Случайно познакомившись с сократовским "Я знаю, что ничего не знаю", Незнайка (Используя имена известных литературных героев, мы помним о священном авторском праве собственности, обусловливаемом подчас гипертрофированным индивидуализмом и экономизмом. В оправдание своих действий и во избежание судебных исков отмечаем, что эти имена используются в данном контексте отнюдь не с целью обогащения и не в поисках незаслуженной славы. Обращаясь к популярным персонажам, допустим, мы апеллируем к авторитетам, как это принято в "научном производстве".) страшно возгордился.
- Я ничего не знаю! - гордо вещал он теперь каждому встречному.
Проезжающая транзитом через Подлунный Город иностранка, Дюймовочка, восхищенно бросилась к надувающему щеки Незнайке:
- О, йес! Как я рада повстречать Мудрого незнайку, который знает все!
- Почему это все? - удивился Незнайка.
- Ну как же? Ты говоришь, что не знаешь - ничего, значит, знаешь - все!
- Нет, я все не знаю.
- Так определись: ты не знаешь ничего или не знаешь все?
- Я ничего не знаю обо всем!
Парадокс познания подвергает нас опасности пессимистически-гносеологического настроения, напрямую обусловливающего агностическую философскую позицию (Агностицизм - "незнание", гносеологическая позиция, утверждающая невозможность объективного познания окружающего мира, чаще всего апеллирующая к субъективности нашего восприятия действительности. ). Но ведь если снова вернуться к попыткам дать общее определение человеку, то нам никак не обойтись и без такой характеристики как "существо познающее". Причем не индивидуально-познающее, а общественно-познающее, поскольку с количественным и качественным ростом знания уже невозможно обойтись без его трансляции от поколения к поколению, без "института Учителей" (Понятие, введенное в научный обиход Н. Н. Моисеевым. К сожалению, сегодня часто можно встретиться с мнением, что время энциклопедистов прошло и дифференциация (разделение) наук уже настолько далеко зашла, что неправомерно вести речь о каком бы то ни было едином сообществе ученых. Это умонастроение не только лишает философию ее исконного статуса системы знаний об общих принципах бытия и познания, но и приводит к искусу оконтуривания фантастически-страшной картины будущего. Ведь если уподобить Науку организму (поскольку весь мир органичен), то как же будет вести себя такой организм, у которого все члены рассогласованы и действуют вразнобой?). И не просто общественно-познающее, а бытийно-преобразующее. Поэтому не только по нашему хотению, но и для придания человечеству объективной значимости как преобразующей мироздание силы необходимо избрать позицию гносеологического оптимиста: "Да, конечно, процесс познания бесконечен, абсолютной истины как знания всего обо всем мы достигнуть никогда не сможем, но нашей целью должно стать постоянное приращение относительного знания, приближающее нас к знанию абсолютному".
Однако с укоренением гносеологически-оптимистической позиции в сознании человечества возникают большие проблемы. В чем же причина? Вспомним наш яркий, пестрый, жизненный, но ящик. Почему и для чего в нем происходят многочисленные и порою невероятные процессы, оставалось, остается, и будет оставаться неясным. Нет таких проверенных и окончательно доказанных научных теорий и опытного инструментария, которые позволили бы нам проникнуть в метафизически-запредельные области мироздания, все там измерить, взвесить и, препарировав, подвергнуть тщательному анализу. А посему ответить на действительно смысложизненные (т. е. философские по преимуществу) вопросы наука в современном ее понимании как знания, стремящегося к однозначности и точности выводов, не может. Рацио, разум нуждается в непосредственной помощи со стороны веры (Собственно, его претензии на приоритет в благородном деле познания беспочвенны, так как любая самая строгая в рационально-логическом плане конструкция возводится на непрочном с точки зрения разума основании веры (в материю, в закономерность, в отсутствие иных, кроме человека разумных деятелей и пр.).). И именно здесь рождается основное гносеологическое противоречие, с диалектической точки зрения (Диалектика - философская теория о развитии всего в мире через противоречия (объективная диалектика) и о развитии нашего познания мира через противоречия в мышлении (субъективная диалектика).) являющееся источником развития познания - противоречие между разумом и верой, ярко выраженное в истории человеческого мышления, приводящее порой к казусам отрицания значимости философии отпочковавшимися от нее науками (За примером далеко ходить не нужно - достаточно проанализировать эволюцию государственных стандартов высшего профессионального образования в части количества часов, отводимых ими на изучение гуманитарных, в том числе философских дисциплин. Впрочем, отвергали философию и по идеологическим соображениям (запрет преподавания философии Николаем I, отсутствие философских факультетов в предреволюционной России и фактический отказ от философского плюрализма в пореволюционной).).
