Часть 1.

Дешан Л.-М.

Истина, или Истинная система. Разрешение загадки метафизики.Ч.1.1770-1773.

Истина, или Истинная система. Ред. коллегия: В. М. Богуславский и др. Вступит, статья В. М. Богуславского. М., «Мысль», 1973.-532 с. (АН СССР. Ин-т философии. Философ, наследие).С.76-165.

Настоящее издание произведений малоизвестного французского философа Леже-Мари Дешана является наиболее полным. Оно включает произведения, характеризующие философские и социально-политические взгляды мыслителя, воссоздающие его концепцию утопического коммунизма. Издание переписки (впервые так полно) Дешана с его великими современниками (Дидро, Робине и др.) позволит представить себе духовную атмосферу века, в который творил философ.

СОДЕРЖАНИЕ

В. М. Богуславский. «Истинная система» Дешана .................. 5

ИСТИНА, ИЛИ ИСТИННАЯ СИСТЕМА

Разрешение загадки метафизики и морали .............77

Предисловие .................. -

Предварительные метафизические размышления ................ 89

Цепь развернутых истин............. 101

Разрешение загадки метафизики и морали, изложенное в четырех тезисах.............. 109

Добавления в подтверждение предыдущего ................. 133

Моральные рассуждения........... 166

Часть 1-я................... -

Часть 2-я................... 200

Письма о духе века .............. 232

Разрешение загадки метафизики в морали в вопросах и ответах........... 263

Попытки войти в сношения с некоторыми из наших философов по вопросу об истине ........340

Приложение.................. 451

Примечания.................. 509

Указатель и мен................ 528

Предметный указатель........... 529

ИСТИНА, ИЛИ ИСТИННАЯ СИСТЕМА

Послание к людям, моим ближним

Загадки природы

Примите ценное разрешение.

Все, что при этом безвозвратно теряют боги,

С лихвой воздастся вам,

И все, что при этом теряют законы, -

Это ярмо позора, с вас решением снятое, -

С пользой обретают

Нравы, от ига жрецов и царей освобожденные.

РАЗРЕШЕНИЕ ЗАГАДКИ МЕТАФИЗИКИ И МОРАЛИ

Quae sursum sunt sapite, ut sapienter

sciatis quae sunt super terram [1].

ПРЕДИСЛОВИЕ

После такого вступления, как это Послание к моим ближним, возвещаемая мною разгадка должна быть истинной, и я осмеливаюсь утверждать, что такова она и есть на самом деле.

На первый взгляд в этом можно усомниться, но я рассчитываю на второй и даже на третий взгляд, ибо как ни проста разгадка, но она столь нова, что требует повторного рассмотрения; она нуждается лишь в серьезном рассмотрении и разумном обсуждении, чтобы стать в глазах читателя, способного ее прочесть, тем же, чем она является в моих глазах, то есть самоочевидностью и тем открытием, с которым единственно связано счастье злополучнейшего из родов животных. Ясно, что я разумею человечество. Скажут, что тон, мною тут взятый, самонадеян, им будут возмущаться; но пусть прочтут меня, тогда увидят, мог ли я взять другой тон.

Если бы просвещенная публика не согласилась с возвещаемой мною разгадкой, это бы меня чрезвычайно удивило. Однако убеждение мое не стало бы оттого менее полным и цельным, - я увидел бы лишь, что неведение наше более непреоборимо, нежели я полагал. Льщу себя тем не менее надеждой, что разгадку мою не будут смешивать с нашими философскими полупрозрениями, которые справедливо почитаются опасными, поскольку они разрушают, не созидая, между тем как моя разгадка, несомненно, созидает.

77

Истину я отыскивал чистосердечно, нашел ее наверняка и, быть может, обнародую ее. Как от нее отказаться? В ней открывается первичная очевидность, та очевидность, непреоборимая мощь которой одна только могла внушить мне тон, мною здесь допущенный, она - деспот, которому нужны лишь обнародование и немного времени, чтобы превозмочь все препятствия. Если мое представление о ее мощи ошибочно, человечество останется тем, что оно есть, но эта мощь все же пребудет тем, чем она сама по себе является и чем она мне представляется в дальнейшем ее раскрытии, мною произведенном.

Для того чтобы овладеть истиной, нужно было нечто новое. Посему следует рассчитывать, что это нечто найдено. Первое чтение будет, конечно, утомительно из-за встречающихся новых мыслей, но пусть от этого не отшатываются. Могу заверить, что о времени и труде, потраченных на чтение, пожалеть не придется. Разве можно допустить, чтобы недостающая нам философская книга сразу же могла быть усвоена? В ней не встретится ни фактов, ни ссылок на авторитеты - в ней один лишь разум мой будет обращаться к разуму других людей, по существу ничем не отличающемуся от моего разума.

Существует лишь один пункт, вне которого мы никогда не в состоянии здраво рассуждать или действовать, и этот пункт - истина. Все, что выходит за его пределы, есть и может быть только сомнение в виде различных систем и различных верований; люди силятся признать эти верования, говорят даже, будто признают их, воображают это до такой степени, что проливают за них кровь, но в сущности никогда их не признают. Ибо как их признать? Признавать можно лишь истину, и одна только истина может даровать убеждение. Изо всех людей, пытавшихся углубить эти верования (причем число их никогда не было столь велико, как можно предположить), наиболее разумными оказались доселе те, кто ограничивался мудрым сомнением, выжидая, чтобы их осенили прозрения, которых у них не было. Те же, что утверждали или отрицали, устанавливали или разрушали, делали это вслепую, и потому все, что было под вопросом до них, так под вопросом и осталось.

