II КЛАССИФИКАЦИЯ НАУК

{В предисловии ко второму изданию я говорил уже о своем желании

увеличить этот очерк. В настоящее время, на основании некоторых новых

соображений, я решился уступить своему старому желанию и прибавить несколько

новых доказательств в защиту моей классификации.

Непосредственная причина такого изменения решения состоит в том, что

Проф. Бэном в его Логике были сделаны мне многочисленные возражения. Так как

эти возражения находятся в сочинении, написанном для школьного употребления,

то они должны были привлечь мое внимание более, чем все другие, какие только

могли возникнуть из обычных приемов обыкновенной критики; всякое возражение,

остающееся без ответа, оставляет в уме более короткое предубеждение.

Как только я мог воспользоваться перерывом моих обыкновенных работ,

чтобы ответить на эти возражения, я счел нужным заодно укрепить в то же

время и мои доказательства, выставив их с новой точки зрения. Июнь 1871.

(Предисл. автора к 3-му изданию).}

В опыте о "Генезисе науки", опубликованном первоначально в 1854 г, я

старался показать, что науки не могут быть рационально расположены в рядовом

порядке. В этом сочинении (посвященном отчасти критике классификации Конта)

я доказывал, что ни порядок последовательности, по которому Конт располагает

науки, ни всякий другой порядок, по какому только их можно расположить, не

представляют ни логической, ни исторической их зависимости. Я оставил тогда

в стороне вопрос об отношениях наук друг к другу, теперь же я имею в виду

исследовать именно этот вопрос.

Истинная классификация заключает в один класс такие предметы, которые

имеют между собой больше общих признаков, чем каждый из них имеет со всеми

остальными предметами, не входящими в этот класс. Кроме того, признаки,

общие всем собранным в один класс предметам и не принадлежащие другим

предметам, заключают в себе большее число соподчиненных им признаков. Это

две стороны одного и того же определения, потому что вещи, обладающие сообща

наибольшим числом общих свойств, суть именно те, которые обладают сообща

этими существенными свойствами, от которых зависят другие; и наоборот, общее

обладание существенными свойствами подразумевает и общее обладание

наибольшим числом свойств вообще. Из этого следует, что можно пользоваться

тем и другим началом, смотря по обстоятельствам и надобности.

Следовательно, если и возможно классифицировать науки, то сделать это

можно, только группируя вместе сходные предметы и отделяя несходные,

согласно определению, данному выше. Попробуем сделать это.

Самое широкое естественное деление наук распределяет их на два класса:

на науки, занимающиеся абстрактными отношениями, в которых представляются

нам явления, и на науки, изучающие сами явления. Отношения, какого бы то ни

было рода, имеют друг с другом больше сродства, чем с какими бы то ни было

иными предметами. Предметы, какого бы то ни было рода, имеют друг с другом

более сродства, чем с каким бы то ни было отношением. Будут ли пространство

и время, как это некоторые думают, лишь формами мышления { Меня обвинили в

непонимании и искажении учения Конта за то, что я употребил выражение "формы

мышления" вместо "формы интуиции". В другом месте я показал, что мой довод

против него остается одинаково в силе и при употреблении выражения "формы

интуиции". Здесь же я могу прежде всего прибавить то, что я, употребляя

выражение "формы мышления", следовал только некоторым контистам, а затем

сослаться на то, что такое возражение - очень поверхностно и совершенно не

влияет на заключение. Мысль, в широком употреблении этого слова, как

противоположного слову "вещь", заключает в себе и интуицию: в этом смысле

она обнимает собою все субъективное, как отличаемое от всего объективного, а

раз это так, она обнимает собою и интуицию. Это еще не все. Не может быть

интуиции без мышления, каждый акт интуиции подразумевает некоторый акт

распознавания и классифицирования, без которого воспринятая индуктивно вещь

не могла бы быть познана, как та или иная; а всякий акт различения является

актом мышления.}, или же они будут, как это я сам думаю, лишь формами вещей,

ставшими формами мышления посредством организованного и унаследованного

опыта вещей, - одинаково верно, что пространство и время безусловно отличны

от заключенных в эти условия вещей и что науки, занимающиеся исключительно

пространством и временем, отделяются глубокой пропастью от наук,

занимающихся вещами, заключенными в пространстве и времени. Пространство

есть абстрактная идея, обнимающая все отношения сосуществования. Время есть

абстрактная идея, обнимающая все отношения последовательности. А так как

отношения сосуществования и последовательности, в своих общих и частных

формах, составляют исключительный предмет логики и математики, то последние

и образуют особый класс наук, отличающихся значительно больше от всех прочих

наук, чем эти последние различаются между собой.

Науки, которые занимаются не только чистыми формами, в которых являются

нам вещи, но и самими вещами, допускают подразделение менее глубокое, чем

указанное выше, но более глубокое, чем какое-либо подразделение наук,

рассматриваемых каждая порознь. Они разделяются на два класса, различные по

характерам, целям и методам. Каждое явление более или менее сложно и

является проявлением силы в нескольких различных видах. Отсюда два предмета

исследований: мы можем изучать каждый из этих различных видов силы отдельно

или же мы можем изучать их в их совместном действии, т. е. поскольку они

участвуют в произведении этого сложного явления. В первом случае,

пренебрегая всеми обстоятельствами частных случаев, мы можем стремиться к

открытию законов каждого вида силы, как будто действовал лишь он один; во

втором случае, принимая в соображение все обстоятельства частного случая, мы

можем стремиться объяснить все явление, поскольку оно является результатом

нескольких сил, действующих одновременно. Истины, получаемые первым видом

исследования, хотя и конкретны настолько, насколько они касаются объективной

реальности, тем не менее абстрактны, поскольку они относятся к видам

существования, рассматриваемым отдельно один от другого. Между тем истины,

полученные вторым путем, чисто конкретны, так как они представляют факты в

их сложном состоянии, т. е. такими, как они существуют в природе.

Поэтому в главных своих подразделениях науки распределяются так:

ТАБЛИЦА II

КЛАССИФИКАЦИЯ НАУК

| изучающая формы, в которых | Наука | Логика и

| являются нам явления | абстрактная | математика

|

| | в их элементах | Наука | Механика,

| | | абстракно- | физика, химия

Наука | | | конкретная | и т. д.

|

| изучающая | | Астрономия,

| сами | | геология, биология,

| явления | | психология,

| в их целом | Наука | социология и т. д.

| конкретная

Необходимо сказать, в каком смысле я употребляю здесь слова абстрактный

и конкретный, потому что они иногда употребляются и в других смыслах. Конт

разделяет науку на абстрактную и конкретную, но отделы, которые он

обозначает этими словами, совершенно отличны от тех, которые я здесь

установил выше. Вместо того чтобы считать некоторые науки как вполне

абстрактные, а другие как всецело конкретные, Конт считает каждую науку

состоящей из части абстрактной и части конкретной. По его мнению, есть

математика абстрактная и конкретная, есть биология абстрактная и конкретная.

"Надо различать, - говорит он, - по отношению ко всякого рода явлениям два

рода естественных наук: одни - абстрактные, общие, имеют целью открытие

законов, управляющих различными классами явлений во всех случаях, какие

можно представить, другие - конкретные, частные, описательные и обозначаемые

иногда названием наук естественных в узком смысле, состоят в приложении этих

законов к действительной истории различных существ." И чтобы подкрепить это

различие примером, он указывает на общую физиологию, как на науку

абстрактную, и на зоологию и ботанику, как на науки конкретные. Здесь,

очевидно, слова абстрактный и общий употребляются как синонимы. Между тем

они имеют различные значения, что и нужно здесь выяснить. Слово абстрактный

означает отвлечение, делаемое из обстоятельств каких-либо частных явлений;

слово общий обозначает проявление во многих случаях. В одном случае

рассматривают существенные свойства явления, независимо от других явлений, с

которыми оно может быть смешано; в другом случае рассматривают лишь

повторяемость явления и его частоту, не занимаясь вовсе вопросом, было или

нет данное явление смешано с другими явлениями. Идеальные отношения чисел в

одно и то же время и абстрактны и общи, но вне этого абстрактная истина не

может никогда быть предметом восприятия, тогда как общая истина

воспринимается во всех возможных случаях. Несколько примеров сделают это

различие ясным. Истина, что угол, содержащийся в полуокружности, есть угол

прямой, является истиной абстрактной в том смысле, что она утверждается не

относительно реальных, действительно существующих, полуокружностей и углов,

которые всегда несовершенны, но относительно идеальных полуокружностей и

углов, мысленно отвлекаемых от действительных; но эта абстрактная истина не

есть истина общая, ни в том смысле, что она обыкновенно проявляется в

природе, ни в том смысле, что она есть пространственное отношение,

обнимающее собою много других второстепенных отношений того же рода; это

совершенно частное пространственное отношение. Другой пример: движение

какого-нибудь тела заставляет его двигаться по прямой линии с одинаковой

скоростью - это истина абстрактно-конкретная; она - абстрактная, потому что

она отделена от определенных случаев, составляющих конкретное явление; но

эта истина отнюдь не есть истина общая; она настолько не обща, что ни один

из фактов природы не обнаруживает ее нам. И обратно, то, что нас окружает,

доставляет нам тысячи общих истин, не имеющих никакой абстрактности. Истина,

что планеты вращаются вокруг Солнца с запада на восток, истина, которую мы

можем подкрепить почти сотней примеров (со включением сюда и астероидов), -

есть истина общая, но она отнюдь не абстрактна, так как во всех случаях она

обнаруживается для нас в конкретном явлении. Все позвоночные имеют двойную

нервную систему; все птицы и млекопитающие имеют теплую кровь - вот истины

общие, но конкретные, т. е. всякое позвоночное животное представляет нам в

своей особе полное и безусловное проявление этой двойственности нервной

системы, всякая живая птица представляет нам полный пример теплокровности.

То, что мы в этом случае называем, да и должны назвать, общей истиной, есть

просто предложение, которое, резюмирует определенные факты, действительно

нами наблюдавшиеся, а не выражение истины, извлеченной из таких наблюдений,

но никогда не проявляющейся ни в одном из наблюдаемых фактов. Другими

словами, общая истина объединяет известное число частных истин, тогда как

абстрактная истина не объединяет частных истин, но формулирует истину,

приложимую к определенному числу явлений, но в действительности не

обнаруживающуюся ни в одном из них.

Когда мы сведем таким образом слова к их действительному значению,

станет очевидным, что три класса наук, указанные выше, не могут быть

различаемы друг от друга по степени их общности. Все они одинаково общи или,

вернее, всеобщи, если их рассматривать как группы. Каждый предмет, какой бы

то ни был, доставляет одновременно каждому из них свой особый материал. В

каждой частице материи мы можем одновременно открыть и истины абстрактные,

которые суть отношения во времени и пространстве, и истины

абстрактно-конкретные, которые суть виды частых действий проявления силы,

наконец, истины конкретные, являющиеся результатами сложного действия этих

различных видов силы. Таким образом, эти три класса наук занимаются, каждая

порознь, классами различных, но сосуществующих явлений. В каждой группе

оказываются истины более или менее общие: общие абстрактные истины и частные

абстрактные истины; общие абстрактно-конкретные истины и частные

абстрактно-конкретные истины; общие конкретные истины и частные конкретные

истины. Но если в каждом классе есть группы и подгруппы, которые делят и

подразделяют его сами по степени своей общности, то самые классы отличаются

между собой только степенью абстрактности { Здесь уместно привести некоторые

положения, высказанные Литтре в его недавно появившемся сочинении,

озаглавленном Auguste Comte et la Philosophie positive. В своем открытом и

учтивом ответе на критику классификации Конта, сделанную мною в Генезисе

науки, он пытается объяснить некоторые противоречия, указанные мною,

устанавливая различие между общностью объективной и субъективной.

