V НЕЛОГИЧЕСКАЯ ГЕОЛОГИЯ

Наклонность к обобщению, которой в большей или меньшей степени обладают

все умы и без которой, собственно говоря, разум не может существовать, имеет

свои неизбежные неудобства. Только посредством нее может быть достигнута

истина, а между тем она почти неизбежным образом вовлекает нас в

заблуждение. Без стремления утверждать о всяком новом случае то, что

оказалось верным в случаях, подлежавших наблюдению, рациональное мышление

было бы невозможно. А между тем это-то необходимое стремление постоянно

заставляет людей принимать, основываясь на ограниченном числе опытов, такие

положения, которым они ошибочно приписывают всеобщую и безусловную верность.

С одной стороны, впрочем, на обстоятельство это вряд ли можно смотреть как

на зло, потому что без преждевременных обобщений мы никогда не дошли бы до

истинного обобщения. Если б для того, чтобы формулировать факты, мы

дожидались, пока все они будут собраны, неорганизованная масса накопившихся

фактов была бы так велика, что мы не могли бы с нею справиться. Только с

помощью временной группировки могут они быть приведены в такой порядок, при

котором становятся доступны дальнейшей разработке, а эта временная

группировка есть лишь другое название для предварительного обобщения.

Прекрасным примером того, как неизменно люди следуют по этому пути и какими

необходимыми ступенями к истине является заблуждение, служит история

астрономии. Небесные тела описывают круги около Земли, говорили самые ранние

наблюдатели, основываясь отчасти на видимых фактах, отчасти на том, что им

было известно по опыту о движениях, происходящих на Земле около центров.

Принимая за неимением какого бы то ни было другого представления все такие

движения за круговые, они уподобляли им и движения небесных тел. Без этого

предварительного мнения, как ни ошибочно оно было, невозможно было бы

сравнение положений, которое показало, что движение небесных тел нельзя

изобразить кругами, и привело к гипотезе эпициклов и эксцентриков. Только с

помощью этой гипотезы, столь же ошибочной, но дающей лучшее объяснение

видимых явлений и, следовательно, ведущей к более точным наблюдениям, -

только с помощью этой гипотезы стало возможно Копернику доказать, что

гелиоцентрическая теория более вероятна, чем геоцентрическая, а Кеплеру -

что планеты двигаются вокруг Солнца по эллипсам. И опять-таки без этой

приблизительной истины, открытой Кеплером, Ньютон не мог бы дойти до того

общего закона, из которого явствует, что движение небесного тела вокруг

своего центра тяжести не происходит непременно по эллипсу, но может

происходить и по какому-либо другому коническому сечению. Наконец, лишь

после того, как закон тяготения был проверен, сделалось возможно определить

действительные пути планет, их путников и комет и доказать, что вследствие

пертурбаций орбиты их всегда более или менее уклоняются от правильной кривой

линии. На этих последовательных теориях мы можем проследить как стремление,

свойственное человеческому уму, перескакивать от немногих данных к широким

обобщениям, оказывающимся впоследствии или совершенно ошибочными, или

справедливыми только отчасти, так и необходимость этих переходных обобщений,

служащих ступенями к окончательному обобщению.

В ходе геологических умозрений явственно высказываются те же законы

мышления. Мы встречаемся с догматами более чем наполовину ложными, которые

между тем в течение известного времени принимаются за всеобщую истину. Мы

видим, что в подтверждение этих догматов собираются доказательства; но

мало-помалу накопляются факты, противоречащие им, вследствие чего при

известных обстоятельствах видоизменяется и самый догмат. Далее, мы видим,

что согласно с этой несколько усовершенствованной гипотезой получается

лучшая классификация фактов; новые факты, быстро собираемые теперь один за

другим, приводятся в порядок и истолковываются с большей легкостью, и все

это, в свою очередь, обусловливает дальнейшие поправки в гипотезе. Находясь

еще в настоящее время в самой середине этого процесса, мы не имеем

возможности дать удовлетворительный отчет о развитии геологической науки,

рассматриваемой с этой точки зрения, нам известны только ранние периоды

этого развития. Тем не менее для нас не только интересно будет проследить,

каким образом более здравые воззрения на историю Земли, принятые теперь,

развились из грубых воззрений, предшествовавших им, но обзор этот окажется

еще в высшей степени поучительным. Мы увидим, как сильно еще до сих пор

влияние старых идей на умы не только общества, но и самих геологов. Мы

увидим, каким образом того рода доказательства, которые подрыли отчасти эти

старые идеи, с каждым днем умножаются и грозят произвести и другие подобные

же перевороты. Словом, мы увидим, как далеко мы подвинулись в выработке

истинной геологической теории, а увидев это, будем более в состоянии судить,

которое из различных противоречащих мнений наиболее согласно с несомненно

догнанным направлением геологических открытий.

Бесполезно и в то же время невозможно было бы перечислять здесь все

предположения, которые в древние времена высказывались людьми, обладавшими

немалым запасом проницательности, - предположения, из которых иные и

содержали в себе известную долю истины. Но возникая в неблагоприятные

времена, предположения эти не пустили корней, а потому и не касаются нашего

предмета. Нам нет никакого дела до идей, которые, как бы хороши они ни были,

не дали никакого научного плода, мы имеем дело только с теми, из которых

развилась существующая геологическая система Вот почему мы начнем с Вернера.

Основываясь на видимых явлениях, представляемых земной корой в

небольшом округе Германии, и наблюдая постоянный порядок, в котором пласты

лежат один над другим, а также свойственные каждому из этих пластов

физические признаки, Вернер заключил, что подобные же пласты следуют один за

другим в том же порядке по всей поверхности земного шара. Далее, видя из

слойчатого устройства многих формаций и из органических остатков,

содержащихся в других, что они осадочного происхождения, Вернер заключил,

что эти общие всему земному шару слои оседали один за другим из хаотической

жидкости, когда-то покрывавшей нашу планету. Таким образом, на основании

весьма неполного знакомства с одной тысячной долей земной коры он построил

широкое обобщение, которое применил ко всей земной коре. И заметьте, эта

нептуническая гипотеза, хотя и опиралась, по-видимому, на самые выдающиеся

факты окружающей среды, оказалась совершенно не выдерживающей анализа.

Совершенно непонятно, каким образом всеобщий хаотический раствор мог

осаждать, один за другим, многочисленные, резко определенные пласты,

разнящиеся друг от друга по составу. Еще непонятнее, каким образом

осаждаемые таким способом пласты могут содержать остатки животных и

растений, которые не могли существовать при предполагаемых условиях. Но как

ни нелепа была эта гипотеза с физической точки зрения, она признавала, хотя

и в извращенном виде, одного из великих деятелей, участвующих в

геологических изменениях, именно воду. Она послужила также к выражению того

факта, что формации земной коры расположены в известном порядке. Далее, она

отчасти способствовала созданию номенклатуры, без которой невозможно было

уйти далеко вперед. Наконец, она дала образец, с которым можно было

сравнивать расположение пластов в различных местностях, подмечать различия и

составлять таблицу существующих в действительности разрезов. Гипотеза эта

была первым временным обобщением и служила если не необходимой, то полезной

ступенью к более истинным обобщениям.

Вслед за этим грубым представлением, приписывавшим все геологические

явления одному влиянию, действовавшему в продолжение одного только

первобытного периода, появилось значительно исправленное представление,

приписывавшее их двум влияниям, действовавшим поочередно в последовательные

периоды. Готтон обратил внимание на тот факт, что осадочные слои и до сих

пор образуются на дне моря из ила, приносимого реками, далее, он принял в

соображение, что те пласты, из которых по преимуществу состоит видимая

поверхность Земли, носят следы, указывающие на образование их из прежде

бывшего материка, и заключил, что пласты эти могли превратиться в сушу

только через повышение почвы, последовавшее за их образованием, таким

образом, он пришел к тому выводу, что в течение неопределенного периода

времени должны были в прошлом происходить периодические перевороты,

поднимавшие материки и сопровождавшиеся промежутками покоя, в продолжение

которых образовавшиеся таким образом материки смывались и снова превращались

в подводные пласты, долженствовавшие, в свою очередь, быть поднятыми над

поверхностью океана. Заметив, что действие огня, которому многие из прежних

геологов приписывали образование базальтовых скал, является в бесчисленном

множестве мест источником потрясений, он полагал, что этим-то действием и

обусловливались вышеупомянутые периодические перевороты. В этой теории мы

видим во-первых, что влияние воды, признанное еще прежде, принималось

действующим не по какому-то неизведанному нами способу, как у Вернера, но по

такому, который ежедневно повторяется на наших глазах, во-вторых, что огонь,

принимавшийся сперва за причину лишь некоторых, особенных, формаций, был

признан всеобщим деятелем, но таким, способ действия которого оставался

гадательным. Единственный процесс, признаваемый Вернером, Готтон развил из

катастрофического и необъяснимого в правильный и объяснимый, с другой

стороны, второй противоположный первому процесс, значение которого он

впервые оценил надлежащим образом, рассматривался им как катастрофический,

не приравнивался ни к одному из известных нам процессов и оставался

необъясненным. Мы должны здесь заметить, что факты, собранные и приведенные

во временный порядок согласно с теорией Вернера, послужили, несколько

времени спустя, к подтверждению более рациональной теории Готтона, по

крайней мере в той ее части, которая касается формаций нептунического

происхождения, между тем как учение о периодических подземных потрясениях, в

том неразработанном виде, в каком понимал его Готтон, было временным

обобщением, служившим полезной ступенью к теории вулканического действия.

Со времени Готтона развитие геологического мышления пошло еще дальше в

этом же направлении. Эти первоначальные общие учения были разработаны

подробнее. Открыли, что в образовании Земли участвовали гораздо более

многочисленные и разнообразные деятели, чем прежде предполагалось. Гипотеза

огненного происхождения была объяснена рациональным образом, подобно тому

как до нее была объяснена гипотеза водного происхождения Ни на чем не

основанное предположение о внезапных значительных повышениях почвы,

происходящих после долгих промежутков покоя, развилось в ту обстоятельную

теорию, что острова и материки суть накопившиеся результаты небольших

последовательных повышений почвы, подобных тем, которые происходят при

обыкновенных землетрясениях. Входя в большие подробности, мы находим,

во-первых, что геологи настоящего времени вместо того, чтобы рассматривать

смывание почвы, производимое дождями и реками, как единственную причину,

обусловливающую сглаживание материков и производящую неровности земной

поверхности, видят в этом смывании лишь частную причину этих неровностей,

далее, мы находим, что новые пласты, образующиеся на дне моря, оказываются

продуктами не одних только речных осадков, но отчасти происходят и от

действия волн и морских приливов на берега. Во-вторых, мы видим, что

Готтоново представление о поднятии почвы действием подземных сил не только

видоизменилось с приравниванием этих подземных сил тем силам, которые

действуют при обыкновенных землетрясениях, но оказывается еще из новейших

исследований, что кроме повышений земной поверхности тем же путем происходят

и понижения ее, что как местные повышения, так и всеобщие, материковые,

принадлежат к одной и той же категории, что все эти изменения суть, по всей

вероятности, следствия постоянно продолжающегося оседания земной коры на

остывающее и сжимающееся ядро. Наконец, в-третьих, мы видим, что кроме этих

главных двух противоположных деятелей современная геология признает еще

несколько других второстепенных влияний, каковы, например, влияние глетчеров

и ледяных гор, влияние коралловых полипов, влияние протозой с кремнистой или

известковой скорлупой, каждое из этих влияний, как ни незначительны они

кажутся с первого взгляда, оказывается способным произвести мало-помалу

значительные изменения земной поверхности. Итак, новейшие успехи геологии

еще далее отодвинули нас от первоначальных представлений. Вместо одной

катастрофической причины, действовавшей когда-то повсеместно, как учил

Вернер, вместо одной общей постоянной причины, встречавшей после долгих

промежутков времени противодействие со стороны катастрофической причины, как

предполагал Готтон, - мы признаем теперь действие нескольких причин, которые

все более или менее общи и постоянны. Для объяснения явлений, представляемых

земной корой, мы уже не прибегаем к гипотетическим влияниям, но с каждым

днем все яснее видим, что явления эти произошли от сил, совершенно схожих с

теми, которые действуют в настоящее время, - от сил, действовавших в

бесконечно разнообразных сочетаниях в продолжение неизмеримо долгих периодов

времени.

Проследив таким образом вкратце ход развития геологической науки и

указав ту точку, на которой она стоит в настоящее время, посмотрим теперь,

каким образом на ней и до сих пор отзывается влияние грубой первоначальной

гипотезы, которая ей служила точкой отправления, так что и по настоящее

время учения, давно оставленные, как несостоятельные в теории, продолжают на

практике придавать известный склад понятиям геологов и порождать различные

верования, оказывающиеся совершенно незащитимыми с точки зрения логики. Мы

увидим, как, с одной стороны, эти простые общие представления, с которых

началась наука, сами собой вталкиваются прежде всех других в голову всякому

начинающему заниматься этим предметом и как различные влияния содействуют

поддержанию вытекающего из этого разлада. С другой стороны, мы увидим, как

первоначальная номенклатура периодов и формаций необходимым образом

поддерживает и первоначальные понятия, скрывавшиеся под этими словами, и как

необходимость привести новые данные в известный порядок естественным образом

разрешается насильственным включением этих новых данных в старую

классификацию, если только несовместимость их с нею не оказывается чересчур

уж очевидной. Несколько фактов послужат самым лучшим введением к последующей

критике.

