Введение

Феликс Гваттари (1930-1992) в нашей стране более всего известен как сотрудник Ж. Делёза. Действительно, этот тандем создал замечательные произведения современной философской литературы: «Капитализм и шизофрения»¹, «Кафка»², «Ризома»³, «Что такое философия?»⁴, и мы к ним не раз обратимся. Однако в тени этих трудов остался сам Гваттари - мыслитель самостоятельный и оригинальный. Назовём его основные работы: «Психоанализ и трансверсальность»⁵, «Молекулярная революция»⁶, «Машинное бессознательное»⁷, «Шизоаналитические картографии»⁸.

Делёз и Гваттари - не просто сотрудники, но друзья, а это накладывает определённые обязательства. В своей последней совместной книге они писали: «Стоит дружеству обратиться к сущностям, как двое друзей оказываются претендентом и соперником (впрочем, кто же их разберёт?)»⁹. Действительно: кто их разберёт?

[3]

Зачастую совершенно непонятно, где в их совместных работах Делёз, а где Гваттари. Одни и те же концепты функционируют в самостоятельных работах обоих мыслителей, и едва ли возможно разобраться, кто же из них является «изобретателем» того или иного. Делёз в своём интервью-«азбуке» говорил, что друзей связывают не идеи или язык, но пред-язык¹⁰. И в этом пред-языке совпадение Делёза и Гваттари было поразительным.

Область научных интересов Гваттари лежит на пересечении психоанализа, философии и политики. В западных исследованиях политическую ипостась этого мыслителя часто акцентируют, считая её основной. Так, составитель замечательной электронной «Библиографии литературной теории, критики и филологии»¹¹ Х.А.Г. Ланда из Сарагосского университета даёт по Гваттари такую справку: «французский философ-постструктуралист и психоаналитик, троцкист, коммунист и сторонник свободной психиатрии».

Действительно, Гваттари исповедовал левые политические взгляды и был сторонником революционизирования и «освобождения» психиатрии. Альтернативную («революционную») психиатрическую практику он разрабатывал в клинике «La Borde». И, самое важное, Гваттари всегда стремился объединить в едином дискурсе политику и психиатрию. Это сближает его со многими теоретиками и практиками 1960-70-х гг. - философами М. Фуко, Ж. Делёзом, итальянским врачом-реформатором Ф. Базалья, британскими «антипсихиатрами» Р.Д. Лэйнгом и Д. Купером и др.¹²

Пьер Феликс Гваттари родился 30 марта 1930 г. в Вильнев-ле-Саблон¹³. Детство Феликса прошло в рабочем пригороде Парижа La Garenne. Его отец занимался разведением кроликов, но в 30-х гг., из-за экономического кризиса, совершенно разорился. Гваттари впоследствии говорил, что «комплекс 1936-го» наложил отпечаток на его мышление. В детстве Феликс учился игре на фортепьяно, и

[4]

его музыкальность существенно повлияла на его мировосприятие. Он говорил, что музыка открыла ему путь к другим эстетическим пространствам и обусловила его понимание онтологии. Впоследствии из-за обнищания семьи фортепьяно пришлось продать. Начало войны застало девятилетнего Феликса в Нормандии, у деда, рабочего-забастовщика, в скором времени умершего. Судя по позднему тексту Гваттари «Могила для Эдипа»¹⁴, детство его, отмеченное бедностью, не было счастливым. Кроме того, после смерти любимого деда Гваттари стали мучить ночные кошмары: ему снилось, что к его постели приближается некая женщина в чёрном. Старший брат Феликса одолжил ему своё ружьё и посоветовал застрелить женщину, если она ещё раз появится. Она больше не приходила.

