Библиотека    Новые поступления    Словарь    Карта сайтов    Ссылки





предыдущая главасодержаниеследующая глава

5.2.2. Социальная рациональность в контексте поведения экономического субъекта

Постнеклассическая теория в целом и, в частности, экономическая теория используют концепцию классической рациональности, которая адекватно может быть понята в рамках ее философского осмысления, причем классическому рационализму самой философии обычно соответствует классическая наука, определяющая объективную картину мира. Естественно, что классическая рациональность имеет в виду такие природные процессы и события, которые происходят без участия осознающего их субъекта, а также действия, которые в явном виде содержат в себе идею целесообразности и как следствие обладают свойством быть представленными в рамках конкретной системы понятий. Из этого имплицитно следуют понятия «рациональное действие» или «рациональный субъект», понятие «рациональная экономика», «рациональное общество». Следует отметить, что рациональность действия - это только одно из проявлений рациональности системы [1]. Существенным недостатком такого представления является то, что в его рамках описывается исключительно так называемая целерациональность действия. Постнеклассический же рационализм отходит от использования понятия абсолютного субъекта и использует совокупность субъектов, имеющих ограниченные возможности и связанных между собой и с экономической реальностью таким необходимым звеном, как социальная система.

В соответствии с постнеклассическим подходом на место абсолютного субъекта системы экономической деятельности ставится такая совокупность субъектов, которые не могут иметь единого понятия об этой системе и для этой цели должны конструировать соответствующее множество ее теоретических моделей. Иными словами, возможность субъекта деятельности действовать в экономической системе отличается от возможности так называемой внешней оценки, которая будет определять всю структуру экономической сферы. Так, например, организация труда в конкретной фирме может быть предельно ясна для субъекта экономической деятельности. Не следует забывать о существовании естественной границы такой ясности, что обусловлено деятельностью других субъектов, использующих совершенно другие критерии. В такой системе всегда будут сегменты, которые представляются неопределенными с позиции классического рационализма. Эта неопределенность носит исключительно онтологический характер в связи с тем, что социально-экономическая система всегда содержит познающие субъекты и, поэтому позитивная гносеологическая установка будет всегда представляться ограниченной.

Когда речь заходит о социальной рациональности, то нельзя не обойти вниманием концептуальную систему М. Вебера, который выделяет четыре основных вида социальных действий - действия ценностно-рациональные, целерациональные, эффективные, традиционные. Относительно рациональным является ценностно-рациональное действие, которое, кроме целевых установок, имеет чисто символическое значение. С точки зрения М. Вебера, абсолютно рациональным может быть только целерациональное действие, которое всегда можно разделить на некоторые сегменты. Деление М. Вебером рациональности предполагает выделение материального и формального ее видов. Принятие материальной рациональности связывается с тем, что цель определяется в соответствии с системой внешних ценностей, то есть цель ставится в подчинение ценности. Естественен вывод о том, что материальный рационализм всегда ограничен внешними факторами при условии, что, когда все внешние ценности подвергнуты рациональной обработке, тогда и достигается переход к абсолютной рациональности. В этом случае рациональность становится самоцелью. Происходит исчезновение связей между целью и ценностью, и при этом материальная рациональность превращается в формальную. Причина этого явления заключается в том, что цель получает такую количественную характеристику, как мера. Формальная рациональность, с точки зрения М. Вебера, предполагает не только независимость от содержания, но главным образом своеобразную калькулируемость. Последнее обеспечивает достижение максимальных возможностей формальной рациональности, что, как считает М. Вебер, определяется наличием следующих условий: частная собственность на все ресурсы, свободный рынок труда, отсутствие регулирования, ограничивающее свободу обмена, рациональное государство и право, рациональность денежной системы [2]. В итоге, поднимаясь на уровень философского осмысления, можно сказать, что формальная рациональность представляет собой новый этап в развитии целевой рациональности, которая дает возможность использовать универсальную количественную меру.

