4. Америка в перспективе гегелевской мысли

Гегель так излагает свое понимание всемирной истории: "...восточные народы знали только, что один свободен, а греческий и римский мир знал, что некоторые свободны, мы же знаем, что свободны все люди в себе, т. е. человек свободен как человек"^*. Эта история, нашедшая свою кульминацию в образе конкретного человека - самого Гегеля, грандиозна. Но в этой истории история восточных народов, как уже свершившаяся, вынесена за скобки - она представляла собой всего лишь шаг в осознании духа как свободы. Это был только первый шаг, только начало. Следующий шаг, знаменующий развитие данного процесса, был сделан человеком греческой и римской цивилизаций, а завершение оставалось делом европейского и западного человека. Живущие ныне потомки восточного человека пребывают уже вне движения духа; подобно простым инструментам, они отброшены им, и самон ищет осуществления и кульминации в других народах. Этим и объясняется, по мнению Гегеля, анахронизм восточного человека, с которым столкнулся европеец в своей мировой экспансии. Этому человеку остается только быть орудием коммерческих предприятий, осуществляемых могущественной буржуазией Запада.

^* (Там же.)

Так что же такое западный человек? Он есть не более и не менее как выражение совершенной полноты духа, то есть свободы. Той самой полноты, в достижении которой восточный человек являл собой всего лишь необходимую ступень в ходе истории. Субстанцией духа, полагает Гегель, является свобода^* индивида, субъекта истории; она проявляется в его морали и в его осознании этой морали, в планетарных амбициях и в их осуществлении, в бесконечной ценности субъекта и в том, что он приходит к осознанию этого факта. Причем речь идет не об абстракции - дух есть нечто конкретное. Он должен быть непременно конкретизирован; он необходимо конкретизируется в каждом индивиде, в каждом человеке, осознающем свою роль как конкретного человека и индивида. Согласно Гегелю, субстанциальная цель всемирного духа осуществляется в свободе каждого.

^* (См. там же, с. 17.)

Таким образом, круг, образуемый понятиями индивид - дух, субъект - объект, оказывается замкнутым, в связи с чем становится понятным, зачем нужны духу действия людей. Очевидно, человек нужен духу для того, чтобы последний мог осуществить себя как свободу. Самоосуществляясь, дух утверждает себя именно как свободный индивид, свободный - поскольку он осуществляет осознанную им свободу. Итак, дух самоосуществляется не как некая абстракция, но в конкретной свободе всех и каждого индивида. В начале самоосуществление духа достигалось только в одном человеке, затем - в некоторой группе людей, а завершение состоится во всем человечестве. Самоосуществление духа достигнет совершенной полноты в тот момент, когда люди - все вместе и каждый в отдельности - придут к осознанию свободы и осуществят ее в самих себе. Мы, говорит Гегель, единственные, кто в отличие от восточных народов, а также греков и римлян знает, что человек как таковой свободен. Ни один человек не имеет права не быть свободным, если он хочет быть достойным своего звания. Человек Возрождения осознал эту идею, а Французская революция 1789 г. достигла ее осуществления. Гегель оказался великим свидетелем этого события, осознав этот факт в совершенной полноте.

Теперь стало ясно, в чем состоит предназначение человека на Земле, стал ясен смысл его планетарной экспансии. Ибо именно в этом человеке - западном, европейском - дух осуществляет себя в совершенной полноте.

У каждого народа есть свое предназначение, говорит Гегель. Это предназначение составляет историю осознания свободы и осуществления ее в конкретной свободе отдельных индивидов. Народы, делая свою историю, выполняют тем самым свое предназначение содействовать осуществлению сущности духа, который есть свобода, воплощаемая в каждом отдельном индивиде и во всех вместе. "Мы должны определенно познать конкретный дух народа,- говорит Гегель,- и так как он есть дух, он может быть понимаем только духовно, мыслью. Только конкретный дух проявляется во всех делах и стремлениях народа, он осуществляет себя, приобщается к самому себе и доходит до понимания себя, потому что он имеет дело лишь с тем, что он сам из себя производит. Но высшее достижение для духа заключается в том, чтобы знать себя, дойти не только до самосозерцания, но и до мысли о самом себе. Он должен совершить, и он совершит это; но это совершение оказывается в то же время его гибелью и выступлением другого духа, другого всемирно-исторического народа, наступлением другой эпохи всемирной истории"^*. Последняя мысль Гегеля явно предвосхищает взгляды Шпенглера и Тойнби. Народ уподоблен индивиду, и как таковой он может даже пережить физически исполнение своего предназначения, оставаясь при этом в стороне, на периферии истории, которой предстоит продолжаться.

^* (Там же, с. 68.)