Вплоть до 1839 г. предполагалось на основании кристаллического строения

метаморфических скал острова Энглези, что они древнее всех скал соседнего

материка; но впоследствии оказалось, что скалы эти одинаковой древности со

сланцами и песчаниками Карнарвона и Марионета. Возьмем другой пример, так

как сланцевые изломы прежде всего были найдены в самых нижних скалах, то

признак этот сочли за указание самой глубокой древности; это повлекло за

собою серьезные ошибки, так как в настоящее время оказывается, что та же

особенность минерального строения встречается и в каменноугольной системе.

Еще пример: на основании литологического вида, представляемого некоторыми

красными конгломератами и песчаниками северо-западного берега Шотландии, их

долго считали принадлежащими к древнему красному песчанику; между тем по

тому же литологическому виду в настоящее время доказано тождество этих пород

с нижними силурийскими. Мы привели лишь немногие примеры того, как мало

следует доверять минеральным особенностям там, где дело идет об определении

древности и относительного положения пластов. Из недавно появившегося

третьего издания Siluria можно набрать многочисленные примеры, говорящие в

подтверждение нашей мысли. Сэр Р. Морчисон считает положительно доказанным,

что кремнистые стиперские камни Шропшира совершенно соответствуют

тремодакским сланцам Северного Валлиса. Судя по ископаемым, находимым в

сланцах и известняке близ Бала, эти последние одинаковой древности с

карадокским песчаником, находящимся в сорока милях от первого места. В

Радноршире формация, входящая в классификации под названием верхней

лландоверийской горной породы, описывается в различных местностях то как

"песчаник или конгломерат", то как "нечистый известняк", то как "твердый

грубый песчаник", то как "кремнистый песчаник". Это представляет довольно

значительное разнообразие для небольшого пространства, занимаемого одним

графством. Некоторые песчаные слои на левом берегу реки Тови, которые сэр Р.

Морчисон (основываясь, вероятно, на минеральных их свойствах)

классифицировал в своей Silurian System под рубрикой карадокского песчаника,

оказываются теперь, по его же приговору, на основании попадающихся в них

ископаемых остатков, принадлежащими к формации Лландейло. А между тем до сих

пор продолжают делать и принимать выводы, основанные на минеральных

признаках. Несмотря на то что Siluria, как и многие другие геологические

сочинения, доказывает многочисленными примерами, что нередко на пространстве

немногих миль встречаются горные породы одинаковой древности, резко

разнящиеся одна от другой по своему составу, между тем как породы, весьма

различные по степени древности, нередко бывают сходны по своему составу,

несмотря на то что сам сэр Р. Морчисон, как, например, в вышеприведенном

случае, показывает нам, как в прежней деятельности его не раз вводило в

заблуждение доверие к литологическим доказательствам, - несмотря на все это,

во всей "Siluria", рассуждения его показывают, что он считает совершенно

естественным ожидать от формаций одинаковой древности тождества химического

состава, на каком бы далеком расстоянии они ни находились друг от друга.

Так, например, упоминая о Силурийских скалах Южной Шотландии, он говорит:

"Когда я в 1850 г. проезжал дорогой между Домфри и Моффатом, мне пришло в

голову, что однообразный красноватый или пурпурный песчаник и сланец,

встречающиеся на севере от первого города и так сильно напоминающие нижние

горные породы Лонгмайнда, Лланбериса и С.-Давида, должны быть одинаковой

древности с этими последними". Далее он снова настаивает на том факте, что

эти пласты "совершенно тождественны по своему составу с нижними горными

породами Силурийской области". На основании этого тождества минеральных

признаков и сделано заключение, что эта шотландская формация современна

самым нижним формациям Валлиса, потому что количество имеющихся налицо

палеонтологических данных слишком незначительно, чтобы с помощью его можно

было подтвердить или опровергнуть подобного рода положение. Если б между

Валлисом и Шотландией пролегали непрерывно подобные пласты, расположенные в

том же порядке, тогда, конечно, вряд ли что можно было бы возразить против

подобного вывода. Но дело в том, что сам сэр Р. Морчисон допускает, что в

Вестморланде и Комберланде некоторые члены этой системы "принимают

литологический вид, совершенно отличный от того, который они имеют в

Силурийской и Валлисской областях", следовательно, нет никакого основания

ожидать минералогической непрерывности в Шотландии. Итак, очевидным образом

предположение, что эти шотландские формации одинаковой древности с

лонгмайндскими в Шробшире, предполагает тайное верование, что известные

минеральные признаки свойственны известным эпохам. Но еще более

поразительными окажутся примеры влияния этого тайного верования, которые нам

остается привести. Сэр Р. Морчисон не только ожидает повторения

лонгмайндских пластов в такой сравнительно близкой области, как шотландские

низменности; но и в Рейнских провинциях некоторые "кварцевые плитняки и

песчаники, схожие с лонгмайндскими", приводят его, по-видимому, к тому

заключению, что они современны вышеназванным породам вследствие их сходства

с последними. "Кварцы в кровельных черепицах с зеленоватым оттенком,

напоминавшие нам нижние шиферные пласты Комберланда и Вестморланда",

очевидно, предполагаются современными последним. Далее он замечает, что в

России поверх каменноугольных известняков вдоль западной окраины Уральского

хребта лежит пласт песчаника и песчаного камня, занимающий то же место в

общем порядке, которое жерновой песчаник (millstone grit) занимает в Англии.

Называя эту группу "представительницей жернового песчаника", сэр Р. Морчисон

ясно показывает, что он считает сходство минерального состава некоторого

рода доказательством одновременности происхождения даже на таком большом

расстоянии. Мало того, он отыскивает этого рода сходства на скатах Андских

гор и в Соединенных Штатах и тут принимает их за указание принадлежности

формаций к известному периоду. И делает он это не потому, чтобы стоял

теоретически за соотношение между литологическими свойствами и степенью

древности пласта. Нет; на той самой странице, из которой мы только что

привели выписку (Siluria, p. 387), он говорит: "Между тем как мягкой нижней

силурийской глине и пескам С.-Петербурга соответствуют в недрах Уральского

хребта твердый сланец и кварц с золотыми жилами, мягкий красный и зеленый

девонский мергель Валдайских гор заменяется на западном скате этого хребта

твердыми, искривленными и изломанными пластами известняка". Но эти и другие

подобные факты, допускаемые им, по-видимому, не имеют в его глазах большого

значения. Сам он признает, что потсдамский песчаник Северной Америки,

английский лингулийский лещадник и квасцовый шифер Скандинавии принадлежат к

одному и тому же периоду; ему вполне известно, что между силурийскими

формациями Валлиса встречаются оолитовые пласты, подобные пластам вторичного

периода, но тем не менее во всех его умозаключениях более или менее

проглядывает то предположение, что формации, схожие между собой по составу,

принадлежат к одной и той же эпохе. Не ясно ли видно из этого, что давно

отвергнутая гипотеза Вернера продолжает и до сих пор влиять на геологические

умозрения?

Но нам возразят, быть может, что, "хотя отдельные пласты и не

представляют непрерывности на больших протяжениях, мы замечаем эту

непрерывность в системах пластов. Хотя на протяжении немногих миль один и

тот же слой постепенно переходит из глины в песок или утончается и совсем

исчезает, но группа пластов, к которой он принадлежит, не подвергается

подобным изменениям и сохраняет в самых отдаленных друг от друга местностях

то же соотношение к другим группам".

Таково действительно общее мнение. На этом предложении, как кажется,

основаны общепринятые геологические классификации. Силурийская система,

девонская система, каменноугольная система представляются в наших книгах как

группы формаций, которые всюду следуют одна за другой в данном порядке и из

которых каждая отдельно имеет всюду одинаковую древность. Хотя, может быть,

и не утверждают, что этот ряд систем повсеместен, тем не менее предположение

это, по-видимому, принимается за верное. В Северной и Южной Америке, в Азии,

в Австралии ряды пластов причисляются к той или другой из этих групп, и одно

из оснований, приводимых в оправдание этого причисления, заключается в том,

что они обладают известными минеральными признаками и лежат друг на друге в

известном порядке. Хотя, по всем вероятиям, ни один сведущий геолог не

станет утверждать, что европейская классификация пластов применима ко всему

земному шару, тем не менее все геологи или, по крайней мере, большинство их

пишут таким образом, как будто и в самом деле оно было так. Между читателями

геологических книг девять десятых выносят то впечатление, что деление систем

на первичную, вторичную и третичную имеет абсолютное, неизменное применение,

что эти крупные деления расчленимы на меньшие подразделения, из которых

каждое резко отличается от всех прочих и всюду может быть распознаваемо по

известным, свойственным ему признакам, и что во всех частях земного шара эти

второстепенные системы начались и кончились каждая со своей стороны в один и

тот же период. Каждый раз как они встречаются с выражением "каменноугольная

эпоха", они понимают его в том смысле, что это была каменноугольная эпоха

для всей Земли, что, как прямо утверждает Гуго Миллер, это была эпоха, когда

вся Земля была покрыта растительностью, несравненно более роскошной, чем в

последующие периоды; и если б кто-нибудь из этих господ в одной из наших

колоний встретил слой каменного угля, он принял бы как само собой

разумеющееся, что слой этот современен каменноугольным слоям Англии.

А между тем мнение, что геологические "системы" повсеместны, столь же

несостоятельно, как и первое, рассмотренное нами- оно столь же нелепо, если

его рассматривать a priori, и равно несовместимо с фактами. Хотя известная

группа пластов, классифицированных вместе под рубрикой оолитовых, может

быть, и распространяется на большее протяжение, чем один какой-нибудь пласт

из этой группы, тем не менее достаточно изучить обстоятельства ее отложения,

чтобы убедиться, что оолитовая группа, так же как и каждый из отдельных

составляющих ее пластов, имеет происхождение чисто местное и что вряд ли

может существовать в какой-либо другой местности группа, вполне

соответствующая ей как по своим признакам, так и по времени своего начала и

окончания. Образование подобных групп предполагает область оседания, в

которую были сброшены слои, составляющие группу. Каждая область оседания

должна по необходимости быть ограничена; и предполагать, что где-либо в

другом месте существуют группы слоев, совершенно соответствующие тем,

которые известны под именем оолитовых, значило бы предполагать, что в

современных друг другу областях оседания происходили совершенно одинаковые

процессы. Мы не имеем никакого основания предполагать это и имеем все

основания предполагать противоположное. Ни один из современных геологов не

решится открыто утверждать, что в современных друг другу областях оседания

по всему пространству земного шара могут встречаться такие условия, которые

необходимы для образования оолита; каждый геолог скажет вам, что

соответствующие группы пластов, необходимые в других местах, будут, по всем

вероятиям, представлять совершенно иные минеральные признаки. Мало того, не

только явления, происходящие в этих современных друг другу областях

оседания, будут более или менее различны по своей сущности, но едва ли

найдется хоть два таких случая, в которых эти явления совпадали бы во

времени своего начала и окончания. Предположение, что отдельные части земной

поверхности могут начать оседать одновременно и перестать оседать тоже

одновременно, имеет против себя большой перевес вероятностей, а между тем

только такого рода совпадение могло бы произвести соответствующие друг другу

группы пластов. Процесс оседания в различных местностях начинается и

кончается с величайшей неправильностью, вот почему группы слоев,

образующихся в этих местностях, лишь в крайне редких случаях могут

соответствовать друг другу. Если мы станем сравнивать их одну с другой по

времени, то пределы их будут непременно расходиться Они не будут

укладываться ни в какие определенные деления. Переходя к фактам, мы видим,

что они с каждым днем подтверждают положение, высказанное нами a priori.

Возьмем для примера систему старого красного песчаника. На севере Англии она

представляется одним только пластом конгломерата. В Герфордшире, в

Вустершире и в Шропшире она расширяется в группу пластов, имеющую от восьми

до десяти тысяч футов толщины и состоящую из конгломератов, из красного,

зеленого и белого песчаника, из красного, зеленого и пятнистого мергеля и

уплотненного известняка. К юго-западу, как, например, между Кермартеном и

Пемброком, эти пласты старого красного песчаника представляют значительные

литоло-гические изменения На противоположном берегу Бристольского пролива

они выказывают новые изменения в минеральных признаках. Наконец, в Южном

Девоне и в Корнваллисе соответствующие этой системе пласты, состоящие

преимущественно из сланца, шифера и известняка, так различны от

вышеупомянутых, что их долгое время причисляли к силурийской системе. Когда

мы видим, таким образом, что в известных направлениях целая группа осадков

утончается и что минеральные ее признаки изменяются в пределах довольно

незначительного пространства, не ясно ли становится для нас, что вся группа

осадков была чисто местная? И когда мы находим в других местностях формации,

схожие с формацией старого красного песчаника или с девонской, можно ли

утверждать положительно или даже признавать только вероятным, что каждая из

этих формаций началась и кончилась одновременно с названными нами? Можно ли

обойтись без самых разительных, несомненных доказательств, чтобы заставить

нас поверить такому совпадению?

