пар. 46-54.

§ 46. Область исследования чистой логики,

подобно области чистой математики, идеальна

Эти возражения, впрочем, снова привели нас к аргументации из выводов. Но если мы взглянем на их содержание, то найдем в них опорную точку для уяснения основных ошибок противного воззрения. Сравнение чистой логики с чистой математикой как зрелой родственной дисциплиной, которой уже нет надобности бороться за право самостоятельного существования, служит нам верной путеводной нитью. Итак, обратимся прежде всего к математике.

Никто не считает чисто математические теории и, в частности, чистое учение о количествах «час-

______________

1 Ср. для дополнения прекрасную статью Наторпа в Philosophische Monatshefte», XXIII. Далее, интересный труд Фреге «Die Grundlagen der Arithmetik» (1884). (Нет надобности говорить, что я теперь уже не одобряю той принципиальной критики антипсихологистической позиции Фреге, которую я развил в своей «Philosophic der Arithmetik» I. Кстати укажем в связи со всеми спорными вопросами, которые затрагиваются в этих «Пролегоменах», на предисловие к позднейшему произведению Фреге. «Die Grundgesetze der Arithmetik», I Bd. (Jena, 1893).

194 Эдмунд Гуссерль

тью или ветвью психологии», хотя без счисления мы не имели бы чисел, без сложения — сумм, без умножения — произведения и т. д. Все продукты арифметических операций указывают на известные психические акты арифметического оперирования; только в связи с последним может быть показано, что такое есть число, сумма, произведение и т. д. И несмотря на это «психологическое происхождение», каждый признает ошибочную что-то, если сказать, что математические законы суть психологические. Как это объяснить? Тут может быть только один ответ. Счисление и арифметическое оперирование как факты, как протекающие во времени психические акты, разумеется, находятся в ведении психологии. Она ведь есть эмпирическая наука о психических фактах вообще. Совсем иное дело — арифметика. Область ее исследований известна, она вполне и непреложно определяется хорошо знакомым нам рядом идеальных видов 1, 2, 3-Об индивидуальных фактах, об определенности во времени в этой сфере нет и речи. Числа, суммы и произведения чисел (и все остальное в этом роде) не представляют собой происходящие случайно то там, то здесь акты счисления, суммирования, умножения и т. д. Само собой разумеется, что они различаются и от представлений, в которых они всегда даны. Число пять не есть мое или чье-нибудь счисление пяти и не есть также мое или чье-нибудь представление пяти. В последнем смысле оно есть возможный предмет актов представления, в первом — идеальный вид, имеющий в известных актах счисления свои единичные случаи, подобно тому, например, как красное — как вид цвета — относится к актам восприятия красного. В том и другом случае оно без противоречия не может быть понято как часть или сторона психического переживания, т. е. как нечто реальное. В акте счисления мы, правда, находим индивидуально единичный коррелят вида как идеального единства. Но это единство не есть часть единичности. Если мы ста-

Логические исследования 195

раемся уяснить себе сполна и всецело, что такое собственно есть число пять, если пытаемся, следовательно, создать адекватное представление пяти, то мы прежде всего образуем расчлененный акт коллективного представления о каких-нибудь пяти объектах, Б нем, как форма его расчленения наглядно дан единичный случай названного вида числа. В отношении этого наглядно единичного мы и совершаем «абстракцию», т. е. не только отвлекаем единичное, несамостоятельный момент коллективной формы, но и ухватываем в нем идею: число пять как вид вступает в мыслящее (meinende) сознание. То, что теперь мыслится, есть уже не этот единичный случай, не коллективное представление как целое и не присущая ему, хотя и неотделимая от него сама по себе форма; тут мыслится именно идеальный вид, который в смысле арифметики безусловно един, в каких бы актах он ни овеществлялся, и не имеет никакого касательства к индивидуальной единичности реального с его временной и преходящей природой. Акты счисления возникают и проходят, в отношении же чисел не имеет смысла говорить что-либо подобное.

Такого рода идеальные единичности (низшие виды в особом смысле, резко различающемся от эмпирических классов) и выражены в арифметических положениях как в цифровых (т. е. арифметически-сингулярных), так и в алгебраических (т. е. арифметически-родовых) положениях. О реальном они вообще ничего не высказывают — ни о том реальном, которое счисляется, ни о реальных актах, в которых производится счет или же конституируются те или иные косвенные числовые характеристики. Конкретные числа или числовые положения входят в научные области, к которым относятся соответствующие конкретные единства; положения же об арифметических процессах мышления, напротив, принадлежат к психологии. В строгом и собственном смысле арифметические положения поэтому ничего не го-

196 Эдмунд Гуссерль

ворят о том, «что кроется в самих наших представлениях о числах», ибо о наших представлениях они так же мало говорят, как о всяких других. Они всецело посвящены числам и связям чисел в их отвлеченной чистоте и идеальности. Положения arithmeticae universalis — арифметической помологии, как мы могли бы также сказать, — представляют собой законы, вытекающие только из идеальной сущности родового понятия совокупности. Первичные единичности, входящие в объем этих законов, идеальны, это — нумерически определенные числа, т. е. простейшие специфические различия рода совокупности. К ним поэтому относятся арифметически-сингулярные положения arithmeticae numerosae. Они получаются путем применения обще арифметических законов к нумерически данным числам, они выражают то, что заключено в чисто идеальной сущности этих данных чисел. Из всех этих положений ни одно не может быть сведено к эмпирически общему положению, хотя бы эта общность достигала высочайшей степени и означала эмпирическое отсутствие исключения во всей области реального мира.

То, что мы здесь вывели для чистой арифметики, безусловно, может быть перенесено на чистую логику. И в применении к ней мы, разумеется, допускаем факт, что логические понятия имеют психологическое происхождение, но мы и теперь отвергаем психологистический вывод, который основывают на этом. При том объеме, который мы признаем за логикой в смысле технического учения о научном познании, мы, разумеется, нисколько не сомневаемся, что она в значительной мере имеет дело с психическими переживаниями. Конечно, методология научного исследования и доказывания должна серьезно считаться с природой психических процессов, в которых оно протекает. Сообразно с этим и логические термины, как то: представление, понятие, суждение, умозаключение, доказательство, теория, необходимость,

Логические исследования 197

истина и т. п., могут и должны играть роль классовых названий для психических переживаний и форм склонностей. Но мы отрицаем, чтобы что-либо подобное могло относиться к чисто логическим частям нашего технического учения. Мы отрицаем, что чистая логика, которая должна быть выделена в самостоятельную теоретическую дисциплину, когда-либо имеет своим предметом психические факты и законы, характеризуемые как психологические. Мы ведь уже узнали, что чисто логические законы, например, первичные «законы мышления» или силлогистические формулы, совершенно теряют свой существенный смысл, как только пытаются истолковать их как психологические законы. Следовательно, уже заранее ясно, что понятия, на которых основаны эти исходные законы, не могут иметь эмпирического объема. Другими словами: они не могут носить характера только всеобщих понятий, объем которых заполняется фактическими единичностями, а должны быть настоящими родовыми понятиями, в объем которых входят исключительно идеальные единичности, настоящие виды. Далее ясно, что названные термины, как и вообще все термины, выступающие в чисто логических связях, двусмысленны в том отношении, что они, с одной стороны, означают классовые понятия для душевных продуктов, относящихся к психологии, а с другой — родовые понятия для идеальных единичностей, принадлежащих к сфере чистой закономерности.