Юный Феликс проводил лето в лагерях, организованных Народным Фронтом (известных как «коммунистические летние лагеря») и знакомился здесь с детьми из рабочих семей. По-видимому, уже здесь можно усмотреть истоки «левизны» Гваттари. Все исследователи отмечают большое влияние, которое оказал на Феликса его школьный учитель Фернан Ори (1920-1998), деятельно проповедовавший «антидидактическую педагогику» и специализировавшийся на работе с трудновоспитуемыми подростками. Ученики Фернана Ори издавали свой собственный журнал, и именно эта деятельность выступала основанием всех уроков. «Гутенберговская реализация коллективного труда» представляла собой выработку «свободных текстов», в обсуждении и корректировке которых принимали участие все ученики. Хотя учитель и мог наложить вето на коллективный текст, он всегда оставался одним из членов творческой группы. Эта деятельность была основанием уроков грамматики и общественных наук. Впоследствии Гваттари отмечал, что его организаторские способности сформировались в организациях типа «Молодёжных Общежитий», весь образ действий которых был весьма «левым»¹⁵. Здесь Гваттари научился тому, как можно в рамках чётко структурированной организации культивировать самобытность каждого индивида.

[5]

Психиатр Жан Ори, брат Фернана, исповедовал тот же подход, только применял его не в педагогике, а в психиатрии, утверждая, что общение между врачом и пациентом должно носить творческий характер. Между психиатром и его пациентом, считал Жан Ори, должна возникать медиация - некоторая совместно выполняемая работа, которая порождает общую ответственность. Под влиянием Жана Ори Феликс заинтересовался психиатрией. С 1955 г. он работает под руководством этого последнего в частной клинике «La Borde» в Курт-Шеверни, которая стала своеобразным полигоном для обучения огромного количества психологов, философов, этнологов и социальных работников.

Скажем несколько слов о наставнике Гваттари. Жан Ори родился в 1924 г. Свою карьеру врача-психиатра он начал в 1947 г. в клинике Св. Альбана. Здесь состоялось его знакомство с П. Элюаром, Т. Тцара и Ж. Кангилемом. В 1949 г. Ори работал в клинике «Сомери», где он был единственным психиатром, а больница располагала двенадцатью койками для психиатрических больных. Ори требовал от начальства ремонта помещений и, ничего не добившись, в 1953 г. он вместе со своими пациентами покидает клинику. Больных к этому времени было уже больше - тридцать три человека вместе с Ори в течение двух недель скитались по дорогам, ночевали в отелях и приютах. С ними кочевали и санитары, последовавшие за Ори. Наконец, 3 апреля этот «корабль дураков» остановился в старинном замке «La Borde», где и была создана знаменитая клиника. Здесь-то к нему и присоединяется студент Гваттари. В скором времени «La Borde» стала Меккой «институциональной психотерапии».

На новом месте вечно чего-то не хватало; на всю больницу был один автомобиль. Среди местных жителей вербовали работников, не имеющих никакой медицинской квалификации. Вспоминая о первых днях в новой клинике, Гваттари, назвал это время «героическим»¹⁶. Однако клиника выживала и даже росла; вскоре в ней

[6]

было уже около 60-ти пациентов. Соответственно увеличивалась численность персонала и возникали организационные проблемы.

Клиника «La Borde» выросла из небольшой группы врачей, внедрявших экспериментальные терапевтические и административные методы в пятнадцати километрах от «La Borde» - в клинике «Saumery». В больнице Св. Альбана, где прежде работал Ж. Ори, методы были вполне традиционными, так что для нетрадиционно мыслящего врача там не происходило ничего интересного.

Клиника 'La Borde'

В «La Borde» подобралась смешанная компания, сложившаяся в основном на молодёжных туристских базах Гарен-Коломба, родного городка Ори; все эти люди были близкими друзьями, и все организационные проблемы решались очень мирно.

Ори практиковал т.н. «институциональную терапию», базовым принципом которой выступал коллективизм. При этом директор «La Borde» испытывал неприязнь к традиционным методам эрготерапии и социотерапии с их стереотипными плетением корзин или изготовлением глиняной посуды. Цель «институциональной терапии» заключалась не в производстве объектов или «отноше-

[7]

ний», но в развитии новых форм субъективности. Поэтому в клинике практиковалось своего рода «квалификационное смещение»: политика избегания жёсткой профессиональной квалификации предполагала, что и врачи, и пациенты могут сегодня работать в типографии (а таковая в клинике была), а завтра выступать в качестве ночных сторожей. Каждый из обитателей «La Borde» выполнял задачи 1) регулярные, 2) случайные и 3) коллективные. По пятницам после обеда в большом зале «La Borde» проходили общие собрания пациентов и персонала. А по субботним вечерам Жан Ори проводил там же свои семинары.