В Подлунный Город приехал большой философ, доктор всех наук Любомудр. Его появление вызвало у маленьких жителей нешуточный ажиотаж, ведь в первом программном заявлении ученого было выражено желание создания Философского общества, которое ставило бы своей непосредственной целью коренное изменение мировосприятия и соответствующее миропреобразование. Экстренно собрался Самый Большой Ученый Совет, в который входили все жители города без исключения, поскольку в нем была подлинная демократия и в решении самых важных вопросов каждый стремился принять участие. Правда, самые важные вопросы при этом никогда не решались однозначно, но, благо, городок был небольшой, земли хватало, а иностранцы жаловали своим вниманием очень редко - в основном единолично или в составе делегаций, но никогда в составе воинских подразделений.
- Философия может помочь в увеличении урожая огурцов?
- Выдалбливание тыкв под застройку ускорится?
- У Вас есть конкретные предложения по модернизации тараканьих средств передвижения?
- Будет ли решена проблема приручения кузнечиков для сельхозработ?... - град вопросов излился на Любомудра, который едва успевал отвечать на них лаконичным "Нет".
- Так зачем же нам Ваши философия, мировосприятие и миропреобразование?
- Но, господа, как же, ведь Вы получите уникальную возможность осмысления бытия, способствующего сознательному социальному целеполаганию и выбору адекватных средств достижения идеалов! - всхлипывая и уже начиная понимать тщетность своих усилий, возопил Любомудр. - Вы хотя бы попытались заглянуть за пределы подножного бытия! Посмотрите на Луну, там ведь тоже есть жизнь, и за ней есть, мы должны стремиться расширить границы нашей деятельности, проникнуть вглубь Вселенной, преобразить ее изнутри!
- Долой!!! - впервые единодушно орали подлунногорцы. - Не дадим оболванить себя и нашу молодежь! Лом, лопата и тяпка - наши средства, Праздник Урожая - наша цель!
Вечерело… Над оглашаемыми неистовыми криками окрестностями торжественно всходил ослепительно-желтый лунный диск. Маленькая Кузюка, зажав ушки, с восхищением смотрела на него и думала: "Нет, все-таки хорошо бы было, если б на Луне заколосились огурцы…"
Диалектика в античности понималась как искусство ведения спора, целью которого являлось не моральное подавление оппонента посредством интеллектуальных, эмоциональных или даже физических усилий, как это характерно для современных "ток-шоу", а совместный поиск истины, отличающейся от исходных представлений спорщиков. Сократ полагал, что всякий человек не в праве монополизировать истину, поскольку его представления о чем-либо есть только мнения ("доксы"), изменяющиеся во времени. Свидетельством умственного роста личности, таким образом, является постоянное, происходящее в течение всей его жизни изменение взглядов на действительность, только приближающее, но никогда не приводящее к Истине (позиция гносеологического оптимизма). К слову, по этой причине Сократ и не писал книг (что написано пером, как известно, не вырубишь топором, а по прошествии времени развивающейся личности очень хочется сделать это). Другой причиной было то, что с книгой нельзя поспорить, она выражает определенное, зафиксированное в знаковой форме, мнение, которое должно быть изменено при живом участии как читателя-оппонента, так и автора. Но конструктивного сократовского спора с научным фолиантом, очевидно, не получится.
Боксер Хук Левыч как-то спросил Незнайку, что такое сократовксий спор.
