VII ЧРЕЗМЕРНОСТЬ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

{Некоторые из приведенных в этом опыте примеров относятся к законам и

распоряжениям, уже отмененным; на их место явились многие новые мероприятия,

которые можно бы привести в подкрепление нашей аргументации. Но так как эти

перемены не влияют на сущность наших доводов, так как, с другой стороны,

исправлять статью постоянно в соответствие с ежедневными фактами повлекло бы

за собой вечные изменения, то нам кажется лучше оставить ее в ее

первоначальном виде или, вернее, в том виде, в каком она была перепечатана в

Народной библиотеке Чэпмана (Chapman Library for the People).}

(В первый раз напечатано в "Westminster Review" 1853 г.)

Осмотрительному мыслителю не может не приходить иногда в голову, что, с

точки зрения возможности, его взгляды на какой-нибудь спорный вопрос вряд ли

правильны. "Тысячи людей вокруг меня имеют о том или ином вопросе отличные

от моих мнения, одни расходятся со мной совершенно, другие - только в

частностях."

Каждый из них убежден, как и я сам, в истинности своего мнения; многие

из них - люди большого ума, и, как бы высоко я себя ни ставил, я должен

признать их равными себе и, может быть, даже выше себя. И, в то время как

каждый из нас убежден в своей правоте, большинство из нас, очевидно,

ошибается. Нет ничего невероятного в том, что и я нахожусь в числе

заблуждающихся. Правда, мне трудно допустить, что это так, но это ничего не

доказывает, ибо, хотя большинство из нас, несомненно, заблуждается, мы все

одинаково не можем этому верить. И раз это так, то не нелепо ли с моей

стороны доверять себе в такой степени? Оглядываясь на прошлое, я вижу целые

нации, секты, вижу богословов и философов, твердо уверенных в истинности

своих взглядов научных, нравственных, политических, религиозных, которые мы,

однако же, окончательно отвергаем. И тем не менее их уверенность была не

менее сильна, чем наша, и даже сильнее, если судить по их нетерпимости по

отношению к противникам. Как мало значения имеет, следовательно, моя личная

вера в свою правоту! Все люди на свете питали такую же уверенность, которая

в девяти случаях из десяти оказалась обманчивой. В таком случае не будет ли

с моей стороны нелепо придавать такое большое значение своему суждению?

Эти размышления, лишенные, на первый взгляд, всякого практического

значения, тем не менее не остаются без влияния на некоторые из наших

наиболее важных поступков. В нашей повседневной жизни мы вынуждены поступать

всегда на основании наших личных взглядов, как бы они ни были

неосновательны; хотя везде: в доме, в конторе, на улице - ежечасно возникают

такие случаи, в которых мы поступаем не колеблясь, понимая, что, если

поступить так или иначе опасно, вовсе не поступать было бы гибельно, и,

таким образом, в нашей частной жизни это отвлеченное сомнение в

действительной важности нашего суждения не находит себе применения, зато что

касается нашей общественной деятельности, тут мы можем предоставить ему

надлежащий простор Здесь решение не имеет такой повелительной силы и вместе

с тем и трудность правильного решения неизмеримо значительнее. Как бы ясно

ни казалось нам наше представление о последствиях данной меры, применяя

вышеупомянутое рассуждение, мы можем заключить, исходя из человеческого

опыта, что существует много шансов за ошибочность наших предположений. В

этом случае вопрос: не разумнее ли будет воздержаться от действия? -

получает рациональное основание. Продолжая свою самокритику, осмотрительный

мыслитель может сказать: "Если я так часто ошибался в своих личных делах,

где мне известны были все данные, то насколько чаще могу я заблуждаться в

политических вопросах, где условия так многочисленны, так широко

захватывают, так сложны и затемнены для нашего понимания? Я имею перед собой

несомненное социальное зло, а вот и несомненная социальная потребность, и,

будь я уверен, что поступлю правильно, я немедленно приступил бы к

искоренению одного и удовлетворению другого. Но когда я вспомню, какая масса

моих личных планов не удалась; как мои рассуждения оказались

несостоятельными, выбранные мною исполнители нечестными; как брак привел

меня к разочарованию; как я довел до нищенства своих родственников, которым

старался помочь; как тщательно воспитанный мною сын оказался хуже

большинства других детей; как то, против чего я отчаянно боролся, видя в нем

несчастье, принесло мне громадное счастье, в то время как то, что я страстно

преследовал, дало мне мало удовлетворения, когда я его достиг; как

большинством своих радостей я обязан непредвиденным источникам, - когда я

вспоминаю эти и подобные им факты, я убеждаюсь в некомпетентности моего

разума предписывать что-либо обществу. И так как при существовании этого зла

общество не только жило, но и развивалось, и как удовлетворения своей

потребности оно может достигнуть собственными силами, как оно достигло уже

многих других тем или другим непредусмотренным путем, я подвергаю сомнению

уместность всякого вмешательства".

В нашем политическом поведении заметен большой недостаток такого

смирения. Хотя мы не обладаем уже более такою самоуверенностью, как наши

предки, без малейшего колебания устанавливавшие в качестве закона свои

мнения по самым разнообразным вопросам, но все же и у нас еще слишком много

веры в свои суждения. Мы перестали, правда, утверждать непогрешимость наших

теологических взглядов и вследствие этого перестали их узаконивать, но мы

тем не менее продолжаем и поныне устанавливать в качестве законов целую

массу других верований не менее сомнительного рода. И хотя мы и не позволяем

себе более притеснять людей ради их духовного блага, мы все еще продолжаем

верить в свое право притеснять их ради их материального блага, не понимая,

что то и другое одинаково бесполезно и ненадежно. Бесчисленное множество

неудачных попыток бессильны, очевидно, научить нас этому. Возьмите в руки

любую газету, и вы, наверное, найдете в ней передовицу, в которой обличаются

злоупотребления, небрежение или дурное управление какою-нибудь частью.

Загляните в следующий столбец, и вы, быть может, встретите предложение

расширять сферу государственного вмешательства. Вчера обвинялось в слишком

большой небрежности управление колоний; сегодня осмеиваются несуразные

действия адмиралтейства, завтра является вопрос: "Не следует ли увеличить

число инспекторов каменноугольных копей?". То утверждают, что санитарное

ведомство бесполезно, то кричат, что контроль над железными дорогами

недостаточен. В то время как в ваших ушах еще звучат обличения

злоупотреблений канцлерского суда, когда ваше лицо еще горит негодованием,

вызванным совершенно доказанным беззаконием суда церковного, вы вдруг

слышите предложение установить "священнослужительство науки". Тут горячо

осуждают полицию за то, что она нелепейшим образом допускает зевак бить друг

друга до смерти, и вы полагаете, что за этим последует естественный вывод,

что правительственный контроль не заслуживает доверия; и вдруг вместо того,

по поводу аварии какого-нибудь судна, вы встречаете настоятельное требование

назначать правительственных инспекторов для надзора за тем, чтобы суда

всегда имели наготове для спуска шлюпки. Таким образом, несмотря на

ежедневно возникающие противоречащие этому факты, ежедневно проявляется

уверенность, что парламентского акта и армии чиновников достаточно для

достижения любой цели. Нигде так ясно не проявляется эта вечная вера

человечества, как здесь. С самого возникновения человеческого общества

обманутое ожидание не переставало проповедовать: "Не рассчитывайте на

законодательство", и, несмотря на то, вера в законодательство вряд ли с тех

пор уменьшилась.

И если бы еще государство действительно выполняло хотя бесспорно

лежащие на нем обязанности, в этом заключалось бы некоторое оправдание того

рвения, с каким ему ставятся новые задачи. Если бы не существовало нареканий

на недостатки его правосудия, на бесконечные его проволочки и непомерную

дороговизну, на причиняемое им разорение вместо восстановления прав, на то,

что оно присваивает себе роль тирана, тогда как ему принадлежит только роль

покровителя; если бы нам не приходилось слышать о его многосложных

нелепостях, о 20 000 статей закона, которые оно обязывает каждого

англичанина знать и которых ни один англичанин не знает, его многообразных

формах, которые, стремясь предусмотреть всякую случайность открывают только

лишние лазейки. Если бы оно не доказало своего неразумия всей своей системой

мелких поправок, вызываемых каждым новым актом, нарушающим бесчисленное

множество предшествовавших актов, или громадной массой последовательных

сборников правил, издаваемых канцлерским судом, до такой степени

видоизменяющих, ограничивающих, распространяющих, уничтожающих и нарушающих

одно другое, что даже законоведы канцлерского суда не могут в них

разобраться; если бы нам не пришлось поражаться такого рода фактам, что при

системе регистрации земель в Ирландии б тысяч ф. потрачены были в

"отрицательных поисках" для установления названия одного поместья; наконец,

если бы мы не встречали среди мероприятий государства таких ужасающих

несообразностей, как заключение в тюрьму голодного бродяги за кражу одной

репы, тогда как колоссальные мошенничества какого-нибудь железнодорожного

дельца остаются безнаказанными; словом, если бы мы убедились в его годности

в качестве судьи и защитника, вместо того чтобы видеть с его стороны

предательские, жестокие и трусливые действия, - мы имели бы еще некоторое

основание рассчитывать на какие-либо блага от него. Если бы даже, доказав

свою несостоятельность в области правосудия, государство заявило себя

способным деятелем в какой-либо другой сфере - военной, - например, тут была

бы хоть тень основания для распространения сферы его деятельности.

Предположим, что оно рационально обмундировало свои войска, вместо того

чтобы снабдить их громоздкими и бесполезными кремневыми ружьями, варварскими

гренадерскими шапками, нелепыми и тяжелыми ранцами и патронташами и одеждами

таких цветов, которые как бы специально предназначены для того, чтобы

облегчить неприятелю прицел; предположим, что оно устроило войско хорошо и

экономно, вместо того чтобы держать на жалованье массу ненужных офицеров,

создавать синекуры в виде полковничьих мест с 4-тысячным окладом в год,

пренебрегать заслугами, повышать неспособных; предположим, что его солдаты

пользуются всегда хорошими помещениями, вместо того чтобы ютиться в бараках,

которые портят людей сотнями, как в Адене; или обрушиваются на голову своих

обитателей, как в Лудиане, где таким образом погибло 95 человек;

предположим, что на войне оно обнаружило надлежащие административные

способности, вместо того чтобы заставлять полки сражаться на голодный

желудок, без сапог, в лохмотьях, захватывая собственные инженерные орудия,

как это было в индийском походе; предположим все это, - и тогда наше желание

расширить государственную власть получит некоторое основание.

И даже если бы, наделав несообразностей во всех других областях, оно в

одном хоть случае заявило свое умение; если бы хоть морское дело было им

поставлено на должную высоту, - доверчивый человек имел бы хоть некоторое

оправдание для своей веры в успешность его действий в какой-либо новой

сфере. Признайте, что все отчеты о никуда не годных судах, о судах, которые

не хотят плавать, которые приходится удлинять; о судах с негодными машинами,

которые не могут поднимать своего вооружения; о судах без балласта; наконец;

о судах, которые должны идти на слом; признайте, что все эти известия ложны;

признайте бесстыдными клеветниками тех, которые утверждают, что Megaera

употребила для своего рейса до Капа вдвое больше времени, чем коммерческие

суда; что в течение того же самого пути на Hydra'e три раза был пожар и

пожарные насосы действовали безостановочно днем и ночью; что десантное судно

"Charlotte" вышло в плавание с запасом провианта, рассчитанным на 75 дней, а

между тем достигло места своего назначения только по прошествии трех

месяцев; что Harpy с величайшей опасностью для жизни вернулся из Рио в 110

дней; пренебрегите свидетельствами о семидесятилетних адмиралах, о

дилетантской постройке судов, о дутых счетах адмиралтейства; признайте дело

о консервах Гольднера мифом, мнение профессора Барлоу, утверждающего, "что,

по крайней мере, половина запасных компасов адмиралтейства представляет

совершенный хлам", ошибочным; - признайте все это неосновательными

нападками, - ив таком случае защитники расширения правительственной

деятельности будут иметь некоторый фундамент для своих политических

воздушных замков, несмотря на военное и судебное неустройство.

Но при настоящем положении вещей о них можно было бы сказать, что они

читали навыворот притчу о талантах. Не деятелям с испытанной, успешной

деятельностью намечают они дальнейшие обязанности, а небрежным и неискусным

работникам. Частная предприимчивость сделала многое и сделала хорошо.

Частная предприимчивость очистила, осушила и сделала плодородной нашу

страну; она построила города, разработала рудники, проложила дороги, прорыла

каналы, провела железные дороги; изобрела и усовершенствовала плуг, ткацкие

станки, паровую машину, печатный станок и бесчисленное множество других

машин; построила наши суда, наши обширные фабрики, наши доки; учредила

банки, страховые общества, создала газетную прессу; избороздила моря

пароходными линиями, землю покрыла целою сетью телеграфных проволок. Частная

предприимчивость привела земледелие, промышленность и торговлю на ту высоту,

какую они теперь занимают, и продолжает их развивать с возрастающей

быстротой. Тем не менее не доверяйте частной предприимчивости. С другой

стороны, государство так исполняет свои судебные функции, что одних

разоряет, других вводит в заблуждение и отпугивает тех, которые наиболее

нуждаются в его помощи; национальная оборона поставлена им так странно и

дурно, что вызывает ежедневные жалобы, нарекания или насмешки, и в качестве

национального управляющего оно получает с некоторых из наших обширных

государственных имуществ минимальный доход. Тем не менее верьте в

государство, пренебрегите добрым и верным слугой и слуге бесполезному дайте

вместо одного таланта десять.

Говоря без шуток, положение вещей если и не всегда соответствует

приведенному нами сравнению, но в одном отношении даже превосходит его. Ибо

новая работа не такого же рода, как старая, - она более сложного характера.