А между тем влияние этого стремления принимать местные явления за общие

еще так сильно отзывается в геологических умозрениях, что даже самые

осторожные люди не могут, по-видимому, совершенно от него избавиться. На 158

странице своих Оснований геологии сэр Чарльз Ляйель говорит:

"Основываясь на том факте, что в Англии группа красного мергеля и

красного песчаника, содержащая также соль и гипс, лежит между лиасом и

каменноугольной формацией, геологи сочли себя вправе относить к тому же

периоду все пласты красного мергеля и песчаника с примесью соли или гипса,

попадающиеся не только в различных частях Европы, но и в Северной Америке, в

Перу, в Индии, в соляных пустынях Азии и Африки, словом, во всех частях

света... Напрасно возражали им, указывая на невероятность гипотезы,

предполагающей, что все текущие воды земного шара некогда одновременно

заключали отсед красного цвета. Но наконец опрометчивость этого заключения,

приписывающего одинаковую древность всем вышеупомянутым пластам красного

мергеля и песчаника, была достаточно изобличена открытием, что даже в Европе

пласты эти принадлежат ко многим различным эпохам".

Но, несмотря на то что в этом месте и в других, высказывающих ту же

мысль, сэр Чарльз Ляйель восстает против изложенного им здесь воззрения, сам

он, по-видимому, не совсем от него освободился. Хотя он положительно

отвергает старую гипотезу, что по всему пространству земного шара те же

непрерывные слои лежат один на другом в правильном порядке, наподобие

лепестков луковицы, тем не менее он пишет так, как будто геологические

"системы" действительно следовали одна за другой в таком порядке. Читая его

Руководство, можно подумать, что он придерживается того мнения, что

первичная эпоха кончилась и вторичная началась по всему земному шару в одно

и то же время, что эти термины и впрямь соответствуют резко обозначенным

всемирным периодам в природе. Так, он принимает, что деление между

камбрианской и нижней силурийской системой в Америке соответствует

хронологически делению между камбрианской и нижней силурийской системой в

Валлисе, он считает несомненным, что границы, отделяющие нижнюю силурийскую

систему от средней и среднюю от верхней в одной местности, одновременны с

теми же границами в другой местности. Не заставляет ли это предполагать, что

он считает геологические "системы" всемирными в том смысле, что отделение их

одной от другой всюду было одновременно? Хотя он, без сомнения, отрекся бы

от этого положения, как догмата его верования, но не влияет ли оно

бессознательно для него на его мышление? Не вправе ли мы сказать, что хотя

гипотеза луковичных лепестков и умерла, но дух ее продолжает жить какой-то

трансцендентальной жизнью в умозаключениях ее противников?

Рассмотрим теперь другое основное геологическое учение. Мы

подразумеваем то учение, что пласты одинаковой древности содержат и

одинаковые ископаемые остатки и что, следовательно, древность и

относительное положение любого пласта могут быть легко распознаваемы по

содержащимся в нем ископаемым остаткам. Между тем как теория, что пласты,

представляющие одинаковые минеральные признаки, всюду оседали одновременно,

всеми явно отвергалась, принята была теория, что в каждую геологическую

эпоху повсюду существовали одинаковые животные и растения и что,

следовательно, эпоха, к которой принадлежит формация, может быть легко

распознаваема по содержащимся в формации органическим остаткам. Хотя, быть

может, ни один из первоклассных геологов не решится прямо защищать эту

теорию, без оговорок, тем не менее она как бы подразумевается во всех

ходячих геологических умозаключениях.

А между тем эта теория едва ли состоятельнее первой. Мы не имеем

никакого основания с достоверностью полагать, что формации, содержащие

одинаковые органические остатки, одновременны по своему происхождению. Точно

также слишком смело было бы утверждать, что формации, содержащие различные

органические остатки, непременно различны и по времени своего происхождения.

Положения эти, без сомнения, поразят большинство читателей, но они,

безусловно, принимаются самыми высокими авторитетами. Сэр Чарльз Ляйель

признает, что на органические остатки должно полагаться в этом отношении "с

такими же ограничениями, как и на минеральные признаки". Сэр Генри де ла

Беч, который приводит различные примеры в подтверждение этой истины,

указывает между прочим на резкую разницу, которая должна существовать между

ископаемыми остатками наших каменноугольных пластов и остатками морских

слоев, образовавшихся в тот же период. Но несмотря на то, что в отвлеченных

рассуждениях ясно сознается опасность основывать положительные выводы на

данных, представляемых нам ископаемыми остатками, на практике вообще мало

обращают внимания на эту опасность. Общепринятые заключения относительно

степени древности пластов мало принимают ее в соображение; и многие геологи,

по-видимому, даже совершенно не подозревают ее существования. В Siluria сэр

Р. Морчисон всюду принимает, что одни и те же или родственные породы жили по

всему лицу Земли в одно и то же время. В России, в Богемии, в Соединенных

Штатах, в Южной Америке пласты классифицируются как принадлежащие к той или

другой части силурийской системы только на том основании, что они содержат

схожие между собою ископаемые остатки; достаточно, чтобы в них попадалось

известное количество одинаковых или родственных между собою пород - и

принадлежность их к одной и той же эпохе, в какой бы местности эти пласты ни

находились, считается делом несомненным В России относительное положение

пластов определяется на основании того факта, что вместе с некоторыми

венлокскими формами в нем попадаются экземпляр Pentamerus oblongus.

Основываясь на том факте, что одна форма ракообразных, известная под именем

евриптерий, составляет отличительный признак верхней лодлоуской горной

породы, автор замечает, что "евриптерий попадаются в так называемом черном

трауматовом сланце в Вестморланде, в Онейдском графстве в Нью-Йорке, сланце,

который, по всем вероятиям, окажется соответствующим верхней лодлоуской

породе". Это "по всем вероятиям" показывает нам, до какой степени сильна

уверенность в повсеместном распределении одних и тех же организмов в одну и

ту же эпоху, и в то же время служит нам образчиком легкости, с которой эта

уверенность порождает из себя самой всякие доказательства, заранее

подготовляя умы находить тождество во времени там, где ископаемые породы

оказываются одинаковыми. Сэр Р. Морчисон истолковывает так не только

формации России, Англии и Америки, но простирает тот же прием и на антиподов

Ископаемые остатки, находимые в колонии Виктории, он заодно с интендантом,

посланным от правительства, классифицирует как принадлежащие к нижней

силурийской или лландоверийской эпохе, другими словами, он принимает за

несомненный факт, что в то время, когда известные породы ракообразных и

моллюсков жили в Валлисе, подобные им породы ракообразных и моллюсков жили в

Австралии. А между тем невероятность подобного совпадения легко можно

доказать фактами, сообщаемыми самим же сэром Р. Морчисоном. Если, как он

замечает, ископаемые остатки ракообразных, находящиеся в самых верхних

силурийских горных породах Ланаркшира, действительно "все, за исключением

одного сомнительного случая, резко отличаются от всех других известных

пород, встречающихся на том же горизонте в Англии", то какое же основание

имеем мы предполагать, что породы, жившие во время силурийского периода на

противоположной стороне земного шара, были приблизительно одинаковы с

существовавшими здесь? Это учение о повсеместном распределении видов не

только подразумевается в выводах сэра Р. Морчисона, но и положительно

высказывается им. "Уже одно, присутствие граптолита, - говорит он, - прямо

указывает, что горная порода, содержащая его, принадлежит к силурийской

системе." И говорит он это несмотря на то, что сам не раз предостерегал

читателя против подобных обобщений. По мере того как геология подвигалась

вперед, не раз оказывалось, что та или другая ископаемая порода, которую

долгое время считали характеристической для одной какой-нибудь формации,

была открываема и в других формациях. Лет около двенадцати тому назад не

бывало еще примера, чтобы гониатиты попадались ниже девонских пластов; но в

настоящее время в Богемии их находили в пластах, которые считаются

принадлежащими к силурийской системе. В очень недавнем времени оказалось,

что ортоцеры, которые до сих пор считались исключительно палеозоическим

типом, могут попадаться и вместе с мезозоическими аммонитами и белемнитами.

Но как ни многочисленны подобного рода открытия, они все еще не могут

поколебать верования, что принадлежность пласта к той или другой эпохе может

быть определена нахождением в нем одного какого-нибудь ископаемого вида Мало

того, это верование переживает доказательства, наносящие ему более роковые

удары. Говоря о силурийской системе в Западной Ирландии, сэр Р. Морчисон

замечает "Близ Маама профессор Николь и я собрали остатки, из которых одни

можно было отнести к нижней силурийской системе, другие же - к верхней

силурийской". И затем он называет несколько ископаемых видов, которые в

Англии свойственны верхней части лодлоуской горной породы или самым верхним

силурийским пластам, несколько других видов, которые "во всех остальных

местностях, сколько известно, попадаются только в пластах лландоверийской

эпохи", - другими словами: в пластах, принадлежащих к средней силурийской

эпохе, и, наконец, несколько таких видов, которые до сих пор встречались

только в нижних силурийских пластах, лишь немногим выше самых древних слоев

с ископаемыми остатками. Что же доказывают эти факты? Они явно доказывают,

что виды, которые в Валлисе отделены пластами, имеющими более двадцати тысяч

футов толщины, и, следовательно, принадлежат, по-видимому, к периодам,

значительно отдаленным друг от друга, в сущности, жили в одно и то же время.

Они доказывают, что моллюски и морские лилии, считавшиеся до сих пор

исключительно принадлежащими к самым древним силурийским пластам и

предполагавшиеся вымершими задолго до того времени, когда появились моллюски

и морские лилии позднейших силурийских пластов, в действительности

существовали в одно время с последними и что очень легко может быть, что

последние появились в столь же ранний период, как и первые. Они доказывают,

что не только минеральные свойства осадочных формаций, но и собрание

органических видов, содержащихся в них, в значительной мере зависят от

местных условий Она доказывают, что ископаемые остатки, попадающиеся в какой

бы то ни было группе пластов, отнюдь не могут быть принимаемы за

представителей флоры или фауны исключительно того периода, к которому они

принадлежат. Словом, факты эти набрасывают сильную тень сомнения на многие

геологические обобщения.

Но, несмотря на целый ряд подобных фактов и на прямо высказываемое

мнение, что свидетельству органических остатков следует доверять в этом

отношении "с такими же ограничениями, как и свидетельству минеральных

признаков", сэр Чарльз Ляйель делает положительные заключения на основании

этого свидетельства, делает он их даже там, где количество общих ископаемых

видов незначительно, а расстояние местности велико. Порешив, что в различных

местностях Европы отличительный признак эоценовых пластов составляют

нуммулиты, он заключает, не приводя в подтверждение своего мнения никаких

дальнейших доказательств, что всюду, где попадаются нуммулиты, будь то в

Марокко, в Алжире, в Египте, в Персии, в Синде, в Куче, в Восточной Бенгалии

или на границах Китая, формация, содержащая их, должна принадлежать к

средней эоценовой системе. И из этого положения он делает следующий важный

вывод:

"Как скоро мы дошли до убеждения, что формация, содержащая нуммулитов,

занимает среднее место в группе эоценовых пластов, нас поражает

сравнительная близость к ним эпох, к которым должны быть отнесены некоторые

из самых важных переворотов в физической географии Европы, Азии и Северной

Африки. Все горные цепи, как-то: Альпы, Пиренеи, Карпатские и Гималайские

горы, в состав центральных и верхних частей которых входят в значительных

размерах пласты, содержащие нуммулитов, могли образоваться только по

окончании среднего эоценового периода" (Руководство, стр. 232).

Еще более резкий пример встречаем мы на следующей странице. Основываясь

на том факте, что один слой в Клайборне, в Алабаме, содержащий "до

четырехсот видов морских раковин", в том числе содержит и Cardita

planicosta, "а также несколько других видов, тождественных с европейскими

или, по крайней мере, очень близко подходящих к ним", сэр Чарльз Ляйель

говорит, что "в высшей степени вероятно, что клайборнские слои имеют

одинаковую древность с центральной или бракльшамской группой в Англии".

Итак, мы видим, что автор предполагает современность на основании такого

рода общности, которая нисколько не превышает общность, встречаемую в одной

и той же стране между слоями, резко разнящимися друг от друга по своей

давности. Не производит ли это на нас такого рода впечатление, как будто

автор позабыл вышеупомянутое предостережение, высказанное им же самим? На

этот раз он принимает, кажется, что виды, широко раскинувшиеся в

пространственном отношении, имели существование, тесно ограниченное во

времени; но на деле было совершенно наоборот. Наклонность к

систематизированию пренебрегает фактическими доказательствами и втискивает

природу в рамку, слишком тесную для ее бесконечного разнообразия.

Но нам возразят, быть может: "Неужели и тогда, когда в различных

местностях порядок, в котором пласты лежат один на другом, минеральные

признаки и ископаемые остатки одинаковы, - неужели и тогда мы не вправе с

достоверностью заключить, что формации, представляющие такое полное сходство

между собой, принадлежат одному и тому же периоду? Если, например, в

Соединенных Штатах мы встречаем тот же порядок, в котором силурийская,

девонская и каменноугольная системы следуют одна за другой, как и у нас,

если эти системы и там отличаются теми же литологическими свойствами и

представляют те же ископаемые признаки, не вправе ли мы заключить, что

каждая из этих групп пластов отложилась в Америке в те же периоды, как и у

нас?".