Достаточно авторитетной в исследовании социальной рациональности стала концепция ограниченной рациональности Г. Саймона [3], [4]. Сам принцип ограниченной рациональности предполагает, что способность человеческого разума определять и решать сложные проблемы не сравнима по уровню с теми проблемами, решение которых необходимо для объективного рационального поведения вообще. Человеческое поведение рационально только с точки зрения потенциального стремления поступать рационально. В действительности человек обладает такой способностью лишь в ограниченной степени. Возникает вопрос о существовании практических границ рациональности. Подобная ситуация предполагает конструирование упрощенных моделей реальных ситуаций. Использование таких моделей предполагает, что для предсказания человеческого поведения нужно учитывать не только рациональность самого выбора, но и рациональность тех механизмов, которые используются для решения выбора, так как интеллект с точки зрения его калькулирующих способностей следует отнести к ограниченным факторам, а следовательно, необходимо использовать более слабую, чем рациональность, предпосылку сознания экономического субъекта. По отношению к экономике это означает, что максимизация заменяется более слабой процедурой, а именно поиском удовлетворительного решения.

Реконструкция рассуждений Г. Саймона приводит к выводу, что он осуществил процедуру построения модели рациональной системы и процедуру действия в рамках этой модели. Анализируя проблему того, как человек конструирует модель, Г. Саймон углубляет теорию и на ее основе переходит к заключению об ограниченности человеческого интеллекта. Между тем из предположения, что человек в силу ограниченности своих практических возможностей действует в рамках определенной модели, явно не следует вывода об ограниченности возможностей самого теоретического разума. Даже если предположить, что Г. Саймон не ошибается, то и в этом случает следует сказать, что из ограниченности возможности интеллекта явно не следует необходимости замены поиска цели поиском решения. Та ограниченность, которая придается Г. Саймоном человеческому разуму как его неотъемлемое свойство, наоборот, есть ограниченность, сознательно реализуемая экономическим субъектам, учитывающая индекс времени и имеющейся информации. В итоге, с точки зрения Г. Саймона, рациональность субъекта ограничена потому, что он не может выполнять роли «абсолютного калькулятора». С другой стороны, если ограничения, в рамках которых находится экономический субъект, весьма слабы, то сразу же возникает спектр положительных решений, а проблемой становится проблема оптимального выбора из спектра этих решений. Если максимизировать целевую функцию, то мы сразу будем иметь классическое понятие экономической рациональности. Если же выбрать сами ограничения таким образом, чтобы решение было единственным, то естественен вопрос об определении тех ограничений, которые не предполагают обращения к подобной экономической реальности. Таким образом Г. Саймон фактически создает своеобразную иллюзию решения проблемы в рамках своей концепции, перенося эту же проблему в область выбора ограничений, что, по его мнению, является завершающим этапом этой концепции. Однако решение не представляется в явной форме адекватным, так как задача выбора ограничений является не завершающей, а, наоборот, центральной; то есть вольно или невольно Г. Саймон переставляет приоритеты в своей концепции.

Предпосылка рациональности поведения субъектов экономической деятельности будет одной из тех предпосылок, которые определяют построение, соответствующее постнеклассической теории. С точки зрения самой абстрактной ситуации, постнеклассическая теория представляет рациональность поведения в достаточно упрощенных условиях (например, в случаях, когда субъекты экономической деятельности действовали, руководствуясь исключительно собственной денежной выгодой). С позиции такой теории реальное экономическое поведение выступает в известной степени как иррациональное. Необходимо было увязать теорию с явлениями реальности, а потому требовались дополнительные предпосылки. Их выдвижение шло по нескольким направлениям: либо максимизация заменялась на поиск приемлемого решения, либо менялись условия целевой функции, либо субъективировались, например, экономические категории, либо предполагалось, что экономические законы применимы только к агрегированному поведению. Первый путь в рамках этих гипотез - это путь Г. Саймона. Остановимся теперь на других направлениях.

Следующее направление предполагает ослабление роли условий целевой функции и использование метода максимизации. В самом общем виде сущность такого подхода состоит в уменьшении степени абстрактности моделей для экономической деятельности. Одно из преимуществ этого подхода заключается в том, что снимаются негативные моменты с предпосылки о рациональности, так как экономическое поведение такого типа более адекватно отражает соответствующую действительность. Использование понятия рациональности в широком смысле можно истолковать как частичное снятие проблемы об иррациональности субъекта экономической деятельности. Следовательно, происходит определенное смещение акцентов: поведение, оцененное как иррациональное, с точки зрения, например, чисто экономического рационализма выступает рациональным и с точки зрения социального рационализма. Ослабление же условия полного распределения предполагает изучение двух основных тенденций развития. Прежде всего речь идет о введении понятия «неполное распределение», что обычно принимается во внимание при изучении многочисленных экономических явлений в рамках переходных экономик. С другой стороны, речь идет об анализе таких типов экономического поведения, которые напрямую не зависят от факта существования частной собственности. Следствием этого является необходимость решения вопроса о стабильности предпочтений, что ведет к рассмотрению этих предпочтений на двух уровнях: на уровне допущения зависимости предпочтения от реальности и на уровне, который предполагает, что некоторые экономические явления вообще могут не зависеть от предпочтений субъектов экономической деятельности.

