с.592-622.

592_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________

мифологическое образование которой полностью эксцентрично, не может предъявить ничего похожего на египетские и греческие учения. Самой неудачной мыслью было сопоставить греческую мифологию напрямую с индийской, но между египетской и греческой религией естественное, своего рода кровное родство очевидно; греческая культура опять же вобрала в себя момент египетской мифологии.* Страдания Осириса (ибо раз уж было познано единство бога, проходящего через три формы лишь как через три момента, то и страдания представлялись как страдания единого бога, а не как страдания отдельного бога) были в Египте частью публичной и обычной мифологии. Однако на совершенно круглом озере в Саисе, вблизи которого можно было видеть и надгробный памятник Осириса, египтяне (так сообщает Геродот**) изображали картины страданий этого бога (деЯкзлб фщн рбиЭщн бхфпэ7), которые они, как он говорит, называли мистериями. Геродот, вполне осознававший тождество этого тайного праздника с известными греческими оргиями, поэтому добавляет: «Хотя я большей частью знаю, к чему относятся эти египетские мистерии, однако я должен хранить священное молчание на сей счет». В Греции, как мы видели, поэты, но только поэты-орфики, никогда не достигавшие истинной, всеобщей значимости, тоже овладевали судьбой Диониса как мифологическим материалом, который они поэтически обрабатывали на манер Гомера. Между тем подобные орфические поэмы, как было сказано, никогда не получали большого или всеобщего распространения, они лишь переходили из рук в руки, оставались внутри круга самих орфиков и только во времена Плу-

*В частности, сходство греческого мистериального учения с Амоновым учением можно было бы отметить таким образом: ДионисI = богу в напряжении, ДионисII = богу в распадении, ДионисIII = богу вновь в единстве. (Ср.: Philosophie der Mythologie. S. 392. Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.) **II, 170—171.

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______593

тарха и Павсания приобрели новое значение. Если они описывали эти страдания как разрывание титанами, то при этом в основе могла лежать та мысль, что бог был вынужден страдать из-за титанического своей собственной природы, ибо слово «фйфЬн»8 происходит, как мы заметили ранее,* от феЯнщ, фйфбЯнщ9 — напрягать, а первый Дионис является причиной всякого напряжения, следовательно, причиной и принципом всего титанического. Постольку вполне вероятно, что титанические силы и особенно Кронос в самих мистериях представлялись как деятельные при страданиях и смерти Диониса; Кронос при этом абстрактно мыслится как то, что удерживает материального (уже склонного материализоваться) бога и этим приводит его к разрыванию. Загрей выступает как этот уже готовый уступить бог, или Кронос: Загрею = Тифон: (разрываемому) Осирису. Возможно, Павсаний в недавно приводившемся отрывке по поводу Ономакрита упоминает Гомера лишь затем, чтобы дать понять, что орфические поэты позаимствовали титанов не из мистерий, а взяли из Гомера. Как в Египте на озере в Саисе, так, крайне вероятно, и во время Великих Дионисий, которые справлялись в Афинах в Лимнах, история бога представлялась со сценической и трагической пышностью. Лимны были афинской местностью, получившей свое название, вероятно, от расположенных там прудов. Таким образом, кажется, что для тех сценических представлений непременно требовалась водная поверхность. Ранее мы видели, как Дионис (второй) отступает перед диким Ликургом в воду. Эти Лимны были частью самых древних Афин, как это явствует из Фукидида,** который говорит, что до распоряжения Тесея, лишившего сопредельные с Афинами маленькие городки собственных собраний совета и властей и тем самым вы-

* Philosophie der Mythologie. S. 618. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.) ** II, 15.

