Часть 7.

Ж.-П. Ш.: Для меня как для нейробиолога тезисы функционализма весьма полезны, поскольку позволяют лучше определить ту или иную функцию. В лучшем случае, они представляют ее в количественной форме. В этом есть что-то от физиологии. Мы измеряем функцию «извне», не входя «внутрь» механизма.

А. К.: Совершенно верно. Анализируется информация на выходе «черного ящика», его возможности.

Ж.-П. Ш.: Для меня это и есть функциональное определение проблемы, и его вполне достаточно. Будущая неврологическая модель должна будет учитывать эти функции, так что я совершенно с тобой согласен. Я не отрицаю важности экспериментального подхода, оценивающего функции количественно. Однако я не могу согласиться с той исключительной точкой зрения, согласно которой описание функции есть само по себе достаточное «объяснение». И здесь мы подходим к одной заслуживающей внимания проблеме.

4. ТЕОРИЯ 5-МАТРИцы в ФИЗИКЕ - АНАЛОГ ФУНКЦИОНАЛИЗМА 173

Если функционалистские тезисы верны, то любую функцию мозга можно отождествить с математическим алгоритмом и даже не с одним. Однако возможно ли отождествить внешнюю реальность с идеальными реалиями математиков? Способны ли эти реалии описать естественные феномены во всей их целостности? Сам ты этой идее сопротивляешься, поскольку полагаешь, что используемые физикой математические модели не дают цельного представления о физической реальности, не исчерпывают ее. Мне же функционализм представляется, скорее, методом, с помощью которого можно подобраться к пониманию функций мозга, нежели родом философского мировоззрения. Кроме того, поборники функционализма сталкиваются с одним существенным эпистемологическим препятствием: неясно, можно ли отождествлять с математическими алгоритмами физические свойства мозга.

А. К.: Очевидно (и физики это тоже понимают), что удовлетвориться 5-матрицей означает сделать шаг назад по отношению к теории поля. Но функционалистам, несомненно, есть что сказать, когда требуется уточнить, какие из экспериментальных результатов воспроизводимы и какие величины заслуживают дальнейшего изучения.

Ж.-П. Ш.: Именно. Однако на этом они не останавливаются. Они, например, полагают, что описания рассуждения или построения фразы по алгоритму вычисления, а также имитации этих процедур машиной Тьюринга вполне достаточно для того, чтобы понять, как функционирует мышление.

А. К.: На это у нас уже есть ответ. Нужно просто обратиться к тем трем уровням, о которых мы говорили ранее. Способность воспроизвести фразу относится к первому уровню. Механизм, позволяющий ее воспроизвести, задается заранее. Однако умение изменять стратегию в случае ошибки требует совсем другого механизма. Такой тип механизма явно относится к уровню выше первого. Полагать, что понял, как работает мозг, только потому, что разобрался с первым уровнем, значит совершать серьезную ошибку. Машина же Тьюринга ничего не решит даже на первом уровне, поскольку она не принимает в расчет проблему сложности алгоритмов [73].

Ж.-П. Ш.: Значит, функционализм мы хороним.

А. К.: Не совсем. Он может быть полезен для указания на те величины, к которым стоит присмотреться получше. Оценка теории в функциональных терминах может оказаться весьма интересной.

174 МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

Однако не следует довольствоваться одним лишь функционалист-ским подходом.

Ж.-П.Ш.: Это было бы чересчур консервативно. История на деле показывает, что для систематического прогресса познания в любой области необходимо осуществлять анализ не только на том уровне, который нас в данный момент интересует, но также и на тех уровнях, что расположены ниже, необходимо проникать внутрь «черного ящика», вскрывать его, разлагать физиологический процесс на составляющие, а затем восстанавливать его в его первоначальной целостности.

А. К.: То же верно и для теории поля.

5. Мозг человека как компьютер

Ж.-П.Ш.: Можно констатировать полное совпадение наших взглядов в этом отношении. Перейдем теперь к последнему пункту: различие между человеческим мозгом и современными «мыслящими машинами». Компьютеры, которыми мы на данный момент располагаем, очень эффективны для некоторых категорий операций. Например, они очень быстро производят вычисления: перемножают десятизначные числа за секунды, или даже доли секунды. В других же сферах компьютеры оказываются весьма и весьма ограниченными. Например, компьютер испытает огромные трудности с распознаванием цветка мака среди леса или бабочки в джунглях, тогда как человек делает это мгновенно! Также часто подчеркивается, что машины лишены «тела», способности чувствовать. Машины не способны предвосхищать события, они лишены интенциональности и не могут строить собственные программы без участия стороннего «хозяина». Их способность к самоорганизации имеет очень упрощенный характер (чтобы не сказать «отсутствует вовсе»). Я очень хотел бы знать, что думаешь по этому поводу ты, поскольку ты играешь в шахматы с машиной как с противником, который умеет играть так же хорошо, как человек, а может даже и лучше.

Современным компьютерам не хватает, на мой взгляд, двух качеств, которыми обладает человеческий мозг. Прежде всего, следует отметить, что в мозге программа и машина (по терминологии Тьюринга) с самых первых стадий развития тесно переплетены с архитектурой связей. Весьма сложно - а может быть, и невоз-

5. МОЗГ ЧЕЛОВЕКА КАК КОМПЬЮТЕР 175

можно - определить программу, независимую от связности мозговой машины. Смысловые объекты постепенно, в процессе развития, размещаются в долговременной памяти. Аппаратное обеспечение (hardware) выстраивается также постепенно и определяется как генетическим строением индивида, так и постоянным взаимодействием этого индивида с внешним миром. Но что самое главное (с точки зрения наших рассуждений) - мозг ведет себя как машина развивающаяся. Он развивается, причем в соответствии с дарвиновской моделью, одновременно на нескольких уровнях и в нескольких временных масштабах. Именно это, на мой взгляд, и отличает мозг от машин, построенных на сегодняшний день. Разумеется - помимо интенциональности, свойства, которое связано с эволюцией и о котором мало что известно, так как оно относится к более высокому уровню организации. Что, на твой взгляд, отличает человеческий мозг от машин, имеющихся у нас сегодня? И как можно придумать машину, которая приблизилась бы по своей функциональности к человеческому мозгу?

