Часть 4.

ряжений получилось то или иное имя, а затем начнет так е же выпытывать, из чего эти выражения состоят, и не прекратит этого занятия, разве не появится в конце концов необходимость отказать ему в ответе?

Гермоген. Я допускаю это.

Сократ. Так когда же отвечающий вправе будет 422 это сделать? Не тогда ли, когда дойдет до имен, которые уже выступают как бы в качестве первоначал 85, из которых состоят другие имена и слова? Ведь мы не вправе подозревать, что и они состоят из других имен, если они действительно простейшие. Например, мы говорили, что имя «добро» состоит из «достойного удивления» и «быстрого». Так вот мы могли бы сказать, что «быстрое» состоит из других слов, те же - из третьих. Но если мы b возьмем слово, которое не состоит ни из каких других слов, то мы вправе будем сказать, что подошли здесь к простейшей частице, которую уже не следует возводить к другим именам.

Гермоген. Мне кажется, ты говоришь верно.

Сократ. Значит, и те имена, о которых ты спрашиваешь, могут оказаться простейшими, и нужно уже другим каким-то способом рассматривать, в чем состоит их правильность?

Гермоген. Похоже, что так.

Сократ. Конечно, похоже, Гермоген. Ведь все слова, о которых мы уже говорили, видимо, восходят как раз с к таким именам. Если это правильно,- а мне кажется, что это так,- посмотри тогда вместе со мной, не вздор ли я несу, рассуждая о том, какова правильность первых имен?

Гермоген. Ты только говори, а я уж буду следить за рассуждением вместе с тобой, насколько я в силах.

Сократ. Ну с тем, что у всякого имени, и у первого, и у позднейшего, правильность одна и та же и ни одно из них не лучше другого как имя, думаю я, и ты согласен?

Гермоген. Разумеется.

Сократ. Далее, у тех имен, которые мы рассматри- d вали, правильность была чем-то таким, что указывало на качества каждой вещи?

Гермоген. А как же иначе?

Сократ. Значит, это в равной степени должны делать и первые, и позднейшие имена, коль скоро они суть имена.

Гермоген. Верно.

659

Сократ. Но позднейшие, видно, были способны вы-ражать это через посредство первых.

Гермоген. Видимо.

Сократ. Хорошо. А вот те, первые, которые не заключают в себе никаких других, каким образом смогут

е они сделать вещи для нас предельно очевидными, если только они действительно имена? Ответь мне вот что: если бы у нас не было ни голоса, ни языка, а мы захотели бы объяснить другим окружающие предметы, не стали бы мы разве обозначать все с помощью рук, головы и вообще всего тела, как делают это немые?

Гермоген. Другого способа я не вижу, Сократ.

423 С о к р а т. Я думаю, если бы мы захотели обозначить что-то вышнее и легкое, мы подняли бы руку к небу, по-дражая природе этой вещи, если же что-то низкое и тя-желое, то опустили бы руку к земле. Точно так же, если бы мы захотели изобразить бегущего коня или какое-нибудь другое животное, ты ведь знаешь, мы бы всем своим телом и его положением постарались походить на них.

Гермоген. Безусловно, это должно быть так.

Сократ. Таким образом, выражение чего-либо с по-

b мощью тела - это подражание 6 тому, что выражает тело, которому подражаешь.

Гермоген. Да.

Сократ. Когда ж мы хотим выразить что-то голо-сом, языком и ртом, получается ли у нас выражение каждой вещи с помощью этих членов тела, раз мы с их помощью подражаем чему бы то ни было?

Гермоген. Непременно, как мне кажется.

Сократ. В таком случае имя, видимо, есть подра-жание с помощью голоса тому, чему подражают, и имя тому, чему подражают, дается при помощи голоса.

Гермоген. Мне кажется, так.

с Сократ. Клянусь Зевсом, а вот мне не кажется, что я хорошо сказал это, друг.

Гермоген. Почему?

Сократ. Нам пришлось бы тогда признать, что те, кто подражает овцам, петухам и другим животным, дают им имена тем самым, что им подражают?

Гермоген. Это верно.

Сократ. И тебе кажется, здесь все в порядке?

Гермоген. Да нет, по правде сказать. Однако, Сок-рат, какое подражание было бы именем?

Сократ. Ну прежде всего, мне кажется, не такое,

660

какое бывает тогда, когда мы подражаем вещам музы- d кой, хотя и тогда мы подражаем с помощью голоса; да-лее, и не такое, какое бывает, когда мы подражаем тому же в вещах, чему подражает музыка, мне не кажется, что тогда мы даем имя. А утверждаю я вот что: у каж-дой вещи есть звучание, очертания, а у многих и цвет?

Гермоген. Разумеется.

Сократ. Искусство наименования, видимо, связано не с таким подражанием, когда кто-то подражает подоб-ным свойствам вещей. Это дело, с одной стороны, музы-ки, а с другой - живописи. Не так ли?

Гермоген. Да.

С о к р а т. А подражание, о котором мы говорим, что е собой представляет? Не кажется ли тебе, что у каждой вещи есть еще и сущность, как есть цвет и все то, о чем мы здесь говорили? Во-первых, у самого цвета или звука нет разве какой-то сущности? Да и у всего другого, что только заслуживает наименования бытия?

Гермоген. Я полагаю.

Сократ. Так что же? Если кто-то мог бы посредст-вом букв и слогов подражать в каждой вещи именно это-му, сущности, разве не смог бы он выразить каждую вещь, которая существует? Или это не так?

Гермоген. Разумеется, так. 424

Сократ. А как бы ты назвал того, кто способен это делать, если тех ты только что назвал: одного - музы-кантом, другого - живописцем? Как же мы назовем этого?

Гермоген. Мне кажется, Сократ, тот, кого мы дав-но уже ищем, будет мастер давать имена.

Сократ. Если это верно, то теперь уже следует рас-смотреть те имена, о которых ты спрашивал,- «течение», «шествие», «владение»: схватывает ли мастер b с помощью букв и слогов сущность вещей, чтобы ей под-ражать, или же нет.

Гермоген. Да, это верно.

Сократ. Тогда давай посмотрим, только ли это - первые имена, или есть еще много других?

Гермоген. Думаю, есть и другие.

Сократ. Видимо. Однако какой бы нам найти спо-соб различения того, где именно начинает подражать подражающий? Коль скоро это будет подражанием су-щему посредством слогов и букв 8 , то не правильнее ли всего начать с различения простейших частиц, как это делают те, кто приступает к определению стихотворного с

661

размера: сначала они различают значение звуков, затем слогов и только после этого начинают рассматривать раз-мер, ведь верно?

Гермоген. Да.

Сократ. Не так ли и нам нужно сначала различать гласные, а затем в соответствии с их видами остальные - безгласные и беззвучные (ибо знатоки называют их так) и, наконец, те, которые не назовешь ни беззвучными, ни безгласными. Надо также посмотреть, сколь-

d ко есть различных между собой видов гласных. И когда мы все это различим как следует, тогда опять нужно бу-дет возвратиться к сущностям и их именам и посмотреть, нет ли таких имен, к которым бы все сводились как к со-ставным частям и из которых можно было бы видеть, что они означают, а также не различаются ли эти имена по видам подобно простейшим частицам. Хорошенько все это рассмотрев, нужно уметь найти для каждой [вещи] наиболее соответствующее ей [имя]: либо одно слово связать с одной вещью, либо отнести к этой вещи смесь из многих слов. Как живописцы, желая что-нибудь изоб

е разить, иногда берут только пурпур, а иногда и другие краски на выбор, а бывает и так, что смешивают многие краски между собой, например когда пишут человече-ское лицо или что-нибудь в этом роде, так, по-моему, и всякое изображение требует своих средств. И мы будем примерять звуки к вещам - то один к одной вещи, ка-кого та потребует, то многие вместе, образуя то, что на

425 зывают слогами, а затем соединять слоги, из которых уже будут состоять слова и выражения. Далее из слов и выражений мы составим некое большое, прекрасное целое наподобие живописного изображения, а затем и все рассуждение - по законам искусства присвоения имен, красноречия или как бы его ни звать. Скорее же не мы - это я просто увлекся: так составили имена еще древние, и в таком виде они и посейчас остаются; если же мы сумеем рассмотреть все эти имена со знанием

b дела и установить, существует ли способ, по которому присвоены и первые имена, и позднейшие, или такого способа нет, наша задача будет выполнена. В противном случае, как бы наш разговор не пропал впустую и не от-клонился бы в сторону, милый мой Гермоген.