На это возражение, которое с первого взгляда представляется весьма

основательным, мы ответим, во-первых, что доказательства, говорящие в пользу

такого соотношения, всегда бывают более или менее сомнительного свойства. Мы

уже имели случай намекать на некоторых "идолов" (употребляя метафору

Бэкона), которым геологи, сами того не подозревая, приносят жертву, толкуя

устройство еще мало изведанных местностей. Руководствуясь классификацией

пластов, существующих в Европе, и принимая, что группы пластов других частей

света должны непременно совпадать с какими-нибудь из групп пластов,

известных у нас, геологи, естественным образом, слишком торопятся признавать

существование параллелизма на основании недостаточных доказательств. Они

редко задают себе предварительный вопрос: имеют ли еще рассматриваемые ими

формации соответствующие им формации в Европе? Для них вопрос лежит в том: к

которой из европейских групп причислить им эти формации? с которой они

представляют наиболее сходства? от которой они наименее разнятся? Неизбежным

результатом такого способа исследования является большая небрежность в

выводах. До чего доходит эта небрежность, нам не трудно будет показать

примерами. Там, где пласты прерываются, как, например, между Европой и

Америкой, нельзя иметь никаких доказательств, основанных на порядке, в

котором пласты лежат один на другом, независимо от минералогических

признаков и от органических остатков. Всюду, где нельзя проследить пласты в

непрерывной связи, минералогические признаки и органические остатки служат

единственным средством для определения принадлежности пластов к той или

другой системе. Что касается надежности минералогических признаков, то мы

уже видели, что они почти не имеют никакого значения, и ни один из

современных геологов не решится утверждать, что на них можно полагаться.

Если группа старого красного песчаника в Средней Англии совершенно разнится

в литологическом отношении от соответствующей ей группы в Южном Девоне, то

ясно, что сходство в строении и в составе не может служить достаточным

основанием для приравнивания слоев из другой части света к которой-нибудь из

европейских систем. Итак, единственным критерием остаются ископаемые

остатки; для того же, чтобы убедить читателя, с какой малой точностью

прилагают этот критерий, достаточно одного примера. Из сорока шести видов

английских девонских кораллов только шесть встречаются в Америке, и это

несмотря на обширную область распространения, занимаемую, как известно,

антозоями. То же следует заметить о моллюсках и о морских лилиях; как

кажется, в Америке хотя и встречается несколько таких родов, которые

попадаются и в Европе, но едва ли есть один вид, тождественный с нашими. И

сэр Чарльз Ляйель признает, что "крайне трудно определить в точности,

насколько нью-йоркские подразделения, перечисленные выше, параллельны с

членами европейской девонской системы, - до того малочисленны виды, общие

обеим системам". А между тем на основании этой-то общности в ископаемых

остатках предполагается, что вся девонская система в Соединенных Штатах

современна всей девонской системе в Англии. И это-то положение, что

девонская система Соединенных Штатов соответствует нашей девонской системе,

составляет один из доводов, на основании которых сэр Чарльз Ляйель

утверждает, что поверхлежащие каменноугольные формации обеих стран совпадают

во времени своего образования. Не правы ли мы были, говоря, что

доказательства, на основании которых делаются подобного рода заключения,

весьма сомнительны? Нам могут, конечно, совершенно основательно возразить,

что это соотношение, принимаемое за доказательство синхронизма между

формациями, далеко лежащими одна от другой, не есть соотношение между

известными пластами и известными видами, а соотношение между общими

признаками содержащихся в этих формациях собраний ископаемых остатков -

между физиономиями (facies) обеих фаун. На это мы скажем, что, хотя такого

рода соотношение и может служить более убедительным доказательством

синхронизма, чем рассмотренные нами выше, оно все-таки недостаточно

убедительно. Как скоро мы выводим синхронизм из подобного рода соотношения,

мы допускаем тем самым, что во все продолжение каждой геологической эпохи

существовало легко распознаваемое сходство между группами органических форм,

населяющих различные части земного шара, и что причинны, видоизменявшие

органические формы в одной какой-нибудь части земного шара в формы,

характеризующие следующую за тем эпоху, одновременно влияли и во всех

остальных частях земного шара, обусловливая соответствующее изменение в

свойственных этим частям органических формах. Между тем предположение это не

только слишком смело, но прямо противоречит всем вероятностям. Гораздо

вероятнее, что причины, изменявшие различные фауны, были не общие, а

местные; что, следовательно, между тем как фауны некоторых стран быстро

изменялись, фауны других оставались почти неподвижны и что когда в

последних, в свою очередь, наставали изменения, то изменения эти не

поддерживали параллелизма, а, напротив, обусловливали расхождение форм.

Но, предполагая даже, что местности, отстоящие одна от другой на

несколько сотен миль, могут представлять группы пластов, совершенно

совпадающих как в порядке распределения, так и в минеральных признаках и в

свойственных им ископаемых остатках, - все-таки современность этих групп не

может считаться положительно доказанной, потому что весьма легко могут

встретиться условия, при которых подобные группы могут значительно разниться

относительно времени своего образования. Так, представим себе материк,

пласты которого срезаны на поверхности в косвенном направлении к линии

берега и идут, положим, в направлении западо-северо-запада, между тем как

берег простирается с запада на восток: ясно, что каждая группа пластов будет

выходить на взморье своим поперечным разрезом в известной точке берега,

рядом с этой точкой, более на запад, будет выходить на берег следующая

группа пластов и т. д. Так как локализация морских животных и растений в

значительной мере зависит от свойства горных пород и их осыпей, то понятно,

что каждая часть этого берега будет иметь свою, более или менее резко

отличающуюся, флору и фауну. Посмотрим теперь, какой же результат должно

иметь действие волн в течение геологической эпохи? По мере того как море

будет делать медленные захваты в материке, место, в котором каждая группа

слоев вырезается на взморье, будет все более отодвигаться на запад; вместе с

нею будут перемещаться и свойственные ей рыбы, мягкотелые, ракообразные

животные и водоросли. Далее, осыпь каждой из этих групп пластов, по мере

того как точка, где они вырезаются на взморье, передвигается к западу, будет

отлагаться поверх осыпи соседней передовой группы. Результатом всех этих

процессов, продолжающихся в течение трех громадных периодов времени, которые

потребны для геологических изменений, будет то, что соответственно с каждым

восточным пластом образуется пласт, простирающийся далеко на запад и

который, хотя и будет занимать то же положение относительно других пластов,

состоять из тех же веществ и содержать в себе те же ископаемые остатки,

будет тем не менее моложе первого, быть может, на целый миллион лет.

Но всего нагляднее можно убедиться в незаконности или, по крайней мере,

в сильной сомнительности некоторых обычных геологических выводов, обратив

внимание на перемены, происходящие на Земле в настоящее время, и спросив

себя, насколько эти перемены могут служить подтверждением вышеупомянутых

выводов. Если мы будем строго придерживаться современного метода и изъяснять

геологические явления, - метода, принятию которого так много способствовал

сэр Чарльз Ляйель и заключающегося в изъяснении этих явлений причинами,

подобными тем, которые действуют в настоящее время, то мы тотчас же увидим,

до какой степени невероятны многие из принятых выводов.

Вдоль каждой береговой линии, смываемой мало-помалу волнами, образуются

песок, ил и голыши. Эта осыпь, застилающая соседние части морского дна,

имеет в каждой местности свои более или менее резкие особенности,

определяемые свойством разрушенных пластов. В проливе Ла-Манш она совсем не

та, как в Ирландском проливе; на западном берегу Ирландии она совсем не та,

как на восточном, и т. д. В устье каждой большой реки отлагается осадок,

разнящийся более или менее от осадка других рек цветом и составом и

образующий где красные пласты, где желтые, где бурые, серые или

грязно-белые. Кроме этих различных формаций, образующихся в дельтах рек и

вдоль берегов, есть еще другие, гораздо более обширные и еще резче

отличающиеся одна от другой. На дне Эгейского моря накопляется в настоящее

время слой крылоногих раковин, которые, без сомнения, со временем образуют

известковую скалу. На несколько сот тысяч квадратных миль дно океана между

Великобританией и Северной Америкой покрывается пластом мела, и обширные

пространства Тихого океана устилаются осадками кораллового известняка. Таким

образом по всему пространству земного шара образуется и в настоящее время

бесчисленное множество пластов, резко разнящихся друг от друга в

литологическом отношении. Назовите наудачу любую часть морского дна и

спросите, схожи ли осадки, образующиеся в ней, с осадками какой-либо другой

отдаленной части морского дна, - и почти наверняка окажется, что нет. Все

вероятности стоят на стороне не тождества, а напротив - разнообразия.

В порядке размещения пластов друг над другом встречается подобное же

разнообразие. Каждая область земной поверхности имеет свою история

повышений, понижений и периодов покоя; и история эта отнюдь не совпадает

хронологически с историей какой-либо другой области. Речные дельты оседают в

настоящее время на формации совершенно различных периодов, некоторые на

очень древние, другие на новейшие. Между тем как в одном месте осела группа

пластов, имеющая несколько сот футов толщины, в другом месте осел один

только слой мелкого ила. Между тем как одна область земной коры, остающаяся

в течение долгого периода времени над поверхностью океана, не представляет

никаких следов изменений, кроме тех, которые происходят от выветривания;

другая область земной коры носит следы различных изменений уровня,

обусловивших образование различных масс осыпи, расположившихся пластами.

Если вообще можно делать какие бы то ни было заключения на основании

происходящих в настоящее время процессов, то мы должны прийти к тому

заключению, что не только везде порядок размещения пластов одного над другим

разнится более или менее от порядка их размещения в других местностях, но

что и в каждой местности существуют группы пластов, которым во многих других

местностях нет вовсе соответствующих членов.

Относительно органических тел, заключающихся в формациях, образующихся

в настоящее время, правило это оказывается столь же верным, если еще не

более. Даже вдоль одного и того же берега, на небольших расстояниях,

органические формы значительно разнятся между собой. Но они отличаются еще

гораздо больше на берегах, отдаленных друг от друга. К этому присоединяется

еще и то обстоятельство, что весьма различные между собой организмы, живущие

вместе по соседству с одним и тем же берегом, не оставляют своих остатков в

одних и тех же осадочных слоях. Так, например, на дне Адриатического моря,

где, смотря по преобладающим течениям, осадки в одних местах состоят из

тины, в других из известкового вещества, доподлинно известно, что различные

виды раковин, существующие вместе, погребаются то в той, то в другой из этих

формаций. У наших собственных берегов морские остатки, находимые в

нескольких милях от берега, на отмелях, где собираются рыбы, отличны от тех,

которые находятся возле самого берега, где водятся только прибрежные виды.

Значительная часть морских организмов обладает таким устройством тела,

которое не дозволяет им переходить в состояние окаменелости; между

остальными большинство уничтожается по смерти разными породами хищников.

Таким образом, ни один из осадочных слоев по соседству с нашими берегами не

может считаться даже приблизительно полным представителем фауны окружающего

его моря, а и того менее современных фаун других морей, лежащих в той же

широте, и еще менее фаун морей, лежащих под совсем другими широтами.

Органические остатки, погребаемые в настоящее время в Даггерской отмели, не

могут нам дать почти никакого понятия о рыбах, ракообразных животных и

моллюсках, кораллах, погребаемых в Бенгальском заливе. Упоминать о такой

простой и очевидной истине было бы почти нелепостью, если бы обстоятельства

не вынуждали нас настаивать на ней. Еще строже проводится это правило там,

где мы имеем дело с организмами, живущими на суше. При более многочисленных

и резких отличиях между животными и растениями, свойственными отдаленным

друг от друга странам, наш список этих животных и растений представляет еще

большие пробелы. Шоу насчитывает на земном шаре более двадцати ботанических

областей, занимаемых группами форм, до того отличными одна от другой, что,

если бы эти формы были найдены в окаменелостях, геологи затруднились бы

отнести их к одному и тому же периоду. Что касается фаун, то арктическая

отличается от умеренной, умеренная от тропической и южная умеренная от

северной умеренной. Мало того, даже в южном умеренном поясе две области

Южной Африки и Южной Америки обладают различными млекопитающими, птицами,

пресмыкающимися, рыбами, моллюсками и насекомыми. Раковины и кости, лежащие

в настоящее время на дне озер и лиманов в этих различных областях,

положительно не представляют того сходства, которое обыкновенно ожидают

встретить в ископаемых остатках пластов одинаковой древности. Формы более

близких к нам периодов, вырытые в какой-либо из этих областей, были бы

весьма неполными представителями современной нам флоры и фауны земною шара.

Судя на основании обычных геологических методов, подробное рассмотрение

осадков в арктическом круге может считаться положительным доказательством,

что хотя в современный нам период и существовало несколько пород

млекопитающих, но пресмыкающихся вовсе не было; с другой стороны, отсутствие

млекопитающих в Галапагосском архипелаге, где встречается множество

пресмыкающихся, может считаться доказательством прямо противоположного. В то

же время формации, простирающиеся почти на две тысячи миль вдоль большого

барьерного рифа в Австралии, - формации, в которых ничего не заключается,

кроме кораллов, морских ежей, моллюсков, ракообразных и рыб, с небольшой

примесью черепах, птиц и китообразных животных, могли бы дать повод

заключить, что в наше время не существовало ни наземных пресмыкающихся, ни

млекопитающих, живущих на суше. Говоря об Австралии, мы не можем не привести

еще примера, который уже один, сам по себе, мог бы служить вполне

убедительным доказательством нашего положения. Фауна этой страны резко

отличается от фауны всех других стран. На суше все туземные млекопитающие,

за исключением летучей мыши, принадлежат к низшему подклассу двуутробок;

насекомые тоже заметным образом отличаются от насекомых всех прочих стран.

Окружные моря содержат множество более или менее странных форм. Между рыбами

существует один вид акулы, который служит единственным уцелевшим

представителем рода, процветавшего в ранние геологические эпохи. Предположим

теперь, что новейшие пласты с ископаемыми млекопитающими в Австралии будут

рассматриваться человеком, не имеющим никакого понятия о существующей

австралийской фауне; если он будет рассуждать по обычному способу, он вряд

ли решится классифицировать эти остатки с остатками настоящего времени.