- Это когда спорщики в процессе конструктивного диалога убеждаются в том, что их исходные позиции являются только мнениями, не превосходящими друг друга, и постепенно формируют новые мысли по поводу предмета спора, - надув щеки, мудро ответствовал Незнайка.
- А!... - разочарованно протянул Хук. - Похоже на ничью без нокаута. Неинтересный спор, неспортивный.
Развитие человеческого познания обобщенно представимо как коллективный спор ученых (Речь идет об объективно-историческом выражении субъективной диалектики. Что же касается диалектики объективной, то ее также можно образно представить как столкновение в "споре" противоположностей, сторон природных противоречий.), длящийся веками и тысячелетиями. (Участники этого спора далеко не всегда ведут себя корректно, по-сократовски, поэтому конструктивный синтез (Совместный тезис, обобщение. Диалектическая триада Г. Гегеля, пожалуй, самого видного методолога диалектики, выглядит следующим образом: Т - АТ - СТ (тезис-положение - антитезис - синтез, или синтезис).) мнений достигается не сразу. К тому же, коллективный мыслитель часто страдает приступами амнезии, напрочь забывая некоторые фундаментальные философские истины, благо, наблюдается периодически и процесс анамнесиса (Припоминание - гносеологический метод, превозносимый Платоном, полагавшим, что человеческая душа набирается опыта за тысячелетия пребывания в мире идей, а на земле может лишь припоминать о виденном и знаемом раньше. ), и тогда давно забытое старое выдается за новое.) Выделим одну особенность, характерную для этого спора. Его участники в качестве основного и действенного средства познания мира признают то разум человека, обладающий возможностью предоставления доказательного и обоснованного знания, то "сверхчеловеческую" способность непосредственного, интуитивного постижения действительности, реализующегося в "откровенных" истинах, в которые следует верить. Строго говоря, познавательного процесса, в котором в качестве инструментария используется только разум или только вера мы даже гипотетически представить не можем. Скорее, под РАЗУМОМ следует понимать ВЕРЯЩИЙ РАЗУМ, а под ВЕРОЙ - РАЗУМНУЮ ВЕРУ. Действительно, апелляции к разуму всегда основаны на определенной вере в его возможности, во-первых, а любая самая строгая рациональная теория всегда опирается на только вероятностный фундамент, во-вторых. С другой стороны, вера, не дающая строго рационального знаково-логического отчета о самой себе социально беспочвенна, она никогда не сможет обрести достаточного количества сторонников, а значит, лишается своего универсально-культурного значения. Поэтому утверждения автономности разума или, напротив, автономности веры неубедительны.
Однажды из Подлунного Города в автономное плавание отправилась подводная лодка. Маленькие отважные морепроходцы не были достаточно подготовлены к проведению очень дальнего похода, и в один из дней в результате острого приступа клаустрофобии у них произошла всеобщая амнезия. В течение нескольких часов они, правда, вспомнили все относительно назначения внутренних механизмов своего "Наутилуса", но вот ответить на главные вопросы - кто мы?, откуда и куда идем?, что за бортом? - так и не смогли однозначно.
- Необходимо принять в расчет и дешифровать информацию, поступающую извне! - настаивал капитан Метафизиус, тыча указательным пальцем в пиликающие морзянкой наушники и в мерцающие блики на эхолоте.
- Это же абсурд! - никак не соглашался старпом Позитивкин. - Мы должны полагаться только на опытные данные, поэтому ничего не можем утверждать о забортном пространстве. И кто доказал, что пиликает не в наших ушах и мерцает не в наших глазах? Это - пока не распознанные субъективные искажения подлодочной реальности!
* * *
Старпому удалось убедить экипаж, и на борту воцарился порядок, обедать стали только по расписанию, приборы и механизмы чистить вовремя и спать спокойно…
А тем временем с ежесекундной неотвратимостью по курсу лодки вырисовывался скалистый берег…
И вера, и разум являются необходимыми и взаимосвязанными элементами познавательного процесса. Но вот значимость одного из них всегда преувеличивается, и в таком аспекте позволительно говорить об их противоречии (Часто говорят о противоречии знания и веры, но в нашем рассуждении речь идет об инструментарии познавательной деятельности, имеющей знание своим результатом.). Этапы "спора" разума и веры в истории европейской мысли можно схематично представить следующим образом:
1. ВЕРА / разум. Мифологический период. Вера в авторитет лучших представителей рода велика, но и способность самостоятельно оценить ситуацию и принять рациональное решение приветствуется.
