Часть 5.

фии, а именно метода диалектического. Правда, о диалектике здесь в противоположность предыдущим диалогам уже упоминается, однако понимается она пока еще чисто внешне - как «справедливые» и соот-ветствующие друг другу вопросы и ответы (75de, 86а).

5. Весьма важно отметить также и тот смягченный тон, которым окра-

шен конец диалога, а именно раздел 96е - 100с. Установив для себя аб-

солютную реальность идей и, следовательно, абсолютность идеального

знания, Платон тем не менее считает малодоступным такое знание для

людей и вполне согласен на использование того, что он называет «пра-

вильным мнением», т. е. того, что есть реальное, то более, то менее истин-

ное и всегда относительное знание. Это не значит, что Платон отказывается

от того абсолютного знания, которое он только что сам конструировал.

«Абсолютность» здесь нисколько не помешала Платону признавать и от-

носительность. Платон утверждает только, что идея представляет собой

некоего рода смысловую связь, в то время как правильным мнениям свой-

ственно до некоторой степени растекаться и не хранить в себе столь

непреложной смысловой связи (97е - 98а).

6. Наконец, необходимо правильно понимать сам термин «воспо-

минание», который употреблен здесь Платоном в связи с онтологизи-

рованными идеями. Платоновская концепция «воспоминания» и связан-

ная с ним концепция потустороннего мира, бессмертия души, когда-то

воочию созерцавшей вечные идеи, а теперь в земной оболочке только

смутно о них припоминающей,- все это не что иное, как явная мифоло-

гия. Некоторые поэтому и склонны понимать все учение об идеях в

«Меноне», да и вообще у Платона, как самую обыкновенную и традицион-

ную, самую наивную и некритическую мифологию.

Действительно, мифология здесь отчасти присутствует в традицион-ном, вернее, в орфико-пифагорейском виде. Поскольку, однако, здесь про-делана огромная логическая работа и потусторонний мир мыслится уже как система родовых общностей, разумно и целесообразно определяющих собой протекание материальной действительности, постольку от старой наивной мифологии остается немного. Уже здесь в момент появления на свет платоновского объективного идеализма философия мыслится в виде логически переработанной мифологии, или, точнее, в виде диалек-тики мифологии. Платоновские идеи-мифы есть не что иное, как априор-ные формы и бытия, и мышления; но это априоризм не субъективно-идеалистический, а объективно-идеалистический, т. е. априорные формы и бытия, и мышления заложены прежде всего в самом же бытии, а уже потом в результате отражения этих объективно-априорных форм в челове-ческом субъекте оказываются заложенными в этом последнем.

Концепция Платона имеет мало общего не только с наивной древне-греческой мифологией, но и с абсолютным логицизмом Гегеля, хотя вряд ли гегелевский логицизм вполне свободен от мифологии и вообще вряд ли может быть вполне свободным от мифологии всякий объективный идеа-лизм.

Нечего и говорить о том, что в этом первом и кратком наброске объективного идеализма остается весьма много неясного не только для нас, но и для самого Платона. Дальнейшее покажет, как Платон будет справляться с этими неясностями и что он будет вместо них создавать. Так, бросается в глаза та неясность, которая возникает при трактовке человеческого субъекта в условиях существования субстанциально-само-стоятельного мира идей. Этот мир, по Платону, всегда точен, тождествен сам себе и неподвижен. Что же касается человеческого субъекта, то он всегда подвижен, всегда меняется и с первого взгляда ничего идеального в себе не содержит. Но если бы мир идей не был представлен тем или другим способом в субъективном сознании человека, то платонизм свелся

818

бы к кантианскому дуализму, между тем Платону чужд такой дуализм. И действительно, Платон много и подробно учил о разных степенях при-сутствия объективно-идеального мира в человеческом субъекте. В бли-жайшую очередь об этом нам расскажет диалог «Кратил». С другой сто-роны, Платон не только оставляет в «Меноне» без всякого анализа внут-реннее состояние субъекта, находящегося под воздействием идеального мира, но и самому субъекту отводит весьма неопределенное место. Душа припоминает виденное ею в потустороннем мире. Но откуда появляется сама душа? На этот вопрос Платон попытается дать ответ в диалоге «Федон».

А. Ф. Лосев

Диалог «Менон» посвящен теме, которая не раз обсуждается в других диалогах Платона,- добродетели. Можно ли научиться добро-детели и, далее, что же, собственно, такое сама добродетель? В «Прота-горе» Платон устами Сократа критикует софистические определения добродетели. Здесь же раскрыта не только негативная, но отчасти и пози-тивная сторона этой критики, что особенно важно, так как Менон тоже софист и даже ученик Горгия. Действие этого диалога происходит приблизительно в 402 г., т. е. незадолго до суда над Сократом. Среди его собеседников - Менон и Анит. Историческая достоверность этих лиц подвергалась иной раз сомнению, как подвергалась сомнению и под-линность самого диалога. Однако можно согласиться с тем, что Менон - фессалиец, родом из Фарсалы, тождествен с Ксенофонтовым стратегом Меновом («Анабасис»), а богатый кожевник Анит тождествен с обвини-телем Сократа Анитом, известным нам по «Апологии Сократа» и другим источникам. Облик Менона, как он выступает в диалоге, достаточно вы-разителен. В нем уже заложены те черты (дерзость, самовлюбленность, тщеславие, своеволие в поступках), которые проявятся с полным блеском в 401 г., когда он по дружбе к Аристиппу - тоже фессалийцу и. как он сам, из рода владетельных Алевадов - станет стратегом при персидском царевиче Кире Младшем и будет участвовать в его походе против царя Артаксеркса. По рассказу участника и очевидца событий этого похода историка Ксенофонта известно, что Менон «стремился к богатству», «желал власти и почета ради того, чтобы побольше захватить», искал дружбы могущественных людей «с целью безнаказанно вершить дурные дела». Он шел через «клятвопреступления, ложь, обман», «никого не любил», «обо всех отзывался с насмешкой» и, в то время как другие гордились «благочестием, правдой и честностью», гордился «способ-ностью обманывать, изобретать ложь, насмехаться над друзьями» (Ана-басис II 6, 21-27).

