Часть 2.

В контексте теории согласия в суждениях З.Фрейда ценно и то, что чувственная, как и ингибированная, любовь не требует ответа, не требует согласия объекта (предмета) любви, она может распространиться порой и на врага своего. Это тоже специфическая форма согласия, но выражаемая в нетрадиционных терминах. Безответное согласие спонтанно, добровольно, оно доставляет удовольствие его субъекту, и если об этом узнает и его объект, последний может возрадоваться или проявлять равнодушие к нему; если объект любви является прямым врагом, может он и возмутиться таким его поведением. Тем не менее бесконечное многообразие форм взаимодействия мужчин и женщин в их жизненном процессе порождает бесконечное разнообразие преходящих и переливчатых способов их согласий в одних, несогласий и разногласий в других ситуациях. С точки зрения же утверждения в сообществе многостороннего согласия, ограждающего его от конфликтности и разрушительных сил, согласие во взаимоотношениях мужчины и женщины содержит ещё далеко нереализованный потенциал. Будучи основано на любви, которой покорны все мужчины и все женщины, независимо от возраста, национальности, профессии, мировоззрения, религиозной принадлежности, оно имеет самого обширного субъекта и объекта.

В этой связи превращение любви в культ, в предмет поклонения и восхищения, воспитание культуры любви должно, с одной стороны, укреплять единство мужского и женского начал в жизни общества, а с другой стороны, дать любви широкий выход вовне эроса, в общественную жизнь, где предметами любви становятся родственники, земляки, сотоварищи по трудовому содружеству, народ, родина. Причём, как утверждает К.Гиллиган, исследовавшая особенности мужской и женской идентификации, «маскулинность определяется через обособление, в то время, как феминность определяется через единение, мужской половой идентичности угрожает близость, а женской обособление»[56] . Следовательно, природа мужчины жаждет индивидуализации и разногласия, напротив, природа женщины требует интеграции и согласия. В этом процессе мужчина и женщина соперничают между собой. Мужчина выступает как субъект и носитель индивидуализма, а женщина - коллективизма. Иначе говоря, мужчина раздирает общество, давая простор свободе индивидуального развития, а женщина сплачивает общество, давая ему силы единения. Внешне представляется, что мужчины - противники общественного согласия, а женщины - противники общественного разногласия. Между тем парадокс состоит именно в том, что и те и другие одновременно работают на возникновение, сохранение и взаимодействие обеих тенденций - и дифференцированию и интегрированию общества, однако работают различными методами. Согласие, проистекающее от женщин, уравновешивается мужским разногласием, при этом согласие и разногласие настолько взаимопроникаются, что согласие становится разногласным, а разногласие - согласным.

В этой связи пропорциональное представительство мужчин и женщин в сферах государственной власти общественного управления и самоуправления не только повысило бы роль женщины в социальной жизни, но и улучшило бы качество интегрированности общества. Своим естественным свойством тяги к согласию женщина добилась бы гораздо большего, чем при мужском перевесе, согласования интересов различных социальных групп населения. «Восприимчивость к нуждам других и принятие на себя ответственности за заботу заставляют внимать голосам другого в большей степени, чем своему собственному, и включать в свои суждения другую точку зрения»[57] , - говорит Гиллиган о женщине. От этого выиграла бы и современная демократия, которая при всех успехах цивилизации является демократией маскулинного типа. Надобно, чтобы она стала всечеловеческой демократией, в одинаковой мере опирающейся и на мужское разъединение, и на женское соединение и согласие.

С точки зрения многостороннего построения теоретической модели человеческого согласия в мире половой любви значительный интерес представляет классификация видов любви, данная К.С.Льюисом в книге «Любовь» и их философская интерпретация. Ирландский философ и писатель выделяет три её вида: «любовь-дар», «любовь-нужду» и «любовь-удовольствие»![58] . «Я разграничил «любовь-нужду» и «любовь-дар», - писал он в самом начале «Введения» к книге. Типичным примером «любви-дара» он назвал «любовь к своим детям человека, который работает ради них, не жалея сил, всё отдаёт им и жить без них не может. Любовь-нужду испытывает испуганный ребёнок, кидающийся к матери»[59] . Любовь-нужду в сфере интимных отношений испытывает и человек (мужчина или женщина), который ищет полового внимания к себе со стороны конкретного индивида противоположного пола. Такой человек не наделен чувством любви-дара, иначе говоря, он сам не стремится одарить любовью того, в чьей любви испытывает нужду. Любовью-даром одержим влюбленный, готовый к любым пожертвованиям ради того, чтобы предоставить удовольствие предмету своей любви, не требуя ответной любви.

Поскольку любовь по родовой сущности человека основана на высшем согласии мужчины и женщины, сходство между видами любви и видами согласия, говоря словами К.С.Льюиса, «видно сразу»[60] . В разнообразных сферах человеческой жизни, как и в любви, различаются согласие-дар, согласие-нужда. Согласие-дар исходит от индивидов, которые одержимы спонтанным самосогласием в том, что они упреждающе решают зависимые от себя практические проблемы других людей, классов, трудовых сообществ, поколений и государств. Они не ждут, пока об их согласии на такие-то действия и поступки к ним обратятся объекты их упреждающего внимания. Согласие-дар снимает возникновение согласия-нужды и в этом смысле включает его в свою сущность и содержание. Согласие-дар в данном контексте может доставить его субъекту (носителю) удовольствие, а может и не доставлять ему заметного, явного удовольствия. Оно альтруистично, хотя может быть разграничено на два: согласие-удовольствие и согласие-корыстолюбие. В последнем случае преследуется определенное эгоистическое намерение: достичь косвенных выгод, благоприятного общественного мнения, определенных уступок в вопросах, которые возникают в другое время и в других обстоятельствах. Так наслаждение, получаемое от согласия-корыстолюбия, равно как и честолюбия, «превращается в нужду именно тогда, когда изменяется к худшему»[61] .