78

Одна лишь познанная истина могла бы дать нам основания для догматизма; в ожидании такого познания могло быть лишь мудрое сомнение. Но подобное сомнение могло найти себе место только в немногих головах.

Если людям вменяли в вину, что они осмеливались разрушать, чтобы воздвигать новое, также подлежащее разрушению, если за это предавали смертной казни или отлучали от остального общества, то делали это, что бы ни говорили философы наших дней, на столь же справедливых основаниях, насколько несправедливо было бы подвергать подобному обращению тех, кто разрушает лишь для установления истины, то есть того, что наиболее несокрушимо на свете, того, чего желают с наибольшим единодушием, даже не обращая на то нарочитого внимания, и что человечеству важнее всего познать. Я выступаю против самого себя, если то, что я предлагаю, не есть истина, и я говорю в свою пользу, если это - она.

Мы замечаем обычно недостатки нашего общественного состояния лишь каждый в отдельности и выводим их из причин вторичных, нам же важно увидеть их вместе и в связи с их первоисточником - первичной причиной, а именно с неведением, общим всем нам, которое порождает наше состояние законов, поддерживает наше ужасное состояние и в свою очередь им поддерживается. Уклоняясь от этой точки зрения, мы можем лишь испускать праздные вопли по поводу неминуемых последствий нашего невежества, лишь вопить против людей, какими они являются в настоящее время, лишь хулить наши нравы и религии. И это-то мы делаем, никогда не задумываясь о том, что нам надлежало бы бороться с нашим невежеством как с первопричиной, а не с вытекающими из него следствиями, и попытаться победить это невежество. Как, возразят нам, нельзя нападать на религию, на нравы, порождающие мои страдания? Нет, ибо с этими общими следствиями нашего невежества дело обстоит не так, как с вытекающими из них результатами, например с лично нам причиненной несправедливостью. Последние могут быть устранены благодаря нашим протестам, но наши религии и наши нравы все же устоят против них до тех пор, покуда не будет преодолено наше невежество. Мы же останемся при бесплодных протестах.

79

Философия в ее нынешнем состоянии может, правда, вызвать революцию в области религии, нравов и государственного управления, но больше ничего она своими полупрозрениями не способна совершить, ибо такая революция (которой следует избегать, так как она столь же опасна, сколь и бесполезна) не воспрепятствует дальнейшему существованию порядка божеских и человеческих законов; не воспрепятствует она и столь же полному господству, хотя и в разных формах, но в той же силе, морального зла, порождаемого указанными законами. Эта-то философия, разрушающая без того, чтобы вникать в причину вещей, и захватывающая ныне все области жизни, вынуждает наконец возмущенный разум прервать свое молчание и показать обольщенному человечеству, что она не разум, хотя она и осмеливается выдавать себя за таковой, и в результате получится то, что я возвещаю в других выражениях, а именно подлинная система природы, но не взятая в отдельных разветвлениях, как это сделал некий автор под именем Мирабо [2], а рассмотренная в самом корне. И все дело было именно в том, чтобы подойти к вопросу с такой точки зрения. Автор этот называет эти разветвления законами физического мира; будь он более просвещен, он назвал бы их законами метафизического мира, и вместо того, чтобы отмести науку, трактующую об этих законах, и быть метафизиком, не ведая того, он увидал бы, что система атеизма может быть лишь системой метафизической.

Книга, озаглавленная О законах физического мира, может возвещать лишь труд, обнимающий все различные части физики и объясняющий законы, присущие каждой из них; такое заглавие не соответствует книге, трактующей, подобно данному сочинению, законы, общие всем существам, и применяющей их, в частности, к человеку. В дальнейшем видно будет, что, если автору и знакомы до известной степени эти законы, ему далеко не известны законы морали и что для познания их нужно было произвести значительно более глубокие изыскания, чем он это сделал.

80

Как по положению моему, так и по самому характеру моего труда, делающему его малодоступным, мне недостает помощи, необходимой всякому пишущему, а именно мне не хватает критики просвещенных единомышленников. Вследствие этого мой труд не будет ни столь точным, ни столь безошибочным и полным, каким он мог бы быть. Предупреждаю об этом, дабы не осудили всего моего труда на основании ошибок по существу, какие могут в нем встретиться, и тех недостатков формы, какие в нем неизбежно окажутся.

Я требую, однако, чтобы его либо не читали вовсе, либо прочли до конца; он таков, что судить о нем наобум не следует.

Общепринятые мнения меня не останавливали; я их совсем не касался, стремясь к истине и простоте, которые выявятся со свойственной их природе ясностью. Строгая логика и щепетильная точность, требуемые предметами первостепенной важности, рассматриваемыми во всей их глубине так, как их до сих пор еще не рассматривали, не мирятся с риторическими украшениями и с изысканным стилем, необходимым нынче для того, чтобы найти читателей. Нравиться я буду, лишь поскольку я буду поучать, а поучать - поскольку буду убеждать.

В различных отрывках, написанных по различным случаям, я дам истину метафизическую и моральною, не говоря об истине, как таковой. Вследствие этого получится много повторений, не считая тех, которые возникнут из самой природы вопроса. Но зато тем яснее выявится истина, которую, впрочем, нельзя никогда выявить с достаточной ясностью и которая, будучи создана для того, чтобы выступать в неприкрытой наготе, требует наиболее простого и наиболее доступного всем читателям выражения; только отсутствие ее и вызывает потребность во всякого рода красноречии, эрудиции и авторитете, равно как и всяких науках и искусствах, выходящих за пределы подлинно полезного.