Как не вспомнить, что и платоновский Менон среди добродетелей не помещает ни благочестия, ни правды, ни честности. Ксенофонт рисует Менона самыми черными красками - как ведущего двойную игру в лагере греков. Он и погиб не так, как все стратеги после гибели Кира при Кунаксе: ему не отсекли головы, а он уцелел, но через год был умерщвлен «как злодей» после страшных мучений по приказу персидского царя (Анабасис II 6, 29-30). Таким образом, в Меноне лсенофонта расцвели те страсти, которые были заложены уже в Меноне Платона. Поэтому неправильно говорить о полном несоответствии этих Двух образов и о том, что разная их трактовка - следствие вражды Пла-тона и Ксенофонта, учеников Сократа, соперничавших друг с другом. не прав и Атеней, постоянный критик Платона, считающий, что «доб-лестный Платон», говорящий о других «злоречиво» и изгнавший из

819

идеального государства Гомера, создал «хвалебное слово* Менону (XI 505Ь). Все недостатки Менона не мешают ему, однако, в беседе с Сократом держать себя почтительно и сравнительно скромно.

Другое лицо диалога - Анит, сын Антемиона, богатый кожевник, один из ведущих демократов, изгнанный Тридцатью тиранами, а затем участник их ниспровержения. Это человек догматически мыслящий, нетерпимый к софистам (с которыми он связывает и Сократа), а заодно и вообще к новым философским веяниям. О его роли как обвинителя в процессе Сократа см. прим. 1 к «Апологии Сократа».

Менон находится в Афинах в качестве гостя Анита (предок Менона за помощь афинскому стратегу Кимону получил афинское гражданство), но беседа происходит не в доме Анита, а, видимо, в каком-то обществен-ном месте.

1 О том, что путем упражнения (аскезы) можно достичь нравствен-

ного совершенствования, кроме Платона говорят Ксенофонт и Аристо-

тель. Ксенофонт (Воспоминания... I 2, 23) пишет: «...все хорошие, благо-

родные навыки можно развить в себе упражнением, а особенно нравст-

венность». Аристотель (Никомахова этика I 10, 1) занят вопросом о том,

можно ли добродетели научиться, или же она приобретается привычкой

либо упражнением, дается какой-то божественной судьбой или просто

случаем (в русск. пер. Э. Радлова - «Этика Аристотеля». СПб., 1908-

как раз опущен самый для нас существенный термин: «упражнение».

Вместо этого Радлов пишет: «Или другим каким путем»). Обычно грече-

ские классические авторы употребляют глагол аохёсо («упражняюсь»)

в физическом смысле. Только христианство в полной мере стало понимать

под аскетической жизнью и «аскезой» духовное совершенствование.-

575.

2 Сократ иронически говорит о мудрости фессалийцев, так как они

скорее славились своей роскошью, необузданностью (см. Критон 53d) и

пристрастием к лошадям (Гиппий больший 284а). Аристипп из г. Лариса

в Фессалии, как и Менон, из рода фессалийских владетелей Алевадов.

Он, по Ксенофонту (Анабасис I 1, 10), друг Кира Младшего, брата

персидского царя Артаксеркса (см. преамбулу, с. 819, а также Менексен,

прим. 34 и 41). Аристипп втайне готовил для Кира войско, необходимое

для его похода против брата. Как и Менон, он ученик Горгия. Интересно,

что среди стратегов, принявших участие в опасной авантюре Кира

Младшего, был еще один ученик Горгия - Проксен беотиец (Ксенофонт.

Анабасис II 6, 16). - 575.

3 См.: Апология Сократа, прим. 9, а также Горгий, преамбула.-

575.

4 Менон отвечает на вопрос Сократа с замечательной легкостью

самоуверенного человека. Такова в целом ряде случаев позиция собе-

седников Сократа (ср. Гиппий больший 286е, где Гиппий тоже с лег-

костью отвечает на вопрос Сократа о том, что такое прекрасное), которые

в конце концов признаются в своей несостоятельности. - 576.

5 Весь этот пассаж свидетельствует о хорошо усвоенном Меноном

софистическом релятивизме и о характерной для софистов подмене

общего понятия частными. Для Сократа и Платона добродетель едина.

Сравнивая природу мужчины и женщины, Сократ говорит в «Пире»

Ксенофонта (II 9): «Женская природа нисколько не ниже мужской,

только ей не хватает силы и крепости»,- 576.

6 Философское понятие сущности в доплатоновской философии не

употреблялось; термин этот имел отношение только к физической сущ-

ности человека и к его имуществу. У самого Платона «сущность» по-

нимается разнообразно. Например, в «Федоне» (84d) это «бытие, сущест-

вование которого мы выясняем в наших вопросах и ответах»; там же

820

{65de) Сократ рассуждает о «сущности всех вещей - о величине, здо-ровье, силе и так далее... о том, чем каждая из них является по самой своей сути», т. е. мы бы сказали - по своей природе. В «Федре» (237с) идет разговор о «сущности предмета» как необходимой предпосылке для всякого логического рассуждения. Не уяснив себе этой сущности, нельзя вести беседу, так как она будет изобиловать противоречиями. Сущность, которая упоминается здесь, принадлежит, видимо, к той же категории, что и сущность в указанном выше месте диалога «Федон».- 577.

