Часть 15.

Все отмеченные нами особенности внутренней речи едва ли могут оставить сомнение в правильности основного, наперед выдвинутого нами тезиса о том, что внутренняя речь представляет собой совершенно особую, самостоятельную, автономную и самобытную функцию речи. Перед нами действительно речь, которая целиком и полностью отличается от внешней речи. Мы поэтому вправе ее рассматривать как особый внутренний план речевого мышления, опосредствующий динамическое отношение между мыслью и словом. После всего сказанного о природе внутренней речи, о ее структуре и функции не остается никаких сомнений в том, что переход от внутренней речи к внешней представляет собой не прямой перевод с одного языка на другой, не простое присоединение звуковой стороны к молчаливой речи, не простую вокализацию внутренней речи, а переструктурирование речи, превращение совершенно самобытного и своеобразного синтаксиса, смыслового и звукового строя внутренней речи в другие структурные формы, присущие внешней речи. Точно так же, как внутренняя речь не есть речь минус звук, внешняя речь не есть внутренняя речь плюс звук. Переход от внутренней к внешней речи есть сложная динамическая трансформация - превращение предикативной и идиоматической речи в синтаксически расчлененную и понятную для других речь.

мысль и слово 329

Мы можем теперь вернуться к тому определению внутренней речи и ее противопоставлению внешней, которые мы предпослали всему нашему анализу. Мы говорили, что внутренняя речь есть совершенно особая функция, что в известном смысле она противоположна внешней. Мы не соглашались с теми, кто рассматривает внутреннюю речь как то, что предшествует внешней, как ее внутреннюю сторону. Если внешняя речь есть процесс превращения мысли в слова, материализация и объективация мысли, то здесь мы наблюдаем обратный по направлению процесс, процесс, как бы идущий извне внутрь, процесс испарения речи в мысль. Но речь вовсе не исчезает и в своей внутренней форме. Сознание не испаряется вовсе и не растворяется и чистом духе. Внутренняя речь есть все же речь, т.е. мысль, связанная со словом. Но если мысль воплощается в слове во внешней речи, то слово умирает во внутренней речи, рождая мысль. Внутренняя речь есть в значительной мере мышление чистыми значениями, но, как говорит поэт, мы «в небе скоро устаем». Внутренняя речь оказывается динамическим, неустойчивым, текучим моментом, мелькающим между более оформленными и стойкими крайними полюсами изучаемого нами речевого мышления: между словом и мыслью. Поэтому истинное ее значение и место мог\т быть вьюснены только тогда, когда мы сделаем еще один шаг по направлению внутрь в нашем анализе и сумеем составить себе хотя бы самое общее представление о следующем и твердом плане речевого мышления.

Этот новый план речевого мышления есть сама мысль. Первой задачей нашего анализа является выделение этого плана, вычленение его из того единства, в котором он всегда встречается. Мы уже говорили, что всякая мысль стремится соединить что-то с чем-то, имеет движение, сечение, развертывание, устанавливает отношение между чем-то и чем-то, одним словом, выполняет какую-то функцию, работу, решает какую-то задач}'. Это течение и движение мысли не совпадают прямо и непосредственно с развертыванием речи. Единицы мысли и единицы речи не совпадают. Один и другой процессы обнаруживают единство, но не тождество. Они связаны друг с другом сложными переходами, сложными превращениями, но не покрывают друг друга, как наложенные друг на друга прямые линии. Легче всего убедиться в этом в тех случаях, когда работа мысли оканчивается неудачно, когда оказывается, что мысль не пошла в слова, как говорит Достоевский. Мы снова воспользуемся для ясности литературным примером, сценой наблюдений одного героя Глеба Успенского. Сцена, где несчастный ходок, не находя слов для выражения огромной мысли, владеющей им, бессильно терзается и \^содит молиться угоднику, чтобы бог дал понятие, оставляет невыразимо тягостное ощущение. И однако, по существу то, что переживает этот бедный пришибленный ум, ничем не разнится от такой же муки слова в поэте или мыслнггеле. Он и говорит почти теми же словами: «Я бы тебе, друг ты мой, сказал вот как, эстолького вот не утаил

330 глава седьмая

бы, да языка-то нет у нашего брата... вот что я скажу, будто как по мыслям и выходит, а с языка-то не слезает. То-то и горе наше дурацкое». По временам мрак сменяется мимолетными светлыми промежутками; мысль уясняется для несчастного, и ему, как поэту, кажется, вот-вот «приемлет тайна лик знакомый». Он приступает к объяснению: «"Ежели я, к примеру, пойду в землю, потому я из земли вышел, из земли. Ежели я пойду в землю, например, обратно, каким же, стало быть, родом можно с меня брать выкупные за землю?"

- А-а, - радостно произнесли мы.

- Погоди, тут надо еще бы слово... Видите ли, господа, как на до-то... Ходок поднялся и стал посреди комнаты, приготовляясь отложить на руке еще один палец. - Тут самого-то настоящего-то еще нисколько не сказано. А вот как надо: почему, например... - но здесь он остановился и живо произнес, - душу кто тебе дал?

-Бог.

- Верно. Хорошо. Теперь гляди сюда...

Мы было приготовились глядеть, но ходок снова запнулся, потеряв энергию, и, ударив руками о бедра, почти в отчаянии воскликнул:

- Нет! Ничего не сделаешь! Все не туда... Ах, боже мой! Да тут я тебе скажу нешто столько! Тут надо говорить вона откудова! Тут о душе-то надо - эва сколько! Нету, нету!»

В этом случае отчетливо видна грань, отделяющая мысль от слова, непереходимый для говорящего рубикон, отделяющий мышление от речи. Если бы мысль непосредственно совпадала в своем строении и течении со строением и течением речи, такой случай, который описан Успенским, был бы невозможен. Но на деле мысль имеет свое особое строение и течение, переход от которого к строению и течению речи представляет большие трудности не для одного только героя рассказанной выше сцены. С этой проблемой мысли, скрывающейся за словом, столкнулись, пожалуй, раньше психологов художники сцены. В частности, в системе Станиславского мы находим такую попытку воссоздать подтекст каждой реплики в драме, т.е. раскрыть стоящие за каждым высказыванием мысль и хотение. Обратимся снова к примеру.

Чацкий говорит Софье:

- Блажен, кто верует, тепло ему на свете.