§ 47. Основные логические поняти

и смыслы логических положений

подтверждают наши указани

Это подтверждается даже при беглом обзоре исторически сложившихся обработок логики, если обратить особое внимание на коренное различие меж-

198 Эдмунд Гуссерль

ду субъективно-антропологическим единством познания и объективно-идеальным единством содержания познания. Тогда эквивокации легко обнаруживаются, и ими объясняется обманчивая видимость, будто все то, о чем трактуется под традиционным заглавием «элементарное учение», внутренне однородно и имеет исключительно психологическое содержание.

Тут прежде всего говорится о представлениях и в значительной мере с психологической точки зрения; апперцептивные процессы, в которых вырастают представления, исследуются возможно более глубоко. Но как только дело доходит до различий естественных «форм» представлений, начинается уже разрыв в способе рассмотрения, который продолжается в учении о формах суждений и превращается в зияющую пропасть в учении о формах умозаключений и связанных с ними законах мышления. Термин «представление» внезапно теряет характер психологического классового понятия. Это становится очевидным, как только мы задаемся вопросом о свойствах того, что подводится под понятие представления. Когда логик устанавливает, например, различия между единичными и общими представлениями (Сократ — человек вообще; число четыре — число вообще), атрибутивными и не атрибутивными (Сократ, белое — человек, цвет) и т. п.; или когда он перечисляет многочисленные формы связывания представлений в новые представления, например, конъюнктивную, дизъюнктивную, детерминативную связь и т. п.; или когда он классифицирует существенные отношения представлений, как, например, отношения содержания и объема, — то ведь каждый видит, что здесь речь идет не о феноменальных, а о специфических единичностях. Допустим, что кто-нибудь в виде логического примера высказывает положение: представление треугольника содержит представление фигуры, и объем последнего заключает в себе объем первого-

Логические исследования 199

Разве здесь говорится о субъективных переживаниях какой-нибудь личности или о том, что одни реальные явления содержатся в других? Разве к объему того, что здесь и в сходных связях именуется представлением, принадлежат как различенные члены представление треугольника, имеющееся у меня сейчас, и представление, которое возникнет у меня через час? Не является ли, наоборот, представление «треугольник», как таковое, единственным членом, и не входят ли наряду с ним, опять-таки как единичности, представления «Сократ», «лев» и т. п.?

Во всякой логике много говорится о суждениях; но и тут имеются эквивокации. В психологических частях логического технического учения говорят о суждениях как о сознании истинности (Furwahrhalten); т. е. говорят об определенно сложившихся переживаниях сознания. В чисто логических частях об этом уже нет речи. Суждение здесь означает положение и притом не в смысле грамматического предложения, а в смысле идеального единства значения. Таковы все те подразделения актов или форм суждения, которые представляют необходимую опору чисто логических законов. Категорическое, гипотетическое, дизъюнктивное, экзистенциальное суждение, как бы там они ни назывались в чистой логике, являются не названиями классов суждений, а наименованиями идеальных форм положений. То же относится и к формам умозаключения: к экзистенциальному, категорическому умозаключению и т. д. Соответствующие анализы представляют собой анализы значений стало быть, отнюдь не психологические анализы. Анализируются не индивидуальные явления, а формы задуманных единств, не переживания умозаключения, а сами умозаключения. Кто с логически-аналитической целью говорит: категорическое суждение «Бог справедлив» имеет субъектом представление «Бог», тот, наверное, не говорит о суждении, как психическом переживании своем или другой личности, а также не о психи-

200 Эдмунд Гуссерль

ческом акте, который здесь предполагается и возбуждается словом «Бог»; он говорит о положении «Бог справедлив», как таковом — о положении, которое едино вопреки многообразию возможных переживаний, и о представлении «Бог», которое опять-таки едино, ибо иначе оно и не может быть отдельной частью единого целого. Сообразно с этим логика под выражением «каждое суждение» разумеет не «каждый акт суждения», а «каждое объективное положение». Б объем логического понятия «суждение» не входят как равноправные члены суждение «2x2= 4», которое я сейчас переживаю, и суждение «2x2 = 4», которое я вчера или еще когда-нибудь переживал, или которое переживалось другими лицами. Напротив, в данном объеме не фигурирует ни один из этих актов, а просто суждение «2x2= 4», как таковое, и наряду с ним, например, суждение «земля есть куб», Пифагорова теорема и т. п., и притом каждое как особый член. Совершенно так же дело обстоит, разумеется, когда говорят: «суждение S следует из суждения F», и во всех подобных случаях.

Этим только и определяется истинный смысл логических основоположений, и этот смысл именно таков, как он указан нашим предыдущим анализом. Принцип противоречия есть, говорят нам, суждение о суждениях. Но поскольку под суждениями разумеют психические переживания, акты сознания, истинности, акты верования и т. д., это понимание несостоятельно. Кто высказывает принцип, тот судит; но ни принцип, ни то, о чем он судит, не представляют собой суждения. Кто говорит: из двух противоречащих суждений одно истинно, а другое ложно, разумеет, если только он сам себя понимает, не закон об актах суждения, а закон о содержаниях суждения, другими словами, закон об идеальных значениях, которые мы для краткости обыкновенно называем положениями. Итак, лучшее выражение гласит: из двух противоречащих положений одно истинно, а

Логические исследования 201

другое ложно1. Ясно также, что, желая понять принцип противоречия, мы не нуждаемся ни в чем ином, кроме уяснения смысла противоположных значений положения. Нам незачем думать о суждениях как реальных актах, и они ни в каком случае не были бы подходящими объектами. Достаточно только посмотреть, чтобы увидеть, что к объему этой логической закономерности относятся только суждения в идеальном смысле, так что суждение 2x2 = 5 может быть одним из них наряду с суждением: «драконы существуют», с положением о сумме углов и т. п.; и напротив, сюда не относится ни один из действительных или представляемых актов суждения, которые в бесконечном многообразии соответствуют каждому из этих идеальных единств. Сходное применимо и для всех других чисто логических положений, например, силлогистических.

Отличие психологического способа рассмотрения, употребляющего термины как классовые термины для психических переживаний от объективного или идеального, в котором эти же самые термины представляют аристотелевские роды и виды, не второстепенно и чисто субъективно; оно определя-

______________

1 Не надо смешивать принцип противоречия с нормативным положением о суждениях, вытекающим из него в качестве очевидного следствия:, из двух противоречащих суждений правильно одно. Понятие правильности предполагает понятие истины. Суждение правильно, когда оно считает истинным то, что истинно, т. е. когда его содержание есть истинное положение. Логические предикаты, истинный и ложный, относятся согласно своему собственному смыслу исключительно к положениям в смысле идеальных значении высказываний. Понятие противоречащего суждения опять-таки предполагает понятие противоречащего положения: в переносном смысле суждения называются противоречащими, когда их содержания (их идеальные значения) находятся в том описательно определенном отношении, которое мы называем — в собственном смысле — противоречием.