7 Здесь характерное перечисление добродетелей для ученика софи-

стов Менона: мужество, необходимая для практической жизни рассуди-

тельность (aa)

скорее, великолепная широта натуры. Все это качества не только созерца-

тельной «философской души» (Государство VI 486d), но и души деятель

ной. Однако Платон, перечисляя свойства истинного философа, включает

в них и великодушие (487а), т. е. ту же самую щедрость натуры, о которой

говорит Менон, причем по-гречески эта щедрость обозначается в обоих

случаях одинаково - цеуаХоядёлеш. Правда, Сократ включает в число

видов добродетели благочестие, или справедливость («честность», 78d),

т. е. именно то, что совсем отсутствовало у исторического Менона.-

579.

8 Цвета и очертания (74Ь) занимают у Платона почетное место

в учении о несмешанном источнике наслаждения. В «Филебе» (51Ь)

именно такое наслаждение вызывается «красивыми красками, прекрас-

ными цветами, формами, весьма многими запахами, звуками». Интересно,

что под красотой формы (здесь - очертаний) Сократ понимает не красоту

конкретного единичного живого существа, а «прямое и круглое, в том

числе, значит, поверхности и тела... а также фигуры, построенные с по-

мощью отвесов и угломеров» (Филеб 51с). Таким образом, отрешенный

от тела цвет и геометрическая форма тела вызывают, по Платону, бес-

примесное наслаждение. См. также прим. 14.- 580.

9 Сократ противопоставлял метод спора - эристику методу беседы

и рассуждения - диалектике (см.: Евтидем, прим. 37 и 38). Диалектика

добивается объективной истины, а эристика - субъективной правоты

каждого из спорящих. Эристика недостойна истинного философа, и Со-

крат называет таких спорщиков возражателями (Лисид 216а). В «Федо-

не» (89d) Сократ больше всего боится стать «ненавистником всякого

слова и рассуждения, как иной становится человеконенавистником,

ибо нет большей беды, чем ненависть к слову». Здесь, очевидно, под нена-

вистниками рассуждения и подразумеваются «возражатели», идентичные

по своим методам «ненавистникам слова». В диалоге «Теэтет» (165de)

тоже рисуется портрет такого «ненавистника слова» - «пращника в

рассуждениях». Он «вдается в споры по найму, закидает тебя из своей

засады... он будет опровергать тебя настойчиво и не отпустит, пока ты...

запутавшись в его сети, не откупишься деньгами».- 581.

10 Продик (см.: Апология Сократа, прим. 9) любил изучать сино-

нимы. См. также: Протагор, прим. 43.- 581,

! ". См.: Апология Сократа, прим. 9.- 582.

Эмпедокл из Акраганта в Сицилии, крупнейший натурфилософ VI - V вв., по свидетельству Аристотеля (35 А I, 57 Diels), «первый изобрел риторику». Он был учителем Горгия. Вот почему Сократ гово-рит о согласии (софистов.- А. Т.-Г.) с Эмпедоклом. Эмпедокл (В 89 Diels) писал: «Знай, что из всех существующих предметов истекают токи». Изображения на зеркале тоже, по его мнению, происходят благо-даря истечениям от предметов, выделяющимся на зеркале (А 88 Diels), Человеческий глаз тоже воспринимает истечения от предметов (А 90

821

Diels). Это учение оказалось близким учению атомистов. У Демокрита тоже «от всего всегда происходит некое истечение» (А 135 Diels = 274 Маков.). Это учение было очень устойчиво и через Эпикура впоследст-вии перешло к римлянину Лукрецию (О природе вещей IV 42 ел.), у кото-рого

...с поверхности всяких предметов Отображения их отделяются тонкого вида.

См. также прим. 15; Горгий, прим. 45 и 61.- 582.

13 Платон здесь приводит строку из не дошедшей до нас гипорхемы

(песни-пляски) Пиндара (см.: Горгий, прим. 38) в честь Гнерона Сира-

кузского (fr. 105 Snell - Maehler).- 582.

14 Ср. Тимей 67с, где цвет, включающий в себя множество разно-

видностей, есть не что иное, как пламя, «истекающее от каждого из тел,

которому, чтобы оно воспринималось чувством, даны соразмерные зре-

нию частицы». Смешение оттенков и происхождение цвета представле-

ны у Платона в целой системе в том же «Тимее» (67d - 68d). См. также

прим. 8.- 582.

1э Т. е. напыщенный, величавый; так отвечать оыло свойственно учителю Менона Горгию и учителю этого последнего Эмпедоклу. Извест-но, что оба они любили роскошь и несколько театральное великолепие. Сообщают, что Эмпедокл усвоил «трагическую напыщенность и торжест-венную одежду» Анаксимандра (А 1, 70 Diels). Примечательно свиде-тельство о том, что Эмпедокл, «имея золотой венок на голове, медные башмаки на ногах и дельфийские венки в руках, обходил города, желая распространить славу о себе, как о боге» (А 2 Diels). В «Кратиле») Платона говорится о том, что в зависимости от произнесения и изменения слов можно придать им «трагический» характер (414с).- 583.

16 См.: Евтидем, прим. 21.- 583.

17 Шутливая поговорка.- 583.

18 Бергк относит эту строку к фрагментам неизвестного автора

(fr. 130 Bergk).- 583.

19 Менон был потомственным гостем персидского царя, как и его

предки, родичи Алевадов, помогавшие Ксерксу во время похода против

греков. - 585.

20 Менон недаром сравнивает Сократа с морским, так называемым

электрическим, скатом, о котором подробно писали античные натура-

листы, например Аристотель в «Истории животных» (IX 37, 620Ь 19-29

//Aristotelis De animalibus historia. Lipsiae, 1907). Как известно,

Сократ был некрасив лицом и низкого роста. Алкивиад сравнивал его

также с уродливым силеном или сатиром Марсием (Пир 215Ь).- 587.

21 О колдовской силе речей Сократа говорит Алкивиад в «Пире»

(см.: Алкивиад I, прим. 58).- 587.