Подтекст этой фразы Станиславский раскрывал как мысль: «Прекратим этот разговор». С таким же правом мы могли бы рассматривать ту же самую фразу как выражение другой мысли: «Я вам не верю. Вы говорите утешительные слова, чтобы успокоить меня». Или мы могли бы подставить еще одну мысль, которая с таким же основанием могла найти свое выражение в этой фразе: «Разве вы не видите, как вы ш-чаете меня. Я хотел бы верить вам. Это было бы для меня блаженством». Живая фраза, сказанная живым человеком, всегда имеет свой подтекст, скрывающуюся за ней мысль. В примерах, приведенных выше, в которых мы стремились показать несовпадение психологического подле-

I

мысль и слово 331

жащего и сказуемого с грамматическим, мы оборвали наш анализ, не доведя его до конца. Одна и та же мысль может быть выражена в различных фразах, как одна и та же фраза может служить выражением для различных мыслей. Само несовпадение психологической и грамматической структуры предложения определяется в первую очередь тем, какая мысль выражается в этом предложении. За ответом: «Часы упали», последовавшим за вопросом: «Почему часы стоят?», могла стоять мысль: «Я не виновата в том, что они испорчены, они упали». Но та же самая мысль могла быть выражена и другими фразами: «Я не имею привычки трогать чужие вещи, я тут вытирала, пыль». Если мысль заключается в оправдании, она может найти выражение в любой из этих фраз. В этом

1 случае самые различные по значению фразы будут выражать одну и ту

же мысль.

Мы приходим, таким образом, к выводу, что мысль не совпадает непосредственно с речевым выражением Мысль не состоит из отдельных слов - так, как речь. Если я хочу передать мысль, что я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице, я не вижу отдельно мальчика, отдельно блузы, отдельно то, что она синяя, отдельно

i то, что он без башмаков, отдельно то, что он бежит. Я вижу все это вме-

сте в едином акте мысли, но я расчленяю это в речи на отдельные слова. Мысль всегда представляет собой нечто целое, значительно большее по своему протяжению и объему, чем отдельное слово. Оратор часто в течение нескольких минут развивает одну и ту же мысль. Эта мысль содержится в его уме как целое, а отнюдь не возникает постепенно, отдельными единицами, как развивается его речь. То, что в мысли содержится симультанно, то в речи развертывается сукцессивно. Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов. Поэтому процесс перехода от мысли к речи представляет собой чрезвычайно сложный процесс расчленения мысли и ее воссоздания в словах. Именно потому, что мысль не совпадает не только со словом, но и со значениями слов, в которых она выражается, путь от мысли к слову лежит через значение. В нашей речи всегда есть задняя мысль, скрытый подтекст. Так как прямой переход от мысли к слову невозможен, а всегда требует прокладывания сложного пути, возникают жалобы на несовершенство слова и ламентации по поводу невыразимости мысли:

Как сердцу высказать себя, Другому* как понять тебя... или:

О, если б без слова сказаться душой было можно!

Для преодоления этих жалоб возникают попытки плавить слова, создавая новые пути от мысли к слову через новые значения слов. Хлебников сравнивал эту работу с прокладыванием пути из одной долины в

332 глава седьмая

другую, говорил о прямом пути из Москвы в Киев не через Нью-Йорк, называл сам себя путейцем языка.

Опыты учат, что, как мы говорили выше, мысль не выражается в слове, но совершается в нем. Но иногда мысль не совершается в слове, как у героя Успенского. Знал ли он, что хочет подумать? Знал, как знают, что хотят запомнить, хотя запоминание не удается. Начал ли он думать? Начал, как начинают запоминать. Но удалась ли ему мысль как процесс? На этот вопрос надо ответить отрицательно. Мысль не только внешне опосредуется знаками, но и внутренне опосредуется значениями. Все дело в том, что непосредственное общение сознаний невозможно не только физически, но и психологически. Это может быть достигнуто только косвенным, опосредствованным путем. Этот путь заключается во внутреннем опосредствовании мысли сперва значениями, а затем словами. Поэтому мысль никогда не равна прямому значению слов. Значение опосредствует мысль на ее пути к словесному выражению, т.е. путь от мысли к слову есть непрямой, внутренне опосредствованный путь.

Нам остается, наконец, сделать последний, заключительный шаг в нашем анализе внутренних планов речевого мышления. Мысль - это еще не последняя инстанция во всем этом процессе. Сама мысль рождается не из другой мысли, а из мотивирующей сферы нашего сознания, которая охватывает наше влечение и потребности, наши интересы и побуждения, наши аффекты и эмоции. За мыслью стоит аффективная и волевая тенденция. Только она может дать ответ на последнее «почему» в анализе мышления. Если мы сравнили выше мысль с нависшим облаком, проливающимся дождем слов, то мотивацию мысли мы должны были бы, если продолжить это образное сравнение, уподобить ветру, приводящем}' в движение облака. Действительное и полное понимание чужой мысли становится возможным только тогда, когда мы вскрываем ее действенную, аффективно-волевую подоплеку. Это раскрытие мотивов, приводящих к возникновению мысли и управляющих ее течением, можно проиллюстрировать на использованном уже нами примере раскрытия подтекста при сценической интерпретации какой-либо роли. За каждой репликой героя драмы стоит хотение, как учит Станиславский, направленное к выполнению определенных волевых задач. То, что в данном случае приходится воссоздавать методом сценической интерпретации, в живой речи всегда является начальным моментом всякого акта словесного мышления. За каждым высказыванием стоит волевая задача. Поэтому параллельно тексту пьесы Станиславский намечал соответствующее каждой реплике хотение, приводящее в движение мысль и речь героя драмы. Приведем для примера текст и подтекст для нескольких реплик из роли Чацкого в интерпретации Станиславского.

мысль и слово

333

Параллельно намечаемые хотения

Хочет скрыть замешательство.

Хочет усовестить насмешкой.

Как вам не стыдно!

Хочет вызвать на откровенность.

Хочет успокоить.

Хочет помочь Софье в трудном положении.

Хочет успокоить Чацкого. Я ни в чем не виновата!

Прекратим этот разговор! и т.д.

Текст пьесы - реплики

Софья Ах, Чацкий, я вам очень рада.

Чацкий

Вы рады, в добрый час. Однако искренно кто ж радуется этак? Мне кажется, что напоследок, Людей и лошадей знобя, Я только тешил сам себя. Лиза

Вот, сударь, если бы вы были за дверями, Ей-богу, нет пяти минут, Как поминали вас мы тут, Сударыня, скажите сами!

Софья

Всегда, не только что теперь Не можете вы сделать мне упрека.

Чацкий

Положимте, что так. Блажен, кто верует, Тепло ему на свете.

При понимании чужой речи всегда оказывается недостаточным понимание только одних слов, но не мысли собеседника. Но и понимание мысли собеседника без понимания его мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем этот последний и самый утаенный внутренний план речевого мышления: его мотивацию.