А. К.: Рассмотрим сначала машины, играющие в шахматы. Ин-тенциональность в данном случае очень проста: выиграть партию. Определить функцию оценки, показывающую насколько близка та или иная позиция в ходе игры к реализации интенции также относительно легко. А значит, можно сконструировать машину, использующую функцию оценки, определяемую этой вполне конкретной интенциональностью. В случае с мозгом, напротив, ин-тенциональность изменяется в зависимости от возникающих задач. Таким образом, мозг должен сам строить функцию оценки, адекватную данной интенциональности. Точнее говоря, он должен уметь оценивать, насколько эта функция соответствует данной интенциональности. Иными словами, мозгу приходится (не спрашивай, каким образом) строить для себя функцию оценки функций оценки!

Ж.-П.Ш.: Это, очевидно, и называется стратегическим разумом по Гранже.

А. К.: Да, но мне хотелось бы установить иерархию. С одной стороны, у нас есть функция оценки. Ее можно отождествить с поставленной целью. Задание интенциональности равносильно заданию функции оценки. Конечно, не все функции оценки хороши, поскольку некоторые из них могут соответствовать противоречивым интенциональностям, тогда как другие могуть оказаться не адекватны ни одной из них. Однако можно более или

176 МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

менее точно определить интенциональность как функцию, связанную с функцией оценки. В данной ситуации мозг должен сам уметь вырабатывать функции оценки такого типа. Следовательно, он должен быть способен создавать или, по меньшей мере, выбирать между теми, что уже существуют. И для того, чтобы делать это, мозг должен располагать некоей установленной раз и навсегда функцией оценки, которая позволит ему знать, соответствует ли создаваемая им функция оценки преследуемой им цели.

Ж.-П. Ш.: Этот механизм предполагает наличие памяти.

А. К.: Действительно, память или приобретенный опыт. Мозг может опираться на аналогии, сравнивая представленную ситуацию с известной ему по прошлому опыту.

Ж.-П. Ш.: С одной стороны, существует генетическая память. Человеческий организм - в его сегодняшнем состоянии - представляет собой результат развития многих поколений организмов, уже переживших ранее опыт такого рода. Значит, ответ на новую возникающую проблему может быть записан в генетической памяти. С другой стороны, мозг открыт внешней реальности и может обращаться к долговременной памяти, информация в которой накапливается с момента рождения.

А. К.: А вот на втором уровне возникает фундаментальная проблема. Каким может быть механизм, позволяющий мозгу отбирать функцию оценки, соответствующую той или иной его цели? Каковы критерии, обеспечивающие этот выбор? До тех пор, пока мы не поймем этот феномен, мы будем так же далеки от второго уровня, как далеки от него все существующие ныне машины.

Ж.-П. Ш.: Значит, они еще не достигли даже третьего уровня.

А. К.: Они пока находятся лишь на первом. Они позволяют лишь выполнять сложение или умножение, пусть и очень сложные, или же играть в шахматы. При этом функция оценки, равно как и интенциональность, всегда задается заранее. На сегодняшний день ни одна из машин не способна сама построить функцию оценки, адекватную предлагаемой интенциональности.

Ж.-П. Ш.: Современные компьютеры не способны на интенции.

А. К.: Нет, поскольку они не находятся в эволюционной связи с внешним миром. Несмотря на наличие памяти, у них нет другого прошлого, чем то, которое мы им навязали. Они не эволюционны по сути своей. Кроме того, феномен интенциональности предполагает наличие способности чувствовать. Мы стремимся достичь

6. МАШИНА - СТРАДАЮЩАЯ и СПОСОБНАЯ НА САМООЦЕНКУ 177

поставленной перед собой цели для того, чтобы доставить себе удовольствие - если, конечно, мы не мазохисты.

Ж.-П.Ш.: Сама по себе эта способность доставлять себе удовольствие обусловлена нашим эволюционным прошлым. Если бы она служила саморазрушению, то нас бы здесь уже не было!

А. К.: Несомненно. Но я думаю, что механизм, позволяющий определить, соответствует ли функция оценки поставленной цели, предполагает все же чувственный уровень. Он действительно необходим для того, чтобы мы могли оценивать то, что с нами происходит. Степень адаптированности функции оценки к поставленной цели может измеряться лишь удовольствием, которое доставляет нам достижение этой цели. Представим себе, например, шахматиста, который, вопреки своей способности выполнять вычисления не хуже компьютера, выбирает вдруг неподходящую функцию оценки. Естественно, он испытает большое разочарование, когда увидит, что проигрывает партию за партией. Выбор неподходящей функции оценки доставит ему одно лишь неудовольствие. Впрочем, оно проявится только в конце партии, не раньше. Неадекватная функция оценки помешает шахматисту понять в ходе игры, что его позиция плоха и что он вот-вот проиграет. Однако по результату игры он, безусловно, сообразит, что его функция оценки никуда не годится.

Ж.-П. LLL: Не будем забывать о том, что и сама внутренняя система оценки (удовольствие/неудовольствие) предопределена эволюционным прошлым вида (см. рис. 33). Эти ощущения уже предопределены в качестве реакций на сигналы внешнего и внутреннего мира.

А. К.: Современные компьютеры предполагают наличие одной лишь предопределенной интенциональности. Поэтому и остаются на первом уровне.

Ж.-П.Ш.: Но как же тогда построить машины, которые достигнут второго уровня?

6. Машина - страдающая и способная на самооценку

А. К.: Я могу только точно сформулировать проблему. Машина такого типа должна находиться в эволюционном взаимодействии с внешним миром. Она должна уметь самопроизвольно создавать функции оценки, соответствующие поставленным извне целям.

178

МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

11Cynopithecus niger", в спокойном состоянии

Он же, выражение удовольствия

Рис. 33. Выражение эмоций у обезьяны. Эмоции, ощущаемые и выражаемые человеком, имеют эволюционное прошлое. Чарльз Дарвин в своей книге «Выражение эмоций у человека и животных» подробно проанализировал внешние проявления эмоций (в частности, на лице) у человека и показал, что многие из этих эмоций можно найти и у животных - например, у обезьяны. Иллюстрация взята из французского издания этой книги (1877 год).