Гермоген. Клянусь Зевсом, Сократ, это может случиться.

Сократ. Так что же? Ты уверен в себе, что ты мо-жешь все это именно так разобрать? Я, например, нет.

662

Гермоген. Так ведь и мне далеко до этого.

Сократ. Тогда оставим это. Или, хочешь, рассмот рим это хотя бы так, как сможем, и если окажемся способными обозреть хоть немногое, то давай возьмемся за это, сказав себе заранее, как немного раньше сказали с богам, что, не зная о них ничего истинного, мы прилагаем к ним человеческие мерки: скажем себе, что если есть хоть малая польза в том, чтобы мы или кто-то другой это исследовал, то это, пожалуй, следует сделать. Теперь же, как говорится, мы должны будем по мере сил потрудиться на этом поприще. Ты согласен или нет?

Гермоген. Я полностью с тобою согласен.

Сократ. Смешным, я думаю, должно казаться, Гер- d моген, что из подражания посредством букв и слогов вещи станут для нас совершенно ясными. Однако это неизбежно, ибо у нас нет ничего лучшего, к чему мы могли бы прибегнуть для уяснения правильности первых имен, если, конечно, ты не хочешь, чтобы мы, как это делают трагические поэты в затруднительных случаях, прибегли к специальным приспособлениям, с помощью которых они поднимают наверх богов 88; ты ведь не хочешь, чтобы и мы так же отделались от нашего предмета, сказав, что первые имена установили боги и потому они правильны? Или и для нас это лучший вы- e ход? А может быть, нам сказать, что они взяты у каких-нибудь варваров, а варвары нас древнее? Или что за древностью лет эти имена так же невозможно рассмот- 426 реть, как и варварские? Ведь все это были бы увертки, и довольно изящные, для того, кто не хочет рассуждать о первых именах и допытываться, насколько правильно они установлены. А между тем, если он почему бы то ни было не знает правильности первых имен, он не сможет узнать и позднейшие, ибо по необходимости они выражаются через те самые первые, о которых он ничего не знает. А ведь тот, кто заявляет, будто он сведущ в именах, должен уметь особенно ясно показать свое искус- b ство на первых именах или же хорошенько запомнить, что и о позднейших он болтает вздор. Или ты так не думаешь?

Гермоген. Нет, Сократ, именно так.

Сократ. Но все-таки то, что я почувствовал в первых именах, кажется мне заносчивым и смешным. С тобой я, конечно, этим поделюсь, коли хочешь. Если же ты можешь где-то найти лучший ответ, постарайся и ты поделиться со мной.

663

Гермоген. Так я и сделаю. Но говори смелей.

с Сократ. Итак, прежде всего ро представляется мне средством [выразить] всякое движение 89. Кстати, мы не говорили, откуда это имя - «движение» (ш\цо1с,). Однако ясно, что слово это то же самое, что и «хожде-ние» (leoig), так как в древности мы употребляли не эту (г\), а эпсилон. Начало же его - от слова xieiv: имя это чужое, а значит оно то же самое, что и слово «идти». Так что если бы кто-нибудь нашел древнее наз-вание движения, соответствующее нашему языку, то пра-вильнее он назвал бы его «идение». Теперь же от инозем-ного слова после подстановки эты на место эпсилона и вставки ню оно называется «движением» (xivr]aig), хотя

d его следовало бы называть «двигидение» (xieivrjaig). A слово «стояние» (oxdoig) означает отсутствие движения (cmocpaaig топ tevai) и называется «стоянием» для кра-соты. Так вот этот звук ро, как я говорю, показался при-своителю имен прекрасным средством выражения дви-жения, порыва, и он много раз использовал его с этой целью. Прежде всего сами имена «река» - от слова Q8iv (течь) - и «стремнина» (qoti) подражают порыву

е благодаря этому звуку ро; затем слова «трепет» (xQOjiog), «обрывистый» (tq

427 вещи. Поэтому «идти» (levai) и «ринуться» (leaden) он изобразил с помощью йоты. Так же с помощью звуков пси, сигмы и дзеты (это как бы «дышащие» звуки) он, давая вещам названия, подражал сходным их свойствам. Например, так он обозначил «студеное» (tyv%-qov), «шипучее» (?eov), «тряску» (то aeieadai) и вообще всякое сотрясение. И когда, давая имена, он подражал чему-либо вспенившемуся, то всюду, как правило, вносил эти звуки. В свою очередь сжатие языка при про-

b изнесении дельты и упор при произнесении тау полезно, кажется, применить для выражения скованности уздою и стояния. А так как при произнесении ламбды язык очень сильно скользит, опускаясь вниз, то, пользуясь

664

уподоблением, он так дал имена «гладкому» (А,еТа), «скользящему» (оАлсгд^дбс;), «лоснящемуся» (Алла-qov), «смолистому» (xoAAwSeg) и прочим подобным ве-щам. Скольжению же языка на звуке ламбда, когда он подражает «клейкому» (yhio%Qov), «сладкому» (ykvxv) и «липкому» (y^oi(o6ec;), препятствует сила звука гамма. Почувствовав внутренний отзвук голоса при зву- с ке ню, он, как бы отражая это в звуках, дал имена «внут-реннее» (ev6ov) и «потаенное» (evxog). В свою очередь альфу присвоил «громадному» (\ieyac,), эту (ц) - «вели-чине» (|i,fjxog), поскольку это долгие звуки. А для выра-жения «округлого» ему необходим был о-микрон, его-то он и вставлял по большей части в подобные имена. Так аде, я думаю, и во всем остальном: он подбирал по буквам и слогам знак для каждой вещи и таким образом созда-вал имена. А последующие имена он составлял уже из этих, действуя подобным же образом. Вот какова, мне d кажется, Гермоген, должна быть правильность имен, если только Кратил чего-нибудь не возразит.

Гермоген. Много же забот, Сократ, доставил мне Кратил! Да ведь я тебе с самого начала об этом толковал. Он говорил, что существует некая правильность имен, хотя на вопрос, какова она, не отвечал ничего определен-ного, так что нельзя разобрать, с умыслом или нет он каждый раз затемняет дело. Так вот, скажи же мне в присутствии Сократа, Кратил, доволен ли ты тем, что е говорит Сократ об именах, или ты можешь сказать луч-ше? Если можешь, скажи, чтобы тебе либо у Сократа по-учиться, либо научить нас обоих.

Кратил. Как, Гермоген? Тебе кажется, что это лег-ко - столь быстро выучиться или научить какому-либо делу, вплоть до такого, которое относится уже к величай-шим?

Гермоген. Клянусь Зевсом, мне-то не кажется. 428 Но по-моему, прекрасно сказано у Гесиода, что если к малому приложить даже малое, и то дело продвинется вперед 90. Так что хоть малую толику ты можешь добавить: не сочти это за труд и окажи милость нашему Сократу, а по справедливости - и мне.