При чтении моего труда могут встретиться трудности, но останавливаться на них не следует, ибо все будет доказано и выяснено одно при посредстве другого настолько, что кажущееся на первый взгляд неудобопонятным перестанет впоследствии таким казаться. Вследствие господствующей нелепицы, с которой ей приходится бороться, истина есть своего рода Протей [3]. Схватить ее можно лишь после того, как она предстанет в нескольких видах, но, однажды схваченная, она представится самоочевидной.

81

Благодаря ей найдена будет разгадка. Однажды разгаданная, она явится ключом ко всему тому, что было доселе загадкой для людей. Благодаря ой будет найдено разрешение неразрешимых доселе вопросов - о Бытии и существах; о существовании и сущности; о духе и материи; о конечном и бесконечном; о начале и конце; о покое и движении; о полноте и пустоте; о невозможном и возможном; о действительном и кажущемся; о порядке и беспорядке, царящих во Вселенной; о необходимости, случайности и свободе; о метафизическом, физическом и моральном и об объединяющем их существовании; об идеях врожденных и приобретенных; об отношении между ощущениями и вызывающими их предметами; о делимости и неограниченном развитии; о воспроизведении существ, о протяжении, о пространстве, о притяжении; о том, что относительно или существует через что-либо другое, и о том, что безотносительно или существует само по себе; о бытии и ничто; о ценности прочих истин и вообще обо всем, что выходит за пределы отдельных наук. Таким образом будет найдена причина заключенных в нас противоречий; можно будет вырваться из густой тьмы, в которую нелепица повергла всю поверхность нашего земного шара; будет открыто все то, неведение чего заставляет мир идти по проторенному пути; будет дано разрешение вопросов, поставленных в стихе господина Вольтера:

Что я? Где я? Куда я иду? И откуда я взят? [4] - и в следующем, прибавленном мною:

Рождается ли злым человек? Может ли он быть просвещен?

Наконец, проникнут во все то, что ныне на основании безуспешных доселе попыток неосновательно почитается непостижимым; я говорю «неосновательно», ибо можно ли от безуспешности прошлых попыток заключить о безуспешности будущих?

Если имеются основания считать такое допущение возможным, то нет никаких оснований утверждать, что оно обязательно, на что прошу моих читателей обратить внимание.

82

Истина постоянно проскальзывает в устах людей и в их книгах, но без пользы, так как они ни разу не склонили как следует свой слух к тому, как она постоянно звучит в них или, что то же, к тому, что подсказывает им основа их существования, общая им со всеми остальными существами и которая есть не что иное, как чувства согласованности и гармонии. Наука эта, однажды развитая, открывает причину ряда истин, которые мы обычно признаем, не зная их причины; она доказывает, что эти истины, будучи почерпнуты из разума, должны быть, как они и суть на самом деле, истинами для всех мест и всех времен без того, чтобы была надобность их нарочито углублять; основа этой науки оставалась неизвестной, но в применении к идеям, переданным нам нашими лучшими авторами об истинном, о прекрасном и о простом, она оказывается коренной опорой этих идей и легко передавалась бы от отцов к детям, если бы приспособить язык, если бы устранить из наших мозгов и речей то, что внес в них абсурд. И действительно, она представляет собою не что иное, как применение общих собирательных терминов, как положительных, так и отрицательных, которые мы часто употребляем, не вкладывая в них точных понятий или вообще каких бы то ни было понятий. Вследствие этого наука эта может на первый взгляд показаться неудобопонятной, но, повторяю еще раз, не следует из-за этого отшатываться от нее.

Это - наука, для которой никогда не может встретиться с нашей стороны больше препятствий, чем в тех случаях, когда дело идет о том, чтобы подорвать с ее помощью какой-либо предрассудок, заставляющий нас признавать совершенно очевидным то, что только кажется нам таковым; наука, которая не может в корне подорвать какой-либо предрассудок иначе, как раскрывшись целиком, которая должна быть правящими кругами строго отличаема от массы систем, ведущих к одному лишь разрушению; которая отметает все эти системы, равно как и противопоставляемые им, не отрицая, однако, ни одной из них, ибо она их всех лишь очищает; которая, будучи явлена людям, менее представляла бы поводов к торжеству свободомыслящих по отношению к верующим, нежели верующих по отношению к свободомыслящим, хотя она и оказывает разрушительное влияние на всякий моральный закон. Это - наука, которая, когда ею овладевают, побуждает рассматривать наиболее хваленые из наших умозрительных книг как блуждающие огоньки, блеск коих меркнет при свете дня; которая, бу-

83

дучи сравниваема с тем, что называлось доселе моралью и метафизикой, не проявляет почти никаких сходственных с ними черт; которая вследствие своей чрезвычайной простоты заставит даже тех, кто постигнет ее, усомниться в том, что она и есть то, что они столь долго искали, и которая многими людьми будет постигаться с трудом вследствие своей малодоступной им простоты.

Это - наука, правильно постигнутые начала которой легко применяются ко всему и никогда не могут быть применяемы в достаточной мере; наука, непосредственные выводы из которой - не что иное, как ее же начала; которая не терпит никаких ограничений в том, что устанавливает, и не устанавливает ничего не являющегося неоспоримым для здравого смысла. Это - наука, которая отказывается от всякого сравнения, взятого из частностей, от всякого вывода, делаемого от частного к общему; которая для того, чтобы стать понятной находящимся во власти абсурда людям, должна быть представлена им с различных сторон; которая будет все лучше усваиваться, по мере того как будут лучше постигаться ее отдельные стороны, и приобретать все большую ценность, по мере того как будет выясняться, насколько существенно было ее познать.