"Существует, - говорит он, - два порядка общности: одной объективной и

присущей вещам, другой субъективной, абстрактной и присущей уму". Эта фраза,

которою Литтре отождествляет субъективную общность с абстрактностью,

заставила было меня сперва подумать, что он имел в виду то же различие,

какое я выше установил между общностью и абстрактностью. Но, перечитывая это

место, я заметил, что это не так. В предшествующей фразе Литтре говорит:

"Биология перешла от рассмотрения органов к рассмотрению тканей более общих

чем органы, а от рассмотрения тканей к рассмотрению анатомических элементов

более общих, чем ткани. Но эта возрастающая общность субъективная, а не

объективная; абстрактная, а не конкретная". Здесь очевидно, что слова

абстрактный и конкретный имеют почти тот же смысл, какой давал им Конт,

который, как мы это видели, считает общую физиологию абстрактной, а зоологию

и ботанику конкретной. Очевидно также, что слово абстрактный, употребленное

здесь, употреблено не в его настоящем смысле. Как было выше показано, такие

факты, как анатомическая структура, не могут быть фактами абстрактными, но

могут быть только более или менее общими. Я никак не могу стать на точку

зрения Литтре, когда он считает эти более общие факты анатомической

структуры субъективно общими, а не объективно общими. Структурные явления,

представляемые какой-либо тканью, например слизистой оболочкой, более общи,

чем явления, представляемые тем или иным органом, образованным слизистой

оболочкой, просто в том смысле, что явления, свойственные оболочке,

повторяются в большем числе случаев, чем явления, свойственные какому-либо

органу, в состав которого входит эта оболочка. Точно таким же образом факты,

относящиеся к анатомическим элементам тканей, более общи, чем факты,

относящиеся к какой-нибудь отдельной ткани, в том смысле, что они

представляют собою факты, проявляемые в большинстве случаев организованными

телами; они объективно более общи и если и могут быть названы субъективно

более общими, то только в том смысле, что понятие соответствует здесь

явлениям.

Попытаемся разъяснить этот пункт. Литтре совершенно справедливо

говорит, что объективная общность - общность убывающая. Если мы оставим в

стороне явления разложения, представляющие изменения от частного к общему,

все изменения, которым подвергается материя, ведут от общего к частному и

суть такие перемены, которые заключают в себе убывающую общность в

соединенных группах атрибутов. Таков ход вещей. Ход мысли совершается не

только в том же направлении, но еще и в направлении противоположном.

Изучение природы доставляет нам постоянно возрастающее число частных фактов,

но оно же открывает нам в то же время и все более и более общие факты, в

которые объединяются факты частные. Возьмем пример. Зоология, по мере того

как она увеличивает число видов и достигает более точного знания каждого

вида (убывающая общность), подвигается вперед и в деле открытия общих

признаков, с помощью которых виды эти группируются в роды (возрастающая

общность). Оба эти процесса субъективны, и в этом случае оба рода

открываемых истин конкретны, т. е. они формулируют явления как действительно

обнаруженные. Та истина, что все млекопитающие всякого рода (с одним

исключением) имеют семь шейных позвонков, является обобщением - общим

отношением мысли, соответствующим общему положению вещей. Так как

существование семи шейных позвонков у каждого млекопитающего есть конкретный

факт, то и констатирование этого есть истина конкретная, а изложение

совокупности таких истин тоже характера конкретного. Литтре, вполне

признавая необходимость изменить в некоторых отношениях иерархию наук в том

виде, как она была установлена Контом, считает ее тем не менее верной в ее

сущности и для доказательства ее состоятельности ссылается прежде всего на

основную организацию (constitution) наук. Здесь нет надобности разбирать

подробно те аргументы, какими он пользуется для доказательства того, что

основная организация каждой науки подтверждает тот порядок, в котором они

расположены Контом. Достаточно будет сослаться на предыдущие и последующие

страницы этой книги: там изложено определение этих основных признаков,

требующих классификации наук, аналогичной той, какая нами предложена. Как мы

это уже показали и как мы это покажем еще яснее впоследствии, коренные

различия, существующие между науками, заставляют нас разделить их на три

класса: на науки абстрактные, абстрактно-конкретные и конкретные. Чтобы

уяснить, насколько это деление наук разнится от классификации Конта,

достаточно бросить беглый взгляд на последнюю. Вот она:

Математические науки (включая рациональную механику) частью

абстрактные, частью абстрактно-конкретные.

Астрономия .. ...................Конкретная

Физика........................... Абстрактно-конкретная

Химия ........................... Абстрактно-конкретная

Биология......................... Конкретная

Социология .... ................. Конкретная

}.

Переходя к подразделениям этих классов, мы находим, что первый из них

может быть разделен на две части: одну, содержащую всеобщие истины, и

другую, содержащую истины невсеобщие. Занимаясь исключительно отношениями

независимо от вещей, в которых они существуют, абстрактная наука исследует

прежде всего то, что обще всем отношениям вообще, а во-вторых, то, что обще

каждому порядку отношений в частности. Кроме неопределенных и изменяющихся

связей, существующих между явлениями, поскольку последние обнаруживаются во

времени и пространстве, мы находим, что есть также определенные и

неизменяющиеся связи; что между каждым родом явлений и известными другими

родами явлений существуют однообразные отношения. Истина, что существует

неизменный порядок среди вещей, как пребывающих во времени и пространстве,

есть всеобщая абстрактная истина. Мы переходим затем к различным родам

неизменных отношений, которые, взятые вместе, составляют предмет второго

деления абстрактной науки. Самое общее подразделение этого второго отдела -

то, которое занимается изучением признаков или природы отношений во времени

и пространстве, независимо от тех условий, в которых они существуют.

Условия, позволяющие нам утверждать отношения совпадения или смежности во

времени или пространстве (или отношения несовпадения или несмежности),

составляют предмет логики. Здесь качество и количество терминов, между

которыми утверждаются (или отрицаются) отношения, не имеют никакого значения

положения логики независимы от всякого качественного или количественного

определения соотносящихся вещей. Другое подразделение имеет своим предметом

отношения между терминами, которые определяются количественно, но не

качественно. Соотносящиеся величины изучаются здесь лишь количественно,

независимо от их природы или их качеств; математика имеет целью установить

законы количества, рассматриваемого независимо от действительности.

Количество, рассматриваемое независимо от действительности, есть замещение

пространства или времени, а замещение пространства или времени измеряется

единицами того или другого порядка, из которых крайние единицы являются

просто отдельными пунктами в сознании или одновременными или

последовательными. Среди этих единиц, природа которых не определена

(экстенсивная, протенсивная или интенсивная), но которым ум дает идеальное

существование независимо от атрибутов, количественные отношения являются

самыми общими отношениями, какие могут быть выражены числами. Отношения

этого рода распадаются на два отдела сообразно тому, рассматриваются ли

единицы просто как способные занять отдельные места в сознании или как

занимающие места не только отдельные, но и равные. В первом случае мы имеем

то неопределенное исчисление, которым определяются как числа абстрактных

существований, так и количества их. Затем идет тот отдел математики, который

занимается количественными отношениями величин (или агрегатами единиц),

рассматриваемых как существующие или занимающие часть пространства; - этот

отдел называется геометрией. Наконец, мы доходим до тех отношений, члены

которых заключают в себе одновременно и количества длительности и количества

протяженности, до тех отношений, в которых время измеряется единицами

пространства, проходимого с постоянной быстротой, и в которых при равных

данных единицах времени измеряются пространства, проходимые с постоянной или

переменной скоростями. Эти абстрактные науки, излагающие исключительно

отношения или отношения отношений,, могут быть сгруппированы, как показано в

таблице III.

ТАБЛИЦА III

Абстрактная наука -

Всеобщий закон отношений. - Формула, выражающая ту истину, что между

видами бытия существуют однообразные отношения, независимо от природы и

особых признаков этих однообразий:

Законы отношений - качественные или такие, которые определены по

природе своей как отношения совпадения или смежности во времени и

пространстве, но которые могут быть и не определены в числах своих, свойства

и количества которых здесь безразличны (Логика)*:

Количественные (математика):

а) Отрицательно, когда члены отношений суть положения в пространстве с

определенными отношениями между собою, а утверждаемые факты суть отрицания

известных количеств (Начертательная геометрия)**

б) Положительно, когда члены суть величины, состоящие из единиц,

которые равны между собою только в том, что они существуют независимо друг

от друга (Неопределенное исчисление)***

в) Равных единиц: равенство которых не определено как экстенсивное,

протенсивное или интенсивное (Определенное исчисление) -

I) когда числа их вполне определены (Арифметика)

II) когда их числа определены только: в своих отношениях (Алгебра, в

отношении их отношений (Исчисление действий)

равенство которых есть равенство протяжения:

I) рассматриваемого в его отношениях существования

(Геометрия)

II) рассматриваемого во времени

которое не определено в своем целом (Кинематика),

которое подразделено на равные единицы

(Геометрия движения)****

* Это определение обнимает законы отношений, называемые необходимыми,

но не законы отношений, называемые случайными. Эти последние законы, в

которых вероятность соотношения изменяется с числом случая этого

соотношения, известных опыту, составляют собственно предмет математики.

** Для пояснения термина отрицательно количественное здесь будет

достаточно привести пример отрицательно количественного положения: три

данные линии пересекаются в одной точке, потому что это положение

подразумевает отрицание всякого количества пространства между их

пересечениями. Точно также утверждение, что три данные точки будут всегда

находиться на одной линии, есть утверждение отрицательно количественное, так

как понятие прямой линии подразумевает правлению, или всякого уклонения.

*** Боясь, чтобы значение этого отдела не осталось не понятым, может

быть, полезно привести здесь в виде примера вычисления статистиков.

Вычисления касательно народонаселения, преступлений, болезней и т. д.

достигают результатов, точных только численно, а не по отношению ко всей

совокупности существований или фактов, представленных этими числами.

**** Может быть, спросят, как может существовать геометрия движения, в

которую не входит понятие силы? На это можно ответить, что отношения

движения во времени и пространстве могут быть рассматриваемы независимо от

отношений силы, точно также как пространственные отношения материи могут

рассматриваться отдельно от материи.

