2. Целесообразность и целеполагание в системе постнеклассической рациональности

2.1. Целерациональность и социальная рациональность в контексте деятельностного подхода к социуму

2.1.1. Методологические подходы к пониманию рациональности

Современная западная философия науки в значительной степени связывает фактор рациональности с рациональностью науки. Исторически эти обусловлено тем, что в Западной Европе всегда существовал культ рациональности. Концепция рациональности, сформировавшаяся еще в Новое время, рассматривает ее как высший тип развития человеческого сознания и универсальное средство преобразования действительности и самого субъекта.

Подобный классический идеал рациональности по-прежнему является одним из источников исследований в рамках данной проблемы. Он определяет, например, такие характеристики, как: прогрессивность, общезначимость, валидность. Так, например, один из представителей герменевтики Х.Г. Гадамер рассматривает рациональность как объективный разум, принимающий в разные эпохи форму экзистенции и способствующий пониманию человеком его окружающего мира [1].

В современной зарубежной науке в настоящее время своеобразной доминантой выступает представление о четырех типах научной рациональности (М. Вебер [2]): рациональность как средство прогрессирующего научного логического мышления; рациональность как целесообразность человеческой деятельности; рациональность как соотнесенность деятельности с некоторой системой ценностей; рациональность как нормативно-методологическая модель научного исследования.

Приоритетной формой определения научной рациональности служит точка зрения логического позитивизма. Так, например, К. Гемпель оценивает достоинство двух основных концепций рациональности, то есть аналитической - в виде варианта Поппера, и прагматической - в виде варианта Т. Куна и П. Фейерабенда [3, 72-93]. При этом аналитическая концепция рациональности находит в науке рациональное средство принятие решения и считает возможным вырабатывать нормативные правила выбора таких средств.

С другой стороны, прагматическая концепция рациональности обращает особое внимание на социальное отношение научной деятельности и пытается эксплицировать науку, вскрывая содержание этих отношений. При этом позиция самого К. Гемпеля несколько сужает сферу науки и задачи методологии, тогда как трактовка рациональности должна вести к слиянию обоих подходов.

Другое направление обсуждения подобной проблемы связывается с К. Поппером [4], [5]. В его концепции научная рациональность трактуется как критичность научной рефлексии и как способность научных положений быть опровергнутыми. При этом К. Поппер трактует науку как вид рефлексивного осмысления любой познавательной традиции. В итоге наука оказывается неведомо откуда взявшейся надстройкой над некоторым произвольным типом знания, которое рационально лишь постольку, поскольку критикует самого себя и принимает во внимание результаты, которые являются итогом этой критики. Однако в подобном случае понятие рациональности применимо не только к науке, но и к любой познавательной системе, в которой играет роль факт самосознания.

Развивая тему рациональности, английский философ Д. Хаттиангади заметил, что спор критического рационализма и исторической школы, трактуемый как конфликт между рационализмом и гуманизмом, предполагает радикальный взгляд на разум, то есть попперовская теория разума как критика традиции отрицает новый взгляд, однако тот же Т. Кун замечает, что ученые обычно некритичны в отношении фундаментальных представлений, которые лежат в основе попперовской точки зрения. При этом, следуя Хаттиангади, понятие научной рациональности требует анализа структуры научных проблем. С другой стороны, Т. Кун, К. Поппер и И. Лакатос не могли рационально истолковывать научную традицию, поскольку они интерпретировали сами интеллектуальные традиции как обусловленные дедуктивными системами теории [6], [7]. Однако если социальный институт побуждает к дискуссии об определенных интеллектуальных феноменах, то изменение убеждений, включенных в эти интеллектуальные феномены, составит трудности для самого этого института.

В рамках традиционной концепции обозначается отступление от категорического отождествления рациональности с рациональностью науки. Например, заслуживает внимания позиция немецкого философа Г. Андерсона, который предлагает новые аргументы в пользу попперского анализа рациональности, заявляя при этом о его применимости к преодолению антиномии факта и ценности [8].

Саму науку следует рассматривать как гипотетическое описание эмпирической реальности. Наука как исследование научных фактов, процедура выработки средств познания, а также как критическая рефлексия обычно противопоставляется той же самой политике как реализации социального идеала, однако, сущее и должное предполагают друг друга и, по мнению того же Г. Андерсона, могут реально сочетаться в процедуре принятия решения.

Г. Андерсон оправдывает свою позицию, апеллируя к истории методологии, в которой споры вокруг проблемы соотношения контекстов открытия, обоснования рациональности закончились констатацией того, что в науке якобы нет метода открытия. Но тот же Андерсон подчеркивает, что констатация данного положения представляет большую проблему для современной науки.

Известный американский ученый В. Куайн, подвергая критике фундаменталистскую программу науки, призвал к необходимости натурализованной эпистемологии, которая должна показать как человек в действительности продуцирует теоретический взгляд на мир [9]. В рамках этого взгляда Р. Карнап показал, что рационализация дискуссии между учеными предполагает наличие общего вывода и отношения подтверждения.