На этом и заканчивается наш анализ. Попытаемся окинуть единым взглядом то, к чему мы были приведены в его результате. Речевое мышление предстало нам как сложное динамическое целое, в котором отношение между мыслью и словом обнаружилось как движение через целый ряд внутренних планов, как переход от одного плана к другому. Мы вели наш анализ от самого внешнего плана к самому внутреннему. В живой драме речевого мышления движение идет обратным путем -от мотива, порождающего какую-либо мысль к оформлению самой мысли, к опосредствованию ее во внутреннем слове, затем - в значениях внешних слов и, наконец, в словах. Было бы, однако, неверным представлять себе, что только этот единственный путь от мысли к слову всегда осуществляется на деле. Напротив, возможны самые разнообразные, едва ли исчислимые при настоящем состоянии наших знаний в этом вопросе прямые и обратные движения, прямые и обратные переходы от одних планов к другим. Но мы знаем уже и сейчас в самом общем виде, что возможно движение, обрывающееся на любом пункте этого сложного пути в том и Другом направлении: от мотива через

334 глава седьмая

мысль к внутренней речи; от внутренней речи к мысли; от внутренней речи к внешней и т.д. В наши задачи не входило изучение всех этих многообразных, реально осуществляющихся движений по основному тракту от мысли к слову. Нас интересовало только одно - основное и главное: раскрытие отношения между мыслью и словом как динамического процесса, как пути от мысли к слову, как совершения и воплощения мысли в слове.

***

Мы шли в исследовании несколько необычным путем. В проблеме мышления и речи мы пытались изучить ее внутреннюю сторону, скрытую от непосредственного наблюдения. Мы пытались подвергнуть анализу значение слова, которое для психологии всегда было другой стороной Луны, неизученной и неизвестной. Смысловая и вся внутренняя сторона речи, которой речь обращена не вовне, а кнутри, к личности, оставалась до самого последнего времени для психологии неведомой и неисследованной землей. Изучали преимущественно фазическую сторону речи, которой она обращена к нам. Поэтому отношения между мыслью и словом понимались при самом различном истолковании как константные, прочные, раз навсегда закрепленные отношения вещей, а не внутренние, динамические, подвижные отношения процессов. Основной итог нашего исследования мы могли бы поэтому выразить в положении, что процессы, которые полагались связанными неподвижно и единообразно, на деле оказываются подвижно связанными. То, что почиталось прежде простым построением, оказалось в свете исследования сложным. В нашем стремлении разграничить внешнюю и смысловую сторону речи, слово и мысль не заключено ничего, кроме стремления представить в более сложном виде и в более тонкой связи то единство, которое на самом деле представляет собой речевое мышление. Сложное строение этого единства, сложные подвижные связи и переходы между отдельными планами речевого мышления возникают, как показывает исследование, только в развитии. Отделения значения от звука, слова от вещи, мысли от слова являются необходимыми ступенями в истории развития понятий.

Мы не имели никакого намерения исчерпать всю сложность структуры и динамики речевого мышления. Мы только хотели дать первоначальное представление о грандиозной сложности этой динамической структуры, и притом представление, основанное на экспериментально добытых и разработанных фактах, их теоретическом анализе и обобщении. Нам остается только резюмировать в немногих словах то общее понимание отношений между мыслью и словом, которое возникает у нас в результате всего исследования.

Ассоциативная психология представляла себе отношение между мыслью и словом как внешнюю, образующуюся путем повторения связь двух явлений, в принципе совершенно аналогичную возникающей при парном заучивании ассоциативной связи между двумя бессмысленными

.мысль и слово 335

словами. Структурная психология заменила это представление представлением о структурной связи между мыслью и словом, но оставила неизменным постулат о неспецифичности этой связи, поместив ее в один ряд с любой другой структурной связью, возникающей между двумя предметами, например между палкой и бананом в опытах с шимпанзе. Теории, которые пытались иначе решить этот вопрос, поляризовались вокруг двух противоположных учений. Один полюс образует чисто бихевиористское понимание мышления и речи, нашедшее свое выражение в формуле: мысль есть речь минус звук. Другой полюс представляет крайне идеалистическое учение, развитое представителями вюрцбургской школы и А.Бергсоном о полной независимости мысли от слова, об искажении, которое вносит слово в мысль. «Мысль изреченная есть ложь» - этот тютчевский стих может служить формулой, выражающей самую суть этих учений. Отсюда возникает стремление психологов отделить сознание от действительности и, говоря словами Бергсона, разорвав рамку языка, схватить наши понятия в их естественном состоянии, в том виде, в каком их воспринимает сознание, -свободными от власти пространства. Все эти учения вместе взятые обнаруживают одну общую точку, присущую всем почти теориям мышления и речи: глубочайший и принципиальный антиисторизм. Все они колеблются между полюсами чистого натурализма и чистого спиритуализма. Все они одинаково рассматривают мышление и речь вне истории мышления и речи.

Между тем только историческая психология, только историческая теория внутренней речи способна привести нас к правильному пониманию этой сложнейшей и грандиознейшей проблемы. Мы пытались идти именно этим путем в нашем исследовании. То, к чему мы пришли, может быть выражено в самых немногих словах. Мы видели, что отношение мысли к слову есть живой процесс рождения мысли в слове. Слово, лишенное мысли, есть прежде всего мертвое слово. Как говорит поэт:

И как пчелы в улье опустелом,

Дурно пахнут мертвые слова.

Но и мысль, не воплотившаяся в слове, остается стигийской тенью, «туманом, звоном и сиянием», как говорит другой поэт. Гегель рассматривал слово как бытие, оживленное мыслью. Это бытие абсолютно необходимо для наших мыслей.

Связь мысли со словом не есть изначальная, раз навсегда данная связь. Она возникает в развитии и сама развивается. «Вначале было слово». На эти евангельские слова Гете ответил устами Фауста: «Вначале было дело», желая тем обесценить слово. Но, замечает Гуц-ман, если даже вместе с Гете не оценивать слишком высоко слово как таковое, т.е. звучащее слово, и вместе с ним переводить библейский стих «Вначале было дело», то можно все же прочитать его с другим ударением, если взглянуть на него с точки зрения истории развития:

336 глава седьмая

вначале было дело. Гуцман хочет этим сказать, что слово представляется ему высшей ступенью развития человека по сравнению с самым высшим выражением действия. Конечно, он прав. Слово не было вначале. Вначале было дело. Слово образует скорее конец, чем начало развития. Слово есть конец, который венчает дело.