В свою очередь согласие-нужду испытывают индивиды, классы, сообщества, которые находятся в неравноправном положении, ограничены в возможностях противоборства и вынуждены обращаться к противной стороне, чтобы заполучить её согласие на осуществление своих жизненнозначимых проблем.

ГЛАВА 3

Согласие-несогласие в механизме

взаимодействия индивидуального

и общественного

Философское понимание согласия требует его изучения в разнообразных явлениях и процессах в исторической эволюции, возникновении, развитии и смене качественно различных форм и состояний. Как духовно-психологический феномен согласие изменяется от одной сферы бытия к другой, оно плюрализуется и актуализируется в социальной жизни, бесконечной по своим проявлениям.

В связи с этим философско-теоретический анализ согласия в разных условиях и ситуациях предполагает введение в исследование новых категорий. Речь идет не только о том, чтобы с их помощью изучить генетические, причинные, структурные и функциональные связи между согласием и несогласием, согласием и разногласием, согласием и противостоянием, но и о том, чтобы охватить изменения в их сущности, содержании и объеме при переходе от одной сферы бытия к другой.

Введение новых категорий обусловлено и другими когнитивными потребностями исследования согласия. Важно проследить за такими явлениями и процессами, которые порождаются или стимулируются достигнутыми формами согласия. Одни свойства присущи, к примеру, социальным явлениям, находящимся в досогласительном состоянии, другие свойства обретают они, делая движение от несогласия к согласию, от разногласия к единогласию. К примеру, постконфликтное согласие не то же самое, что предконфликтное. Оно аналогично миру, который существовал до войны и возник после войны. В первом случае он еще не нагружено конфликтными силами, а во втором пронизано ими. В результате реализации согласие, нагруженное острыми противоречиями, вступает в новое качество своего существования.

Вводя в настоящую главу социально-философские категории «индивидуальное» и «общественное», мы ставим задачей выявить те особенные формы и существенные признаки согласия, которые отчетливо не проявляются или вовсе не проявляются в других сферах бытия. Эти две категории находятся в качественно иных взаимодействиях, чем индивид и виды в биологии, чувство и разум - в психологии, природное и социальное в человеческой сущности. Качественная новизна и специфика согласия во взаимодействии индивидуального и общественного обусловлена уже тем, что согласие включается в их глубинные основания. Человеческий индивид в своей естественной природе содержит способность к групповому бытию и сознанию, иначе общественному не из чего было бы возникать и развиваться. В этом смысле человеческий индивид качественно отличается от прочих животных индивидов, общность которых ограничена сугубо природными свойствами. Он наделен природной способностью к разуму, однако разум проясняется, пополняется, становится для человека сущностной, жизненной силой и энергией, когда человек, предоставленный сам себе, на основе разума, ума, сознания строит жизненные цели и практически действует во имя их осуществления. Но для этого помимо разума ему еще необходимы темперамент, характер, воля, способность преодолеть препятствия и трудности на пути их постижения. Воля предполагает еще напористость, настойчивость, эгоистичность, умение собрать и развивать свои физические и умственные силы настолько, чтобы выйти из природной ограниченности и вступить в мир осмысленной индивидуальной деятельности. По мнению Г.Коллонтай, одним из законов, которые качественно отличают человека от прочих животных, является «закон, который мы называем способностью свободного действия; он говорит о том, что мы действуем точно согласно нашей воле, нашему выбору, нашему решению и не можем действовать иначе»[62] . «Индивидуальное», применительно к человеку, в философии понимается как совокупность физических и умственных, внешних и внутренних свойств, поступков и деяний отдельного человеческого существа, по которым он отличается от группово-общественных свойств. Чем более зрелыми и значимыми становятся индивидуальные свойства для отдельного живого человека, тем более человек обретает индивидуальность, под которой понимается его неповторимое и устойчивое своеобразие. Она реализуется во всем многообразии проявлений жизни, внешнем портрете, физическом здоровье, умственных и волевых качествах, характере, труде, общении и поведении.

В истории социально-философского познания сложились противоположные подходы к объяснению природы индивидуального в человеческом существе. Уже в древнегреческой (Левкипп) и древнеримской (Цицерон) философской мысли высказывалось мнение о сходстве индивида с непроницаемым атомом. Если в древнегреческом языке атом означал «единичное», то в древнеримском языке (латыни) - «неделимое». У немецкого философа г.Лейбница понятие индивидуального выводится из учения о монадах, которые характеризуются, по его мнению, непроницаемостью, самодостаточностью и изолированностью. На основе «монадологии» Лейбница возникла концепция «социального атомизма», рассматривающая общество как совокупность изолированных друг от друга и не поддающихся какому-либо внешнему воздействию индивидов-атомов. Социал-дарвинизм, а затем эволюционная этика принесли в философию понимание человеческого индивида как сугубо природного продукта, не подчиняющегося общественным воздействиям. К середине XIX века относится возникновение представлений противоположного характера. Индивид и общество, индивидуальное и общественное - диалектические противоположности, находящиеся в отношениях единства, тождества и различия. Общество - продукт деятельности и взаимодействий индивидов, их отношений, связей на основе исторически конкретных жизненных условий. Человеческое общество - богатое многообразие индивидуальных человеческих существ, живых и активных деятелей исторического процесса. Вне человека и над человеком общество не существует, ибо «именно человек, действительный, живой человек - вот кто делает все это, всем обладает и за все берется. «История» не есть какая-либо особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История - не что иное, как деятельность «преследующего свои цели человека»[63] .