J

6. МАШИНА - СТРАДАЮЩАЯ и СПОСОБНАЯ НА САМООЦЕНКУ 179

Следовательно, она должна уметь самостоятельно оценивать применяемую ею стратегию и получать функцию оценки, адекватную для того, чтобы машина, располагай она достаточным объемом памяти и способностью выполнять необходимые вычисления, могла стать хорошим шахматистом.

Ж.-П.Ш.: Но реализуемо ли это? Идея сформулирована. Почему же таких машин все еще нет? Что мешает - теоретические препятствия или же практические?

А. К.: Не знаю. Думаю, что единственным механизмом, позволяющим человеку достичь второго уровня, является именно способность испытывать чувства.

Ж.-П.Ш.: Можно представить себе машину, получающую от своей работы удовольствие, причем удовольствие это измеряется некоей переменной величиной, с максимумами и прочими критическими значениями; если машина способна эту величину оптимизировать...

А. К.: Вернемся к шахматам. Предположим, что машина не располагает функцией оценки, позволяющей хорошо играть в шахматы. В ее распоряжении есть все возможные ходы, правила игры и способность к феноменально быстрому счету, а вот желания выиграть у нее нет. Как ей его внушить? На каждом ходу хороший компьютер оценивает свою позицию, отмечает ее на некоей шкале и выбирает из всех возможных ходов тот, который дает максимальное значение функции оценки. У машины, которую мы пытаемся вообразить, такой функции оценки нет. Необходимо найти систему, в рамках которой она могла бы эту функцию приобрести. Нужно устроить так, чтобы машина, оказавшись к концу игры в проигрыше или просто в плохой позиции, испытывала боль...

Ж.-П. Ш.: Если она испытывает боль, то задача, можно сказать, уже решена.

А. К.: Пока нет. Машина реагирует так лишь на конечный результат игры.

Ж.-П.Ш.: Но если ты встроишь в машину способность испытывать боль при проигрыше, то ты получишь искомый ответ.

А. К.: Нет, потому что она будет страдать лишь в конце партии.

Ж.-П.Ш.: Но, по крайней мере, элемент ответа у тебя уже есть.

А. К.: Очень маленький элемент. Поскольку оценка происходит только в конце. И все.

180 МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

Ж.-П.Ш.: В таком случае достаточно, чтобы у машины было хотя бы немного памяти для того, чтобы она «помнила», что нужно делать, чтобы достичь цели, а затем она сможет развить необходимые для этого стратегии. Иначе говоря, ей нужен опыт. Если мы добьемся того, что машина в случае поражения будет испытывать страдание, то, как мне кажется, часть проблемы будет решена.

А. К.: Если бы машина страдала всякий раз, когда она плохо играет, то выигрыш был бы у нас в руках, так как в этом случае мы легко нашли бы функцию оценки.

Ж.-П.Ш.: Думаю, это возможно после некоторого количества экспериментов.

А. К.: Ты хочешь сказать, что она постепенно выстроила бы собственную функцию оценки, соотнося отдельные уже сделанные ходы с результатом каждой партии. Мне это представляется разумным.

Ж.-П.Ш.: Самое важное во всем этом: машина в случае поражения страдает.

А. К.: Это начало. Страдание, испытанное в конце партии, дает толчок процессу оценки. Создаваемая таким образом функция оценки приписывает сыгранным партиям положительное значение в случае победы и отрицательное - в случае проигрыша. К тому же машина могла бы запоминать партии, сыгранные другими игроками, партии, где для оценки использовался лишь конечный результат. Однако очень важно понимать, что партия в шахматы представляет собой единое целое. Если партия состоит из сорока ходов каждого игрока, то машина должна начинать думать не на последнем ходу. Она должна это делать в течение всей партии. Когда мы задаемся определенной целью, мы не ждем какого-то решающего момента в наших действиях для того, чтобы оценить расстояние, отделяющее нас от этой цели. Мы все время очень внимательны. По мере продвижения мы оптимизируем наше поведение в зависимости от происходящих событий. Наша машина выглядела бы весьма глупо, если бы она ограничивалась лишь констатацией факта «я проиграла, я выиграла, я проиграла, я выиграла», не предприняв никаких попыток сделать из своего общего опыта некие частные выводы. Таким образом, рассуждение, как мне кажется, есть механизм, позволяющий собрать воедино глобальные результаты запечатленных в памяти партий и создать на их основе локальную функцию оценки. По мере совершения ходов память обращается к проигранным или выигранным в про-

6. МАШИНА - СТРАДАЮЩАЯ и СПОСОБНАЯ НА САМООЦЕНКУ 181

шлом партиям, выстраивая тем самым функция оценки. Если бы нам удалось сконструировать машину, обладающую таким механизмом, то мы могли бы менять правила игры, вводить новые игры и наблюдать, таким образом, процесс ее адаптации. Это был бы хороший критерий.

Ж.-П.Ш.: Такой машине понадобился бы генератор гипотез.

А. К.: Разумеется. Но генераторы такого типа уже существуют в современных компьютерах.

Ж.-П.Ш.: Чего же этим компьютерам в таком случае не хватает?

А. К.: Функции оценки!

Ж.-П.Ш.: С реализуемостью функции оценки следует разобраться подробнее. Это очень важно.

А. К.: Я сделаю одно вполне конкретное предположение, не очень, правда, экономичное. Однако его будет достаточно для того, чтобы показать, что решение существует. Предположим, что у компьютера в памяти хранится информация о тысяче шахматных партий, причем в качестве единственного критерия оценки каждой партии предлагается ее конечный результат. Эта примитивная функция оценки выглядит так: «в конце партии X проиграл» или «X выиграл». Выглядит, заметь, донельзя глупо по той простой причине, что не учитывает частностей. Попытаемся определить глобальную функцию оценки на множестве локальных функций оценки. Такая функция должна включать в себя оценку результата партии со счетом, который дает упомянутая локальная функция оценки в ходе партии каждому игроку. Если между конечным результатом партии и результатом локальной функции оценки существует корреляция, то такая функция хороша. В противном случае от нее следует отказаться. Поскольку наш компьютер содержит в памяти большое количество партий, эта процедура теряет свой грубый характер и позволяет оценить каждую локальную функцию оценки. Таким образом, мы определили универсальную функцию оценки, позволяющую локализовать рассуждение.

