Часть 1.

Ильенков Э.В.

Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении.1956.

Оглавление.

Глава 1.МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ И ДИАЛЕКТИИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ "КОНКРЕТНОГО".

1. Определение "конкретного" у Маркса и его особенности.

2. Термин "конкретное" и его историческая судьба (Метафизический

способ мышления и эмпиризм)

3. Термин "конкретное" и его историческая судьба (рационализм).

4. Муки рождения диалектики. Кант.

5. Проблема конкретного в идеалистической диалектике Гегеля.

6. Слово и абстракция, как форма сознания.

7. Механизм сознания и абстракция

8. Чувственность и сознание

9. Чувственность, абстракция и общественный труд

1О. "Рассудок" и "разум"

Глава 2. АБСТРАКЦИИ МЫШЛЕНИЯ - ПОНЯТИЯ.

1. О специфической точке зренния логики на познание.

2. Об отношении предсталения к понятию.

3. История понятия "человек" и уроки этой истории.

4. Конкретное и диалектика общего-единичного.

5. Конкретное единство как единство противоположностей.

6. Абстракция и анализ.

Глава 3. СОВПАДЕНИЕ АБСТРАКТНОГО И КОНКРЕТНОГО - ЗАКОН МЫШЛЕНИЯ.

1. Абстрактное как непосредственное выражение конкретности.

2. Диалектическое и эклектико-эмпирическое понимание

"всесторонности рассмотрения".

3. Спиралевидный характер конкретности в действительности

и в ее теоретическом отражении.

4. Относительная самостоятельность как объективный прообраз

"абстрактного".

5. Конкретная абстракция (понятие) и практика.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ВОСХОЖДЕНИЕ ОТ АБСТРАКТНОГО К КОНКРЕТНОМУ КАК ЛОГИЧЕСКАЯ ФОРМА,

СООТВЕТСТВУЮЩАЯ ДИАЛЕКТИКЕ.

Глава 4. "КОНКРЕТНОЕ" И ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ.

1. Гегелевское понимание конкретного как продукта развития.

2. Взгляд Маркса на процесс научного развития.

3. Материалистическое обоснование способа восхождения от абс-

трактного к конкретному у Маркса.

4. "Индукция" Адама Смита и "дедукция" Давида Рикардо.

Точка зрения Локка и точка зрения Спинозы в политической экономии

5. "Дедукция" и проблема историзма.

Глава 5. ЛОГИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ И КОНКРЕТНЫЙ ИСТОРИЗМ.

1. О различении исторического и логического способа исследования.

2. Логическое развитие или выражение конкретного историзма

в исследовании.

3. Абстрактный и конкретный историзм.

Глава 6. СПОСОБ ВОСХОЖДЕНИЯ ОТ АБСТРАКТНОГО К КОНКРЕТНОМУ

В "КАПИТАЛЕ" К.МАРКСА.

1. Конкретная полнота абстракции и анализа, как условие

теоретического синтеза.

2. Противоречие как факт научного развития.

3. Противоречия трудовой теории стоимости и их диалектическое

разрешение у Маркса.

4. Конкретное как противоречие в его развитии.

Э.В.ИЛЬЕНКОВ

ДИАЛЕКТИКА АБСТРАКТНОГО И КОНКРЕТНОГО

В НАУЧНО-ТЕОРЕТИЧЕСКОМ МЫШЛЕНИИ

Москва, 1956

ВВЕДЕНИЕ.

Общеизвестно, что мышление, как особая форма отражения объектив-

ной реальности в голове человека, осуществляется в форме и с помощью

абстракций и что абстрагирование (процесс образования абстракции)

представляет собой простейшую "клеточку" логической деятельности, все-

общий элемент мышления. Это настолько очевидное обстоятельство, что в

"абстрактности" часто и видят специфический признак мышления, такую

его черту, благодаря которой оно и представляет собой высшую (по срав-

нению с ощущением, созерцанием и представлением) форму познания.

Но с другой стороны столь же общеизвестно, что философия диалек-

тического материализма усматривает главное достоинство истинного поз-

нания в конкретности. "Абстрактной истины нет, - не раз повторял Ле-

нин, - истина всегда конкретна". Иными словами, если мышление абс-

трактно, то оно не выражает истины.

Таким образом, логика как наука сразу же сталкивается с пробле-

мой, носящей по существу диалектический характер, - с наличием прямо

противоположных определений в сущности мышления. Соответственно диа-

лектическим должно быть и решение проблемы. На первый взгляд решение

несложно: могут сказать, что мышление "абстрактно" по форме, но "конк-

ретно" по содержанию. Но этот ответ, ответ в манере метафизического

метода разрешения противоречий в определениях вещи, не устраняет проб-

лемы, а только придает ей другую форму выражения.

С точки зрения диалектики "абстрактное" и "конкретное" следует

рассматривать как взаимно предполагающие противоположности, каждая из

которых может быть понята только через свое "другое". В этом смысле

категории абстрактного и конкретного ничем не отличаются от категорий

- 2 -

формы и содержания, свободы и необходимости, сущности и явления и т.д.

Иными словами, даже в том случае, если мышление "конкретно" по содер-

жанию и абстрактно по форме, - это противоречие обязательно выразится

и в самой "форме" мышления.

Пытаться же рассматривать эти категории одну без другой, одну без

внутреннего отношения к другой, - значит стать на путь, который приве-

дет к недиалектическому пониманию и того и другого. Такой подход к

проблеме мышления, метафизически разделяющий "форму" мышления и его

"содержание", как раз и характерен для старой, недиалектической логи-

ки. Для нее мышление "абстрактно" и только, "содержание" же - всегда

"конкретно". В итоге и "форма" (абстракция), и "содержание" (конкрет-

ное) представляются этой логикой без противоречия - без внутреннего

противоречия, ибо внешнее противоречие (противоречие "в разных отноше-

ниях") такая логика с легкостью признает.

В логике диалектико-материалистической категории абстрактного и

конкретного рассматриваются по-иному - как внутренние противоположнос-

ти, в единстве которых и осуществляется мышление как со стороны "фор-

мы", так и со стороны "содержания". Внутренние противоречия "содержа-

ния" неизбежно выражаются в виде внутренних противоречий "формы мышле-

ния" - то есть абстракции. Иными словами, вопрос об отношении абс-

трактного и конкретного в познании превращается в важнейший вопрос ло-

гики, теории познания.

При постановке и решении вопроса следует, очевидно, прежде всего

принять во внимание известное ленинское указание относительно путей

разработки логических проблем: "если Маркс не оставил "Логики" (с

большой буквы), то он оставил ЛОГИКУ "Капитала", и это "следовало бы

сугубо использовать по данному вопросу".

"Капитал" Маркса по сей день остается непревзойденным образцом

сознательного применения диалектики (как логики и теории познания) к

исследованию конкретных фактов реальной действительноси. В известном

смысле "Капитал" представляет собой не вчерашний, а сегодняшний и даже

завтрашний день науки, - не со стороны конкретно-экономического содер-

жания, а со стороны примененного в нем метода, логики мышления. Поэто-

му мы и считаем себя вправе рассматривать проблемы логики преимущест-

венно на материале "Капитала" и прилегающих к нему работ, привлекая

материалы из других наук лишь как вспомогательные.

Прибавим к этому, что если Логики как систематически развернутой

науки о процессе мышления Маркс и не оставил, то он оставил целый ряд

- 3 -

ценнейших соображений, положений и фрагментов, касающихся специальных

проблем этой науки. Особенно поучительны с этой точки зрения идеи,

развитые им в знаменитом фрагменте, который известен под названием

"Введения" к работе "К критике политической экономии". Эти идеи и

должны, естественно, стать для нас отправными.

Дополненные тем, что сделал Ленин, эти идеи достаточно четко

очерчивают основные контуры диалектико-материалистического решения

проблемы абстрактного и конкретного.