Следовательно, общественное, общественность и обществизм[64] (по аналогии с индивидуальным, индивидуальностью и индивидуализмом) отображают и выражают тождественные, сходные свойства и признаки человеческих индивидов, их образа жизни, мыслей, трудовой деятельности, взаимодействия и поведения в природе и обществе. Встречающееся в философской и социологической мысли понятие «общественность» применяется для обозначения общества или совокупности людей, представляющей различные общественные группы. Между тем «общественность» имеет и другое свойство, а именно свойство человека быть общественным в его зрелой, устойчивой и повторяющейся форме. В свою очередь «обществизм», вводимый нами в свое исследование, противоположный «индивидуализму», представляет собой тип социального мировоззрения, сутью которого в конечном счете является абсолютизация позиции общества в его отношении к индивиду.

Исследование показывает, что в истории человека и человеческого общества и их взаимодействия согласие играло и продолжает играть весьма существенную роль. Причем конкретные формы его проявления носят исторический характер. Иначе говоря, в различные эпохи функционирования общества согласие характеризуется различными свойствами. На начальных этапах человеческой истории согласие непосредственно вплеталось в ткань прасоциальных отношений, выраставших из кровнородственных связей. Оно носило стихийно-инстинктивный характер, но, однако, уже в проясняющемся человеческом сознании получало выражение и закрепление. Не будучи отделено от непосредственной кровнородственной практики, согласие действовало почти автоматически, становилось все более осмысленным, главное, стиралось пространство взаимодействий людей, которое им охватывалось. Углублялось его воздействие на общественно-образующий или социообразующий процесс. Оно находило свое осуществление в образовании первоначальных людских общин на основе природных и кровнородственных связей. Они уже базировались по территориальному, культовому, родственному и имущественно-наследственному принципу. Хотя в формировании родовых общин, позже племен и племенных союзов преобладают социально-хозяйственные, производственно-экономические факторы, последние тем более играли определяющую роль, чем полнее они находили отражение в родово-племенном сознании и закреплялись в нем. Переход людей от индивидуальной к совместной деятельности по собиранию даров природы, более того - к производству орудий труда, продуктов питания, одежды и обуви, жилищному обустройству, органически включал сознаваемые акты согласованных действий. Элемент согласия в образовании человеческого общества стал настолько очевиден позднейшим мыслителям, что еще в древнегреческой философии возникли представления о его социально-исторической роли. В частности, Аристотель истолковывал общество как совокупность индивидов, которые объединились для удовлетворения «общественных инстинктов». Под таким углом зрения он трактовал и человека как «общественного существа». «Это свойство людей, - заявлял философ, - отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п.»[65] .

Еще до Аристотеля Антифонт обнаружил в идее согласия специфический для общества закон, согласно которому справедливость в обществе состоит в том, чтобы соглашаться с установленными в обществе законами, не нарушать их. В отличие от законов природы, исполнение которых необходимо из-за их естественной природы, законы общества (нормы, правила, требования к индивидам) «произвольны», а их «предписания искусственны». Рассуждая в данной системе понятий, Антифонт далее высказал такое суждение: «И (сверх того), предписания законов суть результат соглашения (договора людей), а не возникшие сами собой (порождения природы); веления же природы суть самовозникшие (врожденные начала), а не продукт соглашения (людей между собой)»[66] .

Идея согласия как средства объединения индивидов в обществе, а также образования и функционирования общества получила дальнейшее развитие в конце средневековья и начале Нового времени под влиянием крупных социальных изменений. Это был период преобразования традиционных обществ в индустриальные, монархических в буржуазно-демократические. Осенью 1647 года был обнародован проект Конституции Английского королевства, имевший название «Народный договор». Он провозглашал личные свободы граждан и требовал основанного на народном согласии государственного строя. Отражая эти идеи, Т.Гоббс в работах «О гражданине», «Левиафан» определил согласие как определяющий фактор образования общества и государства. Возможно, он преувеличил роль согласия, но, однако, идея о том, что согласие между людьми вплетено в социообразовательный процесс, представляется не лишенной относительной истины. «Война всех против всех», дошедшая до опасной черты, пробуждала в людях понимание необходимости поиска и применения средств, посредством которых можно ее ослабить. По мнению Т.Гоббса, для сохранения мира между людьми, каждый из которых заботится о себе, необходимо достижение «согласия большинства». Этим «согласием большинства» явится не что иное, как «общество, созданное только ради взаимной помощи». Однако, по Гоббсу, и оно в полной мере «не обеспечивает вступающим в соглашение, то есть своим членам, искомой нами безопасности, позволяющей соблюдать в наших отношениях вышеназванные законы природы, но необходимо нечто больше для того, чтобы их, пришедших однажды к взаимному согласию, миру и взаимной помощи ради общего блага, некий страх удерживал бы от новых столкновений, когда какое-то частное благо придет в противоречие с общим»[67] . Этим «неким большим», чем общество («согласие большинства»), является, по мнению английского философа, государство,точнее - государственная власть. Ему (ей) каждый гражданин добровольно делегирует свое право на защиту от опасности, платя ему определенное вознаграждение в виде податей, налогов и добросовестного исполнения подданнических обязанностей. Передавая государству свои силы, волю и естественное право самозащиты от опасности, граждане согласно друг с другом уполномочивают его равномерно защитить себя, привести волю всех отдельных людей к единству и согласию. Следовательно, «государство, если дать ему определение, есть единая личность, чья воля на основании соглашения многих людей должна считаться волею их всех, с тем, чтобы оно имело возможность использовать силы и способности каждого для защиты общего мира»[68] .