Это означает, что всех релевантных данных недостаточно для выбора между несоизмеримыми теориями, а, следовательно, у нас нет адекватного критерия аналитичности. Пытаясь снять эту проблему, В. Куайн предлагает рассматривать ученого не как некоторое когнитивное устройство, а как организм, который строит сложную лингвистическую систему, при этом В. Куайн сравнивает логику индукции с некоторым животным ожиданием [9].

Натурализованная эпистемология не гарантирует, что научная дискуссия обязательно завершится взаимопониманием, но она, по крайней мере, открыто признает эмпирический характер индукции и научного метода вообще, в противоположность логической индукции. Концепция В. Куайна фактически содержит мысль, что мир в действительности таков, как он видится в рамках научных теорий.

Иная интерпретация научной рациональности предполагает отказ от попыток связать ее с проблемой движения. Эта тенденция берет за основу центральный момент динамики научного знания, то есть решения научных проблем. В этой связи следует выделить концепции К. Сэлмена, Л. Лаудана, Г. Сигеля, при этом отождествление рациональности с соответствием некоторой форме системы неизменных понятий и отношений составляют основу абсолютистской концепции, хотя она не в состоянии рационально истолковать то же концептуальное изменение, так как выход за пределы отдельно понятой системы в конце концов приводит к своей противоположности, то есть релятивизму, который отрицает неизменность стандартов рациональности, но это также не дает рациональной интерпретации развития знания [10, 18-20].

С. Тулмин выдвигает идею, согласно которой выбор нового понятия «рациональность», если он допускает рост объяснительной способности научной дисциплины, в рамках которой происходит выбор, вносит вклад в решение научных проблем. При этом рациональность в генезисе науке, по К. Сэлмену, является функцией науки решать локальные проблемы.

Есть ряд возражений против такого понимания рациональности. К. Сэлмен проблему рациональности сводит к рациональному выбору понятий, но в целом ряде исторических ситуаций рост объяснения не всегда осуществляется за счет роста рациональности. С другой стороны, у К. Сэлмена критика самой концепции рациональности достаточно плохо связана с рассмотрением критерия выбора понятия. И, наконец, К. Сэлмен неправильно считает переход от одной системы понятий к другой логически невыразимым, так как это может быть осуществимо в рамках смежных логических систем и в рамках одного языка [11, 555].

Между тем представленная К. Сэлменом концепция рациональности оказывается весьма проблематичной, критики этой концепции признают свою приверженность научному рационализму, который в данном случае, в большей степени, связывает прогрессивность теории с понятием истины. Впрочем, тот же К. Сэлмен не останавливается на достигнутом, а пытается глубже исследовать понятие рациональности, обращаясь к проблеме соотношения науки и ценностей. Он выдвигает некоторую сетчатую модель научной рациональности, которая якобы снимает все трудности, однако, подобная модель достаточно трудно объяснима, с точки зрения установления критерия истинности в каждом условно взятом квадрате или треугольнике подобной сетчатой концепции [12, 89].

Если исследователь неверно выбирает норму, то его деятельность оказывается нерациональной, а если он совсем отказывается от них, то это квалифицируется как нерациональность, стоит вспомнить того же Т. Куна, утверждающего невозможность описания методологическими средствами процесса смены парадигмы и при этом зачисляющего последние в иррациональности; но к это этому же приходит и П. Фейерабенд, подчеркнувший тот факт, что ученые следуют какому-то одному, заранее выбранному исследовательскому методу [13].

Этот недостаток исторического подхода стремится преодолеть подход социологический, он связан с пониманием рациональности как обусловленности деятельности некоторыми социальными институтами, задающими ей определенные виды функционирования и оценивающие ее в соответствии с собственными социальными стандартами.

Указанные подходы к рациональности оставляют в тени один достаточно принципиальный элемент - субъект рациональной деятельности. Существующий в настоящее время в литературе подход, специально подчеркивающий этот факт, называется антропологическим. Субъективность служит основанием для оценки некоторого явления или деятельности как рациональной, так и способной удовлетворить потребности субъекта. Она позволяет приписывать тот же рациональный характер, однако субъективность при этом должна входить в саму структуру деятельности - целями, мотивациями, программой, которая предполагается субъектом и, более того, понятая как рациональная. Субъективность включает в себя убеждения в целесообразности удобной деятельности с учетом многообразия познавательных ориентаций, при этом субъект всегда стоит перед выбором, и эта способность делать сознательный выбор характеризуется как лучший способ рационализации самого субъекта.

Следуя куайновской концепции, американский ученый Э. Стеблер считает, что концепция вводит новое понятие рациональности, которое отрицает ее непосредственную связь с позитивистским вариантом [14, 64].

