дискурсивном мышлении и проводит это различение.
Между тем, понятие непосредственно данного содержит в себе проблему: коль скоро выясняется, что такое данное возникает в ходе самих логических операций, то эта данность отходит на задний план. Следовательно, возникает необходимость во втором понятии «данного» или «непосредственного».
Эта проблема, однако, может быть разрешена лишь при условии, если учение об операциях связующего мышления будет распространено за пределы дискурсивного мышления. И речь идет не о психологическом вопросе, то есть не о природе процессов, в ходе которых возникает данное. Этот вопрос в настоящее время допускает различные ответы. Поэтому он и не может быть использован при обосновании.
СОЦИОЛОГИЯ1
I.
1.
Моя полемика с социологией относится к той стадии ее развития, которая характеризовалась такими фигурами, как Конт, Спенсер, Шеф-фле, Лилиенфельд. Понятие социологии, проводившееся в их трудах, было понятием некоторой науки об общественном сосуществовании людей, которая включала в себя в качестве своего предмета также и право, обычаи и религию. Таким образом, это не было теорией форм, принимаемых психической жизнью в условиях общественных отношений индивидов. Такое понятие социологии выдвинул Зиммель. Социология у него имеет своим предметом общественную форму как таковую,
1 Ед. хр. С 7, л. 22; 24-30.
46 - 805 721
остающуюся постоянной при всех изменениях общества. Эта общественная форма как таковая представляется, согласно Зиммелю, во множестве отличных друг от друга способов связи людей. Ими являются господство и подчинение, подражание, разделение труда, конкуренция, самосохранение социальной группы, образование иерархии, представительство, образование партий Дело теперь идет о том, чтобы индуктивно установить эти формы и психологически их интерпретировать. Общество - это лишь сумма отдельных, связующих его элементы сил. От общества как такового ничего не осталось бы в случае упразднения этих связующих сил.
Правомерность вычленения подобной научной области я, разумеется, не могу не признать; в ее основе лежит принцип, согласно которому отношения, остающиеся константными в качестве форм совместной жизни при всех вариациях целей этой жизни и ее содержаний, могут изучаться сами по себе. Ведь и сам я еще до Зиммеля уже в «Введении» характеризовал внешнюю организацию общества как особую область, в которой, говоря языком психологии, действуют отношения господства и зависимости, а также общности. Мое представление об этом отличается от зиммелевского прежде всего тем, что эти связующие силы я не могу просто свести к указанным психическим моментам, ибо не менее важной, на мой взгляд, является природная взаимосвязь родовой общности, деторождения, следующей из этого гомогенности семьи, расы, а с другой стороны - также совместного проживания на определенной территории.
Мое неприятие социологии не может поэтому основываться на одной такой дисциплине; оно направлено против самой науки социологии, которая все, что de facto существует в человеческом обществе, хочет объединить в пределах одной науки. В основе такой идеи, очевидно, лежит следующий принцип: все, что происходит в человеческом обществе в ходе его истории, должно быть связано в едином предмете.
Логика здесь примерно следующая: коль скоро в природе механические, физические, химические и жизненные процессы связаны друг с другом и протекают в пределах одного и того же материального и физического мира, они должны исследоваться одной наукой. Действительно, естественные науки делают следующий вывод: отдельные науки должны быть всегда готовы открытые ими общие истины подчинить истинам еще более общим, например, астрономические истины - механическим, физиологические - химическим, и наоборот, искать применения механических истин в астрономии и т. д. Однако общая наука
722
о природе имеет проблематичную перспективу и не может быть отправным пунктом. Равным образом науки о духе тоже стремятся к тому, чтобы путем подчинения и использования открытых ими истин установить связи между ними, но они не могут начинать с конституирова-ния такой общей, еще совершенно проблематичной науки.
2.
Если представить себе, что такая наука функционирует, тогда она оказывается либо лишенной единого принципа связи всех наук о духе, из переплетения общественной жизни обособившихся в качестве отдельных наук. В этом случае она, как правильно заметил Зиммель, представляет собой огромный горшок, на котором наклеена этикетка «социология^ - новое имя, но не новое познание. Или же она есть единая, составленная с гносеологически-логически-методологических позиций энциклопедия отдельных наук, развившихся на базе психологии. Тогда социология является всего лишь обозначением философии наук о духе в ее второй части.
При этом, однако, под социологией понимается не то, что имели в виду Конт, Спенсер и другие. Эта социология видит в обществе, в актуально присутствующих в нем дифференции и интеграции, солидарности интересов, в движении к отвечающему общим нуждам порядку некий принцип, из которого следует объяснять религиозность, искусство, нравы и право. В этом смысле я назвал социологию «метафизической».