202 Эдмунд Гуссерль

ет собой существенное отличие между двумя родами наук. Чистая логика и арифметика как науки об идеальных единичностях известных родов (или о том, что a priori коренится в идеальной сущности этих родов) отделяются от психологии как науки об индивидуальных единичностях известных эмпирических классов.

§ 48. Решающие различи

В заключение подчеркнем решающие различия, от признания или непризнания которых зависит все наше отношение к психологистической аргументации. Эти различия состоят в следующем.

1. Между идеальными и реальными науками имеется существенное, безусловно неизгладимое различие. Первые — априорны, вторые — эмпиричны. Первые развивают идеально-закономерные общие положения, которые с самоочевидной достоверностью основываются на истинно родовых понятиях, последние устанавливают с вероятностью реально-закономерные общие положения, относящиеся к сфере фактов. Объем общих понятий в первом случае есть объем низших видовых различий, в последнем случае — объем индивидуальных, определенных во времени единичностей; последние предметы, следовательно, там представляют собой виды, здесь — эмпирические факты. При этом, очевидно, уже допущены существенные различия между законом природы и идеальным законом, между всеобщими суждениями о фактах (которые иногда могут иметь видимость родовых суждений: все вороны черны — ворона черна) и настоящими родовыми суждениями (каковы общие положения чистой математики), между эмпирическим классовым понятием и идеальным родовым понятием и т. п. Правильная оценка этих различий безусловно связана с окончательным

Логические исследования 203

отказом от эмпиристической теории абстракции, господство которой в настоящее время преграждает путь к пониманию всего логического; подробнее об этом мы будем говорить далее.

2. Во всяком познании и, в частности, во всякой науке имеется коренное различие между тремя родами связей:

а) Связь переживаний познания, в которых субъективно реализуется наука, т. е. психологическая связь представлений, суждений, познаний, догадок, вопросов и т. д., в которых совершается процесс исследования или же усматривается достоверность прежде открытой теории.

б) Связь исследованных в науке и теоретически познанных вещей, которые, как таковые, образуют область этой науки. Связь исследования и познавания — явно иная, чем связь исследованного и познанного.

в) Логическая связь, т. е. специфическая связь теоретических идей, конституирующая единство истин научной дисциплины, в частности, научной теории, доказательства или умозаключения; а также единство понятий в истинном положении, простых истин в связях истин и т. п.

В случае физики, например, мы различаем связь психических переживаний существа мыслящего о физическом от физической природы, познаваемой им, и обе эти связи в свою очередь—от идеальной связи истин в физической теории, например, в единстве аналитической механики, теоретической оптики и т. п. И форма обоснования вероятности, господствующая над связью фактов и гипотез, относится к разряду логического. Логическая связь есть идеальная форма, во имя которой говорится in specie об одной и той же истине, об одном и том же умозаключении и доказательстве, об одной и той же теории и рациональной дисциплине,— о той же самой и единой, кто бы «ее» ни мыслил. Единство этой формы есть закономерное единство значения. Законы, которым

204 Эдмунд Гуссерль

оно, наряду со всем ему подобным, подчиняется, являются чисто логическими законами, тем самым объемлющие всякую науку, но не по психологическому или предметному содержанию ее, а по идеальному содержанию ее значения. Само собой разумеется, что определенные связи понятий, положений, истин, составляющие идеальное единство определенной науки, только постольку могут быть названы логическими, поскольку они в качестве единичных случаев подходят под понятие логического; но они сами не относятся к логике как составные части.

Три различенные нами связи, разумеется, касаются логики и арифметики совершенно так же, как и всех других наук; только у этих обеих наук исследуемые вещи представляют собой не реальные факты, как в физике, а идеальные виды. В логике благодаря особенностям последней получается то упомянутое уже своеобразное явление, что идеальные связи, составляющие ее теоретическое единство, подчиняются в качестве отдельных случаев законам, ею же устанавливаемым. Логические законы являются одновременно частями и правилами этих связей, они принадлежат одновременно и к теоретическому единству, и к области логической науки.

§ 49. Третий предрассудок. Логика как теория очевидности

Третий предрассудок1 мы формулируем следующим образом. Всякая истина содержится в суждении. Но суждение мы признаем истинным только в случае его очевидности. Этим словом мы обозначаем своеобразный и хорошо знакомый каждому из внутреннего опыта психический характер (который

______________

1 Он сыграл свою роль в аргументациях III главы, в особенности в § 19.

Логические исследования 205

обыкновенно называется чувством), гарантирующий истинность суждения, с которым он связан. И вот если логика есть техническое учение, стремящееся помочь нам в познании истины, то логические законы, само собой разумеется, представляют собой положения психологии. А именно, это—положения, выясняющие условия, от которых зависит присутствие или отсутствие указанного чувства очевидности. К этим положениям естественно примыкают практические предписания, которые должны способствовать реализации суждений, обладающих таким отличительным характером. Во всяком случае, говоря о логических законах или нормах, следует подразумевать и эти, основанные на психологии, правила мышления.

К этому взгляду близок уже Милль, когда, желая отграничить логику от психологии, говорит: «Свойства мышления, которых касается логика, представляют собой некоторые из случайных его свойств — те именно, от присутствия которых зависит правильное мышление как отличное от неправильного». В дальнейшем он не раз называет логику (в психологическом смысл) «Theorie» или «Philosophy of Evidence», причем он не имел в виду непосредственно чисто логических положений. В Германии эта точка зрения проступает иногда у Зигварта. По его мнению, «всякая логика должна уяснить себе те условия, при которых появляется это субъективное чувство необходимости (в предыдущем абзаце: «внутреннее чувство очевидности»), она должна дать им общее выражение». К этому же направленно склоняются некоторые выражения Вундта. В его «Логике» мы, например, читаем: «Благодаря свойствам очевидности и общеобязательности, присущим определенным связям мышления,... из психологических законов рождаются логические законы мышления». Их «нормативный характер основывается только на том, что некоторые из психологических связей мышления фактичес-

206 Эдмунд Гуссерль

ки обладают очевидностью и общеобязательностью. Ибо только благодаря этому мы получаем возможность предъявить мышлению требование, чтобы оно удовлетворяло условиям очевидности и общеобязательности». «Сами эти условия, которым надо удовлетворять, чтобы создать очевидность и общеобязательность, мы называем логическими законами мышления...» Ясно подчеркивается, что «психологическое мышление всегда остается более широкой формой».