2. ВЕРА / РАЗУМ. Гипотетический период "предфилософии". Значение разума в общественной жизни возрастает. Близится время существенных перемен.
-------------------------
3. РАЗУМ / ВЕРА. Философский поворот. Рождение европейской философии в Древней Греции. Мыслители заняты рациональными поисками первоначал. Разум еще не оттеняет веры, но уже претендует на главную роль в познавательной деятельности.
4. РАЗУМ / вера. Античная классика (в особенности - Аристотель). Разум теснит веру даже в области этики (Практической философии, призванной мотивировать жизнь человека, обосновать ее причины и цели, а потому метафизической, вероятностной по самому своему существу.). Объясняя мир, философы старательно избегают религиозной тематики (И не удивительно, ведь в общественной жизни сильна инерция традиционных представлений, и еще не стерся из памяти один из пунктов обвинения Сократа - придумывание новых богов (а ведь за нового бога приняли Демона Сократа, который советовал ему, что не следует делать в том или ином случае, или, по современному - его Совесть).).
5. РАЗУМ / ВЕРА. Надежды философов на объяснение и изменение мира только посредством разума не оправдываются. Античный мир рушится на глазах, возобновляется интерес к религиозной проблематике, в отдельных случаях обосновывается отречение от материального мира (неоплатонизм), утверждается предопределенность событий Роком - Фатумом - Судьбой (стоицизм), отрицается возможность объективного познания (скептицизм).
-------------------------
6. ВЕРА / РАЗУМ. Религиозный поворот. Утверждение и становление христианской теологии. Формирование догматики, требующее еще привлечения рационально-теоретического ресурса, но только в целях утверждения верооснов.
7. ВЕРА / разум. "Мрачное" средневековье. Философское знание развивается, но локализовано в относительно немногочисленных университетах и монастырях. Рациональность мало востребована обществом в условиях господства натурального хозяйства.
8. ВЕРА / РАЗУМ. Рост городов, развитие ремесел рекрутируют разумно-общественный потенциал на службу зарождающемуся капитализму. В религиозной философии утверждается концепция "двойственной истины" (То, что истинно для веры, может быть не истинно для разума, и наоборот. (Две Истины: Истина Разума и Истина Веры - вот бы удивился такому компромиссу Платон, считавший, что важнейшими идеями являются идеи Добра, Истины и Красоты! Он наивно полагал, что Истина существует объективно, а человек к ней только стремится, а вышло, что можно множить истины в зависимости от сиюминутной надобности.)). Это предоставляет значительную свободу исследователям природы.
-------------------------
9. РАЗУМ / ВЕРА. Научный поворот. Закладывание фундамента философии Нового времени. Декарт обосновывает субстанциональное разделение наук (Поскольку мироздание определено двумя абсолютно независимыми субстанциями - духовной и материальной, то и изучать их должны независимые группы наук: этим утверждением предвосхищено знакомое нам деление на естественнонаучное и гуманитарное знание (науки о природе и науки сначала о духе, затем о культуре, далее - просто гуманитарные, "человечные", дух на каком-то этапе совсем потерялся, даже в психологии, "науке о душе").). Освобожденные от какого-либо контроля со стороны богословия, ученые устремляются к благородной цели изучения и покорения природы, исчерпывающее познание которой представляется теперь только вопросом времени.
10. РАЗУМ / вера. Грандиозный успех "позитивных" наук и прорыв в технологиях. Религиозные проблемы унижены до статуса атавистических и ненаучных, вот-вот преодолимых. Отдаленное эхо глобальных катаклизмов в опьяненном успехами научном сообществе если кто и слышит, то наделяется ярлыком лжеученого.