22 См.: Горгий, прим 80. О переселении душ трактует и «II Олимпий-

ская ода» Пиндара. Строки, цитируемые ниже Платоном,- из «Тренов»

(«Плачей») Пиндара (fr. 133 Snell - Maehler). Персефона, о которой

здесь идет речь,- супруга Плутона (Аида), богиня царства мертвых.-

588.

23 О знании как воспоминании прежнего жизненного опыта, за-

ложенного в душе до ее нового воплощения, Платон говорит не раз.

В «Федре» (249Ьс) человек понимает истину на основании единого

общего понятия (идеи), которое есть воспоминание о том, что «некогда

видела наша душа, когда она сопутствовала богу». В «Федоне» (72е -

76е) есть целое рассуждение на эту тему, причем Сократ полагает, что

822

человек, рождаясь, теряет то, чем он владел до рождения, а потом с по-мощью чувств восстанавливает прежнее знание. Отсюда познавать означает восстанавливать знание, уже тебе принадлежавшее. «И, назы-вая это воспоминанием,- говорит Сократ,- мы бы, пожалуй, правильно употребили это слово» (75е). Однако «анамнесис», т. е. воспоминание, Платон отличает от памяти. В «Филебе» (34Ьс) душа вспоминает, как она «без участия тела отчетливым образом воспроизводит то, что она испытала когда-то совместно с телом». Памятью же называется тот процесс, «когда душа, утратив память об ощущении или о знании, снова вызовет ее в самой себе». Таким образом, память связана с чувственными ощущениями и знаниями, а воспоминание - с чисто духовным ощуще-нием и знанием. Представление об «анамнесисе» принадлежит, видимо, самому Платону, так как в досократовской философии даже сам этот термин не встречается ни разу, за исключением одного места у пифаго-рейцев (58 D 1 Diels), где говорится о «восстановлении в памяти недав-них событий». Подробный анализ этой проблемы в «Меноне» дает А. Ф. Лосев (см. с. 818).- 589.

24 Сократ ведет, видимо, все это рассуждение (82Ь - 84а и 84d -

85b) с помощью указки, которой он чертит соответствующие линии

и фигуры на песке. Об этом говорит обилие здесь указательных местоиме-

ний.- 590.

25 По известной теореме Пифагора квадрат гипотенузы равен сумме

квадратов двух катетов, т. е. квадрат диагонали нашей фигуры должен

равняться сумме квадратов двух ее сторон (22 + 22 = 8); поскольку это

и есть квадрат исходной диагонали, постольку сама диагональ, очевидно,

будет равняться -\/8. Тогда ясно, что площадь удвоенной фигуры будет

равняться у8 X л/8 = 8. Некоторые сведения о происхождении так назы-

ваемой Пифагоровой теоремы можно найти, например, в кн.: Ван дерВер-

ден Б. Пробуждающаяся наука. Математика древнего Египта, Вавилона

и Греции/Пер. И. Веселовского. М., 1959. С. 138-140, 163-165.- 595.

26 См. прим. 22 и Горгий, прим. 80. Однако, как ни важна для Пла

тона идея бессмертия, она еще не может, по Платону, сделать человека

совершенным. В «Евтидеме» (289Ьс) имеются примечательные слова о

том, что мало «знания делать бессмертными», а надо научить «пользо-

ваться бессмертием». Как всегда у Платона, эта мысль поясняется обыч-

ным житейским примером о мастере, который может сделать лиру, а

играть на ней не в состоянии. В «Законах» (II 661Ь) верхом всех благ,

к которым стремится человек (здоровье, красота, богатство, возмож-

ность исполнить любое желание), является бессмертие. Однако и здесь

Платон проводит мысль о бессмертии как «наилучшем достоянии» для

людей «справедливых и благочестивых», но «никак не для несправед-

ливых».- 596.

27 Предпосылка, или предположение (илоФеочд),- термин, чрезвы-

чайно распространенный у Платона. Он означает заранее заданную

мысль, аргумент, определение, основное положение концепции, из кото-

рой исходит философ и к которой он приходит. Так, в «Федоне» (92d)

«довод о припоминании и знании... строится на такой основе, которая

заслуживает доверия». Основа здесь - «ипотеса» (бяоФеац;). В «Парме-

ниде» такой ипотесой является мысль элеатов о бытии как Едином.

Поэтому Сократ, вступая в беседу с Зеноном, защищающим учение Пар-

менида, просит его перед беседой предварительно «прочесть снова пер-

вое положение первого рассуждения» (127d), т. е. просит напомнить ему

первую ипотесу, или первый аргумент, теории Парменида. В «Теэтете»

(183Ь) Сократ именует ипотесой основное положение защитников теории

А ©раклита о всеобщем движении. Слово «ипотеса» буквально означает

«подположение», «подставка», «ступенька»; до Платона оно употребля-

823

лось только в физическом, конкретном смысле, но никак не в абстрактно-философском. Лишь в пифагорейских «акусмах» («изречениях») и символах (58 С 6 Diels) упоминается «первое положение» из главней-ших наставлений Пифагора. У самого Платона, например, в «Государ-стве» (VI 511Ь) ипотесы названы «как бы ступенями и усилиями». Однако софист Антифон (87 В 13 Diels) говорит о «предположении геометра», т. е. употребляет термин «ипотеса» совсем в ином значе-нии, чем у Платона, даже противоположном ему. Для Платона «ипо-теса» - твердая основа той или иной концепции, а для Антифона, как для вечно сомневающегося софиста,- только предполагаемая основа. О термине «ипотеса» см. дис: Altenburg M. Die Methode der Hypothesis bei Platon, Aristotelis und Proklos. Marburg, 1905.- 597.