В логической литературе последнего десятилетия явно все более распространяется и резче обозначается толкование логики как практически применяемой психологии очевидности. Особого упоминания заслуживает здесь «Логика» Гефлера и Мейнонга, ибо она представляет первую обстоятельную попытку с возможной последовательностью изложить всю логику сточки зрения психологии очевидности. Основной задачей логики Гефлер считает исследование (главным образом психологических) законов, по которым возникновение очевидности зависит от определенных свойств наших представлений и суждений1. Из всех действительно происходящих или же представимых явлений мышления логика должна выделить те виды («формы») мыслей, которые либо непосредственно сопряжены с очевидностью, либо представляют необходимые условия для возникновения очевидности. В какой мере это понимается в психологическом смысле, показывает дальнейшее

______________

1 Вундт здесь постоянно ставит рядом очевидность и общеобязательность. Что касается последней, то он различает субъективную общеобязательность как простое следствие очевидности, и объективную, которая сводится к постулату постигаемости опыта. Но так как оправдание и соответственное осуществление постулата основываются опять-таки на очевидности, то вовлечение общеобязательности в принципиальное изложение исходных пунктов представляется ненужным.

Логические исследования 207

изложение. Так, например, метод логики, поскольку он касается теоретического основания учения о правильном мышлении, признается тем же самым методом, который психология применяет ко всем психическим явлениям; она должна описывать явления именно правильного мышления и затем по возможности сводить их к простым законам, т. е. объяснять более сложные законы посредством простых. Далее логическому учению об умозаключениях приписывается задача «установить законы, определяющие..., от каких признаков предпосылок зависит возможность вывести из них определенное суждение с очевидностью». И т. д.

§ 50. Превращение логических положений

в равнозначные положения об идеальных

условиях очевидности суждения.

Получающиеся положения не являются психологическими

Теперь перейдем к критике. Мы, правда, далеки от того, чтобы признать бесспорность ставшего теперь общим местом положения, с которого начинается это доказательство — а именно, что всякая истина содержится в суждении; но мы, разумеется, не сомневаемся в том, что познание и правомерное утверждение истины предполагает сознание ее очевидности. Не сомневаемся мы и в том, что логическое техническое учение должно исследовать психические условия, при которых возникает для нас очевидность в процессе суждения. Мы делаем еще шаг навстречу оспариваемому нами воззрению. Хотя мы и здесь намерены подчеркнуть различие между чисто логическими и методологическими положениями, но в отношении первых мы открыто признаем, что они имеют известное отношение к психическому характеру очевидности и в известном смысле создают его психические условия.

208 Эдмунд Гуссерль

Однако это отношение является для нас чисто идеальным и косвенным. Мы отрицаем, что чисто логические положения сами высказывают хоть что-либо об очевидности и ее условиях. Мы надеемся показать, что они доходят до этого отношения к переживаниям очевидности только путем применения или видоизменения; именно таким же образом, каким каждый «вытекающий исключительно из понятий» закон может быть перенесен на представленную в общем виде область эмпирических единичных случаев вышеупомянутых понятий. Получающиеся таким путем положения очевидности сохраняют по-прежнему свой априорный характер, и условия очевидности, ими высказываемые, отнюдь не представляют собой психические, т. е. каузальные, условия. Наоборот, чисто логические положения обращаются здесь, как и в каждом аналогичном случае, в высказывания об идеальных несовместимостях или возможностях.

Простое размышление уяснит все. Из каждого чисто логического закона можно путем a priori возможного (очевидного) видоизменения получить известные положения очевидности, если угодно, условия очевидности. Комбинированный принцип противоречия и исключительного третьего, бесспорно, равнозначен положению: очевидностью может отличаться одно, но и только одно из пары противоречащих суждений1. Modus Barbara также без сомнения равно-

______________

1 Если бы теория очевидности действительно требовала такого истолкования, какое предлагает на с. 179 Гефлер, то она была бы уже осуждена нашей предыдущей критикой эмпиристических искажений логических принципов. Положение Гефлера: «утверждающее и отрицающее суждение об одном :И том же предмете несовместимы», рассмотренное точнее, оказывается ложным в себе или по меньшей мере сомнительным, не говоря уже о том, что оно не может считаться смыслом логического принципа. Подобное упущение совершает он и при определении коррелятивных понятий

Логические исследования 209

значен положению: очевидность необходимой истины положения формы «все А являются С» (точнее говоря: его истинности как необходимо вытекающей) может проявиться в факте умозаключения, предпосылки которого имеют формы «все А являются B» и «все В являются С». И то же применимо к каждому чисто логическому положению. Это вполне понятно, так как положения «А истинно» и «возможно, что кто-нибудь с очевидностью судит, что А есть»,— очевидно, вполне равнозначны. Итак, естественно, что положения, смысл которых состоит в высказывании того, что закономерно входит в понятие истины, и того, что истинность положений известных форм обусловливает истинность положений коррелятивных форм, — такие положения допускают равнозначные видоизменения, в которых устанавливается отношение между возможным появлением очевидности и формами суждений. Но уяснение этой связи дает нам сразу средство для опровержения попытки растворить чистую логику в психологии очевидности. Само по себе ведь положение «Л истинно» не высказывает того же самого, что его эквивалент «возможно, что кто-либо судит, что есть А». Первое не говорит о суждениях кого-либо, хотя бы в самом общем смысле. Тут дело обстоит совершенно так же, как и в чисто математических положениях. Высказывание, что а + b = b + a, основания и следствия: если бы это определение было верным, оно превратило бы все законы умозаключения в ложные положения. Оно гласит: «суждение F тогда есть «следствие» «основания» G, когда с признанием G истинным несовместимо (представляемое) признание F ложным». Обратим внимание на то, что Гефлер объясняет несовместимость через очевидность не сосуществования. Он явно смешивает идеальное не сосуществование соответствующих положений (точнее говоря, несовместимость их значения) с реальным не сосуществованием соответствующих актов признания истинным, представления и т, д.

210 Эдмунд Гуссерль

говорит, что числовое значение суммы двух чисел не зависит от их положения в соединении, но ничего не говорит о чьем-нибудь счете или суммировании. Последнего рода суждение получается только при очевидном и равнозначном видоизменении. In concreto, ведь нет (и это a priori достоверно) числа без счета, суммы — без суммирования.

Но даже если мы оставим первоначальные формы чисто логических положений и обратим их в соответствующие равнозначные положения очевидности, то из этого не возникает ничего, на что психология могла бы притязать как на свое достояние. Она есть эмпирическая наука, наука о психических фактах. Психологическая возможность, следовательно, есть случай реальной возможности. Но вышеупомянутые возможности очевидности идеальны. Что психологически невозможно, то вполне возможно в идеальном смысле. Разрешение обобщенной «проблемы и тел», скажем, «проблемы 3 тел», может превосходить всякую человеческую способность к познанию. Но проблема имеет решение, следовательно, возможна соответствующая очевидность. Существуют десятичные числа с триллионами знаков, и имеются соответствующие им истины. Но никто не может действительно представить такие числа и действительно произвести относящиеся к ним сложения, умножения и т. д. Очевидность здесь психологически невозможна, и все же она в идеале есть, несомненно, возможное психическое переживание.

Обращение понятия истины в понятие возможности очевидного суждения имеет аналогию в отношении понятия индивидуального бытия к понятию возможности восприятия. Равнозначность этих понятий, поскольку под восприятием разумеется только адекватное восприятие, неоспорима. Следовательно, возможно восприятие, которое в одном созерцании охватывало бы весь мир, всю беспредельную бесконечность тел со всеми их частями, молекулами, атомами,

Логические исследования _ 211

во всех их отношениях и определенностях. разумеется, эта идеальная возможность не есть реальная возможность, которую можно было бы допустить для какого-либо эмпирического субъекта.