Именно это и произошло с восточными народами, которые еще живут, но уже совершенно отчуждены от последующего осуществления духа, которому прежде служили. Это анахроничные народы, отвергнутые духом, использовавшим их. Столь же анахроничными являются для Европы греки и римляне, ставшие историей, с той лишь разницей, что эти последние были все же ассимилированы историей духа, слившись в нем. Восточные же народы еще более отдалились от того, в чем мог бы осуществиться дух. Этим и объясняется европоцентристский смысл истории: ведь именно в Европе, от лица которой говорит Гегель, дух достигнет максимального осуществления. Европеец, полагает немецкий философ, превосходит всех своей всемирностью. Европейский мир по природе своей является самым свободным, поскольку в Европе нет ни одного природного начала, которое выступало бы в качестве доминанты. Поэтому принцип индивидуальной свободы сделался жизненным принципом европейских государств.

Восток, земли и народы, относящиеся к открытой, завоеванной и колонизированной европейцами территории, представляют всего лишь пройденный духом этап. Это то, что было и что в силу этого уже не может продолжать быть. Таковым был и этап деспотизма, посредством которого дух начинал осознавать свободу. Это прошлое духа, его предыдущий этап, теперь воплощается в европейце.

С этой точки зрения восточный человек является не более чем реликтом, представляющим перечеркнутый этап истории. Именно по этой причине он находится вне истории. Если этим людям выпадет спастись и стать чем-то большим, нежели анахроничным реликтом истории, они должны избрать путь, указуемый ныне духом, воплощенным в западном мире, в Европе.

А что же происходит с другими народами, такими, как африканцы и американцы, с теми, кто не создал собственной истории? Что касается африканцев, то дух здесь еще не выделился из природы и тем более не обратил ее себе на службу: "...говоря об Африке, мы собственно имеем в виду то, у чего нет истории, нечто не исследованное, то, что еще вполне находится на первобытной ступени развития духа и о чем здесь нужно было упомянуть, лишь говоря о пороге всемирной истории"^*.

^* (Там же, с. 94.)

До того как люди и народы состоялись, они были погружены в первобытность. Они приобщатся к духу лишь с того момента, как, следуя за Европой, придут к самосознанию и осуществят его в собственной конкретной свободе, то есть не раньше, чем сами состоятся как конкретные индивиды.

Согласно этой философии истории, Америка также остается вне истории: она представляет собой нечто, что может состояться, но еще не состоялось. Америка представляет собой возможность духа, то, чем он может стать. Америка, открытая, завоеванная и колонизированная,, оказывается внеположной Европе благодаря тем же завоеваниям и колонизации, которые по-настоящему не исполнились в Африке. Географически развитие духа представляется движением с востока на запад, и в этом смысле Америка, находящаяся на западе от Европы, оказывается его будущим. Америка, как полагает Гегель, еще не завершила свое становление. Америка представляет собой некий резерв, где собирается избыток населения Европы. И, вступив в контакт с Европой, Америка частично как бы перестала быть собою. Пожалуй, можно утверждать" что ее становление еще не завершено. Таким образом, только встреча с Европой позволила Америке войти в историю. Европейская экспансия на американскую территорию, покорение ее земель привели к тому, что Америка обрела сознание своей свободы и предоставила духу возможность свободно осуществиться.

Но это еще дело будущего. Гегель говорит о наличии двух Америк, посредством которых дух должен достигнуть своего осуществления: Америки, завоеванной и колонизованной англосаксонскими народами, и Америки, завоеванной и колонизованной иберийскими народами. Обеим Америкам еще предстоит преодолеть то, что остается в духе от природы, им предстоит освободить этот дух от его чисто природных потребностей. В этом смысле Северная Америка проявила большие способности, встретившись с природным миром с большим энтузиазмом и реализовав при этом такие либеральные политические институты, с которыми Европа была едва знакома. Несмотря на это, Гегель ее отдает предпочтения ни одной из Америк: Северная Америка отнюдь не представляет собой доказательства в пользу республиканского строя. Поэтому его не интересует данное государство, как не интересуют и прочие американские государства, еще ведущие борьбу за свою независимость.

Для Гегеля Америка - это страна будущего. В этом будущем она может продемонстрировать свое историческое значение в той борьбе, которая возникнет между северной и южной ее частями. Этот континент - объект ностальгии для тех, кому наскучил исторический музей старой Европы. И в силу этого, добавляет Гегель, Америка должна оторваться от почвы, служившей до последнего момента ареной всемирной истории. Она должна осознать себя и самоосуществиться. Все происходящее в Америке до этого момента было всего лишь эхом Старого Света и отражением чужой жизни. Америка есть будущее духа, достигшего в Европе наивысшего развития. Но Гегеля - философа истории - Америка как будущее не интересует: "...ведь в истории мы имеем дело с тем, что было, и с тем, что есть,- в философии же не с тем, что только было, и не с тем, что еще только будет, а с тем, что есть и вечно есть - с разумом, и этого для нас достаточно"^*.