Как ни дурно исполняет правительство возложенные на него обязанности, всякие

новые обязанности, которые будут на него возложены, оно будет исполнять еще

хуже. Охранять своих подданных от каких-либо посягательств, индивидуальных

или национальных, дело прямое и довольно простое; регулировать

непосредственно или посредственно личные действия этих подданных -

бесконечно сложное дело. Одно дело гарантировать каждому свободную

возможность стремиться к достижению своего благополучия, другое дело - и

дело несравненно более трудное - осуществить для него это благополучие. Для

того чтобы успешно выполнить первое, государству приходится только надзирать

за действиями граждан, запрещать нечестные поступки, постановлять решения,

когда к нему обращаются, и принуждать к возмещению убытков. Для того же

чтобы успешно выполнить второе, оно должно стать вездесущим работником,

должно знать нужды каждого лучше его самого - словом, должно обладать

сверхчеловеческими силой и умом. И даже в том случае, если бы государство

действовало успешно в своей настоящей сфере, даже и тогда мы не имели бы

достаточных гарантий для расширения этой сферы; но, видя, как плохо оно

исполняет те простые задачи, которые мы не можем не возлагать на него, мы

можем, разумеется, питать только очень слабую надежду на то, что оно

выполнит успешно задачи более сложного порядка.

С какой бы точки зрения мы ни взглянули на этот вопрос, мы придем к

тому же самому выводу. Коли мы под первою обязанностью государства будем

понимать защиту каждого индивидуума от всех других, в таком случае вся

остальная деятельность государства будет заключаться в защите каждого

индивидуума от себя самого - от его глупости, его собственной лени,

непредусмотрительности, опрометчивости или других недостатков, его

собственной неспособности сделать то или другое, что должно быть им сделано.

Эта классификация не подлежит спору, ибо очевидно, что все препятствия,

лежащие между желаниями человека и их удовлетворением, происходят или

вследствие противоречащих желаний других индивидуумов, или вследствие своей

собственной несостоятельности. Справедливые, хотя и противоречивые желания

других имеют такое же право на удовлетворение, как и его собственные,

следовательно, не могут быть устранены. Что касается незаконных желаний, то

удержание их в надлежащих границах и составляет обязанность государства.

Следовательно, единственная другая сфера, доступная для него, есть

ограждение индивидуума от свойств его собственной натуры или, как мы

выражаемся, защита его против него самого. Не останавливаясь на применении

этого и ограничиваясь пока исключительно лишь соображениями осуществимости,

посмотрим теперь, что представляет это предложение, сведенное к его

простейшей форме. Перед нами люди, одаренные инстинктами, чувствами,

понятиями, которые не направлены на самосохранение. Надлежащая деятельность

каждого из них дает известное количество удовольствия, бездеятельность -

большее или меньшее количество страдания. Те, которые одарены этими

способностями в надлежащей пропорции, благоденствуют и размножаются; те, у

которых должное соответствие не соблюдено, вымирают. И всеобщий успех такой

организации человека обнаруживается в том факте, что при этом условии мир

населился и развил сложные условия приспособления цивилизованной жизни.

Указывают, однако же, на то, что существуют и такие направления, по которым

этот аппарат действует несовершенно.

Признавая, что он значительно содействует при добывании человеком

средств к жизни, одежды и пищи, при заключении браков и воспитании потомства

и при учреждении наиболее важных промышленных и коммерческих предприятий, -

в то же время указывают многие нужды, как, например, чистый воздух, большее

распространение знаний, хорошая вода, безопасность передвижения и многое

другое, что он недостаточно обеспечивает. А так как эти дефекты постоянны,

то к этому прибавляют, что необходимо принять некоторые дополнительные меры.

Ввиду этого предлагают, чтобы известному числу людей, выбранных из всей

массы и составляющих законодательный корпус, поручалась забота об этих

различных предметах. Уполномоченные таким образом законодатели (отличающиеся

в общем теми же самыми недостатками в этом аппарате мотивов, как и все люди

вообще), будучи неспособны выполнять лично свои задачи, должны исполнять их

по полномочию: назначать комиссии, управления, советы и целые армии

чиновников, причем все эти учреждения должны быть обставлены теми же самыми

несостоятельными людьми, так плохо действующими. Но почему же его система

сложного полномочия должна преуспевать там, где это не удалось системе

простого полномочия? Промышленные, торговые и филантропические учреждения,

которые создаются гражданами добровольно, представляют собой органы,

непосредственно уполномоченные; правительственные органы, созданные

избранными законодателями, которые назначают чиновников, - посредственно

уполномоченные органы. При этом надеются, что благодаря этому процессу

двойного уполномочивания достигнуты будут результаты, недоступные процессу

простого уполномочивания. Где же рациональное основание для подобного рода

надежд? Уж не в том ли, что законодатели и их агенты способны интенсивнее

всех остальных людей ощущать то зло, которое они призваны искоренить, те

потребности, которые они должны удовлетворить? Едва ли, так как они по

своему положению большею частью свободны от этих зол и этих нужд. Или быть

может, потому, что первичный мотив заменяется у них вторичным страхом перед

общественным неудовольствием и в конце концов потерей должности? И это вряд

ли для тех менее значительных выгод, для которых граждане не организуют

прямой помощи, они не организуют и косвенной помощи путем устранения

неудовлетворительных служащих, особенно когда они не могут легко найти

хороших. Или быть может, эти правительственные агенты из чувства долга

сделают то, чего не сделали бы по какому-либо другому побуждению? Это,

очевидно, единственное допустимое основание. Аргумент, на котором приходится

строить защитникам активного правительства, заключается в том, что задачи,

для исполнения которых люди не хотят объединить своих усилий для своей

собственной пользы, будут исполняться назначенной государством частью их,

объединяющей свои усилия для блага остальных. Общественные деятеля и

чиновники, любящие своих ближних больше, чем себя самих! Филантропия

государственных людей сильнее эгоизма граждан!

Что удивительного в таком случае, что каждый день увеличивает перечень

законодательных промахов? Если взрывы в шахтах учащаются, несмотря на

назначение горных инспекторов, это является только естественным последствием

этой ложной методы. Если судохозяева Сандерленда жалуются, что "Акт о

морской торговле окончательно провалился", в то время как другая

заинтересованная сторона - матросы - обнаруживает свое недовольство

обширными стачками, это только подтверждает безумие доверять более

теоретизирующему благодушию, нежели опытному личному интересу. И эти факты

возможны повсюду, и повсюду встречаются. Правительство, устранив инженеров,

назначает на их места их помощников - комиссию Сюэра для осушения Лондона.

Ламбет посылает уполномоченных заявить, что он платит большие налоги, не

получая взамен никакой выгоды. Утомленный бесплодным ожиданием Бетналь

созывает митинги для изыскания "наиболее действенных мер для расширения

дренажа в округе". Из Уантсворта являются жалобщики с угрозами не вносить

налогов, пока не будут удовлетворены их нужды. Кэмберуэлль предлагает

объявить подписку и сделать необходимое собственными силами. В то же самое

время не двигается также и дело очищения Темзы; еженедельные отчеты

показывают значительное повышение процента смертности; в парламенте

доброжелатели комиссии располагают для ослабления критики только хорошими

намерениями, и наконец, приведенные в отчаяние министры радостно хватаются

за предлог, чтобы самым спокойным образом отложить в долгий ящик комиссию со

всеми ее планами {И крушение этого и других санитарных органов так

окончательно, что в марте 1854 г. несколько филантропов по собственному

почину организовали "Санитарный фонд для Лондона" (Health Fund for London)

ввиду угрожающего нашествия холеры, и повод для этого чисто частного

предприятия тот, что местные санитарные органы (Local Boards of Health и

Boards of Guardians) бездеятельны вследствие "незнания, во-первых, размеров

опасности; во-вторых, средств, открытых опытом для противодействия ей и,

в-третьих, сравнительной безопасности, которая может быть этими мерами

достигнута".}. В качестве архитектора-наблюдателя государство вряд ли более

преуспело, чем в качестве инженера, как об этом свидетельствует Строительный

акт (Metropolitain Buildin'gs Act). Вновь построенные дома продолжают и

теперь время от времени обрушиваться. Два месяца тому назад обрушилось два

дома в Бэйсуотере, третий рухнул недавно близ Пентонвильской тюрьмы, и это

несмотря на предписанные актом толщину, железные сваи и инспекторов. Тем,

которые устанавливали эти мнимые условия безопасности, не пришло в голову,

что можно строить стены, не связывая вместе обе поверхности так, чтобы

внутренняя могла быть передвинута после осмотра инспектора. Также мало

предвидели они, что, требуя большего количества кирпичей, чем признает

безусловно необходимым опыт, они тем самым просто открывали в

соответствующей степени путь к медленному ухудшению его качества {Builder

замечает, что "изменение правил, касающихся количества кирпича, не вызвало

того улучшения его производства, на которое мы могли рассчитывать, но так

как плохой кирпич дешевле хорошего, пока дома, построенные из первого, будут

так же легко продаваться, как если бы они были построены из лучшего сорта,

невозможно ожидать улучшения".}. Правительственная гарантия безопасности

пассажирских судов оказывается не более надежною, чем гарантия безопасности

построек. Хотя пожар Amazon'ы был следствием или плохой конструкции, или

плохой нагрузки, она тем не менее получила перед началом плавания

удостоверение адмиралтейства в годности. Несмотря на официальное одобрение,

Adelaide при первом же плавании обнаружила целый ряд недостатков, как-то:

плохое подчинение рулю, бесполезные насосы, борта, допускающие в каюту целые

потоки воды, вместилище для угля так близко от печи, что оно два раза

воспламенялось. W. S. Lindsay, судно, оказавшееся негодным к плаванию, было

осмотрено правительственным агентом, и, если бы не владелец его, могло быть

выпущено в море с большой опасностью для жизни пассажиров. Другое судно,

Melbourne, построенное первоначально государством, употребив 24 дня на

плавание до Лиссабона, должно было затем войти в док для радикальной

починки, а между тем оно было законным путем осмотрено. И недавно еще

пресловутый Australian перед своей третьей безуспешной попыткой приступить к

плаванию получил, как нам сказали его владельцы, "полное одобрение

правительственного инспектора". Не более безопасности придает этот же самый

контроль и сухопутным сообщениям. Железный мост в Честер, увлекший при своем

провале целый поезд на дно реки Ди, был осмотрен правительственными

агентами. Та же самая инспекция не помешала одной из колонн на Юго-Восточной

дороге обрушиться на голову человеку, высунувшемуся из окна вагона.

Взорвавшийся недавно в Брайтоне локомотив получил за 10 дней перед этим

официальное одобрение. Одним словом, система надзора не предупредила

возрастания несчастных случаев на железнодорожных путях, которые - это надо

заметить - возникли после появления этой системы.

"Ну хорошо, пусть государство делает промахи. Все, что оно может

сделать, - это стараться делать как можно лучше. Успевает оно в этом

старании - тем лучше, если нет - и это не беда. Уж конечно, разумнее

действовать, имея все-таки шансы успеть, чем ничего не делать." На это можно

бы возразить, что результаты законодательного вмешательства, к несчастью, не

только отрицательно негодны, они часто и положительно вредны. Парламентские

акты не просто проваливаются, - дело обстоит гораздо хуже. Известная истина,

что преследование скорее благоприятствует, чем вредит, запрещенным учениям,

истина, недавно еще раз подтвержденная запрещенным сочинением Гервинуса,

является только частичным проявлением той общей истины, что законодательство

часто косвенным путем делает противоположное тому, что оно прямо стремится

сделать. Так оно было и со Строительным актом (Metropolitain Buildin'gs

Act). Как было недавно единогласно признано делегатами всех приходов Лондона

и заявлено ими сэру Уильяму Молесворту, этот Акт "содействовал плохому

способу возведения построек и послужил средством для наполнения предместий

столицы целыми тысячами безобразных лачуг, позорящих цивилизованную страну".

То же самое было и в провинциальных городах Ноттингемский Inclosure Act 1845

г., предписавший как внешний вид имеющих быть построенными домов, так и

величину прилежащего к нему двора или сада, сделал невозможным постройку

домов для рабочего класса с такой скромной квартирной платой, которая

позволила бы конкурировать с существующими уже домами. Приблизительный

расчет показывает, что вследствие этого 10 тыс. жителей лишены возможности

иметь новые квартиры и должны вместо того ютиться в переполненных

помещениях, негодных для человеческого жилья; таким образом, заботливо

стремясь обеспечить рабочему населению здоровые условия жизни, закон создал

для него еще худшие условия. То же самое произошло и с актом, касающимся

пассажиров. Ужасные лихорадки, появившиеся несколько лет тому назад на судах

с австралийскими эмигрантами и вызвавшие на Bourneufe 83 смертных случая, на

Wanota 39, на Marco Polo 53, на Ticonderoga 104, появились на судах,

отправленных правительством, и возникли вследствие тесного гружения,

разрешенного Passengors Асt'ом {Против такого тесного гружения, скажем

мимоходом, протестовало частное торговое общество "Liverpool Schipownerss

Association" во время обсуждения вопроса в парламенте.}. Нечто подобное

случилось и с теми предохранительными мерами, которые установил Акт о

морской торговле (Mercantilue Marine Act). Предписанные для удостоверения

годности капитанов испытания привели к тому, что утверждались люди

поверхностного ума, лишенные опытности, и устранялись, как мы слышали от

одного судовладельца, люди с многолетней практикой, испытанной надежности; в

результате получилось возрастание числа кораблекрушений. Точно так же и

санитарные органы (Boards of Health) во многих случаях развили зло, против

которого боролись, как это было, например, в Кройдоне, где согласно

официальному отчету, принятые санитарными властями меры вызвали эпидемию,

поразившую 1600 чел., из которых умерло 70. То же самое произошло с актом,

регистрирующим акционерные общества (Joint Stock Companies Registration

Act). Как доказано было Дж. Уильсоном в его последнем предложении в пользу

выборного комитета обществ страхования жизни, эта мера, принятая в 1844 г.

для охраны против дутых проектов, в действительности облегчила мошенничества

1845 г. и последующих годов. Законодательной санкции, установленной в

качестве гарантии добросовестности и так и понимаемой всеми, ловкие

авантюристы добивались без труда для самых негодных проектов и благодаря

этому приобретали доверие общества, которого бы иначе никогда не добились.

Таким путем возникли буквально сотни позорных предприятий, которые иначе не

могли бы явиться на свет Божий, и тысячи семей потерпели разорение, чего не

произошло бы без этих законодательных усилий сделать их более надежными.