Подчеркивая идеальность возможностей, которые могут быть выведены в отношении очевидности суждения из логических законов и которые в аподиктических очевидностях являются нам a priori обязательными, мы никоим образом не думаем отрицать их психологическую применимость. Из закона, что из двух противоречащих положений одно истинно, а другое ложно, мы выводим, например, истину, что из пары возможных противоречащих суждений одно и только одно может носить характер очевидности. Этот вывод очевидно правомерен, если определять очевидность как переживание, в котором судящий сознает правильность своего суждения, т. е. его соответствие с истиной. В таком случае новое положение высказывает истину о совместимостях или несовместимостях известных психических переживаний. Но в этом смысле и каждое чисто математическое положение говорит нам о возможных или невозможных явлениях в области психического. Никакой эмпирический счет, никакой психический акт алгебраической трансформации или геометрической конструкции, который противоречил бы идеальным законам математики, невозможен. Таким образом, эти законы могут быть психологически использованы. Мы всегда можем выводить из них, априорные возможности и невозможности, относящиеся к известным видам психических актов, актов счисления, связывания путем сложения, умножения и т. д. Но в силу этого сами эти законы еще не представляют собой психологические положения. Задачей психологии как естественной науки о психических переживаниях является исследование естественной обусловленности этих переживаний. К ее области относятся, стало быть, именно ес-

212 Эдмунд Гуссерль

тественные (каузальные) отношения математических и логических действий. Но их идеальные отношения и законы образуют особую область. Область эта конституируется в последнем счете в виде чисто родовых положений, построенных из «понятий», которые являются не классовыми понятиями психических актов, а идеями, имеющими своей конкретной основой эти акты. Число три, истина, названная по имени Пифагора, и т. п. — все это, как мы указывали, представляют собой не эмпирические единичности или классы единичностей, это — идеальные предметы, которые мы путем идеации воспринимаем в акте счисления, очевидного суждения и т. п.

Итак, по отношению к очевидности единственной задачей психологии является изыскивать естественные условия охватываемых этим названием переживаний, т. е. исследовать реальные связи, в которых по указанию нашего опыта возникает и исчезает очевидность. В число этих естественных условий входит сосредоточение интереса, известная свежесть ума, упражнение и т. п. Исследование их дает не познания с точным содержанием, не самоочевидные общие положения с характером подлинных законов, а лишь неточные эмпирические общие положения. Но очевидность суждения зависит не только от психологических условий, которые мы можем также назвать внешними и эмпирическими, поскольку они основываются не исключительно на специфической форме и содержании суждения, а на его эмпирической связи в душевной жизни; эта очевидность зависит также от идеальных условий. Каждая истина представляет собой идеальное единство в отношении к бесконечному и неограниченному в своей возможности многообразию правильных высказываний той же самой формы и материи. Каждое актуальное суждение, принадлежащее к этому идеальному многообразию, выполняет хотя бы только в своей форме или в своем содержании идеальные

Логические исследования 213

условия возможности своей очевидности. Чисто логические законы представляют собой истины, вытекающие из самого понятия истины и родственных ему по существу понятий. В применений же к возможным актам суждения они, основываясь на одной только форме суждения, высказывают идеальные условия возможности или невозможности его очевидности. Из этих обоих видов условий очевидности одни связаны с особой организацией видов психических существ, охватываемых психологией, ибо психологическая индукция не идет дальше опыта; другие же как идеально закономерные обязательны для каждого возможного сознания вообще.

§ 51. Решающие пункты в этом споре

Таким образом, окончательное разъяснение и этого спора зависит прежде всего от правильного познания самого основного гносеологического различия, а именно различия между реальным и идеальным, или от познания всех тех различий, на которые оно распадается. Это — не раз подчеркнутые различия между реальными и идеальными истинами, законами, науками, между реальными и идеальными (индивидуальными и специфическими) все общностями и единичностями и т. д. Правда, в известной мере всякий знает эти различия, и даже такой крайний эмпирист, как Юм, проводит основное различение между «relation of ideas» и «matters of fact» — то самое различение, которому еще до него учил великий идеалист Лейбниц, отделяя verites de raison от verites de fait. Но провести гносеологически важное разделение еще не значит правильно понять его гносеологическую сущность. Надо ясно уразуметь, что же такое есть это идеальное само по себе и в его отношении к реальному, как может быть установлено соотношение между идеальным и реальным, как идеальное

214 Эдмунд Гуссерль

присуще реальному и познается в нем. Основной вопрос заключается в том, действительно ли идеальные объекты мышления, выражаясь по-современному, представляют собой лишь указания сокращенных ради «экономии мышления» способов выражения, которые, будучи сведены к собственному своему содержанию, распадаются на индивидуальные единичные переживания, на представления и суждения о единичных фактах; или же прав идеалист, когда говорит, что эмпиристической учение, правда, можно высказать в виде туманного обобщения, но нельзя продумать до конца; что каждое высказывание, следовательно, и каждое высказывание, относящееся к самому этому учению, претендует на смысл и значение, и что каждая попытка свести эти идеальные единства к реальным единичностям приводит к безвыходным неясностям; что раздробление понятия на какой-нибудь объем единичностей без какого-либо понятия, которое придавало бы этому объему единство в мышлении, немыслимо и т. д.

Однако понимание нашего различения реальной и идеальной «теории очевидности» предполагает правильные понятия очевидности и истины. В психологистической литературе наших дней об очевидности говорят так, как будто она есть случайное чувство, появляющееся при известных суждениях, отсутствующее при других; в лучшем случае, что оно у людей вообще, — точнее говоря, у каждого нормального человека, находящегося при нормальных условиях суждения — связано с одними суждениями и не связано с другими. Каждый нормальный человек при известных нормальных обстоятельствах ощущает очевидность положения 2 + 1 = 1+2, как он ощущает боль, когда обожжется. Правда, тогда возникает вопрос, на чем же основывается авторитетность этого особого ощущения, каким образом последнее гарантирует истинность суждения, налагает на него «печать истины», «возвещает» его истинность, в каких бы

Логические исследования 215

образах ни выражалась эта мысль. Хочется также спросить, как можно точно определить туманные слова о нормальных способностях и нормальных обстоятельствах, и прежде всего указать на то, что даже при ссылке на нормальность объем очевидных суждений не совпадает с объемом суждений, соответствующих истине. Никто в конце концов не станет отрицать, что и для нормального человека, высказывающего суждение при нормальных обстоятельствах, огромное большинство возможных правильных суждений лишено очевидности. Но нельзя же понятие нормальности формулировать так, что ни один человек, действительно существующий и возможный среди данных ограниченных природных условий, не мог быть назван нормальным.