594_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________

нудившего их признать Афины центром, стало быть, до этого расширения города акрополь вместе с расположенной под ним к югу частью составлял город Афины. Это он доказывает тем, что храмы отчасти стоят на самом акрополе, отчасти сооружены преимущественно в сторону только что упомянутой городской местности. Среди этих храмов он называет и храм Дйьнхупт ен ЛЯмнбйт,10 в котором, по его словам, в честь Диониса в двенадцатый день антесте-риона11 празднуются Древние Дионисии. Таким образом, данный храм принадлежал самой древней части города, а справляемое там празднество, бесспорно, относится к самой древней эпохе Афин. Фукидид ясно называет его Древними Дионисиями (их предметом в самом деле был древнейший Дионис). Наряду с Дионисиями на Лернейском озере, тоже праздновавшимися ночью,* они являют собой отпечаток самой древней и темной эпохи греческого сознания Они кажутся еще непосредственно произошедшими от мифологического процесса — а именно как продукт его начинающегося кризиса. Элевсинии, от которых они были отделены и отличены, принадлежат уже более поздней и более высоко образованной эпохе (как и более позднему и более высокому моменту мифологии). В последних явно принимали участие те упцйуфбЯ, о которых Геродот говорил, что они больше выразили или выявили идею Диониса. Представление о смерти первого, старейшего бога порождено первым впечатлением, самым ранним испугом от гибели реального принципа. Насколько глубоко необходимо было это представление, обнаруживается благодаря другому уходящему в самую темную древность религиозному преданию. Место тройного Диониса в полностью параллельной формации этрусского учения о богах занимали три брата-Кабира, о которых Йесьт льгпт (священное предание)

* Павсаний, II, 37. Clemens Alex. Protrept., p. 22.

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______595

рассказывало, что двое из них сообща убили третьего.* Сент-Круа, и ему здесь также следует Крейцер, прибавляет от себя: они убили самого младшего. Но в текстах, из которых мы знаем это предание, об этом не сказано ни единого слова. Говорится лишь, что двое из братьев убили третьего. Третий, однако, обозначает здесь третьего по возрасту так же мало, как мало из того, когда, например, рассказывается, что два брата обманули при разделе наследства третьего, следует, что этот третий — самый младший. Третьим братом, которого убили оба брата-Кабира, явно является самый старший, на языке другого — эллинского — предания он есть Загрей, погибающий от второго и третьего Диониса. В данном рассказе нет ничего, что бы не допускало истолкования, согласно которому тот, кто умирает кровавой смертью, есть самый старший брат. А подтверждается этот взгляд еще и тем, что оба брата в то же время прячут мужские части убитого в священном сундуке, который бросают в Тирренское море. Именно предыдущий бог всегда оскопляется последующим, старший - - младшим. В Фессалониках к этому третьему, как рассказывает Юлий Фирмик,12 взывали с окровавленными руками в память о его кровавой смерти. Здесь мы имеем совершенно то же самое представление, как в истории страданий Загрея, только в его самой грубой, но несомненно весьма древней форме. Эта трагедия, которая в Афинах приняла законченную форму мистерии, кажется, в другом греческом городе ставилась открыто, однако символично в том роде, что страдания бога представлялись не как таковые, на что публично не отваживались, а как страдания человека. По крайней мере, Геродот рассказывает, что жители Сикиона в более раннюю эпоху память и страдания своего царя Адраста чтили трагическими хорами,** Дио-

* Clem. Protrept., p. 16.