Концепция согласия между индивидуальным и общественным, разработанная Т.Гоббсом, получила признание ряда других философов и социологов Европы. Ее развернутое обоснование дано Ж.-Ж.Руссо в работе «Об общественном договоре». Последний, однако, подошел к определению субстанциональной роли согласия с иной стороны. Его интересовало не столько воздействие согласия на первоначальное образование человеческого общества, сколько на исторически функционирующее в его время общество, где идет не всеобщая «война всех против всех», а противоборство граждан, разделенных между собой по богатству, отношениям собственности, социальным и политическим правам. Граждане государств неравноправны, между полноправным и бесправным не может быть единства. Ж.-Ж.Руссо выдвигает идею поиска средств, способных сохранить в обществе мир и благополучие всех. «Надо найти такую форму ассоциации или общественного соединения, - утверждает философ, - которая защищала и охраняла бы всею общею силой личность и имущество каждого члена и благодаря которой всякий, соединяясь со всеми, повиновался только себе и оставался бы так же свободен, как и прежде»[69] . Такой искомой формой «ассоциации» граждан и государства, по Ж.-Ж.Руссо, является «общественный договор», достигаемый путем согласования ими своих интересов.

После победы французской революции 1789-1893 годов, провозгласившей демократическую республику, свободу, равенство, братство граждан, многие социальные философы стали считать, что «только путем широкой свободы личности и широкой возможности людям вступать между собой во всевозможные соглашения разовьется в обществе новый строй на началах справедливого удовлетворения всех потребностей»[70] . Среди «всевозможных соглашений» находились прежде всего экономические (свободная конкуренция и торговля, сделки, договоры о поставке сырья и рабочей силы, группировка граждан по политическим партиям и общественным объединениям, религиозным организациям, профсоюзам, страховым кампаниям и др.). Идея согласия входит во все сферы сознательной организации демократической жизни либерально-плюралистического общества, где позитивное и негативное мнение граждан учитывается почти повсеместно (наем и увольнение, соблюдение технологии производства, вклады в банки, вступление в брак и голосование в избирательных кампаниях, стачки и уличные демонстрации, дуэль и другие смертные поединки, торговая война и организованная преступность, принятие законов, соблюдение социальных и правовых норм и т.п.).

Особая роль согласия индивидов в одном и несогласия в другом в демократическом обществе порождается все более растущей дифференциацией его по горизонтальной и вертикальной сферам. В результате дифференциации общество обретает характер бесконечного множества возникающих и распространяющихся микрогрупп (производственных, торговых, управленческих, военных, творческих, соседских, родственных, преступных, политических, культурных, религиозных, научных, феминистских и прочих). Между различными группами, как и между частями внутри групп, складывается множество разнонаправленных связей и отношений, основанных на принципе «согласия-несогласия». И чем устойчивее шаблоны согласия и несогласия различных групп или индивидов, частей внутри групп, тем более общество в целом обретает характер динамичного, внутренне противоречивого живого социального организма. В них согласие и несогласие достигаются не только добровольными, но и насильственными методами подчинения себе. В свою очередь «победители силой принуждают побежденных поступать так, как требуют шаблоны поведения первых. В этом случае единство группы или общества остается, но оно основывается не на «добровольном согласии» всех членов поступать определенным образом, не на консенсусе представлений должного поведения всех членов группы, а на насильственном принуждении одних другими»[71] .

Из произведенного анализа согласия в механизме взаимодействия индивида и общества, индивидуального и общественного в жизни человека вытекает вывод о различной роли согласия на разных этапах развития общества. В одномерных, традиционных, «простых» обществах содержание и формообразование согласия, несогласия и разногласия больше соответствуют своему понятию, чем в многомерном, плюралистическом обществе, какое характерно развитым странам XX века. В последнем согласие, несогласие, разногласие, как и противогласие переплетаются между собой крайне сложными, даже взаимоисключающими формами. Социальный, экономический, политический, культурный и нравственный плюрализм либерального демократического общества придает им самые неожиданные, порой даже причудливые свойства.

Переход согласия и несогласия из стихийных форм в интуитивные, а из интуитивных форм в сознательные, рациональные или разумные, возвращение согласия от последних к первым и их переплетение осуществляются через механизмы социальной детерминации и активности личности. В этом механизме личность выступает как уже реализованное единство индивидуального и социального в человеке. Человек формируется как индивид по рождению, а личностью он становится в процессе социализации, вхождения в общество и усвоения его целей, норм и ценностей, когда его поведение в обществе становится избирательным, самостоятельным и активным. Как отмечал А.С.Макаренко, «проблема личности может быть разрешена, если в каждом человеке видеть личность»[72] .

Понятие «детерминация» применительно к личности и обществу объединяет совокупность естественно-природных, материально-вещественных, социально-культурных и духовно-нравственных условий, обусловливающих течение событий в определенном направлении. При этом детерминация понимается в более широком контексте, чем причина, ибо включает помимо непосредственно причинно-следственных воздействий также в определенной мере ещё генетические, содержательно-формальные и структурные. При этом имеются в виду также стихийные и целенаправленные факторы, созидательные и разрушительные тенденции, равно как прямые, так и обратные связи.