Кроме того, если эти сомнительные средства, применяемые

государственными людьми, не увеличивают зла, против которого направлены, они

постоянно вызывают побочные виды его, часто более серьезные, чем

первоначальное зло. Общий грех этой эмпирической школы политиков заключается

в том, что они никогда не заглядывают далее ближайших причин и

непосредственных результатов. Подобно необразованной массе, они обыкновенно

рассматривают каждое явление как продукт одной предшествующей причины и

начало одного последующего явления. Они не думают о том, что каждое явление

есть только звено в бесконечной цепи звеньев, результат целых мириад

предшествующих явлений и будет иметь свою долю в создании целых мириад

последующих явлений. Вследствие этого они упускают из виду тот факт, что,

нарушая какую-нибудь естественную цепь последствий, они видоизменяют не

только один ближайший результат, но также и все дальнейшие результаты, в

которые данный результат войдет в качества частичной причины. Периодический

генезис явлений и взаимодействие каждой отдельной серии явлений на всякую

другую серию явлений создают комплекс явлений, далеко превосходящий

человеческое разумение. И это наблюдается уже в самых простых случаях.

Прислуга, которая кладет уголь на огонь, видит очень незначительное число

последствий горения, между тем как человеку науки известно, что тут имеет

место множество явлений. Он знает, что горение вызывает многочисленные

атмосферные течения, посредством которых передвигаются тысячи кубических

футов воздуха внутри и извне. Он знает, что распространение теплоты вызывает

расширение и следующее за ним сокращение всех тел, находящихся в сфере его

действия. Он знает, что нагревание вызывает в особях изменение в ритме

дыхания и в обмене веществ и что эти физиологические изменения должны

повлечь за собой различные побочные результаты. Он знает, что, если бы он

мог проследить во всех их разветвлениях результаты всех действующих при этом

сил механических, химических, термических, электрических, если бы он мог

перечислить все последующие явления, произведенные испарением, образованием

газов, распространением света, лучеиспусканием теплоты, ему понадобился бы

целый том, чтобы вместить их всех. И если простое неорганическое изменение

вызывает такие многочисленные и сложные результаты, как бесконечно

многообразнее и сложнее должны быть окончательные результаты какой-либо

силы, действующей на человеческое общество. При своем удивительном строении

- при взаимной зависимости его членов относительно удовлетворения своих

нужд, при влиянии каждой единицы на другую не только в отношении к

безопасности и благоденствию, но и в отношении к здоровью, характеру,

культуре - социальный организм не может быть подвергнут какому-нибудь

влиянию в одной своей части без того, чтобы остальные его части не

подверглись каким-либо изменениям, которые невозможно предвидеть. Уничтожая

пошлину на кирпич, вы замечаете, что существование ее увеличивало опасность

горнозаводских работ, препятствуя укреплению стен в шахтах и подземных

галереях. Облагая пошлиной мыло, вы, как оказывается, значительно

содействовали употреблению едких порошков при стирке и, таким образом,

совершенно невольно причинили значительную порчу белья. И так на всяком шагу

вы видите, при внимательном изучении, что, кроме воздействия на то, на что

вы желали действовать, вы воздействовали еще на целую массу других вещей, из

которых каждая, в свою очередь, воздействовала на другие, и, таким образом,

распространили целую массу нелепостей по всем возможным направлениям. После

того вам нечего удивляться, что в своем стремлении устранить то или другое

зло законодатели постоянно вызывали побочное зло, которого вовсе не

предвидели. И ни мудрейший человек Карлейль, никто другой в этом роде не мог

бы избегнуть этого. И хотя причины этого достаточно ясны, когда дело уже

сделано, оно никогда не предвидится заранее. Когда в силу нового закона о

бедных приняты были меры для устройства бродяг в домах призрения (Union

houses), вряд ли предполагали, что таким образом создастся целая корпорация

странствующих бедняков, которые будут проводить время, переходя от одного

дома призрения к другому по всему государству. Когда в давно прошедшие

времена назначена была плата от прихода за содержание незаконных детей,

тогда отнюдь не имелось в виду, что в результате такой меры окажется, что

семья, в которой имеются такие дети, будет со временем считаться

пользующейся некоторым преимуществом и что их мать будет завидной партией;

не предвидели также государственные люди и того, что своим законом о месте

жительства они создадут печальное неравенство платы в различных округах и

вызовут такую систему очистки коттеджей, которая приведет к переполнению

комнат и к соответствующему нравственному и физическому вырождению.

Английский закон о водовместимости был издан просто с целью урегулировать

способ измерения. Создатели его упустили, однако же, из виду, что на самом

деле они содействовали "успешной и принудительной постройке негодных судов"

и что "обойти закон, т. е. построить сносное судно, несмотря на этот закон,

было верхом искусства, доступного английскому кораблестроению" {Лекция,

читанная в Королевском институте И. С. К. Росселем (I. Scott Russel. Esq.)

On Wave-line ships and Jachts, 6 февр. 1852.}.

Придать большую надежность коммерческим предприятиям - вот единственная

цель закона о товариществах. Однако же теперь мы находим, что неограниченная

ответственность, налагаемая им, является серьезной помехой для прогресса; на

практике он не допускает ассоциации мелких капиталистов, он является большим

препятствием для постройки улучшенных жилищ для народа; он препятствует

установлению лучших отношений между рабочими и нанимателями и, лишая рабочий

класс хорошего помещения для его сбережений, препятствует развитию

предусмотрительности и поощряет пьянство. И таких благонамеренных мер,

создающих непредвиденное зло, масса - например: разрешительный закон,

вызывающий порчу пива; система предоставления преступникам льгот, поощряющая

людей к совершению преступлений; полицейское распоряжение, загоняющее

разносчиков в рабочий дом. И ко всем этим прямым и ближайшим недостаткам

присоединяются еще более отдаленные и менее резко бросающиеся в глаза

дефекты, которые показались бы нам еще более серьезными, если бы мы могли

оценить их суммарный результат. Вопрос, однако, не столько в том, возможно

ли для правительства при наибольшем напряжении умственных сил достигнуть

всех предлежащих ему разнообразных целей, сколько в том, вероятно ли их

достижение. Это менее вопрос возможности, нежели доброй воли. Допустим

безусловную компетентность государства и посмотрим, насколько можно в таком

случае рассчитывать на удовлетворительные результаты его деятельности.

Посмотрим прежде всего, какова та движущая сила, которая приводит в движение

законодательную машину, и вникнем, соблюдается ли при этом та разумная

экономия сил, которая существовала бы при других условиях.

Так как неизбежным стимулом какого-либо действия для каждого

индивидуума является какое-либо желание, то и каждый социальный орган, к

какому бы роду он ни принадлежал, должен направляться в своих действиях в

качестве мотива некоторым агрегатом желаний. Люди в своей коллективной

деятельности не могут произвести никакого результата, который не коренился

бы в каком-нибудь общем им аппетите, чувствовании, вкусе. Если бы они не

любили мяса, не было бы ни торговцев скотом, ни Смифильда, ни распределяющей

организации мясников. Оперы, филармонические общества, песенники и уличные

шарманщики вызваны к жизни нашей любовью к музыке. Посмотрите торговую

адресную книгу, возьмите путеводитель по Лондону, прочтите указатель

железных дорог Брадшау, отчеты ученых обществ, объявления о новых книгах, и

в самом объявлении, как и в предметах, которые оно описывает, вы имеете

целый ряд продуктов человеческой деятельности, стимулированной человеческими

желаниями. Благодаря этому стимулу возникают учреждения как самые

колоссальные, так и самые ничтожные, самые сложные, как и самые простые:

органы национальной обороны и заведения для очистки дорог, для ежедневного

распределения писем и для собирания остатков угля из тины на берегах Темзы,

органы, служащие для всякого рода целей, - от пропаганды христианства до

покровительства животных, от производства хлеба для целой нации до

заготовления крестовника для содержимых в клетках певчих птиц. Но если этот

комплекс желаний индивидуумов составляет ту движущую силу, которая приводит

в действие всякий социальный орган, то перед нами является вопрос: какой род

организации является наиболее выгодным? Так как организация сама по себе

никакой силы не имеет, представляя из себя только орудие, то наша задача

заключается в том, чтобы найти наиболее выгодное орудие, т. е. такое,

которое при наименьших издержках расходует наименьшее количество движущей

силы, орудие, наименее подверженное порче и возможно легче поправимое.

Спрашивается теперь: из двух описанных выше родов социального механизма -

добровольного и правительственного - который лучше?

Из самой формы вопроса ясно вытекает предполагаемый опыт: наилучший

механизм тот, который заключает в себе наименьшее число. Народная поговорка

"Если хочешь, чтобы было хорошо сделано, - делай сам" заключает в себе

истину, одинаково приложимую как к политической, так и к частной жизни.

Испытанный факт, что ведение сельского хозяйства посредством

управляющего приносит убытки, тогда как хозяйство при помощи арендатора дает

барыши, составляет опыт, который в истории нации подтверждается еще лучше,

чем в хозяйственной книге землевладельца. Эта передача силы от избирателей к

членам парламента, от этих последних к исполнительному органу, от него к

управлению, от управления к инспекторам, а от них через их подчиненных к

действительным работникам, - такая работа при посредстве целого ряда

рычагов, из которых каждый поглощает, через трение и инерцию, часть движущей

силы, настолько же дурна по свое и сложности, насколько непосредственная

деятельность ассоциаций индивидуумов, частных обществ и свободно созданных

учреждений хороша в силу своей простоты. Для того чтобы оценить в полной

мере этот контраст, нужно сравнить действие этих двух систем в их деталях.

Официальная деятельность обыкновенно бывает медленна. Когда

неправительственные органы мешкают, общество имеет против этого средство:

оно отказывается от их услуг и находит взамен более расторопных. Такая

дисциплина научает все частные учреждения торопиться; но против проволочек в

государственных департаментах не так-то легко действовать. По отношению к

долгим, как жизнь, тяжбам канцлерского суда приходится вооружиться

терпением, появления каталогов музея нужно смиренно ждать. В то время как

сам народ задумывает, строит и наполняет в продолжение нескольких месяцев

Хрустальный дворец, законодательное собрание целых двадцать лет употребляет

на постройку для себя нового здания. В то время как частные лица печатают и

распространяют по всему королевству парламентские прения в течение

нескольких часов после того, как они имели место, таблицы департамента

торговли (Board of Trade) правильно публикуются месяц и даже более спустя. И

так во всем. Вот санитарное управление (Board of Health), которое с 1849 г.

собирается закрыть столичные кладбища и до сих пор еще не сделало этого и

которое так долго дремало над проектами кладбищ, что "London Necropolis

Company" взяла это дело из его рук. Вот владелец привилегии, который 14 лет

переписывался с главным штабом в Лондоне, прежде чем получил окончательный

ответ относительно употребления в войске его усовершенствованной обуви. Вот

плимутский командир порта, который только через 10 дней после крушения

"Amazon'ы" собрался снарядить поиски за пропавшими шлюпками.

Официализм, кроме того, нелеп. При обычном течении вещей каждый

гражданин стремится к наиболее подходящей для него функции. Люди, хорошо

знакомые с делом, за которое берутся, преуспевают и, в среднем выводе,

возвышаются сообразно своей успешности, тогда как человека незнающего

общество живо распознает, перестает к нему обращаться, вынуждает его, таким

образом, предпринять что-нибудь более легкое и в конце концов делает его

полезным. Совершенно другое видим мы в государственных органах. Тут, как

всякому известно, решающим моментом является не заслуга, а происхождение,

возраст, интриги с заднего крыльца и угодливость. Известный в семье "дурень"

находит легко место в церковной иерархии, если "семья" имеет хорошие связи.

Юнец, слишком мало образованный для какой бы то ни было профессии, отлично

годится в офицеры. Седые волосы или титул гораздо лучше обеспечивают

повышение во флоте, чем талант. И можно положительно сказать, что способный

человек часто убеждается, что на государственной службе превосходство

является помехой: что его начальникам докучают предлагаемые им улучшения, их

оскорбляет предполагаемое в нем критическое к ним отношение. И таким

образом, выходит, что законодательная машина не только сложна, но что она,

кроме того, построена из низшего качества материала. Вот причина промахов, о

которых мы ежедневно читаем, вроде снабжения адмиралтейства из королевских

лесов негодным для употребления лесом, причина неудачной администрации

помощи во время голода в Ирландии, помощи, согнавшей земледельцев с полей и

уменьшившей последующую жатву на целую четверть {См. отчет майора Ларкома.},

регистрации патентов в трех различных учреждениях, из которых ни одно не

имеет перечня их. И эти несообразности дают себя знать везде и повсюду,

начиная с неудачной вентиляции здания палаты общин и кончая The London

Gazette, неизменно являющейся дурно сфальцованной.

Еще одной характерной чертой официализма является его расточительность.

В главных своих частях - в войске, флоте и духовном ведомстве - он держит

гораздо более служащих, чем нужно, и выдает некоторым из этих бесполезных

людей огромные оклады. Работа, сделанная комиссией Сюэра, стоила, по словам

сэра Б. Голла (Sir В Hall), от 300 до 400 % сверх предложенной суммы, в то

время как расходы по управлению достигли 30,40 и даже 45 % всего расхода.

Поверенные Рамсгэт Гарбур (Ramsgate Harboug) порта, на устройство которого

потребовалось целое столетие, тратят 18 тыс. ф. на то, для чего оказалось

достаточным 5 тыс. ф. Санитарное управление (The Board of Health) требует

теперь новых исследований всех городов под его контролем в целях дренажа,

что, как свидетельствует м-р Стефенсон и как знает каждый новичок в

инженерном деле, составляет совершенно бесполезную трату денег. Эти

правительственные органы не подвержены ни одному из тех влияний, которые

вынуждают частные предприятия к экономии. Торговцы и торговые предприятия

выигрывают, доставляя публике случай воспользоваться дешевизной. Те, которым

это не под силу, постоянно вытесняются первыми. Они не могут обременять

нацию результатами своей расточительности, и это удерживает их от

расточительности. В предприятиях, которые должны приносить доход, нельзя

тратить 48 % из капитала на надзор, как в инженерных управлениях

правительства Индии; зная это, железнодорожные компании в Индии стараются,

чтобы расход по содержанию администрации не превышал 8 %. Лавочник не

оставляет вне своего счета ничего подобного тем 6 млн ф., которые парламент

разрешает отчислять по дороге к казначейству. Осмотрите любую фабрику, и вы

увидите, что суровая альтернатива - процветание или разорение - предписывает

беречь каждый пенни; сходите в любое из национальных адмиралтейств, и на все

ваши замечания по поводу той или иной очевидно бесполезной траты вам

беспечно ответят ходячей фразой: "Казна все терпит".