Ж.-П.Ш.: Мы уже совсем рядом с сознанием.

А. К.: Нет, не с сознанием, поскольку мы все еще находимся на втором уровне. Мы приближаемся всего лишь к рассуждению.

Ж.-П.Ш.: К сознательному рассуждению.

А. К.: Мы почти добрались бы новой модели компьютеров, способных к адаптации, если бы не существовало проблемы сложно-

182 МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

сти, которая мешает разработать эти машины. Сложность алгоритма стремится к увеличению по экспоненте.

Ж.-П. Ш.: А на третьем уровне?

А. К.: Ну а там...

Ж.-П. Ш.: Понятие функции оценки для функций оценки весьма интересно.

А. К.: Такая функция совершенно необходима.

Ж.-П.Ш.: Можно также считать «сознание» своего рода восприятием уже воспринятого.

А. К.: Что ты хочешь сказать? Я-то рассматривал только план рассуждения.

Ж.-П.Ш.: Да, но если взять рассуждение о рассуждении. Не является ли это уже осознанием?

А. К.: Нет. Для меня рассуждение - это всегда функция оценки локальных функций оценки.

Ж.-П.Ш.: И дополнительного уровня ты здесь не видишь?

А. К.: Нет. Перед множеством возможных целей необходимо обладать способностью строить собственную функцию оценки. Следовательно, существует потребность в функции оценки локальных функций оценки, использующей сравнение с опытом и конечным результатом. Это иллюстрирует очень важный принцип - принцип локальности...

Ж.-П.Ш.: Полностью с тобой согласен. Нейробиологов тоже интересует локальная активность нейронов.

А. К.: На втором уровне рассуждение локально. Верно то, что оно осуществляется посредством сознательной мысли. Но на третьем уровне механизм уже не тот.

Ж.-П.Ш.: Что ты хочешь сказать?

А. К.: На втором уровне можно адаптировать стратегию к поставленной цели. На третьем уровне истинного творчества сама цель неизвестна. Само по себе творчество заключается в отсутствии предварительно поставленной цели.

Ж.-П.Ш.: Я не совсем разделяю это мнение. Творец только выбирает среди разных возможных целей. Это уровень некоей высшей интенции.

А. К.: Часто в процессе достижении цели случается так, что происходит открытие чего-то другого. И тогда главное - признать новизну и гармонию того, с чем мы столкнулись. Речь идет в данном случае не о рассуждении, а, скорее, о создании новой цели.

6. МАШИНА - СТРАДАЮЩАЯ и СПОСОБНАЯ НА САМООЦЕНКУ 183

Ж.-П.Ш.: Случайное создание - или даже неумышленное!

А. К.: Несомненно. То, что я сказал раньше, не применимо к третьему уровню. Я предполагал, что конец четко определен. Машина чувствует определенное удовольствие при выигрыше или неудовольствие при проигрыше. И я показал как адаптировать функцию отбора к ясно определенной цели. Однако верно то, что хотя на третьем уровне мы и можем заранее задать случайную цель, усилия, прилагаемые к ее достижению, часто приводят к некоему гармоничному промежуточному результату, который изменяет цель.

Ж.-П.Ш.: Случайное играет гораздо более важную роль.

А. К.: Я в этом вовсе не убежден. Конечно, имеет место бифуркация, но третий уровень характеризуется, прежде всего, осознанием гармоничности...

Ж.-П. Ш.: Да, но нужно, чтобы хоть что-нибудь уже существовало. Стало быть, в процессе созревания или смещения в сторону, вызванного...

А. К.: С моей точки зрения, здесь вмешивается нечто иное - осознание гармоничности. А этот процесс не относится ко второму уровню.

Ж.-П.Ш.: Здесь уровень выше.

А. К.: Уровень рассуждения остался позади. Гармоничность мы воспринимаем, но механизм такого восприятия не идентичен механизму рассуждения.

Ж.-П.Ш.: Своего рода объединяющий механизм. Тот камень, которого нам не хватает, чтобы довести наши построения до совершенства. ..

А. К.: Это может быть, например, процесс, приводящий в резонанс тот или иной ансамбль систем нейронов.

Ж.-П.Ш.: В случае эстетического удовольствия речь может идти о достижении гармонии (или резонанса) во взаимодействии фронтальной коры и лимбической системы.

А. К.: Может быть...

Ж.-П.Ш.: Удовольствие играет важную роль и в озарении.

А. К.: Да. В случае механизма рассуждения удовольствие (или неудовольствие) вмешивается лишь на конечной стадии, при построении функции отбора; на третьем же уровне все происходит иначе.

Ж.-П.Ш.: Можно, однако, попытаться вообразить себе подобную машину.

184 МЫСЛЯЩИЕ МАШИНЫ

А. К.: Мне о таких попытках ничего не известно. Вернемся к нашей проблеме. Существует ли некая предопределенная гармоничность, к которой человек чувствителен, поскольку живет в этом гармоничном мире, или же человек сам создает гармоничность? Открываем мы гармоничную реальность... или же создаем гармонию реальности?

Ж.-П. Ш.: Давай вернемся, вот только сейчас ты представил ее в форме альтернативы! Либо в мире существует предопределенная гармоничность, и тогда мы живем в платоновском мире, либо мы лишь пытаемся благоприятствовать гармоническому резонансу внешнего мира с внутренним миром, который мы с таким трудом выстраиваем.

J

Вопросы этики

1. В поисках природных обоснований этики

«Коль скоро нечто находится в соответствии с нашей природой, оно по необходимости хорошо».

Спиноза, Этика, 31

ЖАН-ПЬЕР ШАНЖЁ: Развитие научных знаний в биологии, равно как и в математике, ставит перед нами все новые этические вопросы. В прессе широко обсуждается антагонизм наука-мораль. Несколько реже звучат вопросы об обосновании моральных суждений.