***

Мы не можем в заключение нашего исследования не остановиться в немногих словах на тех перспективах, которые раскрываются за его порогом. Наше исследование подводит нас вплотную к порогу другой, еще более обширной, еще более глубокой, еще более грандиозной проблемы, чем проблема мышления, - к проблеме сознания. Наше исследование все время имело в виду, как уже сказано, ту сторону слова, которая, как другая сторона Луны, оставалась неведомой землей для экспериментальной психологии. Мы старались исследовать отношение слова к предмету, к действительности. Мы стремились экспериментально изучить диалектический переход от ощущения к мышлению и показать, что в мышлении иначе отражена действительность, чем в ощущении, что основной отличительной чертой слова является обобщенное отражение действительности. Но тем самым мы коснулись такой стороны в природе слова, значение которой выходит за пределы мышления как такового и которая во всей своей полноте может быть изучена только в составе более общей проблемы: слова и сознания. Если ощущающее и мыслящее сознание располагает разными способами отражения действительности, то они представляют собой и разные типы сознания. Поэтом\г мышление и речь оказываются ключом к пониманию природы человеческого сознания. Если «язык так же древен, как сознание», если «язык и есть практическое, существующее для других людей, а следовательно, и для меня самого, сознание», если «проклятие материи, проклятие движущихся слоев воздуха изначально тяготеет над чистым сознанием», то очевидно, что не одна мысль, но все сознание в целом связано в своем развитии с развитием слова. Действительные исследования на каждом шагу показывают, что слово играет центральную роль в сознании в целом, а не в его отдельных функциях. Слово и есть в сознании то, что, по выражению Л.Фейербаха, абсолютно невозможно для одного человека и возможно для двух. Оно есть самое прямое выражение исторической природы человеческого сознания.

Сознание отображает себя в слове, как солнце в малой капле вод. Слово относится к сознанию, как малый мир к большому, как живая клетка к организму, как атом к космосу. Оно и есть малый мир сознания. Осмысленное слово есть микрокосм человеческого сознания.

ЛИТЕРАТУРА

1. Ж.Пиаже. Речь и мышление ребенка. Госиздат, 1932.

2. Э.Блейлер. Аутистичеекое мышление. Одесса, 1927.

3. J.Piaget. La repr?sentation du monde chez l'enfant. Librairie F?lix Alcan, 1926.

4. J.Piaget. La causalit? physique chez l'enfant. Librairie F?lix Alcan, 1927.

5. В.ИЛенин. Конспект книги Гегеля "Наука логики". Философские тетради. Изд. ЦК ВКП(б), 1934.

6. С. und W.Stern. Die Kindersprache. 4 Auflage, Verlag v. J.A.Barth, 1928.

7. Г.Фолькельт. Экспериментальная психология дошкольника. Госиздат, 1930.

8. E.Meumann. Die Entstehung der ersten Wortbedeutung beim Kinde. Philosophische Studien. B. XX.

9. W.Stern. Person und Sache. I. Band, Verlag v. J.A.Barth, Leipzig, 1905.

10. W.K?hler. Intelligenzpr?flingen an Menschenaffen. 2 Auflage, Berlin, 1921.

11. R.M.Yerkes and E.W.Learned. Chimpansee Intelligence and its vocal expression. Baltimore, 1925.

12. В.М.Боровский. Введение в сравнительную психологию, 1927.

13. К.Бюлер. Духовное развитие ребенка, 1924.

14. W.K?hler. Aus Psychologie des Schimpanzen. Psychologische Forschung, 1,1921.

15. K.Delacroix. Le langage et la pens?e, 1924.

16. R.M.Yerkes. The mental life of the monkeys and apes. Behaviour monographs, 1916, III -1.

17. L.Levy-Bruhl. Les fonctions mentales dans les soci?t?s primitives, 1922.

18. G.Kafka. Handbuch der vergleichenden Psychologie, В. I, Abt. I, 1922.

19. K.v.Frisch. Die Sprache der Bienen, 1928.

20. ChB?hler. Soziologische und psychologische Studien ?ber das erste Lebensjahr, 1927.

21. В.Штерн. Психология раннего детства, 1922.

22. К. B?hler. Abris der geistigen Entwicklung des Kindes, 1923.

23. K.Koffka. Grundlagen der psychischen Entwicklung. 2 Auflage, 1925.

24. Дж.Уотсон. Психология как наука о поведении, 1926.

338

25. Thorndike. The mental life of monkeys, 1901.

26. КМаркс. Капитал. T.I. M, 1920.

27. Г.В.Плеханов. Очерки по истории материализма. Изд. 3, 1922.

28. Ф.Энгельс. Диалектика природы. "Архив Маркса и Энгельса". T.II.1925.

29. J.Piaget. Le langage et la pens?e chez l'enfant, 1923.

30. F.Rimat. Intelligenzuntersuchungen anschliessend an die Ach'sche Suchmetode, 1925.

31. АТезелл. Педология раннего возраста, 1932.

32. Л.Леви-Брюль. Первобытное мышление, 1930.

33. К.Гроос. Душевная жизнь ребенка, 1916.

34. Э.Кречмер. Медицинская психология, 1927.

35. Ж.И.Шиф. Развитие научных и житейских понятий (диссертация).

36. Л.Н.Толстой. Педагогические статьи. Изд. Кушнерева и К°, 1903.

37. J.Piaget. Psychologie de Г enfant et renseignement de l'histoire. Bulletin trimestriel de la Conf?rence Internationale pour l'enseignement de l'histoire, Nr. 2, Paris, 1933.

38. Дипломные работы студентов Ленинградского педагогического института им. Герцена (Арсеньевой, Заболотновой, Канушиной, Чашурия, Эфес, Нейфец и др.).

39. О.Кюльпе. Современная психология мыпшения. Новые идеи в философии, №16, 1914.

40. ЛС.Выгртский. Педология подростка. Учгиз, 1931.

41. A.Lemaitre. Observations sur le langage int?rieur des enfants. Archives de Psychologie, 4, 1905.

339

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

"Так как отдельные главы данной книги появились в печати в разное время в виде статей, то при их сведении в книгу встретились неизбежные повторения, поскольку все они посвящены разработке одной общей проблемы.

Последние главы вследствие болезни автора были им продиктованы, чем объясняются неизбежные в устной речи длинноты и шероховатости стиля.

Тем не менее, стремясь сохранить в наибольшей неприкосновенности посмертную работу автора, я вынужден был ограничиться только внесением самых необходимых поправок. Таким образом последнее произведение Л.С.Выготского публикуется в том виде, как оно было передано мне для редакция" (Из предисловия редактора первого издания "Мышления и речи" В.Колбановского - c.V). К сожалению, в двух последующих изданиях книги уже не заметно стремления к сохранению живого слова Выготского. Даже во втором томе собрания сочинений (1982), взявшем за основу издание 1956, довольно большие конъюнктурные купюры, не говоря уже о сквозной (буквально почти во всех абзацах) стилистической правке. Повторы, правда, исчезли, но временами с ними исчезал и авторский смысл. Например, у Выготского: "Коэффициент редко падал до нуля" (здесь: с. 306), а у редактора тот же коэффициент "резко падал до нуля"! И еще в нескольких местах редакторская правка меняла смысл на противоположный. Кое-где Выготского поправили, видимо, с современных научных позиций. Так психологические функции везде поменяли на психические. Наша риторическая серия восстанавливает в правах логос.