Неумение приспособляться - вот еще один из грехов официализма. В

противоположность частным предприятиям, которые быстро видоизменяют свои

действия в зависимости от новых условий, в противоположность как лавочнику,

который быстро находит способ удовлетворить всякое новое требование, так и

железнодорожной компании, удваивающей число поездов для передвижения

специального скопления пассажиров, казенная машина при самых различных

обстоятельствах продолжает тянуть обычную лямку с обычной медлительностью.

По самой своей природе она приспособлена только для средних требований и

неизбежно оказывается несостоятельной при каких-нибудь требованиях,

выходящих из обыкновенных рамок. Вы не можете ступить шагу без того, чтобы

этот контраст не поразил вас снова. Если это лето вы видите, как бочки для

поливки улиц едут предписанным им раз навсегда путем, не обращая почти

никакого внимания на условия погоды, - сегодня они поливают мокрые уже и без

того дороги, завтра они посылают те же потоки, ни на каплю не увеличенные,

на дороги, покрытые пылью. Если это зима, число метельщиков не изменяется

сообразно количеству грязи, и, если случится сильный снег, улицы остаются

целую почти неделю в невозможном виде, и даже в центре города не принимается

никаких необходимых в данном случае мер. Последняя снежная метель

подчеркнула резкое различие, существующее между обоими родами учреждений в

отношении воздействия того и другого на омнибусы и кебы. Не завися от

установленного законом тарифа, омнибусы припрягли добавочных лошадей и

повысили проездную плату. Кебы, которые ограничены в своей таксе

парламентским актом, обнаружившим и здесь свою обычную недальновидность и

потому не предусмотревшим данного рода случая, отказались от своих стоянок,

покинули свои биржи и станции, предоставили несчастным пассажирам тащиться

как знают домой с багажом на руках и таким образом оказались бесполезными в

такое время, когда они наиболее нужны. И не только это полное отсутствие

отзывчивости и приспособляемости официализма причиняет серьезные неудобства,

- это вместе с тем создает и большую несправедливость. В данном случае,

например, с кебами получилось то, что после вступления в силу нового закона

старые кебы, продававшиеся раньше по 10- 12 ф., теперь не могут быть проданы

и идут на слом; таким образом государство отняло у владельцев кебов часть их

капитала. Точно так же и недавно принятый билль о табаке для Лондона,

применяющийся только в известном, точно определенном, районе, привел в

результате к тому, что один фабрикант облагается налогом в то время, как его

конкурент свободен от него, потому что работает в расстоянии 1/4 мили от

первого; таким образом, как нам известно из достоверных источников, закон

дает одному преимущества перед другим на 1500 ф. в год. Этот факт может

служить типичным представителем того бесконечного вреда, различного по

степени, который неизбежным образом влечет за собой вмешательство закона.

Такой живой, постоянно развивающийся организм, как общество, помещенный

между аппаратами по мертвым, механическим формулам, не может не быть

стесненным и сдавленным. Единственные органы, могущие служить ему с успехом,

суть те, в которых ежечасно бьет его пульс и которые изменяются вместе с

ним.

Как неизбежно официализм подвергается нравственной порче - это известно

всем и каждому. Лишенные таких антисептических средств, как свободная

конкуренция, не завися в своем существовании, подобно тому как зависят

частные несубсидированные учреждения, от необходимости поддерживать в себе

интенсивную жизненность, все казенные учреждения приходят в инертное,

пресыщенное состояние, от которого до болезни только один шаг. Жалованье

служащими получается в них независимо от усердия, проявляемого при

исполнении обязанностей, выдача его продолжается и тогда, когда обязанности

совершенно прекратились, и потому становится настоящей премией для родовитых

лентяев и поощряет людей к клятвопреступлению, к взяточничеству, к симонии.

Правители Восточной Индии избираются не в силу их особенных административных

способностей, они покупают голоса путем обещаний своего покровительства в

будущем, - покровительства, которого многие добиваются и которое оказывается

с полнейшим пренебрежением к интересам сотни миллионов людей. Регистраторы

духовных завещаний не только зарабатывают в год несколько сот фунтов за

работу, которую их плохо оплачиваемые уполномоченные делают только

наполовину, - они очень часто завладевают и иными доходами, и это после

неоднократных выговоров. Повышения в адмиралтействе являются результатом не

действительных заслуг, а политического фаворитизма. Чтобы иметь возможность

жить роскошно, духовенство проповедует то, чему не верит само; епископы

составляют неверные отчеты о своих доходах, и при своем избрании в братства

хорошо обеспеченные священники часто дают клятву быть pauper, pius et

doctus. И эта продажность ежедневно проявляется везде и во всем, начиная от

инспектора, который не замечает злоупотреблений, потому что глаза его

закрыты подарком арендатора, и кончая первым министром, который раздает

прибыльные должности своим родственникам, и все это вопреки неодобрению

общества и вопреки постоянным попыткам прекратить такой порядок вещей. Как

совершенно верно заметил однажды один чиновник, прослуживший 25 лет: "Где

правительство, там низость". Это представляет неизбежный результат нарушения

прямой связи между полученной выгодой и произведенной работой. Ни одно

некомпетентное лицо не рассчитывает посредством подарка Times'y получить

постоянное место в каком-нибудь торговом предприятии. Но там, где, как в

государственных учреждениях, личные интересы чиновников роли не играют, где

назначение зависит от человека, который ничего не теряет от неудачного

выбора, там подарок имеет большую силу. И та же самая нравственная порча

замечается во всех социальных учреждениях, в которых исполненная обязанность

и полученное вознаграждение не идут рука об руку, как, например, в

больницах, в общественных богадельнях, в субсидированных школах; и это зло

пропорционально степени нарушения правильного соотношения между обязанностью

и доходом. Поэтому-то оно и неизбежно в государственных учреждениях. В

промышленных предприятиях это редко имеет место, и если когда и проявляется,

то инстинкт самосохранения скоро находит против него лекарство.

Ко всему, что сказано было выше, прибавьте еще, что в то время как

частные предприятия являются по своему характеру предприимчивыми и

прогрессивными, государственные учреждения неизменны и несомненно

структивны. На изобретательность официализма никто и не рассчитывает; чтобы

он вышел из своей механической рутины, стал вводить улучшения, да еще с

большой затратой мыслительной силы и гибкости, без расчета на выгоду, этого

нельзя и думать. Но он не только неподвижен, - он противодействует каждому

улучшению как в себе, так и во всем, с чем связан. До сегодняшнего времени

все судейские упорно противодействовали реформе закона, так как суды в

графствах уничтожили их практику. Университеты сохраняли свой старый

curriculum целые сотни лет после того, как он уже перестал быть годным, и

борются еще и теперь против устрашающей их перестройки. Против всякого

улучшения, вводимого в почтовом ведомстве, энергично восставали почтовые

власти. М. Уистон (Whiston) мог бы порассказать, как силен консерватизм в

церковных грамматических школах. Противодействия официализма не могут

сломить даже вытекающие из него тяжелые последствия. Доказательством этого

может служить тот факт, что хотя, как уже упомянуто было выше, проф. Барлоу

(Barlow) донес в 1820 г., что из бывших в то время в запасе в адмиралтействе

компасов "по крайней мере, половина представляет никуда негодный хлам", тем

не менее, несмотря на постоянно грозящую опасность кораблекрушений,

вызываемую таким состоянием компасов, "в промежуток времени между 1838 и

1840 годом сделано в этом отношении очень мало улучшений" {"Rudimentary

Magnetism" сэра В. Сноу Гаррисс, ч. 111, стр. 145.}. Этот официальный

обструкционизм нелегко уступает даже перед сильным общественным мнением, о

чем свидетельствует тот факт, что, хотя девять десятых населения в течение

целого ряда поколений осуждали систему церковного управления, обогащающую

лентяев и бездельников и доводящую до голода работников, и хотя неоднократно

назначались комиссии для ее преобразования, она в существенном осталась

неизменной и до сих пор. Несмотря на то, что начиная с 1818г., делалась

масса попыток улучшить скандальное хозяйничанье в благотворительных

учреждениях и что в течение 10 лет вопрос этот раз десять в год разбирался в

парламенте, причем предлагались различные меры для искоренения таких

порядков, злоупотребления эти продолжают существовать в полном своем объеме

и поныне. И эти официальные учреждения не только противодействуют реформам,

касающимся их самих, они задерживают также реформы, относящиеся к другим

областям. Защищая свои собственные интересы, духовенство задерживает

закрытие городских кладбищ. Как мог бы подтвердить м-р Линдсэй,

правительственные эмиграционные агенты мешают применению железа при

постройке парусных судов. Акцизные чиновники противодействуют улучшениям в

процессах, за которыми наблюдают. Органический консерватизм, проявляющийся в

ежедневном образе действия всех людей, представляет из себя препятствие,

которое в частной жизни мало-помалу побеждается личными интересами.

Стремление к выгоде научило в конце концов фермеров, что глубокий дренаж

полезен, хотя он и берет много времени. Фабриканты научаются в конце концов

наиболее экономическому способу пользования паровыми машинами, хотя это им

долго и не удавалось. Но на государственной службе, где личные интересы в

борьбу не вступают, этот консерватизм обнаруживается во всей своей силе и

производит результаты столько же бедственные, сколько и нелепые. В течение

целого ряда десятилетий после того, как ведение книги сделалось всеобщим

обычаем, счета в казначействе еще производились посредством зарубок на

палках. В смете на текущий год фигурирует такая статья: "Заправка масляных

ламп в главном штабе". После всего вышесказанного кто же может колебаться

между казенными и свободно возникающими учреждениями? Первые медлительны,

нелепы, расточительны, не умеют приспособляться, развращены и обструктивны;

может ли какой-нибудь недостаток в других учреждениях уравновесить все эти?

Правда, торговля имеет свои мошенничества, спекуляция свое безумие. Все это

грехи, неизбежно порождаемые существующим несовершенством человеческой

природы. Но вместе с тем верно и то, что эти несовершенства человеческой

природы разделяются и государственными чиновниками, и, не сдерживаемые в них

тою же строгою дисциплиной, они, возрастая, ведут к гораздо худшим

результатам. Раз мы имеем дело с расой, имеющей некоторую наклонность к

дурным поступкам, - спрашивается, следует ли организовать общество,

состоящее из подобного рода людей так, чтобы дурной поступок непосредственно

влек за собой наказание или чтобы наказание только косвенно было связано с

дурным поступком. Какое общество будет наиболее нормальным: такое, при

котором деятели, дурно исполняющие свои обязанности, несут немедленное

наказание ввиду утраты покровительства общества; или же такое, где такие

деятели могут пострадать только тогда, если будет пущен в ход целый аппарат

митингов, петиций, избирательных собраний, парламентских решений,

министерских советов и канцелярской переписки? Не вправе ли мы назвать

нелепой утопией надежду, что люди будут лучше поступать, если наказание

будет более далеким и неопределенным, чем когда оно тут же под рукой и

неизбежно? Между тем это и есть та надежда, которую бессознательно лелеет

большинство политических прожектеров. Прислушайтесь к их планам, и вы

увидите, что они совершенно уверены, что все, что они предлагают сделать,

непременно так и будет сделано приставленными для этого людьми. Что

чиновники вполне надежны - это их первый постулат. Не подлежит сомнению,

что, если бы можно было бы обеспечить себя хорошими чиновниками, многое

можно было бы сказать в пользу официализма, так же точно, как деспотизм имел

бы свои преимущества, если бы возможно было гарантировать, что деспот будет

хорош.

Но если мы хотим взвесить надлежащим образом разницу между

искусственным и естественным способом осуществления социальных нужд, мы не

должны останавливаться на рассмотрении только лишь недостатков одного, нужно

вникнуть также в достоинства другого. Их много, и они значительны.

Посмотрите прежде всего, как каждое частное предприятие непосредственно

связано с потребностью в нем и сколь невозможным становится для него

существование при отсутствии этой потребности. Ежедневно возникают новые

отрасли промышленности, новые товарищества. Если они служат какой-нибудь

потребности, действительно существующей в обществе, они пускают корни,

растут. Если нет - они умирают вследствие отсутствия питания, и для этого не

требуется ни специальной агитации, ни парламентского акта, как и для всякой

естественной организации: нет для такой организации соответствующих функций,

и, не получая питания, она погибает. И не только новые учреждения исчезают,

когда они становятся излишни, но и старые прекращают свое существование,

когда проходит надобность в них. В противоположность общественным

учреждениям, в противоположность департаменту герольдии, который продолжает

существовать целые столетия после того, как герольдия утратила всякое

значение, в противоположность духовным судам, которые продолжают процветать

при целом ряде поколений, которым они стали уже ненавистны, - эти частные

предприятия исчезают, как только перестают быть полезными. Широко

распространенная система дилижансов перестает существовать, как только

явилась на смену более совершенная железнодорожная система сообщения. И

самое учреждение не только перестает существовать само и освобождает

капиталы, но и самый составлявший его материал разбирается и идет в дело.

Кучера, сторожа и весь остальной персонал применяют свои силы на

каком-нибудь другом поприще; они не обременяют по двадцати лет учреждения,

подобно чиновникам на пенсии какого-либо упраздненного государственного

департамента. Кроме того, обратите внимание, сколь неизбежно все эти

свободные учреждения приспособляются к своей работе. Успешность какой-либо

работы предполагает предшествующую ей выучку - это закон, общий для всех

организованных существ. Верно не только то, что молодой купец должен начать

свою карьеру с того, что носит письма на почту, равно как и хороший

трактирщик начинает с должности лакея; не только верно то, что в процессе

развития ума прежде являются восприятия тождества и несходства, затем

восприятия числа и что без этого немыслимы были бы арифметика, алгебра и

высшая математика, - но верно и то, что не существует такой части организма,

которая не начинала бы с какой-нибудь простой формы, с какой-нибудь

незначительной функции и не проходила бы через целый ряд фазисов

последовательной сложности, прежде чем достигнуть своей конечной стадии.