11. РАЗУМ / ВЕРА. Современность. Человечество растеряно, европейская парадигма прогресса вывела его далеко не в самое светлое будущее, да и сама будущность теперь под вопросом. Как всегда в кризисные эпохи, растет интерес к вненаучным способам познания. При этом часты ярко выраженные перегибы, однако правомерно констатировать повышение интереса к религиозной проблематике и спад уверенности в возможности сугубо научного преображения действительности.
-------------------------
12. ВЕРА / РАЗУМ или РАЗУМ + ВЕРА = ? Недалекое будущее. Снова поворот (какой?) или же все-таки долгожданный окончательный конструктивный синтез? Больше вопросов, чем ответов на них.
Здесь следует отметить, что автор осведомлен о наличии в критическом лексиконе выражения "прокрустово (Был такой разбойник, звался Прокрустом. Он имел привычку тестировать пленников на ложе специального размера: мал несчастный, значит, следует его вытянуть, велик, значит… Ужас!) ложе схем", имеющего веские основания. Действительно, всякая схема есть упрощение, многие факты в нее не вписываются, а некоторые должны быть просто проигнорированы. Но нельзя отрицать, что схема, с одной стороны, незаменима в пропедевтике, призванной ввести новичка в рассматриваемую проблематику, с другой - помогает самому исследователю сосредоточиться на самом существенном и важном в изучаемых процессах, что часто открывает ему новые эвристические (- Эврика! (Нашел!), - как утверждают, закричал Архимед, совершив в ванной свое открытие.) перспективы.
И в нашем случае предлагаемая схема, конечно, открыта для критики. Но все же всмотримся в нее пристальнее. Нельзя не обратить внимание на цикличность происходящего процесса. Мы четко можем представить себе витки восходящей спирали, по которым, как по рельсам, движется европейское познание, причем оно всякий раз неминуемо возвращается к исходной точке. Но это - не исторически-бесплодное "вечное возвращение", идея которого встречается как у древних мудрецов, так и у современных мыслителей, а переход в состояние, близкое к уже бывшему, но отличающееся от него качественно. Переход противоположностей друг в друга, при котором диалектическое противоречие как бы разрешается, но как бы и остается, а поскольку остается на более высоком качественном уровне, то как бы и усиливается. А если так, то возможен ли тогда синтез сторон противоречия? И каким он должен быть?
Каждый завершенный виток развития противоречия разума и веры несколько позже во времени знаменуется "поворотом", сменой значимости в обществе противоположностей. Феноменально (Здесь: в исторических явлениях.) это выражается зарождением новых мировоззренческих оснований - европейской философии, христианской религии, науки (опять же в сугубо "европейско-западном" ее понимании).
Схема убеждает нас в, надо сказать, очевидном факте: ну не желают совмещаться в некотором синтезированном инструменте познания разум и вера! Хотят быть противоположными, несмотря на коренное сродство в человеческом субъекте. Но спросим себя: а не так ли обстоит дело и в научном споре? Консенсус, достигнутый на определенном этапе, вдруг непостижимым образом оборачивается новым всплеском противоречивых мнений и сопровождающих их эмоций. Такой процесс постоянен, он лишь приближает нас к абсолютной истине, по определению (знание всего обо всем) недостижимой. Поэтому, возможно, следует сформулировать вопрос кардинально остро: не допускаем ли мы слишком большого противоречия, допуская "разрешение противоречий" в диалектическом синтезе? Пока мы отталкиваемся в нашем выводе только от одного рассмотренного противоречия, но несколько позже обязательно вернемся к развитию предложенного "вопросного тезиса".