Нам всегда недоставало познания истины. Достаточно читать, чтобы убедиться, что она ныне, как и прежде, является исключительным hic salta [5] всех наших умозрений и исканий. Отсюда заключают, что мы не в состоянии познать ее и что она нам даже бесполезна. Но что другое могла предпринять философская гордыня для того, чтобы ничего нельзя было выдвинуть против нее такого, что говорило бы о ее глубоком невежестве, как и тех, кого она тщится просветить.

Я сам себя хорошо понимаю, и именно потому, что я себя хорошо понимаю, меня должны понимать и другие. Но та же причина, вследствие которой истина не была доселе раскрыта, сделает то, что раскрытие ее вначале покажется неудобопонятным. Причина эта коренится в самой природе истины, поскольку она не поддается проверке при помощи наших чувств; а наше состояние законов, корень всех наших предрассудков, нам всегда представляло ее отчасти с точки зрения чувственной, внедрившейся, так сказать, в ту точку зрения, которую подсказывает нам разум. Атеизм отрицает эту чувственную точку

84

зрения, отрицает то, что мы именуем богом. Тем самым атеизм возвышается над религиозными предрассудками, но при нем остается предрассудок, будто с уничтожением этой точки зрения от бога не остается ничего, то есть что истина не существует в качестве универсального принципа. И быть может, предрассудок этот окажется в нем более сильным противником истины, чем все религиозные принципы в головах верующих. Очевидности предстоит победить все эти препятствия, противопоставляемые ей нашим невежеством. У атеизма общего с истиной лишь то, что он отметает всякую религию, но лишь разрушает, ничего не созидая, когда он исходит лишь из знания некоторых общих законов, применяемых к способностям человека, или же из нелепого признания бесконечно модифицируемой субстанции [6], и не выдвигает никакого положительного начала взамен слепо отрицаемого им божества. Если бы у него за неимением истины метафизической была хотя бы истина моральная, если бы он мог предложить состояние нравов, состояние равенства или морального естественного закона взамен состояния законов человеческих, которые он всецело разрушает, сам не зная того, ибо он разрушает поддерживающее его состояние законов божеских. Он был бы сильным противником теизма, хотя состояние морального равенства вытекает из него лишь за недостатком принципов, лишь отрицательно. Но состояние это для наших атеистов, так же как и для остального человечества, всегда было лишь спекулятивным построением или, вернее говоря, никогда не было видимым - до такой степени человеческая машина настроилась на лад состояния законов, или морального неравенства, составляющего все ее несчастье.

Крайнее различие, существующее между Истинной системой и атеизмом, состоит в том, что Истинная система, отрицая мораль теизма, признает его метафизику, из которой она выводит свою мораль, между тем как атеизм, не ведающий никаких принципов, отрицает и ту и другую и оставляет нам, как бы он против этого ни спорил, лишь мораль произвольную.

Атеизм прямо противоположен теизму, между тем как Истинная система ему противоположна лишь с оговоркой: она не может включать в свое название ничего являющегося отрицанием какой бы то ни было системы ввиду того, что истина до известной степени проглядывает в каждой из них и что им необходимо лишь очищение в горниле ее.

85

Какое же название можно ей дать? Утверждаю, что для определения ее невозможно подыскать ничего, кроме Истины, Истинной системы или тому подобного названия. И какой это довод в ее пользу для всякого, кто пожелает вдуматься! Система эта одинаково является материализмом и имматериализмом, метафизикой, физикой и отрицанием того и другого. Невозможно постичь меня, не будучи при этом вынужденным принять мои построения; столь же невозможно, любя мораль религиозную, не возлюбить морали, устанавливаемой мною, ибо сия последняя есть не что иное, как первая, но очищенная и согласованная сама с собою. Обоснование ее иное, но именно поэтому ее и следует предпочесть, ибо основа ее столь же разнится от религиозной, сколько истина разнится от нелепицы. С этим согласятся, если только поймут мое доказательство сущности вещей и раскрытие существования, и постараются ими как можно более проникнуться.

Не стану скрывать, что было сделано несколько попыток склонить некоторых наших философов прочесть мои сочинения и что почти все эти попытки оказались тщетными. Философы не желают признать истины метафизической, универсального существования как бытия, морального равенства, и одно упоминание о труде, обосновывающем все это, вызывает недоброжелательное отношение с их стороны. Тщетно им говорили, что труд этот нов и заслуживает полного их внимания, что существование Вселенной устанавливается не так, как они могли бы предполагать по Скоту [7], что моральное равенство устанавливается в нем на неведомых доселе началах, - они неизменно оставались глухими, а их возражения при ближайшем рассмотрении сводились к нелепому положению, будто нечего помышлять о положительном строительстве, - нужно лишь разрушение. Пришлось обратиться к трезво и без затей рассуждающим людям и к разумным богословам и покраснеть за философов, найдя не у них вкус к исканию истины и необходимые для познания ее данные.

86

Ничто, кроме опубликования моего труда и шумихи, которая, пожалуй, будет этим вызвана, не сможет заставить философов прочесть меня. Поэтому я имею основание полагать, что, пока не дойдут до этой крайности, я буду встречать в их лице лишь противников, и для меня тем важнее их предупредить, что они являются для большого круга лиц непререкаемыми авторитетами.