Прежде всего, что такое этика? Со времен Канта существует тенденция разделения философами этики и морали, и привилегированный статус в этом разделении получает этика. Мораль относится к индивидуальному поведению. Она включает в себя предписания, которые регулируют поведение индивида в определенный момент истории общества. Этика имеет более общее направление. Она рассматривается как дисциплина, в задачи которой входит выработка основ правил поведения, построение в некотором роде рациональной теории хорошего и плохого [29].

Этические проблемы затрагивают нейробиологов самым непосредственным образом. В первую очередь, в их повседневной работе. Когда речь идет об исследовании человеческого мозга, возможно далеко не все. На эксперименты налагаются строжайшие ограничения.

Эти вопросы обсуждаются в этических комитетах, в состав которых наряду с учеными входят и представители различных духовных организаций, в частности, так называемых мировых религий. По рекомендации этой «моральной магистратуры» иногда предлагаются формулировки законов, как правило, единогласно принимаемые. Очень много споров вызывают понятия, которые очень

186 ВОПРОСЫ ЭТИКИ

сложно определить в обычной юридической практике - такие, например, как понятие живого существа (является ли живым существом человеческий сперматозоид?), понятие смерти мозга (свидетельствует ли о смерти ровная электроэнцефалограмма?), понятие человеческой личности (если бы до сих пор существовал вид Homo erectus, то имел бы он те же права, что и Homo sapiens?) и т.д. Между гуманитарными и биологическими науками устанавливается новый диалог.

Все эти вопросы неизбежно влекут за собой вопрос об обосновании моральных предписаний. Идет ли здесь речь о догматическом консенсусе того или иного рода, основанном на каких-либо метафизических принципах, общих для заинтересованных религий, о своего рода «пакте» между религиозными авторитетами? Или, напротив, мы видим в таких предписаниях выражение народной мудрости, коллективного волеизъявления, соответствующего голосу большинства, и не имеющему сколько-нибудь явного отношения к метафизике? Можно ли предположить, что поиск объективности, которому сопутствуют все эти споры, возводит этику в ранг науки? С такими учителями, как Андре Львофф, Жак Мо-но, Франсуа Жакоб... я просто не могу оставаться безразличным к этим вопросам. Даже если кто-то и не согласен с идеей, что этика опирается исключительно на объективное знание, мне кажется, что сегодня для построения этики необходимо руководствоваться именно этой идеей. Иными словами, во всяком рассуждении относительно этики следует прежде всего обращаться к данным антропологии, истории религий, права, психологии познания, а также нейронаук. Необходимо действовать так, как действуют ученые - строить модели, которые можно подвергнуть проверке и при необходимости пересмотреть, опираясь в течение всего процесса на строго научные результаты. Такая база для дискуссий представляется мне гораздо более надежной, чем какой бы то ни было метафизический постулат или вера, пребывающая в постоянном конфликте со здравым смыслом или с данными самой элементарной физики.

Я бы даже согласился с Жаком Моно: этику de facto1 составляет бесконечный поиск истины, первый движитель науки. И, возможно, эта основа этики является самой уважаемой во всей человеческой истории, даже если порой поведе-

*На деле, фактически (лат.) - Прим. дерев.

1. В ПОИСКАХ ПРИРОДНЫХ ОБОСНОВАНИЙ ЭТИКИ 187

ние некоторых ученых может показаться исключением из правила. Однако многие философы подчеркивали сложность задачи выработки этических императивов в этом случае. Такое свободное рассмотрение требует углубленного исследовательского труда. Скажем больше, самой настоящей аскезы! Очень часто ситуации противоречат друг другу, оказываются задействованы многие мотивы: чрезвычайно сложно искать объективные обоснования морали и вырабатывать правила этой самой морали, основываясь на размышлениях о последних достижениях современной науки. Гораздо проще сослаться на нечто априорно трансцендентное, а не на научные результаты, которые иногда бывают весьма недолговечными. Выработка четких правил поведения увлекает нас в мир знаний и размышлений, который с каждым днем все труднее приручить. Поможет ли нам в нашем исследовании такое практическое приложение математики, как информатика с ее гигантскими объемами обрабатываемых данных? Придется ли нам рано или поздно обратиться за принятием решений в области этических суждений к компьютерам (см. [23])? Вот вопрос, который будет интересен и математикам.

Как бы то ни было, этот вопрос относится как к этике, так и к математике. И ты, и я - представители вида животных Homo sapiens sapiens. У нас есть мозг, который определяет, принимаем мы правила морали или нет. Но он также и создает их в определенном социальном окружении, в определенный момент культурной истории человечества. Любой ученый, не удовлетворенный удобной ментальной двойственностью верующего, но стремящийся оставаться последовательным, отбрасывает любую ссылку на метафизику и пытается отыскать в своих размышлениях естественные обоснования этики. В целом это не что иное, как возврат в современных условиях к идеям эпохи Просвещения (см. [27]) и Французской революции, но со значительным преимуществом, которое могут нам обеспечить достижения нейронаук, наук о познании и социальной антропологии.

Гюнтер Стент, очень уважаемый молекулярный биолог, проводит с 1978 года в Далеме конференцию, которая называется «Мораль как биологический феномен» (Morality as a biological phenomenon)', целью этой конференции является противостояние идеологическим предубеждениям зародившейся как раз тогда со-циобиологии, равно как и поиск биологических обоснований мора-

188 ВОПРОСЫ этики

ли. Своего рода доказательство от противного. Эти принципиальные разногласия по сути своей восходят - как это часто бывает - к Древней Греции, где уже в то время были выдвинуты два противоположных тезиса, подобные тем, на которых сегодня стоит вся математика, Занимаемая Платоном идеалистическая позиция была весьма проста: моральное поведение должно пребывать в гармонии с принципами, относящимися к миру Идей. Причем этот самый мир Идей - что мы с тобой уже в подробностях обсудили - содержит как математические законы вселенной, так и законы познания. В противоположность позиции Платона, Демокрит, Эпикур, а затем Лукреций рассматривали человека как животный вид: по их мнению, мудрость заключается в освобождении от всех метафизических предрассудков, ответственных за несчастья человека (см. рис. 5). Эти две противоположные точки зрения, как видишь, очень сложно примирить друг с другом.