Сократ. Да к тому же, Кратил, заметь, я ведь ни на чем не настаиваю из того, что говорил. Просто я рас-смотрел с Гермогеном вместе, как мне все это представ-лялось, так что говори смело, если знаешь что-то лучшее, b ведь я приму это с охотой. Еще бы, я и не удивился бы, если бы ты умел лучше сказать об этом. Ведь мне сдает-

665

ся, ты и сам над этим размышлял, и учился у других. Так что если ты скажешь что-то лучшее, запиши и меня одним из своих учеников в науке о правильности имен.

К р а т и л. Конечно, Сократ, занимайся я этим на са-мом деле, как ты говоришь, я может быть и сделал бы

с тебя своим учеником. Боюсь все же, как бы не получи-лось наоборот, потому что мне пришло в голову приме-нить к тебе слова Ахилла, которые он произносит в «Мольбах», обращаясь к Аяксу. Говорит же он вот что:

Сын Теламонов, Аякс благородный, властитель народа! Все ты, я чувствую сам, говорил по душе мне91.

Так и мне, Сократ, будто прямо в душу запали твои про-рицания: то ли ты вдохновлен Евтифроном, то ли в тебе давно уже таилась еще какая-то муза.

d Сократ. Добрый мой Кратил, я и сам давно див-люсь своей мудрости и не доверяю ей. Видимо, мне еще самому нужно разобраться в том, что я, собственно, го-ворю. Ибо тяжелее всего быть обманутым самим собой. Ведь тогда обманщик неотступно следует за тобой и всегда находится рядом, разве это не ужасно? И потому, видно, нам следует чаще оглядываться на сказанное и пытаться, по словам того же поэта, «смотреть одновре-менно и вперед и назад» 92. Вот и теперь давай посмот-

е рим, что у нас уже сказано. Правильность имени, гово-рили мы, состоит в том, что оно указывает, какова вещь. Будем считать, что этого достаточно?

Кратил. Мне кажется, вполне, Сократ.

Сократ. Итак, имена даются ради

Критика обучения?

релятивизма К р а т и л. Разумеется.

в учении

об именах С о к р а т. 1 ак не сказать ли нам, что это - искусство и что существуют люди, владеющие им? Кратил. Это верно. Сократ. Кто же они?

429 К р а т и л. А вот те, о ком ты говорил вначале, учре-дители [имен].

С о к р а т. А не скажем ли мы в таком случае, что это искусство бытует среди людей таким же образом, как все остальные? Я хочу сказать вот что: случается, что одни живописцы - хуже, другие - лучше? Кратил. Разумеется.

666

Сократ. И одни из них создают лучшие живопис-ные произведения, а другие - худшие? И домострои-тели так же: одни строят дома лучше, другие - хуже?

К р а т и л. Да.

Сократ. Следовательно, так же и законодатели: b у одних то, что они делают, получается лучше, у дру-гих - хуже?

К р а т и л. Я зтого пока не нахожу.

Сократ. Значит, ты не находишь, что одни законы бывают лучше, другие - хуже?

К р а т и л. Конечно, нет.

Сократ. Тогда, видимо, и имена ты не находишь одни худшими, другие - лучшими?

К р а т и л. Нет, конечно.

Сократ. Выходит, что все имена установлены пра-вильно?

К р а т и л. По крайней мере те, что действительно суть имена.

Сократ. Что же, дело обстоит так, как мы говорили об этом раньше: вот Гермогену его имя либо совсем не с принадлежит - если происхождение от Гермеса не имеет к нему отношения,- либо, хотя оно ему и при-своено, присвоено неверно?

К р а т и л. Мне кажется, оно не принадлежит ему, Сократ, а только кажется принадлежащим; принадле-жит же оно другому человеку, чья природа соответствует его имени.

Сократ. Так не лжет ли тот, кто называет его Гер-могеном? Или же вообще невозможно сказать, что он Гермоген, если он не Гермоген?

К р а т и л. Почему?

Сократ. Разве твое утверждение не означает, что d вообще невозможно произнести ложь? А ведь многие именно это и утверждают, друг мой Кратил,- и теперь, и утверждали прежде.

Кратил. Как же можно, Сократ, говоря о чем-то, говорить о том, что не существует? Или это не значит произносить ложь - говорить о вещах несуществую-щих?

Сократ. Это слишком хитро сказано, дружище, для меня и моих лет. Но скажи мне вот что: по-твоему, утвер- е ждать что-либо ложное нельзя, а произнести вслух - можно?

Кратил. Нет, мне кажется, и произнести вслух нельзя также.

667

Сократ. Ни сказать и ни обратиться? Например, если кто-нибудь встретил бы тебя на чужбине и, взяв за руку, сказал: «Здравствуй, гость афинский, сын Сми-криона 93, Гермоген!», то утверждал ли бы он это, или так просто высказался, или произнес в качестве обраще-ния, относилось бы это к тебе или вот к этому Гермогену? Или вообще ни к кому?

К р а т и л. Мне кажется, Сократ, что он вообще на-прасно издавал бы все эти звуки.

430 Сократ. Заманчиво и это суждение. А все же истин-ные звуки он издавал бы или ложные? Или часть их была бы истинной, а часть ложной? Ведь и этим бы я удоволь-ствовался.

К р а т и л. Я бы сказал, что это пустой звук. Напрас-ный труд ему себя тревожить, все равно как впустую размахивать кулаками.

Сократ. Ну хорошо. Давай чуть-чуть отвлечемся, Кратил. Может быть, ты согласишься, что одно дело - имя, а другое - кому оно принадлежит?

Кратил. Ну положим.

Сократ. А согласен ли ты, что имя есть некое b подражание вещи?

Кратил. В высшей степени.

Сократ. Не полагаешь ли ты, что и живописные изображения - это подражания каким-то вещам, но подражания, выполненные неким иным способом?

Кратил. Да.

Сократ. Ну хорошо... Может быть, я чего-то не улавливаю в твоих словах, и, скорее всего, ты говоришь правильно. Скажи, можно ли различать эти изображе-ния в их отношении к вещам, подражания которым они собой представляют, или же нет?

с Кратил. Можно.

Сократ. Итак, во-первых, смотри, может ли кто-то отнести изображение мужчины к мужчине, а изображе-ние женщины - к женщине и остальное таким же обра-зом?

Кратил. Разумеется.

Сократ. А наоборот - изображение мужчины от-нести к женщине, а изображение женщины - к муж-чине?

Кратил. Может случиться и так.

Сократ. И оба этих распределения будут правиль-ными? Или только одно из двух?

Кратил. Только одно.

668

Сократ. Я думаю, только то, которое отнесет к каждой вещи то, что ей подобает и на нее по-хоже?

К р а т и л. Мне кажется, так.

Сократ. Тогда, чтобы нам, друзьям, не препираться d из-за слов, прими то, что я говорю. Ведь в обоих случаях подражания, дружище,- и с помощью живописных изображений, и с помощью наименования - я назову правильным только такое вот распределение, а в случае с именами я назову его, кроме того, еще истинным; дру-гое же, которое соотносит и сопоставляет с вещами то, что на них непохоже, я назову неправильным и вдоба-вок ложным, когда это касается имен.

К р а т и л. А ты не боишься, Сократ, что если в жи-вописи это и возможно - неправильно распределять изображения, то в именах - никак, но распределе- е ние здесь всегда непременно должно быть правиль-ным?

Сократ. Ну как ты можешь так говорить! Какая же здесь разница? Разве нельзя подойти к мужчине и со словами: «Вот твое изображение» - показать ему что придется: либо его изображение, либо жены? Пока-зать - я имею в виду заставить его воспринять это зри-тельно.

К р а т и л. Разумеется, можно.

Сократ. А подойти к нему же и сказать: «Вот твое имя» ? Ведь имя тоже в некотором роде есть подражание, как и картина. Так вот, сказать ему: «Это - твое имя», 431 а затем заставить его воспринять на слух что придется: либо имя, подражающее ему, говоря при этом, что он мужчина, либо имя какой-либо смертной жены, говоря, что он - женщина. Не кажется ли тебе, что это возмож-но и случается иногда?