28 Для Платона вообще характерна постоянная тенденция базиро-

вать свои философские рассуждения на математике, и особенно на гео-

метрии (см. выше, с. 814 ел., а также прим. 24). Подобно тому как в

геометрии выставляется некоторое предположение («ипотеса» в смысле

софиста Антифона - см. прим. 27), которое в дальнейшем последователь-

но доказывается, Платон доказывает свое предположение о принадлеж-

ности добродетели к области души тоже при помощи геометрической

аналогии. Предположение заключается здесь в том, что мы, имея какой бы

то ни было прямоугольник, считаем возможным вписать в круг равно-

великий ему треугольник.- 597.

29 К сожалению,, Платон не приводит здесь всего хода доказательст-

ва, считая его, по-видимому, общеизвестным, и ограничивается только

глухими ссылками на основные пункты этого доказательства. Это

обстоятельство доставило много труда ученым при истолковании этого

места.- 597.

30 У платоновского Сократа все добродетели как бы пронизаны

разумностью. Например, мужество вне разумности теряет даже свое

наименование и из добродетели превращается в дерзость (см.: Протагор

359cd). Платон посвятил проблеме мужества как добродетели целый

диалог «Лахет» (определение мужества см.: Лахет 192b -d; см. также

преамбулу к этому диалогу, с. 734, 735).-599.

61 В афинском Акрополе обычно хранилась государственная казна.- 600.

32 Об Аните см. с. 819 и Апология Сократа, прим 1. Исмений - глава

демократической антиспартанской партии в Фивах, разбогатевший на

деньги, которыми персы стремились подкупить ряд политических деяте-

лей в Фивах, Коринфе и Аргосе, чтобы возобновить войну со Спартой. Об

этом пишет Ксенофонт (Греческая история III 5, 1). Здесь в тексте

Платона содержится явный анахронизм: деньги для подкупа были по-

сланы через Тимократа Родосского в 395 г., т. е. уже после смерти Со-

крата. Такие анахронизмы у Платона нередки. В данном случае Сократу

надо противопоставить честного афинского гражданина человеку, раз-

богатевшему благодаря подкупу. Поликратовы сокровища - символ

богатства. Геродот (III 39-43) раскрывает историю необычайного

счастья Поликрата.- 601.

33 Замечание о хорошем (по мнению большинства афинян) воспи-

тании Анита - ирония Сократа в отношении своего будущего обвини-

теля, а также намек на то, что своего-то собственного сына Анит воспи-

тывал плохо (см.: Ксенофонт. Апология Сократа 30-31).- 601.

34 Анит высказывает здесь ходячее мнение о софистах, прекрасно

выраженное в комедии Аристофана «Облака». По словам Сократа (Го-

сударство VI 492ab), именно так думают многие, хотя софисты, как част-

ные люди, гораздо меньше приносят вреда юношеству, чем те люди, кото-

рые заседают в судах, в театрах и собраниях. «Никакой софист» и «ника-

824

кие частные речи» (там же VI 492е) не оказывают, по его мнению, на юношу более вредного влияния, чем воспитание, идущее от этих людей - 602.

35 Ср.: Протагор 319е - 320с. В «Лахете» государственные мужи

Лисимах и Мелесий тоже сокрушаются о том, что им нечего рассказать

о собственных достойных делах своим сыновьям (179с).- 604.

36 Плутарх (Фемистокл XXXII) со ссылкой на Платона сообщает

о Клеофанте - «превосходном наезднике, но в других отношениях чело-

веке, ничего не стоящем». - 604.

37 См.: Феаг, прим. 30.- 605.

38 О Лисимахе Старшем, отце знаменитого Аристида, Лисимахе

Младшем и Аристиде Младшем см.: Лахет, прим. 1, 7, 12. Парал и Ксан-

типп - законные сыновья Перикла (см.: Протагор, прим. 17). Когда они

умерли от чумы, был узаконен также его сын от гетеры Аспазии. См. так-

же: Протагор 315 а и 320 а; Алкивиад I 118е. Плутарх (Перикл XXXVI)

пишет о неладах между Периклом и Ксантиппом, о недостойных денеж-

ных махинациях этого последнего, о том, что у него «до смерти оставалась

непримиримая вражда к отцу».- 605.

39 О Фукидиде, сыне Мелесия, см.: Феаг, прим. 30. О сыновьях Фу-

кидида - Мелесий и Стефане - см.: Лахет, прим. 3 и 9.- 605.

40 Угроза Анита красноречиво предваряет его будущее участие

в процессе Сократа. Здесь Анит оскорблен за критикуемых Сократом

крупных государственных лиц. Ср. Апология Сократа 23е, где Сократ

говорит об обиде Анита за ремесленников, а другого обвинителя Сократа,

Ликона,- за ораторов.- 606.

41 Феогнид из Мегары (VI -V вв.) -знаменитый элегический

поэт, автор стихотворного нравоучительного сборника. Отличался ари-

стократической направленностью идей и ненавистью к народу - «не-

разумной черни».- 607.

42 Стихи Феогнида (33-36 Diehl), приведенные здесь в переводе

В. В. Вересаева,- одно из поучений юноше Кирну - вспоминает

и Ксенофонт (Воспоминания... I 2, 20). Однако там же ксенофонтовский

Сократ цитирует слова неизвестного автора: «Но добродетельный муж

то бывает хорош, а то дурен».- 607.

43 434, 436-438 Diehl, пер. В. В. Вересаева.- 607.

44 Платон различает здесь знание (гяютцрг)) и правильное мнение

(66|а аЛт)#т)д). Первое обычно противопоставляется незнанию (dYvcoola)

и сопричастно миру идей. Правильное (или «истинное») мнение отно-

сится к сфере чувственного и потому занимает среднее положение

между знанием и незнанием. В «Государстве» (V 476d - 480а) дан

подробный анализ взаимоотношений знания, незнания и мнения. Зна-

ния, по Платону (Законы IX 875cd), стоят выше всякого закона, ибо

«нельзя разуму быть чьим-либо послушным рабом; нет, он должен пра-

вить всем, если только он по своей природе действительно обладает

истинной свободой». Правда, Платон пессимистически замечает, что

«в наше время этого вовсе не встречается нигде». См.: Sprute J. Der

Begriff der Doxa in der platonischen Philosophie. Cottingen, 1961.- 609.

