КРЕСТ и КРУГ

1985 - 2008

Когда подступит смерть, как ветер
С горчащим привкусом травы,
Вдруг, забывая все на свете,
Ты вспомнишь кружево листвы,
Увидишь: лиственные тени
Живой пронизывает свет...
Спроси о смерти у растений -
Они зашелестят в ответ.

Бабочкой лети, стихотворенье,
Над крапивой, розой, ежевикой,
Каждый миг меняя направленье, -
Беззаботной, легкой, многоликой.

Я бы тоже так хотел кружиться
Над бедой, любовью и судьбою,
В сторону порхнуть и с жизнью слиться -
Золотой, зеленой, голубою.

Сухим песком проскальзывает день
И сыплется в стеклянную воронку...
И вечер пробирается сторонкой,
И ветер ночью тянет канитель.

А на рассвете листьев бьет прибой
В твой хрупкий сон, и ты боишься сглаза,
Когда глядит пространство желтым глазом
И птичий мир хохочет над тобой.

О мастер в живопистве первой,
………………………………
Изобрази Россию мне...
                              М. Ломоносов

Жена! что ты плачешь? кого ищешь?
                Евангелие от Иоанна 20,15

Любовь и смерть стоят передо мною,
Их лица одинаково прекрасны.
Пиши, художник, кистью роковою
Портрет судьбы - императрицы страстной.
Ты у любви возьми тревогу взгляда,
В излучины бровей вложи разлуку,
Пусть держит розу - говорят, так надо,
И пусть шипы до крови ранят руку.
Возьми у смерти мертвенную бледность -
Пусть будет белым твой мазок последний,
Возьми свободу, равенство и бедность:
Все братья мы, когда она в передней.
Ведь мы в России. Положив морщины,
Смени, художник, розы на морозы,
Пиши портрет Марии Магдалины,
Спасителя не видящей сквозь слезы.

Век девятнадцатый люблю я наблюдать.
Что мне в нем нравится - и сам того не знаю...
Халат. Слуга Захар. Беспечности печать.
Демьянова уха. Я чувства не скрываю.

Любовь, свобода... но: не все ли нам равно...
Приметы, Грандисон, три карты, эполеты...
Прожекты, клевету положим под сукно.
Корнеты, аксельбант, кабриолеты...

Две ножки, Скалозуб, найду ли уголок...
Поэт, не дорожи... ну, сват, как пить мы станем...
Частица бытия, побег, обитель, Бог
И холод на душе, и тем сильнее раним...

И осень я люблю, когда корабль готов,
Но плыть нам некуда. Везде есть капля блага
И темный дуб, гумно, и разговор без слов,
И гений красоты, перо, кинжал, бумага...

Фонарь, аптека, рябь канала -
Все повторится вновь и вновь, -
И превратится в нить накала
Поездка в Петербург, любовь.

Laternam magicam вращая,
Мы будем видеть каждый год,
Как по кругам земного рая
Судьба двух чудаков ведет.

Ты помнишь вечер в коридоре
И отражения в воде?
Ты помнишь утреннее море
И пробуждение в нигде?

Ты помнишь за окном мерцанье
Чужих созвездий и дворов
И крошечное расстоянье
Двух слов, двух мыслей, двух миров?

И петербургскую погоду -
От холода ли эта дрожь?
Как чудом не свалились в воду,
Как вид с Исакия хорош,

Когда по лестнице кружащей
Мы вознеслись, увидев вдруг
Как на ладони, настоящей
Грядущей жизни крест и круг.

Уже стемнело. Летним садом
Пройдемся мы в последний раз.
Белеют боги. Странным взглядом,
Как нищие, глядят на нас.

Давай на память. Две монетки
Исчезли в зеркале воды.
И весело шуршали ветки
За две минуты до беды.

Саврасов "Грачи прилетели"

Погода начала к весне ломаться,
Теплее стало - вот и прилетели,
И, словно дети малые, резвятся
На зимней неразобранной постели.

Земля и небо, церковь, снег и воды,
Три домика, над ними колокольня,
А за забором даль и ширь природы,
Душа глядит - и ей уже не больно.

Ей чудится возвышенная сила
В березах тонких, в очертаньи храма,
И кажется, что все в себя вместила
Какая-то невидимая рама.

То ль прилетели, то ль во сне приснились -
Постойте, колокольни, не трезвоньте! -
И словно бы нечаянно скрестились
Две веточки на темном горизонте.