Абсурд - выражение, означающее в моем труде нечто резко отличное от заблуждения: оно означает ошибку относительно сущности вещей, относительно метафизической их стороны, а также отрицание ее. Заблуждение же - ошибка относительно проявления вещей, их физической природы. Присовокупим, что абсурдное, то, что противно разуму, заключается только в словах и ни в чем другом или, если угодно, в недостатке здравой логики применительно к существеннейшим предметам, но что недостаток этот влечет за собой недочеты и нравственные. Под разумом, интеллектом, врожденными идеями, идеями первичными (idees-meres), чувствами согласованности и гармонии я разумею упоминавшуюся уже ранее основу бытия, о которой было сказано, что она свойственна человеку наравне со всеми прочими существами. Разум есть существование, человек есть некое частное бытие, и, если, применяясь к общеупотребительным формам речи, я скажу «человеческий разум» или «наш разум», выражение это не будет означать ничего присущего исключительно человеку; присущи только ему его ум, его идеи, его мысли и пр.

Целое и Все - два основных и выразительных термина, которыми я буду пользоваться часто; голос истины, вложив их в нашу речь, всегда заставлял нас их различать, хотя мы никогда об этом и не размышляли. Целое предполагает наличие частей. Все этого не предполагает. Они и склоняются разно [8]. ...Но что я разумею под этими двумя словами, которые я беру во всем возможном их объеме? Под Целым я разумею всю совокупность Вселенной, Вселенную, материю, мир, природу; бытие единое, составленное через множество существ; существование, рассматриваемое относительно; основу и предел, начало и конец, причину и следствие, движение и покой, полноту и пустоту, добро и зло, порядок и беспорядок. Под Всем я разумею существование в себе, существование само по себе, то есть бытие, которое при рассмотрении оказывается составляющим лишь нечто, уже неотличаемое от остальных существ, которое является существом единственным и, стало быть, безотносительным, иными слова-

87

ми, как я уже говорил выше, не существующим через что-либо иное, кроме самого себя. Ибо существовать по отношению - значит существовать через иное, как существует, например, Целое через свои части, как существуют его части через него или друг через друга. В дальнейшем я буду отрицать относительно Всего, которое есть существование отрицательное, есть бесконечное, то, что я стану утверждать по поводу Целого, которое есть существование положительное или абсолютное, есть конечное, есть единое метафизическое или универсальное бытие, между тем как отдельные конечные существа физичны, особенны, отличны от него по природе. Укажем тут же, что и Целое, и Все обладают существованием лишь идеальным, но существование это принадлежит к их сущности, и они тем не менее, как я докажу в дальнейшем, являются существованием.

Из Целого, которое есть истина метафизическая и предмет первичных отношений, вытекает истина моральная, и ее я раскрою до конца. Все, или единое бытие, не дает оснований для выводов или следствий по той причине, что оно представляет собой отрицание Целого, которое есть основное начало.

Под метафизическими противоположностями я разумею обе последние возможные крайности, взаимно друг друга утверждающие и составляющие Целое; под противоречиями я разумею два аспекта существования, из которых каждый, отрицая другой, тем самым его утверждает и которые суть аспекты, составляющие Целое и Все, конечное и бесконечное и т.д.

Одни говорят, что истины как бытия нет, что есть лишь множество истин; другие - что истина не создана для человека, что наше незнание всего выходящего за пределы физического, чувственного непреодолимо, что мы должны на этот счет пребывать в действенном сомнении. Этот предрассудок надлежит в первую очередь разрушить, чтобы он не служил людям препятствием для признания ими очевидности, которую я намереваюсь изложить. Это и составит задачу предстоящих «Предварительных размышлений», где я покажу, в чем состоит раскрытие единственной существующей науки; все остальное является лишь простым знанием. Если это мне удастся, будет сделан большой шаг на пути к Истине.

88

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Если бы было известно что-либо о сущности вещей - было бы известно все. Слово «метафизика» существует очень давно уже, созданное властным требованием Истины, но до настоящего времени еще не знают, что оно выражает и к чему оно применимо. А между тем так просто было дать ему объяснение и применение к одной только универсальности вещей, к бытию, именуемому Вселенной, подобно тому как слово «физика» применяется к отдельным вещам, к частям мира, взятым раздельно. Однако все способствовало тому, чтобы отклонить нас от столь простого объяснения, чтобы помешать нам рассматривать Вселенную как бытие, как самое метафизическую истину, являющуюся результатом всякой истины, чувственной или физической. Ибо результат этот действительно отличен по природе своей от той или иной истины, от того или иного существа, воспринимаемого нашими чувствами, ибо результат этот не может обладать ни одним из свойств, которыми одно существо отличается от другого.

Метафизика, объектом которой отдельный человек является лишь постольку, поскольку речь идет о просвещении его относительно его самого, не имеет и не может иметь иной задачи, как рассмотрение существ в массе, в общем, в целом, рассмотрение их с тех сторон, которые в самом точном смысле слова являются присущими им всем, в том, что можно сказать о каждом из них, что делает их одинаковыми, что они представляют собой в глазах разума. Метафизика не имеет и не может иметь иной задачи, как подняться над уровнем познаний, имеющих задачей лишь рассмотрение вещей в отдельности, в их частностях и подробностях, в их взаимоотношениях и в общей им всем зависимости, в их различиях и сходстве, в том, что их выделяет, в том, чем они представляются зрению телесному [а].

а Спекулятивная геометрия рассматривает предметы метафизически, но поверхностно, в соответствии с ее предметом.