Переходя от наук, трактующих о бессодержательных или идеальных формах

отношений, к наукам, рассматривающим реальные отношения или отношения между

реальностями, мы приходим прежде всего к тем наукам, которые занимаются

реальностями, не такими, как они обыкновенно являются нам, но такими, как

они обнаруживаются в их различных видах, когда последние искусственно

отделить один от другого. Как абстрактные науки вполне идеальны относительно

наук абстрактно-конкретных и наук конкретных, так и науки

абстрактно-конкретные отчасти идеальны относительно наук конкретных Как

логика и математика имеют предметом обобщение законов качественных и

количественных отношений, рассматриваемых независимо от предметов, между

которыми они устанавливаются, так и механика, физика, химия и т. д. имеют

предметом обобщение законов отношения, которым повинуются различные виды

материи и движения, выделенные из всех случайных обстоятельств, которые их

изменяют в действительности. Как геометр формулирует свойства линий и

поверхностей, независимо от толщины и неправильностей линий и поверхностей

действительно существующих, так физик и химик формулируют проявления каждого

вида силы, независимо от уклонений, каким они подвергаются в каждом частном

случае со стороны прочих видов силы. В сочинениях по механике законы

движения формулируются независимо от трения или сопротивления среды. Тут

объясняется не то, каково движение в действительности, а то, каково оно было

бы, если бы не было изменено задерживающими силами. Если какая-нибудь

противодействующая сила и принимается во внимание, то действие этой силы

только одно и рассматривается независимо от всех прочих противодействующих

сил. Посмотрим также и на обобщения физика касательно молекулярного

движения. Закон, по которому свет распространяется обратно пропорционально

квадратам расстояния, безусловно верен только тогда, когда лучеиспускание

исходит из точки, не имеющей измерения, чего никогда не бывает, этот же

закон предполагает также, что лучи остаются совершенно прямыми, чего не

может быть, если только среда, через которую проходят лучи, не будет

совершенно особая от всех известных нам сред, т. е. совершенно однородна.

Если изучаются уклонения, причиняемые различием сред, то формулы, выражающие

законы преломления, принимают, что различные среды однородны, чего никогда

не бывает в действительности. Даже тогда, когда хотят объяснить изменяющиеся

следствия изменяющихся причин, как, например, когда желательно вычислить

преломление света, проходящего через среду возрастающей плотности, какова

атмосфера, то и тогда всегда предполагаются некоторые условия, которые

никогда не осуществляются в действительности, предполагается, например, что

атмосфера не пересекается разнородными течениями, которые в действительности

всегда существуют. Те же замечания можно сделать и относительно исследований

химика он берет вещества не в том виде, как их ему дает природа. Прежде чем

приступить к изучению их относительных свойств, он очищает каждое вещество,

отделяя от него все разнородные элементы. Прежде чем определять удельный вес

какого-нибудь газа, он очищает его от водяных паров, с которыми он

обыкновенно смешан. Прежде чем начать описывать свойства какой-нибудь соли,

он ограждает себя от всякой ошибки, которая могла бы произойти от

присутствия в соли свободной части кислоты или основания. И когда он

утверждает о каком-либо элементе, что тот имеет такой-то определенный

атомный вес и что он соединяется с таким-то и таким-то эквивалентом других

элементов, он вовсе не хочет сказать, что результаты, формулированные таким

образом, суть именно результаты, полученные из какого-либо частного опыта,

это - те результаты, которые получились бы после многочисленных попыток,

если бы можно было получить безусловную чистоту вещества и если бы опыт мог

совершаться без всякой потери. Цель, преследуемая им, состоит в определении

законов соединения молекул, не тех соединений, которые проявляются в

действительности, но тех, какие обнаружились бы при отсутствии тех влияний,

неуловимое действие которых не может быть нейтрализовано. Таким образом, все

эти абстрактно-конкретные науки имеют предметом аналитическое объяснение

явлений В каждом особом случае цель их состоит в разложении явления, в

обособлении всех составляющих его элементов друг от друга или в выделении

двух или трех от остальных. Если при этом и употребляется иногда синтез, то

только в целях поверки анализа { Я обязан проф. Франкленду за указание

одного возражения, которое может быть сделано против этого утверждения.

Получение новых сложных тел посредством синтеза стало в последнее время

важной отраслью химии. На основании некоторых известных законов добываются

новые сложные вещества, ранее не существовавшие и оправдывающие, как

показывает анализ, ожидания во всем, что касается их общих свойств и

пропорций, в коих соединяются эти элементы. Здесь, по правде анализ

употребляется для поверки синтеза. Тем не менее это исключение, выдвигаемое

против моего высказанного выше мнения, только кажущееся, но не

действительное. Получение новых сложных тел, пока оно задается только целью

получать новые вещества, не есть наука, но искусство, т. е. приложение ранее

установленных знаний к достижению известной цели. Этот процесс касается

науки лишь постольку, поскольку он является средством лучшего объяснения

порядка природы. А как оно может быть нам полезным для этой цели? Не иначе,

конечно, как только проверяя уже установленные заключения относительно

законов молекулярного соединения или способствуя нам в более ясном их

объяснении. Это значит, что синтетические приемы, рассматриваемые с их

научной стороны, имеют цель просто споспешествоватъ развитию анализа законов

химических соединений.}. Открываемые истины выставляются не как истины,

являемые тем или другим частным предметом, но как истины, вообще верные

относительно материи и движения, рассматриваемых в их общих или более

специальных формах независимо от частных предметов и положений в

пространстве.

Подразделения этой группы наук могут быть установлены на том же

принципе, как и подразделение групп предшествующей. Явления, рассматриваемые

как более или менее сложные проявления силы, сводятся, при анализе, к

некоторым всеобщим законам этого проявления и к другим законам, зависящим от

определенных условий, а потому не всеобщим. Отсюда следует, что

абстрактно-конкретные науки могут прежде всего быть разделены на

исследования законов силы, рассматриваемой сама по себе и независимо от ее

отдельных видов, и на исследования законов силы, рассматриваемой в каждом из

ее отдельных видов. И этот второй отдел наук абстрактно-конкретных

подразделяется совершенно аналогичным образом. Бесполезно определять здесь

эти различные порядки и эти различные роды наук. Таблица IV достаточно

выяснит их отношения.

ТАБЛИЦА IV

Наука абстрактно-конкретная - всеобщие законы сил (напряжений и

давлений), как выводимые из постоянства силы: теоремы разложения и сложения

сил.

Законы сил, обнаруживаемых материей:

i) в массах (Механика)

1) которые находятся в равновесии по отношению к другим массам:

а) при этом тверды (Статика),

б) при этом жидки (Гидростатика)

2) которые не находятся в равновесии по отношению отношению к другим

массам:

а) при этом тверды (Динамика)

б) при этом жидки (Гидродинамика)

ii) в молекулах (Молекулярная механика)

1) при равновесии их (Молекулярная статика):

а) определяющем статические свойства материи -

общие: непроницаемость, протяженность;

специальные формы, вытекающие из молекулярного равновесия

б) определяющем статико-динамические свойства материи (сцепление,

упругость и т. д.):

в твердом состоянии,

в жидком состоянии,

в газообразном состоянии

2) при отсутствии равновесия (Молекулярная динамика)

а) производящем перемену в расположении молекул -

что изменяет их относительные положения с точки зрения

однородности: производя увеличение объема (расширение,

расплавление, испарение), производя уменьшение объема

(сгущение, отвердение, сжатие);

что изменяет их относительные положения с точки зрения

разнородности (Химия): производя иные соотношения между

молекулами (новые сложные вещества), производя иные

соотношения между силами (новые сродства)

б) производящем перемену в распределении молекулярного движения -

которое путем интеграции порождает: ощутимое движение;

которое путем дезинтеграции порождает неощутимое движение в

форме: теплоты, света, электричества, магнетизма

Мы приходим теперь к третьему большому классу. Мы покончили с науками,

занимающимися исключительно одними формами отношений, в которых

обнаруживается нам бытие. Мы оставили позади науки, занимающиеся бытием в

его всеобщем виде и в различных частных его видах, рассматриваемых как

независимые, эти науки принимают члены своих отношений за простые и

однородные, какими они никогда не бывают в природе. Нам остаются теперь

науки, которые, изучая эти виды существования такими, какими они являются в

их связи друг с другом, принимают за члены своих отношений те разнородные

сочетания сил, которые составляют действительные явления. Предмет этих

конкретных наук есть реальное, поскольку оно противоположно тому, что вполне

или отчасти идеально. Цель их состоит не в разделении и отдельном обобщении

элементов всех явлений, но в объяснении каждого явления, как производного из

этих слагающихся элементов. Их отношения не являются, как в самых простых

абстрактно-конкретных науках, отношениями между одним предшествующим и одним

последующим; рассматриваемые ими отношения не являются также, как в самых

сложных абстрактно-конкретных науках, отношениями между небольшим числом

предшествующих отделенных абстракцией от прочих предшествующих и небольшим

числом последующих, также отделенных абстракцией от других последующих; их

отношения суть такие, из которых каждое имеет членами полное сплетение

предшествующих и полное сплетение последующих. Это ясно для менее сложных

конкретных наук Астроном стремится к объяснению Солнечной системы. Он не

останавливается на обобщении законов планетного движения в том виде, каким

было бы это движение, если бы существовала лишь одна планета; он решает эту

абстрактно-конкретную проблему лишь затем, чтобы она помогла ему решить

конкретную проблему планетных движений, взятых вместе. На языке астрономов

слова "теория Луны" означают объяснение движений Луны не только на основании

центростремительных и центробежных сил, но плюс те постоянные изменения,

вносимые тяготением к экваториальной выпуклости Земли, к Солнцу и даже к

Венере; силы эти изменяются изо дня в день и по своей напряженности и по

своим сочетаниям. Астроном не останавливается также и тогда, когда он

вычислит положение данного тела в данное время, принимая в расчет все

возмущающие влияния, но он продолжает рассматривать деяния, произведенные

реакцией на самые возмущающие массы; он продолжает рассматривать, как эти

взаимные возмущения планет производят, в течение долгого периода,

возрастающие уклонения от среднего состояния и, наконец, как противоположные

силы производят постоянное уменьшение этих уклонений. Другими словами, цель,

к которой он постоянно стремится, есть полное объяснение этих сложных

планетных движений, рассматриваемых в их совокупности То же можно сказать и

о геологе. Задача его состоит не только в рассмотрении тех неправильностей

земной коры, которые получались под действием воды или огня. Он не только

старается понять, как образовались осадочные слои, как произошли

неправильности в минеральных пластах, как образовались морены или как

углубились ложа альпийских озер, но, принимая в соображение все влияния в их

бесконечно и постоянно меняющихся сочетаниях, он задается целью объяснить

все строение земной коры. Если он изучает отдельно действие дождя, реки,

ледников, ледяных гор, прилива и отлива, волн, вулканов, землетрясений и т.

д., то только для того, чтобы лучше узнать их соединенное действие на

геологические явления, так как предмет его науки есть обобщение этих

явлений, рассматриваемых в их сложных отношениях, как части единого целого.