** Фб рЬ3еб бхфпэ фсбгйкпъуй чпспАуй ЭгЭсбйспн. Lib. V, 67.13 Ср.: Creuzer. I, 306, Anm.14

596_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________

ниса же они, напротив, не почитали. Таким образом, здесь Адраст явно встал на место страдающего бога, это также явствует из того, что, как добавляет Геродот, хоры, которыми чествовался Адраст, Клисфен15 позднее отдал Дионису. Однако само имя Адраст, которое я не могу считать историческим, избрано таким образом, что в нем просвечивает изначальное представление. Оно напоминает об имени Адрастеи, присваивавшемся Немесиде. Немесида, как говорили, получила данное имя от Адраста. Это, как уже было упомянуто прежде,* более позднее толкование. Если под Адрастеей расположены понимать Неминуемую, Неизбежную, как обычно, то "Бдсбуфпт16 — подходящее имя для бога, который, в сущности, полагается не по желанию, который на самом деле является лишь неизбежным, лишь conditio sine qua поп процесса. Если под БдсЬуфейб17 понимается сила, которая есть несостоявшееся (фп Ьдсбуфпн18), что, однако собственно, именно поэтому должно было не состояться (это значение действительно часто имеется в б privativum,19 как например, когда говорят бвЯщфпт вЯпт20), то Адраст обозначал бы должного не быть, роковую, фатальную, зловещую личность. Но таков бог, которому предназначено погибнуть, пока он есть реальный бог. Нет ничего необычного в том, что божественная история там, где она не принимала форму мистерии, преобразовывалась в человеческую, будь то из опасения показывать богов страдающими или отчасти также для того, чтобы заполнить пустоту древнейшей истории. Так, история Рема, Ромула и Нумы, которой начинается история Рима, очевидно, как я уже объяснял ранее,** есть не что иное, как история трех братьев-Кабиров, низведенная до человеческого. Рем—явно старший (судя по долготе первого слога, Рем (Remus) = Removus, Тормозящий, Про-

* Philosophie der Mythologie. S· 146. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга) ** Ibid. S.. 609. (Примеч. К. Ц. А. Шеллинга)

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______597

тивящийся). Ромул (Romulus) представлен как младший уже благодаря уменьшительной форме имени.

Итак, основным содержанием мистерий, без сомнения, является в своих трех потенциях единый и теперь (после уничтожения напряжения) во всех одинаково духовный бог, но эта духовность бога могла представляться не абстрактно, а только как уход из бытия. Содержанием сценического представления, следовательно, должны были быть деяния, страдания и, наконец, смерть бога. А посему подлинной тайной ни в коем случае не мог быть так называемый очищенный теизм, под которым в наше время понимается теизм, оторванный от всего исторического, чисто рациональный. В мистериях должно было быть нечто, что оставалось, притягательная сила чего не ослабевала, что даже с ростом культуры не становилось заурядным; этим могла быть только действительная история, а не учения лишь так называемой общей религии, которые мистерии в лучшем случае разделяли бы со школами философов. Тем, чем они даже после того, как философия давно пробудилась и обрела живейшее участие в Греции, беспрестанно отличались от философских школ, было именно историческое в них, происходившее от некоего первичного события, некоего первоначального происшествия. В том, что я в соответствии со всей моей теорией в состоянии удержать исторический характер и историческое содержание мистериального учения, состоит отличие моей теории от всех старых и новых философских толкований, в особенности же от объяснений неоплатоников, на которые, как я не раз отмечал, они чаще всего ссылаются, но которые они менее всего знают. Согласно нашему объяснению, в мистериях всякий факт, все основывается на некоем первом, доведенном до конца, как в трагедии, событии. У неоплатоников все есть рефлексия и научное положение, у нас все есть само дело. Персефона для нас не просто обозначает, она есть сам принцип, за который

598_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

мы ее выдаем, действительно существующее существо, и то же самое имеет силу в отношении всех остальных богов. Теперь для сравнения послушайте объяснение неоплатоников. Согласно им, сама Персефона не есть нечто существующее, по крайней мере, не есть нечто определенное, индивидуальное, а есть человеческая душа вообще; ее похищение Гадесом — это представление о нисхождении души, когда последняя, покидая верхние области, устремляется в царство материи и соединяется с телом. Персефона не является реальной царицей мертвых, под этими мертвыми следует, скорее, понимать мертвое и безжизненное природное сущее, которое она одушевляет; Аид похищает ее лишь с тем, чтобы и фб Эучбфб фзт цэуещт,21 самые нижние части материального мира не остались без одушевления. Это, следовательно, одни только аллегорические объяснения, между тем как своеобразие моего объяснения заключается именно в том, чтобы как мистерии, так и представления мифологии отстаивать как абсолютно подлинные.