Впоследствии Гваттари сам возглавил это заведение и оставался на этом посту до своей смерти в 1992 г. Психоаналитическая практика Феликса, как и его работа в клинике, были направлены на выявление и конституирование новых моделей субъективности. При этом он всегда настаивал на необходимости коллективной деятельности, расширяющей и обогащающей социальные отношения. Именно поэтому в своих работах Гваттари нередко пишет о том, что происходило в прачечной или на кухне клиники «La Borde». Гваттари учился психоанализу у Ж. Лакана, в 1960 г. прошёл у последнего курс психоанализа, но впоследствии подверг концепцию своего наставника резкой критике. Именно работа с Ж. Ори в «La Borde» заставила его пересмотреть своё отношение к лаканизму.

Пациентка Гваттари в «La Borde» Франсуаза Гарбарини вспоминает:

Я хорошо узнала Феликса во время своего пребывания в «La Borde» в 1965 г. В течение семи лет я постоянно сталкивалась с ним на прогулке, на кухне, в столовой. Я его очень любила, потому что во время праздников или спектаклей, которые мы часто устраивали в большом зале, он смеялся и аплодировал от чистого сердца, без всякого притворства.¹⁷

[8]

Действительно, эстетическая парадигма занимала важнейшее место в деятельности клиники, и всевозможные концерты и представления здесь устраивали очень часто.

Гваттари вспоминает, что один из пациентов настолько любил службу ночного сторожа, что это превратилось в болезненное пристрастие к тёмному времени суток. Для этого человека было придумано «переворачивание суток», так что порой ночную службу он нёс при свете солнца. Столкнувшись с нежеланием некоторых членов персонала выполнять ту или иную работу вне рамок своей квалификации, Ори придумал уловку, неожиданно оказавшуюся очень действенной: он ввёл систему неологизмов для обозначения тех или иных видов работы, времени суток и т.п. Так, например, работа в прачечной стала «лингвистикой». Постепенно язык «La Borde» усложнялся, обрастал местными жаргонизмами и аббревиатурами, и через несколько лет случайные посетители клиники уже не могли понять, на каком языке разговаривают её аборигены. Все проблемы клиники обсуждались на бесконечных совещаниях и комиссиях, так что проблемы прачечной, действительно, становились «лингвистическими». «Скольжение» в языке дублировалось «скольжением» в пространстве клиники: так, лекарства больным выдавали то в аптеке, то в столовой, то во дворе. Всё это, впрочем, не означало нарочитого хаоса. В клинике постоянно возникали всё новые службы и подразделения, так что её организационная структура приняла характер «ризомы». Все эти усложнения структуры, конечно же, были направлены на производство индивидуальных форм субъективности.

Свой стиль жизни Гваттари правомерно характеризовал как «номадизм»: он делит своё время между клиникой «La Borde» и поездками в Париж. Кроме того, он очень много путешествует по всем континентам планеты. В беседе с М. Бютором в 1985 г. Феликс говорил: «Я провожу много времени с экологами, альтернативщиками и не знаю кем ещё. Кроме того, я продолжаю заниматься шизоанализом. В то же время, я много времени провожу в поездках. Нормальный человек воспротивился бы этой систематиче-

[9]

ской дезорганизации. Но для меня она необходима»¹⁸. Этот кочевой стиль проявляется и в работах Гваттари. По его признанию, ему не удавалось закончить ни одной книги до тех пор, пока он не встретился с Делёзом.¹⁹ Да и в их совместном творчестве Гваттари выступал в качестве поставщика идей, а текстуально «Анти-Эдип» и прочие их книги написаны Делёзом. Но этот недостаток оборачивается достоинством: Феликс далёк от какого бы то ни было догматизма и свободно перемещается между научными дисциплинами.