Точно так же и биология есть составление полной теории жизни, изучаемой как

в каждом из ее проявлений, так и во всех их вместе. Если жизненные явления

изучаются порознь и только с некоторых сторон, если один наблюдатель

занимается классификацией органических форм, другой - их анатомическим

исследованием, третий - их химическим составом, четвертый - изучением их

функций, пятый - законами их изменений, - то все они, сознательно или

бессознательно, содействуют объяснению явлений жизни в их целом, как они

обнаруживаются в каждом отдельном организме и во всех организмах вообще.

Таким образом, в этих конкретных науках цель противоположна той, какой

задаются науки абстрактно-конкретные. В одном случае мы имеем аналитическое

объяснение, в другом случае мы имеем объяснение синтетическое. Вместо того

чтобы употреблять синтез лишь для поверки анализа, здесь употребляется

анализ лишь в помощь синтезу. Цель состоит теперь не в открытии факторов

явлений, но в описании явлений, вызываемых этими факторами при всех тех

разнообразных условиях, какие представляет Вселенная.

Этот третий класс наук может быть, подобно предыдущим, разделен на два

порядка истин: истин всеобщих и невсеобщих. Как есть истины, относящиеся ко

всем явлениям в их элементах, так есть истины, относящиеся ко всем явлениям

в их целом. Как относительно силы имеются определенные основные законы,

общие всем видам ее проявлений, так и в этих сочетаниях силы, из которых и

состоят действительные явления, мы находим известные основные законы,

приложимые в каждом отдельном случае. Это и есть законы перераспределения

силы. Так как мы можем иметь сознание о каком-нибудь явлении лишь через

некоторую перемену, совершившуюся в нас, то каждое явление необходимо

предполагает некоторое перераспределение силы - перемену в сочетаниях

материи и силы. В движениях молекул, как и в движениях масс, обнаруживается

одно и то же важное единообразие. Уменьшающемуся количеству движения,

ощутимого или нет, всегда соответствует возрастающая агрегация материи; и с

другой стороны, возрастающее количество движения, ощутимого или нет,

сопровождается уменьшающейся агрегацией материи. Дайте молекулам

какой-нибудь массы большее количество того неощутимого движения, которое

зовется теплотой, и частицы этой массы потеряют часть своего сцепления.

Прибавьте еще большее количество неощутимого движения, и сила сцепления

между частицами станет так слаба, что масса сделается жидкой; усильте еще

неощутимое движение, и масса обратится в газ, который, по мере возрастания

количества движения, будет занимать все большее и большее пространство. С

другой стороны, каждая потеря неощутимого движения газообразной массой, или

жидкой, или твердой сопровождается все возрастающим сгущением массы. То же

происходит и при ощутимых движениях, все равно, велики или малы движущиеся

тела. Увеличьте скорости планет - и их орбиты станут больше; Солнечная

система займет тогда большее пространство. Уменьшите их скорости - и их

орбиты также уменьшатся; Солнечная система займет тогда меньшее

пространство. Точно так же мы видим, что всякое ощутимое движение на

поверхности Земли заключает в себе некоторое нарушение связности движущегося

тела с Землей, тогда как потеря движения сопровождается увеличением

связности этого тела с Землей. Во всех явлениях мы имеем одновременно или

связность материи и потерю движения, или нарастание движения и потерю

связности материей. Там, где, как в живых телах, эти оба явления совершаются

одновременно, там агрегация материи пропорциональна потере движения, а

нарастание движения пропорционально уменьшению агрегации материи. Вот

всеобщие законы того перераспределения материи и движения, какое везде

происходит, - перераспределения, которое переходит в эволюцию, когда в нем

преобладают агрегация материи и потеря движения, и которое становится

диссолюцией (разложением) везде, где преобладают возрастание движения и

уменьшение агрегации вещества. Отсюда - тот отдел конкретной науки, который

относится к остальным конкретным наукам так же, как всеобщий закон отношений

относится к математике или как всеобщая механика (сложение и разложение сил)

относится к физике; тот отдел конкретной науки, который обобщает законы

этого перераспределения, совершающегося во всех конкретных предметах всякого

рода; отдел, который поясняет, почему, если преобладают агрегация материи и

потеря движения, совершается переход от неопределенной несвязной

однородности к определенной и связной разнородности и почему противоположное

перераспределение материи и движения сопровождается и противоположным

изменением в структуре тел. Переходя от этой всеобщей конкретной науки к

конкретным наукам невсеобщим, мы находим, что последние могут быть прежде

всего разделены на две части: на науку, излагающую перераспределение материи

и движения между массами в пространстве, поскольку они действуют и

воздействуют друг на друга как массы; и на науку, излагающую

перераспределение материи и движения, как результат взаимных действий

молекул в массе. Из этих двух наук, равно общих, последняя может быть

подразделена на две науки: на одну, ограничивающуюся законами

перераспределения между молекулами каждой массы, рассматриваемой независимо;

и на другую, занимающуюся законами молекулярного движения, получаемого от

других масс. Но эти деления и их подразделения лучше видны в таблице V.

ТАБЛИЦА V

Конкретная наука - всеобщие законы перераспределения материи и

движения, перераспределение, которое становится эволюцией в том случае,

когда преобладают интеграция материи и потеря движения, и диссолюцией в том

случае, когда преобладают нарастание движения и дезинтеграция материи -

законы перераспределения материи и движения, действительно происходящего:

1) между небесными телами в их взаимных отношениях как масс

(Астрономия), обнимающие: динамику нашей звездной Вселенной (Звездная

астрономия), динамику нашей Солнечной системы (Планетная астрономия;

2) между молекулами какого то бы ни было небесного тела вследствие -

а) взаимного действия этих молекул друг на друга (Астрогения):

приводящего к образованию сложных молекул (Солнечная минералогия),

приводящего к молекулярным движениям и лучистым силам *,

приводящего к движению газов и жидкостей (Солнечная метеорология) **.

б) взаимного действия этих молекул друг на друга вместе с действием

на них сил, исходящих из молекул других масс (Геогения):

как это проявляется на планетах вообще,

как это проявляется на Земле -

i) вызывая образование и разложение неорганических веществ (Минералогия),

ii) вызывая перераспределение газов и жидкостей (Метеорология),

iii) вызывая перераспределение твердых тел (Геология),

iv) вызывая органические явления (Биология):

строения (Морфология) общие и частные,

функций в их внутренних отношениях (Физиология) общих и частных,

в их внешних отношениях (Психология) общих, специальных, отдельных,

сложных (Социология) ***

* Не надо предполагать, что это означает силы, произведенные химически.

Молекулярное движение, на которое здесь указывается как на

распространяющееся лучеобразно, соответствует тому ощутимому движению,

которое теряется во время интеграции массы молекул, происходящего вследствие

их взаимного притяжения.

** Заключающая в себе объяснение таких явлений, как солнечные пятна,

протуберанцы и солнечная корона.

*** Недостаток места не позволяет ничего прибавить к краткому указанию

этих подразделений.

Очевидно, я думаю, что эти главные разделения наук и их относительные

подразделения соответствуют данному нами вначале определению истинной

классификации. Предметы исследований, заключенные в каждое главное деление,

имеют общими существенные атрибуты, которые не свойственны ни одному из

предметов, заключенных в другие главные деления, и, следовательно, они имеют

большее число общих атрибутов, которыми они схожи, каждый в отдельности, со

всеми предметами, сгруппированными вместе, и которыми они отличаются от

предметов, вошедших в другие группы. Между науками, излагающими отношения

независимо от реальностей, и науками, занимающимися реальностями, расстояние

самое большое, какое только может быть, потому что бытие в некоторых или во

всех своих атрибутах обще всем наукам второго класса, тогда как оно

исключено из всех наук первого класса. И когда мы делим науки, занимающиеся

реальностями, на науки, изучающие их элементы отдельно и изучающие их

элементы в комбинированном виде, мы устанавливаем более глубокое отличие,

чем то, какое может существовать между науками, занимающимися тем или другим

порядком составных элементов, науками, занимающимися тем или другим порядком

сложных тел. Три группы наук могут быть кратко определены как законы форм;

законы факторов и законы продуктов; и когда их определить таким образом,

станет ясным, что группы эти настолько различны по природе своей, что между

ними лежит как бы пропасть, и всякая наука одной из этих групп так различна

от наук других групп, что переход из одной группы в другую невозможен. Если

рассмотреть их функции, то коренные различия, их отделяющие, станут еще

яснее. Первая группа абстрактных наук относительно других двух групп служит

орудием; вторая группа наук, абстрактно-конкретных, служит орудием

относительно третьей группы, наук конкретных. Если попытаться нарушить

порядок этих функций, то еще лучше можно увидеть, насколько существенно

различие характера этих групп. Вторая и третья группы служат для первой

предметом и материалом, а третья дает материал для второй; но ни одна из

истин, составляющих третью группу, не может служить для решения проблем,

выдвигаемых второй группой; и ни одна из истин, составляющих вторую группу,

не может служить к решению проблем, выдвигаемых первой группой.

Относительно подразделений этих трех главных групп говорить много

нечего. Сказать, что каждая из групп, распространяясь на все явления,

содержит в себе всеобщие истины и что эти последние должны быть поставлены

особо, это значит сказать вещь саму по себе очевидную. А что подразделения

истин невсеобщих могут быть представлены почти в том же порядке, как они

показаны в таблицах, это доказывается тем фактом, что слова от корня до

конца каждой ветви дают определение науки, составляющей эту ветвь. Что менее

важные явления могут быть иначе расположены и лучше определены, это я считаю

вполне возможным. Таблицы составлены лишь с той целью, чтобы показать, как

можно воспользоваться методом такого рода классификации.

Я прибавляю еще только одно замечание, а именно, что отношения наук,

как они представлены здесь, выражены еще очень несовершенно: отношения их

могут быть точно изображены не на плоскости, но на поверхности о трех

измерениях. Три группы не могут быть помещены на продолжении одной прямой

линии, как это сделано здесь. Действительно, первая группа связана с третьей

не только посредством второй, но и непосредственно, потому что она служит ей

непосредственно орудием и получает от нее необходимый материал. Отношения

групп могут быть верно изображены только как ветви, расходящиеся от одного

ствола, но развивающиеся друг подле друга и в различном направлении. И

только такого рода расположением могут быть точно представлены отношения,

существующие между подразделениями каждой группы.

ПРИЛОЖЕНИЕ К "КЛАССИФИКАЦИИ НАУК".

Ответ на критику моей классификации

Среди возражений, какие могут быть сделаны какой-либо доктрине, те,

которые исходят со стороны убежденных сторонников противоположной доктрины,

должны считаться, при условии равенства во всем остальном, менее

заслуживающими внимания, чем возражения, исходящие со стороны писателей,

которые совсем не связаны ни с какой противоположной доктриной или связаны

только отчасти. Предубеждение, действительно существующее в первом случае и

почти или даже совершенно отсутствующее во втором, является вполне понятной

причиной разницы в оценке суждений, лишь только последние доступны

сравнению. Следовательно, если бы кто оказался связанным ограниченным

местом, тот сделал бы хорошо, если бы ответил на возражения критиков

независимых, а не на те возражения, которые, в сущности, суть не что иное,

как косвенные аргументы в пользу противной доктрины, ранее принятой.