К р а т и л. Мне хотелось бы согласиться с тобой, Со-крат. Пусть будет так.

Сократ. Вот и прекрасно, друг мой, если это и вправду так. Ведь не следует нам уж очень из-за этого спорить. Так что если существует какое-то распределе- b ние и здесь, то один вид его нам нужно назвать истин-ным, другой же - ложным. Далее, если это так и можно распределять имена неверно, относя к вещам не то, что им подобает, но иногда и то, что им не подходит, то таким же образом можно составлять и выражения. Если же можно так устанавливать выражения и имена, то непре-менно можно и целые высказывания. Ведь высказыва- с

669

ние, я думаю, так или иначе из них состоит. Или не так, Кратил?

К р а т и л. Так. Мне кажется, ты говоришь прекрасно.

Сократ. Если мы еще раз уподобим первые имена картинам, то скажем, что, как в живописи, в них можно воплотить все подобающие цвета и очертания, а иной раз и не все - некоторые можно опустить, некоторые добавить в большей или в меньшей мере. Или так сделать нельзя?

Кратил. Можно.

С о к р а т. В таком случае тот, кто воссоздает все прекрасные черты, воссоздает и облик предмета, а тот, кто некоторые черты добавляет или отнимает, хотя и отразит облик предмета, но сделает это худо.

d Кратил. Да.

Сократ. Ну а тот, кто подражает сущности вещей с помощью слогов и букв? С таким же успехом и он, если отразит все подобающие черты, получит прекрасное изображение, которое и будет именем; если же он какие-то черты опустит, а иной раз и добавит, то, хотя и получится какое-то изображение, оно не будет прекрасным! Так что и среди имен одни будут хорошо сделаны, а другие - худо?

Кратил. Возможно.

е Сократ. Значит, возможно, что один мастер имен будет хорошим, другой же - плохим?

Кратил. Да.

Сократ. Но ведь мы назвали его «законодателем»?

Кратил. Да.

Сократ. Значит, возможно, клянусь Зевсом, чтобы, как и в других искусствах, один законодатель был хорошим, другой же - худым, коль скоро ты согласен с прежним моим утверждением.

Кратил. Да, это так. Но взгляни и ты, Сократ, когда мы эти буквы - альфу, бету и любую другую - присваиваем именам по всем правилам грамматики, то,

432 если мы что-то отнимем или добавим, или переставим, ведь нельзя будет сказать, что имя написано, хоть и неправильно: ведь оно вообще не будет написано и тотчас станет другим именем, если претерпит что-либо подобное.

Сократ. Ты не боишься, Кратил, что из такого рассмотрения у нас не выйдет ничего хорошего?

Кратил. Почему это?

670

Сократ. Может быть, с теми вещами, которые су-ществуют или не существуют в зависимости от того или иного количества, дело так и обстоит, как ты говоришь: скажем, если к десяти или любому другому числу что-то прибавить или отнять, тотчас получится другое число, b Но у изображения чего-то определенного и вообще у вся-кого изображения совсем не такая правильность, но, на-против, вовсе не нужно воссоздавать все черты, прису-щие предмету, чтобы получить образ 94. Смотри же, так ли я рассуждаю? Будут ли это две разные вещи - Кратил и изображение Кратила, если кто-либо из богов воспроизведет не только цвет и очертания твоего тела, как это делают живописцы, но и все, что внутри,- воссоздаст мягкость и теплоту, движения, твою душу с и разум - одним словом, сделает все, как у тебя, и по-ставит это произведение рядом с тобой, будет ли это Кратил и изображение Кратила, или это будут два Кра-тила ?

Кратил. Два Кратила, Сократ. Мне по крайней мере так кажется.

Сократ. Так что видишь, друг мой, нужно искать какой-то иной правильности изображений и того, о чем мы здесь говорим, и не следует настаивать на том, что если чего-то недостает или что-то есть в избытке, то это d уже не изображение. Или ты не чувствуешь, сколького недостает изображениям, чтобы стать тождественными тому, что они воплощают?

Кратил. Нет, я чувствую.

Сократ. Да ведь смешные вещи, Кратил, творились бы с именами и вещами, которым принадлежат эти име-на, если бы они были во всем друг другу тождественны. Тогда все бы словно раздвоилось, и никто не мог бы ска-зать, где он сам, а где его имя.

К р а т и л. Это правда.

Сократ. Поэтому смелее допусти, благородный друг, что одно имя присвоено хорошо, другое же - нет. е И не настаивай на том, что имя должно иметь лишь та-кие звуки, какие делали бы его полностью тождествен-ным вещи, которой оно присвоено. Допусти, что и какая-то неподходящая буква может тут быть добавлена. А если может быть добавлена буква, то и имя в высказы-вании, если же имя, то и не подобающее вещам выраже-ние может встретиться в речи, но от этого ничуть ну хуже можно называть вещи и рассуждать о них, пока сохраняется основной облик вещи, о которой идет речь,

671

433 как, скажем, в названиях букв: ты, может быть, помнишь, что именно мы с Гермогеном уже говорили здесь по этому поводу.

К р а т и л. Я хорошо это помню.

Сократ. Вот и отлично. Пока сохраняется этот основной вид, пусть отражены и не все подобающие черты, все равно можно вести речь о данной вещи. Если отражены все подобающие черты - прекрасно, если же малая часть их - то плохо. Так бросим, милый мой, этот разговор, чтобы нас не обвинили в том, что мы, подобно 95 .

b эгинетам, поздней ночью обходящим дорогу , и в самом деле вышли в путь позднее, чем следовало. Или уж поищи тогда какой-нибудь другой правильности и не соглашайся, что имя есть выражение вещи с помощью букв и слогов. Ведь если ты признаешь и то и другое, то окажешься не в ладу с самим собой.

К р а т и л. Мне кажется, Сократ, ты говоришь ладно. Я с тобою во всем согласен.

Сократ. Ну раз мы оба так думаем, давай теперь

рассмотрим вот что: если, скажем, имя установлено хо-

с рошо, то должно оно содержать подобающие буквы?

К рати л. Да.

Сократ. А подобают ему буквы, что подобны вещам?

К р а т и л. Разумеется.

Сократ. Следовательно, так присваивается хорошо составленное имя. Если же какое-то имя присвоено плохо, то, верно, в большей своей части оно будет состоять из подобающих букв - подобных вещи,- раз оно все-таки останется изображением, но при этом оно будет иметь и неподобающие буквы, из-за чего мы скажем, что это неправильное имя и присвоено худо. Так или нет?

К р а т и л. Я думаю, нам с тобой не стоит сражаться, Сократ, хотя мне не нравится называть что-либо именем, но говорить при этом, что оно плохо присвоено.

d Сократ. А может быть, тебе вообще не нравится, что имя есть выражение вещи?

К р а т и л. Да, если говорить обо мне.

Сократ. Но то, что одни имена составлены из более ранних, другие же - самые первые, это, по-твоему, хорошо сказано?

К р а т и л. По-моему, да.

Сократ. Однако, если первые имена должны быть

е выражением чего-либо, знаешь ли ты иной, лучший способ создать эти выражения, нежели сделать их воз-

672

можно более тождественными тому, что они должны выразить? Или тебе больше нравится вот этот способ - о нем говорит Гермоген и многие другие,- что-де имена - это результат договора и для договорившихся они выражают заранее известные им вещи, и в этом-то и состоит правильность имен - в договоре,- и безразлично, договорится ли кто-то называть вещи так, как это было до сих пор, или наоборот: например, то, что теперь называется малым, он договорится звать великим, а что теперь великим - малым. Так который из способов нравится тебе больше?