Без некоторых изменений в исходном тексте все-таки обойтись не удалось. В оригинале первая глава делится на два абзаца. Неудобно читать. Неудобно читать и актуальную по смыслу книгу по несовременным правилам пунктуации и орфографии, но и здесь мы старались вносить как можно меньше изменений в исходный текст. Цитаты Выготский обычно приводит не просто неточно, он переплавляет их в свой текст, поэтому искать аутентичности источников и бессмысленно, и невозможно.

Все отсылки Выготского к определенным местам самой книги "Мышление и речь" сориентированы уже на страницы данного издания. Комментирующий текст приводится курсивом.

340

к стр. 15. Методы, которые мы - начало второго и последнего абзаца в первой главе.

к стр. 16. Сэпир т ор. Сапир

к стр. 54. Потребность в пище, в тепле, в движении - все эти основные потребности являются движущими, направляющими силами т ор. ...не являются движущими...

к стр. 64. Элиасберг я ор. Эльясберг

к стр. 106. Все это говорит не в пользу положения Штерна т ор. Все это говорит в пользу положения Штерна

к стр. 159. Гроосом т ор. Гросом

к стр. 163. П.П.Блонский - яркий пример конъюнктурной правки в издании 1982 г.: вся вторая половина сложносочиненного предложения кони/1 абзаца, связанная с этой фамилией, опущена.

к стр. 240. актуальной ситуации сотрудничества т ор. актуальной ситуации и сотрудничества

к стр. 291. звуковая и смысловая сторона слова т ор. звуковая и слуховая

И.В.Пешков

ЕЩЕ РАЗ "МЫШЛЕНИЕ И РЕЧЬ9 ИЛИ О ПРЕДМЕТЕ РИТОРИКИ

Наша серия начиналась с "Мышления и речи", наша серия продолжает заниматься мышлением и речью, наша серия не так стара, чтобы заканчивать "Мышлением и речью". Нет, это еще не конец, это - становление того, что начал Л.С.Выготский, начал, раскритиковав всю имеющуюся вокруг психологию. Оказалось, что психология-то как раз и не в силах ухватить сочетание этих важнейших гуманитарных составляющих именно в их живом составлении, в их взаимоочеловечевании... Психология, как впрочем и философия, разлагает душу на элементы. Что там в душе? Огонь? Вода? Воздух? Чувство? Воля? Мысль? Слово? Какая душа - потемки! Где он - вход в душу? До Выготского лишь гадали, что там, не всегда даже пытаясь разобраться, а где собственно. Душа - как невеста без места. И вроде не столь оно отдаленное, но уж очень неопределенное. А как возьмешься определять - беда: все подходит, а все - не то!

И только Лев Семенович Выготский показал, что душа - это не то, что где, что душа - это куда. В душе, да. В душе - места. Общие и частные, традиционной риторике давным-давно известные и Виссарионом Белинским неистово критикованные. Но сама душа не есть место. Туда можно войти, если быть мудрым (философом, например), но там нельзя поселиться. К душе нельзя подобрать ключей, потому что она не имеет замка, и ее нельзя расшифровать, потому что она не закодирована...

Выготский не разлагает, не расшифровывает, не лезет в душу. Он просто смотрит, как она оживает. Эксперименты Выготского - способ видеть то, что можно видеть. Все остальное - мастерство наблюдения, проявив которое Выготский сформулировал то, чем всегда занималась риторика - объединением общения и обобщения. Риторика прежде всего заготавливала обобщения, которыми можно было бы воспользоваться в процессе общения, предоставляла со времен Аристотеля места, общие для разных душ, и когда эти места в речи располагались удачно,

342 И.В .Пешков

общение было успешным. Выготский рассматривает, как эти места формируются вместе с развитием человека (или - точнее - как эти места формируют самое развитие человека), как выращивается обобщение.

Единство интеллекта и аффекта, чем кончает Выготский свою книгу, - вещь, конечно, важная, без этого нет толчка к речи, нужен кризис, чтобы начать говорить осмысленно, но это единство генетически базируется на единстве общения я обобщения, потому что без последней пары, которая, естественно, у Выготского стала первой, нет вообще ни интеллекта, ни сффекта. Это интересно: и аффекта нет без обобщения, ибо аффект - от кризиса разобщения, которое есть тоже ведь производная от общения, невозможного в его человеческом качестве без обобщения...

Выготский посмотрел в корень психологии и увидел там древнюю как мир и вечно новую подоснову человеческого качества действия, исторически меняющийся способ соединения мысли со словом, способ, предопределяющий поступок. А раз я вспомнил о поступке (не мог не вспомнить, говоря о Л.С.Выготском!), то сама собой возникает фигура М.М.Бахтина. Их загадочный параллелизм и их взаимная дополнительность, их похожесть и разность, и в темах, и в стиле! И в судьбах: Бахтин жил долго и упорно, писал для вечности, не забывая о сиюминутном. Предав все1, он не предал никого, хотя в таком варианте прожить сквозь советскую историю было крайне трудно...

И Выготский никого не предал, но для этого при его способе жизни ему пришлось погибнуть. Выготский жил быстро и горячо. Он жил публично, государственно и общественно, он руководил наукой и преподавал, организовывал обучение и учился, и всегда исследовал, исследовал, исследовал. Его малый, гуманитарный круг общения был настолько шире, чем у Бахтина, что спастись без подлости в 30-е годы было уже едва ли возможно: он и предпочел сгореть. Бахтин сохранил огонь внутри своего малого круга общения.

Кроме темы внутренней речи, которая была у них общей, только подавалась Бахтиным "из-под маски" в общеметодологическом плане, а Выготским в плане экспериментальном, вернее я бы сказал из-под маски эксперимента, была еще очень личная, с одной стороны, и очень теоретическая, базовая категория у обоих мыслителей: общение.

Общение в терминологии Л.С.Выготского и М.М.Бахтина значит нечто иное, чем коммуникация в американских теориях речи и тем более

1 Ср. признание М.М.Бахтина, записанное С.Г.Бочаровым: «"Вообще тогда разложение было в полном ходу, царило презрение к нравственным устоям, все это казалось смешно, казалось, что все рухнуло". "М.М., и вам тоже?" - "Ммда, отчасти и мне тоже. Мы ведь все предали - родину, культуру". - "А как можно было не предать?" - "Погибнуть. Я тогда же начал писать статью "О непогибших". Статью ненаучную. Конечно, не кончил и, конечно, потом уничтожил". Все это было сказано с ясным лицом и довольно весело (21.XI.1974)» (Бочаров С.Г. Об одном разговоре и вокруг него // «Новое литературное обозрение», К«2, 1993. С.83).