Поэтому я и хочу ограничиться здесь по возможности рассмотрением

критических замечаний против помещенной выше классификации, замечаний

профессора Бэна, помещенных в его недавно вышедшем сочинении по логике.

Прежде чем ответить на самые важные из них, попытаемся сперва несколько

расчистить почву, устранив сначала те из возражений, которые менее важны.

Бэн, разбирая мое мнение о месте, занимаемом логикой в классификации

наук, замечает мимоходом, что логика, самая абстрактная из наук, многое

заимствует у психологии, которую я помещаю среди наук конкретных; в этом, по

его мнению, он находит противоречие с моим утверждением, что конкретные

науки не могут служить орудием при открытии истин, относящихся к наукам

абстрактным. В другом месте он еще раз возвращается к этой кажущейся

аномалии, говоря: "Невозможно найти законных оснований для отнесения

психологии всей целиком к числу конкретных наук. Она в высшей степени

аналитическая наука, и Спенсеру это прекрасно известно".

За полным ответом я могу отослать Бэна к 56-й главе Оснований

психологии, где я утверждаю, что "если психология, как объективная наука,

должна быть помещена среди наук конкретных, наук, объем которых постепенно

уменьшается по мере увеличения их специальности, то, как наука субъективная,

она составляет науку совершенно особую, единственную в своем роде,

независимую от всех прочих наук и прямо противоположную каждой из них".

Чистый идеалист не признает, конечно, этого различия, но для всякого

другого, я полагаю, достаточно очевидно, что наука субъективных

существований находит некоторое соотношение со всеми науками объективных

существований и что в то же время она столь же безусловно разнится от них,

насколько субъект разнится от объекта. Объективная психология, которую я

помещаю среди конкретных наук, есть наука чисто синтетическая, пока она

ограничивается, подобно другим наукам, объективными данными, однако для

истолкования этих данных извлекают большую помощь из замеченного

соответствия между явлениями объективной психологии в том виде, как они

являются в других существах, и явлениями субъективной психологии, в том

виде, как они являются нам в нашем сознании. Следовательно, только одна

субъективная психология аналитична и способствует развитию логики Это

объяснение устраняет то кажущееся противоречие, о котором шла речь.

Теперь мы можем перейти к рассмотрению затруднения Бэна относительно

моего способа выражения при объяснении сущности математики. Вот что он

пишет-

"Прежде всего, можно возразить против того образа выражения, каким

пользуется Спенсер в своем разборе наиболее абстрактных наук, когда он

говорит о бессодержательных формах, рассматриваемых в этих науках. Говорить

о пространстве и времени, что они суть бессодержательные формы, это значит

говорить, что пространство может быть мыслимо без предварительной идеи

какой-либо протяженной субстанции и что время может быть понято без идеи

какой бы то ни было конкретной последовательности. А такая доктрина подлежит

спору более всякой другой".

Я согласен с Бэном, что "такая доктрина подлежит спору более всякой

другой", но я не могу допустить, чтобы такая доктрина могла заключаться в

определении, данном мною абстрактной науке. Я говорю о пространстве и

времени так, как о них обыкновенно говорят в математической науке, да как

только и можно о них там говорить. Если для точек, линий и поверхностей

математические науки и пользуются обыкновенно определенными конкретными

предметами, то они пользуются ими лишь как представляющими чисто идеальные

точки, линии и поверхности, и заключения их законны только при условии, что

это так и есть. В своих определениях они не признают, что точки имеют

величину, линии - ширину, а поверхности - толщину. Геометрия, правда,

употребляет материальные представления протяженности - линии, поверхности

или тела; но она громко отрицает их материальность и имеет дело лишь с

истинами представляемых ими отношений Допуская вместе с Бэном, что понятие

пространства внушено нам идеями протяженности, и попытавшись доказать, как я

это сделал в Основаниях психологии, что это понятие есть сложная идея,

заключающая в себе все отношения сосуществования, какие только

представлялись уму материей, я, однако, настаиваю, что возможно отвлекать

эти отношения от материи и формулировать их в абстрактные истины, я

настаиваю также, что этот род абстракций ничем не отличается от абстракций,

обыкновенно делаемых в других случаях, как, например, от той, которой

обыкновенно пользуются для формулирования (как это сделано в системе Конта)

общих законов движения независимо от свойств тел, из этих свойств

исключаются все, кроме свойства получать, сохранять и передавать

определенные количества движения, хотя эти свойства и не могут быть поняты

как существующие вне протяженности.

Переходя к другим возражениям Бэна в порядке, наиболее для меня удобном

в видах предпринятой мною цели, я привожу следующее место.

"Закон лучеиспускания света (обратно пропорционально квадратам

расстояний) рассматривается Спенсером как закон абстрактно-конкретный, тогда

как уклонения, вносимые средою, могут излагаться лишь в оптике, науке

конкретной. Нам незачем указывать, что подобного рода разделение неизвестно

в науке".

Совершенно верно, "что подобного рода разделение неизвестно в науке".

Но к несчастью, относительно этого возражения совершенно верно также и то,

что это пресловутое разделение мною вовсе не предложено и даже и не

подразумевается в моей классификации. Каким образом мог обмануться так Бэн

относительно смысла, который я придаю слову "конкретный". Этого понять я не

могу. Заметив, что "никто никогда" не проводил, как я, разделяющей линии

между науками абстрактно-конкретными и науками конкретными, он упрекает меня

за аномалию, существующую лишь в предположении, будто я провел эту линию

там, где ее обыкновенно проводят. Руководимый, как кажется, мнением Конта,

смотрящего на оптику, как на науку конкретную, он прилагает это мнение, ни

мало в нем не сомневаясь, к моей классификации и приписывает мне

противоречие, ко мне совсем не относящееся. Если бы Бэн дал себе труд

перечитать определение наук абстрактно-конкретных или рассмотреть их

подразделения в том виде, как они представлены в таблице II, он увидал бы, я

думаю, что там соединены самые частные и самые общие законы

перераспределения света; и если бы он перешел затем к определению и к

классификации конкретных наук, он увидел бы, я полагаю, не менее ясно, что

оптика не может входить в этот отдел.

Бэн думает, что я не имею никакого основания помещать химию в число

наук абстрактно-конкретных и исключать из ее пределов рассмотрение различных

веществ в нечистом виде, с какими она имеет дело; и он основывает свое

несогласие на том факте, что химики описывают обыкновенно нечистые руды и

вещества, с которыми естественно смешаны элементы. Несомненно, химики

действуют таким образом, но разве они имеют претензию рассматривать описание

руды какого-либо вещества как составную часть науки, изучающей ее

молекулярное строение, равно как и строение всех частных сложных тел, в

состав которых входит это вещество? Я был бы очень удивлен, если бы узнал о

такой их претензии. Химики помещают обыкновенно во главе своих трудов отдел,

трактующий о молекулярной физике; но они вовсе не считают молекулярную

физику частью химии. Если они помещают в начале исследования каждого

вещества краткое описание его минералогии, то я не думаю, что из этого

следует, будто они считают минералогию частью химии. Химия, в собственном

смысле слова, заключает в себе лишь исследование строения, свойств и

различных степеней сродства веществ, считаемых за абсолютно чистые; поэтому

она не имеет дела с нечистыми субстанциями, подобно тому как геометрия не

имеет дела с неправильными линиями.

Вслед за тем Бэн переходит к критике основного различия, установленного

мною между химией и биологией, рассматриваемыми: первая - как наука

абстрактно-конкретная, а вторая как наука конкретная. При этом он выражается

так:

"Но предметы химии и предметы биологии - все равно конкретны; простые

химические тела и их различные сложные соединения рассматриваются химиком

как вполне конкретные и описываются им не применительно к одному

какому-нибудь фактору, а применительно ко всем их факторам".

Здесь мы воспользуемся благоприятным случаем, чтобы разъяснить общий

вопрос. Правда, в видах отождествления химик описывает все ощутимые качества

какой-либо субстанции, принимая во внимание и ее кристаллическую форму, и ее

удельный вес, и ее силу преломления света, и ее магнитные действия. Но разве

он потому считает все эти явления входящими в состав науки химии? Мне

кажется, что отношение между весом какого-либо тела и его объемом,

отношение, определяемое при измерении удельного веса, есть явление

физическое, а не химическое. Я думаю также, что к физике должны быть

отнесены и все исследования касательно преломления света, в каком бы

веществе ни происходило это преломление. А то обстоятельство, что химик

может указывать на магнитные или противомагнитные свойства какого-либо тела,

как на его признаки или как на средство облегчения другим химикам

уверенности в том, что данное тело и есть именно то-то, - не может считаться

ни химиком, ни физиком за доказательство, что явление магнетизма должно быть

перенесено из области физики в химию. Другими словами, хотя химик, при

изучении какого-либо простого или сложного тела, и может, исследуя его

молекулярное строение и его сродство, установить некоторые встретившиеся ему

физические качества, то этим еще он не изменяет эти физические свойства в

свойства химические. Что бы такое ни помещали химики в своих книгах, химия,

рассматриваемая как наука, заключает в себе лишь явления строения и

молекулярных перемен, явления соединения и разложения { Быть может, скажут,

что случайные явления, как-то явления теплоты и света, происшедшие во время

химических действий, должны быть помещены среди химических явлений. Но по

моему мнению, все явления перераспределения молекулярного движения, каково

бы ни было начало этого перераспределения, относятся к области физики. Что

касается до некоторого затруднения, существующего при проведении черты,

отделяющей физику от химии (как я указывал на это бегло в Основаниях

психологии, п. 55, эти две науки тесно связаны явлениями аллотропии и

изомеризма), то затруднение это столь же свойственно и классификации Конта,

как и всякой другой, и я могу прибавить, что из этого не вытекает никакого

неудобства для защищаемой мною классификации. Физика и химия помещены мною в

числе наук абстрактно-конкретных, поэтому затруднение в их различении друг

от друга не может оказать никакого влияния на различие, устанавливаемое мною

между большим классом наук, к которому относятся они обе, и двумя другими

главными классами.}. Итак, я настаиваю, что химия не изучает ничего как

конкретное целое и разнится этим от биологии, которая изучает организм как

конкретное целое. Это становится еще более очевидным, если рассмотреть

признаки биологических исследований. Все свойства организма, как самые

общие, так и самые частные; все самые явные и самые сокровенные явления

строения; все движения организма от внешних, само собой поражающих наше

внимание, до самых мелких подразделений его многочисленных внутренних

функций; состояния организма в зародыше и все различные явления роста,

организации и привычек, сопровождающие его до самой смерти; все

отличительные физические качества организма как целого, так и его клеточек,

сосудов и микроскопических волокон; все химические свойства его субстанции

вообще и химические свойства каждой его ткани, каждого его выделения в

отдельности, - все эти свойства, говорю я, и все эти явления обнимаются

биологией, равно как и многие другие, и она не только вмещает в себя все

это, но и заключает еще в себе, как идеальную цель науки, тот consensus или

то соглашение всех явлений в их сосуществованиях и в их последовательностях,

которое составляет всецело индивидуально цельную единицу, занимающую

определенное место в пространстве и времени. Этот характер индивидуальности

в ее предмете и делает из биологии, как и из всякой другой науки того же

класса, науку конкретную. Как астрономия занимается телами, из которых

каждое имеет свое собственное название и получает свое место в науке по

своему положению (как это делается для самых маленьких звезд), и

рассматривает каждое из них как отдельный индивидуальный предмет; как

геология, хотя она и усматривает на Луне и на самых близких планетах иные

группы геологических явлений, занимается лишь той индивидуальной группой

явлений, какие являет собою Земля, - так биология занимается или одним

индивидом, отдельным от всех, или частями и продуктами, принадлежащими

одному индивиду, или структурой, или функциями, общими многим уже известным

индивидам того же рода и предполагаемыми общими для остальных индивидов,

похожих на них в большей части или во всей совокупности их атрибутов. Каждая

биологическая истина соответствует какому-либо частному индивидуальному

предмету или нескольким частным индивидуальным предметам того же рода или

нескольким родам, из которых каждый состоит из индивидуальных предметов.