Наша задача состоит прежде всего в том, чтобы, выявив принципи-

альное решение вопроса, изложенное Марксом во "Введении", затем прос-

ледить на материале "Капитала" способы конкретной реализации логичес-

ких принципов, вытекающих из этого понимания.

Постановка Марксом проблемы соотношения абстрактного и конкретно-

го была осуществлена в свете другой, более общей теоретико-познава-

тельной проблемы, - в свете вопроса о том, что такое наука и как ее

развивать. Ясно, что только в этом свете и могли и могут быть правиль-

но поставлены "чисто логические" проблемы.

Логика как наука вообще добивалась реальных результатов лишь в

той мере, в какой она ставила свои специальные вопросы, исходя из ре-

альных потребностей конкретного научного познания, науки своего време-

ни.

Проблема отношения абстрактного к конкретному непосредственно и

вставала перед Марксом как проблема форм и средств, целей и путей на-

учного исследования фактов действительности. Она давала прежде всего

ответы на запросы, которые выдвигали перед Логикой потребности реаль-

ного познания.

И - что не менее важно - решение проблемы Маркс достигает в ходе

глубокой конструктивной критики предшествующих ему представлений о ло-

гическом процессе, - притом действительно высших достижений челове-

чества в этой области. Мы имеем в виду гегелевскую Логику, - единс-

твенную систему Логики, которая до Маркса и Энгельса систематически и

последовательно (хотя и с идеалистических позиций) прослеживала диа-

лектику мышления.

На такое - критически-революционное отношение к Логике Гегеля с

позиции тех реальных трудностей, которые возникают в реальном познании

и требуют своего рационально-материалистического разрешения - и указы-

вал Ленин как на столбовую дорогу развития Логики марксизма. Это -

путь не случайный, и не устаревший до сих пор. И поныне он, по-видимо-

- 4 -

му, остается самым коротким и плодотворным путем развития Логики.

Проблема абстрактного и конкретного и ныне остается логической

проблемой, разрешение которой настоятельно требуется не только и не

столько интересами логики как таковой, сколько потребностями, вызрева-

ющими внутри конкретного научного познания. Конкретнее мы постараемся

показать это ниже, в ходе самого разбора проблемы.

Этими вводными замечаниями мы пока и ограничимся.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАТЕГОРИИ АБСТРАКТНОГО И КОНКРЕТНОГО

КАК КАТЕГОРИИ ДИАЛЕКТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ

ГЛАВА 1. МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ И ДИАЛЕКТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ

"КОНКРЕТНОГО"

1. Определение "конкретного" у Маркса

и его особенности

Как известно, Маркс определяет "конкретное" как "единство много-

образного". С точки зрения старой, чисто формальной логики, это опре-

деление может показаться парадоксальным: ведь сведение чувственно-дан-

ного многообразия к "единству", в нем обнаруживающемуся, представляет-

ся на первый взгляд (а старая логика из этого "первого" взгляда и ис-

ходит) задачей выработки не "конкретного", а как раз наоборот - абс-

трактного знания о вещах. С точки зрения этой логики осознавать

"единство" в чувственновоспринимаемом многообразии явлений - значит

отвлечь от них то общее, то абстрактно одинаковое, которым они все без

исключения обладают. Это - абстрактное единство, зафиксированное в

абстрактно общем понятии, в "высшем роде", в "обобщении" - с точки

зрения старой логики и есть то единственное "единство", о котором име-

ет смысл говорить в логике.

И действительно, если понимать задачу мышления как задачу сведе-

ния чувственно-данного многообразия к простому абстрактному выражению,

как задачу отыскания абстрактного "единства" в различных явлениях то

определение Маркса обязательно покажется неоправданным, непринятым в

Логике выражением.

Однако следует учесть, что Логика Маркса опирается на совершенно

иные представления о мышлении, о его цели и задачах, нежели те, на ко-

- 5 -

торые опиралась старая традиционная логика. Это отражается не только в

сути понимания логических проблем, но и в терминологии, с помощью ко-

торой эта новая суть выражается.

Если Маркс определяет конкретное как единство многообразного, то

здесь предполагается диалектическое понимание категорий "единого" и

"многого". И это понимание вовсе не остается чем-то внешним и безраз-

личным по отношению к категориям специально-логическим, но заставляет

и эти последние рассматривать под новым углом зрения.

Определение "конкретного", данное Марксом, означает, если нес-

колько развернуть его афористически-краткую формулу, буквально следую-

щее:

Конкретное, конкретность - это прежде всего синоним объективной

взаимосвязи всех необходимых сторон реального предмета, данного чело-

веку в созерцаии и представлении, их внутренне необходимой взаимообус-

ловленности. Под "единством" тем самым понимается сложная совокупность

различных форм существования предмета, неповторимое сочетание которых

характерно только для данного, и не для какого-нибудь иного предмета.

Такое понимание "единства" - как нетрудно понять - не только не

тождественно тому пониманию, из которого исходила старая логика, но и

прямо ему противоположно.

Часто в качестве синонима "конкретности" Маркс употребляет и дру-

гой термин, не удержавшийся впоследствии в терминологии материалисти-

ческой диалектики, - "тотальность". Этот последний им используется в

тех случаях, когда приходится охарактеризовать предмет как связаное,

качественно-определенное целое, как "органическую систему" взаимодейс-

твующих явлений, - в противоположность метафизическому представлению о

нем как о механическом агрегате неизменных составных частей, связанных

между собою лишь внешним, более или менее случайным образом.

Самое важное в этом определении заключается в том, что "конкрет-

ность" оказывается прежде всего чисто объективной характеристикой объ-

ективной реальности, предмета познания, абсолютно независимого от тех

эволюций, которые имеют место в субъекте теоретического познания.

Предмет сам по себе, "в себе", конкретен независимо от того, поз-

нается ли он мышлением или воспринимается органами чувств. "Конкрет-

ность" предмета не создается в процессе его восприятия в сознание, -

ни "чувственной" ступенью познания, ни "рационально-логической". Важ-

ность этого положения мы увидим ниже.

Естественно, что единственной логической формой, в которой чело-

- 6 -

век может осознать объективную конкретность, оказывается не абстракт-

ное "единство", не абстракция, выражающая лишь "общее" в явлениях, а

только "единство многоразличных определений" - то есть система абс-

тракций, сложная совокупность абстракций. Система абстракций и оказы-

вается единственно возможной формой существования истины в сознании

человека. Сознание должно быть столь же сложным, сколь сложен предмет.

Этим Маркс материалистически обосновывает то действительное поло-

жение, что наука возможна только в форме системы категорий. Каждая из

этих входящих в ее состав категорий, - каждое из "многообразных опре-

делений" - есть по своему объективному содержанию также отражение

предмета - но только одностороннее его отражение.

Поэтому "абстракция", "абстрактное" - в противоположность "конк-

ретному" - это прежде всего категория, обозначающая одностороннее зна-

ние. При этом, естественно, безразлично - в какой субъективно-психоло-

гической форме это знание осуществляется, - в речи или в форме живого

образа воображения, в сухой научной формуле или в виде "наглядного"

представления, - с точки зрения логики сие совершенно безразлично, ибо

логика (в отличие от психологии) устанавливает свои различения с точки

зрения объективного содержания знания, а не с точки зрения той субъек-

тивно-психологической формы, в которой это знание выражено. И хотя,

как мы это покажем, субъективная форма знания не остается чем-то внеш-

ним и безразличным к выражаемому в ней содержанию знания, хотя конк-

ретное по содержанию знание и образует соответствующую себе форму, -

тем не менее нет ничего ошибочнее различать "абстрактное" и "конкрет-

ное" знание с точки зрения субъективно-псхологической формы его выра-

жения.

Только анализ знания по его содержанию может показать - имеем ли

мы дело с "абстрактным" или с "конкретным" знанием. И здесь субъектив-

но-психологический угол зрения на вещи должен быть строго отставлен в

сторону.