Представление в 'La Borde'

Гваттари всегда был очень активен политически, причём, по выражению Г. Геноско, «каждое десятилетие жизни Гваттари име-

[10]

ло собственную форму радикализма»²⁰. Он всегда выступает против любых иерархий и идеологических структур и бросает вызов любой власти. С этим связан и его выход из ФКП. Как вспоминает М. Бенасайяг: «…Всю свою жизнь Феликс был борцом, мятежником, кочевником, и никакое пение сирен не могло сделать его оседлым».²¹ Цельность мировоззрения Гваттари проявлялась в том, что политическая борьба была для него продолжением борьбы с сексуальным шовинизмом, супружеским и родительским насилием. Однако не стоит и пытаться чётко определить место Гваттари как в политике, так и в борьбе научных школ. По его признанию, в двадцать пять лет он одновременно был марксистом, фрейдистом, лаканистом и анархистом, и впоследствии он всё так же продолжал кочевать между школами и партиями.

В ноябре 1965 г. Гваттари основал Ассоциацию Институциональной Психотерапии. В этот период он участвует в группе «Молодых Испанцев», обществе франко-китайской дружбы, выступает против войн в Алжире и Вьетнаме (Гваттари - один из организаторов акции «Миллиард для Вьетнама») и т.п. В 1955-65 гг. он возглавляет созданную им группу «Voie communiste», выступающую против колониальной войны в Алжире и колониализма вообще. Кроме того, Феликс занимается проектированием больницы для студентов и молодых рабочих, участвует в организации «университетских рабочих групп». В 1967 г. он выступает одним из основателей «Организации солидарности и помощи Латиноамериканской Революции». Гваттари активно участвует в событиях мая 1968 г.; он один из активистов «Движения 22 марта». «Майская революция» не разочаровала Гваттари, но, напротив, убедила его в правильности избранного пути. Впоследствии Феликс говорил, что относит себя к «поколению 1968-го». Он ведёт революционную работу с итальянскими «автономистами», которых итальянское правительство обвиняет в связи с терроризмом. Он участвует в движении независимых радиостанций, выступая на «Radio Tomate» во

[11]

Франции и «Radio Alice» в Италии (в конце 1970-х гг. Гваттари вообще большую часть времени проводит в Италии). В 1978 г., во время палестино-израильского конфликта, он нелегально проникает на палестинскую территорию с целью организации палестино-израильских переговоров.

При этом Гваттари постоянно стремится избежать партийной бюрократии и демагогии, тормозящих развитие «революционной субъективности». Поэтому Гваттари раз за разом обращается к опыту В.И. Ленина и А. Грамши. В ленинизме он видит идею развития революционной спонтанности и развития творческого потенциала масс. Ленинизм, подчёркивает он, стремится не к установлению партийной диктатуры, но к ситуации, в которой массы смогут взять управление в свои руки.²² Эти теоретические утверждения, уверен Гваттари, должны подкрепляться психоанализом, превращённым в революционную практику. Это «молекулярный ленинизм, вдохновлённый психоанализом».²³ Бессознательное, считает Гваттари, - забота каждого человека. Радикально преобразованный психоанализ, соединившись с политическим движением, может сформировать «трансверсальную коммуникативность», в которой лидерство не отменяет особости каждого индивида. В СССР коммунизм потерпел неудачу, сменившись сталинистской диктатурой. Причину этой неудачи Гваттари видит в подавлении субъектификации, начало которой положило размежевание большевиков с меньшевиками в 1903 г., что привело к росту авторитарного централизма. Выход из этой непродуктивной ситуации один: «переизобретение» партии на основании «новой политической субъективности». Вместо консенсуса - «дис-сенсус», прокламирует Гваттари, сближаясь с идеями, изложенными Ж.-Ф. Лиотаром в «Состоянии постмодерна».