Если эмпиризм вообще не понимает отношения между идеальным и реальным в мышлении, то он не понимает и отношения между истиной и очевидностью. Очевидность не есть акцессорное чувство, случайно или с естественной закономерностью связанное с известными суждениями. Это вообще не есть психический характер такого вида, который можно было бы просто прикрепить к любому суждению известного класса (например, класса так называемых истинных суждений); как будто психологическое содержание соответствующего суждения, рассматриваемого само по себе, остается тождественным, все равно, носит ли оно этот характер или нет. Тут дело отнюдь не обстоит так, как мы обычно мыслим связь содержаний ощущений и относящихся к ним чувств: а именно, что два лица имеют одинаковые ощущения, но по-разному реагируют на них в чувстве. Очевидность же есть именно не что иное как «переживание» истины. Истина переживается, конечно, только в том смысле, в каком вообще может быть пережито идеальное в реальном акте. Другими словами: истина есть идея, единичный случай, который есть актуальное переживание в оче-

216 Эдмунд Гуссерль

видном суждении. Отсюда сравнение со зрением, созерцанием, восприятием истины в очевидности. И как в области восприятия, невидимость чего-либо не означает его небытие, так и отсутствие очевидности не означает неистинности. Истина относится к очевидности аналогично тому, как бытие чего-либо индивидуального относится к его адекватному восприятию. Отношение же суждения к очевидному суждению аналогично отношению наглядного допущения (в качестве восприятия, воспоминания и т. п.) к адекватному восприятию. Наглядно представленное и принятое за сущее не только мыслится, но и присутствует в акте так, как оно в нем мыслится. Так и то, о чем судят как об очевидном, не только обсуждается (т. е. мыслится в суждении, высказывании, утверждении), но и присутствует в самом переживании суждения — присутствует в том смысле, в каком может «присутствовать» соотношение вещей того или иного значения, смотря по его характеру, в качестве единичного или общего, эмпирического или идеального и т. п. Переживание совпадения мыслимого с присутствующим, пережитым, которое мыслится, — между пережитым смыслом высказывания и пережитым соотношением вещей — есть очевидность, а идея этого совпадения — истина, Но идеальность истины образует ее объективность. Что известная мысль в данное время и в данном месте совпадает с пережитым соотношением вещей — есть не случайный факт. Отношение, наоборот, касается тождественного значения суждения и тождественного соотношения вещей. «Истинность», или «предметность» (или же «неистинность», «беспредметность») присущи не высказыванию как переживанию временному, а высказывание in specie (чистому и тождественному) высказыванию 2 х 2 = 4 и т. п.

Только при этом понимании можно признать, что усмотреть очевидность суждения U (т. е. суждение с содержанием, со значением U) и усмотреть, что V

Логические исследования 217

истинно, — есть одно и то же. Соответственно этому мы имеем также очевидность, что ничье очевидное постижение — поскольку оно действительно таково — не может спорить с нашим. Ибо это означает лишь, что то, что пережито нами как истинное, тем самым и есть истинно, не может быть ложно. Следовательно, только при нашем понимании исключено то сомнение, которого не может избежать понимание очевидности как случайно примешанного ощущения, и которое очевидно равняется полному скептицизму: именно, сомнение в том, не может ли в то время, как мы имеем очевидность бытия U, кто-либо другой иметь очевидность бытия чего-либо, очевидно несовместимого с U, и не могут ли вообще встречаться неустранимые коллизии между двумя сознаниями очевидности. Отсюда далее мы понимаем, почему «чувство» очевидности не может иметь никакого другого существенного предварительного условия, кроме истинности соответствующего содержания суждения. Ибо, как само собой понятно, что, где ничего нет, там и видеть нечего, так не менее понятно само собой, что там, где нет истины, не может быть и усмотрения истинного, другими словами, там нет и очевидности.

Однако довольно об этом. Что касается более подробного анализа этих отношений, то мы отсылаем к соответствующим специальным исследованиям в дальнейших частях этого труда.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ПРИНЦИП ЭКОНОМИИ МЫШЛЕНИЯ И ЛОГИКА

§ 52. Введение

В близком родстве с психологизмом, опровержением которого мы занимались до сих пор, стоит другая форма эмпиристического обоснования логики и гносеологии, особенно сильно распространившаяся за последние годы; это — биологическое обоснование логики и гносеологии посредством принципа наименьшей затраты силы, как у Авенариуса, или принципа экономии мышления, как это называет Мах. Что это направление в конце концов впадает в психологизм, яснее всего видно из «Психологии» Корнелиуса. Тут вышеупомянутый принцип открыто излагается как «основной закон разума» и одновременно как «всеобщий психологический основной закон». Психология (и, в частности, психология процессов познания), построенная на этом основном законе, вместе с тем должна дать основу для философии вообще.

Мне кажется, что в этих теориях экономии мышления вполне правомерные и при соответствующем ограничении весьма плодотворные мысли получают такое применение, которое в случае всеобщего признания означало бы гибель всякой истинной логики и теории познания, с одной стороны, и психологии — с другой1.

1 Отрицательное отношение к одной из главных тенденций философии Авенариуса, которое мне приходится раз-

Логические исследования 219

Мы исследуем сначала характер принципа Маха-Авенариуса как принципа телеологического приспособления; затем мы определим ценное в его содержании и правомерные цели вытекающих отсюда исследований в области психической антропологии и практического учения о знании; в заключение мы докажем неспособность его оказать какую-либо помощь в деле обоснования психологии и прежде всего — чистой логики и теории познания.

§ 53. Телеологический характер принципа Маха—Авенариуса

и научное значение экономики мышления1

Как бы ни формулировать этот принцип, он носит характер принципа развития или приспособления; наука понимается тут как наиболее целесообразное (экономическое, сберегающее силу) приспособление мыслей к различным областям явлений.

В предисловии к своему произведению, посвященному этому принципу, Авенариус излагает его следующим образом; «Изменение, которое вносит душа в свои представления, когда присоединяются новые впечатления, есть возможно меньшее». И далее: «Но поскольку душа подчинена условиям органического существования и вытекающим из них требованиям целесообразности, указанный принцип становитвить в этой главе, не мешает мне высоко ценить безвременно скончавшегося исследователя, как и глубокую серьезность его научных трудов.

______________

1 После того как термин Маха «экономия мышления» получил всеобщее право гражданства, мне, надеюсь, по крайней мере, на протяжении следующих страниц, позволено будет удобное словообразование «экономика мышления» для обозначения научной совокупности исследований в области экономии мышления.

220 Эдмунд Гуссерль

ся принципам развития, душа употребляет для апперцепции не более силы, чем надобно, и из множества возможных апперцепции отдает предпочтение той, которая производит ту же работу с меньшей затратой сил, или с той же затратой сил производит большую работу; при благоприятствующих условиях душа даже предпочитает меньшей в данный момент затрате сил, которая, однако, связана с меньшим размером действия или с меньшей длительностью действия, временно большее напряжение сил, обещающее гораздо большее или более длительное действие».

Большая отвлеченность, которая получается у Авенариуса из-за введения понятия апперцепции, ввиду обширности этого понятия и бедности его содержания куплена дорогой ценой. Мах справедливо ставит на первое место то, что у Авенариуса является результатом обстоятельных и в целом довольно сомнительных дедукций: а именно, что наука создает возможно более полную ориентировку в соответствующих областях опыта, возможно более экономное приспособление наших мыслей к ним. Впрочем, он не любит (и опять-таки совершенно справедливо) говорить о принципе, а предпочитает говорить просто об «экономической природе» научного исследования, об экономизирующем мышление действии» понятий, формул, теорий, методов и т. п.