Само собой разумеется - и думаю, ты этому не удивишься, - я займу в этом давнем споре позицию натуралиста, не позволяющего себе прибегать к какой бы то ни было метафизике. Впрочем, целостной философской системой у меня нет. Я хотел только сообщить тебе некоторые свои предварительные размышления и рискну представить их тебе в несколько черновом виде. Надеюсь, ты не будешь к ним чрезмерно строг.

Первая проблема, над которой нам следует вместе подумать: существует ли универсальность моральных правил. Если мы принимаем платоновскую точку зрения, то этическая универсальность должна существовать, как существует универсальность математическая. Следовательно, в вопросах морали ты тоже должен быть платонистом, как и в математике.

Однако как показывает антропология, разнообразие культур огромно. Между культурами имеются существенные различия в способах мышления, в социальной организации и, в силу этого, в этических суждениях (см. рис. 34). Существует понятие «культурной чуждости» - носитель одной культуры оказывается либо вовсе не в состоянии понять носителя другой культуры, либо испытывает при этом значительные трудности. Недавние конфликты между суннитами и шиитами (Иран-Ирак), протестантами и католиками (Ирландия), евреями и мусульманами (Израиль), индуи-стами и буддистами (Шри-Ланка) и т.д. свидетельствуют об этой взаимной непроницаемости культур, которую еще подогревают религии - не оправдывающие в данном случае этого названия,

1. В ПОИСКАХ ПРИРОДНЫХ ОБОСНОВАНИЙ ЭТИКИ

189

Рис. 34. Вавилонская башня. Эта картина написана в XVII веке лота-рингским художником Франсуа де Номом, по прозванию Монсу Дезиде-рио; в ней он обращается к знаменитому эпизоду о Вавилонской башне, постройку которой, согласно библейской мифологии, затеяли сыновья Ноя для того, чтобы достичь небес. Достичь цели им помешало различие языков участвующих в строительстве людей. Это полотно может служить замечательной иллюстрацией культурного релятивизма. Разнообразию культур и языков сопутствует разнообразие моральных систем, часто несовместимых друг с другом и являющихся источником бесконечных конфликтов.

190 ВОПРОСЫ ЭТИКИ

поскольку они не связывают, а, напротив, разделяют1. Моральный релятивизм [95], или, скорее, относительность морали, вполне согласуется с разнообразием языков, культурных представлений, верований или законов. Поскольку моральные предписания или нормы варьируются от сообщества к сообществу, очень сложно определить точный критерий, который в своем внешнем выражении позволил бы оценить этическое превосходство той или иной веры, того или иного поведения. Каждая культура всеми силами защищает свою мораль, которую считает самой обоснованной из всех. Каждый убежден, что именно его мораль наиболее «естественна» ! Взаимная слепота и нетерпимость... и каждый убежден, что он прав! Японцы, наши главные партнеры в науке и экономике, тысячелетиями живут в соответствии с этикой, исторические обоснования которой в корне отличны от исторических обоснований иудео-христианства, преобладающего на Западе. Почему их мораль должна быть лучше или хуже нашей? Социальная антропология ставит натуралиста в крайне сложную ситуацию, поскольку подчеркивает скорее разнообразие, нежели универсальность правил морали. Таким образом, представляется чрезвычайно затруднительным выделить, исходя только лишь из анализа правил, существовавших и существующих в многочисленных сообществах, какую-то одну «универсальную мораль».

2. Общественная жизнь и лобная доля

Ж.-П. Ш.: «Универсальным» принципом можно со всей уверенностью назвать само существование множества моральных систем и этическую рефлексию как следствие разнообразия культур. Или, как учит Кант, универсальность самой этической потребности (см. рис. 35). В нашем случае в рамках этого термина можно обобщить совокупность правил взаимодействия между индивидами, принадлежащими к одной социальной группе. Тогда этика обусловлена самим существованием такого феномена, как общественное поведение. Это будет нашим первым пунктом. Натуралист склонен связывать существование этики и моральных систем с фактом жизни в обществе, пусть даже эта связь на примере человеческого вида не всегда очевидна.

1 Слово «религия» происходит от латинского religere, что означает «связывать», «объединять». - Прим. авт.

2. ОБЩЕСТВЕННАЯ жизнь и ЛОБНАЯ доля

191

Рис. 35. Свобода и Равенство, объединенные Природой. Гравюра неизвестного художника конца XVIII века, на которой аллегорически изображены естественные обоснования двух первых положений Декларации о правах Человека - Равенство (слева с угольником в руке) и Свобода (справа, с фригийским колпаком на голове). Природа представлена в виде сидящей много грудой богини с прической в виде башни, на коленях у нее лежат рога изобилия, а юбка украшена изображениями знаков Зодиака. Ее жест символизирует единение двух аллегорических женских персонажей, пожимающих друг другу руки. (Музей Карнавале)

192 ВОПРОСЫ ЭТИКИ

В самом деле, общественные связи у некоторых видов животных или, например, насекомых по своей прочности намного превышают те, что мы наблюдаем у человека. Всем известно, что у медоносных пчел рабочие пчелы в обязательном порядке обеспечивают питание пчелы-производительницы, сами будучи при этом бесплодными. Некоторые виды ос строят коллективные жилища необычайной сложности, демонстрируя координацию и эффективность, превышающую таковые качества человека. Просо-циальному поведению у млекопитающих и человека противостоит поведение, называемое антисоциальным, - например, семейственность, территориальность или такая внутривидовая агрессия, которая вступает в конфликт с более общими интересами, связанными с выживанием вида. Однако у человека способы выражения общественных связей имеют особые свойства в силу того, что из всех ныне существующих видов животных человек обладает самыми развитыми познавательными способностями. Homo sapiens сочетает в себе социальное и рациональное и ищет пути их примирения.