о предмете риторики 343

не равняется социалистическому коллективизму и "коллективной ответ-ственности"1, о которой говорит применительно в Выготскому (и совершенно неправомерно), например Дж.Брунер. Что касается Бахтина, то коллективная ответственность может рассматриваться как пародийная изнанка его "персональной участности и ответственности"2.

Общение (и по Выготскому, и по Бахтину) восходит к идее экклесии, общины духовно избранных Не к партии как лучшей и более равной части общества, не к сельской общине с круговой порукой и физической взаимозависимостью ее членов. Исток истинного общения в идее малого круга (ср. знаменитый круг Бахтина 20-х годов3, тройки и пятерки исследователей вокруг Выготского), вовсе не связанного генетически с чрезвычайными тройками, государственно организующими любой коллектив - от колхоза до Верховного Совета. Ассоциируя Выготского с "коллективной ответственностью" Брунер вполне в духе критикуемой Выготским ассоциационистской психологии структурно переносит опыт всей позднейшей советской истории на 20-е годы, когда еще существовала хотя бы субъективно для участников событий развилка кругов (малый Vs большой), выбор между кружками личностей и орбитой тотального единства всех (единица при этом, разумеется, - ноль, вздор; кстати, единица как значение Л.С.Выготского вольно или невольно

1 Bruner J. Vygotsky's Zone of Proximal Development: the Hidden Agenda // Children's Learning in Zone of Proximal Development. San Francisco. 19S4. Цит. по: М.Г.Ярошевский. Л.Выготский: в поисках новой психологии. Спб., 1993. С. 248.

2 «Я могу совершать политический акт и религиозный обряд как представитель, но это уже специальное действие, которое предполагает факт действительного уполномочения меня, но и здесь я не отрекаюсь окончательно от своей персональной ответственности, но само мое представительство и уполномоченность ее учитывают. Молчаливой предпосылкой ритуализма жизни является вовсе не смирение, а гордость. Нужно смириться до персональной участности и ответственности. Пытаясь понимать всю свою жизнь как скрытое представительство и каждый свой акт как ритуальный, мы становимся самозванцами» (М.М.Бахтин. <К философии поступка> // Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984-1985. М., 1986. С. 121).

3 «Дукакнн. Вы... Я-то Вашу книжку помню, но ... Вы не пользовались громкой известностью...

Бахтин. Нет, я пользовался в очень узких кругах известностью только. Вокруг меня был круг, который называют сейчас "круг Бахтина"... Вот о нем последнее время часто пишут. Сюда включают прежде всего Пумпянского, Медведева Павла Николаевича, Волошинова. Кстати сказать, все они были в Невеле, кроме, правда, Медведева.

Дувакян. Медведев - это который потом о Блоке писал, да?

Бахтин. О Блоке писал, да. Его первая книжка такая была - "Творческий путь Блока".

И вот все они трое были в Витебске, и там, в сущности, заложена основа вот этого круга, который потом в Ленинграде обосновался. Там я читал, вел такие частные совершенно, у себя на дому... философский курс, по Канту сначала (я был таким заядлым кантиа-цем), а потом вообще более широкие темы у нас были» (Беседы В.Д.Дувакнна с М.М.Бахтиным. М. 1996. С.143).

344 И.В.Пешков

прокламирует еще и значение единицы) был в центре новой орбиты уже, конечно, предопределен, но не Бахтиным же, не Выготским же!

"Коммуникация" - термин теории информации, термин лингвистики - по сути гораздо ближе к идее "коммунизма" в ее реальном осуществлении, чем это кажется на второй, углубленно-научный взгляд, который видит здесь простую омонимию корней. Необходимая для функционирования государства информация должна передаваться, она может быть и в основном бывает в последние десятилетия массовой коммуникацией (большевики первыми в истории ввели газету1 и радио действительно в общенациональный государственный оборот посредством всеобщей подписки и электрификации всей страны) и вовсе не предполагает личного общения, взаимного обучения и развития, ведущего к обобщению, к становлению личности, самостоятельно владеющей общими понятиями. Управляющей части общества кажется выгодным держать остальную его часть на интеллектуальном этапе псевдопонятий, народ, говоря языком этих самых псевдопонятий, должен понимать написанные и произнесенные публично слова как руководство к действию, но ни в коем случае не должен осознавать, что именно он понимает и делает, т.е. должен оставаться в состоянии ребенка доалгебраического, предпо-нятийного возраста, который знает, что он строит коммунизм, но не осмысляет, что собственно он строит... Коммунизм - явно не свободное общение личностей, а идейный круг (totus circus), круговая порука идеи, убеждения, веры (тйатц) и насилия...

Но вернемся к внутренней речи и посмотрим на эту главную героиню книги Выготского сквозь призму общения, потому что именно сквозь такую призму является она тоже одной из главных героинь в "Тетралогии" М.М.Бахтина, который безусловно первым указал на проблемное значение внутренней речи, открыл глубину и перспективу этой проблемы2. Бахтин и Выготский шли к внутренней речи разными путями: говоря терминами книги Выготского, Бахтин обобщал общение и указывал на необходимость типологии общения, типологии жанров внешней речи для подходов к речи внутренней, а Выготский пытался разглядеть общение в обобщении, хотел вывести механизм внутренней речи наружу, в речь, доступную исследованию.

В цепи идей Бахтин -> Выготский дело идет о том, что общение организует слово в понятие, а в цепи Выготский -> Бахтин - о том, что слово-понятие через понимание-осознание организует общение. Попробуем эскизно проиллюстрировать эти движения на ином, чем у Выготского материале, но в его системе понятий. Рассматривая онтогенез

1 Одним из первых анализом языка газеты занялся Г.О.Винокур, в частности в книге "Культура языка" (М., 1930, 2-е изд.), которая готовится к печати издательством "Лабиринт" в рамках Полного собрания трудов Г.О.Винокура.

2 См.: И.В.Пешков. Новый Органон // М.М.Бахтин. Тетралопы. М., 1998. С. 542-579.

о предмете риторики 345

внутренней речи, а также филогенез ее предпосылок, Выготский оставил (не мог не оставить по причине времени, в которое он жил) нишу для изучения исторически более близкого к нам филогенеза, филогенеза самой внутренней речи общества. Попробуем заполнить эту нишу пусть даже не в первом, а в предварительном приближении. Масштабом этого приближения будет Россия XIX - первой трети XX веков.