Итак, мы укажем здесь на контрасты и различия. Истины наук

абстрактно-конкретных отнюдь не подразумевают собой индивидуальности. Ни

физика молярная, ни физика молекулярная, ни химия не имеют дела с

индивидуальностью. Законы движения доступны выражению независимо от величины

или формы движущихся масс; последние могут быть безразлично и солнцами, и

атомами. Отношения между сжатием и потерей молекулярного движения, между

расширением и нарастанием молекулярного движения выражаются в своих общих

формах без всякой зависимости от рода материи; и если для одного какого-либо

частного рода материи и требуется определение этих отношений, то это

делается независимо от количества этой материи, а тем менее от ее

индивидуальности. То же самое можно сказать и о химии. Когда она исследует

атомный вес, молекулярное строение, атомность какого-нибудь вещества и те

пропорции, в которых оно соединяется, и т. д., безразлично, идет ли речь об

одном грамме или об одном килограмме, - так как количество безусловно чуждо

этому вопросу. То же можно сказать и об атрибутах более специальных. Сера,

рассматриваемая химически, не есть сера кристаллическая, или аморфная и

аллотропическая, или жидкая, или в состоянии газа, нет, в химии сера

рассматривается независимо от всех этих свойств, вытекающих из количества,

формы, состояния и т. д. и дающих ей индивидуальность.

Бэн находит "более чем произвольным" то различие, которое я установил

между конкретной наукой астрономией и абстрактно-конкретной наукой движений,

видоизмененных взаимным действием гипотетических масс в пространстве; он

выражает так:

"Мы можем предположить такую науку, которая ограничивалась бы

единственно "факторами", или отдельными элементами, не доходя до изучения

третьей реальности, которая получилась бы от их соединения. Такая гипотеза

понятна и возможна. В астрономии, например, закон постоянства движения, по

прямой линии, мог бы, как и закон тяготения, рассматриваться абстрактно от

всякого рода движущей силы; и эти обе теории вошли бы в

абстрактно-конкретную часть механики; и тогда они могли бы быть соединены в

конкретную часть для изучения движения какого-нибудь ядра или планеты.

Однако не такова, по мнению Спенсера, отделяющая черта. Он допускает

теоретическую механику делать эту частную комбинацию и доходить до законов

планетного движения в случае с одной только планетой. Он не допускает лишь

идти дальше до гипотезы двух планет или одной планеты и одного спутника,

взаимно изменяющих свои движения, что обыкновенно называется "проблемой трех

тел".

Если бы я сказал то, что приписывает мне Бэн, я сказал бы нелепость, но

он обманулся относительно моей мысли; эта его ошибка происходит здесь, как и

в другом месте, отчасти оттого, что он употребляет слово "конкретный" в

смысле, данном ему Контом, как будто бы и я брал его в том же смысле, и

отчасти оттого, что я выразился недостаточно ясно. Я отнюдь не хотел

сказать, что абстрактно-конкретная наука механики, когда она излагает

движения тел в пространстве, ограничивается объяснением планетного движения

в том виде, каково оно получилось бы, если бы существовала лишь одна

планета. Я никогда не думал, чтобы мои слова могли быть истолкованы так.

Абстрактно-конкретные проблемы действительно доступны неопределенному

усложнению, не идя никогда дальше определения. Я не проводил, как это

говорит Бэн, разделяющей черты между комбинацией двух факторов и комбинацией

трех, ни между комбинацией всякого иного числа факторов и еще большим числом

их. Но я отделяю науку, занимающуюся теорией факторов, взятых отдельно или

скомбинированных по двое, по трое, по четыре и в большем числе, от науки,

которая, придавая этим факторам ценность, извлекаемую из наблюдения

действительных предметов, пользуется теорией для объяснения действительных

явлений.

Правда, что в этих отделах науки не всегда признается коренное

различие, существующее между теорией и приложением теории.

"Ньютон, - говорит Бэн, - взял в первой книге своих Principia проблему

трех тел, приложил ее к Луне и проследил ее во всех ее последствиях. Отсюда

все пишущие теперь по теоретической механике продолжают вводить в свои книги

проблему трех тел, теорию предварения и объяснение морских приливов."

Но как бы ни был величествен авторитет Ньютона, как математика и

астронома, и как бы велики ни были имена Лапласа и Гершеля, которые в своих

трудах равно мешали теоремы с приложениями, выводимыми из них, я не думаю,

чтобы эти факты имели большое значение, по крайней мере если нельзя

доказать, что эти писатели, действуя таким образом, имели в виду изложить

свои идеи применительно к классификации наук. Та смесь различных элементов,

какая находится в их сочинениях и введена туда лишь в целях большего

удобства, свидетельствует, в сущности, лишь о неполном развитии науки; это

встречалось среди других, более простых, наук, которые впоследствии вышли из

их узких границ. Этот факт доказывается двумя примерами, которые мы можем

здесь привести: слово "геометрия", которое теперь невозможно прилагать к той

науке в ее настоящем виде, некогда ей вполне соответствовало, когда

незначительное число заключавшихся в ней истин изучалось лишь как

приготовительные данные к землемерию и к архитектуре; но в эпоху

сравнительно древнюю истины эти, относительно простые, отделяются от своих

приложений и обособляются греческими геометрами в особую теоретическую

доктрину { Можно сказать, что у Евклида проблемы и теоремы смешаны вместе, а

это противоречит приводимому мною факту; правда, в этой смеси мы находим

следы первой формы науки, но надо заметить, что проблемы, помещенные у него,

все вполне абстрактны и, сверх того, каждая из них может быть представлена и

как теорема.}. Подобного же рода процесс совершается ныне в другом отделе

этой науки. В Описательной геометрии Мошка теоремы были смешаны с их

применениями, с проектированием и черчением планов. Но после него наука и

искусство мало-помалу разделились, и описательная геометрия или, если

назвать ее более подходящим именем, геометрия положения признается теперь

математиками за очень пространную систему истин, из которых некоторые были

уже собраны в книги, не заключающие в себе ничего, что относилось бы к

практическим методам, могущим служить пособием для архитектора и инженера.

Дабы заранее опровергнуть возражение, какое можно было бы привести

против нас, я считаю нужным заметить, что если в сочинениях по алгебре,

назначенных для начинающих, теории количественных отношений, излагаемых

алгебраически, сопровождаются рядом задач, подлежащих решению, то содержание

этих задач вовсе не считается от этого составной частью науки алгебры.

Сказать, что оно составляет часть ее, значило бы сказать, что алгебра

заключает в себе, в качестве составных частей, понятия расстояния, отношения

скорости и времени, или отношения тяжести, объема и удельного веса, или

отношения дней и заработной платы, потому что все это, как и многое другое,

может быть взято в виде членов ее уравнений. Как эти конкретные задачи,

решаемые алгебраическими приемами, не могут считаться составляющими часть

абстрактной науки алгебры, так, по моему мнению, и конкретные проблемы

астрономии не могут быть никоим образом включены в тот отдел

абстрактно-конкретной науки, который развивает теорию действия и

противодействия свободных тел, притягивающих друг друга.

Относительно этого пункта я нахожусь в несогласии не только с Бэном, но

также и с Миллем, который утверждает следующее:

"Есть абстрактная наука астрономии, а именно: теория тяготения, которая

могла бы быть равно приложима и к объяснению явлений другой Солнечной

системы, совершенно различной от той, часть которой составляет наша Земля.

Действительные явления нашей собственной системы - объемы, расстояния,

скорости, температуры, физическое строение и т. д. Солнца, Земли и планет -

все это составляет предмет конкретной науки, подобной естественной истории;

но только здесь конкретная наука связана с абстрактной значительно

нераздельнее, чем во всяком другом случае, потому что незначительное число

действительно доступных нам небесных явлений почти все необходимы для

открытия и подтверждения закона тяготения, как всеобщего свойства тел, и

поэтому занимают необходимое место в абстрактной науке, как бы составляя ее

основные данные" {Огюст Конт и позитивизм. М.: Изд. магазина "Книжное дело",

1897 г. -с. 47.}.

В этом месте Милль признает основное различие между конкретной частью

астрономии, занимающейся телами, действительно расположенными в

пространстве, и другой ее частью, занимающейся гипотетическими телами,

гипотетически размещенными в пространстве. Однако он считает обе эти части

нераздельными, потому что вторая получает от первой данные, из которых

выводится закон действия и противодействия тел друг на друга. Но истинность

этой посылки и законность этого заключения равно могут быть подвергнуты

сомнению. Открытие закона действия и противодействия не обязано

первоначально наблюдению небесных тел, оно вытекает из него лишь косвенно.

Понятие какой-либо силы, действие которой изменяется обратно пропорционально

квадрату расстояний, есть понятие a priori, рациональным образом

получающееся из принципов механики и геометрии. Хотя в самом начале оно было

различно от многочисленных эмпирических гипотез Кеплера относительно орбит и

движения планет, в своих отношениях с астрономическими явлениями оно было

подобно тем из этих гипотез, которые были подтверждены опытом: это была одна

из тех многочисленных возможных гипотез, следствия которых могли быть

наблюдаемы и подтверждаемы; это была гипотеза, которая, сопоставленная в

своих выводах с результатами наблюдения, дала объяснение этим последним.

Иными словами, теория тяготения берет свое начало в опыте земных явлений, но

она находит свое подтверждение в опыте небесных явлений. Переходя теперь от

посылки к следствию, я не вижу, каким образом, даже если признать за истину

их пресловутое родство, эти науки необходимо нераздельны, как это

предполагается; все равно как я не вижу, каким образом геометрия должна

оставаться нераздельно связанной с землемерием только потому, что последнее

вызвало ее появление. В алгебре, как мы это показали выше, законы

количественных отношений простираются на множество явлений, крайне

разнородных; этот факт устанавливает ясное различие между теорией и ее

приложениями. Так как в этом случае законы количественных отношений между

массами, расстояниями, скоростями и моментами прилагаются по большей части

(хотя не исключительно) к конкретным явлениям астрономии, то различие между

теорией и ее приложениями менее очевидно; но в сущности, оно и в этом случае

столь же велико, как и в первом.