По преданию, статуи, сделанные знаменитым мастером Дедалом, двигались как живые. В схолиях к ст. 838 «Гекубы» Еврипида (см.: Scholia ia Euripidem/Coll. E. Schwartz. Vol. I. Berolini, 1887) дается ссылка на стихи из «Еврисфея» Еврипида (fr. 372 N.- Sn.): «Все Де-даловы статуи, кажется, двигаются и говорят. Вот каков этот мудрец Дедал». В этих же схолиях даются аналогичные ссылки на комиков Кратина и Платона. Из «Илиады» Гомера (XVIII 375, 417) известны механические треножники Гефеста, сами собой двигавшиеся.- 609.

Божественный удел и одержимость, по Платону, присущи не

825

только поэтам (Ион 534с -536d), но и всякий человек «причастен божественному уделу» (Протагор 322а). Исступление (о котором выше - 99с - говорит Сократ), или неистовство, дает нам величайшие блага, «когда оно уделяется нам, как божий дар» (Федр 244а). В « Государстве» (VI 493а) проводится мысль, что и в общественной жизни «божествен-ный удел» спасает человека. Это вполне соответствует рассуждению (в данном месте диалога «Менон») о «вдохновении» и «провидении» государственных людей. Ср.: Ион, прим. 14.- 612.

47 Одиссея X 494 ел. О Тиресии см.: Алкивиад II, прим. 17.- 612.

КРАТИЛ

ФОРМЫ СУБЪЕКТИВНО-ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ОБЪЕКТИВНО-РЕАЛЬНОЙ ИДЕИ -

ВЕЩЬ, ИДЕЯ, ТИП-ОБРАЗЕЦ, ИМЯ

«Кратил» принадлежит к числу довольно трудных и замысловатых диалогов Платона. Свободная манера письма, характерная для Платона, доходит здесь иной раз до полной невозможности уловить связь отдель-ных частей диалога и даже его основную идею. Постоянное повторение одного и того же, уклонения в сторону, разного рода интермедии, часто мешающие распознанию сути дела, иронический тон Сократа, отсутствие обобщающих выводов и какой-то неопределенный итог диалога - все это заставляет либо принять весь диалог в бессвязном виде, либо при-бегнуть к разным, достаточно рискованным домыслам, попытаться на свой страх и риск сформулировать то, что в диалоге не сформулировано, но без чего невозможно уловить композицию диалога и додумать до конца то, что иной раз как будто и вытекает из предложенных утверждений Платона, но самим Платоном почему-то до конца не до-думано.

К тому же Платон тратит значительную часть этого диалога на лингвистику, с нашей теперешней точки зрения смехотворную и совер-шенно фантастическую, состоящую из умопомрачительных этимологии, разнообразных и изощренных, хотя и проводимых с небывалым вооду-шевлением и даже каким-то восторгом; об этом восторге сам Платон гово-рит в диалоге не раз (396de), несмотря на свое же собственное жела-ние соблюдать в этих вопросах меру (414е). Вероятно, эта псевдонаучная лингвистика и была одной из причин крайне малой популярности диало-га. Широкой публике все эти бесконечные этимологии совершенно не нужны, так как ей достаточно было бы каких-нибудь трех-четырех при-меров; что же касается ученых-лингвистов, то и те часто разводят руками и не знают, что делать, когда начинают читать в диалоге все эти фанта-стические толкования огромного количества имен и слов. Это и привело к тому, что «Кратил» допускает много разных трактовок и композиция его может быть представлена весьма разнообразно. Затратив немалое время на многократное перечитывание и продумывание этого диалога, мы все же даем его анализ, который нам самим представляется своего рода экспериментом и который нуждается в разных уточнениях и дополне-ниях. Впрочем, ввиду огромного числа неясностей этого диалога едва ли когда-нибудь удастся дать такой вполне безупречный его анализ, который уже не подлежал бы никакой серьезной критике.

826

КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА

1. Вступление (383а - 384е)

Противопоставляется мнение Гермогена, ученика Протагора, об условности всех имен человеческого языка, их зависимости исключитель-но от произвола людей, от обычая и закона и мнение Кратила, ученика Гераклита, об их естественности, т. е. об их полном соответствии природе вещей, понимаемой как нечто совершенно текучее. Сократ берется разо-браться в этом вопросе.

II. Критика теории условного происхождения имен, т. е. субъективизма в учении о языке (385а - 391а)

Полная условность привела бы к полной путанице и нельзя было

бы различить, где «человек», а где «лошадь» (385а).

Имена могут соответствовать каким-нибудь предметам либо не

соответствовать; поэтому здесь полного произвола нет (385b - d).

Разнообразие наименований одного и того же предмета действи-

тельно существует повсюду, но. если из этого делать вывод о всеобщей

безразличной текучести имен, все окажется смешанным, не будет ничего

ни доброго, ни злого; следовательно, вещи сами по себе имеют основу

своей сущности (ц Ре|3сп6тг|? xig хщ ouaiag, 386 а), она непреложна

и становящиеся, объективно существующие вещи с ней срослись (386е).

Это иллюстрируется при помощи примеров рассечения вещей, их

сжигания. Поскольку наименование вещей тоже есть одно из наших

действий, оно должно сообразовываться с их специфической природой

(i8ia qniau;, 387d), а не с нашим субъективным мнением; и если для

сверления нужно сверло, а для тканья - челнок, то для речи тоже необ-

ходимо орудие (oo/yavov), это - имя (388а), разделяющее сущность

(388с) в целях обучения, наподобие челнока, разделяющего основу при

тканье. Итак, полный субъективизм и произвол при присвоении имен

совершенно исключаются (385е - 388d).