Итак. Первая треть XIX века. Золотой век русской поэзии. Счастливое детство культуры русского общества, то есть детство, которое имеет уже достойных родителей. Оформление знаменитой русской интеллигенции. С точки зрения рассматриваемого общественного глоттоге-неза, перед нами - расцвет устной речи. Бесконечные кружки, салоны, вечера, приемы, балы, утренники, короче говоря вечный "детский праздник", как это чутко сформулировал Пушкин. Детский сад Мон-тессори, который вспоминает Выготский. Нет, конечно, все серьезно: все по-детски серьезно. Тот же Пушкин требует от прозы "мыслей и мыслей", но это требования гения, обогнавшего свой век (свою четверть века) по крайней мере на фазу: вокруг пока еще "слова, слова, слова".

Это типичная святая и безгрешная речь для других. Безгрешная она потому, что не умеет лгать, ибо у нее нет внутреннего плана, все на поверхности. Чистый пример этой речи для других - декабристы. Тайное общество открытых речей1. Грибоедов точно зафиксировал эту стадию речевого развития в Чацком. Горе от ума - беда для того, у кого этот ум наружно вербализован.

Фамусовское окружение учит ребенка-Чацкого интериоризовывать речь так же, как наступившая вскоре николаевская реакция учит русскую интеллигенцию искусству красноречивого молчания. Взятая историей тридцатилетняя пауза научила Россию думать в той мере, в какой это было возможно на данной, подростковой стадии развития речи. Вторую треть века Россия осмысляла все, что она наговорила за первую треть. Это был период развития собственно внутренней речи общества, формирование понятий, период взросления, приведший уже в следующей трети века к новому расцвету культуры, теперь уже не только устной, а следовательно имеющей значение не для одной России.

Последняя треть - интеллект нации уже обладает понятиями, уже осознает свои внутренние творческие процессы и потенции, начинается само создание новой речи во всех ее жанрах и во всех сферах общественного функционирования, отсюда - гласность, судебная реформа, подъем научной и технической мысли, достижения в гуманитарном и художественном творчестве. Россия находится на грани рождения принципиально, исторически нового, на грани обобщения пройденного пути, необычайный расцвет исторической и философской науки, историософский подход Вл.Соловьева и других. Но...

1 Подробнее см.: Трагедия русской истории в исполнении декабристов // И.В.Пешков. Введение в риторику поступка. М., 1998. С.197-216.

346 И.В.Пешков

Слишком неодинаковы оказались уровни интеллектуального развития в разных слоях общества и даже, что, возможно, важнее, в разных слоях интеллигенции. Не все дотерпели, доучились до самостоятельных понятий. Зона ближайшего развития у большинства интеллигенции уже готова была принять систематичность научных понятий, но еще не у всех развились способности отличать собственно научные понятия от идеологических псевдопонятий.

Псевдопонятия идеологические отличаются от настоящих понятий, основанных на традиционных общих местах, связанных с этическими ценностями и нормами поведения, тем, что они непосредственно, минуя оценивающую и фильтрующую, систему топики, пытается организовывать самое общение людей. Идеологические псевдопонятия имеют все признаки настоящих понятий по их систематическому происхождению, но функционируют они не в свойственной им сфере научного познания, а в сфере общественного поступка.. У них слишком короткая цепочка от речевых до неречевых действий. Собственно материализм на практике и есть сокращение логических цепей, даже отрицание ценности этих логических цепей, третирование их как тавтологий и умствования.

Практика - критерий истины, а истина есть опрощенное от первоначальной научной (философской) системы понятие типа "классовой борьбы", которое и начинает организовывать общение по цепочке: легальный марксизм, кружки, нелегальный марксизм, подпольные кружки. Готовое понятие Маркса легло на развившуюся способность русского общества, произошло смыкание спонтанных понятий ("брат" - пример из книги Выготского) и так называемых научных понятий ("эксплуатация" - у Выготского этот пример также, конечно, не случаен). "Брат" на "брата" - и вот тебе научное понятие гражданской войны! Возникшее псевдопонятие "классовый враг" оказалось гораздо доступнее обывательским массам в первой трети XX века, чем философские и эстетические изыски века серебряного.

Конец первой трети XX века и начало второй окончательно заменили начавшееся было в конце XIX века единение общения и обобщения новым единством: консолидацией общения и обобществления. Если развитие речи общества в XIX веке шло по пути становления понятий, то доминирующим речевым развитием в XX веке стало эмоциональное заражение. Это уловил Л.С.Выготский еще в своей первой книге (1925 - год готовности к изданию; впервые опубликована в 1965, впервые опубликована без купюр в 1997): "Взгляд Толстого поддерживает Бухарин, который тоже смотрит на искусство, как на заражение, и называет его средством обобществления чувства"1. Вот точная оценка нового

1 Л.С.Выготский. Психология искусства. Анализ эстетической реакции. М., "Лабиринт", 1997. С. 297. Мы подчеркиваем здесь издательство, поскольку в последнее время "Психология искусства" переиздается массовыми тиражами, но все эти тиражи (не говоря уже об их полупиратском характере) просто воспроизводят второе, советское издание, мес-

о предмете риторики 347

подхода к общению, минующему настоящие понятия, - обобществление чувства! Это обобществление чувства не менее чем обобществление скота в колхоз скомпрометировало идею общения личностей, и на Западе в испуге предпочли строгую, гордо независимую коммуникацию. Коммуникацию, построенную по модели рыночного обмена. Принцип торговли перешел в риторику: ты мне, я тебе, деньги за товар, за информацию - информацию или опять-таки деньги, за подлинную улыбку - вообще миллион, а не то что там дармовое обобществление чувства.

Общение перестало быть ценностью само по себе безотносительно к его дальнейшим целям, с одной, западной стороны (ср. знаменитую тему "time b money": время общения строго дозируется и оценивается именно в смысле цены), и общение становится слишком ценным, слишком дорогим удовольствием, с другой, нашей стороны разобщающего занавеса (за это удовольствие приходилось платить жизнью или жизнью в хронотопе лагеря).

Тема общения (самая антисоветская и самая антизападная) является самой общечеловеческой темой, болевым нервом общечеловеческого развития. И Выготский1, и Бахтин этот конвергентный нерв нащупали! Главное - духовно и физически свободное общение, пусть площадное (агора - тоже площадь), пусть вульгарное (риторика вышла из разговора с толпой) но неподрасстрельное, непринужденное - ни морально, ни экономически - общение! Если выполняется это главное риторическое требование к функционированию общества, то остальное приложится, и развитие внутренней речи и творческое изобретение и логичное расположение и бодрое воплощение.