В 1969 г. Гваттари познакомился с Жилем Делёзом, который тогда преподавал в университете Венсенна. По-видимому, Феликсу было очень близко то, что происходило в этом «экспериментальном университете»: Делёз общался здесь не только со студентами,

[12]

на его лекции приходили молодые художники, психически больные, музыканты, наркоманы, архитекторы, люди разных национальностей и рас. «…Это была совершенная философия, к которой обращались в равной степени и философы, и нефилософы, как живопись обращается и к художникам, и к тем, кто не умеет рисовать…», - вспоминал Делёз.²⁴ Из знакомства родились дружба и сотрудничество (Гваттари, ориентированный на коллективное творчество, предлагал Делёзу работать в соавторстве с большим количеством единомышленников, однако последний от такого предложения отказался). Первая совместная книга Делёза и Гваттари - первый том «Капитализма и шизофрении» - «Анти-Эдип» - вызвала культурный шок и принесла авторам всемирную известность. За этой работой последовали книга о Кафке, второй том «Капитализма и шизофрении» - «Тысяча плато», многочисленные совместные статьи и интервью и, наконец, книга «Что такое философия?».

Вполне последовательным выглядит приход Гваттари в 1980-х гг. к «экософии» и «политической экологии»: от защиты интересов трудящихся он приходит к защите земли и её экосистем. В этом же свете следует рассматривать выступления Феликса за региональное самоуправление. Такая «глобальность» мышления Гваттари нашла своё выражение и в его «космопедии» - проекте трансдисциплинарного знания, в котором трансдисциплинарность сочетается с трансверсальностью, умножая связи между наукой и обществом. «Окружающая среда» для Гваттари - не только «природа», но и созданная человеком планировка социального пространства - общественные институты и даже архитектурные сооружения.

Гваттари говорил, что наиболее благоприятными для него были 1960-е гг., а климат 1980-х гг. он называл «оледенением».²⁵ Тем не менее, его активность в эти «холодные годы» не снижается. С 1987 г. Гваттари при помощи группы единомышленников (с Делёзом в качестве соредактора) начинает издавать журнал «Химе-

[13]

ры», существующий и по сей день. Написанная Гваттари редакционная статья в первом выпуске журнала обозначает не только направление исследований, интересующее редакцию, но и самый стиль и дух издания:

Химера, смесь козы и льва, бессознательное Прекрасной Эпохи, химерные горизонты искусства жизни, растения, составленные из тканей с различным генотипом или, говоря словами Малыша Робера, органическая ризома, являющаяся парадигматической эмблемой машинного-футуристического-конструктивистского бессознательного. И в то же время, область смешения смысла и бессмыслицы, длинная рыба с серебристым телом… Шизоанализ устраивают все эти значения термина.

Непременно следует добавить к этому теорию измерений. Картографию событий и обстоятельств, местоположения возможного или виртуального события. Теорию-химеру для мета-моделирования сингулярностей и оснований бесформенного.

Настоящий журнал публикует коллективные и индивидуальные работы, имеющие непосредственное или отдалённое отношение к шизоанализу, науке о химерах, то есть труды всех, кто стремится пересмотреть классический психоанализ, срывая надетый на него ошейник псевдо-научности. Подобно прочим развивающимся искусствам и наукам. Work in progress. Прежде всего, большая часть представленных здесь текстов является результатом выступлений и дебатов, имевших место во время ежемесячных парижских заседаний, собиравшихся по вторникам и объединявших психоаналитиков (само собой), философов, этнологов, математиков, людей искусства. Это были междисциплинарные сходки. Возвращение к сингулярному. Каждому - его безумие! Теоретики старой закалки, несомненно, найдут его здесь. При всём этом, в настоящее время у нас нет другого выбора: нам нужно вернуться туда.²⁶

[14]