Мелькнет любимое лицо
В последний раз, как бы случайно, -
И сделаешься подлецом,
И нет прощенья на прощанье.

И вспомнишь 108-й псалом:
Злодея не ведут на плаху, -
Проклятье сам наденет он
И подпояшет, как рубаху.

И неожиданно поймешь
Под лампою дневного света,
Что жизнь прожитая есть ложь
И что ты поздно понял это.

Пусть всё рассыпалось на части -
Заройся в осень с головой.
Забудешь хлопоты о счастье -
Услышишь ветер над листвой.

Всё кончено. Войди в осенний,
Сквозной, почти прозрачный лес,
Где пятна света, пятна тени
И жизнь протерлась до чудес.

Пока все спят, душа ушла из дома,
На цыпочках, сняв туфли, не дыша,
Как женщина, сбежавшая к другому,
И не взяла с собою ни гроша.

Мы здесь живем. В шкафу стоит посуда,
А на окне - растения в горшках.
Душа уже так далеко отсюда,
Что будет взрыв - и все вернется в прах.

Запах сирени, и детство, и дождь на балконе,
Скоро обедать, и Тютчев с пятном на странице…
Жизнь перешла через холм - и на западном склоне
Вспять оглянуться впервые уже не боится.

Шины как пахнут отцовского велосипеда
Слышит душа и сквозь толщу земли прозревает…
Прыгает в прыгалки девочка - дочка соседа…
Бабочка смятая из-под сачка вылетает…

Небо в сияющих лужах и мачта из спички…
Я не люблю бледнолицых, я друг краснокожих….
Сосны шумят… Возвращается к счастью привычка,
Нужно лишь вспомнить, на что это было похоже…

Восточный базар

Я в прошлое вхожу, как в крытый рынок,
Где по бокам встают былые боли
И руки тянут мне, и жуть ужимок...
Я сквозь себя иду помимо воли.

Как много здесь всего: коробки, склянки...
На разных языках зовут торговцы...
Блестят рубины - маленькие ранки...
Одежды сбились в груду, словно овцы...

И с потолка зеленые молитвы
Свисают вниз с надеждой на спасенье...
И с этим скарбом не пройти по бритве
Из вони специй - в воздух воскресенья.

Чаша

Auch auf dem vollsten Glas schwimmt noch das 
Blütenblatt einer Rose, und auf dem Blütenblatt 
haben zehntausend Engel Platz* 

Jakob Wassermann. Der Fall Maurizius

^* (И в переполненной чаше плавает все же лепесток розы, а на лепестке помещаются десять тысяч ангелов)

Чаша, а над нею белый вечер,
Розы лепесток прилип к напитку,
Десять тысяч ангелов, как дети,
Встали там и спрятали улыбку.

Ночью к нам приехал дальний поезд,
Он принес из леса запах лося.
Постоял, копытом землю роя,
И с рассветом вновь уехал в росы.

А на утро ликовало море,
И сверкало весело гвоздями,
Убивая всех, кто недоволен,
С пеной на губах смеясь над нами.

Полдень был, как женщины Брюллова,
Как мускат - и солнечен, и нежен,
Мы от счастья не искали крова,
Жили жизнью, жутью - не надеждой…

Двадцать первый век еще страшнее,
Только как-то менее больнее
Ощущаешь эту страшноту.

Оттого, что он ненастоящий -
Как дельфин, на берегу лежащий.
Этот век - как кислый вкус во рту.

Покарябай кожу у дельфина -
Как картон она. И вот картина:
Афродита вышла из воды.

Ну признайся, это невозможно…
Подойди, притронься осторожно -
Никого. Лишь пустота и ты.

Облако тяжелое, резное
Над ковром, сплетенным из травы.
Небо голубое, неживое.
Чуть позвякивает жесть листвы.

Продолжая жесткую картину,
Взгляд стальной отметим у реки.
Ветер упирает иглы в спину,
Пляшут солнца злые огоньки.

Человек, бряцающий кимвалом,
В этой инсталляции живет.
Через ветви смотрит, как в забрало.
Только тем и мягок, что умрет.

Колеблющаяся занавеска,
Комода темная громада.
Кузнечики стрекочут резко,
Их слышно хорошо из сада.

А на веранде светит солнце,
Луч косо падает на стену.
Стучат в квадратные оконца
Деревьев локти и колена.

А от калитки по тропинке
Идет ко мне навстречу мама.
И рамка на старинном снимке
Мне кажется дверною рамой.