89

Необходимо, чтобы метафизик довел свою задачу до конца, чтобы он поднялся так высоко и углубился так далеко, что за достигнутыми им пределами окажется полная невозможность следовать дальше; чтобы он не оставил за собою ничего невыясненным; чтобы он узрел сущность и даже, выражаясь вполне точно, самую суть существования (ибо у последнего есть суть и самая суть, так же как и явления); чтобы он доказал одновременно и начало вещей, и отрицание этого начала; чтобы все явления, зависящие от истины, нашли свое объяснение; чтобы все вопросы относительно его компетенции были разрешены и чтобы выводы его всегда соответствовали здравому смыслу и общепринятому опыту.

Дав это определение, перехожу к моей задаче, к которой оно естественно и приводит, и утверждаю, что человеку свойственно обладать полным и целостным знанием истины, иметь о ней врожденную идею. Эта идея по отношению к вещам является самой истиной, и человеку остается лишь раскрыть ее [b].

Ибо даже если бы он стал отрицать свое врожденное полное и целостное знание истины, сделать это, как мы увидим в дальнейшем, ему не удалось бы, хотя бы он при этом ссылался на некоторое противоречие в этом сознании.

Однако именно потому, что он обладает полным и целостным знанием истины, он отнюдь не может обладать таким же знанием физических истин, и именно вследствие самой природы этих истин, по поводу которых единая безусловная и безоговорочная истина, истина метафизическая, показывает, что они являются истинами лишь с оговорками и более или менее относительно [с].

b Раскрытие дает человек; раскрывается же основа, общая ему наравне со всеми существами. Вот что необходимо постоянно иметь в виду для правильного истолкования двусмысленности, с которой я принужден выражаться, когда я углубляюсь главным образом в человека для отыскания в нем истины, присущей в той же мере всем остальным существам.

с Человек как человек, как особое существо есть существо физическое, или отдельное, и в качестве такового не может обладать истиной в точном смысле слова. Отсюда следует, что в области физического не может быть ничего строго доказанного или доказуемого. Раскрытие истины не может быть делом физики. Обращаю, однако, внимание на то, что, устанавливая это положение, я тем самым раскрываю истину и что из невозможности раскрытия истины путем физики вытекает невозможность этим путем вывести заключение против очевидности.

90

Как из нашего неведения относительно того, что мы обладаем полным и целостным знанием истины, так и из того, что нам невозможно обладать таким же знанием истины порядка физического, вытекает то, что мы говорим и считаем, что имеем все основания говорить, будто истина не создана для человека. Но можем ли мы это обоснованно утверждать, не впадая в противоречие, то есть знание истины не является ли для нас средством утверждать, что истина не создана для человека? Какое иное средство помимо этого знания находится в нашем распоряжении для того, чтобы не голословно делать подобное заявление, а со всей требуемой строгостью это утверждать? Вот о чем я спрашиваю всякого, кому охота поразмыслить над этим.

Если же истина действительно заключается в том, что истина не для человека, то и в этом случае имеется известное противоречие. Ибо если это истина, то отсюда следует, что истина все же создана для человека. Это истина частичная - скажут нам, пожалуй, - но не вся истина, как таковая. Однако если это истина, хотя бы и частичная, она все же строго истинна. Если же она строго истинна [d], она истина, потому что с истинами метафизическими дело обстоит не так, как с физическими: последние множественны, а метафизические истины являются единой истиной. Все дело в том, чтобы познать их все в одной и той же истине, все их познать в единой истине. В этом и состоит раскрытие истины, которая могла бы быть изложена в двух строках, если бы не требовалось показать ее одною и тою же в ста различных видах, между которыми абсурд усматривает различия, заключающиеся в одних только словах [е].

d Неосновательное утверждение, будто истина не создана для человека, не относится к области ни физики, ни морали. Неужели она может быть какой-либо иной, чем метафизической? Говорят, что она должна быть дана откровением. Взываю по этому поводу к истине метафизической, при которой исчезают всякие откровения.

е Истина нуждается в раскрытии, которое я ей даю в дальнейшем лишь вследствие управляющего нами абсурда; оно было бы излишним для детей наших, если бы мы воспитывали их вдали от ложных впечатлений. То же и в еще большей мере я утверждаю об истине моральной, ибо, если бы истина эта составляла наши нравы, о ней нечего было бы и сказать.

91

Движение, время, пространство и пр. разнятся, например, от Вселенной, от материи согласно абсурду, но не согласно истине, которая во всех метафизических существах, во всех положительных универсальных коллективах видит лишь одно и то же бытие.

Одному моему другу я написал следующее письмо: «Отсылаю вам книгу, которую вы спрашиваете; вы хотите, чтобы я, кроме того, высказал о ней свое мнение. Вот оно в нескольких словах...» Автор ее в основу кладет мысль, будто истина не создана для человека, и доказывает ее при помощи истины несомненной, что посредством чувств мы не можем ни в чем приобрести уверенности [f]. Он доказывает это также, ссылаясь на авторитеты, но авторитеты излишни, когда слово должно принадлежать одному только разуму.

Если бы автору было известно, что бессмысленно полагать метафизическую точность вне предметов метафизических; если бы он знал, что предметам физическим, предметам чувственным свойственно не обладать этой точностью, то есть не быть метафизическими, будучи физическими, не быть универсальными, будучи частными, - он в качестве просвещенного метафизика не провозгласил бы своего основного начала, которое именно как начало разрушает свою собственную основу [g], и не применил бы доказательства, которое также разрушает его основное начало, ибо, как я уже говорил, его доказательство, что мы не можем черпать строгую уверенность из чувств, есть истина несомненная, истина метафизическая.