Можем ли мы после этого полагаться на умалчиваемое предположение, что

такие-то формации, находящиеся в самых отдаленных одна от другой частях

земного шара, принадлежат к одному и тому же периоду на том только

основании, что органические части, заключающиеся в них, представляют

некоторую общность характеристических признаков; или что такие-то другие

формации принадлежат к различным периодам потому только, что физиономия их

фаун различна?

Но нам могут возразить, что "в прошлые эпохи те же или более близкие

друг другу органические формы имели более широкую область распространения,

чем в настоящее время". Быть может, оно и было так; но доводы, приводимые в

подтверждение этого, отнюдь этого не доказывают. Аргумент, на котором

основано это умозаключение, имеет то неудобство, что его очень легко можно

привести в пример доказательств ложным кругом. Ископаемые остатки, как уже

было замечено выше, служат единственными данными, на основании которых можно

удостовериться в соответственности далеко отстоящих одна от другой формаций.

Итак, если об одновременности отдаленных формаций мы заключаем по сходству

их ископаемых остатков, то как же можно утверждать, что схожие между собой

животные и растения имели некогда более широкую область распространения, чем

теперь, только на том основании, что они встречаются в одновременных

пластах, лежащих на далеком расстоянии друг от друга? Не очевидна ли

ложность подобного рода умозаключения? Но даже если бы и не возникало

подобного рокового возражения, все же доказательство, приводимое в

подтверждение этого мнения, оказывается неудовлетворительным. Мы не должны

забывать, что общность органических остатков, принимаемая обыкновенно за

достаточное доказательство соответственности во времени, в сущности, есть

весьма неполная общность. Когда сравниваемые между собой осадочные слои

далеко отстоят один от другого, нельзя и ожидать, чтобы нашлось много видов,

общих им обоим; достаточно, если окажется значительное количество общих

родов. Если бы было доказано, что в течение геологического прошлого каждый

род жил лишь в продолжение небольшого промежутка времени - промежутка,

измеряемого одной какой-нибудь группой пластов, - еще можно было бы что-либо

заключить из подобной общности родов. Но совсем иное дело, когда мы узнаем,

что многие роды продолжали существовать в течение громадных эпох, измеряемых

несколькими обширными системами пластов "Между моллюсками роды, известные

под названием жемчужниковых (Avicula), pa-кушковых (Modiola), просверлинок

(Terebratula), лопаточек (Lingula), кружочков (Orbicula), находятся начиная

от силурийских горных пород вплоть до нашего времени." Итак, если между

самыми древними формациями, содержащими ископаемых, и новейшими существует

такая степень общности, то не вправе ли мы заключить, что, по всем

вероятиям, должна существовать большая общность между такими слоями, которые

отнюдь не принадлежат к одной и той же эпохе?

Итак, умозаключение, приводящее к тому результату, что схожие между

собой органические формы имели некогда более широкую область

распространения, чем теперь, вдвойне ложно; следовательно, и классификации

иноземных пластов, основанные на этом умозаключении, не заслуживают доверия.

Судя на основании существующего распределения органической жизни, едва ли

можно ожидать встретить схожие между собой остатки в географически

отдаленных друг от друга пластах одной и той же эпохи; там же, где мы

встречаем значительное сходство между ископаемыми остатками пластов,

географически отдаленных один от другого, там сходство это, по всей

вероятности, обусловливается больше сходством условий, чем одновременностью

происхождения. Если на основании причин и следствий, наблюдаемых нами в

настоящее время, мы будем заключать о причинах и следствиях прошлого

времени, то мы увидим, что многие из общепринятых учений лишены всякого

прочного основания. Так, мы видим, что современный нам геологический период

характеризуется для значительной части Тихого океана изобилием кораллов, в

северной части Атлантического океана он является периодом образования

больших меловых осадков, в долине же Миссисипи он может быть назван периодом

каменноугольных пластов. Мы видим также, что для одного обширного материка

он является по преимуществу периодом двуутробных млекопитающих, тогда как

для другого обширного материка он является периодом одноутробных

млекопитающих. Принимая в соображение все эти факты, мы имеем полное право

недоверчиво относиться к упомянутым широким обобщениям, основанным на беглом

исследовании пластов, занимающих всего только какую-нибудь десятую долю

земной поверхности.

Первоначальным назначением настоящей статьи было представить обзор

сочинений Гуго Миллера, но она разрослась в статью более общего содержания.

Тем не менее два учения, которые нам осталось подвергнуть критике, могут

быть весьма удобно разобраны в связи с его именем, так как он был самым

ревностным их сторонником. Но прежде всего мы должны сказать несколько слов

о значении упомянутого автора.

Всем известно, что он был человек самый почтенный в своей жизненной

деятельности. Что он был прилежный и успешный труженик на поприще геологии,

об этом вряд ли еще нужно упоминать. В пользу его характера и умственных

способностей говорит уже то обстоятельство, что он с помощью неутомимого

постоянства из темного, безызвестного положения доработался до почтенного

места в литературном и научном мире. Наконец, достаточно заглянуть в любое

из его сочинений, чтобы убедиться в замечательном его умении представлять

свои факты и доводы в привлекательной форме. Во всяком случае; мы не можем

не уважать его, как человека деятельного и умного, обладавшего, кроме того,

значительной долей поэтического дарования. Но признавая за ним все эти

достоинства, мы должны присовокупить, что в научном мире он пользуется

далеко не такой высокой репутацией, как среди общей массы читателей Отчасти

потому, что наши соседи шотландцы любят-таки не в меру трубить про свои

отечественные знаменитости, отчасти благодаря очаровательному способу

изложения, отличающему все сочинения Гуго Миллера и доставившему ему широкий

круг читателей, отчасти, быть может, и вследствие похвального сочувствия к

человеку, который сам себе проложил дорогу, - как бы то ни было, только на

долю его досталось такое количество похвал, которому, как ни чужды мы

желания лишить их его, все-таки не следует дозволять ослеплять читателей

относительно его недостатков как ученого. Дело в том, что он слишком всецело

отдавался своим предвзятым идеям, чтобы быть философом в геологии. Его всего

уместней будет назвать богословом, занимавшимся геологией. Преобладающая

идея, под влиянием которой он писал, явствует из самых заглавий двух его

сочинений: Следы ног Создателя; Свидетельство камней. Рассматривая

геологические факты как доводы, говорящие за известные религиозные мнения

или против них, он едва ли мог относиться к геологическим фактам

беспристрастно. Главной его целью было опровергнуть гипотезу постепенного

развития, предполагаемые выводы которой были ему антипатичны, силе его

чувства соответствовала и односторонность его мышления Он допускал, что "Бог

мог бы столь же легко и произвести виды путем постепенного развития, как он

поддерживает их путем постепенного развития, существование первоначальной

великой причины равно совместимо с обеими гипотезами". Тем не менее он

считал гипотезу развития противоречащей началам христианской религии и

потому силился ее опровергнуть От внимания его, по-видимому, ускользал тот

факт, что общие геологические учения, которых придерживался он сам,

отвергались многими на подобном же основании и что сам он не раз подвергался

нападкам за свое противохристианское учение. Он, по-видимому, не замечал,

что подобно тому, как противники его были не правы, обвиняя в

нерелигиозности те теории, которые в его глазах не имели ничего

нерелигиозного, так и он мог быть не прав, осуждая на том же основании

теорию развития Словом, ему не доставало той высшей веры, которая знает, что

все истины должны гармонировать между собой, и которая поэтому спокойно идет

за доказательствами, куда бы они ни привели ее.

Само собой разумеется, что, разбирая критически его сочинения, мы не

можем не коснуться того великого вопроса, разработке которого он

преимущественно посвящал все труды свои. Два учения, которые нам осталось

рассмотреть в настоящей статье, находятся в непосредственном соотношении с

этим вопросом; а мы уже выше упоминали, что намереваемся рассмотреть их в

связи с деятельностью Гуго Миллера, так как он во всех своих умозаключениях

предполагал эти учения безусловно верными. Не должно, впрочем, предполагать,

чтобы мы стремились доказать то, что он, со своей стороны, стремился

опровергнуть. Поставив себе задачей показать, что геологические доводы,

приводимые им против гипотезы постепенного развития, основаны на неверных

предположениях, мы вовсе не намереваемся показать, что геологические доводы

противоположной стороны построены на предположениях верных. Мы надеемся

сделать очевидным для читателя, что геологические свидетельства, имеющиеся

налицо по настоящее время, недостаточны для окончательного принятия которой

бы то ни было из этих двух гипотез, что едва ли можно надеяться и в будущем

собрать достаточное количество свидетельств для окончательного принятия того

или другого мнения и что если вопрос этот когда-либо и будет решен, то он

должен быть решен на основании других, не геологических, данных.

Первое из обычных учений, о котором мы только что упоминали, состоит в

том, что в истории прежней жизни нашей планеты встречаются два больших

пробела; а из этого обстоятельства заключают, что, по крайней мере, два раза

прежде бывшие обитатели Земли были почти совершенно уничтожены и на место их

был создан новый разряд существ. Уподобляя общую жизнь на земном шаре нити,

Гуго Миллер говорит:

"Она представляет непрерывность от настоящего времени вплоть до начала

третичного периода; затем она обрывается так круто, что за исключением

микроскопических диатомей, о которых я упоминал в прошлый раз, одной формы

раковин до одной формы кораллов, ни один из видов не продолжается по ту

сторону перерыва. Далее, впрочем, где замыкается вторичный период, сплетение

видов снова начинается и продолжается вплоть до начала второго отдела, и

затем, в том самом месте, где палеозоический отдел замыкается, следует новый

крутой перерыв, за который перекинулись только два вида растений, да и

относительно этого факта существует еще сомнение".

Не только Гуго Миллер, но и большинство геологов заключают из этих

перерывов, что на поверхности нашей планеты создавались новые существа, и

для обозначения трех преемственных жизненных систем употребляются термины:

палеозойский, мезозойский и кайнозойский. Правда, что некоторые геологи

принимают это верование не без оговорок, зная, до какой степени

геологические исследования постоянно стремятся к восполнению того, что

некогда считалось широкими пробелами. Сэр Чарльз Ляйель замечает, что

"пробел, существующий в Великобритании между ископаемыми твердого плитняка

(лиаса) и ископаемыми талькового известняка, восполняется в Германии богатой

фауной и флорой раковистого известняка, кейпера и пестрого песчаника,

которые, как нам известно, занимают в хронологическом отношении как раз

промежуточное положение". Далее он замечает, что "вплоть до очень недавнего

времени ископаемые отчасти каменноугольных пластов были отделены от остатков

предшествующей силурийской группы очень резкой пограничной чертой, но

новейшие открытия указали нам в Девоншире, в Бельгии, в Эйфеле и в Вестфалии

на существование фауны промежуточного периода". И далее: "За последние годы

нам удалось уменьшить пробел, все еще отделяющий меловой период от

эоценового в Европе". Мы, со своей стороны, присовокупим, что после того,

как Гуго Миллер написал вышеприведенную тираду, второй из великих перерывов,

о которых он упоминает, был в значительной мере сужен открытием пластов,

содержащих палеозойские и мезозойские роды перемешанными между собой. Тем не

менее до сих пор еще многие, по-видимому, допускают в фауне и флоре земного

шара существование двух великих переворотов, и геологическая номенклатура

обыкновенно предполагает эти два переворота.

Прежде чем мы станем искать объяснения этих явлений, взглянем на

различные второстепенные причины, обусловливающие перерывы в геологической

последовательности органических форм. Мы начнем с более общих, изменяющих

климат, а через изменение климата - и распределение органической жизни.

Между этими причинами можно указать одну, о которой, сколько нам известно,

но упоминал никто из писавших об этом предмете. Причина эта заключается в

известном медленном астрономическом ритме, вследствие которого Северное и

Южное полушария поочередно подвергаются большим крайностям температуры.

Вследствие слабой эллиптичности земной орбиты расстояние Земли от Солнца

изменяется приблизительно на 3 000 000 миль. В настоящее время афелий

совпадает с нашим северным летом, а перигелий с летом Южного полушария. Но

вследствие медленного движения земной оси, которое производит предварение

равноденствий, с течением времени должно произойти обратное: Земля будет

всего ближе к Солнцу в течение лета Северного полушария и всего дальше от

него в течение лета Южного полушария или в течение северной зимы. Период,

необходимый для завершения того медленного движения, которое обусловливает

эти изменения, составляет приблизительно около 26 000 лет; и если бы не было

другого процесса, несколько видоизменяющего первый, оба полушария поочередно

испытывали бы это совпадение своего лета с наименьшим расстоянием Земли от

Солнца по истечение периода, продолжающегося 13 000 лет. Но дело в том, что

в то же время происходит еще более медленное изменение в направлении большой

оси земной орбиты, вследствие чего вышеизложенные изменения, происходящие

поочередно в обоих полушариях, завершают свой цикл приблизительно в 21 000

лет. Другими словами, если в данное время наибольшая близость Земли к Солнцу

совпадает с серединой нашего лета, а наибольшая отдаленность от Солнца - с

серединой нашей зимы, то через 10 500 лет Земля будет всего далее от Солнца

в середине нашего лета и всего ближе к нему в середине нашей зимы. Разница

расстояний Земли от Солнца в двух предельных положениях этих поочередных

изменений составляет одну тридцатую долю; следовательно, разница между

количествами теплоты, получаемыми от Солнца в летний день при этих

противоположных условиях, доходит до одной пятнадцатой. Относя эти изменения

не к нулю нашего термометра, а к температуре небесного пространства, сэр

Джон Гершель вычисляет, что "23o Фаренгейта составляют наименьшее изменение

температуры при таких условиях, которые можно разумно приписывать

существующим изменениям в расстоянии от Солнца". Итак, каждое полушарие

имеет эпохи, в которых за коротким и чрезвычайно жарким летом следует

продолжительная и очень холодная зима. Вследствие медленного изменения в

направлении земной оси эти крайности постепенно смягчаются. К концу 10 500

лет достигается противоположное состояние, умеренно жаркое, продолжительное

лето сменяется теплой и непродолжительной зимой. В настоящее время

преобладание моря в Южном полушарии в значительной мере способствует

смягчению тех крайностей, которым подвергается это полушарие вследствие

астрономических своих условий. С другой стороны, значительное преобладание

материка в Северном полушарии способствует усилению разницы, которая

существует на этом полушарии между летом и зимой; так что в настоящее время

климат обоих полушарий не очень резко отличается друг от друга. Но через

десять тысяч лет Северное полушарие подвергнется гораздо сильнейшим годовым

колебаниям температуры, чем в настоящее время.