Итак, в этом принципе речь идет не о принципе в смысле рациональной теории, не о точном законе, который был бы способен функционировать как основание рационального объяснения, но об одной из тех ценных телеологических точек зрения, которые в биологических науках вообще очень полезны и все примыкают к общей идее развития.

Отношение к самосохранению и сохранению рода тут ведь ясно видно. Действия животного определяются представлениями и суждениями. Если бы последние были недостаточно приспособлены к течению событий, то прошедший опыт не мог бы быть использован,

Логические исследования 221

новое не было бы предвидимо, средства и цели не находилась бы в надлежащем соответствии; и если б так было (по меньшей мере, в среднем) в кругу жизни со-ответтвенных индивидов и по отношению к угрожающим им опасностям или благоприятным для них выгодам то сохранение было бы невозможно. Существо человекоподобного вида, которое переживало бы содержания ощущений, но не совершало бы никаких ассоциаций, не приобретало бы привычек к представлениям, т. е. существо, которое было бы неспособно предметно толковать содержания, воспринимать внешние вещи и события, по привычке ожидать их или снова представлять их в воспоминании и которое во всех этих актax опыта не было бы уверено в приблизительном успехе, — как могло бы оно сохранить существование? Уже Юм в этом смысле говорил «о некоторого рода предопределенной гармонии между течением явлений природы и следованием наших идей», а современное учение о развитии склонно развивать далее эту точку зрения и изучить в деталях соответствующие телеологические черты духовной организации. Эта точка зрения несомненно столь же плодотворна для психической социологии, сколь плодотворной она уже давно оказалась для физической биологии.

Разумеется, ей подчинена область не только слепого, ней логического, научного мышления. Преимущество человека есть разум. Человек есть не только вообще существо, которое приспособляется к своим внешним условиям через посредство представлений и суждений; он также мыслит и преодолевает посредством понятия узкие пределы наглядного. Б отвлеченном сознании он доходит до строгих каузальных закона, которые позволяют ему в несравненно большем объеме и с несравненно большей уверенностью, чем это было бы возможно в ином случае, предвидеть ход будущих явлений, воссоздавать течение прошедших, вычислять наперед возможные действия окружающих вещей и подчинять их себе на практике. «Science d'ou

222 Эдмунд Гуссерль

prevoyance, prevoyance dou action»—метко говорит Конт. Сколько бы страданий ни причиняло, и далеко не редко, односторонне преувеличенное стремление к познанию отдельному исследователю, — в конце концов его плоды, сокровища науки, все же служат на пользу всего человечества.

В вышесказанном не было еще и речи об экономии мышления. Но эта мысль тотчас же напрашивается, как только мы точнее сообразим, чего требует идея приспособления. Какое-либо существо очевидно организовано тем более целесообразно, т. е. тем лучше приспособлено к условиям своей жизни, чем быстрее и с меньшей затратой сил оно может каждый раз выполнять действия, необходимые или благоприятные для его развития. В случае каких-либо (обыкновенно принадлежащих к известной сфере и выступающих только в известные промежутки времени) вредных или полезных явлений оно будет тем скорее готово к обороне или наступлению, будет иметь успех, и у него останется тем больше запасной силы, чтобы противостоять новым опасностям или реализовать новые выгоды. Разумеется, тут речь идет о неясных, только грубо согласованных между собой и оцениваемых нами отношениях, но все же это отношения, о которых можно с достаточной определенностью говорить и обсуждение которых (по крайней мере, в пределах известных областей) следует считать в общем весьма поучительными.

Это несомненно применимо к области умственной работы. Раз признано, что она способствует самосохранению, то ее можно рассматривать с экономической точки зрения и оценивать телеологически соответственные действия, фактически осуществляемые человеком. Можно также, так сказать, a priori представить известные совершенства как соответствующие экономии мышления и затем показать, что они реализуются в формах и путях процесса нашего мышления—либо во всяком мышлении вообще, либо в более развитых умах и в методах научного исследования. Во

Логические исследования 223

всяком случае, здесь открывается область обширных, благодарных и поучительных исследований. Область психического есть ведь частичная область биологии, и, следовательно, в ней возможны не только абстрактно-психологические исследования, которые, наподобие физики, направлены на элементарную закономерность, но и конкретно-психологические и, в частности, телеологические исследования. Из последних составляется психическая антропология как необходимая спутница физической; она рассматривает человека в среде общей жизни человечества и далее в совокупности всей земной жизни.

§ 54. Более подробное изложение правомерных целей экономики

мышления, главным образом, в сфере чисто дедуктивной

методики. Отношение их к логическому техническому учению

Специально в применении к науке точка зрения экономии мышления может дать значительные результаты, она может бросить яркий свет на антропологические основания различных методов исследования. Более того, некоторые из самых плодотворных методов, характерных для наиболее передовых наук, могут быть удовлетворительно поняты только в связи с особенностями нашей психической организации. Очень хорошо по этому поводу говорит Мах: «Кто занимается математикой, не просветившись в означенном направлении, тот должен часто испытывать неприятное впечатление, будто карандаш и бумага умнее его самого»1.

______________

1 МахЭ. Механика, (пер. с нем. Г. Котляра.) Это место заслуживает быть приведенным целиком. Далее говорится: «Такого рода занятия математикой в качестве предмета преподавания вряд ли дают для образования больше, чем занятия каббалой или мистическим квадратом. В результате неизбежна мистическая тенденция, которая при случае приносит свои плоды».

224 Эдмунд Гуссерль

Необходимо обратить здесь внимание на следующее. Если сообразить, как ограничены интеллектуальные силы человека и, далее, как узка та сфера, внутри которой находятся еще вполне доступные пониманию усложнения абстрактных понятий, и, как трудно даже одно только понимание таких своеобразно сочетающихся усложнений; если далее рассудить, как мы подобным же образом ограничены в самом уразумении смысла умеренно сложных связей между положениями и еще более — в действительном и самоочевидном осуществлении даже умеренно сложных дедукций; наконец, если принять во внимание, как ничтожна a fortiori сфера, в которой первоначально может вращаться активное, вполне ясное, повсюду борющееся с самой мыслью исследование, — если сообразить все это, то надо изумляться, как вообще могли создаться более обширные рациональные теории и науки. Так, например, серьезная проблема состоит в том, как возможны математические дисциплины, в которых с величайшей свободой движутся не относительно простые мысли, а целые груды мыслей и тысячекратно переплетенные друг с другом связи мыслей, и где исследование создает все усложняющиеся сочетания их.