Кратил. Ну, это совсем разные вещи, Сократ,- 434 выражать что-то с помощью подобия или как попало,

Сократ. Ты говоришь отлично. В таком случае если имя будет подобно вещи, то по природе необходимо, чтобы и буквы, из которых составлены первые имена, были подобны вещам. Разве не так? Я утверждаю, что никто не смог бы сделать то, что мы теперь называем рисунком, подобным какой-либо из сущих вещей, если бы от природы не существовало средств, из которых b складывается живописное изображение, подобных тем вещам, каким подражает живопись. Или это возможно?

Кратил. Нет, невозможно.

Сократ. В таком случае и имена так же точно не могли бы стать чему-то подобными, если бы не существовало начал, содержащих какую-то исконную правильность, из которых составляются имена для тех вещей, которым они подражают. А эти начала, из которых нужно составлять имена, ведь не что иное, как звуки?

Кратил. Да.

Сократ. Теперь и ты признал то, что еще раньше признал Гермоген. Скажи, хорошо ли, по-твоему, гово- с рить, что буква ро соответствует порыву, движению и в то же время твердости? Или нехорошо?

Кратил. По-моему, хорошо.

С о к р а т. А ламбда - гладкости, податливости, ну и всему тому, о чем мы говорили?

Кратил. Да.

С о к р а т. А знаешь ли ты, что мы произносим «скле-ротэс» (ахХг](э6тг|?), а эретрийцы говорят «склеротэр» (axXT]QOTf|Q) 9б?

Кратил. Верно.

673Сократ. Значит, ро и сигма похожи друг на друга? И это слово выражает одно и то же для них, оканчиваясь на ро, и для нас, оканчиваясь на сигму? Или для кого-то из нас оно этого не выражает?

d К р а т и л. Но ведь оно выражает одно и то же для тех и других.

Сократ. Потому ли, что ро и сигма в чем-то подоб-ны, или потому, что нет?

К р а т и л. Потому что в чем-то подобны.

Сократ. Может быть, в таком случае они подобны во всех отношениях?

К р а т и л. Вероятно, когда нужно выразить порыв.

С о к р а т. А вставленная ламбда? Разве она не выра-жает того, что противоположно твердости?

К р а т и л. Но ведь может быть, что она вставлена неправильно, Сократ, как это оказывалось недавно в тех случаях, когда ты объяснял какие-то слова Гермогену, отнимая и добавляя буквы где следует: мне казалось, что ты делаешь это правильно. Так же и теперь, вероят-но, вместо ламбды нужно говорить ро.

e Сократ. Прекрасно. Так что же? Из того, что мы здесь сказали, получается, что мы не поймем друг друга, если кто-то скажет «склерон» (o"xXtjq6v)? И ты тоже не понимаешь, что я сейчас говорю?

К р а т и л. Ну я-то понимаю уж по привычке, доб-рейший мой.

Сократ. Вот ты говоришь «по привычке»: ты по-нимаешь под этим нечто отличное от договора? Или ты называешь привычкой что-то иное, не то, что я, то есть не то, что, произнося какое-то слово, я подразумеваю нечто определенное, ты же из моих слов узнаёшь, что я подразумеваю именно это? Не так ли?

435 К р а т и л. Так.

Сократ. И если ты узнаёшь это тогда, когда я произношу какое-то слово, то можно сказать, что я как бы сообщаю тебе что-то?

К р а т и л. Да.

Сократ. А я вдруг, подразумевая что-то, стану произносить непохожие на это звуки,- коль скоро ламбда не похожа на то, что ты назвал «склеротэс» (оусХщо-TTjg). Если же это так, то ты сделал не что иное, как договорился с самим собой, и правильность имен для тебя оказывается договором, коль скоро выражать вещи могут и подобные и неподобные буквы, случайные, по привычке и договору. А если под привычкой ты подразу-

674

меваешь вовсе не договор, то суди сам, хорошо ли b говорить, что выражение состоит в подобии, а не в при-вычке? Ведь по привычке, видимо, можно выражать ве-щи как с помощью подобного, так и с помощью неподоб-ного. Если же мы в этом согласимся, Кратил,- а твое молчание я принимаю за согласие,- нам необходимо договор и привычку как-то соотнести с выражением того, что мы подразумеваем, когда произносим слова. Затем, милейший мой, если тебе угодно обратиться к числу, от-куда, думаешь ты, взяты имена, подобающие каждому из чисел, если ты не допустишь, что условие и договор с имеют значение для правильности имен? Мне и самому нравится, чтобы имена по возможности были подобны вещам, но, чтобы уж и впрямь не было слишком скольз-ким, как говорит Гермоген, это притягивание подобия, необходимо воспользоваться и этим досадным спосо-бом - договором - ради правильности имен. Мы, вер-но, тогда говорили бы лучшим из всевозможных спосо-бов, когда либо все, либо как можно большее число имен были подобными, то есть подходящими, и хуже всего d говорили бы, если бы дело обстояло наоборот. Но вот что скажи мне: какое значение имеют для нас имена и что хорошего, как мы бы сказали, они выпол-няют?

Кратил. Мне кажется, Сократ, они учат. И это очень просто: кто знает имена, тот знает и вещи.

Сократ. Наверное, Кратил, ты имеешь в виду что-то в таком роде: когда кто-то знает имя, каково оно,- а оно таково же, как вещь,- то он будет знать и вещь, е если только она оказывается подобной имени, так что это искусство одинаково для всех взаимоподобных ве-щей. Мне кажется, именно поэтому ты сказал: кто знает имена, знает и вещи.

Кратил. Эти слова - сама истина.

Сократ. Тогда давай посмотрим, что это за способ обучения вещам, который ты здесь называешь, и нет ли какого-нибудь другого способа - причем этот оставался бы наилучшим, - или вообще нет никакого другого. Как ты думаешь?

Кратил. Я по крайней мере считаю так: другого 436 способа не существует, этот способ единственный и на-илучший.

Сократ. А может быть, в этом же состоит и пости-жение вещей: кто постигнет имена, тот постигнет и то, чему принадлежат эти имена. Или исследовать и пости-

675

тать вещи нужно иным каким-то способом? А это - способ учиться вещам?

К р а т и л. Ну конечно, это способ исследования и постижения вещей, и по той же самой причине.

Сократ. Тогда давай поразмыслим, Кратил. Если

b кто-то в своем исследовании вещей будет следовать за именами и смотреть, каково каждое из них, не думаешь ли ты, что здесь есть немалая опасность ошибиться?

Кратил. Каким образом?

Сократ. Ведь ясно, что первый учредитель имён устанавливал их в соответствии с тем, как он постигал вещи. Мы уже говорили об этом. Или не так?

Кратил. Так.

Сократ. Значит, если он постигал их неверно, а установил имена в соответствии с тем, как он их постигал, то что ожидает нас, доверившихся ему и за ним последовавших? Что, кроме заблуждения?

Кратил. Думаю, это не так, Сократ. Необходимо,

с чтобы имена устанавливал знающий учредитель. В противном случае, как я уже говорил раньше, это не имена. Да вот тебе вернейшее свидетельство того, что законодатель не поколебал истины: ведь иначе у него не могло бы все быть так стройно. Разве ты не видишь этого - ты, который говорил, что все имена возникли по одному и тому же способу и направлены к одному и тому же?

Сократ. Но знаешь, друг мой Кратил, это не оправдание. Ведь если учредитель обманулся в самом начале,

d то и остальное он поневоле делал уж так же, насильно согласовывая дальнейшее с первым. В этом нет ничего странного, так же ведь и в чертежах: иногда после первой небольшой и незаметной ошибки все остальное уже вынужденно следует за ней и с ней согласуется. Поэтому каждому человеку нужно более всего внимательным быть при начале всякого дела, и тогда нужно обдумать, правильно или нет он закладывает основание. А коль скоро это достаточно испытано, остальное уже явится

е следом. Я бы как раз не удивился, если бы имена действительно согласовались друг с другом. Давай же снова вернемся к тому, что мы уже разобрали. Мы говорили, что имена обозначают сущность вещей так, как если бы все сущее шествовало, неслось и текло. Не кажется ли тебе, что они выражают что-то другое?