Сердце вначале представляет простую сокращающуюся трубочку; мозг начинается

в виде незначительного расширения спинномозгового канала. Этот закон

одинаково распространяется и на социальный организм. Для того чтобы работать

как следует, нужно, чтобы специальный аппарат не был придуман и пущен в ходе

законодателями, он должен постепенно развиваться из своего зародыша; всякое

последовательное прибавление к нему должно быть хорошо испытано и одобрено

прежде, чем совершить новое прибавление, и только путем такого

экспериментального процесса может быть создан аппарат, действующий успешно.

Надежный человек, которому доверяют для хранения денежные суммы, незаметным

образом полагает начало обширной банковой системе, с ее записями, чеками,

счетами, с ее сложными операциями и ликвидационной конторой. Вьючные лошади,

затем телеги, затем омнибусы, затем паровые вагоны, движущиеся по

обыкновенным дорогам, и, наконец, паровые вагоны со специально устроенными

для них дорогами - таков медленный генезис наших настоящих средств к

передвижению. Нет такой отрасли промышленности, которая не создала бы для

себя целого аппарата, состоящего из фабрикантов, маклеров, путешествующих

агентов и мелочных торговцев, и создала этот аппарат с такою постепенностью,

что нет возможности проследить все последовательные ступени его развития. То

же самое и с организациями другого рода. Зоологический сад начинает свое

существование в виде частной коллекции, собранной несколькими натуралистами.

Лучшая ремесленная школа - на фабрике Прайса (Англия) - начала свое

существование с полдюжины мальчиков, собиравшихся по окончании работы вокруг

ящиков от свечей и учившихся писать старыми перьями. Нужно также заметить,

что в результате такого способа роста эти свободно возникающие предприятия

расширяются сообразно надобности в них. Тот же самый стимул, который

вызывает их к жизни, заставляет их посылать свои разветвления всюду, где

существует потребность в них. Не то в государственных учреждениях: там

предложение не является так быстро к услугам спроса. Учредите какое-нибудь

управление и штат служащих в нем, определите их обязанности и предоставьте

такому органу укрепляться в течение 25-50 лет, и вы увидите, что вы будете

не в силах расширить их функции без специального парламентского акта,

который получается только с трудом и со значительной тратой времени.

Недостаток места не позволяет нам распространяться долее о

превосходстве того, что натуралисты назвали бы экзогенным родом учреждений,

перед эндогенным. Но с указанной нами точки зрения дальнейшая разница между

их характеристическими чертами достаточно очевидна. Отсюда объяснения и того

факта, что в то время, как один разряд средств все более и более падает,

создавая более зла, нежели им устраняется, другой род все более и более

преуспевает и постоянно улучшается. Сколь ни сильной кажется, на первый

взгляд, государственная машина, она на каждом шагу разочаровывает нас. Сколь

ни ничтожны первые их шаги, частные усилия ежедневно достигают результатов,

удивляющих мир. И не только потому, что акционерные общества делают так

много, не только потому, что благодаря им вся страна покрылась сетью

железных дорог в такой промежуток времени, в который адмиралтейство может

построить только одно стопушечное судно, но потому, что казенные учреждения

побеждаются единичными индивидуумами. Часто приводимый факт, что академия с

ее 40 членами работает 56 лет над составлением французского словаря, тогда

как доктор Джонсон один составил английский словарь в 8 лет, - этот факт

после всех необходимых оговорок относительно разницы работы, этот факт вряд

ли имеет себе равных. Великое санитарное desideratum - приведение Нью-Ривера

к Лондону, за которое тщетно принималось самое богатое в мире общество,

исполнено единичною личностью - сэром Гью Мидлтон (sir Hugh Myddleton).

Первый канал в Англии - работа, наиболее, казалось бы, подходящая для

правительства, работа, для которой оно являлось как бы единственным

компетентным исполнителем, была предпринята и исполнена в качестве частного

предприятия также одним лицом - герцогом Брайджуотерским (Duke of

Bridgewater). Своими единичными трудами Уильям Смит пополнил геологическую

карту Великобритании - труд великий, в то время как артиллерийское ведомство

(Ordnance Survey) - правда, очень трудолюбивое и точное учреждение -

работает уже над нею каких-нибудь 50 лет и вряд ли окончит ее раньше как лет

через 25. А Говард и европейские тюрьмы, Бианкони и путешествие в Ирландии,

Ваггорн и дорога в Оберланд, Дарган и Дублинская выставка - разве все эти

факты не представляют поразительного контраста? В то время как частное лицо,

м-р Денизон, строит образцовые дома, в которых смертность значительно ниже

среднего числа, государство строит бараки, в которых смертность значительно

превышает среднее число даже среди самого несчастного городского населения,

- бараки, хотя и переполненные людьми, состоящими под медицинским надзором,

но которые тем не менее представляют ежегодную смертность, достигающую 13,6;

17,9 и даже 20,4 на тысячу, хотя в то же самое время смертность среди

горожан того же возраста и в той же местности не превышает 9-11 на 1000

{Statistical Reports on the Sickness, "Mortality and Invaliding amongst the

Troops", 1853.}.

В то время как государство потратило значительные суммы в "Parkhurst'e"

в своих усилиях исправления малолетних преступников, которых оно, однако же,

не исправило, м-р Эллис берет 15 самых худших молодых воров в Лондоне -

воров, которых полиция считает неисправимыми, - и исправляет их всех. Рядом

с эмиграционным управлением, под ферулой которого переселенцы гибнут

тысячами от лихорадки вследствие скученности на судах и с разрешения

которого плавают суда, представляющие, подобно "Washington'y", притоны

мошенничества, жестокости, тирании и распущенности, стоит основанное миссис

Чисгольм общество "Family Colonisation Loan Society", которое создает для

эмигрантов условия не только не хуже прежних, но гораздо лучшие; оно не

деморализует людей теснотой помещений, но исправляет их мягкими мерами; оно

не приводит их посредством своей благотворительности к пауперизму, но,

напротив, поощряет к предусмотрительности, и не увеличивает собою налогов,

но, напротив, само себя содержит. Вот урок для любителей правительственной

деятельности. Государство, превзойденное трудолюбивым башмачником!

Государство, превзойденное женщиной!

Еще разительнее становится этот контраст между государственной и

частной деятельностью, когда мы подумаем, что одна постоянно восполняется

другою, даже и в тех областях, которые неизбежно ей предоставляются. Оставив

в стороне военную и морскую части, в которых многое исполняется частными

подрядчиками, состоящими на казенном жалованье, оставив также в стороне

церковь, которая расширяется постоянно не в силу предписаний закона, а путем

добровольных усилий; наконец, оставив в стороне и университеты, где

настоящее преподавание ведется не чиновниками на жалованье, а частными

тюторами, посмотрим, как работает наша судебная система. Законники постоянно

твердят нам, что кодификация у нас невозможна, и многие настолько просты,

что верят этому. Заметим мимоходом, что то, чего правительство со всеми

своими чиновниками не в силах сделать для парламентских актов вообще, то

сделано для 1500 таможенных актов в 1825 г. энергией единичного лица, м-ра

Дикона Юма (Deacon Hume), и посмотрим, каким образом восполняется недостаток

сводной системы закона. Приготовляясь к адвокатской профессии и затем к

должности судьи, студенты-юристы должны целыми годами работы приобретать

знакомство с этой обширной массой неорганизованного законодательства, и эта

организация, которой они ее подвергают и которая считается непосильной для

государства, считается в то же время по силам каждого студента (какой

сарказм по адресу государства!), который должен произвести ее для своего

собственного употребления. Каждый судья может кодифицировать для себя, а

"соединенная мудрость" не может. Но каким образом, однако, делает это каждый

судья? Благодаря частной предприимчивости людей, приготовивших ему дорогу;

благодаря частным кодификациям Блакстона (Blackstone), Кока (Coke) и др.,

благодаря сводам законов о товариществе, о несостоятельности, о патентах,

своду законов, относящихся к женщинам и всему тому, что ежедневно появляется

в печати, обобщениям частных случаев и целыми томами отчетов - все это

продукты частной, неофициальной предприимчивости. Устраните всю эту

частичную кодификацию, сделанную отдельными частными лицами, и государство

пребывало бы в полнейшем неведении своих собственных законов! Если бы

несуразность законодателей не была исправлена частными усилиями, отправление

правосудия было бы невозможно!

Где же в таком случае основание для постоянно предлагаемого расширения

законодательной деятельности? Если, как мы это видели в одном обширном

классе случаев, правительственные меры не исцеляют даже вызываемого ими

самими зла; если, в другом обширном классе явлений, они ухудшают это зло

вместо того, чтобы его упразднить; и если, в третьем обширном классе, они,

исцеляя одни недостатки, создают другие и часто еще более серьезные; и если,

наконец, государственная деятельность постоянно опережается частной

деятельностью, причем, как только что было показано, частной деятельности

приходится постоянно исправлять недостатки государственной даже в сфере

жизненных функций государства, - какое же основание, после всего этого,

желать расширения этой деятельности? Защитники ее могут претендовать на

человеколюбие, но никак не на мудрость, если только мудрость не заключается

в пренебрежении к опыту.

"Многие из этих аргументов не относятся к делу, - возразят мои

оппоненты. - Истинная исходная точка заключается не в том, действительно ли

частные лица и общества действуют успешнее, чем государство, когда вступают

с ним в конкуренцию, а в том, не существует ли таких социальных

потребностей, которые могут быть удовлетворены только одним государством.

Признав даже, что частная предприимчивость делает многое и делает хорошо,

тем не менее остается справедливым, что мы ежедневно наблюдаем целую массу

нужд, которых она до сих пор не осуществила и не осуществляет в настоящем. В

таких случаях некомпетентность ее становится очевидной, и, следовательно, в

этих случаях государству следует выступить на помощь ее бессилию, исполняя

свою задачу если и не всегда хорошо, то, во всяком случае, насколько для

него возможно хорошо."

Не повторяя вышеприведенных фактов, показывающих, что государство

приносит в таких случаях более вреда, чем пользы; не останавливаясь даже на

том, что в большинстве приводимых фактов кажущаяся несостоятельность частной

предприимчивости является результатом предшествующего государственного

вмешательства, как может быть в каждом отдельном случае доказано, рассмотрим

это возражение, оставаясь в пределах, намеченных им самим. Не было бы

надобности в Акте о морской торговле Mercantile Marine Act) для

предупреждения плохой постройки судов и дурного обращения с матросами, если

бы не существовали законы о навигации, которые их вызывают, а если бы

исключить все подобные случаи злоупотреблений или промахов, прямо или

косвенно вызванных существующими законами, осталось бы, вероятно, очень мало

оснований для выставленного выше возражения; но допустим, что даже в случае,

если бы устранены были все искусственные препятствия, осталось бы еще много

неудовлетворенных нужд, которые свободным усилиям людей вряд ли удалось бы

удовлетворить. Допустим, что это так, и все-таки надобность в

законодательной деятельности справедливо остается под сомнением; ибо

упомянутое возражение основывается на предположении, ни на чем не

основанном, что социальные органы будут и тогда действовать точно так же,

как и теперь, и не произведут никаких других результатов, кроме тех, которые

мы теперь можем предвидеть. Такова уж привычка этой школы мыслителей делать

ограниченный человеческий разум мерилом явлений, которые могут быть

постигнуты в полном объеме только всеведением. То, к чему они не видят

путей, не может, по их понятиям, иметь места. Хотя общество, развиваясь из

поколения в поколение, достигло ступеней, никем не предвиденных, тем не

менее у них нет, однако же, действительной веры в развитие, которого они не

предусматривают. Парламентские прения представляют собою тщательное

взвешивание вероятностей, данными для которых служат вещи, как они есть.

Между тем каждый день прибавляет какие-либо новые элементы к вещам, как они

есть, и таким образом постоянно являются, по-видимому, невозможные

результаты. Кто несколько лет назад предполагал, что изгнанник

Лейстер-сквера сделается вскоре императором французов? Кто мечтал о

свободной торговле при министерстве лендлордов? Кому снилось, что население

Ирландии само найдет средство против излишней скученности, как оно нашло его

теперь? В отличие от социальных перемен, возникающих естественными путями,

многое возникает обыкновенно такими способами, которые здравому смыслу

представляются невозможными. Лавка цирюльника не казалась особенно

подходящим местом для возникновения хлопчатобумажной мануфактуры. Никому и в

голову не приходило, что начало важным сельскохозяйственным улучшениям будет

положено купцом из Лиденголл-стрита. Фермер, конечно, последний человек, от

которого можно было ожидать изобретения винтового движения пароходов.

Открытие новых архитектурных родов мы менее всего ожидали бы от садовника. И

тем не менее, хотя каждый день приносит самые неожиданные перемены самыми

странными путями, законодательство продолжает думать, что все будет именно

так, как это предполагает человеческое предвидение. Хотя и существует

избитое восклицание: "Что бы сказали на это наши деды", доказывающее, что

удивительные результаты часто являлись непредвиденными путями и прежде, тем

не менее веры в возможность повторения такого явления как будто не

существует. Не разумнее ли было бы предположить такую вероятность в наших

политических расчетах? Не рациональнее ли будет предполагать, что то, что

было в прошлом, повторится и в будущем?

Эта сильная вера в правительственные органы сопровождается такой слабой

верой в естественные учреждения (так как эти два явления диаметрально

противоположны), что ввиду прошлого опыта многим показалось бы нелепым

удовлетвориться уверенностью, что существующие социальные потребности

свободным образом будут удовлетворены, хотя нам и неизвестно как. Между тем

доказательства именно этого пункта возникают теперь перед их глазами.