Присвоение имен происходит, следовательно, в силу объектив-

ного закона (vo^og, 388d); и присвоителем имен может быть не кто по-

пало, но своего рода законодатель, учредитель (?уо[готё'в'Г|с;, 388е) или

мастер (6г|^поио/\>ос, 389а) имен. Этот последний образует имена так же,

как мастер, который пользуется сверлом, причем не каким-нибудь раско-

лотым сверлом, но целым и неделимым; иначе говоря, мастер имен создает

имена «по образцу» неделимого вида (ei6oe, 389b) имени, «преследуя»

одну и ту же идею (также el6og, 390а), какое бы железо ни имелось в виду

и в каких бы местах ни происходила работа (388d - 390а).

Но всякое орудие имеет своей целью то или иное употребление,

и, как знание необходимо для употребления инструментов во всех ре-

меслах, так и в отношении имен необходимо соответствующее знание

(390Ь). А поскольку знающим может быть только тот, кто спрашивает и

отвечает, то законодатель имен должен учиться у диалектика (391cd).

Итак, наложение имен происходит не в силу субъективного произ-вола людей, но в силу объективной природы вещей и есть результат Диалектики. Но что понимать под природой вещей, которая обеспечивает нам необходимую для имен правильность (390Ь - 391а)?

827

III. Вопрос о правильности имен (391Ь - 427с)

Отвергая мнение софистов и исходя из Гомера, собеседники делят

все имена на божественные и человеческие, причем первые целиком

соответствуют своему предмету, вторые же - то более, то менее (391 b -

392а), и это касается не только имен богов, но и имен героев, как то

показывают имена Астианакт и Гектор (392Ь - 393а),

Имена, даваемые людьми, могут быть правильными или непра-

вильными. Но неправильность имени не зависит от правильности или

неправильности («уродства») самих предметов, так как уродливый пред-

мет может быть назван совершенно правильно; точно так же неправиль-

ность имени не зависит от звукового состава имени и от разных частных

значений имени, которые привносятся различием звукового состава

(393Ь - 394d). Все это видно на примере имен Орест, Агамемнон,

Атрей, Пелоп и Тантал (394а -395е). Правильность наименования

предмета зависит от правильности интерпретации этого предмета, т, е.

она не есть результат простой репрезентации предмета в нашем созна-

нии: имя Зевс есть результат нашей интерпретации Зевса как жизни,

имя Кронос - результат интерпретации Кроноса как чистого и незапят-

нанного ума и т. д. (395е - 396с). Эту интерпретацию Сократ называет

«вдохновенной мудростью» (396de), а ее результат- «типом», «об-

разцом» (тияод, 397а), не теряющим, однако, своей объективной значи-

мости, т. е. связи с тем, что «вечно по своей природе» (396d - 397b).

Другие такие же примеры - слова «бог», «демон» («гений»), «герой»,

«человек»; рассматривая их, Платон повторяет указание на несводимость

имени к его звуковому составу (397с - 399с); то же утверждается и о

словах «душа» и «тело» (399d - 400с). Далее Платон снова возвра-

щается к исследованию имен богов, на этот раз весьма обширному:

Гестия, Кронос, Рея, Океан, Тефия, Посейдон, Плутон, Аид, Деметра,

Гера, Феррефатта (Персефона), Аполлон, Муза, Лето, Артемида, Дио-

нис, Афродита, Афина Паллада, Гефест, Арес, Гермес, Ирида, Пан

(400с - 408d). Сюда примыкает анализ слов «Солнце», «Луна», «месяц»,

«звезда», «молния», «огонь», «вода», «воздух», «Земля», «времена

года», «год» (400d - 410а). Наконец, следует обширное рассуждение

о множестве разных имен, имеющих отношение к умственным способ-

ностям человека, к его добродетелям, к понятиям прекрасного, доброго,

искусства, мудрости, сущности и разных качеств существующего (411а -

422Ь).

Поэтому правильность имен, даже если иметь в виду их проис-

хождение, никак не сводится к простому звукоподражанию (422с -

427с). Например, звук «р» сам по себе действительно указывает на резкое

движение или раскатистость, звук «л» - на мягкое движение и т. д.

(426с - 427с). Но хотя слова и подражают вещам (423Ь), подражание

это в именах совершенно специфическое, не такое, как в музыке по

отношению к слышимому голосу или в живописи по отношению к цвету

и краскам (423d), поскольку всякое имя вещи есть прежде всего подра-

жание самой сущности этой вещи (422d - 423d). Подражать голосам

овец или петухов не значит именовать эти голоса, так как для наименова-

ния требуется не просто воспроизведение, но сознательное воспроизве-

дение сущности (423с). Следовательно, выражение (бг)^сор,а, 423Ь)

чего-нибудь с помощью физических приемов должно передавать тот

самый предмет, который надо выразить. Конечно, важно было бы знать,

в чем состоят самые первые наименования вещей, ставшие основанием

и для их более сложного обозначения (426а). Но «смешным, я думаю,

должно казаться, Гермоген,- говорит Сократ,- что из подражания

828

посредством букв и елов вещи станут для нас совершенно ясными. Однако это неизбежно...» (425d).

4. Краткая интермедия в связи с присоединением Кратила к беседе (427е - 428d).

IV. Критика релятивизма в учении об именах (428е - 438а)

1. Кратил полагает, что все наименования вещей, как и все понятия

о них, одинаково ложны и одинаково истинны (428е - 430а).