При этом Р. Карнап предполагает, что рациональная дискуссия между мыслителями предполагает наличие общего языкового каркаса, в котором определяется процедура логического вывода и отношение подтверждения. Однако из тезиса В. Куайна о неполноте определенности теории в качестве частного следствия будет выводиться положение о неполной определенности самого перевода языка в реальной конструкции. При этом тот же Э. Стеблер, соглашаясь с В. Куайном, замечает, что единственное понимание рационального метода, на которое можно рассчитывать, является понятие метода в основном аналогичного методу научного исследования, находящемуся на стыке психологии, философии, биологии.

Известный английский философ В. Ньютон-Смит, пытаясь описать новый образ модели рациональной науки и называя ее своей концепцией умеренной рациональности, пытается определить целый ряд критериев подобной теории [15, 347]. Во-первых, это успешная эмпирическая подтверждаемость; во-вторых, интертеоретическая поддержка; в-третьих, эффективность; в-четвертых, внутренняя последовательность; в-пятых, простота.

Однако эти признаки не образуют жесткой схемы, из них нельзя составить определенного алгоритма применения к оценке теории вообще. Предлагаемые В. Ньютоном-Смитом принципы в сравнении с теорией, конечно, не являются статичными, они развиваются вместе с содержанием науки, ее историческими нормами. Однако ничего принципиально нового в подобной концепции практически не содержится. Дело в том, что В. Ньютон-Смит скорее желает представить не новую трактовку научной рациональности, а как бы хочет объяснить со своей позиции прогресс науки [15, 360].

Итак, в соответствии с методологическим взглядом на науку ее регуляторы трактуются как нормы, следование которым делает познание рациональным. При этом если сам исследователь неправильно выбирает норму, то его деятельность оказывается нерациональной, если же он вообще отказывается от подобных действий, такая деятельность квалифицируется как иррациональная.

Нужно сказать, что этим подчеркивается важный аспект нашего рационального отношения к миру, то есть человек, пытаясь различными способами освоить мир, вырабатывает определенное отношение к необходимости данной деятельности. Человек, неспособный справиться с идеей, которую он с необходимостью желает реализовать, естественно, будет чувствовать себя в рамках иррациональных аспектов.

Так, В.С. Швырев отмечает, что момент относительной стабильности оснований научного знания, наряду с моментом, их изменчивости, является необходимым конструктивным аспектом научно-исследовательской деятельности в целом. Деструкцией науки является как раз абсолютизация «парадигмальной деятельности», «закрепляемая в реальной практике науки соответствующими формам научного самосознания, которые превращают относительную, «конечную» схему научного знания в абсолют, в предел возможного» [16, 57]. К подобному выводу приходит и Н.С. Автономова, обращая внимание на чередование периодов, в которые иррациональное органично взаимодействует с рациональным, и периодов, в которые иррациональное противополагается рациональному. Смена периодов, в которые «содержательные расширения преобладают над их собственно концептуальной ассимиляцией и упорядочением», периодами, в которые, напротив, преобладает тенденция к возможно более «органичной ассимиляции новых содержаний культуры, к самоупорядочению», соответствует ритму культурных перестроек [17, 11].

Контрольные вопросы

1. Дайте сравнительную характеристику определений научной рациональности.

2. Как соотносятся исторический и социологический подходы к пониманию рациональности?

3. В чём специфика антропологического подхода к рациональности?

4. Каковы особенности деятельностного подхода к пониманию социума?

Рекомендуемая литература

1. Гадамер Х.Г. Истина и метод: основы философской герменевтики. Пер. с нем / Общ. ред. и вступ.ст. Б.Н.Бессонова. М., 1998.

2. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. 722 с.

3. Гемпель К. Мотивы и ”охватывающие” законы в историческом объяснении // Философия и методологии истории / Под ред. И.С. Кона. М., 1977. С. 72-93.

4. Поппер К. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М., 1983.

5. Поппер К. Нищета историцизма / Пер. с англ. М., 1993.

6. Кун Т. Структура научных революций. М., 2002. 608 с.

7. Лакотос И. Фальсификации и методология научно-исследовательских программ. М., 1991.

8. Касавин И.Т., Сокулер З. А. Рациональность в познании и практике. М., 1989. 192 с.

9. Карнап Р. Вероятность и индуктивная логика. М., 1979. 574 с.

10. Schutz A. The frame of unquestioned constructs // Rules and meaning: The anthropology of everyday knowledge. Sel. Readings. armondsworth, 1973. P. 18-20.

11. Salmon W.C. Carl Hempel on the rationality of science // Journal of philosophy. 1983. Vol. 80. N 10. P. 555-562.

12. Siegel H. Truth, problem-solving and the rationality of science // Studies in history and philosophy of science. 1983. Vol. 14. N 2. P. 89-112.

13. Фейерабенд. Избранные труды и методы. М., 1987.

14. Stabler E.P. Rationality in naturalized epistemology // Philosophy of science. 1984. Vol. 51. N 1. P. 64-78.

15. Newton-Smith W. Change // Sinthese. V. 62. 1985. P. 347 - 363.

16. Швырев В.С. Рациональность как ценность культуры. М., 2003. 160 с.

17. Автономова Н.С. Новый рационализм // Вопросы философии. 1989. № 3. С. 10 - 18.