Это - важнейший пункт взглядов Маркса на природу всех категорий

Логики, в том числе и категорий абстрактного и конкретного. Малейшая

путаница, малейшая нечеткость в его понимании неизбежно повела бы к

смазыванию принципиальных различий между диалектической логикой марк-

сизма-ленинизма и логикой старой, недиалектической.

Чтобы в этом убедиться, необходимо совершить экскурс в историю

философии, в историю категорий абстрактного и конкретного как катего-

рий философии. От нее мы опять вернемся к анализу взглядов Маркса, как

- 7 -

к тому результату, к которому с железной необходимостью приводит исто-

рия философии.

2. Термин "конкретное" и его историческая судьба

(Метафизический способ мышления и эмпиризм)

Традиция, дожившая до наших дней в ходячем словоупотреблении, за-

частую связывает "конкретность" с непосредственно-чувственным способом

осознания вещей и явлений окружающего мира, с чувственной полнотой и

наглядностью представлений о них. В этом смысле термин "конкретное"

употребляется и в наши дни сплошь и рядом. Для этого имеются известные

основания, и было бы пустым педантством возражать против такого слово-

употребления. Беда не в этом. Беда начинается тогда, когда это словоу-

потребление намеренно или нечаянно переносят в философию - здесь оно

сразу приводит к неточности и к путанице.

Употребляя термин "конкретное" как синоним чувственной нагляднос-

ти знания о предмете, изображения предмета, редко отдают себе отчет в

том, что это словоупотребление теснейшим образом (и исторически и по

существу) связано с давно отжившими свой век (а ныне ставшими реакци-

онными) системами философских взглядов на вещи и на процесс их позна-

ния.

Редко отдают себе полный отчет в том, что такое словоупотребление

предполагает, в качестве молчаливо и бессознательно принимаемых пред-

посылок, целую систему гносеологических представлений.

Классическую, то есть систематически продуманную во всех следс-

твиях форму, это понимание "конкретного" обрело в философии 17-18 вв.,

отразившей решительный и широкий поворот к опытному исследованию при-

роды, поворот, совершавшийся в острой борьбе со схоластическими тради-

циями средневековой науки.

На первых порах философия, отражавшая в обобщенной форме настрое-

ния и практику современного ей естествознания и разрабатывавшая соот-

ветствующую теорию научного познания, неизбежно должна была, выражая

свои идеи, пользоваться языком, созданным схоластикой. Все без исклю-

чения термины, которыми пользуются представители философии 17-18 вв. ,

ведут свое происхождение от той самой схоластики, которую она оспари-

вает. С помощью тех же самых терминов выражаются полярно противополож-

ные взгляды.

И - как это ни удивительно - понимание "конкретного" как чувс-

- 8 -

твенно воспринимаемой полноты явлений, окружающих человека, ведет свое

происхождение вовсе не от материализма, а от средневековой схоластики.

Термин "конкретное" в его первоначальном латинском значении озна-

чает попросту нечто сложное, составленное, сращенное, смешанное. Сде-

лавшись термином философским, войдя в обиход философского языка, он,

естественно, приобрел (уже на закате античного мира) и довольно опре-

деленное теоретическое содержание, зависящее каждый раз от той системы

взглядов, которую с его помощью стали выражать. Характерное для хрис-

тианской схоластики презрение к чувственно-данному миру отразилось на

судьбе термина таким образом, что им стали обозначать "смертные",

"тленные", - составленные, а потому и обреченные на рассыпание единич-

ные вещи, имевшие в глазах схоластической философии весьма ничтожную

ценность.

"Конкретному" - то есть чувственно воспринимаемому миру единичных

вещей, миру смертному, тленному и презренному, схоластика противопос-

тавила мир нетленных бессмертных умопостигаемых "вечных" сущностей,

царство рафинированного умозрения. Отсюда как раз и происходит то ан-

тикварное почтение к "абстрактному", над которым впоследствии так едко

издевался Гегель.

Молодая, полная сил наука, начавшая вместе с материалистической

философией разрушать устои средневекового мировоззрения и пользовавша-

яся на первых порах терминологией врага, придала и терминам "абстракт-

ное" и "конкретное" свой, прямо противоположный по своему теоретичес-

кому содержанию смысл.

"Конкретным" она - как и схоластика, называла по-прежнему те же

единичные вещи и явления. То есть смысл термина остался один и тот же,

- но содержание понятия оказалось прямо противоположным.

Многообразный, чувственно-воспринимаемый человеком мир единичных

вещей и явлений стал теперь в глазах человека той единственно достой-

ной уважения и изучения реальностью, по сравнению с которой мир теоре-

тических формул оказывался лишь бледной тенью, обедненным выражением,

слабым схематическим подобием, очень несовершенным, сухим и тощим -

"абстрактным"...

Да он и в самом деле был в то время именно таким. Наука делала

лишь первые шаги, и накопленный ею багаж был несравнимо мал по сравне-

нию с тем, что предстояло ей сделать. Безбрежный океан природных явле-

ний и воодушевлял философию своим величием, и одновременно оказывался

подавляющим масштабом для добытых знаний.

- 9 -

"Конкретное" все теснее связывалось и в представлении людей, и в

философской терминологии с образом бесконечного разнообразия явлений

окружающего мира, того мира, который человек видит, слышит, осязает,

обоняет, воспринимает всеми чувствами, данными ему опять той же приро-

дой.

Но специальный анализ хода и результатов познания очень скоро об-

наружил, что дело выглядит далеко не так просто, как это может пока-

заться на первый взгляд. Все более обострявшаяся борьба материализма и

идеализма, эмпиризма и рационализма вскрыла целые комплексы, узлы и

гнезда проблем, связанных с процессом отражения окружающего мира, мира

"конкретных" вещей в сознании человека, вынужденного сводить итоги

своих познавательных усилий в "абстрактные" теоретические формулы.

И чем обширнее становилась область, уже завоеванная знанием, ду-

ховно усвоенная человеком, тем более возрастала роль уже накопленного

знания для дальнейшего продвижения вперед, тем острее и острее стано-

вилась потребность уяснить взаимоотношение между миром вещей и миром

идей, взаимоотношение, с каждым днем все усложнявшееся, с каждым новым

успехом знания становившееся все непонятнее.

Все более и более четко определявшаяся тенденция эмпиризма в фи-

лософии, хотя и не совпадающая до конца с материализмом, но очень тес-

но с ним связанная, стала обнаруживать свою крайнюю недостаточность.

Все исторически неизбежные ограниченности эмпиризма как гносеологичес-

кой установки, как принципиальной позиции в философии отразились, ес-

тественно, и на толковании проблемы отношения абстрактного и конкрет-

ного.

Согласно последовательно и систематически проведенному через все

понимание эмпиризма человек посредством своим органов чувств восприни-

мает вещи именно такими, каковы они "на самом деле".

Но уже сама реальная практика науки - не говоря уже о гносеологи-

ческих возражениях, основывавшихся на тщательном анализе познаватель-

ных способностей человека, - свидетельствовала о другом.

Материализм - если он хотел быть теорией, соответствовавшей ре-

альной практике познания, - не мог не быть механистическим материализ-

мом. А это означало в итоге, что значение объективного качества явле-

ний окружающего мира он вынужден был признавать только за протяжен-

ностью, только за пространственно-временными характеристиками чувс-

твенно воспринимаемых вещей и явлений.

***

- 10 -

(ПК! здесь Эвушка приписывает материализму лишнее - он действите-

ельно признавал только ТЕЛА, то есть только то, что характеризуется

ПРОСТРАНСТВЕННОЙ ПРОТЯЖЕННОСТЬЮ. А эта абстракцтя ТЕЛА и требовала от-

каза от понятия ВРЕМЕНИ. Это так и не было "осознано" им до конца)

***

Объективная реальность в представлении и Декарта, и Гоббса - это

реальность геометрическая. Все, что не может быть сведено к геометри-

ческим отношениям, последовательно мыслящий механистический материа-

лист вынужден истолковывать как продукт деятельности органов чувств,

не имеющий ничего общего с самими вещами, - то есть как чисто субъек-

тивную иллюзию.