437 К р а т и л. Разумеется, нет. Это значение правильно.

Сократ. Тогда давай посмотрим, выбрав сначала из такого рода имен слово «знание» (ея1атг)|1Т|). Ведь

676

оно двойственно и скорее, видимо, означает, что душа стоит (Igttjgu;) подле (em) вещей, нежели что она не-сется вместе с ними, и правильнее, вероятно, начало этого слова произносить так, как мы теперь его произносим, делая наращение не к эпсилону (еле1отг]\1ц), но к йоте. Затем слово «устойчивость» (то |3eJ3aiov) есть скорее подражание каким-то устоям (fJaaeic;) и стоянию (ота-atg), а не порыву. Так же и «наука» (icnroQia) обозна- b чает некоторым образом то, что останавливает течение реки (1отг\О1 tov qouv). И «достоверное» (jtiotov) , судя цо всему, означает стояние (штосу). Затем «память» (цуг]|1Г|) скорее всего указывает на то, что в душе уня-лись (jxovf) eaxiv) какие-то порывы. А «проступок» (ajxagtia), если угодно, и «несчастье» (crujxcpoQa), если кто проследит эти имена, окажутся тождественными «сметливости» (avveaig), «познанию» (елкттг^'п) и всем другим именам, связанным с чем-то серьез-ным.

Но даже «невежество» и «беспутство» представ-ляются близкими этим именам, так как «невежество» (afiaxia) - это как бы шествие рядом с божеством (ajia c #еф levai), а «беспутство» (axoA,aoia), судя по всему, это как бы «сопутствие» (ахоАюиФш) вещам. Таким об-разом, имена, которые мы считаем названиями худших вещей, могут оказаться названиями самых лучших. Я думаю, если бы кто-нибудь как следует постарался, он смог бы найти много других имен, которые бы пока-зывали, что присвоитель имен обозначал не идущие или несущиеся, но пребывающие в покое вещи.

К р а т и л. Однако, Сократ, ты видишь, что у многих d имен все-таки первое значение.

Сократ. Что же из того, Кратил? Подсчитаем имена, словно камешки при голосовании, и в этом-то и будет состоять правильность? С каким значением ока-жется больше имен, те имена и будут истинными?

Кратил. Нет, конечно, так делать не следует.

Сократ. Ни в коем случае, мой друг. Давай оставим это и начнем оттуда, откуда мы уже начинали. Пом- 438 нишь, ты только что сказал, что учредитель имен непре-менно должен был знать вещи, которым устанавливал имя. Ты все еще так же думаешь или нет?

Кратил. Все так же.

С о к р а т. Тот, кто первый устанавливал имена, устанавливая их, говоришь ты, знал эти вещи?

Кратил. Знал.

677

Сократ. Но по каким именам он изучил или иссле-

b довал вещи, если еще ни одно имя не было присвоено? Мы ведь говорили раньше, что невозможно исследовать вещи иначе, как изучив имена или исследовав их значение?

К р а т и л. В том, что ты говоришь, что-то есть, Сократ.

Сократ. Тогда каким же образом, сказали бы мы, они могли устанавливать со знанием дела имена или оказаться законодателями, если еще не было присвоено ни одного имени, по которому они могли бы узнать, что вещи нельзя постичь иначе как из имен?

с Кратил. Я думаю, Сократ, что справедливее всего говорят об этом те, кто утверждает, что какая-то сила, высшая, чем человеческая, установила вещам первые имена, так что они непременно должны быть правильными.

Сократ. Ты думаешь, такой учредитель, будь он гений или бог, мог бы сам себе противоречить? Или ты считаешь, что до сих пор мы болтали вздор?

Кратил. Но противоположные имена исходили уже не от них.

Сократ. Какие же именно, превосходнейший? Те, что сводят дело к стоянию, или те, что к порыву? Ведь если исходить из ранее сказанного, вопрос решает здесь не количество?

d Кратил. Конечно, это было бы неправильно, Сократ.

Сократ. Так что, если возмутятся имена и одни скажут, что именно они - подобие истины, другие же - что они, как мы сможем их рассудить, к чему мы прибегнем? Не к другим же именам, отличным от этих, ведь этого делать нельзя? Ясно, что нужно искать помимо имен то, что без их посредства выявило бы для нас, какие из них истинны, то есть показывают истину вещей.

е Кратил. Мне кажется, это так.

Сократ. Если это так, Кратил, то можно, видимо, изучить вещи и без имен.

Кратил. Очевидно.

Сократ. Нос помощью чего же дру-Гносеологические гого и KaR предложил бы ты их ВЫВОДЫ

учатьг Не так ли, как это было бы всего справедливее: устанавливать родство между словами и изучать одно через другое, а также через самое

678

себя? Ведь что-то другое, от них отличное, и означало бы что-то другое и отличное от них, но не их.

К р а т и л. Мне кажется, ты говоришь правду.

Сократ. Тогда, ради Зевса, слушай. Разве нам не 439 приходилось уже много раз соглашаться, что хорошо установленные имена подобны тем вещам, которым они присвоены, и что имена - это изображения вещей?

К р а т и л. Да.

Сократ. А если можно было бы с успехом изучать вещи из имен, но можно было бы и из них самих - какое изучение было бы лучше и достовернее? По изображе-нию изучать саму вещь - хорошо ли она изобра-жена - и истину, которую являет отображение, или из самой истины изучать и ее самое, и ее отображение, b подобающим ли образом оно сделано?

К р а т и л. Мне кажется, это надо изучать из самой истины.

Сократ. Так вот, узнать, каким образом следует изучать и исследовать вещи, это, вероятно, выше моих и твоих сил. Но хорошо согласиться и в том, что не из имен нужно изучать и исследовать вещи, но гораздо ско-рее из них самих.

К р а т и л. Очевидно, Сократ.

Сократ. Тогда давай рассмотрим еще вот что, дабы с нас не обмануло множество имен, сводящихся к одному и тому же: если, давая имена сущему, учредители имен имели в виду, что все всегда шествует и течет,- а мне представляется, что именно это они и подразумевали,- если так и случилось, все же это не так, и сами они, слов-но попав в какой-то водоворот, мечутся там и увлекают нас за собою. Смотри же, бесценный друг мой, что я часто вижу, словно бы в грезах. Могли бы мы сказать, что есть что-то прекрасное и доброе само по себе и что это относится к каждой существующей вещи? Или d нет?

К р а т и л. Мне кажется, могли бы, Сократ.

Сократ. Тогда давай это рассмотрим. Я не о том говорю, что, если прекрасно какое-то лицо или что-либо другое в этом роде, значит, все это течет - вовсе нет. Но можно ли нам сказать, что и само прекрасное не остается постоянно таким, каково оно есть?

К р а т и л. Безусловно, можно.

Сократ. Но можно ли тогда что-либо правильно именовать, если оно всегда ускользает, и можно ли сна-чала сказать, что оно представляет собою то-то, а затем,

679

что оно уже такое-то, или же в тот самый момент, когда бы мы это говорили, оно необходимо становилось уже другим и ускользало и в сущности никогда бы не был ) таким, [каким мы его называли]?

К р а т и л. Именно так.

е Сократ. Но разве может быть чем-то то, что никогда не задерживается в одном состоянии? Ведь если бы оно когда-нибудь задержалось в этом состоянии, то тут же стало бы видно, что оно нисколько не изменяется; с другой стороны, если дело обстоит так, и оно остается самим собой, как может оно изменяться или двигаться* не выходя за пределы своей идеи 9??