тами стилистически искаженно и неполно воспроизводящее оригинал. В частности все теоретические куски в начале и в конце книги, связанные с именами Бухарина и Троцкого, конечно отсутствуют.

1 Об укоренении Л.С.Выготского в новейшей риторической парадигме см. мою статью: "О(т)речение мысли" // И.В.Пешков. Введение в риторику поступка. М., 1998. С. 110-136.

348

Августин • 279 АментВ.К. -77; 78; 80 Аристотель • 55; 341 Архимед -11; 187; 243; 276 Ах Н.-110-117; 119; 122; 139; 141; 280; 282; 330; 333

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

ВернерГ. • 135; 146; 149; 160;

162

Верттаймер М. • 264 Винокур Г.О. • 344 Волошинов В.Н/ 343 Вундг В. • 77; 80; 85; 223; 294;

324; 325 Выготский Л.С. • 339; 341-344;

346; 347

Бахтин М.М. • 342-344; 347 Белинский ВТ.-341 Бергсон А. • 83; 335 БерсС.А.-312 Бехтерев В.М. • 293 Блейлер Э. • 26; 32; 33; 35; 36;

37; 54; 149 Блок А. А.-343 Блондель Ш. • 23 БлонскийГШ. • 126; 163; 199;

340

Богданов A.A. • 65; 68 Болдуин Д. • 59; 67 Боровский В.М. • 83; 84; 91; 103 Бочаров С.Г. • 342 Брентано Ф. • 22 Брунер Дж. • 343 Бухарин Н.И. • 346 Бэкон Ф. • 59 Бюлер К,- 73; 76; 83-85; 91; 94;

96; 101; 105; 106; 122; 160;

166-171; 262 Бюлер Ш.-94; 167

Вагнер Г. • 83 Валлон А.-76; 77; 105

Г

ГальтанФ. -119; 166

ГаргманЭ.Ф.-83

Гегель Г.Ф. • 55; 68; 103; 335

ГезеллА. • 144

Гейне Г.-283; 289

ГербартИ.Ф.-215

Гете И.В. • 59; 64; 72; 80; 157;

189; 248; 335 Гещер Г. • 94 Гоголь Н.В. • 326 Гольдштейн К. • 294 ГроосК. -159; 160; 340 Грюнбаум A.A. • 304; 305 Гумбольдт В. -290; 314 Гуссерль Э. • 73 Гуцман Г. • 335

д

Декарт Р.-279; 289 Делакруа К. - 76; 77; 84; 101;

105; 107

Джексон Д.-222; 295 Достоевский Ф.М. • 315; 316;

327; 329 Дувакин В.Д. • 343

Идельбергер Г. • 77; 145 ИеншЭ.Р. -83; 155; 170 Иеркс P.M. • 82; 84; 86-92; 338

Кант И. -55; 343

КафкаГ. -90

Келер В. • 78; 82-87; 90-92; 94;

102; 104; 160; 232 Келлер Е. • 106 Клапаред Э. • 21; 23; 44; 58; 62;

63; 65; 66; 126; 194; 195; 197;

203; 267

КолбановскийВ.Н. -339 Котелова Ю.В. • 120 Коффка К. • 76; 96; 105; 213; 217 КречмерЭ. • 155; 162 КроО. -159 Крылов И.А. • 289; 323 КюльпеО. -158; 279

Л

ЛарсонК.Д.-28 ЛафонгенЖ.-289 Леви-Брюль Л. • 21; 22; 23; 70;

88; 147; 150 Левин К.-274 Левина P.E. • 43 ЛеметрА. «48;99;32?

349

Ленин В.И. • 55; 68 Леонтьев А.Н.-43 Лермонтов М.Ю. • 289 Лернед Э.В. • 88; 92 ЛинднерГА.-169 Лист Ф. • 297 ЛурияА.Р. -43

"IGT"

Маркс К.-103; 207; 346 Мах Э.-65; 67; 68 Медведев П.Н. • 343 Мейман Э; • 77-79; 96; 107; 211 Мессер А. • 160 Миллер Д. -293 МонтессориМ. • 71; 235; 345 Мольер Ж.-Б. • 74 Мухова М. • 71 Мюллер Г.Э.-122

п

Павлов И.П. • 77 Пауль Г. • 288 ПашковскаяЕ.И. • 120 ПетерсонМ.Н. • 150 Пешков И.В. • 341; 344; 345; 347 Пиаже Ж. • 6; 20-33; 37-44; 46-

72; 76; 78; 99; 100; 105; 108;

147; 179-188; 191; 192; 194;

196-200; 203-206; 208; 211;

238; 242; 243; 249; 265-269;

273; 286; 295-300; 302-305;

308; 310; 319 Пифагор • 55 Платон • 55; 279 Плеханов Г.В, • 103 Погодин А. Л.- 154 ПоданФ. • 322; 323; 324 Поливанов Е.Д. • 312; 313 ПотебняА.А. -314 Прейс П.И. • 162

350

Пумпянский Л.В.-343 Пушкин A.C. -288; 345

Реймуг • 73; 77 РиматФ. -112; 117; 118 Руссо Ж.-Ж. • 22; 196

Фогель М. • 117; 166

Фолькельт Г. • 72; 162

Фортуин Г. • 235

Фослер К. • 287

Фрейд 3. • 21; 22; 23; 28; 29; 32;

33; 37; 55; 62; 63; 64; 203 Фриз Г. де • 235 Фриш К. • 93

С

Сахаров Л.С. 118; 120 Сеченов И.М. • 293 Соловьев B.C. • 345 Станиславский К.С. • 330; 332 Сэпир Э. • 16; 340

ТардГ.-315

Толстой Л.Н. • 16; 175-178; 274;

312; 313; 319; 327; 346 Томпсон Г. -313 ТорндайкЭ. • 83; 102; 124; 125;

212; 213; 215-218; 228; 268 Тудер-Гарт • 94 ТурнвальдР. • 149 Тютчев Ф.И. • 289

У

Узнадзе Д.Н. • 114; 115; 141

Уланд Л. • 287

Уотсон Д. • 47; 52; 97; 98; 99;

102; 309; 326 Успенский Г.И. • 329; 330; 332

Хемпельман Ф. • 52 Хлебников В.В. -331 ХэдД.-222;295

Шиллинг -293 Шиф Ж.И. • 172; 271 Шмидт Б.- 104 Шор P.O. -151; 152 Штейнен К. фон ден • 147 Штерн В. -71-81; 95; 96; 105;

106; 107; 187; 340 ШторхА. -147; 149

ЩербаЛ.В. -316

Элиасберг В. • 64; 340 Энгельс Ф.- 103; 104

Ф

Фейербах Л,-336

Якубинский Л.П. - 312; 314; 316 ЯрошевскийМ.Г. -343