Между миром вещей и миром научного знания тем самым разглядели

промежуточное звено - чувственность - которая, если и не абсолютно ис-

кажает вещи, то во всяком случае показывает их не совсем такими, како-

вы они есть "на самом деле". Чувственно-данный образ вещи - чувствен-

но-конкретный ее образ - предстал с этой точки зрения как весьма и

весьма сильно субъективно окрашенная копия с бесцветного геометричес-

кого оригинала. Задача мышления стала в связи с этим определяться уже

по-иному - для того чтобы добыть чисто объективное знание, нужно смыть

с чувственно-данного образа вещи все лишнее, привнесенные органами

чувств краски.

Обеднение чувственно-данного образа вещи, абстрактное извлечение

из него только геометрической формы уже оказывалось не уходом, не от-

летом от истинной действительности, а наоборот, первым приближением к

ней.

Вся конкретная полнота вещи оказалась лишь субъективной иллюзией,

а мир вещей стал абстрактно-геометрическим.

Абстрактное знание, заключенное в сухих математических формулах и

законах, опять начинает расцениваться - хотя и с прямо противоположных

позиций - как более истинное, нежели "конкретное", непосредственно

воспринимаемая органами чувств картина. Любая единичная вещь начинает

пониматься как более или менее случайное сочетание одних и тех же во

всех случаях элементов, частичек, атомов.

"Конкретное" опять утратило всякую цену в глазах науки и филосо-

фии, отражавшей успехи научного познания. Иными словами, философия эм-

пиризма (поскольку она не отказывалась от материалистического принци-

па) неизбежно, волей-неволей, пришла к выводу, прямо противоположному

ее исходному убеждению.

- 11 -

Последовательный эмпиризм исходит из того, что вне человека с его

органами чувств и с его мышлением находятся конкретные вещи и явления,

а "абстрактное" есть продукт человеческой головы, нечто, находящееся

только в мышлении.

Но ведь подлинный смысл его позиции оказывался в итоге как раз

обратным: вне человека существуют только абстрактно-геометрические

частицы, сочетающиеся по абстрактно-математическим законам, а "конк-

ретное" имеет место лишь в субъекте, лишь в его органах чувств, лишь в

его сознании...

Путь науки и рисуется с этой точки зрения как путь, ведущий от

конкретного (как неистинного, как субъективного) - к абстрактному.

Мышление смывает, стирает с "конкретного" образа вещи все лишнее, все

привнесенные чувственностью краски и тем самым добывает истинное зна-

ние, соответствующее объекту.

В связи с этим находится и представление об анализе, об индукции

как об основной форме деятельности разума. От частного - к общему -

так идет, с точки зрения эмпирика, познание явлений. Акт выработки по-

нятия начинает рассматриваться крайне односторонне - как акт отвлече-

ния "общего" от множества единичных случаев, как отыскание общего пра-

вила, которому подчиняются разнообразные явления.

И совсем не случаен тот факт, что эмпиризм и сенсуализм в теории

познания всегда обнаруживают более или менее явственную тенденцию к

номинализму. Любое понятие (кроме математических) по существу прирав-

нивается к общему термину, выражающему или сходство или чувственно

воспринимаемое отношение между вещами. Критерием истинности понятия

тем самым оказывается его прямое соответствие чувственно воспринимае-

мому образу вещи.

И - поскольку эмпирик остается на позициях материализма, и, сле-

довательно, полагает, что истинное знание о природе выражается только

на языке чисел, - он все остальные понятия истолковывает только как

общие термины, служащие человеку для упорядочения "опыта", для удобс-

тва запоминания, для общения с другим человеком и т.д. и т.п.

Понятие - как структурная единица, как "клеточка" мышления тем

самым и приравнивается к выражению чувственно воспринимаемого сходства

между единичными вещами в слове, в речи, в языке, - а исследование

процесса образования понятия, как правило, сводится к анализу процесса

образования абстрактных имен. В этом смысле очень характерны исследо-

вания Локка, родоначальника гносеологии односторонего эмпиризма.

- 12 -

При этом неизбежно все логические категории растворяются в психо-

логических и даже в грамматических. Для Гельвеция, характернейшего

представителя материалистического сенсуализма, "метод абстракции" пря-

мо определяется как способ, как способность "запоминания наибольшего

количества вещей"; тот же Гельвеций видит в неправильном употреблении

имен одну из самых фундаментальных причин заблуждения.

Нельзя не упомянуть, что идеалистический вариант локковского эм-

пиризма, классическую форму которому придал Беркли, превращает все без

исключения категории и понятия в "слова", за которыми нелепо искать

какого-либо реального смысла. То же самое делает и Юм в своих атаках

на такие категории, как причинность, необходимость и пр. Все они прев-

ращаются лишь в обозначения "общего" в идеалистически трактуемом "опы-

те". Так что субъективный идеализм Беркли и скептицизм Юма - это за-

конное дитя эмпиризма, - его слабости, систематизированные и принявшие

самостоятельный образ.

Чрезвычайно характерно, что ни один из представителей эмпиризма и

сенсуализма 17-18 вв. не внес ничего сколько-нибудь существенного в

разработку собственно логических проблем - в исследование закономер-

ностей рациональной, логической обработки чувственных, эмпирических

данных. Поскольку материалист-метафизик касается этой сферы, все его

старания, как правило, ограничиваются лишь тем или иным (чаще всего

психологическим) обоснованием справедливости, применимости или негод-

ности старинных логических форм, вскрытых еще трудами Аристотеля.

Это и неудивительно. С точки зрения номиналистической трактовки

проблемы понятия и невозможно всерьез поставить вопрос о специфических

законах и формах логического процесса, процесса логической обработки

опытных данных, потому что его точка зрения не дает даже возможности

четко отличить логический процесс от простого пересказывания эмпири-

ческих данных в речи, в формах языка, в словах и терминах.

Ограниченность изложенной позиции выявилась уже простым сравнени-

ем ее с тем, что и как делало в процессе научного познания современное

ей естествознание, реальное мышление, направленное на обработку чувс-

твенных эмпирических данных. Уже сам Локк приходит к вполне справедли-

вому выводу, что целый ряд важнейших понятий не может быть оправдан

путем показа их соответствия тому общему, которое можно усмотреть в

чувственно созерцаемых вещах, не помжет быть показан как отражение

чувственно воспринимаемого сходства множества единичных вещей. Обосно-

вать категорию "субстанции" с точки зрения материалистического сенсуа-

- 13 -

лизма и эмпиризма ему уже никак не удается.

Но дело, конечно, заключалось не только в категории "субстанции",

а в том, что логические представления, развитые школой Локка, соот-

ветствовали лишь психологической поверхности реального логического

процесса. Вряд ли удалось бы Локку философски обосновать и оправдать

правоту Коперника против Птоломея. Последний со своей системой гораздо

ближе соответствовал тому, что человек ежедневно и еженощно созерцает

в виде "общего в опыте". Принципиально невозможно оправдать хотя бы

один из законов Ньютона тем, что он правильно отражает общее в чувс-

твенно созерцаемых фактах. Эмпирия свидетельствует как раз об обрат-

ном.

Все дело заключалось в том, что позиция метафизического материа-

лизма не позволяла разглядеть подлинной реальности логического процес-

са как реальности общественно-исторической. Отдельный мыслящий и обоб-

щающий чувственные факты индивид неведомо для него включен в сложней-

ший процесс развития знания, обладающего законами, которые как раз и

составляют Логику человеческой мыслительной способности. Но эта под-

линная реальность логического процесса остается вне сферы внимания ма-

териалиста-метафизика.

Поэтому операция отвлечения общего, сходного, одинакового в чувс-

твенно-созерцаемых фактах на самом деле совершается в русле сложнейше-

го процесса, процесса общественно-исторического развития научного зна-

ния. Но в глубины этого процесса ни один материалист-сенсуалист не

заглядывал. Оставалась для него неведомой и действительная основа раз-

вития познания - процесс чувственно-практического овладения обществен-

ным человеком объективной реальности...