^* (Там же, с. 83.)

Таким образом, центром истории является Европа: в ней завершается прошлое и зачинается будущее. И в этом смысле европеец оказывается человеком по преимуществу, человеком как таковым. Европеец завершает самоосуществление человека, восходящего к полноценности своего существа. Европейский человек есть воплощение человеческой природы по преимуществу, и в то же время он - сама возможность развития человечества. Он есть одновременно и средство и цель, то, что было, и то, что может наступить. История человечества - это история осознания духа как свободы и его осуществления в европейском человеке. С определенного момента полнота духа и его свобода начинают зависеть от европейца. Всякий другой народ, вознамерившийся расширить возможности духа, должен исходить из уже сделанного европейцем. Деятельность человека на исторической арене сделала возможным осуществление духа как свободы. Все дальнейшее будет направлено на то, чтобы обеспечить максимальную полноту его осуществления. История привела к воплощению духа в Европе; в будущем дух универсализируется, обретет всемирный характер. Остальная часть мира рано или поздно столкнется с Европой и, таким образом, также вольется в процесс осуществления духа как свободы. Поэтому Европа есть центр, ось и цель всякой истории и в то же время - возможность, сокрытая в будущем.

С этой точки зрения такие народы, как восточные, были не более чем орудиями воплощения духа в Европе. В свою очередь восточные народы пришли к собственному осуществлению благодаря тому, что способствовали распространению духа в Европе, а от нее - среди других народов. По мысли Гегеля, дух одного народа обретает свое осуществление в том,- что он служит переходом к началу другого. И задача всемирной философской истории состоит именно в том, чтобы показать единство этого движения. Что же произошло после того, как восточные народы выполнили свою функцию? Деятельность духа уже не активна, говорит Гегель, его душа бездействует. Его деятельность имеет уже весьма далекое отношение к бывшим его высшим интересам. Поэтому дух каждого конкретного народа подвержен одряхлению; клонясь к своему закату, он теряет значение для всемирной истории, перестает быть носителем высшей идеи, которую дух породил в себе самом. Правда, может оказаться, что некоторые народы продолжат свое существование. Но они останутся уже в стороне от всемирной истории. Напротив, другие народы суть пока только будущее, то, что может состояться, но в данный момент они не представляют интереса для того, в ком дух уже осуществился.

И этот "тот" есть именно Европа - единственный сознательный субъект истории. Европейский человек - человек как таковой - единственный, кто имеет собственную конкретную историю. Эта история в свою очередь позволяет ему ассимилировать другие истории, как, например, историю восточных народов, а эти другие в свою очередь позволят ему в будущем включить в свою историю истории все новых людей и народов. Так он и поступает начиная с XVI в.- эпохи своих планетарных открытий, положивших начало завоеваниям и колонизации.

То, что мы могли бы назвать собственно историей Европы, начинается в Греции. Греция - это юность мира, который достиг своего расцвета в современной Европе. Юность европейского духа, говорил Гегель, прошла в Греции. Именно в Греции произошло осознание духа как свободы, достигшее затем своего полного развития в Европе. Это - период юности, начало самосознания. Что касается детства - периода, когда человек еще не говорит, не самовыражается, поскольку еще не обладает знанием о себе,- то оно, по-видимому, соответствует прошлому, воплощенному в старых народах Востока. Отсюда берет начало Греция, противопоставившая себя Востоку именно по причине его инфантильности, иррациональности, бессловесности, варварства. Свою идею о человеке европеец почерпнул именно у греков. Именно эту идею европеец стремился осуществить в своей истории в новое время. А Французская революция 1789 г. как раз и была кульминацией этого стремления. Если Греция только наметила идеал человека, то Европа его осуществила. Исходя из этого идеала и его осуществления, человек обретает всемирность. Поэтому все, что произойдет в будущем, подлежит суду творцов этого будущего: именно они определяют, что делает человека человеком. И все человечество будет вынуждено подтверждать свою человеческую природу, ориентируясь на образец, полагаемый идеалом человека и человечества по преимуществу. А европеец как воплощение этого идеала возглавит этот суд, перед которым предстанет всякий, кто претендует на звание человека.

Подобным же образом историей по преимуществу, историей как таковой оказывается европейская история. Следовательно, быть частью европейской истории означает быть частью истории вообще. Задача Европы состоит в том, чтобы способствовать распространению духа как свободы по всей планете, среди всех людей и народов. И неважно, что эта интеграция покажется бесчеловечной тем, кто, кстати, не имеет понятия о своей принадлежности к существам человеческой породы. Это знание придет к ним именно благодаря завоеванию, в результате контакта с единственными представителями человеческой породы. Приобщение к этому подлинному человеческому обществу и станет первым шагом на пути к подлинному самоосуществлению человечества.