В последнем издании своих Очерков астрономии сэр Джон Гершель признает

это обстоятельство важным элементом в геологических процессах и считает

весьма вероятным, что оно отчасти влияло на те климатические изменения, на

которые указывают памятники прошлого Земли. Чтобы обстоятельство это играло

важную роль в наиболее резких переменах климата, о которых свидетельствуют

нам фактические данные, едва ли вероятно, так как мы имеем повод думать, что

изменения эти происходили гораздо медленнее и продолжались долее; но что оно

могло повлечь за собой ритмическую крайность или большую умеренность

климатов, обусловленных другими причинами, кажется нам несомненным фактом.

Столь же несомненным представляется нам и тот факт, что согласно с этими

изменениями в климате происходили и известные ритмические изменения в

распределении организмов, и на эти-то ритмические изменения мы желали бы

обратить внимание читателя, как на одну из причин меньших перерывов,

замечаемых в преемственности ископаемых остатков. Каждый вид животных и

растений имеет свои границы холода и жара, в пределах которых он только и

может существовать; и пределы эти в значительной мере определяют

географическое положение данного вида. Он не может простираться севернее

известной широты, потому что он не переносит более суровой зимы и в то же

время не может простираться и южнее, потому что лето для него было бы

слишком жарким. Бывает еще и так, что действие температуры на влажность

воздуха или на распределение организмов, которыми известный вид питается,

косвенным образом мешают ему распространяться за известные пределы.

Спрашивается теперь, какой результат принесет медленное изменение климата,

происходящее как было описано выше? Предположим, что мы взяли точкой

отправления эпоху, когда времена года наименее резко отличаются одно от

другого; очевидно, что во время перехода к эпохе наиболее резких

противоположностей каждый вид животных и растений будет постепенно изменять

границы своего распределения, отодвигаемый далее где возрастающим зимним

холодом, где возрастающими летними жарами, и будет удаляться в такие

местности, которые еще представляют благоприятные условия для его

существования. Таким образом, в продолжение десяти тысяч лет для каждого

вида произойдет отлив от известных областей, обитаемых им прежде, а в

продолжение новых десяти тысяч лет снова произойдет прилив в эти области.

Остатки его исчезнут из пластов, образующихся в этих местностях, и не будут

появляться в течение нескольких последующих пластов; затем они снова

появятся в пластах, лежащих поверх последних. Но в каком виде появятся они

снова? Будучи подвержены в течение 21 000 лет своего медленного отступления

и столь же медленного возвращения переменяющимися условиями жизни, они,

конечно, и сами подвергнутся изменениям и, по всем вероятиям, во время

вторичного своего появления будут представлять некоторые отличия в строении,

а может быть, и во внешнем виде образуют новые видоизменения, а может быть,

и новые подвиды.

К этой причине второстепенных пробелов в последовательном ряде

органических форм, причине, на которой мы остановились потому, что она до

сих пор не была принимаема в соображение, присоединяются еще многие другие.

Кроме этих периодически возвращающихся перемен климата бывают еще и другие,

неправильные, перемены, обусловливаемые новыми распределениями моря и суши.

Эти перемены, являющиеся порой более значительными, порой менее

значительными, чем ритмические изменения, должны, подобно последним,

обусловливать в каждой области прилив и отлив видов, а следовательно, и

большие или меньшие, смотря по обстоятельствам, перерывы в

палеонтологическом ряде организмов. Другие, более частные, геологические

изменения должны производить и другие, более местные, пробелы в

последовательности ископаемых остатков. Так, вследствие повышения почвы,

происшедшего во внутренности материка, естественный дренаж страны

видоизменяется, и вместо того осадка, который она прежде доставляла морю,

большая река начинает приносить осадок, неблагоприятный для различных

животных и растений, обитающих в ее дельте; вследствие чего эти породы

исчезают из этой местности; по прошествии же долгого периода времени они,

быть может, снова в ней появятся в измененной форме. Повышения или понижения

берегов или морского дна, влекущие за собой уклонения морских течений, по

необходимости должны перемещать и место жительства многих пород, для которых

эти течения благоприятны или вредны; далее, это новое распределение течений

должно изменять и распределение осадочных пластов, приостанавливая таким

образом зарытие органических остатков в одних местностях и начиная его в

других.

Объем настоящей статьи не позволяет нам вычислить множество других

подобных причин, к которым можно отнести пробелы, поражающие нас в

палеонтологических памятниках прошлого. Но вычислять здесь эти причины было

бы совершенно бесполезно; они великолепно изложены и объяснены примерами в

Основаниях геологии сэра Чарльза Ляйеля.

Но если эти второстепенные изменения земной поверхности производят

небольшие пробелы в ряде ископаемых остатков, то не должны ли более крупные

перевороты производить и большие пробелы? Если местное повышение или

понижение почвы обусловливает на том тесном пространстве, которым оно

ограничивается, исчезновение нескольких звеньев в цепи ископаемых форм, то

не явствует ли из этого, что повышение или понижение почвы, обнимающее

значительную часть земной поверхности, должно обусловить на большом

протяжении исчезновение значительного количества подобных звеньев?

Когда в течение длинного периода медленно оседавший материк уступает

место широкому океану, имеющему несколько миль глубины, на дне которого не

могут образоваться осадки, приносимые реками или смываемые с берегов, и

когда, по прошествии другого громадного периода времени, дно этого океана

снова начинает медленно подниматься и становиться местом образования новых

пластов, не очевидно ли, что ископаемые остатки, содержащиеся в этих новых

пластах, будут, по всей вероятности, иметь очень мало общего с ископаемыми

остатками пластов, лежащих под ними? Возьмем для примера северную часть

Атлантического океана. Мы уже упоминали о том факте, что между Англией и

Соединенными Штатами дно океана покрывается осадочным меловым слоем, начало

этого процесса восходит, по всей вероятности, еще к тому времени, когда

произошло великое оседание земной коры, вследствие которого и появился

Атлантический океан в отдаленную геологическую эпоху. Этот мел состоит из

крошечных панцирей многодырочных раковинок (Forammifera), к которым

примешиваются остатки небольших мягкокожих ракообразных (Ento mostraca) и,

по всем вероятиям, небольшое количество раковин крылоногих (Pteropoda), хотя

зонд до сих пор еще не приносил ни одного экземпляра последних Таким

образом, эта новая меловая формация в отношении высших органических форм

является совершеннейшим пробелом. Изредка разве кости какого-нибудь

полярного медведя, приплывшего на льдине, могли упасть на морское дно или

мертвый разлагающийся кит мог подобным же образом оставить по себе следы. Но

подобные остатки должны быть до такой степени редки, что, предположив даже

эту новую меловую формацию доступной непосредственному наблюдению, целые сто

лет могут пройти прежде, чем их откроют в ней Но предположим теперь, что

через несколько миллионов лет дно Атлантического океана поднимется и поверх

него залягут слои береговых или лиманных осадков, осадки эти будут содержать

в себе остатки флоры и фауны, до того отличных от всего, попадающегося в

нижележащих пластах, что их очень легко принять за новосозданные формы.

Итак, мы видим, что рядом с непрерывностью жизни на поверхности земли

не только могут, но и должны существовать большие перерывы в цепи ископаемых

остатков, вот почему эти перерывы отнюдь не могут быть рассматриваемы как

доводы, говорящие против теории постепенного развития.

Нам осталось разобрать еще одно распространенное учение, и это учение

более всякого другого влияет на отношение к вопросу постепенного развития.

С самого начала спора доводы спорящих сторон вращались около тех

свидетельств, указывающих на постепенное усовершенствование органических

форм, которые мы видим в восходящем ряде наших осадочных формаций. С одной

стороны, люди, которые утверждают, что высшие организмы развились из низших,

так же как и приверженцы мнения, что прогрессивно высшие организмы были

созданы последовательно в позднейшие периоды, указывают на свидетельство

палеонтологических фактов, как говорящих в пользу их воззрений. С другой

стороны, униформисты, которые не только отвергают гипотезу развития, но

отрицают и тот факт, что современные жизненные формы стоят выше форм

прошлого, возражают, что палеонтологические свидетельства в настоящее время

еще очень неполны, что, хотя мы и не нашли до сих пор остатков существ с

высшей организацией в пластах наиболее глубокой древности, это еще не дает

нам права утверждать, что подобных существ вовсе не существовало в то время,

когда эти пласты оседали, и что, по всем вероятиям, геологические

исследования со временем откроют искомые существа.

Нельзя не сознаться, что до сих пор свидетельства оказываются в пользу

последней партии. С каждым годом геологические открытия показывают, как мало

вообще можно давать цены отрицательным фактам. Убеждение, что в древнейших

слоях нет следов высших организмов, явилось не вследствие отсутствия

подобных остатков, а вследствие неполного исследования. В образчике этой

неполноты сэр Чарльз Ляйель, на стр 460 своего Руководства к элементарной

геологии, приводит список. Из этого списка оказывается, что в 1709 г. не

знали о существовании рыб в пластах, лежащих ниже пермской системы. В 1793

г. их нашли в лежащих ниже каменноугольной системы, в 1828 г. - в девонской,

в 1840 г. - в верхней силурийской. О пресмыкающихся мы читаем, что в 1710 г

самое нижнее найдено в пермской системе, в 1844 г. - в каменноугольной, в

1852 г. - в верхней девонской. С другой стороны, список млекопитающих

показывает, что в 1798 г. не было еще открыто ни одного млекопитающего ниже

среднего эоцена; но что в 1818г. они были открыты в нижней оолитовой, а в

1847 г. - в верхнем триасе.

Но дело в том, что обе стороны основываются на недопустимом постулате.

Между униформистами не только такие писатели, как Гуго Миллер, но даже и

такие, как сэр Чарльз Ляйель {Сэр Чарльз Ляйель в настоящее время не

принадлежит уже более к униформистам. После того как была написана эта

статья, он с редким и достойным высокого уважения чистосердечием сдался на

доводы Дарвина.}, рассуждают так, как будто мы и в самом деле отыскали

древнейшие или даже приблизительно древнейшие пласты. Противники их, включая

сюда как сторонников гипотезы развития, так и простых прогрессионистов,

почти без исключений поступают точно так же. Сэр Р. Морчисон, который

принадлежит к прогрессионистам, называет нижайшие из пластов, содержащих

ископаемые остатки, "протозоическими" пластами. Профессор Анстэд употребляет

тот же термин. Явно или скрытно, все спорящие опираются на это положение,

как на общую им почву.

А между тем положение это не может устоять против здравой критики, что

как нельзя лучше известно многим из прибегающих к нему. Против него можно

привести не один факт, выказывающий, что оно не только сомнительно, но и

невероятно: с другой стороны, доказательства, приводимые в его пользу, не

выдерживают критики.

На основании того факта, что в Богемии, Великобритании и Северной

Америке ближайшие из неметаморфических пластов, открытых до сих пор,

содержат лишь слабые следы органической жизни, сэр Р. Морчисон заключает,

что они образовались в то время, когда еще не было создано ни животных, ни

растений или когда их было создано лишь небольшое количество; и вследствие

этого он классифицирует эти пласты под рубрикой "азойских". А между тем из

страниц, вышедших из-под его же пера, явствует вся неосновательность

предположения, будто в этот период органическая жизнь существовала лишь в

незначительных размерах. Такие же следы жизни, какие были найдены в

лонгмайндских горных породах, считавшихся долгое время лишенными всяких

ископаемых остатков, были открыты и в некоторых нижайших слоях; а между тем

двадцать тысяч футов пластов, лежащих над этими слоями, до сих пор еще не

дали ни одного ископаемого органического остатка. Если же эти верхние слои,

на глубину четырех миль, лишены ископаемых остатков, между тем как слои,

лежащие под ними, свидетельствуют о начавшейся уже жизни, то что же

становится с выводом сэра Р. Морчисона? В Siluria на стр. 189 мы находим еще

более знаменательный факт. "Гленгарифские песчаники" и другие смежные с ними

пласты, толщина которых, по словам автора, простирается до 13 500 футов, не

представляют никаких следов современной им органической жизни. А между тем

сэр Р. Морчисон относит их к девонскому периоду, периоду, обладавшему

обширной и разнообразной морской фауной. Как же после этого можем мы из-за

отсутствия ископаемых остатков в лонгмайндских пластах и других,

соответствующих им, заключить, что Земля была "азойской" во время

образования этих пластов?