Ошибки, имеющие здесь место, таковы:
1. То, что нам дано,- это индивиды в их общественных отношениях. Этот фундаментальный факт имеет две стороны. Индивид благодаря своему структурному единству образует замкнутое в себе целое. Никаким доказательством невозможно свести основу и цель индивидуального существования к обществу. Отсюда становится ясно: если делают последнее допущение, это - метафизическая гипотеза.
2. Многое в целевой взаимосвязи общества может быть выведено из простой социальности. Однако уже такая взаимосвязь, каковой является развитие философии, по своей основе и цели заложена в индивиде в не меньшей степени, нежели в обществе. Еще более отчетливо эта двусторонность обнаруживается в религиозности и искусстве. Если представить себе, что по Земле ступает всего один-единственный индивид, то он при достаточной для развития продолжительности жизни даже в полном одиночестве развивал бы из себя эти функции.
3. Однако и в праве также содержится принцип обязательств в отношении взаимно установленного, который работает не в силу одного
46* 723
только общественного принуждения, и утилитаристское выведение этого принципа - гипотеза мало удовлетворительная. Точно также дело обстоит и с нравственностью.
4. Таким образом, эта социология представляет собой вовсе не научное познание, которое можно было бы определить в соответствие с областью, которая им охватывается, но определенное направление постижения, заявившее о себе в данной ситуации в XIX веке. Будучи определена этим направлением, она является методом, который, исходя из некоторого принятого объяснительного принципа, дает объяснение возможно большему числу фактов. Такой метод обладает эвристической ценностью, и воздействие эволюционистского учения об обществе действительно оказалось живительным. Однако когда оно столкнулось с упомянутыми выше фактами, которые можно описать как с социальной, так и с индивидуальной точки зрения, в этом обнаружилась его неспособность конституировать науку. Посему название «социология», в конечном счете, подходит для обозначения целого ряда работ, исследующих общественные факты, опираясь на некий универсальный объяснительный принцип, для обозначения направления объяснительной процедуры - но отнюдь не для самой науки.
III. ДОБАВЛЕНИЯ КО ВТОРОЙ КНИГЕ1
К странице 123 (153).2 Членение.
1. Предметная метафизика греков. Их заслуга в том, что они создали фундаментальные метафизические категории. Последние не являются само собой разумеющимися. Они обнаруживаются в предметном как субстанции, и они есть то, что высказывается о ней категориально. Одновременно у Платона глубочайшее обоснование в «Пармениде». Подчинение категорий эмоционального и волевого поведения предметным.
2. Римская метафизика воли. Миросозерцание римлян возникает из возведения жизненных понятий к априорным установкам практического характера. Отсюда: правовое сознание, свобода воли и т. п. присущи человеку от рождения. Их мир иной, ибо иным является отношение подчинения категорий и, следовательно, их определение. Следует
1 Рукописный архив Дильтея. Ед. хр. С 7, л. 17-18; 15; 12; 7; 8-11; 5; 2-4.
Первая цифра обозначает страницу нового издания, цифра в скобках - соответствующую страницу старого.
724
решение, что человек рожден для действия, из чего вытекает практический характер его способностей. И разве нравственная общность, в которой индивиды связаны посредством содержательно доброй божественной воли, не является высшей метафизической объективацией жизненного состояния человека?
3. Метафизика религиозного переживания была возможна только на основе скептицизма. Только так, как единственно возможное, субъективность религиозного миросозерцания могла восприниматься образованными людьми.
В переживании религий откровения человек из потребности в удовлетворении своего чувства (блаженства) интуитивно рождает истину. Гарантия единения жизни (= блаженства) заложена в любовной взаимосвязи с вечным. Преодоление дистанции между человеком и Богом в отношениях законоположения и законопослушания, в отношении долга и т. п. благодаря всесокращающему чувству единения.
К странице 147 (183). Пифагорейцы также и формально являются основателями господствующего направления греческой мысли. Ибо они конструируют исходя из математических единств.
К странице 180 (226). В Платоне проявляет себя решающий момент господствующей греческой философии. Он состоит в понятийной конструкции математических элементов, отличной от временного выведения. Тот метод, который у Канта является субъективным, здесь- кос-мологичен. Так впоследствии Евклид выводит свои конструкции из математической точки, постепенно доходя до регулярных тел, которые затем кладет в основу физики и астрономии.
К странице 215 (271). Различать: представление о науках о духе сообразно понятию причинности (например, Демокрит) и духовному понятию цели в аттической философии.