Это делает искусство и метод. Они преодолевают несовершенства нашей духовной организации и позволяют нам косвенно посредством символических процессов при отсутствии наглядности, прямого уразумения и очевидности выводить результаты, которые вполне верны, ибо раз навсегда гарантированы общим обоснованием правильности метода. Все относящиеся сюда искусственные приемы (которые имеются в виду, когда речь идет о методе вообще) носят характер приемов экономии мышления. Они исторически и индивидуально вырастают из неизвестных естественных процессов экономии мышления, причем исследователь в практически-логическом мышлении уясняет их преимущества, вполне

Логические исследования 225

сознательно совершенствует их, искусственно связывает и создает аналогичные, более усложненные, но несравненно более действенные механизмы мышления. Следовательно, путем очевидного уяснения, постоянно сообразуясь с особенностями нашей духовной организации1, люди, прокладывающие пути в науке, изыскивают методы, общую правомерность которых они устанавливают раз навсегда. Раз это сделано, эти методы могут в каждом данном отдельном случае применяться и без сознания очевидности, так сказать, механически, объективная правильность результата обеспечена.

Это широкое сведение самоочевидных процессов мышления на механические, посредством коего огромные области неосуществимых прямым путем задач мышления преодолеваются косвенным путем, покоится на психологической природе значно - сим-волического мышления. Оно играет неизмеримо большую роль не только для построения слепых механизмов — на манер арифметических предписаний для четырех действий и для высших операций с десятичными числами, где результат (иногда при помощи логарифмических таблиц, тригонометрических функций и т. п.) получается без всякого содействия уясняющего мышления — но и в связях уясняющего исследования и доказывания. Сюда относится, например, достопримечательное усвоение всех чисто математических понятий, в силу которого, особенно в арифметике, общие арифметические знаки сперва употребляются в смысле первоначального определения как знаки соответствующих числовых понятий, а затем функционируют уже как чисто операционные знаки, именно как знаки, значение которых определяется исключительно внешними формами операций; каждый из них получает значение

______________

1 Разумеется, это не означает: при помощи научной психологии.

8 Э. Гуссерль

226 Эдмунд Гуссерль

просто чего-либо, чем в этих определенных формах можно пользоваться на бумаге известным способом1. Эти заменяющие операционные понятия, благодаря которым знаки превращаются в своего рода игральные марки, имеют решающее и исключительное значение на самых далеких этапах арифметического мышления и даже исследования. Они означают огромное облегчение его, они переносят его с тяжело доступных высот абстракции на удобный путь наглядного представления, где руководимое самоочевидностью воображение в пределах правил может действовать свободно и с относительно небольшими усилиями, приблизительно так, как в играх, основанных на правилах.

В связи с этим можно бы указать и на то, как в чисто математических дисциплинах экономизирующее мысли сведение настоящего мышления к замещающему его, значному, сначала совершенно незаметно дает повод к формальным обобщениям первоначальных рядов мыслей и даже наук, и как таким путем, почти без всякой специально на это направленной работы ума, вырастают дедуктивные дисциплины с бесконечно расширенным горизонтом. Из арифметики, которая первоначально была учением о совокупностях и величинах, возникает таким образом и в известном смысле сама собой обобщенная, формальная арифметика, в отношении которой совокупности и величины представляют собой только случайные объекты применения, а уже не основные

______________

! Если вместо внешних форм операций взять, так сказать, внутренние, если понимать знаки в смысле «каких-либо объектов мышления», которые находятся в «известных» отношениях, допускают «известные» сочетания, но лишь так, что к ним применимы, и именно в соответствующем формальном смысле, законы операций и отношений: а + b = b + а и т. п. — то вырастает новый ряд понятий. Это ряд, ведущий к «формальному» обобщению первоначальных дисциплин, о котором мы сейчас будем говорить в тексте.

Логические исследования 227

понятия. И когда здесь вступает вполне сознательное размышление, вырастает в качестве дальнейшего расширения чистое учение о многообразии, которое по форме охватывает все возможные дедуктивные системы и для которого даже система форм формальной арифметики есть только единичный случай1.

Анализ этих и сходных типов методов и законченное выяснение того, что они могут дать, представляет собой, быть может, прекраснейшее и во всяком случае менее всего обработанное поле для теории науки, в особенности для столь важной и поучительной теории дедуктивной (в обширнейшем смысле математической) методики. Одними общими местами, одними лишь туманными словами о заместительной функции знаков, о сберегающих силу механизмах и т. п. дело, разумеется, не может кончиться; необходимы повсюду глубокие анализы, нужно действительно произвести исследование каждого типически различного метода и показать его экономическое действие наряду с точным уяснением этого действия.

Если понять ясно смысл поставленной здесь задачи, то и подлежащие решению проблемы экономии мышления в донаучном и вне научном мышлении получают новое освещение и новую форму. Известного приспособления к внешней природе требует самосохранение; оно требует, сказали мы, способности в известной мере правильно судить о вещах, предвидеть течение событий, правильно расценивать причинные связи и т. п. Но действительное познание всего этого осуществляется только в науке, если вообще осуществляется. А как могли бы мы практически правильно судить и умозаключать без сознания очевидности, которое в целом может дать только наука, дар немногих? Ведь практическим потребностям донаучной жизни служат некоторые очень

______________

См. кое-что об этом в главе XI, § 69 и 70, с. 282 и след.

228 Эдмунд Гуссерль

сложные и плодотворные методы — вспомним хотя бы о десятичной системе. Если они не открыты с сознанием их очевидности, а появились естественным путем, то возникает вопрос, как возможно нечто подобное, как слепо механические операции в конечном выводе могут совпадать с тем, чего требует сознание очевидности.

Соображения вроде намеченных выше укажут нам путь. Чтобы выяснить телеологию донаучных и вне-научных методов, необходимо прежде всего посредством точного анализа соответствующих связей представлений и суждений, как и действующих тенденций, установить фактическую сторону, психологический механизм соответствующего способа мышления. Действие последнего в направлении экономии мышления обнаруживается через доказательство, что этот способ может быть обоснован косвенно и логически с очевидностью, т. е. что его результаты — с необходимостью или с известной, не слишком малой вероятностью — должны совпадать с истиной. Наконец, чтобы не пришлось считать естественное возникновение экономизирующего мышление аппарата чудом (или, что то же, результатом творческого акта божественного разума), необходимо заняться тщательным анализом естественных и господствующих мотивов и условий представления у среднего человека (а также у дикаря, животного и т. д.) и на основе этого показать, как мог и должен был «сам собой» развиться из чисто природных оснований такого рода плодотворный способ1.

_____________________

1 Нет более удобного примера для выяснения сущности подлежащих решению и выше кратко намеченных задач, как естественный ряд чисел. Именно потому, что он казался мне столь поучительным, я чрезвычайно подробно обсудил его в XII главе моей «Философии арифметики» (1891) и притом так, что это обсуждение может служить типической иллюстрацией способа, как, на мой взгляд, должны вестись такого рода исследования.

Логические исследования 229

Этим уяснена вполне, по моему мнению, правомерная и плодотворная идея экономики мышления и обозначены в общих чертах проблемы, которые ей предстоит разрешить, и главные направления, по которым она должна идти. Ее отношение к логике в практическом смысле технического учения о научном познании понятно само собой. Очевидно, она представляет важную основу этого технического учения, ибо оказывает существенную помощь для создания идеи технических методов человеческого познания, для полезного специализирования таких методов, а также для выведения правил их оценки и открытия.