К р а т и л. Никак не может.

Сократ. Ведь в первом случае оно не могло бы быть

440 никем познано. Ведь когда познающий уже вот-вот бы его настигал, оно тотчас становилось бы иным и отличным от прежнего, и нельзя было бы узнать, каково же оно или в каком состоянии пребывает; а никакое познание, конечно, не познает того, о чем известно, что оно не задерживается ни в каком состоянии.

Кратил. Да, это так.

Сократ. И видимо, нельзя говорить о знании, Кратил, если все вещи меняются и ничто не остается на месте. Ведь и само знание - если оно не выйдет за пределы того, что есть знание,- всегда остается знанием

b и им будет; если же изменится самая идея знания, то одновременно она перейдет в другую идею знания, то есть [данного] знания уже не будет. Если же оно вечно меняется, то оно вечно - незнание. Из этого рассуждения следует, что не было бы ни познающего, ни того, что должно быть познанным 98. А если существует вечно познающее, то есть и познаваемое, есть и прекрасное, и доброе, и любая из сущих вещей, и мне кажется, что

с то, о чем мы сейчас говорили, совсем не похоже на поток или порыв. Выяснить, так ли это или так, как говорят последователи Гераклита и многие другие, боюсь, будет нелегко; и несвойственно разумному человеку, обратившись к именам, ублажать свою душу и, доверившись им и их присвоителям, утверждать, будто он что-то знает (между тем как он презирает и себя, и вещи, в которых будто бы нет ничего устойчивого, но все течет, как дырявая скудель, и беспомощно, как люди, страдающие нас-

d морком 99), и думать, и располагать вещи так, как если бы все они были влекомы течением и потоком. Поэтому-то, Кратил, дело обстоит, может быть, так, а может быть,

680

и не так. Следовательно, здесь надо все мужественно и хорошо исследовать и ничего не принимать на веру: ведь ты молод и у тебя еще есть время. Если же, исследовав это, ты что-то откроешь, поведай об этом и мне.

К р а т и л. Так я и сделаю. Все же знай, Сократ, что в сегодня я не в первый раз об этом размышляю, и, когда я рассматриваю и перебираю вещи, мне представляет- e ся, что они гораздо скорее таковы, как говорит Герак-лит.

в Сократ. Тогда, мой друг, ты и меня научишь в дру-гой раз, когда возвратишься. Теперь же ступай, отправ-ляйся в деревню, как собирался. Вот и Гермоген после-дует туда за тобой.

К р а т и л. Так и будет, Сократ. Но и ты до того вре-мени попытайся это еще раз обдумать.

681

ПРИМЕЧАНИЯ

МЕНОН

ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ ОБЩЕРОДОВОЙ ИДЕИ

КАК ЗАКОНА ДЛЯ ЕДИНИЧНОГО, ИЛИ ПЕРВЫЙ НАБРОСОК

ОБЪЕКТИВНОГО ИДЕАЛИЗМА

Если диалог «Горгий» можно рассматривать как границу между сократическим периодом у Платона и периодом переходным, то «Менон» стоит на границе между этим переходным периодом и тем новым перио-дом, когда Платон уже не удовлетворяется логической четкостью анали-зируемых им идей и понятий, но начинает трактовать их как особого рода действительность, т. е. уже не просто логически, а онтологически. Внеш-няя тематика «Менона» все еще продолжает быть сократической. Тут все еще продолжают толковать о сущности добродетели и ставят вопрос о возможности научиться этой добродетели. Но как покажет сейчас анализ диалога, дело тут уже не просто в добродетели и возможности ей научить-ся, а в небывалой еще в предыдущих диалогах попытке дать краткий, но уже решительный набросок нового типа философии, а именно объектив-ного идеализма.

Проанализируем этот диалог.

КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА

I. Что такое добродетель и можно ли ей научиться (70а - 81а)?

Для решения вопроса о том, можно ли научиться добродетели, нуж-

но сначала решить вопрос, что такое сама добродетель (70а - 7Id).

Добродетель не бывает только мужская или женская, возрастная

или сословная, связанная с тем или другим положением человека или его

профессией и т. д. (71е - 72а), но это некоего рода определенная сущ-

ность (ouoia, 72b) и идея (е16о?, 72с), которые одинаково свойственны

всем добродетелям и с определения которых надо начинать; такая же об-

щая идея (72е) должна наблюдаться во всем вообще (72Ь - 73с).

Добродетель - это не управление людьми, так как иначе она

не была бы свойственна ни рабам, ни детям (73d), равно как она и не

просто справедливость, так как справедливость - это вид добродетели,

а что такое сама добродетель, остается неизвестным (73d - 74а).

Необходимость выдвинутого ранее условия для определения того,

что такое добродетель, иллюстрируется примерами: геометрическая фи-

гура - это не только округлость, поскольку существуют и прямые фи-

гуры; разные цвета возможны лишь потому, что есть цвет вообще; вместо

этих частных и несущественных определений гораздо существеннее бы-

ло бы определить фигуру, например, как то, что следует за цветом, или

как предел (границу) твердого тела, а цвет, вместе с Эмпедоклом,-

как истечение фигур, хотя такого рода определения сами по себе недо-

статочны (74Ь - 77а).

С этой точки зрения неправильно и определение добродетели как

желания хорошего и способности его производить, поскольку творящие

зло тоже могут считать себя творящими хорошее (77Ь - 78Ь). Значит.

814

добродетель - это не способность производить добро в объективном смысле, поскольку под добром можно понимать приобретение золота, серебра, славы, здоровья и т. д., а все это может быть и несправедливым; если же мы будем говорить о справедливом стремлении к добру, то спра-ведливость опять-таки остается чем-то неизвестным. Здесь Сократ упре-кает своего собеседника Менона в том, что мы сейчас называем логиче-ской ошибкой,- petitio principii: добродетель оказывается разновидностью добродетели, т. е. справедливостью (78с - 79е). Следует интермедия; в ней идет речь об оцепенении, которое Сократ вызывает у собеседников своей обычной манерой критиковать традиционные представления (80а - 81а).

II. Знание как припоминание виденного в потусторонней жизни (81Ь - 86Ь)

Отвергнув все предыдущие частичные подходы к добродетели,

страдающие ошибкой petitio principii, Сократ дает следующее определе

ние: душа бессмертна, душа до своей земной жизни созерцала истину, и

теперь, в своей земной жизни, вспоминая виденное, она может понимать

все частичное и раздробленное, в том числе и добродетель (81Ь - 82а).

Здесь следует знаменитое место, столь характерное для Платона:

к основному выводу своего диалога он подводит с помощью геометри-

ческого доказательства, к пониманию которого он постепенно приводит

мальчика, никогда не учившегося геометрии. При помощи простых и

ясных вопросов Сократа этот мальчик - хоть и не учившийся, но хорошо

понимающий в то же время, что такое квадратная фигура,- признает, что

при двухфутовой стороне квадрата площадь этого квадрата равна 4 кв.

футам. Когда же Сократ предлагает мальчику вычислить сторону удвоен-

ного квадрата, то мальчик ошибочно думает, что сторона такого удвоен-

ного квадрата тоже будет удвоена, т. е. будет равняться 4 кв. футам.

Эту ошибку мальчик признает, поняв, что квадрат со сторонами, равными

4 кв. футам, был бы равен не 8, а целым 16 кв. футам. Не помогает делу,

как дальше вынужден признать и сам мальчик, и увеличение двухфуто-

вой стороны до трехфутовой, потому что площадь квадрата с трехфутовы-

ми сторонами равнялась бы не 8, а 9 кв. футам. Наконец, Сократ про-

водит диагональ в квадрате с площадью 4 кв. фута и, построив на этой

диагонали новый квадрат, состоящий из четырех треугольных частей

исходного квадрата с площадью 4 кв. фута, доводит мальчика до сознания,

что сторона квадрата с площадью 8 кв. футов должна иметь не 4 фута

и не 3 фута, но равняться размеру диагонали квадрата с площадью 4 кв.