В этих условиях этика, по всей вероятности, объединяется с рациональностью обязательств по отношению к другому, которые обязательны для любого члена социальной группы. Она определяет совокупность максим, регулирующих, в соответствии с требованиями разума, сотрудничество между членами сообщества. В этике отражаются, прежде всего, модальности коммуникации между членами социальной группы - причем сюда входит не только распознавание действий говорящего, но также и распознавание его намерений. Такую модель коммуникации Грайс (1957) [45], а за ним и Спербер с Уилсоном (1986) [97] называют инференци-альной. Исследования универсальных обоснований многочисленных трансформаций различных моральных систем обращают наше внимание на некоторые когнитивные способности, характерные для человеческого рода. Это, прежде всего, способности, позволяющие человеку представить себе кого-либо другого, его эмоциональные состояния, его намерения, его долговременные или краткосрочные проекты, но самое главное, представить себе этого другого посредством одних· лишь размышлений как еще одного «самого себя», как члена того же общественного вида. Среди этих когнитивных способностей - способность строить теоретические предположения не только относительно ментальных состояний другого индивида (эту способность, похоже, уже обнаружили

2. ОБЩЕСТВЕННАЯ жизнь и ЛОБНАЯ доля 193

у шимпанзе [89]), но даже и относительно теоретических предположений этого самого индивида относительно того или иного события, например, в будущем. Сюда же относится и способность представлять себе как организацию социальной группы, так и возможные пути реализации в ее рамках тех или иных индивидуальных «ментальных состояний».

Эти способности являются результатом действия «нейронных структур» на уровнях организации, близких к тем, что ты определил, как второй и третий уровни математической практики. Однако нам известно, что в большинстве этих случаев важную роль играет лобная доля. Клинические исследования со всей очевидностью показывают, что поражение лобной доли сопровождается нарушением социального поведения и даже полной потерей «морального смысла». Например, в описании случая Финеаса Гейджа, молодого рабочего, травмированного на уровне лобной доли шлагбаумом в Харлоу в 1869 году, сказано: «нарушено равновесие между интеллектуальными способностями и инстинктивными наклонностями. Пациент нервничает, проявляет неуважение в общении и часто очень грубо выражается, что прежде в его привычки не входило; с равными ему он едва вежлив, легко раздражается, если ему возражают, и не слушает советов других, если они входят в противоречие с его мыслями... ». Лурия описывает пациента, который на картине Клодта «Последняя весна» (изображающей сидящую в кресле умирающую молодую девушку) видит сцену свадьбы из-за белого платья девушки. Больной с поражением лобной доли не воспринимает эмоциональных элементов картины, не располагает их корректно в социальном контексте. Не случайно Лурия называет лобную кору «органом цивилизации».

Роль лобной (фронтальной) коры отлична от роли других областей мозга - таких, например, как височная кора. Гешвинд [39] описывает любопытный случай эпилепсии височной доли, с которым сталкивался так же и Газзанига [35]. У больного наблюдается усиление религиозных убеждений (с курьезными и неожиданными переходами из одной веры в другую), сопровождающееся постоянным побуждением к письму (гиперграфия) и вкусом к нетрадиционным сексуальными практикам. Фронтальная кора находится в постоянном взаимодействии с другими отделами коры головного мозга. Единого этического «центра» в мозге не существует, вместо этого свой вклад в когнитивные функции, способствующие выработке этических суждений, вносят самые разные

194 ВОПРОСЫ этики

параллельные и иерархические ансамбли нейронов. Такая предрасположенность нейронов к этике является в целом общей для всего человеческого вида. Она входит в состав черт, отличающих человека от других видов животных. А значит, она также подвержена генетическому детерминизму, который образует поле «человеческой природы». Именно в том, что есть универсального в этике, в том, на основании чего можно определить общие Права Человеческого Вида, и следует искать выражение генетического наследия, общего для всего человечества.

3. Просоциальное поведение ребенка и культурный отпечаток

Ж.-П. III.: Эти генетические детерминанты выражаются постепенно и последовательно в течение эмбрионального и внутриутробного развития, когда устанавливаются основные элементы архитектуры мозга и, в особенности, примат фронтальной коры. С самого рождения ребенок взаимодействует с «другими». Развиваются «просоциальные» поведенческие реакции, обеспечивающие гармоничное взаимодействие с другими лицами окружения ребенка. С трех месяцев ребенок способен обмениваться сигналами с матерью и отцом, примерно с года ребенок научается делиться, он показывает и дарит предметы разным людям с целью пообщаться с ними. В 11 месяцев он уже заботится о других. Он дает кукле пить и кормит ее воображаемой пищей. В два-три года ребенок способен вести осмысленную беседу. Очень рано он выказывает чувства дружбы и любви с характерными для этих чувств улыбками и поцелуями, он демонстрирует интерес к другому, но иногда боится чужих. Наконец, начиная с восьми лет, проявляется способность встать на место «другого», или сопереживание. Способность соучаствовать в эмоциях возникает очень рано, она лежит в основе представления о другом как о самом себе, о чем я говорил выше. Представления о другом не просто как об индивиде, но как об индивиде чувствующем.

Сопереживание как поведение, целью которого является облегчить дискомфорт другого, проявляется в возрасте между полутора и тремя годами. Затем осознаются понятия послушания и сознательной ответственности. В возрасте 9-12 месяцев ребенок следует указаниям матери, но в 17 месяцев он уже указыва-

3. ПРОСОЦИАЛЬНОЕ ПОВЕДЕНИЕ РЕБЕНКА и КУЛЬТУРНЫЙ ОТПЕЧАТОК 195

ет себе сам. Маленький ребенок постепенно становится способен к поведенческим реакциям оказания помощи и сотрудничества. Он участвует с другими в общем деле с общими целями. Про-социальное поведение развивается постепенно и предполагает - весьма вероятно - наличие значительного числа врожденных поведенческих реакций.