Как отмечает Гваттари, «Химеры» изначально представляли собой печатное отражение проводимых им по вторникам семинаров, аналогичных лакановским. Однако читателя «Химер» сразу поражает своеобразие этих семинаров. Гваттари - профессиональный психиатр, практикующий в клинике и занимающийся психоанализом. Поэтому читатель ожидает, что основное место здесь будет уделено разбору конкретных клинических случаев и их анализу - именно так были структурированы семинары Лакана, которые Гваттари часто посещал. Однако в «Химерах» этого немного. Гваттари говорит не о проблемах практики, но о выработке мета-теории и мета-методологии. Философ Делёз в своих работах чаще обращается к клинике психических расстройств, нежели врач Гваттари! В семинарах участвуют не только психиатры и психоаналитики, но и этнологи, физики, художники и т.д. Начиная с седьмого выпуска, увидевшего свет в 1989 г., в журнале вводится рубрикация: «Клиника», «Политика», «Эстетика», «Концепты», «Урок истории», «Линии», «Вымыслы» и т.п., а с двенадцатого (лето 1991 г.) номера становятся тематическими.

Бывшая пациентка Гваттари Франсуаза Гарбарини, которую мы уже цитировали, занималась расшифровкой стенограмм его семинаров. Она описывает необычную атмосферу этих собраний в квартире на улице Конде, которую Ж. Шезно назвал «невероятным социокультурным караван-сараем»²⁷:

Дверь открыл Феликс… Я прошла через коридор, маленькую комнатку с бюро и оказалась в зале, где уже беседовали между собой несколько человек. Мне пришлось стоять, поскольку никаких стульев не было, а с дивана я никого не видела. Я хотела выглядеть естественно, но это никак не удавалось. Оглушённая гулом голосов, я разложила свои бумаги и установила магнии-

[15]

тофон… Внезапно воцарилось молчание. Феликс достал белый картонный лист. У него был стул, и он начал семинар…

Стены просторной комнаты были увешаны фотографиями, чертежами, плакатами… Напротив меня стояло пианино. Широкое канапе было завалено большими позолоченными подушками, так что некоторые люди уселись прямо на полу. Это немного напоминало «Тысячу и одну ночь», и я надеялась, что Феликс благодаря своей изобретательной речи сумеет ускользнуть от смертной казни на рассвете… На первый взгляд, происходящее сводилось к отношениям учитель/ученик. Некоторые замечания, казалось, подтверждали это, будучи парафразами речи учителя. Однако вскоре я обнаружила, что ситуация не так проста. Между оратором и слушателями существовало множество незаметных на первый взгляд связей. Феликс делал всё возможное, чтобы разрушить пассивность аудитории, убеждая каждого выступить со своей речью, независимой от того, что говорил он. Это была коллективная разнонаправленная деятельность…

Все зашевелились. Феликс поднялся со стула и подошёл к картону. Он взял маркер, отложил его, взял другой и, переступая с ноги на ногу, неожиданно оборачиваясь к нам, нарисовал сложную схему. И тогда произошло чудо. То, чего я не понимала, по мере возникновения пунктиров, линий и точек стало ясным... Руки Феликса в своём безумном танце на белом листе казались мне независимыми, действующими сами по себе… Теперь, когда он возобновил свою речь, я уже не чувствовала себя одинокой. Слова были связаны с чертежом. Я заметила, что, помимо прочего, он говорил и о безумии, но не как о необычном и исключительно важном для него явлении…

Тем временем Мони²⁸ расставила на круглом белом столе бутылки виски, кока-колы и апельсинового

[16]

сока, выложила арахис и лесные орехи. Начался перерыв. Болтали обо всём и ни о чём - о последнем фильме, о недавней радиопередаче. Затем началось обсуждение.²⁹

Отметим значение, придаваемое Ф. Гарбарини графическим схемам, которые Гваттари рисовал во время семинаров. По-видимому, Феликс также придавал им важность, и со многими из этих схем нам придётся столкнуться, когда мы будем разбираться с семиотическими конструкциями мэтра.