Концепция рациональности в рамках данного подхода связана с проблемой издержек при получении информации. Отсутствие информационных издержек создает ситуацию, когда субъекты экономической деятельности получают максимальное количество сведений и принимают в соответствии с этим решения. Для принятия таких решений полнота информированности субъектов экономической деятельности не является решающим фактором, так как необходимо, чтобы целевые функции субъектов были аналогичными. Но в этом случае субъекты экономической деятельности не будут различаться, что представляет собой попытку представить всю систему экономической деятельности, в которой действуют совершенно разные субъекты, как некоторую единую систему. Но тогда на уровне философского обобщения множество субъектов экономической деятельности можно рассматривать в качестве одного абсолютного субъекта. Это означает не что иное, как возвращение к концепции классической рациональности.

В общем виде смысл концепций, которые выступают против теории классической рациональности, связан с сомнением относительно возможностей уменьшения уровня абстрактности используемых моделей, причем позитивные и отрицательные доводы могут приводиться в самом широком спектре. Однако одно не будет вызывать сомнения, а именно то, что некоторые формы поведения как отдельных объектов, так и объектов социальных будут представляться нерациональными. Поэтому следующий подход к постнеклассической рациональности как раз предполагает перенесение проблемы в иную плоскость, а именно в плоскость выдвижения иррациональности через субъективацию таких категорий, как вероятность и риск. Речь идет о соотношении субъективного и объективного элемента в рамках постнеклассической рациональности. Если сказать более точно, то на первый план выходит субъективация объективных категорий, и в рамках этого процесса вполне будет уместна гипотеза субъективных вероятностей. Основной смысл этой гипотезы состоит в том, что при наличии неопределенности субъекты экономической деятельности определяют спектр своих ожиданий, принимая субъективную вероятность возможного развития событий даже несмотря на то, что нет никаких сведений не только о наличии объективных вероятностей, но даже и об их сущности.

Каждая гипотеза должна быть подтверждена или опровергнута. И как подтверждение рассматриваемой гипотезы будут реальные экономические факты, которые и покажут, что люди часто отдают предпочтение вероятности редких событий, явно недооценивая вероятность событий частых. Сама гипотеза субъективных вероятностей имеет сильную теоретическую оппозицию со стороны специалистов в области теоретико-игровой семантики [5]. В сущности, критические замечания в основном сводятся к тому, что человек, который принимает решение, всегда производит не только их оценку, но и переоценку. Такая процедура не может не корректировать субъективную вероятность в направление ее соответствия объективным данным. Если же подойти к сущности этого подхода с самых общий позиций, то можно обнаружить достаточно серьезную проблему, которая будет связана с тем, какой предел можно определить в сфере субъективации экономических фактов. Значимость этого предела определяется тем, что есть опасность выйти за рамки того, что представляется приемлемым для экономической науки. Сама теория не допускает ситуации, при которой ее концептуальный аппарат лишится таких понятий, как вероятность и риск.

Представляется, что более удачной является гипотеза относительно рациональных ожиданий. Смысл данной гипотезы заключается в том, что она наиболее широко ставит проблему иррационального поведения субъекта экономической деятельности. Рациональное ожидание можно назвать адаптивным, если прогноз относительно этого ожидания полностью зависит от некоторого прошлого прогноза, причем, если ожидания будут совпадать с реальностью, то в новом прогнозе будет осуществлена постоянная корректировка ожидаемого результата. Предельным случаем адаптивности в условиях, когда бесконечно велика скорость самой корректировки ожиданий, и будет осуществление постнеклассической рациональности. В условиях рациональных ожиданий сами субъекты экономической деятельности обычно запрограммированы на ошибки в прогнозах. Такая ситуация имеет не субъективный, а объективный характер, так как несовпадение с реальностью возникает в силу неопределенности, которая воспроизводится в самой системе. Из этого следует, что рациональность ожиданий непосредственно связана со стабильностью самой реальности. Понятно, что стабильная среда позволяет делать стабильные прогнозы. Рациональность ожиданий не предполагает наличия в явном виде идеального предсказания, поэтому и к рациональности следует подходить с точки зрения агрегированных ожиданий.