Впрочем, взаимодействие ребенка с физическим и социальным окружением после рождения также оставляет следы, которые впоследствии обозначат индивидуальность взрослого в той же, если не в большей, степени, нежели какая бы то ни было генетическая предрасположенность. Хьюбел и Визель [58] показали, что если кошку или обезьяну держать с рождения в клетке с вертикальными прутьями, где светлые прутья чередуются с темными (или постоянно держать один глаз закрытым (К. Блейкмор)), то совершенно определенно изменяется функциональная специфичность нейронов зрительной коры. Подобные результаты, по всей вероятности, имеют смысл и для других областей мозга, в частности, для фронтальной коры [40]. Спонтанная нейронная активность эмбриона может играть значительную роль в эпигенезе нервной системы. Развитие познавательных способностей и эмоциональных состояний индивида, возможно, также обусловливается эпигенетически посредством отбора. Возможно, под влиянием аналогичных условий закрепляются параллельно усвоению родного языка и верования вместе с моральными правилами. Мозг ребенка «впитывает» моральные правила так же, как и язык, свойственный культурному и внутрисемейному окружению, в котором он воспитывается. Окружение авторитарно (или даже тоталитарно) навязывает ему особую культурную принадлежность, которой он будет отмечен на протяжении десятков лет и от которой ему впоследствии будет очень трудно освободиться - возможно, и вовсе не удастся. Разумеется, нейрокогнитивные основы закрепления верований остаются пока по большей части неизвестными, однако они составляют увлекательный предмет исследования.

Таким образом, основная задача заключается в уточнении свойственных всем этим способностям закономерностей, обусловленных генетическим наследием человека и определяющих (формируя таким образом «порождающую грамматику» этики) основные аспекты просоциального поведения. Следующий важный этап - отделить эти закономерности от правил, свойственных той или иной культуре и вносящих свой вклад в ее непо-

196 ВОПРОСЫ ЭТИКИ

вторимость. Впрочем, осуществить такое разделение весьма сложно вследствие очень глубокого взаимопроникновения упомянутых компонентов в течение последовательных этапов развития человека. Как бы то ни было, зона изменчивости связей, свободная от власти генов благодаря особенностям развития и стабилизации синаптических соединений, позволяет каждому отдельному окружению в тот или иной момент его истории устанавливать собственную особую моральную систему.

4. Функции морали

Ж.-П. III.: Факторы, определяющие установление моральной системы в сообществе животных, породили различные противоречивые теории. Весьма спорные тезисы некоторых социобиологов (таких, например, как Э.О.Уилсон) основываются на исследованиях, проведенных на насекомых (осах или пчелах), социальное поведение которых диктуется крайне четким генетическим детерминизмом. Генетик Гамильтон (1964) теоретически показал, что в популяции может распространяться и привносить в нее «альтруистический» тип поведения ген, определяющий суицидальное поведение субъекта, - например, в случае, когда самоубийство индивида спасает от голода пяток братьев и сестер или десяток внучатых племянников. Отсюда идея, что функции морали состоят не только в том, чтобы обеспечить выживание социального вида, но и в том, чтобы способствовать распространению генов, определяющих социальное поведение - в частности, просоциаль-ное поведение ребенка. Однако теоретическое развитие этих идей почему-то приводит к прямому распространению их с насекомых на человека. У того же Э.О.Уилсона можно, например, прочесть, что «у мозга нет иной причины для существования, нежели обеспечение выживания и распространения генов, обеспечивших его формирование», а «правила бракосочетания суть стратегии передачи генов» [103]. При обосновании этих тезисов часто упоминают о запрете на брак между различными религиозными группами или об обете безбрачия, налагаемом на католических священников, а также о моральных доктринах, которые, выступая против контрацепции или прерывания беременности, позволяют иметь больше детей... и, стало быть, шире распространять гены тех, кто этими доктринами руководствуется! Не исключено, что механиз-

4. ФУНКЦИИ МОРАЛИ 197

мы такого типа оказали свое влияние на ход эволюции насекомых, поведение которых задано столь жестко. Но даже и в этом случае никаких доказательств представлено не было. Не исключено, что нечто подобное имело место во время становления человека. И это ставит перед популяционными генетиками довольно серьезную проблему [9]. Поразительное увеличение сложности мозга от австралопитека до Homo sapiens произошло всего лишь за несколько миллионов лет, или далее быстрее, посредством генетических механизмов, которые мы до сих пор абсолютно не понимаем.

Лично я всегда очень критично относился к высказываниям об упрощенной связи между генами и общественным поведением, нисколько не считающимся с эпигенезом и совершенно упускающим из вида тот факт, что главную особенность человеческой этики составляют постоянные попытки примирить общественное поведение и разум. У насекомых же разум так и не развился. С другой стороны, можно привести примеры моральных предписаний или ритуалов, дающих прямо противоположный эффект, нежели те попытки, о которых я только что говорил. Одним из наиболее показательных случаев является практика каннибализма, вследствие которой в Новой Гвинее широко распространяется куру - болезнь, вызываемая так называемым «медленным вирусом» и приводящая к очень тяжелым поражениям мозга у взрослого человека. В более общем виде, существует много примеров культур, где моральные правила можно рассматривать как генетически нейтральные, что, впрочем, есть прямое следствие огромного разнообразия верований и систем моральных правил. В современных обществах существует лишь весьма непрямое (а порой и вовсе нулевое) соответствие между присущими культуре моральными правилами и дарвиновской способностью передавать гены, эти правила определяющие. Наиболее очевидная функция морали носит «эпигенетический» характер.

Даже «нейтральная» в генетическом плане и произвольная в своих предписаниях функция морали состоит на социальном уровне в том, чтобы регулировать взаимодействие между индивидами и в силу этого способствовать выживанию вида. Однако это регулирование применимо, прежде всего, к выживанию более узкого культурного сообщества, к которому данный индивид принадлежит. Наделенная более универсальными этическими свойствами моральная система облегчит инференциальную коммуникацию между индивидами отдельно взятой культурной группы. Та-

198 ВОПРОСЫ этики

кая мораль позволит сэкономить время при реализации интенций в поведении. Устранив ряд промежуточных процессов рассуждения, составляющий систему прав и обязанностей, она могла бы предложить человеку «конденсированную рациональность», которая уменьшит «груз его мысли» и снабдит его полностью готовыми реакциями на любые возможные поведенческие стимулы.