Научно-философская постановка проблемы взаимодействия общества и личности заключается не просто в том, чтобы объяснить направленность деятельности, сознания, общения и поведения личности из действия социальной детерминанты, а в выяснении их взаимодействия, когда социальные детерминанты, во-первых, признаются результатом совокупной активно-творческой деятельности масс личностей, и, во-вторых, когда уже сложившиеся социальные детерминанты в своём совокупном выходе на историческую арену имеют объектом своего воздействия не близкие и безвольные индивиды, а активные личности. Уже в этом смысле между социальной детерминацией и активностью личности заложена тенденция согласованности, как некоей соотнесенности и упорядоченности. Одним из результатов или следствий подобного хода взаимодействий общества и личности выступает социальный характер индивидов, отличающийся от их индивидуального характера. Термин «социальный характер», введенный в социальную философию и психологию Э.Фроммом, мало употребляется в них несмотря на его очевидность, доказанную этим философом. «Понятие социального характера, - считает он, - является ключевым для анализа социального процесса»[73] . Характер - это «специфическая форма, которую придает энергии человека динамическая адаптация его потребностей к определенному способу существования данного общества»[74] . Социальный характер менее специфичен, чем индивидуальный характер личности, однако преимущественно под его воздействием формируется личность человека. Он «содержит существенное ядро структуры характера большинства членов группы, которое сложилось в результате основного опыта и способа жизни, общего для этой группы»[75] . Не только различные группы, но и целые общества или классы внутри общества обладают особым социальным характером, и на его основе развиваются и приобретают силу определенной идеи.

Связь социального характера с концепцией согласия состоит в том, что восприятие индивидами социального характера стихийно подчиняется закономерной тенденции определенной согласованности личностно-индивидуального и общественного. Если на этапе своего возникновения человеческое общество становилось таким, каковы природные свойства индивидуальных человеческих существ, то на этапе своей зрелости оно, оказывая все более активное обратное воздействие на индивидов, подчиняет их своему характеру. Процесс социализации протекает в форме адаптации, т.е. приспособления и привыкания. Э.Фромм заявляет, что, «приспосабливаясь к социальным условиям, человек развивает в себе те черты, которые заставляют его желать действовать так, как он должен действовать. Если характер большинства людей данного общества, т.е. социальный характер, приспособлен к объективным задачам, которые индивид должен решать в этом обществе, то человеческая энергия направляется по путям, на которых она становится продуктивной силой, необходимой для функционирования этого общества»[76] . Осознание индивидом не только внешней, но и внутренней необходимости овладеть социальным характером порождает у него чувство понимания согласия с ним. В свою очередь это внутреннее, спонтанное согласие облегчает деятельность по овладению социальным характером и использование его в своем образе жизни, целеполаганиях, волевых качествах, общении и поведении. Важным компонентом такого социально-адаптационного процесса, основанного на идее согласия, является и обучение социальному характеру. Благодаря обучению индивид стремится «приблизить его к социальному так, чтобы желания индивида совпадали с требованиями его социальной роли»[77] . ? стихийное, тем более целенаправленное обучение социальному характеру многих индивидов, более того, целых поколений людей делает этих людей как бы интуитивно солидарными, согласованными между собой. Благодаря этому тождественный социальный характер индивидов, как и разных классов общества, становится психологической базой общественного согласия. И до тех пор, пока общество обеспечивает индивиду возможность получать удовлетворение от социального характера, психологические силы индивида укрепляют социальный характер и основанное на нем общественное согласие.

Однако социальный характер не остается раз и навсегда данной реальностью. Под воздействием многих детерминаций и, прежде всего, экономических, которые являются наиболее динамичными и базисными, рано или поздно социальный характер и основанное на нём общественное согласие приходят в противоречие с новыми экономическими условиями. В этой ситуации люди, действуя под воздействием своего устоявшегося социального характера и согласия, или стремятся подогнать экономические условия под структуру своего характера или вынуждены соглашаться на обновление последнего, «этот разрыв между экономической и психологической эволюциями приводит к ситуации, в которой психологические потребности не могут больше удовлетворяться обычными экономическими действиями»[78] . ? действие вступают по преимуществу политические, мировоззренческие, нравственные и иные силы, под давлением которых возникает качественно новая ситуация, обновляющая прежний социальный характер. Пока происходит разрушение старого социального характера и формирование в его недрах нового социального характера, общественное согласие тоже дестабилизируется, в нём нарастают тенденции к внутреннему взрыву, оно все более проникается разногласиями, противогласиями и конфликтами.

Вместе с тем сохранение у личности индивидуального характера, включающего «совокупность черт, которые в своей особой конфигурации образуют структуру личности того или иного индивида»[79] , не позволяет, с одной стороны, социальному характеру полностью завладеть психологией индивида, а с другой стороны, согласию - доминировать в обществе. Имея склонность к общению и приобретению общих признаков в образе жизни и поведении, индивид одновременно стремится к уединению не только от себе подобных, но и от общества. Однако глубина и широта его обособления от общества и общественных норм и стандартов зависит в значительной степени от отношения общества к индивиду. В тоталитарных и авторитарных обществах индивид подавляется, человек из самоцели и самоценности превращается в средство достижения общественных целей. В либерально-плюралистических обществах индивид, по крайней мере, получает формальные права, создающие возможность беспрепятственно реализовать свои потенциальные силы. Благодаря этому он во взаимодействии с обществом одновременно находится в отношениях и согласия, и разногласия. Он согласен с обществом в одном, но не согласен в другом, причём в зависимости от стечения жизненных обстоятельств и согласие, и разногласие обретает множество взаимосвязанных и противоречащих друг другу форм, а пространство их осуществления то расширяется, то сужается.