Эта несомненная истина, вытекающая из универсального опыта, всегда приводит к пирронизму [9] (если ее рассматривать в отдельности, если ограничиться рассмотрением лишь ее одной, если не усматривать ее в истине метафизической) и заставляет нас выводить ложное следствие, будто, если мы не обладаем полным и целостным знанием предметов физических, предметов чувственно воспринимаемых, тем более мы не можем обладать

f Говоря просто чувства, я разумею чувства разъединенные и действующие вразброд: чувства, объединенные между собой и с остальными предметами, составляют интеллект.

g He следует утверждать, будто истина не создана для человека, когда полагают, что таким утверждением устанавливается истина.

92

знанием относительно предметов метафизических. Или другими словами: если чувства наши ограничены, тем более ограничен наш разум (raison). Вывод этот делается наперекор всякой логике от частного к общему, и мы тем не менее постоянно его делаем, когда рассуждаем о вещах интеллектуальных.

Пирронизм из всех систем является наиболее непоследовательным, когда распространяется на предметы метафизические, и наиболее безрассудным, когда применяется к предметам физическим. Вы легко поймете, что не о разумном пирронизме я говорю: я желал бы, чтобы все люди были разумными пирронистами, - тогда истина не встречала бы помех.

Допускать истину метафизическую, как то обычно делают; пытаться ее познать, как всегда пытались; полагать, что знают ее наполовину, как всегда полагали, раз всегда возводили построения на том или ином основном начале, на существовании, например, двух субстанций [h]; часто ссылаться на общие положения, вытекающие, как видно будет, из этой истины, - не доказательство ли это того, что она создана для нас и что для познания ее нам недостает лишь ее раскрытия?

h Книга Бытия исходит из существования бога, как это видно из первых ее слов: «Вначале бог создал небо и землю»; но в ней не говорится ни что такое бог-творец, бог, по воле которого существуют твари, ни чем он был до сотворения. Это-то я и скажу, показав, что бог есть Целое, через которое существуют части, и Все, через которое части не существуют. Но так ли разумел это автор книги Бытия?.. Нет! Однако и в нем слышался до известной степени голос истины, и он его использовал, чтобы утвердить своего бога, причем главной его целью было сделать из него существо физическое и моральное, что возвеличило бы его могущество, служа пугалом для народа. Какое представление можно получить о его боге, творящем мир в течение семи дней, как не представление физическое, представление о зодчем? Но я делаю здесь недопустимое предположение - я предполагаю, что вещь абсурдная может будить мысль.

Однако, возражают нам, эта якобы истина может существовать лишь per mentem (в уме); она не может обладать реальностью вне наших представлений, или, выражаясь более общо, в вещах может быть лишь то, что мы в них вкладываем. Я согласен, что в вещах может быть лишь то, что мы в них вкладываем, но пусть об этом помнят...

93

В вещах физических может быть лишь то, что мы в них вкладываем, и так как, согласно их природе и нашей природе, взятой со стороны физической, представления каждого из нас более или менее различны, то вещи эти и представляются более или менее различными каждому из нас. Вот что можно сказать относительно мира физического и того, что способствует доказательству его существования...

Что касается мира метафизического, то я также согласен, что и в нем не может быть ничего, кроме того, что мы в него вкладываем. А так как природе его, которая есть не что иное, как наша собственная природа, взятая со стороны метафизической, свойственно, чтобы мы все представляли себе одно и то же, то мир этот всегда одинаков для каждого из нас, для нас, взятых со стороны физической, как род человеческий, то есть взятых с той стороны, которой мы отличаемся от остальных существ [i].

i Приблизительно подобное рассуждение приводит ныне к утверждению, что у всякого своя собственная метафизика и что метафизики общей для всех не существует. На основании этого же рассуждения, которое не было доселе развито, заключают обычно, но не логично, что если истина поныне не открыта, она и не может быть открыта. Что за химерическая у вас гордыня, говорил мне один из наших философов, притязать на открытие того, чего столь многие великие люди тщетно добивались! Он не подумал о том, что я ношу в себе ту же книгу, что и они, что я обладаю таким же непосредственным правом ее читать и что, быть может, я ее и прочитал проще, нежели они делали со всей их якобы мудростью. О coecas hominum mentes! [10]

А раз это установлено, то отсюда следует, что истина тем не менее создана для нас, хотя в ней нет ничего, помимо того, что мы себе представляем. Но пусть сопоставят нижеследующие размышления с предшествующими.

Утверждают, будто для человека невозможно постичь бога, как он постигает самого себя. Сказать это легко, но где доказана эта невозможность? Она либо есть, либо ее нет. Утверждать не следует ни того ни другого, а надлежит мудро усомниться. Если она есть, то из этого следует, что человек познает бога, как он познал себя самого, ибо каким образом человек мог бы доказать самому себе невозможность этого познания иначе, нежели путем этого познания? Но, ответят нам, тут есть противоречие по существу. Согласен, но единственно потому, что в основу кладется положение, будто человеку невозможно познать бога, как он познает самого себя, или, что то же, быть тем, что есть бог. А основание это нелепо.

94

Познать бога, как он познает самого себя, несомненно означало бы быть тем, что есть бог: это значило бы быть богом. Таким образом, слово познать означает в оспариваемом мною предложении не что иное, как быть, и предложение это действительно сводится к тому, что человеку невозможно быть тем, что есть бог. Исходя из этого, я соглашаюсь с этим предложением, рассматривая человека как человека, как существо физическое или частное. Но я перестаю с ним соглашаться, когда я рассматриваю человека со стороны его разума, его основы, которая для него является общей со всеми остальными существами, и когда я рассматриваю бога как составляющего эту основу и ничего больше. Тогда человек для меня более не человек, равно как и не бог; я в них обоих вижу лишь одно и то же бытие. И если я говорю: не больше, чем бог, - это значит, что, сотворив бога по образу нашему, как физическому, так и моральному, как мы всегда считали себя вправе это делать, мы сделали из него человека - такого, каким его рождают женщины. Однако попробуйте отнять то человеческое, что мы вложили в понятие о боге; будем его рассматривать лишь, как представляющего собою Целое и Все, существование относительное и существование безотносительное - и, вместо того чтобы возмущаться тем, что я здесь утверждаю, в этом увидят лишь разумное. Впрочем, прошу обратить внимание на обещание, которое я даю, а именно что следствием, вытекающим из моих утверждений, явится самая здравая мораль...