Углубление в акцентированный на "разумно-верном" аспекте историко-гносеологический процесс понадобилось нам, собственно говоря, для того, чтобы констатировать несовершенство и нежелание действовать сообща оппонирующих с переменным успехом во времени основных орудий человеческого познания. Эта констатация особенно прискорбна ввиду несомненной родственности последних - разум и вера просто не могут друг без друга существовать и в науке, и в философии, и в религии. Иногда предпринимаемые позитивистами попытки демаркации (Разграничения.) "позитивных" наук и метафизики упираются в невозможность четкого разделения знания научного и знания вненаучного. Ведь системы "истинных основоположений" и методов рационализации познания рушатся вместе со сменяющимися научными парадигмами, но как раз это и обеспечивает рост общего знания, в котором парадоксально-вненаучное часто становится вполне научным и доказательным. До поры…
В чем же дело? Представляется, что в принципиально-изначальной ограниченности возможностей человеческого познания. Сегодня в западной философии, не желающей расставаться со своими гносеологическими приоритетами, часто муссируется тема "мозга в пробирке". Попробуй только на секунду представить, дорогой Читатель, что не ты как субъект познания заключен в "телесные оковы", а твой мозг помещен коварными инопланетянами в небольшой сосуд, а потому весь окружающий мир - отображение информации, подаваемой на нейроны мощным компьютером. И докажи теперь, что это не так. "Но ведь очевидно, что все вышеизложенное - фантазия и бред!" - возразят некоторые. А вот герой блокбастера "Матрица" очень хотел бы развеять болезненный бред, очнувшись в капсуле с проводами, но пришлось примиряться с реальностью и приспосабливаться к ней. Индийцы уже несколько тысячелетий уверены в иллюзорности окружающего мира. Да и многие европейские философы пытались разумно обосновать веру такого рода.
Незнайка, когда ему особенно нечего было делать, любил заходить в гости к Шестеренкину, механику-любителю, у которого всегда было много всяких интересных и непонятных вещей, рассматривание и верчение которых приводило маленького человечка в восторг. Но, и это главное, никакой визит не обходился без подарка, в общем-то, ни для чего не нужного, но досуго-занимательного.
В этот раз всегда задумчивый Шестеренкин был особенно озабочен. Посреди его каморки, в которой всегда все находилось в страшном беспорядке, что наводило Незнайку на вопрос, как же сам механик здесь не теряется, прямо на верстаке внушительно водружался странный механизм с множеством мигающих лампочек и топорщащихся переключателей.
- Что это за зверь? - опешил Незнайка.
- Это Трансформатор восприятий, - гордо ответствовал Шестеренкин, показываясь из клубка проводов, скрывавших потертое, видавшее многое кресло.
- Транс… чего? - не понял Незнайка.
- Трансформатор восприятий, - повторил терпеливый механик. - Это такая совершенно оригинальная конструкция, создающая источники ощущений по желанию оператора в диапазонах, регулируемых вот этими ползунками.
- Нет, мой дорогой, не скукотища, ты ничего, как всегда, не понял. Самое интересное здесь происходит с субъектом, помещенным в данное кресло. Он, получая неадекватную для обычной жизни информацию, начинает внутренне ее обрабатывать, приспосабливать, создавая соответствующие миры, разнообразие которых определяется оператором, то есть, в теории, можно создать бесконечное множество миров, в которых субъект будет себя воспроизводить.
- Ух ты! - воскликнул Незнайка, протискиваясь сквозь облако проводов в кресло. - Скорее моделируй мне клубничную поляну!
- Стой! Назад! Нельзя! - ухватил Шестеренкин Незнайку за ногу. - Еще не отрегулировано!
После короткой, но отчаянной схватки, тяжело дыша, друзья уселись прямо на полу, и Шестеренкин начал объяснять:
- Понимаешь, Незнайка, все дело в том, что я точно знаю, что Трансформатор подает на подопытного сигнальную информацию, но вот зависимость диапазонов создаваемой информации и формирующихся у субъекта восприятий мной еще не определена. Я не могу сконструировать именно клубничную поляну, может получиться… Да что угодно может получиться.
- Вот мне и угодно клубники поесть, - попробовал было возобновить попытки залезть в кресло Незнайка, но затих под строгим, даже суровым взглядом механика.
- А в костер попасть не угодно? И еще. Я вчера уже проводил эксперимент со своей кошкой, который заставляет меня пересмотреть всю теорию. Теперь мне не ясно, что же все-таки трансформируется - моделируемые импульсы ощущений во внутренние восприятия субъекта или внешний для него мир?