Примером может служить почти невероятное, неправдоподобное явление, недавно

имевшее место в южных графствах. Всякий слышал, конечно, о бедственном

положении чулочников - хроническое зло, продолжающееся уже почти 50 лет. Они

неоднократно обращались к парламенту с петициями, в которых взывали о

помощи; законодательная палата делала не раз попытки помочь делу, но эти

попытки не увенчались успехом. Беда казалась непоправимою. Вдруг, года два

или три тому назад, введена была круговая вязальная машина, - машина,

неизмеримо превосходящая в смысле продуктивности прежнюю чулочную машину, но

могущая вязать только паголенки, а не носки. Рабочие Лейстера и Ноттингема,

несомненно, с большой тревогой встретили новую машину, ожидая от нее

ухудшения своего бедственного положения. Между тем вышло наоборот - машина

поправила его совершенно. Удешевив производство, она так неимоверно повысила

потребление, что старые чулочные машины, из которых прежде половина была в

бездействии за недостатком работы, теперь все в ходу: они приделывают носки

к паголенкам, которые вырабатываются на новой машине. Каким безумцем сочли

бы человека, который ждал бы спасения от такой причины! Если мы теперь от

непредвиденного устранения недостатков перейдем к непредвиденному

осуществлению нужд, мы увидим то же самое. Ни один человек не угадал в

электромагнитном открытии Эрстеда зерно нового органа для поимки

преступников и для облегчения сношений. Никто не думал, что железные дороги

сделаются со временем средством для распространения дешевой литературы.

Никто не предполагал, когда Художественное общество (Society of Arts)

задумало международную выставку фабричных изделий в Гайд-парке, что

результатом этого явится место для развлечения и просвещения народа в

Сиденгаме.

Но есть еще более глубокий ответ на воззвания нетерпеливых филантропов.

Дело в том, что мы не только можем спокойно положиться на то, что социальная

жизнь выполнит мало-помалу всякое, хотя бы самое преувеличенное, требование

спокойно и свободно; дело даже не в том, что такое естественное выполнение

будет непременно успешным, это не будет положенная сверху заплата, как при

искусственном выполнении, - дело в том, что, пока оно не будет исполнено

таким естественным образом, оно совсем не должно быть исполнено. Для многих

это покажется странным парадоксом, но мы надеемся очень скоро доказать, что

это совершенно справедливо.

Выше было замечено, что сила, приводящая в движение всякий социальный

организм - правительственный, торговый или какой бы то ни было другой, -

есть скопление, аккумуляция личных желаний. Как не может быть

индивидуального действия без существования желания, так, сказали мы, не

может быть и социального действия без существования соответствующего

агрегата желаний. К этому нам остается здесь еще прибавить, что как

существует общий для индивидуумов закон, что более сильные желания, т. е.

соответствующие наиболее существенным функциям, удовлетворяются раньше и, в

случае нужды, даже в ущерб более слабым и менее важным, так и для общества

должен быть общий закон, что главные потребности социальной жизни,

необходимые для существования народа и его размножения, будут

удовлетворяться при естественном порядке вещей, ранее менее настоятельных.

Как частный человек обеспечивает себе прежде всего питание, затем одежду и

кров и тогда только женится и, если это ему по силам, обзаводится затем

коврами, фортепиано, винами, нанимает слуг и дает званые обеды, так и в

процессе социальной эволюции мы видим сначала приспособление для защиты от

врагов и для более успешной охоты; мало-помалу является такое политическое

устройство, какое необходимо для поддержания существования этих комбинаций;

впоследствии под давлением усиленного требования на пищу, одежду, жилища

возникает разделение труда; а когда обеспечены все животные потребности,

вырастают мало-помалу литература, наука и искусства. Не ясно ли, что эти

последовательные эволюции протекают в порядке, соответствующем их

относительной важности? И разве не ясно опять-таки, что, являясь продуктом

некоторого агрегата желаний, каждая из них должна являться сообразно своей

важности, если существует закон для индивидуумов, что самое сильное желание

соответствует наиболее необходимым действиям? Не ясно ли, наконец, что

порядок относительной важности будет более однообразно соблюдаться в

социальной деятельности, чем в индивидуальной, так как личные идиосинкразии,

нарушающие этот порядок в последнем случае, в первом взаимно

уравновешиваются? Если кому-нибудь это неясно, пусть возьмет книгу,

описывающую жизнь на золотых приисках. Там он найдет весь этот процесс в

малом масштабе. Он увидит, что, так как золотоискатели должны есть, им

приходится давать такие цены за съестные припасы, чтобы выгоднее было

держать лавку, чем искать золото. Так как лавочникам нужен товар, они платят

громадные деньги за его провоз из ближайшего города, и находятся люди,

которые, видя, что на этом можно разжиться, делают это своею специальностью.

Таким образом, является спрос на телеги и лошадей; высокие цены собирают их

со всех сторон, а за ними являются и колесники, и шорники. Кузнецы, точащие

кирки, доктора, необходимые для лечения лихорадки, получают непомерные цены

сообразно надобности в них и стекаются вследствие этого туда в

соответствующем числе. Сейчас же является недостаток в товарах, нужно

привозить их из других стран. Матросам приходится давать увеличенную плату,

чтобы они не бежали с кораблей и не предпочли сделаться рудокопами; это

вызывает увеличение расходов на фрахт; более высокий фрахт скоро привлекает

новые суда и, таким образом, быстро создается целая организация для

снабжения приисков товарами со всех концов света. Всякая фаза этой эволюции

является в порядке потребностей в ней или, как мы говорим, в порядке

постепенной интенсивности желаний, которым служит. Всякий человек занимается

тем, что, по его мнению, лучше оплачивается; то, что лучше оплачивается,

есть то, за что другие больше дают; то, за что они больше дают, есть то,

чего они при данных условиях больше всего желают. Отсюда следует, что

последовательность будет заключаться в переходе от более важного к менее

важному. Требование, которое в какой-либо момент остается неисполненным,

должно принадлежать к такому роду, за исполнение которого люди не хотят

платить настолько дорого, чтобы кому-нибудь было выгодно исполнять его, т. е

это должно быть менее нужное требование, чем все другие, за исполнение

которых они согласны платить больше и потому должны ждать, пока будут

сделаны более нужные вещи. Теперь не ясно ли, что тот же закон действует и

во всяком обществе? И не верно ли будет для более поздних фазисов социальной

эволюции, как и для более ранних, что при свободном течении вещей менее

важные нужды будут подчинены более важным?

В этом и заключается подтверждение кажущегося парадокса, что, прежде

чем какая-либо общественная потребность найдет свободное удовлетворение, она

не должна вовсе удовлетворяться. Из этого должен быть сделан вывод как для

нашего усложненного состояния, так и для более простых, что то, что не

сделано, есть вещь, от исполнения которой люди не могут выиграть так много,

как от исполнения других вещей, и, следовательно, вещь, исполнение которой

для общества не так желательно, как исполнение других вещей, а отсюда

неизбежно следует, что искусственно вызванное исполнение такого рода вещей

влечет за собой небрежение к более важным предметам, которые были бы в это

время сделаны, а это значит, более важным требованием жертвовать в пользу

менее важного.

"Но, - скажут нам, быть может, на это, - если правительство,

представительное правительство по крайней мере, действует так же, подчиняясь

известному агрегату желаний, почему же мы не можем ожидать и в этом случае

нормального подчинения менее нужного более нужному?" На это я скажу, что,

хотя правительство и имеет некоторую наклонность следовать этому порядку,

хотя первичные потребности для общественной обороны и личной охраны, из

которых вырастает правительство, удовлетворяются этими органами в надлежащей

последовательности, причем то же самое было, по всей вероятности, и с

некоторыми другими ранними и простыми потребностями, тем не менее, когда эти

потребности перестают быть немногочисленными, всеобщими и сильными, но

подобно тем, исполнение которых выпадает на долю позднейших стадий

цивилизации, становятся многочисленными, частичными и умеренными, суждению

правительства нельзя вполне доверять. Из громадного числа менее важных

потребностей, физических, интеллектуальных и нравственных, ощущаемых в

различной степени как отдельными классами, так и всей массой в целом, в

каждом отдельном случае выбрать наиболее настоятельную потребность - это

задача, которая не по силам ни одному правительству. Ни один человек, или

хотя бы их было несколько, надзирая за обществом, не может видеть, что для

него наиболее необходимо; обществу должна быть предоставлена свобода

почувствовать, в чем оно более всего нуждается. Способ решения должен быть

экспериментальный, а не теоретический. Предоставленные изо дня в день

свободному испытыванию бедствий и неприятностей всякого рода, в различной

степени воздействующих на них, граждане постепенно приобретают к ним

отвращение пропорционально их размерам и соответствующее желание

освободиться от них, которое при свободном поощрении противодействующих

факторов должно перейти в устранение первоначально наибольшей

несообразности. И как бы неправильны ни были эти процессы (мы признаем, что

привычки и предрассудки людей создают множество аномалий, реальных или

кажущихся), они все-таки гораздо более надежны, чем суждения законодателей.

Кто в этом сомневается, того мы можем убедить примерами, а для того чтобы

придать последним наибольшую доказательность, мы остановимся на случае, в

котором правящая власть считается наиболее компетентным судьей. Мы говорим о

наших путях сообщения.

Думают ли те, которые утверждают, что железные дороги были бы лучше

построены, если бы за дело взялось правительство, что при этом был так же

однообразно соблюден постепенный, в смысле сравнительной важности линий,

порядок, как это было, когда дело велось частною предприимчивостью.

Стимулированная расчетом на громадное движение, - движение, превосходившее

тогдашние средства передвижения, первая железнодорожная линия пролегла между

Ливерпулем и Манчестером. За ней последовал Grand Junction и линия,

соединяющая Лондон с Бирмингемом (теперь вошедшая в цепь дорог London and

North Western); за нею - the great Western, the south Eastern, the Eastern

Counties, the Midland. После того наши капиталисты начали заниматься

побочными линиями и ветками Как и надо было ожидать, железнодорожные

общества проводили прежде всего наиболее необходимые и, следовательно,

наилучше оплачивающиеся линии, повинуясь тому же самому импульсу, который

побуждает земледельца искать высокой платы предпочтительно перед низкой.

Чтобы правительство выбрало в этом случае лучший порядок, вряд ли возможно

предполагать, потому что тут именно и следовали самому лучшему порядку, но

что выбран был бы худший, это подтверждается всеми доказательствами,

которыми мы располагаем. За недостатком материала для прямой параллели мы

приведем случаи неблагоразумного проведения дорог в Индии и колониях. Как

пример усилий государства к облегчению сообщения приведем тот факт, что, в

то время как наши правители жертвовали сотнями жизней и потратили несметные

сокровища на отыскание северо-западного прохода, который был бы бесполезен,

если бы был найден, исследование Панамского перешейка и проведение на нем

железных дорог и каналов они предоставили частным обществам. Но, не

останавливаясь долго на этом косвенном примере, мы ограничимся одним лишь

образчиком устроенного правительством торгового канала у нас дома -

Каледонским каналом. До настоящего времени (1853) эта общественная работа

стоила более миллиона фунтов. Теперь он уже много лет как открыт, и

правительство в лице своих надсмотрщиков постоянно озабочено получением от

него дохода. В результате получилось, как видно из сорок седьмого ежегодного

отчета, вышедшего в 1852 г. годового дохода 7909 ф., расхода 9,261 ф. -

дефицит 1352 ф. Было ли когда такое значительное предприятие с таким

плачевным результатом построено каким-нибудь частным обществом?

Но если правительство оказывается таким плохим судьей в вопросе об

относительной важности социальных потребностей даже и тогда, когда эти

потребности принадлежат к одному и тому же роду, как мало значения может

иметь его суждение там, где они принадлежат к различным родам. Если даже

там, где достаточная доля ума могла бы направить их на истинный путь,

законодатели и их чиновники действуют так плохо, то что же было бы там, где

никакой ум, как бы он ни был велик, не мог бы им помочь, где им пришлось бы

выбирать между целой массой нужд, физических, интеллектуальных,

нравственных, которые не допускают прямого сравнения, и как бедственны

должны бы быть результаты, если бы они осуществили свои ошибочные решения.

Если кто-нибудь нуждается в более подробных доказательствах, пусть прочтет

следующий отрывок из последней серии писем, печатавшихся не очень давно в

"Morning Chronicle" по поводу положения земледелия во Франции. Высказав

мнение, что французское сельское хозяйство отстало на несколько столетий от

английского, автор письма продолжает:

"Две причины тут главным образом виновны Во-первых, как ни странно это

может показаться, в стране, в которой две трети населения земледельцы,

земледелие у нас совсем не в почете. Просветите хотя бы в самой слабой

степени умственные способности француза, и он побежит в город так же

неотразимо, как стальная игла к магниту. У него нет земледельческих вкусов,

никакого пристрастия к земледельческим привычкам. Любитель-земледелец

француз представлял бы из себя удивительное зрелище. К тому же эта

национальная наклонность прямо поощряется централизационной системой

правительства - множеством чиновников и их жалованьем. Люди высокоэнергичные

и даровитые собираются со всех концов Франции в Париж; здесь они стараются

добиться высоких должностей. Из каждого из сорока восьми департаментов люди

менее энергичные и даровитые стремятся в свои cheflieu - провинциальные

столицы; там они стремятся сделаться маленькими чиновниками. Спуститесь

ниже, возьмите еще более низкую ступень - и вы получите тот же самый

результат. Как департамент относится к Франции, так округ относится к

департаменту и община к округу-. Все, у кого есть голова на плечах или

которые воображают, что она у них есть, стремятся в город в погоне за

местом. Все те, которые считают себя сами или считаются другими слишком

глупыми для всех других профессий, остаются дома возделывать поля, разводить

скот и подчищать виноградники точно так же, как их предки делали это целые

столетия до них. Таким образом, в стране совсем не остается даровитых людей.

Все количество энергии, знаний и дарований страны скучено в городах.

Уезжайте из города, и в большинстве случаев вы не встретите ни одного

образованного или благовоспитанного человека, пока не придете в другой

город; все, что лежит между ними, - полнейшее умственное ничтожество".

("Morning Chronicle", август, 1851).

С какою целью происходит это постоянное отвлечение способных людей от

земледельческих округов? С целью, чтобы было достаточно чиновников для

выполнения той массы нужд, которые французские правительства считали нужным

осуществить: доставлять развлечение, разрабатывать руду, строить дороги и

мосты, возводить многочисленные здания, печатать книги, покровительствовать

искусствам, контролировать такую-то торговлю, наблюдать за такой-то

мануфактурой - словом, исполнять всю ту 1001 задачу, которую берет на себя

во Франции государство. Для того чтобы возможно было иметь потребную для

этого армию чиновников, земледелие должно оставаться втуне. Для того чтобы

некоторые социальные потребности лучше удовлетворялись, главная социальная

потребность остается в пренебрежении. Истинный фундамент национальной жизни

подкапывается для того, чтобы приобрести несколько несущественных

преимуществ. Не правы ли мы были, утверждая, что, пока какая-нибудь

потребность не находит свободного удовлетворения, она не должна быть

удовлетворяема?