фута, которая больше 2 футов, но меньше 3 футов. А поскольку мальчика

никто не учил геометрии и тем не менее с помощью наводящих вопросов

Сократа он приходит к точной геометрической истине, то из этого Со-

крат делает вывод, что геометрические истины и вообще все подлинное

знание мальчик имел еще до рождения, что виденное им до рождения

точно, ясно и не подлежит никаким переменам, что душа, видевшая эти

истины до рождения, бессмертна и что вопросо-ответный метод есть на-

стоящий путь от незнания к знанию (82а - 86Ь).

III. Возвращение к вопросу о добродетели (86с - 100с)

1. После столь обстоятельного изучения вопроса о знании как припо-минании собеседники соглашаются, что добродетель - это знание, и если это так, то ей можно и научиться. Знание же она потому, что невозможна

815

без понятия о добре, а все доброе творится только с умом, но никак не без ума (86d - 87d). Точно так же и принесение пользы может считаться добродетелью только тогда, когда полезное мыслится вместе с разумом (фобут^оче;, 88с1),так как неразумное полезное не может считаться добро-детелью, как и все вообще, что находится в душе человека (87е - 88е). Следовательно, поскольку разумности нужно еще обучаться, добродетель не есть дар природы (89а).

С другой стороны, однако, это еще не значит, что добродетели

в самом деле можно научиться, т. е. что она результат какой-нибудь осо-

бой науки. Врачебному делу можно научитья у врачей, сапожному -

у сапожника, но для добродетели не существует учителей (89Ь - 91а);

в особенности таковыми нельзя считать софистов, которые сознательно

развращают юношество да еще берут за это плату (91Ь - 92е). Вовсе

не всегда также добродетельные предки делают добродетельными своих

потомков, как это видно на примерах Фемистокла, Аристида, Перикла,

Фукидида (93а - 94d). Нельзя считать учителями добродетели и тех лю-

дей, которые то могут воспитать своих учеников в добродетели, то не

могут (94е - 96d). Таким образом, добродетель - это не дар природы и

не результат обучения. Откуда же она в таком случае?

Добродетель - это результат божественного дара, или божествен-

ного жребия, который человек получает независимо от знания. Чистое

знание есть результат только философского воспоминания потусторонних

истин, так что добродетель, будучи знанием, в своей основе тоже яв-

ляется результатом этого потустороннего воспоминания. Однако такая

добродетель труднодостижима, и фактически добродетельные люди руко-

водствуются не этим точным знанием, а только правильным мнением

(6o#f) 66|a, 97b; аЯ,г1дт)§ 66?а, 97d). Это правильное мнение отличается от

точного знания неустойчивостью и текучестью, а также непониманием

того, что само оно возможно лишь благодаря чистому знанию, которое

только и спасает его от сплошной текучести и непостоянства. Поэтому,

говорит Сократ, будем руководствоваться хотя бы правильным мнением,

несмотря на то что без точного знания оно ничем не отличается от проро-

ческого или поэтического вдохновения. Крупнейшие государственные

люди руководствовались именно им и ничем не отличались от пророков

и поэтов; они пользовались этим божественным жребием в своей чисто

государственной деятельности (96а - 100с), вдохновляясь и в то же

время ничего не понимая в своем вдохновении.

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

Та новая постановка вопроса, которой «Менон» так сильно отли-чается от всего предыдущего, требует некоторых разъяснений.

1. Как мы отметили при анализе диалога, Платон, определяя челове-ческие и вообще земные дела, продолжает оперировать своими прежними терминами «сущность» и «идея». Сейчас, однако, они сильнейшим обра-зом онтологизированы и в своем исконном существовании отнесены в по-тусторонний мир (81 b - 86b). Это и было у Платона началом его объек-тивного идеализма. Но и читатель Платона, и тем более его комментатор, и вообще историк философии должны с особым вниманием отнестись к данному предмету, чтобы избежать как очень распространенных среди буржуазных исследователей абстрактно-метафизических представлений о Платоне, так и многочисленных обывательских предрассудков, возник-ших в результате некритического знакомства с платоновскими материа-лами из третьих и из десятых рук.

816

Мы уже имели случай заметить, что само по себе требование

использования общих идей для понимания частного и единичного отнюдь

не есть еще объективный идеализм, а есть просто требование здравого

смысла. Во времена Сократа и Платона это было величайшим открытием,

а теперь у нас в доказательстве этой истины не нуждается даже школь-

ник. Родовые общности постулировал уже Сократ; новое у Платона в дан-

ном случае, может быть, только точная терминологическая фиксация

понятия эйдоса, или идеи, поскольку у Сократа дело еще не доходило до

установления точной терминологии и какой-нибудь логической системы.

Сейчас мы добавили бы, конечно, что не только общее необходимо для

единичного, но и единичное необходимо для общего. И у Платона эта

мысль в конце концов есть, хотя и выражена она гораздо слабее и менее

ярко.

С онтологизацией родовых понятий, проводимой в «Меноне», дело

тоже обстоит не так просто, как это кажется с первого взгляда. Плохо

здесь вовсе не то, что родовые общности представлены как реально су-

ществующие. Ведь и мы относим все реальные закономерности сущест-

вующего не только к одному человеческому субъекту, но и к самой дейст-

вительности и считаем их порождением не человеческого субъекта, но

самой объективной действительности. Поэтому в объективном идеализме

Платона, как он набросан в «Меноне», плох вовсе не объективизм,

но то, что родовые сущности вещей, т. е. общие закономерности действи-

тельного миропорядка, отнесены за его пределы, а не констатируются уже

в пределах самой действительности. Лишь вульгарные материалисты

считают, что ничего идеального нет вообще. Идеальное, несомненно,

существует. Но мы его понимаем как отражение действительности,

и притом как отражение ее наиболее общих сторон и наиболее глубоких

внутренних отношений.

Это обстоятельство нужно помнить, чтобы точно представлять себе сущность объективного идеализма Платона. Платон имел полное логи-ческое право переходить от хорошо увиденной им роли родовых идей в познании к объективному существованию общего. Но он не имел ника-кого логического права представлять это объективное существование общих закономерностей действительности отдельно от самой действи-тельности. Это было у него уже не требованием логики, но определенного рода вероучением.

4. На это, правда, Платон мог бы ответить, что под действительностью

он понимает не просто мир идей, но и все чувственное, подчиненное миру

идей. Платон мог бы сказать нам: «Ведь вы тоже понимаете под действи-

тельностью не просто текучее чувственное с его постоянной сменой

единичных моментов, уходящих в прошлое в тот самый момент, в который

они возникают; вот и я утверждаю, что действительность - это вовсе

не просто чувственное, но расчлененное, закономерно протекающее чувст-

венное; следовательно, у меня с вами одинаковое представление о дейст-

вительности, гораздо более широкое, чем у обывателей». Вот именно тут

и обнаруживается перед нами подлинная сущность объективного идеа-

лизма Платона: идеальное и материальное действительно существуют

вместе, но в то же время идеальное обладает у Платона приматом над

материальным. Идеальное управляет материальным, создает его, осмыс-

ливает его. Так что не идеальное есть отражение материального, а мате-

риальное есть отражение идеального. Итак, ошибка Платона состоит в

гипостазировании общих и родовых идей, в отрыве сущностей от их про-

явлении и в утверждении онтологического истекания явления из сущ-

ности, в то время как явление и сущность есть единое и нераздельное бы-

тие. Тут весьма заметно отсутствие у Платона того метода, который он

будет выдвигать в других своих диалогах как основной для его филосо-

817