Но нас спросят, быть может, "почему, если живые организмы существовали

в то время, мы не находим пластов с ископаемыми остатками, принадлежащих к

этой эпохе или другой, более древней?". На это можно ответить только одно,

что несуществование подобных пластов есть не более как отрицательный факт, -

мы не нашли их. А принимая в соображение, как скудны наши сведения даже о

двух пятых земной поверхности, находящейся в настоящее время над уровнем

океана, и как глубоко наше незнание относительно трех пятых, покрытых морем,

мы едва ли имеем право положительно сказать, что подобных пластов не

существует. А главное наше возражение состоит в том, что эти памятники

древнейшей истории Земли были большей частью разрушены действием тех сил,

которые постоянно стремятся к разрушению подобных памятников.

Одна из самых несомненных геологических истин состоит в том, что

осадочные пласты могут подвергаться более или менее полным видоизменениям

через действие огня Горные породы, которые сначала классифицировались как

"переходные", потому что они представляли по отличительным своим признакам

как бы посредствующее звено между породами огненного происхождения, лежащими

под ними, и осадочными пластами, лежащими поверх их, оказываются в настоящее

время не чем иным, как осадочными пластами, видоизменившимися как в составе

своем, так и во внешнем виде от сильного жара смежного с ними расплавленного

вещества, вот почему эти породы и названы "метаморфическими". Новейшие

исследования показали также, что эти метаморфические породы не все

одинаковой древности, как думали прежде. Кроме первичных и вторичных

пластов, видоизмененных действием огня, существуют видоизмененные подобным

же образом пласты и третичного происхождения, и встречаются они нередко на

расстоянии какой-нибудь четверти мили от точки соприкосновения с соседним

гранитом. Процессом этим, само собой разумеется, ископаемые остатки

истребляются. "В иных случаях, - говорит сэр Чарльз Ляйель, - темные

известняки, содержавшие в изобилии раковины и кораллы, превращались в белый

статуйный мрамор, а твердая глина, содержавшая растительные и другие

остатки, преобразовывалась в шифер, известный под название смоляного сланца

или сланцевой роговой обманки; от органических тел не осталось и следа."

Далее оказывается почти уже бесспорной истиной, что всевозможные горные

породы плутонического происхождения суть продукт осадочных пластов,

подвергшихся полному расплавлению. Мы имеем несколько примеров того, что

гранит и гнейс, химический состав которых совершенно одинаков, переходили

один в другой; так, в Валорсине, близ Монблана, где обе породы приходят в

соприкосновение одна с другой, замечено, что "каждая из них представляет

известные видоизменения своих минеральных признаков. Гранит, все еще

оставаясь ненаслоенным, начинает перемешиваться с зелеными частичками; с

другой стороны, тальковатый гнейс принимает гранитообразное устройство,

сохраняя свою наслойку". В абердинском граните нередко встречаются комки

нерасплавленного гнейса, наконец, мы сами можем засвидетельствовать, что

берега Лох-Сунарта представляют обильные доказательства того, что гранит

этой местности, когда он был в расплавленном состоянии, содержал не вполне

расплавленные глыбы осадочных пород. И это еще не все. Пятьдесят лет тому

назад полагали, что все гранитные породы первобытны или существовали прежде

каких бы то ни было осадочных пластов, но в настоящее время "весьма трудно

указать хотя бы на одну гранитную массу, относительно которой можно было бы,

на основании фактических данных, сказать, что она древнее всех известных нам

пластов, заключающих ископаемые остатки". Словом, многочисленные

доказательства ясно свидетельствуют, что все слои осадков могут через

соприкосновение с расплавленным веществом, составляющим ядро земного шара,

или хотя бы только через близость к этому веществу быть совершенно

расплавлены, или расплавлены только отчасти, или же накалены до той степени,

какая нужна, чтобы произвести сплавление их частиц, и что, смотря по

температуре, до которой они были нагреты, и по обстоятельствам, при которых

они остывают, они принимают форму то гранита, то порфира, то трапа, то

гнейса, то какой-либо другой горной породы. Далее мы ясно видим, что, хотя

пласты различной древности подвергались подобного рода изменениям, тем не

менее сильнее всего изменялись наиболее древние пласты, как потому, что они

обыкновенно ближе лежали к центру огненного действия, так и потому, что они

были дольше подвергнуты этому действию. Отсюда явствует, что осадочные

пласты, древность которых переходит за известный предел, вряд ли могут быть

находимы в непревращенном состоянии и что пласты еще более древние, чем эти

последние, наверное, были в прежнее время расплавлены. Итак, если в течение

прошлого времени, продолжавшегося неопределенный период, действовали те же

силы - водная и огненная, которые действуют и в настоящее время, то и

состояние земной коры могло быть такое же, каким оно является нам теперь. Мы

не имеем никаких данных, на основании которых могли бы постановить точные

пределы периода, в продолжение которого происходило образование и разрушение

пластов. Свидетельство фактов так неопределенно, что процессы эти могли

продолжаться в течение периода, в десять раз большего, чем тот, который

измеряется всеми нашими группами осадочных пластов.

Но мало того, что настоящий вид земной коры не представляет нам никаких

данных для определения начала этих процессов, мало того, что некоторые

обстоятельства позволяют нам предполагать, что начало это относится к

неизмеримо далекому от нас прошлому, - неизмеримо далекому даже по отношению

к огромным геологическим периодам, - у нас нет недостатка даже в

положительных доказательствах, дающих нам право принимать неизмеримую

отдаленность этого начала Новейшая геология возвела в неопровержимую истину

такие факты, которые несовместимы с верованием, что образование и разрушение

пластов начались в то время, когда образовалась кембрийская горная порода,

или вообще в другой какой-нибудь недавний период. Чтобы доказать это,

достаточно будет привести один факт из Siluria. Сэр Р. Морчисон вычисляет,

что вертикальная толщина силурийских пластов в Валлисе колеблется между 26

000 и 27 000 футов, другими словами, равняется приблизительно пяти милям,

если к этому мы прибавим вертикальную толщину кембрийских пластов, над

которыми силурийские лежат, сообразуясь с ними в изгибах и направлении, то

мы, полагая наименьшие цифры, получим в итоге глубину приблизительно в семь

миль. Всеми геологами принято, что это огромное накопление пластов должно

было происходить на медленно оседавшей плоскости. Эти пласты не могли бы

лечь один над другим в таком правильном порядке, если б земная кора в этом

месте не оседала или непрерывно, или посредством прерывистых, небольших

понижений. Но такое громадное оседание не могло бы произойти, если б земная

кора не имела значительной толщины Расплавленное ядро земного шара постоянно

стремится принять форму правильного приплюснутого сфероида всякое сдавление

его коры ниже поверхности равновесия, а также всякое возвышение коры над

этой поверхностью должны встречать огромное сопротивление. Из этого

неизбежно следует, что при тонкой коре были бы возможны только

незначительные повышения и оседания и что, наоборот, оседание,

простирающееся на семь миль глубины, заставляет предполагать кору,

обладающую сравнительно значительной силой или, другими словами,

значительной толщиной. И точно, сравнивая это предполагаемое оседание

силурийского периода с оседаниями и повышениями, происходящими в современных

нам океанах и материках, мы не видим никакого основания предполагать, чтобы

земная кора была заметно тоньше в то время, чем теперь. Что же мы из этого

должны заключить? Если, как большинство геологов утверждают, земная кора

действительно образовалась вследствие того медленного остывания, которое

продолжается и по настоящее время, если мы не видим никаких следов, на

основании которых можно бы было заключить что земная кора была заметно

тоньше во время образования древнейших кембрийских пластов, чем теперь - то

не явствует ли из этого, что период, когда она приобрела толщину, которой

она уже обладала во время образования кембрийских пластов, был громаден в

сравнении с промежутком, отделяющим кембрийский период от нашего. Но в

течение этого неизмеримого ряда эпох, на которые указывают нам

вышеизложенные факты существовали и океан, и прилив, и отлив, и ветры, и

волны, и дождь и реки. Эти деятели, производившие постоянно смывание берегов

и выполнение морского дна, были так же деятельны тогда, как и в настоящее

время. Бесконечные ряды слоев должны были образоваться. Если же мы спросим,

где они, природа ответит нам они были разрушены тем самым действием огня,

которое расплавило и преобразило такую значительную долю древнейших из

известных нам пластов.

До нас дошла только последняя глава истории Земли. Множество

предшествующих глав, обнимающих неизмеримо далекие от нас периоды, сгорело,

а с ними вместе сгорели и памятники той жизни, которую они, как можно

полагать, содержали. Большая часть свидетельств, которые могли бы решить

спор о развитии, утрачены для нас навсегда, и ни одна из спорящих сторон не

может привести из геологии такие доводы, которые имели бы решающее значение.

"Но каким же образом, - могут спросить нас, - дошли до нас существующие

свидетельства, говорящие в пользу прогрессивности? Каким образом могло

случиться, что, восходя от самых древних пластов к новейшим, мы

действительно находим ряд органических форм, который хотя и с некоторыми

уклонениями возводит нас от низших форм к высшим?" - На вопрос этот,

по-видимому, трудно ответить. Тем не менее мы имеем повод думать, что

вышеупомянутая кажущаяся прогрессивность еще не дает нам права делать какие

бы то ни было заключения, и пример, который мы хотим привести в

подтверждение этого, покажет, надеемся, в то же время, как можно мало

доверять некоторым геологическим обобщениям, которые, по-видимому, имеют

твердое основание Этим-то несколько сложным примером, к которому мы сейчас

приступим, будет всего приличнее заключить наш разбор.

Предположим, что в области, покрытой в настоящее время обширным

океаном, начинается одно из тех великих и постепенных повышений почвы,

посредством которых образуются новые материки. Чтобы наши слова были

определеннее, скажем, что в южной части Тихого океана, на середине пути

между Новой Зеландией и Патагонией, морское дно мало-помалу выталкивается к

поверхности и готовится подняться над водой. Какой ряд геологических и

биологических явлений произойдет, прежде чем это выступающее из воды морское

дно превратится в Новую Европу или Азию? Во-первых, те части

новообразующейся суши, которые поднялись в уровень с волнами, будут быстро

обнажаться последними, их мягкое вещество будет размываться прибоями,

уноситься местными течениями и опускаться на дно соседних, более глубоких

вод Ряд новых небольших повышений сделает новые большие пространства

доступными волнам, новые части будут каждый раз отниматься у прежде уже

обнаженных поверхностей, далее, некоторые из новообразовавшихся пластов,

поднявшись почти в уровень с водой, будут смываться и снова отлагаться на

морское дно. С течением времени обнажатся наиболее твердые формации

приподнимаемого морского дна. Эти последние, будучи не так легко разрушаемы,

останутся уже прочным образом на поверхности воды. По краям их образуется

обычное разрушение горных пород в прибрежный песок и голыши. Во время

медленного процесса повышения, подвигающегося, может быть, на два или на три

фута в столетие, большая часть производимых им осадочных пластов будет снова

и снова смываться и отлагаться, в тех соседних частях оседания, которые

обыкновенно бывают смежны с этими областями повышения, будет наслаиваться

более или менее непрерывный ряд осадочных пластов. Посмотрим теперь, какого

же свойства будут эти новые пласты? Они непременно будут чрезвычайно бедны

следами органической жизни. Пласты, которые прежде того медленно

образовывались на дне этого обширного океана, должны были содержать

ископаемые остатки лишь малого количества видов. Океаническая фауна не

богата, ее водяные животные (гидрозои) не могут сохраняться, а твердые части

ее немногих пород моллюсков, разнообразных животных и насекомых большею

частью очень хрупки Вот почему, когда дно океана там и сям выдвинулось на

поверхность, когда его осадочные пласты, с содержащимися в них органическими

обломками, были сорваны и долго омывались прибоями, прежде чем были снова

опущены на морское дно, когда эти вторично образовавшиеся пласты, после ряда

небольших повышений, снова подверглись этому могущественному стирающему

влиянию - а случиться это должно почти неизбежно, - тогда те немногие

хрупкие органические остатки, которые содержались в этих пластах, должны в

огромном большинстве случаев быть разрушены Таким образом, те из этих,

первоначально образовавшихся, пластов, которые пережили неоднократные

изменения уровня, будут фактически "азойскими", подобно кембрийским пластам

наших геологов. Когда вследствие смывания мягких пластов лежащие под ними

твердые пласты обнажаются в виде скалистых островков и таким образом

доставят точку опоры для новой жизни, тогда можно ожидать и появления

пионеров этой новой жизни Кто же будут эти пионеры? Уж конечно не окружающие

океанические виды, потому что устройство их организмов не позволяет им жить

на прибрежье. То будут виды, процветающие на каком-нибудь из отдаленных

берегов Тихого океана. Между этими видами первыми появятся водоросли и

зоофиты, как потому, что их споры и почки, плавающие целыми роями в воде,

имеют всего более вероятности быть доставленными на место в целости, так и

потому, что по прибытии своем они всего легче найдут себе нужную пищу.