3. Термин "конкретное" и его историческая судьба

(рационализм)

Естественно, что слабости сенсуалистической гносеологии уже в

17-18 вв. подвергались резкой и сокрушительной критике представителей

рационализма.

Рационалисты всегда справедливо подчеркивали тот факт, что мышле-

ние человека, как высшая познавательная способность, никоим образом не

сводится к простой абстракции от эмпирических данных, к простому выра-

жению чувственно-созерцаемого общего в сознании, выраженному и закреп-

ленному для удобства запоминания в словах, терминах и предложениях.

- 14 -

Наиболее умные противники метафизического материализма в гносео-

логии (например, Лейбниц), соглашаясь с тем, что мышлению свойственно

воспарять от чувственно-данного многообразия единичных вещей к его

абстрактному, обесцвеченному, обобщенному выражению, - показывали

вместе с тем, что эта черта еще ровно ничего не объясняет в тайне мыш-

ления, в тайне способности логически рассуждать, логически обрабаты-

вать данные чувственного опыта.

"Выводы, делаемые животными, в точности такие же, как выводы чис-

тых эмпириков, уверяющих, будто то, что произошло несколько раз, прои-

зойден снова в случае, представляющем сходные, - как им кажется, -

обстоятельства, хотя они и не могут судить, имеются ли налицо те же

самые условия. Благодаря этому люди так легко ловят животных, а эмпи-

рики так легко впадают в ошибки" [1].

[1] Лейбниц. Новые опыты, с.48.

Борьба философских направлений и школ нового времени все четче

выявляла то обстоятельство, что понятие - как основная элементарная

форма мышления - не может быть определено как зафиксированное в слове,

термине, названии - отражение чувственно воспринимаемого сходства,

тождества единичных вещей, и что способность оперировать понятиями

предполагает более глубокое представление о природе понятия.

Решение вопроса об отношении абстрактного и конкретного, развитое

на основе метафизического понимания отношения мышления к действитель-

ности, неизбежно отражало в себе соответственно недиалектическое

представление об отношении общего и единичного. Более того, эти проб-

лемы по существу сливались в одну. Под "конкретным" более или менее

безотчетно по-прежнему - как и во времена схоластики - понималось

именно единичное, индивидуальное, чувственно воспринимаемая вещь, яв-

ление, событие, факт.

Категории же общего и абстрактного при этом естественно станови-

лись синонимами.

"Конкретное" и "абстрактное" тем самым метафизически распределя-

лись между двумя различными мирами. Чувственно воспринимаемые единич-

ные вещи, явления, факты составляют согласно этому представлению мир

"конкретного", а идеальный мир, мир мышления, оказывается сотканным из

"абстракций". Категория "конкретного" кажется уже совершенно неприме-

нимой к знанию, заключенному в мышлении. "Конкретным" объявляется лишь

такое знание, лишь такое "понятие", для которого можно отыскать непос-

редственный аналог в чувственной достоверности. Поэтому путь осмысле-

- 15 -

ния чувственно-данных фактов, процесс логической обработки чувствен-

но-данной реальности, и определяется с этой точки зрения как движение

от конкретного к абстрактному. Абстратно общее в итоге предстает как

цель деятельности мышления, направленного на отыскание истины, а логи-

ка как общая теория мышления неизбежно сводится к совокупности фор-

мальных правил оперирования с абстрактными терминами, и приобретает

тот вид, который Кант с известным основанием посчитал окончательным и

не подлежащим дальнейшему усовершенствованию.

Рационалистическая критика позиций эмпиризма и номинализма в ло-

гике всегда отправлялась от того действительного факта, что процесс

осмысливания чувственных данных никак не сводится к простому сокращен-

ному повторению того общего, что можно подметить в фактах, открытых

эмпирическому созерцанию. Против этого восставала сама практика науч-

ного познания.

Позиция последовательного эмпиризма не давала никакой возможности

объяснить и обосновать хотя бы тот исходный тезис, на основе которого

строилось все здание тогдашней науки, - тезис о том, что лишь матема-

тически выражаемые формы бытия вещей суть единственно объективные их

формы. Этого положения методы эмпиризма доказать, конечно, были не в

состоянии. Абсолютно необъяснимой оказалась и способность человека

критически относиться к показаниям органов чувств, к данным созерца-

ния. Если мышление понимается лишь как пассивный сколок с чувственных

данных, как их сокращенное и обобщенное выражение, то эта способность

и в самом деле оказывается таинственной и необъяснимой.

Такие категории, как "субстанция", "атрибут", "причина" и т.п.,

принципиально не могли быть объяснены в качестве простых отвлечений от

чувственно созерцаемых фактов, в качестве простых эмпирических абс-

тракций, в качестве "наиболее общих" понятий.

Отсюда и вытекало стремление рационалистов отыскать принципиально

иной источник образования понятий разума, нежели созерцание фактов,

абстрактно-общих черт этих фактов.

И поскольку рационалисты, - как и их противники из лагеря эмпи-

ризма, - не видели той действительной основы, на которой реально воз-

никло и развилось мышление, его категории и законы, принципы логичес-

кой деятельности, - общественной практики, - постольку рационального

решения проблемы не смог нащупать и рационализм. Основные категории и

принципы логической деятельности, действительно несводимые к выражению

общего в чувственно-данных фактах, приписывались в системах рациона-

- 16 -

листической философии изначальной, вечной и несотворимой природе разу-

ма. Лучшего решения не смог, как известно, найти даже такой убежденный

материалист с сильнейшим стремлением к диалектике, как Бенедикт Спино-

за.

Эмпиризм и рационализм с разных сторон подходили к одной и той же

трудности, взаимная критика и борьба между ними все четче выявляла эту

трудность, все настоятельнее побуждая философскую мысль к поискам,-

пока, наконец, не стало ясно, что основной преградой, препятствующей

открытию тайны мышления, является метафизический способ мышления.

Решающий поворот к правильной постановке вопроса поэтому и совер-

шился через критику тех общих методологических устоев, которые и раци-

онализм и эмпиризм одинаково и безотчетно принимали не задумываясь, -

через выяснение того обстоятельства, что самое поле сражения между ни-

ми узко и ограничено.

Узловой пункт развития философии, пункт, в котором началась са-

мокритика метафизического мышления, самокритика, подготовившая почву

для возникновения нового, более высокого способа мышления - диалекти-

ки, - обозначает имя Канта.

4. Муки рождения диалектики. Кант.

Всемирно-исторической заслугой немецкой классической философии,

ее непреходящим рациональным зерном является именно детальная и осно-

вательная критика ограниченностей метафизического метода мышления. В

ней впервые, - правда, сквозь мистифицирующую призму идеализма, фило-

софия разглядела связь явлений познания с активно-практической дея-

тельностью общественного человека. Величайшей заслугой родоначальника

немецкой классической философии - Канта - было его стремление и умение

подытожить основные принципиальные разногласия предшествующего фило-

софского развития, придать им антиномическую остроту выражения, проа-

нализировать и выявить молчаливо и безотчетно принимаемые метафизичес-

ким мышлением предпосылки. Правда, на сами эти предпосылки Кант не по-

кушается: более того, он увековечивает их как прирожденные свойства

разума. Но - выставив их перед сознанием в обнаженном виде, Кант - хо-

тел он того или не хотел - объективно поставил вопрос об их преодоле-

нии.

Принципы рационализма и эмпиризма, непримиримо противостоявшие

ранее друг другу в виде борющихся систем, благодаря Канту превратились

- 17 -

в антиномии внутри одной, внутри его системы. Резкий метафизический

разрыв теоретического и практического разума, опытных и априорных суж-

дений, анализа и синтеза, общего и единичного, целого и части - весь

комплекс противоречий, к которым неизбежно приходит метафизическое

мышление, Кант выставил перед философией как решающую проблему.