Здесь мы можем убедиться в тесном родстве между фундаментальной

нелепостью, заключающейся в этих проявлениях государственного вмешательства,

и нелепостью, недавно проявленной агитацией в пользу свободы торговли. Эти

официальные способы осуществления целей, которые иначе могли бы не

осуществиться, носят все более или менее скрытую форму протекционистской

гипотезы. Та же самая близорукость, которая в области торговли предписывает

налоги и ограничения, в социальных делах вообще предписывает эти

многочисленные администрации, и те же критические замечания одинаково

относятся ко всем этим приемам.

Ибо разве ошибка, искажающая всякий закон, имеющий целью искусственное

поддержание какой-нибудь отрасли промышленности, не заключается существенно

в том, о чем мы только что говорили, а именно в непонимании того факта, что,

если заставлять людей делать одно дело, они неизбежно оставят несделанным

другое? Государственный человек, который считал разумным покровительствовать

шелкам английским против французских, находился под влиянием идеи, что

поддерживаемое таким образом производство составляет прямой выигрыш для

нации.

Он не сообразил, что люди, которые работают в этом производстве, могли

бы делать что-нибудь другое, и так как они могли бы обходиться при этом без

помощи государства, то работали бы с большей выгодой. Землевладельцы,

которые так заботливо охраняли свою пшеницу от иностранной конкуренции, не

вникли надлежащим образом в тот факт, что, если их поля не в состоянии

производить пшеницу на таких экономических основаниях, которые сделали бы

невозможной конкуренцию с нею иностранной пшеницы, это доказывает только,

что они производят несоответствующий род злака вместо того, который должны

бы производить, и, следовательно, обрабатывают свою землю с относительною

потерей. Во всех тех случаях в которых, посредством ограничительных мер

поддерживается производство, которое без этого условия не могло бы

существовать, помещенному в него капиталу дается направление менее

продуктивное, чем какое-либо другое, по которому он бы естественным образом

направился. Так, для поддержания некоторых занятий, пользующихся,

покровительством государства, люди отвлекаются от более выгодного дела.

Ясно, следовательно, как это указано было уже выше, что то же самое

поверхностное понимание проявляется во всех случаях государственного

вмешательства, относятся ли они к промышленности или к какой бы то ни было

другой деятельности. Занимая людей осуществлением той или другой

потребности, законодатели не понимают, что они тем самым препятствуют

осуществлению какой-нибудь другой потребности. Они обыкновенно принимают,

что всякое предложенное благое дело, найдя поддержку, становится чистым

благом, тогда как оно есть благо, достижимое только путем подчинения

какому-нибудь злу, которое было бы в противном случае устранено. Благодаря

такому заблуждению они отвлекают его труд к невыгоде для него. Как в

промышленности, так и в других вещах труд сам лучше всякого правительства

найдет для себя наиболее выгодное применение. Собственно говоря, обе задачи

тождественны. Разделение на коммерческие и некоммерческие дела совершенно

поверхностно. Все действия, происходящие в человеческом обществе, подходят

под одно обобщение - человеческие старания, служащие человеческим

потребностям. Происходит ли это служение путем процесса покупки и продажи

или каким-либо другим путем, это не имеет значения, поскольку дело идет об

общем законе. Во всех случаях должно быть верно одно: более сильные

потребности найдут удовлетворение раньше более слабых, и доставить более

слабым потребностям удовлетворение прежде, чем они найдут его естественным

путем, значит сделать это за счет более сильных. К громадному положительному

вреду, причиняемому слишком ревностным стремлением законодательствовать,

нужно присоединить еще не менее значительный отрицательный вред, который,

несмотря на свои размеры, ускользнул от внимания даже наиболее дальновидных

людей. В то время как государство занимается тем, чем не должно было бы

заниматься, оно оставляет, как неизбежное следствие этого, несделанным то,

что должно бы делать. Так как время и деятельность человеческая в своих

размерах ограничены, то отсюда естественно следует, что, греша чрезмерным

деланием, законодатели грешат в то же время и неделанием. Пагубное

вмешательство влечет за собой гибельное небрежение, и так оно всегда и

должно быть, раз законодатели не вездесущи и не всемогущи. По самой природе

вещей орган, служащий двум целям, не может исполнять обе совершенным

образом, частью потому, что, исполняя одно, он не может исполнять в то же

самое время и другое, частью же потому, что его пригодность для обеих целей

доказывает неполную приспособленность для каждой из них. Как было очень

удачно сказано по этому поводу: лезвие, предназначенное для бритья и для

резания, наверное, не будет брить так хорошо, как бритва, и резать так

хорошо, как нож. Академия живописи, которая должна бы вместе с тем быть и

банком, выставляла бы, наверное, очень плохие картины и учитывала бы очень

плохие векселя. Газовое общество, которое было бы при этом и обществом

распространения грамотности среди детей, освещало бы, по всей вероятности,

очень плохо улицы и дурно учило бы детей {"Edinburgh Review", апрель,

1839.}. И если какое-нибудь учреждение берет на себя не две функции, а целую

массу их, если правительство, задача которого защищать своих граждан от

посягательств на их права со стороны своих и чужеземцев, берет на себя также

распространять христианство, заниматься благотворительностью, учить с детьми

уроки, устанавливать цены на съестные припасы, наблюдать за угольными

копями, управлять железными дорогами, иметь надзор за постройками,

определять таксу для кебов, следить за выгребными ямами, прививать детям

оспу, переселять эмигрантов, предписывать часы для работы, осматривать жилые

дома, свидетельствовать познания капитанов торговых судов, снабжать книгами

общественные библиотеки, читать и разрешать драматические произведения,

инспектировать пассажирские суда, следить за тем, чтобы мелкие квартиры

снабжались водой, регулировать бесконечную массу вещей, от банковых

квитанций и до лодочной таксы на Серпентине, - не ясно ли, что ее главная

обязанность должна быть дурно исполнена пропорционально тому многообразию

всякого дела, которое оно само себе навязывает?

Разве его время и энергия не растрачиваются на проекты, расследования,

преобразования, на прения и ссоры в ущерб его существенной задаче? И разве

беглый взгляд на эти прения не подтверждает этот факт и не подтверждает

того, что, пока парламент и общество заняты этими пагубными

препирательствами, этими утопическими надеждами, единственное, что на

потребу, остается всегда несделанным?

Здесь-то и заключается ближайшая причина наших судебных безобразий. В

нашем стремлении уловить призрак мы упускаем существо. В то время как все мы

у домашнего очага, в клубе и таверне заняты разговором о хлебных законах, о

церковном вопросе, о воспитании детей, о законах, о бедных, которые все

подняты не в меру усердным законодательством, вопросы правосудия почти не

привлекают внимания, и мы ежечасно подвергаем себя возможности быть

притесненными, обманутыми, ограбленными. Учреждение, в котором попавший в

руки воров человек должен бы найти защиту и помощь, отсылает его к адвокатам

и целому легиону юристов-чиновников и опустошает его кошелек на повестки,

копии, вызов свидетелей, штрафы за неявки в суд, всякого рода пошлины и

бесчисленные издержки, втягивает его в целую сеть общих судов, канцелярских

судов, исков, встречных исков и апелляций и часто разоряет там, где должно

бы помочь. Между тем созываются митинги, пишутся руководящие статьи,

собираются голоса, составляются общества, ведется агитация не для устранения

этого огромного зла, но частью чтобы упразднить введенные нашими предками

поводы гибельного вмешательства государства, частью чтобы установить новые

для него поводы. Не ясно ли, что такое роковое небрежение существенными

интересами есть результат этой дурно понятой услужливости правительства?

Предположите, что охрана, внутренняя и внешняя, составляет единственную

признанную функцию правящей власти, - возможно ли допустить, чтобы в таком

случае отправление правосудия у нас было в таком плачевном состоянии, в

каком оно находится теперь? Может ли кто-нибудь себе представить, что, если

бы при выборе в парламент решающее значение принадлежало обыкновенно

вопросам судебной реформы, наша судебная система была бы до сих пор, как ее

называет сэр Джон Ромили, "технической системой, изобретенной для создания

издержек"? Можно ли сомневаться в том, что, если бы надлежащая защита

личности и собственности была постоянным лозунгом избирательных собраний, мы

не были бы все еще в сетях канцелярского суда, который держит в своих когтях

более чем на 200 миллионов собственности, с его тяжбами, которые длятся

пятьдесят лет, пока все капиталы не уйдут на оплату пошлин; который

поглощает на свои издержки ежегодно два миллиона? Посмеет ли кто-нибудь

утверждать, что, если бы избирательные собрания происходили всегда на почве

принципов судебной реформы и против судебного консерватизма, церковные суды

(Ecclesiastical Courts) продолжали бы целые столетия жиреть от достояния

вдов и сирот? Это вопросы, граничащие с нелепостью. Ребенок может понять,

что при существующем всеобщем знакомстве с развращенностью судов и всеобщим

отвращением к судебным безобразиям им давно был бы положен конец, если бы

отправление правосудия стало постоянным политическим вопросом. Если бы ум

народа не был всегда предубежден, невозможно было бы, чтобы человек,

упустивший представить возражение против векселя в надлежащий срок, просидел

в тюрьме пятнадцать лет за неявку в суд, как это случилось с м-ром Джемсом

Тейлором. Было бы невозможно, чтобы присяжным клеркам при уничтожении их

синекур оставлен был в виде вознаграждения их громадный доход не только до

конца жизни, но и семь лет после смерти, что составило в общем расход в 700

тыс. ф. Если бы деятельность государства ограничивалась оборонительной и

судебной функциями, не только народ, но и сами законодатели восстали бы

против злоупотреблений. Если бы сфера деятельности, а также число случаев

отличиться были сужены, все мысли, ловкость и красноречие, которые члены

парламента тратят теперь на неосуществимые планы и фактические жалобы, были

бы употреблены на то, чтобы сделать правосудие безукоризненным, верным,

скорым и дешевым. Сложной нелепости нашего судебного жаргона, недоступного

для непосвященных и самими посвященными толкуемого в самых различных

смыслах, был бы скоро положен конец. Нам не приходилось бы больше слышать о

парламентских актах, так несуразно изложенных, что они требуют целой дюжины

процессов и судебных решений прежде, чем даже законники поймут, как их

применять. Не существовало бы и таких нелепых мер, как Ликвидационный

железнодорожный акт (Railway Winding-up Act), который, хотя и изданный в

1846 г. для заключения счетов, дутых и безумных затей, оставляет их

несведенными до 1854 г., - акт, который даже при наличности капитала

отказывает в уплате долга кредиторам, права которых давным-давно признаны.

Не предоставлено было бы также и законникам поддерживать и усложнять

нынешнюю цельную систему земельных прав, которая помимо вызываемых ею

постоянно тяжб и потерь обесценивает поместья, препятствует свободному

притоку к ним капиталов, задерживает развитие земледелия и мешает таким

образом улучшению положения земледельцев и процветанию края. Словом,

прекратились бы развращенность, нелепость и судебный террор, и люди стали бы

прибегать к покровительству той самой силы, от которой бегут теперь, как от

врага.

Теперь мы видим, как громадно то отрицательное зло, которое

присоединяет к описанному выше положительному злу эта политика

вмешательства! Сколько обид терпят теперь люди, от которых они были бы без

этого свободны! Кто не переносил лучше обиду, чем рисковать крупными

судебными издержками? Кто не отказывался от своих законнейших прав, чтобы

только не "бросать хорошие деньги вслед дурным"? Кому не приходилось платить

по неправильным искам, чтобы только не судиться? Один может указать на

утраченную его семьей собственность за недостатком средств или мужества

бороться за нее. Другой может назвать нескольких родственников, разоренных

благодаря судебной тяжбе. Тут вам указывают законника, разбогатевшего от

трудовых грошей неимущего или сбережений угнетенного. Там бывший когда-то

богатый торговец, доведенный судебными беззакониями до рабочего дома или

больницы для умалишенных Недостатки нашей судебной системы искажают всю нашу

социальную жизнь, делают почти каждую семью беднее, чем она была бы, мешают

почти каждой сделке, доставляют ежедневные заботы каждому промышленнику. И

всю эту трату имущества, времени, спокойствия, комфорта люди спокойно

переносят, поглощенные преследованием планов, которые, в свою очередь,

приносят им новые беды.

И этого еще мало. Нетрудно доказать с полной ясностью, что многие из

тех дефектов, которые вызывают всегда нарекания и для устранения которых

громко требуют специальных парламентских актов, сами вызваны нашей

злополучной судебной системой Например, всем хорошо известно, что те

санитарные безобразия, из которых наши агитаторы в области санитарии

составляют свой политический капитал, в своей наиболее интенсивной форме

встречаются в местах, с давних пор находящихся в ведении канцлерского суда,

и не раз причиняли, таким образом, разорение; между тем они не могли бы

существовать, если бы не невероятные судебные безобразия Точно так же было

доказано, что известные бедствия Ирландии, бывшие предметом бесконечного

ряда законодательных мер, главным образом вызваны несправедливостями

земельного владения и сложностью системы наследственного права. Система эта

повлекла за собой такие последствия, как, например, прекращение продажи, что

на практике сделало невозможными какие бы то ни было улучшения; в результате

земледельцы дошли до крайности, до рабочего дома и в конце концов

потребовался законодательный акт (Incumbered Estates Act) для того, чтобы

рассечь гордиевы узлы этой системы и сделать возможною настоящую обработку

земли. Невнимание к правосудию является также виною железнодорожных

катастроф. Если бы государство исполняло свои истинные функции, облегчая

пассажирам нарушение договора в случае запаздывания поезда, оно сделало бы

более для предупреждения несчастных случаев, чем может сделать самая

тщательная инспекция, или наиболее хитро устроенный контроль, ибо

общеизвестный факт, что первоначальная причина всех несчастных случаев -

недостаток точности. В случае дурной постройки дома тоже ясно, что дешевый,

строгий и верный суд сделал бы строительные законы излишними. Ибо разве

человек, выстроивший дом из плохих материалов, дурно сложенных, и скрывший

это под обоями и штукатуркой, чтобы продать как хорошую постройку, разве

такой человек не виновен в мошенничестве? И разве закон не должен бы

признавать в этом случае наличие мошенничества, как и в аналогичном случае

продажи испорченной лошади? И разве строители не перестали бы мошенничать,

если бы законная помощь была легкая, быстрая и верная? То же самое и в

других случаях, все те неустройства, для устранения которых люди постоянно

взывают к надзору государства, возникают вследствие неисполнения им его

истинной обязанности.