Первым и самым главным условием достижения согласия между индивидом и обществом является человеческая свобода. Когда общество в целостности экономических, политических, правовых, нравственных, духовно-культурных структур обеспечивает ему свободное существование, тогда индивид спонтанно, изнутри соглашается с социальными нормами и требованиями к нему. Он воспринимает их не как внешние и чуждые, а как внутренние и желанные. Стихийно и даже сознательно действуя по законам общественного движения, усваивая социальный опыт как совокупный общественный потенциал, индивид охотно присваивает себе этот опыт и потенциал. Как отмечает А.Н.Леонтьев, свободное усвоение социального опыта в различных формах есть «процесс, в результате которого происходит воспроизведение индивидуумом исторически сформировавшихся человеческих способностей и функций»[80] .

В.Гумбольдт обращает внимание на «глубину связывающего их чувства»[81] . Речь идет о связи индивидов между собой и через их посредство с обществом в целом. Их симпатии друг к другу, согласованность их действий носят избирательный характер. «В течение всех периодов своего существования каждый человек достигает лишь одного из тех совершенств, которые в своей совокупности составляют характер всего человеческого рода»[82] . Благодаря этому достигается глубина чувств, связывающего индивиды друг с другом и с обществом, а последнее позволяет обрести их «полное понимание». Только тогда согласованность и согласие индивида с обществом обретают свободную форму, но здесь ещё необходимо, чтобы при этом индивид стал не только свободной, но и самостоятельной личностью. При этом условии достигается «полное понимание друг друга» и, следовательно, их полное согласие. И то, и другое требуют от индивидов как тождества, так и различий в восприятии друг друга и общества, чтобы стороны могли понимать друг друга. Тождество индивидов в согласии друг с другом и обществом должно быть таким, чтобы оно не сливало их полностью, лишая самостоятельности и оригинальности, а различия, порождаемые различными разногласиями в обществе, не должны быть такими, чтобы разногласие воспринималось как полное отрицание согласия. В целом согласие-несогласие индивида с обществом детерминировано степенью устойчивого совпадения и расхождения их жизненных интересов.

При исследовании идеи согласия в механизме взаимодействия личности и общества, индивидуального и общественного особую важность приобретает опосредование «групповой» организацией человеческой жизни в обществе. Существующее в социальной философии раздвоение «индивид и общество» верно, поскольку оно отражает крайние противоположности социальных и духовных процессов. Однако в реальной живой действительности индивид соотносится и взаимодействует с обществом через целый ряд промежуточных человеческих ассоциаций.

Первичной ячейкой общества выступает малая группа. Она образует такую совокупность людей, которые непосредственно общаются между собой, создавая ассоциативные нормы поведения, цели и интересы. Поэтому восхождение индивида к обществу идёт не минуя «малую группу», а через неё и посредством её. Благодаря этому с обществом взаимодействует скорее малая группа, а не непосредственно индивид. Однако и то верно, что один и тот же индивид одновременно входит в несколько малых групп (семью, звено, бригаду, учебную группу, группу по интересам , ячейку, дружескую группу, этническую группу, культурную группу и т.д.). Одни из этих групп являются формальными, другие основаны на духовных запросах, третьи долговременны, четвертые формируются и распадаются в течение короткого времени и т.д.

Во всех случаях малые группы находятся в состоянии живых контактов членов, которые лично знакомы друг с другом, знают характеры, интересы, капризы и желания друг друга.

Становление малой группы как первичной ячейки общества закрепляется эмпирически устанавливаемым фактом выработки устных или письменных норм поведения. «Группы стремятся развить нормы»[83] . Индивидуальные различия членов группы в восприятиях друг друга имеют тенденцию к уменьшению с течением времени. «Большинство членов группы постепенно вырабатывают какую-то групповую норму по мере того, как они взаимодействуют и получают представление о суждениях друг друга»[84] . То, что малая группа содержится на основе отношений «согласия-несогласия», подтверждается постановкой перед группой познавательной или практической задачи. Американский социальный философ и социолог Р.Бейлс считает, что, ставя такую задачу, необходимо знать «впервые ли делается заявление о содержании задачи или оно уже было сделано и встретило согласие (или несогласие), и если так, то у скольких членов группы и какого статуса. По-видимому, содержание той или иной задачи было либо отвергнуто на основе согласия, достигнутого некой относительно большой частью группы, или санкционировано на основе благоприятного согласия»[85] .