Философия Канта и сыграла в истории философии свою роль прежде

всего как трезвая и беспощадная исповедь метафизического метода мышле-

ния перед самим собой, перед своими собственными фундаментальными

принципами, до тех пор принимавшимися безотчетно и некритически. Для

правильной постановки вопроса об отношении абстрактного и конкретного

кантовская критика подготавливала почву прежде всего своим анализом

антиномий, заключенных в категории общего и индивидуального, части и

целого, простого и сложного и других категориях, непосредственно свя-

занных с проблемой абстрактного и конкретного, а также своим разделе-

нием суждений на опытные и априорные, на аналитические и синтетичес-

кие.

Ядро проблемы способности мыслить Кант, как известно, усмотрел в

тайне априорных синтетических суждений, суждений, содержащих в себе

нечто большее, чем просто выражение "общего" в созерцаемых явлениях, а

именно - гарантию всеобщности и необходимости. Тем самым Кант отставил

в сторону - как не представляющий ничего трудного и загадочного - воп-

рос о способности активно подмечать общее в эмпирических фактах и фик-

сировать его в форме абстрактного термина. Этим Кант высказывает лишь

ту простую истину, что придать чувственно-данному явлению абстрактное

выражение - еще не значит познать его. Тут пока нет еще ничего нового

по сравнению с аргументами Лейбница против эмпирической теории поня-

тия, образец которых мы приводили выше.

Канта интересует другое: на какие основания опирается мышление,

когда оно на основании ограниченного (конечного) круга чувственно-дан-

ных фактов делает обобщение, претендующее на всеобщее и необходимое

значение, "бесконечное" обобщение? То есть: если согласиться с гносео-

логией Локка-Гельвеция, согласно которой понятие вырабатывается в ка-

честве абстракции от единичных случаев, данных созерцанию, то встает

следующий вопрос - где гарантия на тот счет, что с любым обобщением не

может вдруг случиться такой неприятности, какая произошла с суждением

"все лебеди белы"? Где гарантия всеобщности и необходимости суждения

"все тела природы протяженны"? Итак, даже в том случае, если обобщение

может быть истолковано как абстракция от образов созерцания, как общее

- 18 -

в этих образах, то главная теоретико-познавательная проблема еще впе-

реди. Она заключается в анализе оснований, согласно которым можно от-

делить чисто случайное "общее" от такого общего, которое представляет

интерес для науки, от общего, необходимо принадлежащего вещам, данным

в созерцании. Но на этот счет созерцание, как таковое, не может дать

ответа. Всегда остается возможность, что в тысяче первом случае свойс-

тво, постоянно наблюдавшееся ранее, вдруг окажется отсутствующим...

Еще острее проблема выступает при анализе таких обобщений, кото-

рые уже невозможно оправдать как непосредственное выражение общего

между вещами и явлениями, данными в созерцаии, обобщений, в которых

содержится знание, прямо противоречащее общему в образах созерцания.

Положение физики Галилея-Ньютона, согласно которому тело, к кото-

рому приложена постоянная сила, движется с ускорением, в эмпирическом

опыте, в фактах, открытых эмпирическому созерцанию, не оправдывается.

Общему в опыте гораздо больше соответствует Аристотелевское мне-

ние о постоянстве скорости такого тела.

Закон Ньютона оказывается истинным лишь при отвлечении от ряда

условий, которых "на самом деле", эмпирически, отключить нельзя.

***

(ПК! Как можно совместить В ОДНО ЦЕЛОЕ как утверждение Ньютона,

так и утверждение Аристотеля? На это вопрос НЕТ ОТВЕТА у современной

теоретической физики. Обнажим до предела СУЩЕСТВО ДЕЛО:

Если на тело ДЕЙСТВУЕТ СИЛА, то

- оно двигается с ПОСТОЯННОЙ СКОРОСТЬЮ;

- оно двигается с ПОСТОЯННЫМ УСКОРЕНИЕМ?

Где Вы, физики-теоретики?)

***

Кант вплотную подходит к выводу, что подлинная задача логического

анализа теоретических обобщений, подлинная задача Логики как науки,

заключается в выявлении категориальных оснований, как высших оснований

теоретического обобщения, теоретической абстракции, - чем и подготовил

почву для гегелевской логики. Но категории Логики - такие категории,

как сущность, явление, общее, индивидуальное, целое, часть и т.д., - в

максимальной мере обнаруживают трудность, совершенно непреодолимую для

метафизического мышления: они уже никак не могут быть объяснены и оп-

равданы как простое выражение "общего" в чувственно-созерцаемых явле-

ниях. В этом убедился уже Локк в своих попытках проанализировать кате-

горию "субстанции".

- 19 -

Подлинным основанием этих категорий - что показали впервые Маркс

и Энгельс - является не созерцание, а чувственно-практическая деятель-

ность общественного человека, целесообразная деятельность, активно из-

меняющая внешний мир. И критика Канта, расшатавшая "точку зрения со-

зерцания", поставила вопрос о связи теоретической деятельности субъек-

та с деятельностью целенаправленного изменения чувственно-данного мира

явлений. И в этом свете совершенно по-новому предстала перед философи-

ей проблема познания в целом и проблема связи абстрактного и конкрет-

ного, в частности.

5. Проблема конкретного в идеалистической диалектике Гегеля

Гегель, завершивший дело Канта, Фихте и Шеллинга, самой логикой

вещей был подведен к необходимости диалектически поставить вопрос о

соотношении теоретической абстракции с чувственно-данной реальностью.

Сама чувственно-данная человеку реальность впервые была осознана им с

исторической точки зрения, как продукт истории, как продукт деятель-

ности самого человека. Но этот анализ сразу же вскрыл дополнительные

трудности, решение которым сам Гегель дал по существу идеалистическое.

Проанализируем его позицию. Рассматривая абстрагирующую деятель-

ность субъекта, Гегель сразу же отмечает ее зависимость от активного,

от практического отношения человека к миру вещей, событий, явлений,

фактов. В этом отношении чрезвычайно показательна его малоизвестная у

нас работа "Wer denkt abstrakt?" ("Кто мыслит абстрактно?"). Написан-

ная в стиле газетного фельетона и явно имитирующая способ изложения

философских вопросов французскими материалистами, эта статья остроумно

и популярно излагает фундаментальные идеи гегелевской "Феноменологии

духа".

Гегель прежде всего снисходительно вышучивает то антиквартное

почтение к "абстрактному", которое основывается на представлении о на-

учном мышлении как о некоей таинственной области, вход в которую дос-

тупен лишь посвященным и недоступен "обыкновенному человеку, живущему

в мире "конкретных вещей".

"Мыслить? Абстрактно? - Спасайся кто может!" - пародирует Гегель

реакцию читателя, воспитанного в духе таких взглядов, на приглашение

поразмыслить над проблемой абстрактного и конкретного.

На ряде забавных притч-анекдотов Гегель иллюстрирует свою мысль:

нет ничего легче, чем мыслить абстрактно. Абстрактно мыслит каждый, на

- 20 -

каждом шагу, и тем абстрактнее, чем менее образованно, развито его ду-

ховное Я, - и, наоборот, вся трудность заключается в том, чтобы мыс-

лить конкретно.

"Ведут на казнь убийцу, - рассказывает Гегель. - Для обычной пуб-

лики он - убийца и только. Дамы, может статься, отметят, что убийца -

сильный и красивый мужчина. Публика найдет это замечание отвратитель-

ным - как, убийца красив? как можно мыслить столь превратно, назвать

убийцу красивым? сами, должно быть, не лучше! - Это проявление нравс-

твенной испорченности, царящей в высших кругах, - прибавит, может

быть, священник, привыкший заглядывать в глубину вещей и сердец. -

Знаток людей, напротив, рассмотрит ход событий, сформировавший этого

преступника, откроет в истории его жизни, в его воспитании, влияние

дурных отношений между отцом и матерью, обнаружит, что когда-то этот

человек за более легкий проступок был наказан с чрезмерной суровостью,

ожесточившей его против гражданского порядка, его первое противодейс-

твие последнему, превратившее его в отщепенца и в итоге сделавшее путь

преступления единственно возможным для него способом самосохранения.