Правда и то, что усоногие (Cirrhipeda) и пластинчатожаберные

(Lamellibranchiata), живущие теми бесконечно малыми организмами, которые

всюду населяют море, также могли бы найти себе пищу, которая им нужна. Все

вероятности успеха при этой ранней колонизации стоят на стороне тех видов,

которые, плодясь посредством бесполого воспроизведения, могут размножаться

по целому прибрежью из одного какого-нибудь зародыша, и положительно против

тех видов, которые, размножаясь только посредством полового воспроизведения,

должны быть вводимы в большом числе для того, чтобы несколько экземпляров

могли уцелеть, встретиться между собой и произвести потомство. На основании

этих соображений мы заключаем, что первые следы жизни, оставляемые в

осадочных пластах близ этих новообразовавшихся берегов, будут следы столь же

бедных организмов, как те, остатки которых встречаем в древнейших горных

породах Великобритании и Ирландии. Представим себе теперь, что процессы,

обозначенные нами здесь вкратце, продолжаются, что выступающий на

поверхность материк становится все обширнее, будет окружен более высокими и

разнообразными берегами и что иммиграция органических форм идет своим

порядком благодаря океаническим течениям, изредка заносящим эти формы с

дальних берегов. Что же окажется в результате? Продолжительность времени

будет благоприятствовать введению этих новых форм, делая возможными те

сочетания необходимых условий, которые по закону вероятности могут

встречаться только по прошествии очень долгих промежутков времени. Кроме

того, увеличение пространства, занимаемого как отдельными островами, так и

их группами, неразлучно с увеличением протяжения берегов, вследствие чего и

черта соприкосновения с потоками и волнами, приносящими эти плавучие массы,

станет длиннее, а через это зародышам новой жизни будет представляться

больше случаев причалить к берегу. С другой стороны, сравнительно

разнообразные берега, представляющие с каждой милей новые физические

условия, будут доставлять удобные местности для большего количества видов.

Так что по мере того, как процесс повышения будет подвигаться вперед,

соединятся три условия, которые будут содействовать введению новых пород

приморских животных и растений. Какими же классами животных должна будет на

долгое время ограничиваться возрастающая фауна? Само собой разумеется,

такими классами, особи или зародыши которых всего легче могут быть уносимы

со своих отечественных берегов плавучими водорослями или плавающими

деревьями. Кроме того, такими, которые имеют всего менее вероятности

погибнуть во время дороги или от перемены климата и которые всего лучше

могут существовать по берегам, сравнительно бедным органической жизнью. Из

этого очевидно, что кораллы, кольчатые животные, низшие породы моллюсков и

ракообразных будут по преимуществу составлять эту раннюю фауну. Крупные

хищные породы этих классов появятся позднее, как потому, что новые берега

должны быть предварительно заселены теми животными, которыми они питаются,

так и потому, что вследствие их более сложного устройства они или их

зародыши будут труднее переносить путь и перемену жизненных условий. Итак,

мы вправе заключить, что пласты, залегшие непосредственно над почти

"азоическими" пластами, будут содержать остатки беспозвоночных животных,

родственных с теми, которые находятся близ берегов Австралии и Южной

Америки. И притом нижние слои будут содержать сравнительно малое количество

родов этих беспозвоночных и остатки будут принадлежать к сравнительно низшим

типам; в верхних же слоях количество родов будет больше и типы будут выше;

точь-в-точь как мы видим в ископаемых остатках нашей силурийской системы. По

мере того как эти геологические изменения будут проходить своим длинным

рядом землетрясений, вулканических переворотов, небольших повышений и

понижений, по мере того как архипелаг будет становиться все обширнее и малые

его островки будут сливаться в большие, по мере того как береговая линия

будет становиться все длиннее и разнообразнее, а соседнее море все гуще и

гуще заселяться низшими жизненными формами, - по мере всего этого начнут

появляться представители и низшего разряда позвоночных. По времени рыбы

появятся позже всех низших беспозвоночных, как потому, что их яйца имеют

меньше вероятности переплыть через водную пустыню, так и потому, что они

нуждались бы для своего пропитания в предшествующей им, уже несколько

развитой фауне. Их появления следует ожидать одновременно с появлением

ракообразных хищников, как они и появляются в верхних силурийских пластах.

Кроме того, мы не должны упускать из виду, что в течение долгого периода

времени, описанного нами, море должно было делать большие захваты в

некоторых частях новообразовавшейся суши, оставшейся прежде неразмытою, и

должно было доходить в иных местах до масс плутонического или

метаморфического происхождения. Таким образом, с течением времени,

вследствие разложения и обнажения этих горных пород, могли образоваться

местные пласты, окрашенные окисью железа, подобно нашему старому красному

песчанику. А в этих осадках могли быть зарыты остатки рыб, населявших в то

время море.

Как же между тем будут заселяться поверхности масс, приподнятых со дна

моря? Вначале на их пустынных скалах и голышах появятся лишь самые бедные

формы растительной жизни, подобные тем, которые мы находим до сих пор на

серых и оранжевых полосах наших горных откосов, так как только эти формы

могут процветать на подобных поверхностях и их споры могут всего легче

переноситься. Когда эти первобытные растений (протофиты), умирая и разлагая

скалистую почву, образуют удобное место для мхов, тогда начинают появляться

и эти последние, зародыши которых могли быть принесены плавучими деревьями.

При некоторых обстоятельствах образуется таким способом почва, в которой

могут пускать корни растения с высшей организацией; и, по мере того как

архипелаг и составляющие его острова увеличиваются вышеизложенным образом в

объеме и получают через это больше точек соприкосновения с волнами и

ветрами, можно ожидать, наконец, что семена этих высших растений переселятся

с соседних материков. После того как на поверхности новообразовавшейся суши

появилось уже нечто похожее на флору, жизнь становится там возможной и для

насекомых; из всех тварей, дышащих воздухом, насекомые будут, очевидно, в

числе первых, которые проберутся туда из других местностей. Но так как

животные и растительные организмы, живущие на суше, имеют гораздо меньше

вероятности устоять против случайностей, сопряженных с переселением с

дальних берегов, нежели морские организмы, то ясно, что много еще времени

спустя после того, как море, окружающее эти новые земли, приобретет богатую

флору и фауну, сама суша будет оставаться сравнительно все еще пустой; вот

почему более древние пласты, подобно нашим силурийским, не будут

представлять никаких следов организмов, живущих на суше. После того как

обширные пространства Земли были выдвинуты на поверхность океана, вы вправе

ожидать, что богатая флора успела развиться на этом материке. При каких же

условиях можем мы надеяться находить ископаемые следы этой растительности?

Большие пространства Земли заставляют предполагать большие реки и

неразлучные с последними дельты и, кроме того, имеют обыкновенно болота и

озера. Все это, как мы знаем из опыта, очень благоприятствует роскошной

растительности и доставляет ей возможность сохраняться в виде

каменноугольных слоев. Итак, следует заметить, что в древнейшие эпохи

истории подобного материка не мог случиться каменноугольный период; он

становился возможным только после того, как долго продолжавшиеся повышения

почвы выдвинули из воды значительные пространства земли. Точно так же, как в

ряде наших осадочных пластов, каменноугольные слои появятся только после

громадного накопления более древних пластов, наполненных ископаемыми

остатками морских организмов.

Посмотрим теперь, в каком порядке должны появиться высшие формы

животной жизни. Мы видели, как в последовательности морских организмов

высказывалось нечто вроде постепенной прогрессии от низшего к высшему и как

мы таким образом дошли наконец до хищных моллюсков, ракообразных и рыб. Что

должно последовать за рыбами? После морских животных земноводные

пресмыкающиеся имеют всего больше вероятности пережить опасности

переселения, как потому, что они живучее высших животных, так и потому, что

они менее этих последних были бы вырваны из своей стихии. Такие

пресмыкающиеся, которые живут безразлично в соленых и в пресных водах, как,

например, аллигаторы, а также и такие, которые уносятся на плавающих

деревьях из устьев рек в море, как оринокские аллигаторы, про которых

рассказывает Гумбольдт, будут, по всей вероятности, этими ранними

переселенцами. Очевидно также, что в числе первых позвоночных, населяющих

новый материк, будут и другие пресмыкающиеся. Если мы примем в соображение

то, что неизбежно должно случиться на этих естественных плотах из деревьев,

земли и растительных веществ, которые подчас уносятся большими реками вроде

Миссисипи, со всем своим разнообразным грузом живых существ, в море, то мы

увидим, что между тем как теплокровные животные с высшей организацией вскоре

умрут с голода или от других страданий, животные холоднокровные и вялые,

которые долгое время могут оставаться без пищи, проживут, быть может,

несколько недель; вне таких случайностей, которые могут представиться иногда

в течение долгих периодов времени, пресмыкающиеся первые прибудут целые и

невредимые на отдаленные берега, как мы тому не раз видели примеры и в

настоящее время. Переселение млекопитающих, как сопряженное с большим

риском, должно быть в порядке вероятности отложено на более долгое время; да

и вряд ли оно может состояться прежде, чем вследствие увеличения нового

материка расстояние его берегов от соседних стран не уменьшилось в

значительной мере или пока образование промежуточных островов не доставило

организмам большую возможность пережить опасности пути. Но предположим, что

все условия, необходимые для иммиграции, уже имеются налицо; какие же

млекопитающие первые прибудут на новый материк и останутся на нем в живых?

Конечно, не крупные травоядные животные, потому что они тотчас же утонут,

если вследствие каких-нибудь случайностей упадут в море; не плотоядные,

потому что они не найдут себе такой пищи, какая им нужна, предположив даже,

что они и вынесли бы путь. Небольшие четвероногие, взбирающиеся на деревья и

питающиеся насекомыми, имеют всего больше вероятности быть унесенными со

своих отечественных берегов и найти на новых ту пищу, которую требует их

организм. Всего естественнее ожидать, что насекомоядные млекопитающие,

ростом подобные тем, которых мы встречаем в триасовых пластах и в

стонефильдских сланцах, будут первыми поселенцами между высшими позвоночными

животными. Наконец, если мы предположим, что удобства сообщения еще более

возросли, вследствие ли дальнейшего омеления промежуточного моря и

образования новых островов, или же вследствие совершенного соединения нового

материка со старым, соединения, обусловленного продолжающимися повышениями

почвы, - мы окончательно найдем, что новые и более совершенные животные

нахлынут в новообразовавшийся материк.

Как ни поверхностно мы набросали этот очерк процесса, в сущности

чрезвычайно сложного и запутанного, как ни доступны некоторые из высказанных

здесь положений возражениям, на которые место не позволяет нам отвечать, тем

не менее никто не станет отрицать, что очерк этот представляет нечто вроде

биологической истории предположенного нового материка. Отложив все частности

в сторону, очевидно, что простые организмы, способные процветать при самых

простых жизненных условиях, будут первыми успешными поселенцами, а что более

сложные организмы, нуждающиеся для своего существования в соблюдении более

сложных условий будут колонизироваться вслед затем в порядке, представляющем

нечто вроде восходящей прогрессии С одной стороны, мы видим сочетание

всевозможных удобств. Новые особи могут быть доставляемы в форме бесконечно

малых зародышей, зародыши эти бесчисленны, они рассеяны в море; они

постоянно разносятся во всевозможных направлениях и на далекие расстояния

океаническими течениями Они могут переживать такого рода далекие путешествия

без малейшего для себя труда; они находят себе пищу всюду, куда прибывают, и

организмы образующиеся из этих зародышей, плодятся путем неполового

размножения с чрезвычайной быстротой. С другой стороны, мы видим

всевозможные препятствия новые поселенцы должны быть перемещаемы в форме уже

развившихся особей, численность их сравнительно ничтожная, живут они на суше

и имеют очень мало случаев быть унесенными в море, если же какая-нибудь

случайность и уносит их в море, то в высшей степени невероятно, чтобы они не

утонули или не погибли от голода и холода, предположив даже, что они

переживут все опасности пути, они должны найти на новых берегах уже

существующую флору или фауну, которая могла бы доставлять им именно ту пищу,

которая им нужна, кроме того, они нуждаются в соединении других физических

условий; наконец, для того чтобы раса их коренилась, необходимо, чтобы, по

крайней мере, две особи различных полов благополучно прибыли к берегу. Итак,

очевидно, что по мере того, как мы восходим в порядке организмов и

успешность иммиграции становится сопряженной с тем или другим новым

добавочным условием, громадный перевес вероятности становятся против нее,

так что иммиграция каждого высшего порядка организмов будет отделена от

иммиграции низшего периодом, подобным целой геологической эпохе. Вот почему

ряд осадочных пластов, образовавшихся во время, когда новый материк

подвергался постепенному повышению, будет, по-видимому, представлять самые

ясные доказательства, говорящие в пользу общей прогрессивности в

органических формах. Земли, поднимающиеся таким образом посреди обширного

океана, прежде всего образуют пласты, не заключающие ископаемых остатков,

затем пласты, содержащие лишь низшие формы морских животных, далее - пласты,

содержащие высшие морские формы, восходя до рыб, и наконец, пласты, лежащие

поверх этих последних, будут содержать остатки сперва пресмыкающихся, потом

малых млекопитающих, затем больших, все это, как нам кажется, выводится из

всем известных законов органической жизни. Если же порядок ископаемых,

представляемый пластами этого воображаемого нового материка, так близко

подходит к порядку, замечаемому нами в наших собственных осадочных слоях, то

не должны ли мы прийти к заключению, что очень легко может быть, что ряды

наших ископаемых пластов свидетельствуют не о чем ином, как о явлениях,

сопровождавших одно из этих обширных повышений почвы? А как скоро мы

допустим вероятность этого умозаключения, мы должны сознаться, что факты

палеонтологии никогда не могут служить достаточным доказательством для

принятия или опровержения гипотезы постепенного развития, наибольшее, что

они могут сделать, это - показать, гармонируют или нет с этой гипотезой

последние немногие страницы биологической истории Земли, возможно или

невозможно проследить связь между флорой и фауной, существующими теперь, и

флорой и фауной наиболее близких геологических эпох.