Более глубокие причины, в силу которых аттическими греками были открыты кардинальные понятия общественного организма. В обоих метафизическая ступень.
НАЧАЛО НАУК О ДУХЕ. МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ЭПОХА
Победа Аристотеля основывалась также и на том, что его метафизика обладала применимостью к наукам о духе, стремительно развивавшимся со времен софистов. Понятие формы, которая как цель есть действующая причина и поэтому содержит в себе закон формирования,
725
будучи неэффективным в области природы, соответствовало структуре человека, которая телеологична, а также основанным на ней целевым взаимосвязям. И равным образом метод сравнения, направленный на законы формирования, оказывается способным, и т. д. В конечном счете, в самих этих метафизических понятиях заключалась возможность четко различать целевые взаимосвязи, обособившиеся друг от друга на основе профессиональной жизни, и устанавливать их внутренние взаимоотношения.
Политика. Основания науки политики были заложены Аристотелем, однако им же были положены и ограничения, которые и по сей день препятствуют конституированию ее в качестве исторически сравнительной науки. Начиная с Аристотеля отправным пунктом выступает отдельное государство. Последнее представляет собой такую же абстракцию, как отдельный человек. Государства живут только в отношениях давления, экспансии, противостояния, равновесия, также и мир есть лишь временное сдерживание живой энергии экспансии, которая всегда чрезвычайно сильна в любом государстве. И это отношение обусловливает внутреннее развитие отдельного государства. Таково самое общее условие, которому подчиняется динамика внутренних состояний отдельного государства. Высший закон этой внутренней динамики состоит в том, что при всей конкуренции индивидов и их интересов государство сохраняется благодаря действию сил, которые в качестве побудительных причин достаточно сильны в каждом отдельном индивиде, чтобы поддерживать существующий государственный порядок и государственную власть. Речь в первую очередь идет не о том, какие силы породили государственную жизнь, а какие силы в настоящий момент могут оказаться эффективными для ее поддержания. Как и во всех человеческих делах они многообразны. Привычное законопослушание и сознание авторитета, экономическая заинтересованность в государственной власти, сознание преимуществ, которые существующий порядок дает отдельным классам, в глубочайшей основе - общность людей, объединенных одним языком и происхождением, общность, которая все больше заявляет о себе как о единственном нерушимом основании, ибо в самых внешних кризисах политического целого она всякий раз доказывала свою силу, и она будет расти в ходе истории, которая, в конечном счете, все больше связывает друг с другом индивидов, принадлежащих к одному политическому целому.
К странице 241 (304): О скепсисе. Причина. Критика понятия причины является фундаментальной для скептической мысли. Теперь она обраща-
726
ется также на грамматику и историю. Здесь возникает проблема, принимается ли также и историками то оправдание понятия причины, которое стоические философы использовали в полемике со скептиками.
По сути своей последовательная разработка понятия причины в стоическом понимании мира является действительным ответом на скепсис. Для истории, соответственно, сочинения Полибия. Вопрос: обладал ли последний доктринальным сознанием этого.
К странице 250 (315):
Третий раздел. (Мировоззрение и жизненные понятия римлян). Слияние греческой философии с жизненными воззрениями и жизненными понятиями римлян (Archiv, IV, S. 612-623).l
1. Противоположность греческой метафизике (S. 612-615).
2. Господствующие понятия римского духа.
3. Из практического отношения к миру следует неспособность систематики мировоззрений (S. 616).
4. Римская религиозность, вытекающая из практического отношения римлян к миру, однако теология - через греков.
5. Римская философия:
а) история переноса греческой философии в Рим (План,2 S. 50-58);
б) римское общество при Сципионе Младшем (Archiv, S. 619).
6. Три направления римской философии (План, S. 58 ff.).
7. Прочные элементы и т. д. как основоположение (Archiv, S. 619).
Четвертый раздел. Слияние греко-римской философии с восточной верой в откровение.
(План на S. 64 ff. соединить с «Введением в науки о духе», S. 250-267 (315-338)).
Вначале Archiv, IV, 4, р. 604 ff.3 в качестве общего введения, показывающего универсально-религиозное значение использованных здесь понятий.
Archiv f?r Geschichte der Philosophie, Bd. IV, 1891: Auffassung und Analyse des Menschen im 15. und 16. Jahrhundert. В настоящем издании опубликовано в т. II, с. 1 и след. Страницы, приведенные выше, соответствуют в т. II с. 7-6.
Напечатанный в форме рукописи план всеобщей истории философии к дильтеевским лекциям. 3 Gesammelte Schriften, Bd. II, S. 1 ff,