Гваттари активно участвует в антипсихиатрическом движении.³⁰ В январе 1988 г. он выступает организатором выставки произведений искусства психически больных в центре им. Ж. Помпиду, заявив, что пришла пора стереть границу между искусством «нормальных» и «ненормальных».³¹ Он тесно общается с итальянским реформатором психиатрической клиники Ф. Базалья и его преемником Ф. Ротелли. Гваттари раздражает консервативность французской психиатрии, отстающей в своей реформаторской активности не только от Италии, но и от Англии. В интервью «Le Monde» по случаю смерти Р.Д. Лэйнга Феликс заявил о необходимости сломать систему единообразной государственной психиатрии во Франции. Это выступление вызвало бурную реакцию. Даже друг Гваттари Жан Эмме, председатель профсоюза психиатров, посчитал его покушением на национальную систему медицинского обслуживания, гарантирующую равные права всем пациентам, независимо от их географического, нозографического или экономического статуса.

Феликса не устраивает и политическая ангажированность психиатрии (неудивительно, что у него постоянно происходили столкновения с сообществом психиатров, порицавших его «странные» методы лечения). Так, он с негодованием говорит о работе

[17]

афинского конгресса Международной Ассоциации Психиатров, где одобрительно отнеслись к восстановлению членства в Ассоциации СССР. Несмотря на перестройку, советскую психиатрию на конгрессе представлял профессор Вартанян, которого совсем недавно обвиняли в политических злоупотреблениях психиатрической властью. В Афинах его благосклонно слушали те самые французские врачи, которые выступали против этой его деятельности. Осенью 1989 г. Феликс вместе со своей женой Жозефиной посетил остров Лерос в Эгейском море, где располагался лагерь на 1200 душевнобольных, не получавших никакой медицинской помощи.³² Здесь Гваттари работал совместно с итальянской и английской группами.

Умер Феликс ночью 29 августа 1992 г. в «La Borde». На его похоронах 4 сентября присутствовали известные деятели искусства, уцелевшие активисты левого движения и ветераны антипсихиатрии.

Феликс был весьма многогранной личностью, он занимался не только психиатрией, но участвовал в разработке архитектурных проектов, участвовал в театральных постановках³³, писал сценарий для научно-фантастического фильма³⁴… Литературное наследие Гваттари весьма обширно. В настоящее время в Париже функционирует «Фонд Феликса Гваттари», который прежде всего является хранилищем обширнейшего архивного материала. Философия и практическая деятельность этого замечательного человека породила многообразную критическую и исследовательскую литературу. В 2000 г. Г. Геноско отредактировал и издал трёхтомный сборник материалов, посвящённых Делёзу и Гваттари.³⁵ Однако чаще всего исследователи пишут о Гваттари лишь в связи с Ж. Делёзом. Тако-

[18]

вы, например, работы Р. Бога³⁶, Ф. Гудчайлда³⁷, Ч. Стайвела³⁸, Н. Хеффернана³⁹ и др.

В России про Гваттари писали очень мало. Специально посвящённых анализу творчества этого замечательного мыслителя исследований на русском языке до сих пор не выходило. Единственным исключением является монография С.Н. Ставцева и А.С. Колесникова, в которой уделяется значительное внимание гваттарианской концепции производства субъективности.⁴⁰

О Гваттари говорят лишь как о компоненте творческого тандема Делёз - Гваттари, первенство в котором принадлежит, конечно же, первому. Но и здесь ситуацию едва ли можно признать удовлетворительной. Специальных монографий, опять-таки, нет, а все авторы, пишущие о Делёзе - Гваттари, ограничиваются весьма односторонним анализом «Анти-Эдипа».

Так, М.С. Кельнер и К.Е. Тарасов пишут: «Можно выделить следующие характерные черты созданной Делюзом и Гваттари концепции шизоанализа: использование данных современного естествознания (физики, математики, кибернетики, теории информации) и попытки «синтезировать» марксизм с фрейдизмом… Главная цель шизоанализа - установить, каким образом социальная среда, капиталистическое общество опутывают, блокируют, подавляют желания человека, в том числе психически больного».⁴¹ Таким образом, авторы совершенно не заметили настоящего намерения Делёза и Гваттари - проанализировать функционирование различных типов власти, предложить новый концептуальный «срез» социально-экономической жизни человека и на этом основании показать преходящий характер эдипальной разметки человеческой