Публика, - доведись ей услышать все это, - воскликнет: он хочет оправ-

дать убийцу!

Вспоминается же мне, как в дни моей молодости некий бургомистр

жаловался на сочинителей, которые дошли-де до того, что пытаются пот-

рясать основы христианства и правопорядка; один из них даже защищает

самоубийство. Ужасно, неслыханно ужасно! - Из дальнейших расспросов

выяснилось, что он имеет в виду страдания молодого Вертера..."

"Это и называется мыслить абстрактно, - резюмирует Гегель, - не

видеть в убийце ничего сверх того абстрактного, что он убийца, и га-

сить в этом простом качестве все остальные качества человеческого су-

щества".

"Совсем иное - сентиментальное, изысканное высшее общество Лейп-

цига. Оно осыпало цветами и увивало венками колесо и привязанного к

нему преступника. Это - опять-таки абстракция, хотя и противоположная.

Христиане любят выкладывать крест розами, или, вернее, розы крестом, -

сочетать розы и крест. Крест есть очень давно превращенная в святыню

виселица, колесо. Теперь он утратил одностороннее значение орудия бес-

честящей казни, и совмещает в одном образе высшее страдание и глубо-

чайшее унижение с радостнейшим блаженством и божественной честью.

Крест же лейпцигцев, увитый фиалками и чайными розами, есть примирен-

чество в духе Коцебу, способ неопрятного лобызания сентиментальности с

- 21 -

дрянью..."

"Эй, старая, ты торгуешь тухлыми яйцами, - сказала покупательница

торговке. - Что? - возразила та. - Мои яйца тухлые? Сама ты тухлая! Ты

мне смеешь говорить такое про мой товар? Ты? У которой папашу вши зае-

ли, мамаша с французами шашни водила, а бабка померла в богадельне!

Ишь, целую простыню на свой платок извела! Известно, небось, откуда у

тебя все эти шляпки да тряпки! Не будь офицеров, такие, как ты, не ще-

голяли бы в нарядах. Порядочные-то женщины больше за домом смотрят, а

таким, как ты, самое место в каталажке! Заштопай лучше дырки на чул-

ках! - Короче говоря, торговка ни единого зернышка в ней не заметит.

Она мыслит абстрактно, и подытоживает все, начиная со шляпки покупа-

тельницы и кончая платками и простынями, вкупе с папашей и прочей род-

ней - исключительно в свете того преступления, что та посмела назвать

ее яйца тухлыми. В ее глазах все окрашивается в цвет этих тухлых яиц,

тогда как те офицеры, о которых упоминает торговка (если они, конечно,

имеют сюда какое-нибудь отношение - что весьма сомнительно), наверное,

предпочли бы заметить совсем иные вещи..."

"У австрийцев положено бить солдата и солдат поэтому - каналья.

Ибо тот, кто обладает лишь пассивным правом быть битым, и есть ка-

налья. Рядовой в глазах офицера и имеет значение абстрактной отвлечен-

ности некоторого долженствующего быть битым субъекта; с которым госпо-

дин в униформе и с темляком вынужден возиться, хотя это занятие хуже

горькой редьки..."

В этом рассуждении Гегеля и в подборе иллюстраций к нему можно

обнаружить все характерные черты его концепции, - диалектики, основы-

вающейся на объективно-идеалистическом понимании вопроса об отношении

мышления к чувственно-данной реальности, - концепции, развернутой в

"Феноменологии духа". Нетрудно заметить, что Гегель, в отличие от сво-

их предшественников, прекрасно видит и все время подчеркивает ту

связь, которая существует между простейшей абстрагирующей деятель-

ностью и практически-целенаправленным отношением человека к миру окру-

жающих его вещей и явлений. При этом абстрагирующий субъект у Гегеля -

уже не отвлеченный гносеологический робинзон, а человек, совершающий

свою духовную деятельность внутри определенной системы отношений с

другими людьми, как и в самом акте познания, в акте духовной обработки

чувственно-данных фактов, действующий как член общества.

Этот принципиально новый угол зрения на явления познания сразу

открывал для философии горизонты и перспективы, неведомые предшествен-

- 22 -

никам Гегеля, в том числе ближайшим - Канту, Фихте и Шеллингу. Плодот-

ворнейшим образом сказался этот новый подход и на постановке проблемы

отношения абстрактного к конкретному.

Гегель с самого начала (в теоретически-систематической форме в

"Феноменологии духа", а в популярной в приведенных выше рассуждениях)

подходит к исследованию мышления как к исследованию особой формы ду-

ховной деятельности общественно-исторического субъекта, старается пос-

тигнуть его как исторически-развившуюся общественную реальность. Логи-

ка предстает с этой точки зрения как наука о формах и законах развития

специфически человеческой способности мыслить. С этим тесно связано то

обстоятельство, что мышление перестает казаться таинственно-эзотери-

ческим занятием избранных, творческой силой гения, - каким его предс-

тавил Шеллинг, открыв тем самым традицию иррационализма в новейшей фи-

лософии.

Наука, научное мышление в системе Гегеля выступает как высшая

ступень развития "обыденного" мышления, и не случайно Гегель ищет клю-

чи к важнейшим логическим проблемам в анализе обычнейших умственных

операций, производимых всяким и каждым ежедневно и ежечасно. Он неда-

ром очерчивает общие контуры своего понимания вопроса об отношении

абстрактного к конкретному на материале мышления уличного зеваки, ры-

ночной торговки, старухи из богадельни, армейского офицера и тому по-

добных персонажей. С анализа подобной же стадии развития способности

логически мыслить начинается и "Феноменология духа".

Гегель (как мы уже отметили) резко подчеркивает то обстоятельст-

во, что характер абстрагирующей деятельности человека всегда находится

в зависимости от общества, от целой системы развитых обществом усло-

вий, внутри и посредством которых она, абстрагирующая деятельность,

совершается. Именно общество, - а не отвлеченный инивид, не абстракт-

ное гносеологическое "Я", - вырабатывает и те формы, в которые отлива-

ется абстрагирующая деятельность индивида, и цель, в свете которой

происходит абстрагирование общих образов; именно общество в целом

представляет перед индивидом тот чувственно-данный материал, который

абстрагирующая деятельность обрабатывает; именно общественное развитие

ставит индивида в определенное отношение к чувственно данному материа-

лу; короче говоря, и абстрагирующий субъект и обрабатываемый им чувс-

твенный материал предстают с этой точки зрения в качестве продуктов

развития совокупного общественно-исторического субъекта, абсолютного

субъекта-субстанции, - как в итоге называет его Гегель.

- 23 -

Формы становления этого абсолютного субъекта и есть, по Гегелю,

предмет Логики как философской теории.

Уже та простейшая форма, в которую отливается неизбежно абстраги-

рующая деятельность индивида - слова языка, речь, - ставит для произ-

вола индивидуального субъекта строгие границы, не зависящие от его

произвола. При переводе чувственно-данной конкретности в формы речи, в

словесное бытие, индивид определен со стороны общества. Однозначность

взаимопонимания здесь выступает как субъективный критерий правильности

абстрагирования.

Но на акт абстрагирования сильнейшее - и даже доминирующее - вли-

яние оказывают высшие этажи духовного строя - моральные, правовые, ре-

лигиозные и тому подобные общественные нормы, вплоть до логических.

Последние чаще всего не осознаются абстрагирующим индивидом, а коман-

дуют им как бы исподтишка, за его спиной, а субъектом некритически

принимаются за самоочевидные формы самого чувственно-предлежащего ма-

териала. Общественная природа и реальность абстрагирующей деятельности

- вот что было вскрыто Гегелем в идеалистической форме представления

об "абсолютном субъекте-субстанции" всякого знания.