Чтобы показать, насколько велико это различие, употребим сравнение. Вот

живой человек: все, что мы знаем о нем, сводится почти все к тому, что дают

нам наши чувства зрения и осязания, или, напротив, составляет довольно

значительное число данных для обширной биографии. С другой стороны, вот

воображаемая личность, которая, подобно героям древних римлян, может быть

олицетворением какой-либо добродетели или какого-либо порока или которая,

подобно какому-нибудь современному герою, представляет в своем смешанном

характере, в различных побуждениях и во всем своем поведении кажущуюся

реальность. Но как бы точно и полно ни было это изображение такого

фиктивного существа, оно не в силах обратить его в действительное и живое

существо. Точно так же, как и неведение того, что касается какого-либо

человека действительно существующего, не может обратить его в личность

воображаемую. Между фикцией и биографией мы находим всегда непроходимую

пропасть. То же самое можно сказать и относительно наук, о которых идет

речь; наука, занимающаяся движениями воображаемых тел, и наука, занимающаяся

взаимным действием и противодействием тел действительно существующих в

пространстве, останутся навсегда раздельными друг от друга. Мы можем довести

первую до более высокой степени совершенства введением трех, четырех и более

факторов, мы можем предположить все необходимые условия для образования

особой солнечной системы: описание этой идеальной солнечной системы

останется всегда так же различным от описания действительной Солнечной

системы, как фикция различна от биографии.

Радикальный характер этого различия станет некоторым образом еще

очевиднее, если заметить, что от самого простого положения общей механики мы

можем, не делая скачков, перейти к самому сложному положению небесной

механики. Мы берем какое-нибудь тело движущимся с однообразной скоростью и

начинаем с положения, что оно будет продолжать двигаться таким же образом.

Затем мы устанавливаем закон его ускоренного движения по той же линии, когда

оно подчинено действию какой-либо постоянной силы. Далее мы усложняем

положение, предполагая, что сила возрастает под влиянием приближающегося

притягивающего тела; и мы можем формулировать ряд законов ускорений,

вытекающих из такого же ряда законов, обусловливаемых возрастающим

притяжением (закон тяготения составляет часть этих законов). Прибавив затем

другой фактор, предположив, что тело движется в направлении, различном от

того, по которому действует притягивающее тело, мы можем определить на

основании величин предположенных сил, будет ли его движение совершаться по

гиперболе, параболе, эллипсу или кругу; - мы можем сначала рассматривать эту

гипотетическую прибавочную силу как бесконечно малую и формулировать

различные результаты по мере их постепенного возрастания. Проблема принимает

новую степень сложности, если в нее внести третью силу, действующую в

некотором ином направлении; рассматривая сначала эту силу как бесконечно

малую, мы можем затем постепенно увеличивать ее до степени какой-либо

определенной силы. Точно таким же образом, вводя фактор за фактором и

придавая сперва каждому из них незаметное воздействие на остальное, мы

достигаем путем бесконечного ряда возрастающих степеней до сочетания какой

нам угодно сложности.

Таким образом, наука, занимающаяся действием и противодействием

воображаемых тел, помещаемых в пространстве, есть необходимое продолжение,

непрерывное развитие общей механики. Мы уже видели, что она не может быть

безусловно обособленной от той науки, которая занимается небесными телами, и

с самого начала получила название астрономии. Раз эти факты признаны, то,

мне кажется, не может остаться никакого сомнения касательно ее истинного

места в классификации наук.

Оставляя в стороне менее важные возражения отчасти потому, что они были

уже косвенным образом опровергнуты, отчасти потому, что рассмотрение их

потребовало бы слишком много места, мы сразу переходим к изложению общих

аргументов, устанавливающих наше положение. В нашем распоряжении для этого

имеются два пути: из них один пригоден лишь для тех, кто принимает общую

доктрину эволюции; с него мы и начнем.

За отправной пункт мы берем концентрацию туманообразной материи. Следуя

за перераспределениями этой материи, как она, сгущаясь, образует вращающиеся

вокруг себя сфероиды с концентрическими кольцами, которые затем разрываются

и иногда сами образуют вторичные сфероиды с тем же движением, мы доходим

наконец до планет в том виде, как они существовали вначале. До сих пор мы

рассматривали совершившиеся явления как чисто астрономические; а так как

наша Земля, как один из этих сфероидов, образовалась из газообразных и

расплавленных веществ, то она и не представляла никаких особых данных для

какой-либо более сложной конкретной науки; по истечении громадного времени

на Земле образовалась наконец твердая кора, которая, по прошествии тысячи

лет, утолщилась, а по прошествии других тысяч лет охладилась достаточно,

чтобы дать возможность образованию сперва различных газообразных сложных

тел, а затем и воды. Тогда переменное положение различных частей сфероида

относительно Солнца стало производить заметные действия, и вот наконец

создались явления метеорологические, а затем и явления геологические, какие

мы знаем теперь, - явления, обусловленные, быть может, отчасти теплотой

Солнца, отчасти внутреннею теплотой Земли и отчасти действием Луны на океан!

Как достигли мы этих геологических явлений? Когда именно окончились

астрономические перемены и начались геологические? Достаточно задать вопрос,

чтобы увидеть, что между ними нет действительного разделения. Оставляя в

стороне всякую предвзятую идею, мы не находим ничего, кроме группы явлений,

делающихся все более и более сложными под влиянием тех же первоначальных

факторов-, и мы видим, что наши произвольные деления основываются лишь на

причинах удобства. Пойдем дальше, на следующую ступень. По мере того как

поверхность Земли продолжала охлаждаться, переходя незаметно через все

степени температуры, все более становилось возможным образование более и

более сложных неорганических тел, затем поверхность охладилась до той

степени температуры, которая допустила возможность существования наименее

сложных веществ, так называемого органического рода, и наконец, стало

возможным образование самых сложных органических соединений. Химики в

настоящее время показали нам, что эти соединения могут быть получены

посредством синтеза лабораторным путем, причем каждая восходящая степень

сложности делает возможной следующую, более высокую, степень. Отсюда можно

заключить, что последовательные синтезы такого же рода и происходили в тех

мириадах лабораторий, бесконечно различных друг от друга и по материалам и

по условиям, какие кишели на поверхности Земли в течение тех тысяч лет,

какие ей потребовались, чтобы последовательно перейти через все эти степени

температуры, отсюда можно заключить также и то, что и непостоянная и столь

сложная субстанция, из которой произошли все организмы, образовалась в свою

очередь микроскопическими дозами и что из нее путем постоянной интеграции и

дифференциации эволюция произвела все организмы. Где же проведем мы

разделительную черту между геологией и биологией? Синтез самого сложного

соединения есть лишь продолжение синтезов, которыми образованы были все

более простые сложные соединения. Те же первоначальные факторы действовали

заодно с этими вторичными метеорологическими или геологическими факторами,

ими же порожденными. Нигде мы не находим пустого места в этом постоянно

усложняющемся ряду, так как существует явная связь между теми движениями,

каким подвергаются различные сложные соединения в своих изомерных

преобразованиях, и теми изменениями формы, каким подвергалась первоначальная

пластическая материя, называемая нами живою. Биологические явления, несмотря

на различия, отличающие их на дальнейших ступенях, в начале своем

нераздельны от явлений геологических, - нераздельны от ряда постоянных

преобразований, произведенных действием физических сил на материю,

составлявшую поверхность Земли. Бесполезно проходить дальнейшие ступени. Как

из группы явлений биологических рождается и развивается постепенно группа

явлений более частных, называемых нами психологическими, - это не требует

никакого объяснения. А когда мы доходим до психологических явлений самого

высшего порядка, ясно, что, следуя за постепенным развитием человечества,

начиная от самых простых бесприютных неоседлых семей до более или менее

больших и цивилизованных племен и народов, мы перейдем незаметно от явлений

индивидуальной человеческой деятельности к явлениям коллективной

человеческой деятельности. Другими словами, не очевидно ли, что в этом

классе наук, состоящем из астрономии, геологии, биологии, психологии и

социологии, мы имеем естественную группу, части которой не могут быть

разъединены или поставлены в обратном порядке? Здесь для явлений существует

одновременно двойная зависимость: зависимость с точки зрения их начала и

происхождения и зависимость с точки зрения того способа, каким они могут

быть объяснены. В космическую эпоху явления происходили в этом порядке

последовательности, и полное научное объяснение каждой группы зависит от

научного объяснения групп предшествующих. Никакая другая наука не может быть

вставлена между членами этой группы, без нарушений их связности. Поместить

физику между астрономией и геологией значило бы сделать пробел в сплошном

ряду преобразований; то же самое было бы, если бы поместить химию между

геологией и биологией. Правда, физика и химия необходимы для объяснения этих

последовательных рядов фактов, но из этого не следует, что они должны быть

сами помещены в эту серию.

Так как конкретная наука, состоящая из этих пяти частных конкретных

наук, образует, таким образом, целое удивительной связности и различается от

всякой другой науки, то можно поставить вопрос с том, не образует ли и

всякая другая наука такой же цельности, части которой были бы соединены

нерасторжимым образом, или не допускает ли она некоторого вторичного

деления, образующего также отдельное целое. Относительно последнего случая

можно сказать, что это правда. Какая-нибудь теорема статики или динамики,

как бы она проста ни была, содержит всегда нечто мыслимое, как протяженное и

как обнаруживающее силу или силы, - как сопротивление, или напряжение, или

то и другое вместе и как способное более или менее обладать жизненной силой.

Если мы будем разбирать самое простое положение статики, мы увидим, что

понятие силы всегда соединяется с понятием пространства прежде, чем

положение может образоваться в мысли; и если мы станем разбирать также самое

простое положение в динамике, мы увидим, что силы, пространство и время суть

его существенные элементы. Количество в членах безразлично; последние могут

прилагаться к простым молекулам: молярная механика и молекулярная механика

стоят рядом и друг друга поддерживают. От вопросов касательно движений двух

молекул или большего их числа молекулярная механика переходит к различным

видам агрегации между несколькими молекулами, к изменениям в количестве и

пространстве движений, обладаемых ими как членами одного агрегата и к

изменениям движений, переданных посредством агрегатов, ими образованных

(как-то движение света). Расширяя постоянно свою область, она доходит до

изучения даже каждой сложной молекулы в ее составных частях на основании тех

же принципов. Эти соединения и разложения более или менее сложных молекул,

составляющие явления химии, также рассматриваются как факты того же рода,

так как родства молекул друг к другу и их реакции под влиянием света,

теплоты и других проявлений силы считаются результатом различных движений,

определенных механически в их различных составных частях. Не идя до конца в

этом прогрессивном механическом истолковании молекулярных явлений,

достаточно заметить, что существенные элементы всякого химического понятия

суть единицы, занимающие места в пространстве и воздействующие одни на

других. В этом-то и состоит общий характер всех тех наук, которые мы

группируем под названиями механики, физики и химии. Оставляя в стороне

вопрос о том, возможно ли понятие силы отдельно от протяженной субстанции, в

которой она проявляется, мы можем утвердительно сказать, не боясь

обмануться, что если откинуть понятие силы, то в то же время откинуть и

науку механики, физики и химии. Науки эти, тесно сплоченные этой связью,

потеряли бы свою связность и цельность, если бы между ними вставить какую бы

то ни было иную науку. Мы не можем поместить логику между молярной механикой

и механикой молекулярной. Мы не можем поместить математику между группой

положений, рассматривающих взаимное действие однородных молекул друг на

друга, и группой положений, рассматривающих взаимное действие разнородных

молекул друг на друга (положения, совокупность которых носит название

химии). Очевидно, эти обе науки (логика и математика) остаются вне того

тесно сплоченного целого, о котором мы только что говорили, и даже

отделяются от него некоторым коренным образом.