Слово познавание (connoitre) выражает способность физическую, способность эта противна бытию метафизическому, а также и человеку, рассматриваемому по отношению к этому существу, рассматриваемому и взятому с точки зрения метафизической. Если бы это существо себя знало, если бы оно знало человека и было им познано, все бы это совершалось путем приобретенных идей, а подобные идеи - чисто человеческие. Когда говорят о том, чтобы человек познал бога, не подразумевают, конечно, чтобы это делалось путем приобретенных идей, то есть

95

чтобы он познал бога так, как он познает дерево. Таким образом, человек, рассматриваемый по отношению к богу, не обладает больше той же природой, он уже не то же существо, что человек, рассматриваемый по отношению к дереву: он не состоит больше из приобретенных идей; это уже сама врожденная идея, идея, являющаяся esse, а не esse tale [11], составляющая основу существования, из коей мы сделали божество, сотворив его, впрочем, по образу и подобию нашему, придав ему наши добродетели, существующие, как и наши пороки, лишь в силу нашего состояния законов, и придав ему наш рассудок и даже нашу внешность...

Если бы независимо от сказанного выше стали доказывать, что именно вследствие того, что человек, зная о положенных ему пределах, утверждает, будто ему невозможно познать бога так, как бог сам себя познает, я попросил бы человека, который бесспорно, сознает себя ограниченным, указать мне точную границу, метафизическую точку, отделяющую его от бога, которого, по его собственному признанию, он постигает; если же он не в состоянии указать мне эту точку, что в самом деле было бы нелепо, - как же может он знать, где пролегают для него пределы по отношению к богу!

Вот о чем я вопрошаю его разум (1'entendement), a не его представления, ибо он согласен с тем, что в этом отношении чувства его ничего не значат: ограничены его чувства, разум же его - нисколько.

Но, нагромоздив в воображении своем миллионы лет на миллионы лет в поисках вечности, человек, не могущий никогда найти того, что ищет, не имеет ли оснований заключить, что он ограничен? Нет, ибо именно такое следствие он должен был бы вывести, если бы он отыскал то, что ищет, в том нелепом направлении, в котором он ищет. Мы обладаем полным и целостным понятием об отрицательном бытии, именуемом вечностью, бесконечностью, безмерностью и пр., именно потому что мы не постигаем пределов существования, - а это полное и целостное понятие есть ли что-либо иное, чем основа существования, которая всюду и во всем одинакова? Говорили ли бы мы о вечности, определяли ли бы ее, отличали ли бы ее от времени, если бы не постигали ее? Когда мы говорим, что не постигаем ее, мы говорим лишь, что не постигаем ни начала, ни конца ее, а это

96

именно и значит постигать ее тем единственным образом, которым она может быть постигнута. Ибо вечность есть не что иное, как отрицание всякого начала и всякого конца, не что иное, как отрицательное существование существования положительного, название чему - время. Мы сотворили божество из понятия об обоих этих существованиях, которые существуют, не будучи божеством, как я это покажу впоследствии, то есть не имея нашего подобия, физического и морального.

Нелепо, чтобы бог (я разумею бытие метафизическое) постигался как совершенство и чтобы в то же время он постигался несовершенно. Если бы мы его постигали лишь несовершенно, если бы мы не имели о нем понятия совершенного, мы не более должны были бы утверждать о нем, что он совершенен, чем о каком-либо предмете физическом или чувственно воспринимаемом, который мы никогда не можем постичь в совершенстве, ибо в природе его быть не совершенным, а лишь более или менее совершенным, как всякий иной чувственно воспринимаемый предмет. Было бы противоречие в том, чтобы понятие о совершенстве было понятием несовершенным...

Дабы постичь бога, как он сам себя постигает, необходимо постигать его совершенным - абсолютным и даже бесконечным, вечным, безмерным и пр., а это нечто совсем иное. Однако, по собственному нашему признанию, мы его именно таким и постигаем; стало быть, мы его постигаем так, как он сам себя постигает [k].

k Сказать о боге, что он постигается совершенным, - значит сказать о нем, что мы его постигаем совершенным, то есть что мы то же, что и он. Слово постигать в применении к божеству означает быть, как я доказал это относительно слова познавать. Но, могут тут мне возразить, мы не то, что мы видим, почему же нам быть тем, что мы постигаем? Почему постигать и быть должно означать одно и то же? Отвечаю, что мы видим предмет физический лишь постольку, поскольку мы являемся тем, что мы видим из этого физического предмета, поскольку предмет этот составляет нас из своих собственных частей, и что, следовательно, видеть - значит быть тем из предмета видимого, что мы видим, значит отчасти состоять из него. Мы не солнце, но мы отчасти являемся тем немногим, что нам кажется о нем. Мои дальнейшие рассуждения устранят все сомнения на этот счет.

Следовательно, мы являемся им по самой сущности своей природы; следовательно, истина создана для нас, ибо истина есть не что иное, как бог, лишенный того человеческого, что мы нелепым образом в него вложили...

97