Фрагмент, пространно процитированный нами выше, раскрывает еще

одну важнейшую и характернейшую черту гегелевского подхода к проблеме

абстрактного и конкретного. Это - идеалистически абсолютизированное

понимание того факта, что чувственно-предлежащий человеку мир вещей и

явлений есть не вечная, не исторически данная самой природой реаль-

ность, пассивно отражаемая столь же неисторически толкуемой чувствен-

ностью, а прежде всего - продукт чувственной деятельности самого же

человека. При этом сама чувственно-практическая деятельность понимает-

ся Гегелем по существу идеалистически, как деятельность, опредмечиваю-

щая моральные, правовые, религиозные, художественные нормы, своеко-

рыстные интересы или логически добытые истины.

В примерах, фигурирующих в фельетоне "Кто мыслит абстрактно?",

персонажи мыслят и говорят о таких чувственно-данных предметах, явле-

ниях или событиях, которые очень легко истолковать как "отчужденные

образы сознания". Отрубленная голова правонарушителя, крест христиан,

темляк австрийского офицера и т.д. и т.п. - все это суть действительно

продукты сознательной деятельности общественного человека, "опредме-

тившей" в них определенные правовые, моральные, религиозные или нравс-

твенные нормы.

То есть - подлинным основанием абстракций, производимых персона-

- 24 -

жами анекдотов, оказываются именно общественно принятые нормы, тради-

ционно принимаемые индивидуальным сознанием как нечто само по себе ра-

зумное и разумеющееся. И это потому, что они прежде всего овеществлены

в самом чувственно-данном предмете. Любой чувственно-данный предмет в

гегелевской феноменологии сознания истолковывается как продукт дея-

тельности другого человека, или, точнее, как продукт деятельности всей

совокупности других людей. Предметная чувственно-данная реальность ут-

рачивает тем самым свое самостоятельное значение и предстает в итоге

только как предметное бытие человека для человека, как сознательно или

бессознательно овеществленная цель человека.

В этой концепции - как и вообще у Гегеля - гениальное прозрение

органически переплетено с ложно-идеалистической подосновой. И этой по-

досновой является прежде всего общее понимание деятельности человека,

как деятельности, с самого начала руководящейся чисто духовными моти-

вами. Об этом мы подробнее будем говорить ниже. Пока постараемся как

можно тщательнее выявить рациональное зерно его постановки вопроса.

Поскольку предмет понимается как предметное бытие человека для

человека, как выраженная в вещи духовная индивидуальность другого че-

ловека, постольку и бытие человека для человека истолковывается как

предметное бытие. Дух сообщается духу только через вещи, через чувс-

твенное бытие. Непосредственное общение индивидуальных духов - грубые

представления о магнетизме, спиритизм и т.п. - Гегель, если и не от-

вергает с порога, то во всяком случае не придает им серьезного значе-

ния для теоретического понимания вопроса.

Но далее как раз и начинается специфический идеализм гегелевской

"Феноменологии духа". Первой и исторически и логически формой "опред-

мечивания" человека, превращение духовного "Я" в предметное, чувствен-

но воспринимаемое бытие для другого человека, а тем самым и для себя

самого - первый акт превращения человека в человека - Гегель усматри-

вает в пробуждении способности давать имена, названия.

***

(ПК! Способность давать имена - возникновение человеческой РЕЧИ -

порождается ПОТРЕБНОСТЬЮ в совершенствовании орудий! Вот где место

открытия О.М.Юня!)

***

Пробуждение этой способности в его концепции предшествует любой

другой форме превращения идеального бытия субъекта в чувственно-пред-

метное бытие, воспринимаемое другим человеком.

- 25 -

Чувственно-практическая же деятельность, изменяющая формы, данные

природой, - общественным труд в марксовом понимании этого понятия, - в

системе Гегеля выступает как следствие, как производное от способности

давать чувственно-данным образам имена. Реальная картина тем самым и

перевертывается. Дух оказывается способным конструировать царство абс-

трактных имен до того и независимо от того, что человек чувствен-

но-практически овладевает независимым от него и вне его находящимся

предметным миром, занимается общественным трудом.

Сам чувственно-материальный труд предстает как реализация духов-

ных стремлений субъекта, - вместо того, чтобы быть основой и источни-

ком этих стремлений, каковой он является на самом деле, и что вскрыл

впервые лишь Маркс в своей критике гегелевской "Феноменологии духа".

Итак, язык, речь, способность давать вещам имена и сообщать дру-

гому Я свои чувственные впечатления, в системе философии духа у Гегеля

предшествует любой другой форме деятельности общественного человека.

Эта идеалистическая исходная точка дедукции человеческих способностей

тесно связана с идеализмом всей гегелевской системы.

Способность абстрагировать "общее" у чувственно-созерцаемых вещах

и фиксировать его в форме общепонятного наименования оказывается пер-

вой формой бытия духа как духа. Беспрестанная повторяемость какого-то

образа в поле чувственности и у Гегеля оказывается первоначально

единственной основой становления духа, первоначально выступающего как

"царство имен" [1]. [1] См.: Гегель. "Реальная философия", с.

Почему неоднократное повторение одинаковых чувственных впечатле-

ний вызывает в человеческом интеллекте процесс образования царства

имен, общих образов, зафиксированных соответствующими словами, - этого

Гегель сколько-нибудь рационально объяснить не в состоянии. В этом

пункте его решение носит по существу чисто словесный характер: пото-

му-де, что такова природа духа, как "высшей потенции" мироздания...

Критика гегелевской феноменологии сознания, приведенная Марксом

на заре становления диалектико-материалистической философии, неизменно

направляется на этот решающий пункт его системы - на извращенное идеа-

листическое понимание вопроса об отношении всех форм духовной деятель-

ности человека - к деятельности чувственно-практической, к процессу

реального производства материальной жизни общества.

***

(ПК! Я упоминаю Юня потому, что он дал сразу определение ВСЕОБЩЕ-

ГО ТРУДА, являющегося ТВОРЧЕСКИМ. Труд у Маркса, особенно тот, что

- 26 -

создает стоимость, АБСТРАКТНЫЙ. Это и порождает ряд трудностей.)

***

Совершающееся в процессе общественного труда изменение предметных

форм, реальное (а не идеальное) чувственно-практическое очеловечивание

природы выступает как действительная основа и источник всех без исклю-

чения человеческих способностей, в том числе и способности логически

мыслить. Именно в процессе материального труда, руководящегося самыми

"грубыми" материальными потребностями, и возникает, согласно Марк-

су-Энгельсу, элементарная форма теоретической деятельности - способ-

ность сосредоточивать внимание на повторяющихся явлениях, важных с

точки зрения человека, отличать их от всех других и фиксировать эти

повторяющиеся явления в виде устойчивых и общепонятных наименований.

***

(ПК! Первые слова человеческой речи - это звуковые сигналы, ука-

зывающие на такие СВОЙСТВА ОРУДИЙ, которые ПОДЛЕЖАТ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ,

- что является другим выражением для их "общественной значимости")

***

Этим и был совершен решающий шаг на пути конструктивного преодо-

ления гегелевской концепции возникновения и развития духа со всеми его

способностями.

Маркс и Энгельс уже в своих ранних произведениях тщательно проа-

нализировали проблему возникновения сознания ("духа"), и противопос-

тавление их понимания, сложившегося уже к 1845 году, - гегелевской

концепции дает возможность довольно четко очертить материалистический

вариант диалектики возникновения и развития сознания - той проблемати-

ки, которая рассматривалась Гегелем в "Феноменологии" и в "Философии

духа".

6. Слово и абстракция, как форма сознания.

"Феноменология духа", как известно, начинается с анализа "непос-

редственного знания", "чувственной достоверности". Гегель тщательно

показывает диалектическое противоречие простейшего акта познания,

простого перевода образа созерцания в словесное выражение, в словесное

бытие, в высказывание. Слово, речь, язык, высказывание - это действи-

тельно первая общественная форма, в которую отливается индивидуальное

восприятие, первая общественная форма духовного усвоения мира челове-

ком.

- 27 -