Чем же они отделяются? Отсутствием понятия силы. Хотя совершенно

справедливо, что логика и математика пользуются членами, которые должны

необходимо быть способны выражать внутренний смысл и, следовательно,

производить действие, однако также совершенно справедливо, что науки эти

отличаются не только тем, что они не делают в своих положениях никакого

указания на эту силу, но даже требуют безусловного исключения ее. Вместо

того чтобы быть, как во всех других науках, элементом не только признанным,

но и важным, сила является в математике и логике не только несущественным,

но даже заведомо непризнаваемым элементом. Члены, в которых логика выражает

свои положения, суть знаки, которые вовсе не представляют собою вещей,

свойств или способностей одного рода скорее, чем другого, и которые могли бы

также хорошо служить и для выражения атрибутов, свойственных членам

какого-либо связного ряда идеальных кривых линий, начерченных лишь для

представления соответственного числа действительных предметов. Что касается

геометрии, то она, отнюдь не пользуясь действительными линиями и

поверхностями как элементами истин, ею доказываемых, рассматривает,

напротив, эти истины как безусловные только тогда, когда эти линии и эти

поверхности становятся идеальными, т. е. когда исключается понятие всякого

приложения силы.

Теперь я перейду к изложению других доводов, которые не предполагают

своей солидарности с доктриной эволюции, но которые устанавливают эти

основные различия с такой же ясностью.

Конкретные науки, взятые все вместе или порознь, имеют предметом своим

агрегаты: или один целый агрегат ощутительных существований, или какой-либо

вторичный агрегат, отделенный от этого целого агрегата, или какой-либо

третичный агрегат, отделившийся от этого вторичного, и т. д. Звездная

астрономия занимается всей совокупностью видимых масс, распределенных в

пространстве; и она рассматривает их как отдельные предметы, тождество

которых не может быть признано, предметы, занимающие определенное место и

находящиеся в постоянных отношениях как друг к другу и к частным группам,

так и ко всей целой группе.

Планетная астрономия, отделяя тот агрегат, который заключает в себе всю

относительно небольшую часть, составляющую Солнечную систему, занимается

этой частью как целым: наблюдает, измеряет, вычисляет величину, формы,

расстояния, движения ее первичных, вторичных и третичных членов; и, принимая

предметом для своих самых широких исследований взаимные действия и

противодействия всех этих членов, рассматриваемых как части связного

собрания, она принимает для своих самых узких исследований действия каждого

члена, рассматриваемого как индивидуальный предмет, обладающий определенным

числом внутренних активных свойств, видоизмененных определенным числом

внешних активных свойств. Среди этих агрегатов геология (мы употребляем

здесь это слово в самом широком значении) выбирает себе один, требующий

внимательного изучения, и, ограничиваясь им, она рассматривает строение

Земли и ее процессы в прошлом и настоящем; в качестве самих специальных

проблем она берет местные образования и их причины; для самых общих проблем

она берет последовательный ряд изменений всей Земли. В то время как геолог

занимается этим маленьким относительно Вселенной, но большим самим по себе

агрегатом, биолог занимается маленькими агрегатами, образовавшимися из

частей субстанции поверхности Земли, и рассматривает каждый из них как

связное целое по своему строению и функциям; или, когда он занимается

каким-нибудь отдельным органом, он рассматривает его как целое, составленное

из подчиненных частей или находящееся в связи со всем организмом. Он

оставляет психологу те специальные агрегаты функций, которые приспособляют

реакцию организмов к многочисленным влияниям деятелей, их окружающих; и он

их ему оставляет не только потому, что они относятся к порядку более высокой

специальности, но потому, что они составляют вторую часть этих агрегатов или

состояния сознания, которые исследует субъективная психология, наука,

стоящая совершенно особняком от всех прочих наук. Наконец, социолог

рассматривает каждое племя и каждый народ как агрегат, представляющий

множество одновременных и последовательных явлений, связанных между собой в

качестве частей единой совокупности. Таким образом, во всех случаях

конкретная наука занимается каким-либо конкретным агрегатом (или несколькими

конкретными агрегатами); и она заключает в себе все, что может быть известно

об этом агрегате относительно его величины, формы, движений, плотности,

устройства общего расположения его членов, его микроскопического строения,

его химического состава, температуры и т. д. и также относительно тех

многочисленных материальных и динамических изменений, каким он подвергается

с самого начала своего бытия, как агрегата, до момента, когда он перестает

существовать, как таковой.

Никакая абстрактно-конкретная наука не поступает таким образом. Все

вместе взятые абстрактно-конкретные науки описывают различные роды свойств,

присущих агрегатам; а каждая абстрактно-конкретная наука занимается одним

определенным классом этих свойств. Одна изучает и формулирует свойства,

общие всем агрегатам; другая - свойства агрегатов с более специальными

формами; третьи берут из агрегатов определенные составные части, обособляют

их от остальных и изучают их свойства. Но все эти науки совсем не ведают

агрегатов как индивидуальных объектов. Какое-нибудь отдельное свойство или

собрание соединенных свойств - вот все, чем исключительно занимаются эти

науки. Механике нет никакого дела, есть ли рассматриваемая ею движущаяся

масса планета или молекула, кусок мертвого дерева, брошенный в реку, или

живая собака, прыгающая за ним; как в одном, так и в другом случае кривая,

описанная движущимся телом, сообразуется с одними и теми законами. То же

самое можно сказать и о физике, когда он берет за предмет изучения отношение

между изменяющимся объемом какого-нибудь тела и изменяющимся количеством

молекулярного движения: рассматривая свой предмет вообще, он не обращает

никакого внимания на материю, и, изучая его в частности по отношению к

такому-то или иному роду материи, он оставляет в стороне все, относящееся к

величине или форме; из этого исключаются те более частные случаи, когда он

исследует действия, могущие влиять на форму, но даже и в этих случаях он

оставляет в стороне величину тела. То же можно сказать и о химике. Какое бы

вещество он ни изучал, он не только не обращает внимания на его величину или

количество, но он не требует даже, чтобы оно было доступно восприятию. Часть

углерода, над которым он делает свои опыты, может быть видима или невидима в

своих формах алмаза, графита или угля, - это ему безразлично. Он

прослеживает его в различных его видоизменениях и соединениях: он находит

его то в соединении с кислородом в виде невидимого газа; то скрытым с

другими элементами в более сложных телах, как-то: эфир, сахар, масла. С

помощью серной кислоты или какого-либо другого реактива он обращает его в

связный осадок или в мельчайший порошок; в иных случаях с помощью теплоты он

обнаруживает его в составе животных тканей. Очевидно, констатируя таким

образом сродство и атомическую эквивалентность углерода, химик не имеет

никакого дела с каким бы то ни было агрегатом; он занимается углеродом как

вещью, которая не существует ни в каком частном состоянии соединения, как

вещью, лишенной количества формы и внешности, - одним словом, как вещью

абстрактной и идеальной; он представляет его себе одаренным определенными

свойствами и силами, откуда вытекают частные явления, им описываемые: его

единственная цель - констатировать эти силы и эти свойства.

Наконец, абстрактные науки, со своей стороны, также не имеют дела с

реальностью агрегатов и сил, какими могут обладать агрегаты или их составные

части; они занимаются лишь отношениями - отношениями между агрегатами или

между частями агрегатов, отношениями между агрегатами и их свойствами,

отношениями между свойствами или между отношениями. Та же логическая формула

равно приложима, будут ли членами этих отношений люди и их несуществование,

кристаллы и их устройства или буквы и их звуки. Что касается математики, то

она занимается исключительно отношениями; это можно видеть из того, что она

употребляет точно то же самое выражение, как для определения треугольника

бесконечного малого, так и для определения треугольника, вершиной которого

служит Сириус, а основанием диаметр земной орбиты.

Я не могу понять, каким образом можно усомниться в законности

определений этих научных групп. Невозможно отрицать, что каждая конкретная

наука имеет предметом какой-либо агрегат, или какие-либо органические или

неорганические агрегаты, или сверхорганические (общество); не обращая

никакого внимания на свойства того или другого порядка, она занимается лишь

координацией свойств, собранных из всех порядков. Мне кажется столь же

достоверным, что наука абстрактно-конкретная прилепляется к какому-нибудь

порядку этих свойств, опуская все остальные качества, свойственные агрегату,

и признавая даже агрегаты лишь постольку, поскольку их понятие заключено в

исследовании свойств того частного порядка, который изучается. И я думаю,

что также ясно, что абстрактная наука, освобождая свои положения от всякого

намека на агрегаты и свойства, поскольку это позволяет сделать природа

мышления, занимается лишь отношениями сосуществования и последовательности,

представляемых вне всякого частного вида существования и действия.

Следовательно, если эти три группы наук суть относительно лишь теории

агрегатов, теории свойств и теории отношений, то ясно, что деления между

ними не только совершенно ясны, но и разделяющие их промежутки не могут быть

уничтожены.

Теперь, быть может, будет более ясно видно, насколько непрочна

классификация Конта. Еще раньше, изложив общим образом эти основные

различия, я указал несоответствия, возникающие, если науки абстрактные,

абстрактно-конкретные и конкретные разместить в порядке, предложенном

Контом. Эти несоответствия становятся еще более поразительными, если эти

общие названия групп заменить определениями, данными выше. Тогда получилось

бы следующее:

Математика .......................Теория отношений

(механика же .....................теория свойств)

Астрономия .......... ............Теория агрегатов

Физика ...........................Теория свойств

Химия ............................Теория свойств

Биология .........................Теория агрегатов

Социология............ ..........Теория агрегатов

Что люди, предавшиеся какой-либо особой доктрине, видят ясно недостатки

доктрины, ей противоположной, и не видят недостатков той, которой они

держатся, - это мнение слишком обычное, но равно приложимое и к философским

убеждениям, как и ко всему остальному. Притча о соломинке и бревне столь же

приложима к суждениям людей об их мнениях, как и к их суждениям о характере

друг друга. Может быть, для моих друзей из школы позитивистов я подтверждаю

эту истину собственным примером, как они подтверждают ее для меня своими.

Лишь тому, кто чужд как той, так и другой системе, надлежит сказать, у кого

из нас в глазу бревно и соломинка. А пока ясно, что та или другая доктрина

существенно ошибочна и что никакое изменение не может привести их в

согласие. Или науки не могут быть классифицированы так, как это сделано

мною, или они не могут быть расположены в линейный ряд, предложенный Контом.