[19]

психики, наметив пути её преодоления. Неудивительно, что отечественные исследователи делают вывод о том, что «шизоанализ есть… один из усовершенствованных вариантов психоанализа, в котором предпринимаются попытки объединить фрейдизм лакановского толка с отдельными фрагментами марксистской теории».⁴²

В своей весьма компетентной, но на сегодняшний день несколько устаревшей книге Н.Г. Попова, напротив, подчёркивает революционное стремление авторов покончить с традиционным представлением о человеке: «Нигилизм Дёлёза и Гваттари носит тотальный характер. Человек лишается ими всех человеческих свойств. Наделённый авторами истребительной силой и в то же время не вооружённый знанием, отдавшийся во власть бессознательных желаний, он может легко стать фанатичным разрушителем любых завоеваний культуры, надеть форму фашиста, отправиться куда угодно в карательных отрядах… За агрегатами машин исчезают реалии социальной жизни людей, происходит чудовищная аберрация в её оценках. Не капитализм, в конечном счёте, а абстрактная власть, государство, вера в них разума объявляются причиной подавления желаний человека, его отчуждения».⁴³ Упрёк небезосновательный, хотя, конечно же, Анти-Эдип Делёза и Гваттари - не более «фашист», чем ницшевский Антихрист. Со времени написания работы Н.Г. Поповой вышли многие работы Делёза и Гваттари, прояснившие их позиции, в том числе и по отношению к угрозе фашизма. Именно чтение этих поздних работ Гваттари позволяет уяснить, какой «предел» ставят французские мыслители на пути фашизма. Наша работа, таким образом, претендует на устранение этого пробела в отечественной исследовательской литературе.

В этой книге мы рассмотрим концептуальные основания (в смысле «мышления концептами») философии Гваттари, опираясь на его поздние работы. Преимущественное внимание мы уделяем вышеупомянутым парижским семинарам. При этом немедленно

[20]

возникает вопрос о том, в какой степени можно считать Гваттари философом, и прояснить его мы попытаемся в первой главе настоящего исследования. Далее необходимо рассмотреть основной концепт «позднего» Гваттари - «машины», что в полной мере удастся сделать лишь в связи с семиотическими концептами мыслителя. Пытаясь отделить Гваттари от Делёза, мы в то же время никак не можем не обратиться к «Анти-Эдипу», в котором намечены все основные линии гваттарианства (это выражение, кстати, уже прижилось в западной литературе). Это позволит нам во всеоружии подойти к основной теме Гваттари - теме производства субъективности. И именно в связи с производством субъективности мы будем говорить об экософии, эстетике и политике в творчестве французского мыслителя.

Наше исследование, таким образом, имеет своей целью реконструкцию и анализ философских взглядов Гваттари. Не пытаясь представить его «чистым» философом (против чего он сам всегда возражал), обращаясь к психоаналитической и психиатрической теории и практике этого автора, мы тем не менее будем говорить именно о философии. О философии, которая, по словам Делёза, выходит за собственные пределы, пользуясь средствами самой философии. Поскольку русскоязычных переводов работ Гваттари практически нет (немногие существующие переводы обозначены в библиографии), мы пользовались французскими оригиналами и сочли небесполезным отчасти восполнить существующий пробел обильным цитированием.

Наша работа не претендует на исчерпывающее освещение философии Феликса Гваттари. Мы старались лишь обозначить основные концептуальные основания шизоанализа и показать его связи с интердисциплинарным проектом «экософии». Таким образом, у нас получилось не столько историко-философское исследование, сколько «Введение в Гваттари». То обстоятельство, что мы опирались в основном на протоколы семинаров, проводившихся Гваттари в 1980-х гг., позволило нам взглянуть на мысль Феликса в динамике и развитии, не навязывая ей искусственной систематичности. Именно в этом, а не во всеохватности (которой здесь нет) можно усмотреть достоинство нашего скромного труда. Более масштабное исследование творчества Гваттари, несомненно, ещё впереди.

[21]