С этой точки зрения малая группа является опытным пространством, где у индивидов вырабатываются инстинкт и культура согласия и несогласия, которые приобретают особо важное значение, когда они восходят к взаимоотношениям с большими социальными группами и через них с макросообществом. При внимательном анализе обнаруживается разделение населения определённого региона на три подкласса индивидов по их отношению к согласию с региональными нормами, ценностями и традициями: апологеты, позитивисты (этот термин, разумеется, не имеет ничего общего со сторонниками позитивистской философии, он берется в своем непосредственном этимологическом смысле как противоположность нигилистов) и нигилисты. Удельный вес апологетов, которые уверенно принимают общие стандарты, цели и ценности населения, как и нигилистов, отвергающих их, несогласных с ними, намного ниже, чем удельный вес «среднего подкласса» (позитивистов). Позитивисты - люди конформистского типа. «Их главное качество, главное жизненное правило - жить «как все», думать, поступать «как все», стараться, чтобы всё у них было «как у всех», - от одежды и домашней обстановки до мировоззрения и суждения по животрепещущим вопросам. Но под «всеми» всегда подразумевается привычное непосредственное окружение. От всего они не хотят ни в чём отстать, но и не любят выделяться... ? хорошем окружении - это неплохие люди и исполнительные работники. Но, попав в другую среду, они постепенно усваивают все её обычаи и привычки, манеры и поведение, как бы это ни противоречило всему предыдущему в их жизни и как бы пагубно не было»[86] .

Описанное А.Е.Личко явление может быть определено как конформистское согласие, которым заражаются сравнительно широкие круги общественности, особенно в малых городах и посёлках, на периферии, и в сельской местности. Оно было замечено ещё Э.Фроммом наряду с «социальным характером». «Человек, - утверждал он, - перестаёт быть самим собой, он полностью осваивает тот тип личности, который ему предлагают модели культуры, и полностью становится таким, как другие и каким они его ожидают увидеть...»[87] .

Во всех ситуациях индивид значительно больше согласен с обществом, чем не согласен. Они находятся и в разногласии, но не обособляются полностью. Напротив, они входят друг в друга, так как общество есть «сам человек в его общественных отношениях»[88] . В качестве субъектов общества выступают только индивиды, но «индивиды в их взаимоотношениях»[89] . ? свою очередь индивид общественен, поскольку он есть общественный продукт, общественное существо, функционирующее по биосоциальным законам. Соответственно согласие и разногласие индивида с обществом и общества с индивидом объединяются и отождествляются в личности индивида. Это согласие-несогласие трансформируется в самосогласие и самонесогласие, индивид одновременно и соглашается с самим собой, и не соглашается с самим собой. Происходит, таким образом, его раздвоение, содержащее тождество и противоречие. Противоречивое соединение в индивиде как согласительных, так и разногласительных чувств, идей, волевых действий делает индивид существом, способным к восприятию и выражению богатого многообразия разнонаправленных ориентаций в образе своей жизни. Таким образом, общество, воспринимая тождество и различие индивидуальных форм согласия и разногласия, характерных отдельным человеческим существам, индивидуализируется по своему мировоззренческому и интеллектуальному опыту. Единство и противоречие между индивидом и обществом в вопросах согласия и разногласия не устранимы, их невозможно ликвидировать, напротив, противоречие можно только исследовать и в какой-то мере сделать управляемым процессом. «Это - присущее самой жизни и творящее её богатство противоречие... Грубыми приёмами мнимой логики или произвольными декретами деспотической морали можно, конечно, объявить это противоречие не бывшим и не существующим, недоразумением, порождением ошибки или даже злого умысла»[90] . Но это не повлияет на само противоречие, разве что усугубит его.

И наконец, идея согласия индивидов с самим собой, между собой и обществом может быть адекватно понята, если иметь в виду и принуждение в его достижении. В реальном обществе стихийные, добровольные, спонтанные, интуитивные и рациональные формы согласия, как и несогласия, сочетаются с принудительными. Последние столь же распространены, как и первые. Если формы добровольного согласия восходят к определённому единству индивида и общества, то формы принудительного согласия восходят к их противоречию. У всех индивидов, как отмечает З.Фрейд, «имеют место деструктивные, то есть антиобщественные и антикультурные, тенденции и что у большого числа лиц они достаточно сильны, чтобы определить собою их поведение в человеческом обществе»[91] . Поэтому многие индивиды, живя в обществе, оказывают сопротивление его нормам и идеям, ценностям и требованиям. Однако постоянное навязывание их индивидам создаёт ситуацию, когда значительная часть индивидов приходит к согласию с ними. У них истощается энергия сопротивления и в конце концов они покоряются общественному давлению. Так возникает вынужденное или, ещё точнее, принужденное согласие между индивидом и обществом. Под его воздействием изменяется и мировоззренческая структура личности. Человек, исполненный духа и достоинства, легче переносит покорение в материальной сфере, труднее и болезненнее - покорение духовное и душевное, связанное с принесением человеком в жертву своих индивидуальных свобод, привычек, влечений и жизненных целей.