Из этого видно, как эта пагубная политика сама себя усложняет. Это

вмешивающееся во все государство не только не исцеляет причиняемого им зла,

не только усугубляет оно некоторые из существующих уже бед и создает новые

бедствия, еще более значительные, чем старые, но вместе с тем оно еще

подвергает людей притеснению, грабежу, разорению, которые обрушиваются на

них вследствие того, что правосудие не отправляется надлежащим образом. И не

только прибавляет к положительному злу это громадное отрицательное, но это

последнее, поддерживая многие социальные злоупотребления, которые иначе не

существовали бы, создает новые случаи для вмешательства, действующие, в свою

очередь, тем же самум путем. И таким образом, как и всегда, "дурные вещи

становятся сильными благодаря злу".

Перечислив все эти фундаментальные основания к осуждению

государственной деятельности во всех областях, кроме той, в которой она,

согласно универсальному опыту, безусловно необходима, может показаться

излишним останавливаться на второстепенных основаниях. Если бы такое

возражение было нам сделано, мы могли бы, ссылаясь на книгу М. Линдсея

"Навигация и торгово-мор-ские законы" (Navigation and Mercantile Marine

Law), сказать многое о сложности, к которой в конце концов ведет этот

процесс нагромождения распоряжений на распоряжения, из которых каждое

обусловливается предшествующим и посредством вызываемых им недоумений,

разногласий и замедлений значительно стесняет нашу социальную жизнь. Кое-что

можно было бы также добавить по поводу смущающих влияний того "большого

заблуждения", как его называет Гизо, - "веры в верховную силу политического

механизма", заблуждения, которому Гизо приписывает отчасти последнюю

Французскую революцию и которое укрепляется при каждом новом вмешательстве.

Но, оставляя в стороне все это, остановимся на минутку на вызываемом этим

государственным надзором расслабление нации.

Энтузиасты-филантропы, настойчиво домогаясь какого-нибудь

парламентского акта для устранения такого-то зла или поддержания такого-то

блага, считают банальным и искусственным возражение, что, делая для народа

то, что ему самому должно быть предоставлено делать, приносят ему

нравственный вред. Они слишком живо представляют себе пользу, которая

должна, по их мнению, получиться благодаря этому акту и которая есть нечто

положительное, что легко может быть ими представлено. Они не понимают

рассеянного, невидимого и медленно накопляющегося действия, производимого на

народный ум, и потому не верят в него, или если они признают его, то считают

его нестоящим внимания. Между тем если бы они только вспомнили, что

национальный характер складывается постепенно под влиянием ежедневного

воздействия условий, ежедневный результат которых кажется настолько

ничтожным, что не стоит и упоминания, - они поняли бы, что то, что кажется

ничтожным, когда его рассматривают в отдельности, может быть значительным,

когда рассматривается в целом. Или если бы они пошли в детскую и проследили

бы, как повторные действия, из которых каждое в отдельности кажется

незначительным, создают в конце концов привычку, которая будет влиять на всю

последующую жизнь ребенка, - это напомнило бы им, что всякое действующее на

человека влияние имеет свое значение, и при некоторой продолжительности

значение серьезное. Легкомысленная мать, постоянно уступающая требованиям

ребенка: "мама, завяжи мой передник", "мама, застегни мой башмачок" и т. п.,

- не верит, что каждая такая уступка приносит свой вред, но более

рассудительный наблюдатель знает, что такая политика, если она вдобавок

будет распространяться и на другие вещи, с течением времени приведет к

неспособности. Учителя старой школы, указывавшие своим ученикам выход из

всякого затруднения, не понимали, что они создают таким образом склад ума,

сильно противодействующий успеху в жизни. Современный учитель, наоборот,

побуждает своего ученика выходить собственными силами из затруднений,

убежденный, что, поступая таким образом, он подготовляет его к борьбе с теми

затруднениями, которые в дальнейшей жизни ему придется побеждать

самостоятельно, и находит подтверждения для этого своего убеждения в том

факте, что большая часть людей, наиболее успевших в жизни, люди

самостоятельные. Но ясно ли, что это соотношение между воспитанием и успехом

применяется и к нации? Разве нация не состоит из людей и разве люди не

подчинены тем же самым законам модификации в зрелых годах, как и в детстве?

Разве не верно относительно пьяницы, что всякая попойка прибавляет новое

звено к сковывающей его цепи? Или относительно промышленника, что всякое

приобретение обостряет аппетит к новым приобретениям? Или относительно

бедного, что, чем более вы ему помогаете, тем более он нуждается? Или что

деловой человек, чем более у него дела, тем более успевает сделать? И не

следует ли из этого, что, если каждый индивидуум подвержен этому процессу

приспособления к условиям, то же самое относится и к целой нации, и что

именно, чем менее члены ее пользуются помощью со стороны внешней силы, тем

более развивается в них самодеятельность, а чем более они пользуются чужой

помощью, тем более становятся беспомощными? Не нелепо ли игнорировать эти

результаты только потому, что они не прямо вытекают и непосредственно

невидимы? Как бы медленно они ни развивались, они неизбежны. Мы так же мало

можем устранить закон человеческого развития, как и закон тяготения, и, пока

они остаются неизмененными, неизменно должны являться и те же результаты.

Если нас спросят, в каких именно направлениях проявляется эта

утверждаемая нами беспомощность, порождаемая избытком государственной опеки,

мы ответим, что она сказывается в замедленном развитии всех социальных

функций, требующих от народа доверия к себе, в робости, которая боится

всякого нового неизвестного еще затруднения, в беспечном довольстве

существующим порядком вещей. Пусть человек, хорошо изучивший быструю

эволюцию, имевшую место в Англии, где правительство сравнительно мало

приходило на помощь людям, ознакомится с беспримерным прогрессом, расцветшим

в Соединенных Штатах, населенных людьми самостоятельными - ближайшими

потомками самодеятельных же людей; пусть такой человек, говорим мы,

отправится на континент и сравнит с ними относительно медленный прогресс,

имеющий там место, и который был бы еще медленнее, если бы не английская

предприимчивость. Пусть он отправится в Голландию, где он увидит, что, хотя

голландцы ежегодно заявляли себя хорошими механиками и имели громадную

опытность в гидравлических работах, Амстердам не имел достаточного

количества воды, пока за дело не взялась английская компания. Пусть он

отправится в Берлин - и узнает, что готовящийся там к исполнению проект

водоснабжения, подобный существующему в Лондоне уже десятки лет, представлен

английской фирмой и будет исполняться при помощи английских капиталов и под

наблюдением англичан. Если он направит свои стопы в Вену, он узнает, что,

подобно другим континентальным городам, Вена освещается английским газовым

обществом. Если он поедет на пароходе по Роне, Луаре, Дунаю, он увидит, что

пароходное сообщение на этих реках заведено англичанами. Если он обратится к

железным дорогам в Италии, Испании, Франции, Швеции, Дании, то узнает,

сколько из них в распоряжении у англичан или воспользовалось значительной

поддержкой английских капиталов, сколько из них построено английскими

подрядчиками или английскими инженерами. Он узнает при этом также, что там,

где железные дороги строились казной, как, например, в России, там

призывались на помощь энергия, настойчивость и практический талант, развитый

в Англии и в Соединенных Штатах. И если этих доказательств прогрессивности

самостоятельной расы и неподвижности отечески опекаемых для него

недостаточно, мы можем посоветовать ему познакомиться с многотомным

путешествием по Европе г. Лэнга (Laing) - там он может изучить этот контраст

в деталях. Но что же является причиной этого контраста? Согласно

естественному закону, способность к самопомощи создается всегда привычкой к

самопомощи и, при прочих равных условиях, недостаток этой способности должен

был явиться всегда как результат недостатка спроса на него. Разве эти два

предшествующих условия с их двумя последствиями не согласуются с фактами,

представляемыми нам Англией и Европой? Разве обитатели той и другой

несколько столетий тому назад не стояли приблизительно на одной линии в

отношении к предприимчивости? Разве Англия не была тогда позади Европы в

своей промышленности, в своей колонизации, в своей торговле? И разве та

сравнительно громадная перемена, которая произошла в Англии в этом

отношении, не совпала с той сравнительно большой степенью самостоятельности,

к которой она за это время привыкла? И разве одно не было причиной другого?

Того, кто в этом сомневается, мы попросили бы указать более вероятную

причину; тот, кто это признает, должен также признать, что вопрос о

расслаблении нации постоянной помощью государства отнюдь не пустое

соображение, - оно имеет, напротив, большой вес. Он должен признать, что

общая задержка национального роста представляет собою зло гораздо более

значительное, чем все специальные выгоды, которые могут быть при этом

получены, - они его не уравновесят. И если, ознакомившись с этим

знаменательным фактом - с распространением англичан по земному шару, он

убедится в отсутствии параллельного ему успеха у континентальных рас, если

он вдумается в то, что эта разница должна главным образом зависеть от

различия характеров, которое, в свою очередь, главным образом является

результатом различного воспитания, он поймет, что политика, преследуемая в

этом вопросе, играет, быть может, значительную роль в определении

окончательной судьбы нации.

Мы не думаем, разумеется, что этот аргумент изменит воззрения тех,

которые возлагают свое упование на законодательство. Предшествующие доводы

будут иметь некоторый вес в глазах людей с известным образом мыслей; для

людей другого образа мыслей они будут мало значить и даже вовсе не будут

иметь значения. Не больше значения имело бы для них и нагромождение подобных

доводов. Истина, которой научает нас опыт, имеет свои пределы. Поучительным

может быть только тот опыт, который может быть оценен, а оценка опыта,

превосходящая известную степень сложности, становится недоступною для

большинства. И это относится к большинству социальных явлений. Если мы

вспомним, что в течение двух тысячелетий человечество устанавливало законы

для промышленности, которые беспрестанно подавляли одни отрасли и убивали

своим покровительством другие, и что люди хотя и имели постоянно

доказательство этого перед своими глазами, только теперь поняли, что

действовали все время ошибочно, да и теперь поняли это только немногие из

них, - если мы вспомним все это, то убедимся, что и постоянно повторяющийся,

непрерывно накопляющийся опыт бессилен там, где отсутствуют соответствующие

умственные состояния для его усвоения. И даже когда он уже усвоен, это

усвоение очень неполно. Истина, которой они поучают, понимается только

наполовину даже теми, которые, как обыкновенно полагают, понимают ее лучше

всех других. Например, Роберт Пиль, высказываясь в одном из своих последних

спичей о невероятно возросшем потреблении, вызванном свободной торговлей,

говорит:

"И если только вы можете продолжить это потребление, - если при помощи

Провидения вы посредством своего законодательства сможете поддержать спрос

на труд и привести к процветанию вашу торговлю и мануфактуру, вы не только

увеличиваете сумму человеческого счастья, но и даете земледельцам этой

страны лучший случай воспользоваться этим увеличенным спросом, который не

может не содействовать их благоденствию". (Times, 22 февр. 1850.) Таким

образом, процветание, в действительности вызванное полным невмешательством

законодательства, приписывается особому роду законодательства. "Вы можете

поддержать спрос, - говорит он, - вы можете доставить торговле и

промышленности процветание." Хотя факты, которые он приводит, доказывают,

что они могут достигнуть этого, только воздерживаясь от всяких действий.

Существенная истина во всем этом вопросе, что закон причинил громадный вред

и что это процветание вызвано не законом, а как раз отсутствием закона, не

понята; и эта вера в законодательство вообще, которая должна бы быть сильно

поколеблена этим опытом, остается, по-видимому, в прежней силе. Палата

лордов, например, не веря, очевидно, в зависимость предложения и спроса,

постановила недавно следующее правило: "Перед первым чтением билля,

касающегося каких-либо работ, при производстве которых требуется

принудительное отчуждение 30 или более домов, населенных рабочим классом в

каком бы то ни было приходе или месте, предприниматели должны представлять в

бюро парламентского клерка заявление о числе домов, описание их и их

положение, указать число людей (насколько оно может быть определено),

имеющих быть выселенными, и предложены ли в билль и какие именно меры для

устранения затруднений, которым могут быть этим перемещением вызваны". И

если в сравнительно простых соотношениях промышленности указания опыта

остаются в течение многих веков незамеченными и так мало понимаются, когда

бывают наконец замечены, трудно надеяться, чтобы там, где слиты все

социальные явления - нравственные, интеллектуальные и физические, могло быть

достигнуто в скором времени надлежащее понимание, верная оценка

обнаруживающихся при этом истин. Пока еще факты не признаются фактами. Как

алхимики приписывали свои последовательные неудачи несоразмерности составных

частей, недостаточной чистоте материала или слишком высокой температуре, но

никогда не несостоятельности своих приемов или неосуществимости своих целей,

так и поклонники законодательства всякую неудачу в государственной

деятельности объясняют как последствие такого-то пустого недосмотра или

такой-то незначительной ошибки, которые в будущем будут все устранены.

Сделав себя независимыми от фактов, они спокойно противостоят целым залпам

из них. Верно то, что эта вера в правительство до известной степени

органическая, и человек должен ее перерасти - это единственное, что может ее

ослабить. С того момента, когда вождей считали полубогами, в человеческом

уме шло постепенное понижение оценки их силы. Это понижение продолжается и

поныне, ему предстоит еще продолжительный путь. Не подлежит сомнению, что

всякое приращение доказательств усиливает его до некоторой степени, хотя и

не так сильно, как первоначально кажется. И лишь постольку, поскольку оно

видоизменяет характер, оно имеет постоянное влияние. Ибо, хотя умственный

тип и остается без перемен, устранение какого-нибудь одного заблуждения

неизбежно сопровождается развитием других заблуждений того же рода. Суеверие

медленно умирает, и мы боимся, что эта вера во всемогущество правительства

не представит собою исключения в данном отношении.