- То есть?
- Вот то и есть. Кошка исчезла…
На чем основывается наше представление о реальности окружающего мира? На тех данных, которые поступают от органов чувств. Это аксиома. Но откуда поступает информация к этим органам - от компьютера или кантовских "вещей в себе", которые по определению остаются абсолютно непознаваемыми для нас, познающих лишь их "явления"? В таком случае, не все ли равно, каков источник явлений, если изучить его мы никогда не сможем? Однако здесь речь идет об объективности знаний, об их истинности, которая, по Аристотелю, определяется соответствием самой реальности. Если угодно, речь идет об апологии самой науки. Ведь для ее существования ученым необходимо верить, что результаты их деятельности постепенно и адекватно раскрывают действительность. Значит, наука, апеллирующая, прежде всего, к разуму, нуждается в вере и не может без нее развиваться. Но ведь и религия, основанная по преимуществу на вере в "откровенные" (В смысле непосредственно открытые для человека, не требующие доказательств.) истины, не может обходиться без поддержки разума. Поэтому и религию, и науку никак не устраивают пробирочные и трансцендентальные (По традиции, идущей от И. Канта - концепции, отказывающие человеку, как бы от себя, посредством своего восприятия, "пририсовывающему" действительность, в возможности объективного познания вещей такими, какие они есть сами по себе, без субъекта познания.) концепции, они желают верить в прочные основания нашего познания (Бог познается человеком через свои творения, изучать которые науке ни в каком контексте религией не должно быть заказано (не берем во внимание многочисленные "перегибы", которые, как известно, встречаются везде и всегда). Но при этом и наука должна четко осознавать пределы своей компетенции.). Для этого же в их поисках следует исходить из самой жизни, не выстраивая гносеологических препон и веря, что мы постепенно, но объективно познаем окружающий нас мир.
Кратко резюмируем. Вера и разум - необходимые и универсальные инструменты познавательной деятельности человека. Они, с одной стороны, несводимы друг к другу, с другой - зависимы и не могут применяться по отдельности. Религия и наука гипостазируют (Приписывают самостоятельное существование.) один из инструментов, что логически ведет к отрицанию другого, а диалектически - к развитию обоих. Говорить или просто мечтать о синтезе веры и разума, религии и науки не приходится, однако учитывать их важность в человеческой жизнедеятельности необходимо.
А что же философия? Она и есть посредник между религией и наукой, поскольку помогает согласовывать религиозное трансцендирование и научную достоверность. Поэтому, как видно, правомернее вести речь не о фантастическом синтезе науки, религии и философии, а о конструктивном философском согласовании опыта разума и опыта веры в общественном мировоззрении.
Сегодня у человечества есть альтернатива глобально-кризисной бездне. Перед ним открывается широчайшая перспектива возможной преобразовательной деятельности, в которой религия авторитетно откроет для будущего богатейший мир духовности, наука скрупулезно и достоверно обоснует практические средства достижения достойного социального состояния, гармонично объединяющего творческие индивидуальности, личности, в единое целое, а философия, беззаветно служа (но ни в коем случае не прислуживая) и науке, и религии обеспечит их конструктивное согласие, закрепленное в общественном мировоззрении.
Но всякая альтернатива предполагает возможность выбора. А есть ли он у человечества? Мы вплотную приблизились к центральному вопросу важнейшей части любой философской системы - практической философии, или этики, к вопросу о свободе и необходимости.
На Подлунный Город опустилась ночь. Незнайка, наконец, решился. Все последние дни он думал (хотя это вообще-то было ему несвойственно) о Трансформаторе. Покой был потерян, необходимо было совершить что-то героическое. И Незнайка уже живо представлял себя мучеником науки, вступающим в огонь манящей неизвестности.
Вот и сарайчик механика, как всегда незапертый по забывчивости хозяина. Из его темных глубин раздавалось таинственное урчание. Незнайка переступил порог.
Агрегат, мерцающий лампочками и лунными отсветами, хитро подмигнул изумрудным экраном электронно-лучевой трубки, и Неизвестное открыло Незнайке свои объятия…