Принуждение обществом индивида к согласию с его ценностями, нормами и запретами не остаётся без компенсации. Общество, принуждающее индивидов к согласию наперекор их воле, само нередко оказывается во власти отдельных индивидов. Благодаря деятельности сильных, волевых, энергичных личностей, которые глубже и полнее выражают потребности и запросы эпохи, общество проникается их индивидуальным сознанием и волеизъявлением. Будучи продуктом общества и времени, историческая личность, взаимодействуя с обществом, представляет общество, «органически воплощает, сосредоточивает в себе известные его стремления, а постольку может и осознать их лучше, чем другие, и найти путь к решению назревших исторических задач»[92] . Благодаря выраженных исторической личностью подспудных стремлений истории, общество соглашается с ней, воспринимает её идеи и идеалы как свои, причём в одних случаях свободно, осознавая их необходимость, а в других вынужденно, под давлением власти, авторитетной личности. Здесь мы тоже встречаемся с особым видом социальной детерминации, когда активность личности, обретя историческое значение, побуждает общество к массовому действию. Согласно этому взгляду согласие состоит в том, что разум тянет к упрочению согласия человека с обществом, а иррациональные влечения -к разногласию. Перефразируя суждение Ф.Энгельса относительно истории как параллелограмма сил и исторического события как равнодействующей, которая складывается из многих составляющих, можно построить «параллелограмм» сил согласия и сил разногласия между ними. Действительное движение их происходит по направлению к его диагонали. Согласие выступает средней величиной между пониманием и влечением, между разумом и свободой, и степень их соотношения может быть эмпирически установлена посредством «личного уравнения». В одних и тех же исторических условиях, в одном и том же обществе индивиды, представляющие различные классы, сословия, этносы, культурные общности, верования, относятся к обществу весьма различно. Понятие о тождестве индивидов, органическом единстве общества не отрицает, а объясняет поразительное разнообразие форм и уровней согласия и несогласия индивидов между собой и обществом. Здесь многое зависит от того, каким по качеству является общество, ищущее согласие с индивидом и индивида с ним. Как отмечает современный североамериканский философ Дж.Кэмпбелл, только общество, которое создает максимум возможностей для «самораскрытия человека на основе свободы», базируется на принципе, согласно которому высшим приоритетом являются общечеловеческие свободы и права, способно обеспечить социальное, духовно-нравственное, добровольное и продуктивное согласие. Такой тип общества основывается на рыночных экономических механизмах, где достигается индивидуальная свобода граждан, причём прежде всего в хозяйственной сфере. Реализация человека с этих позиций не является вопросом политики и не нуждается, строго говоря, в том, чтобы индивиды в области политики делились на группы с различными претензиями. В основу такого понимания «человеческой реализации» Дж.Кэмпбелл кладет идеи Дж. Дьюи, который писал, что «при таком врожденном или изначальном даре прав, сил, потребностей, которыми наделены индивиды, единственное назначение социальных институтов и законов состоит в устранении препятствий для «свободной» игры индивидуальных естественных способностей»[93] . К этому Дж.Кэмпбелл добавляет от себя: «Все, что может сделать общество, - это поощрить свободу»[94] .

Между тем одна лишь индивидуальная свобода при всей её фундаментальной ценности, не обеспечивает равновесие и согласие в обществе. Поэтому и рыночная экономика, и основанная на ней «рыночная политика», в которых она реализуется, не становятся теми социальными и демократическими институтами, которые способны преодолеть серьёзные противоречия и конфликтные тенденции социальной эволюции. Осознание этой аксиомы нашло отражение ещё в 70-е годы XX века в североамериканской философии, изначально ориентированной на решение прагматических идей. Оказалось, что согласие в современном индустриальном обществе может быть приоритетной ценностью, если индивидуальная свобода согласовывается с идеей равенства и справедливости. Этот вопрос явился предметом не только теоретической, но и практической философии в первую очередь в США - стране классической рыночной экономики и культа индивидуализма. Как ни приоритетна индивидуальная свобода, причём в первую очередь в экономической деятельности, она одна не обеспечивает стабильное согласие между личностью и обществом. Причина состоит в том, что вследствие неравенства физических и умственных сил людей, неравенства в условиях жизни, образования, одни из них богатеют, другие беднеют, третьи не находят себе работы из-за дефицита рабочих мест. Чем глубже разрыв в условиях, благах и других ценностях жизни, тем полнее между индивидами устанавливаются отношения господства и подчинения, принуждения и сопротивления, а социальная рознь, перерастаемая в индивидуальную и публичную борьбу, ещё более обостряет конфликтные процессы, не оставляя возможностей для общественного согласия.

Именно в этом контексте оказывается необходимым сопрягание индивидуальной свободы с проблемой равенства. С данной позиции гетерогенное, т.е. социально разнородное, общество, может рассчитывать напрочное согласие с индивидами, если оно обеспечивает «равновесиесвободы и равенства»[95] . Подобное движение реально развернулось в СШАв 70-е годы. С тех пор «началась эпоха борьбы за гражданские права, равенство рас, полов, равную плату за труд, равный доступ к образованию и профессиям, эпоха массовых молодёжных, негритянских, антивоенных движений, идеологии бунтарства, «большого отказа», контркультуры. И на эти события отозвалась «большая теория». Уже к 60-м годам значительная часть теоретиков политики признала, что идея равенствавозможностей является универсальным высшим принципом регуляции социальной и политической жизни современной страны»[96] . ? этом смысле «без субъективного желания конфликтующих сторон пойти на согласие такое согласие не может быть достигнуто, оно утопично»[97] . Оно достигается, если конфликтующие субъекты обладают способностью диалектического «соединения противоположностей», допустимого и применяемого в разрешении противоречий, являющегося «частью самым плодотворным средством решения конфликтов...»[98] .

При этом конфликты, как формы несогласия в социальной реальности, не упраздняются, не отменяются. Отрицанию подвергаются методы и средства, применение которых опасно для жизни человека, как и для жизни общества. При этом важно иметь ввиду постоянное обновление и возобновление, возникновение и исчезновение то одних, то других ситуаций, в которых сталкиваются между собой процессы индивидуализации и социализации. Идеальным было бы такое их взаимодействие, которое приводит к гармоническому согласованию, т.е. их соразмерности и пропорциональности. В реальной же жизни социализация, имея более мощные силы давления, чем индивидуализация, во многом, особенно в тоталитарных обществах, подавляет её, индивиды обезличиваются. В силу этих обстоятельств и противоречий «общественное согласие», исторически необходимое для социума, не достигает ожидаемой цели и зрелости.