Возражение Сократа: каждое имя относится к определенному

предмету и есть подражание ему (|j,i,jir|fm, 430е); следовательно, если

в подражании будет что-нибудь искажено, то и имя вещи будет ложным,

т. е. нельзя сказать, что все имена одинаково ложны или одинаково

истинны (430а - 432а). Это, однако, не значит, что подражание в имени

должно быть абсолютным воспроизведением предмета, потому что такое

подражание не дало бы ничего нового для познания самого предмета;

к тому же, если бы это и было осуществимо, оказалось бы два тождест

венных предмета вместо одного. Другими словами, подражание в имени

есть только подражание в каком-нибудь определенном отношении; иначе

оно было бы просто бесполезным (432а - 433Ь). А этот оттенок и прив-г

носится в имя его звуковой стороной, каковая сама по себе отнюдь

не есть еще вещь, которой подражают и которую воспроизводят, но

есть тот материал, с помощью которого отражается вещь, так что имя

оказывается не просто подражанием вещи, но тем или иным заявлением

вещи о самой себе человеческому сознанию, тем или иным ее выраже-

нием. Поэтому дело не в условности обозначения и не в его относитель-

ности, а в том, что имя предмета каждый раз может обозначать раз-

личные оттенки вещи, сами по себе вполне объективные (433Ь - 434Ь).

Так, отдельные звуки имени могут быть разными и в то же время иметь

одну и ту же функцию; их условность не мешает их объективной зна-

чимости, их «правильности» (434с - 435с).

Отсюда вытекает, что по крайней мере в самом начале законо-

датель имен во всяком случае опирался на сущность вещей, как бы

разнообразно он эту сущность ни изображал в именах, прибегая к их

всестороннему познанию и рассмотрению (435d - 436е). А это свиде-

тельствует о том, что наблюдаемые законодателем имен предметы не

только находятся в состоянии сплошной текучести (в условиях которой

не могло бы состояться познание вещей), но им свойственна также и не-

которая устойчивость, так что имена не просто переходят друг в друга,

но и резко друг от друга отличаются; поэтому не может быть речи об

их полной относительности, их установила какая-то высшая сила (436е -

438е).

V. Заключение. Гносеологические выводы из предложенной выше теории имен (438е - 440е)

1. Поскольку имена, как сказано, могут друг с другом смешиваться,

то различаясь между собой, то уподобляясь и отождествляясь, ясно, что

имена вещей, взятые сами по себе, еще не обеспечивают ни их правиль-

ного употребления, ни их объективной значимости. А значит, истину

вещей нужно узнавать из самих вещей, а не из их образа (eixwv, 439а),

который выражается именем (438е - 439Ь).

2, Сами же вещи, во-первых, несомненно, пребывают в вечном ста

новлении; во-вторых, это становление возможно только тогда, когда

829

существует то, что становится и что в то же время есть нестановящееся и вечно неподвижное, не выходящее из своей идеи (439а), и самое (аито) бытие в себе, которое не течет в противоположность его качест-вам, которые текут (439с - е).

3. То, что представляет собой нечто сплошное и течет, непознаваемо; а познаваемо то, о чем можно сказать что-нибудь определенное, т. е. что не течет и не представляет собой нечто сплошное (440а - е).

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

Таков анализ диалога «Кратил». Теперь спрашивается: каков же об-щий смысл этого диалога и в чем его философская заостренность?

Прежде всего всякий читатель «Кратила» спросит: зачем понадо-

билось Платону такое длинное рассуждение о языке, в то время как он

сам вовсе не лингвист и его интересы вообще имеют мало общего с линг-

вистикой? Нам кажется, что, постулировав мир объективных идей и сущ-

ностей, Платон сразу же столкнулся с огромной сложностью, а часто

даже и бессвязностью того, что творится в субъективном сознании и мыш-

лении человека. По-видимому, Платон рано начал чувствовать потреб-

ность проанализировать с точки зрения объективного идеализма также

всю неразбериху, царящую в человеческом субъекте. Мир идей оставался

у него вечно благоустроенным, вечно одним и тем же и вечно прекрас-

ным, в то время как в человеческом субъекте всегда царили сплошная

путаница и непостоянство, весьма далекие от столь простого и прозрач-

ного идеального мира. Остается предположить, что в поисках хотя бы

каких-нибудь более или менее устойчивых образований в человеческом

сознании Платон и натолкнулся на проблему имени, поскольку во вся-

ком имени фиксируется какая-то определенность и какая-то связь с

объективной действительностью. Однако Платон тут же вступил в рез-

кий конфликт с теми теориями языка, которые были популярны в его

время и принадлежали софистам. Волей-неволей ему приходилось

критиковать эти теории. Но из критики этих теорий он извлекал для

себя много положительного; и так как это положительное само собой

вытекало из платоновской критики софистов, а сам Платон, увлеченный

критикой, не очень заботился о формулировке положительных ее резуль-

татов, то мы и получаем возможность кое-что сформулировать са-

мим вслед за Платоном, конечно, не без опасности впасть в преувеличе-

ние.

Одной из популярных во времена Платона теорий языка была

теория субъективизма: предмет называется кем попало и как попало,

ни одно имя вещи не соответствует ни одной вещи и потому можно поль-

зоваться словами и именами как кому заблагорассудится. Отвечать на

такую теорию для Платона ничего не стоило: если имеется субъективно

придуманное имя чего-то, то для этого прежде всего должно существовать

это «что-то», и уже не субъективное, но объективное; а если все превра-

тить в человеческий субъект, то тогда сам субъект станет вполне реаль-

ным и единственным объектом. От объекта все равно никуда не уйти

(385а - 391а). Но не для этого Платон писал своего «Кратила». Он писал

его, стремясь путем правильного толкования субъективных сторон имени,

которые у субъективистов трактовались неправильно, получить необхо-

димые и правильные, т. е. реально функционирующие, степени проявле-

ния объективного мира в человеческом субъекте.

Если собрать воедино все то положительное, что Платон говорит, подвергая критике субъективизм, причем говорит разбросанно и без точных формул, то можно сказать следующее.

830