Рассмотренные подходы к постнеклассической рациональности реалиизуются в работах представителей разных школ и направлений, например, в рамках экономической теории. Однако говорить о том, что в современной экономической науке имеет место какая-либо интегрирующая концепция, видимо, пока еще рано. Во многом это объясняется самим внутренним противоречием теории. Дело в том, что на протяжении достаточно долгого времени такая теория не была непосредственно связана с методологическими проблемами науки. Более того, подразумевалось, что методологией, например, экономического исследования является философия, однако реально исследования в рамках экономической теории шли, в основном, в направлении общеэкономического анализа конкретных экономических фактов, событий и процессов. До уровня философского обобщения и осмысления не только экономической реальности, но конкретного и концептуального аппарата экономической теории дело доходило в очень немногочисленных работах. После того, как экономическая теория претерпела трансформацию от политической экономии к современной экономике, философские методы познания и вообще категориальный аппарат философии отошли, в определенной степени, на второй план. При такой ситуации фундаментальные исследования в области экономической теории не имели адекватного методологического обоснования и, в первую очередь, касались вопросов гносеологического характера, причем возникли самые разнообразные трактовки соотношения объективного и субъективного.

Исследуемая экономическая действительность с непосредственным выходом на проблемы рациональности стала получать различные толкования. Проблема заключалась прежде всего в том, что рациональность стала рассматриваться на самых различных уровнях как нечто обособленное (например, на уровне экономической реальности, на уровне непосредственно экономического субъекта, на уровне экономического действия). Стала происходить своеобразная путаница между пониманием рациональности как собственно феномена человеческого сознания и между тем, как этот феномен проявляется при его применении вне рамок человеческого сознания (например, в качестве прикладного аспекта в сфере экономической деятельности). При этом сама эта проблема не являлась достаточно оригинальной, причем во многих исследованиях возникло несколько вольное отношение к экономическим категориям, с одной стороны, и к применению этих категорий в реальном экономическом процессе, с другой стороны. Так, если, например, взять такое сочетание понятий, как экономическая иррациональность, то следует отметить, что существуют взгляды, согласно которым рациональность мышления есть простое отражение рациональности экономики. Однако в этом случае вполне обоснованно возникает вопрос о том, кто же дает экономике толкование как рациональной или иррациональной. Естественно, никто не будет оспаривать действия объективных экономических законов, но сам статус закона как экономического определяется не экономической реальностью, а тем категориальным аппаратом, с помощью которого происходит осмысление и анализ этой реальности.

Представляется, что дальнейшая работа в направлении совершенствования и развития постнеклассической рациональности позволит не только решить многие проблемы формирования концептуального аппарата экономической теории, но и определить некоторые тенденции дальнейшего изучения экономической рациональности.

Постнеклассический рационализм как фактор культуры имеет достаточно прочные европейские корни. В философской и культурологической литературе Запада поднимается немало проблем, связанных с обсуждением экономического поведения человека в реальной жизни, причем эти исследования носят не только теоретический характер; с помощью разрабатываемых моделей даются и практические рекомендации относительно особенностей рационального поведения субъектов экономической деятельности.

Контрольные вопросы

1. Каково значение вклада Вебера в разработку проблемы социальной рациональности?

2. В чем особенности понимания социальной рациональности Г. Саймоном?

3. В чем проявляется ослабление роли условий и целевой функции?

4. Как Вы понимаете гипотезу рациональных ожиданий?

Использованная литература

1. Решер Н. Граница когнетивного релятивизма // Вопросы философии. 1995. № 4. С. 35-58.

2. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. 722 с.

3. Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления. // Thesis. 1993. Вып. 3. С. 27.

4. Саймон Г. Теория принятия решений в экономической науке и науке о поведении // Теория фирмы. СПб., 1995.

5. Хинтикка Я. Проблема истины в современной философии // Вопросы философии. 1996. № 11. С. 92-101

предыдущая главасодержаниеследующая глава



ПОИСК:




© FILOSOF.HISTORIC.RU 2001–2023
Все права на тексты книг принадлежат их авторам!

При копировании страниц проекта обязательно ставить ссылку:
'Электронная библиотека по философии - http://filosof.historic.ru'