В частности, в соответствии с нашим воззрением невозможно, чтобы под подлинной тайной мистерий мыслился монотеизм (как повелось с Варбуртона22), монотеизм в том абстрактном и негативном смысле, в каком это слово только и понимается в наши дни: в абстрактном смысле, а именно в котором монотеизм является абсолютно неисторическим (единство бога, которому учили в мистериях, было исторически опосредованным); в негативном смысле, в котором данное понятие не содержит в себе политеизм в качестве преодоленного, а только исключает из себя. Как исторически опосредованное, прошедшее через множество единство, которому учили в мистериях, не могло быть абсолютно противоположным политеизму, оно, напротив, имело его предпосылкой. В различные эпохи, главным образом начиная с книги английского епископа Варбуртона о божественной миссии Моисея, считали, что подлинная тайна ми-

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________599

стерий состояла в учении о единстве Бога, при этом посвященным, по крайней мере высших ступеней, поверяли, что мифологические боги суть лишь человеческие изобретения и либо обожествленные люди, согласно эвгемерическому объяснению, либо, согласно другому, еще более рационалистическому толкованию, олицетворения природных сил. Хотя это мнение по видимости и объясняло бы, почему мистерии были мистериями, т. е. почему их подлинное содержание было окружено такой великой тайной, однако оставалось бы непонятным, каким образом наряду и вместе с этими тайными просветительскими институтами, за что принимают мистерии, столь долгое время могла существовать публичная вера в мифологических богов. Судя по известному из других случаев ходу человеческого бытия, можно утверждать, что за короткое время одно из двух — или публичная вера в богов, или мистерии — исчезло бы из Греции, в то время как они, даже если считать только начиная с времени, вероятно, окончательного оформления мистерии, по меньшей мере 500 лет существовали рядом, не уничтожая друг друга или только, как кажется, друг другу угрожая.*

В одном лишь негативном монотеизме, не содержащем в себе политеизм в качестве преодоленного, а только исключающем его, учения мистерий заключаться не могли. Также не благодаря такому монотеизму христианство одержало победу над язычеством. Если в мистериях учили монотеизму, то это мог быть только такой монотеизм, который само множество познавал как путь к себе и именно поэтому оставлял его. Возникновение множества богов было лишь гибелью реально или субстанциально единого; но вместе с гибелью реально единого зарождался духовно единый, свободный бог. Следовательно, монотеизм лишь по-

* Ср.: Gottheiten von Samothrake. S. 28. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.')

600_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ

стольку был содержанием мистерий, поскольку в них история богов становилась историей бога, благодаря чему, вместо того чтобы становиться сказкой или быть объясненной как сказка, история богов, напротив, становилась истиной. Своей истиной она обладала именно в истории бога, представленной в мистериях. Что внешне проявлялось как история богов, внутренне было лишь историей бога, прошедшего через различные моменты.

Из этой истории бога затем только и вытекало все остальное, чему учили в мистериях. В ней вместе с тем давались учение о нравственности и учение о бессмертии. Все, что в человеческой жизни есть горестного и с трудом преодолимого, бог также выдержал; отсюда говорили: ни один посвященный не опечален.* Ибо кто еще мог жаловаться на обычные житейские невзгоды, увидев великую судьбу целого и неизбежный путь, которым ходил сам бог — к величию; и то, что Аристотель говорил о трагедии, что она посредством сострадания и страха, которые она вызывает в возвышенном и благородном смысле, очищает и освобождает как раз от этих страстей (испытываемых людьми по отношению к самим себе и своим личным судьбам), именно это в еще большей мере можно было сказать о мистериях, в которых изображавшиеся страдания бога возносили над всяким состраданием и всяким страхом перед человеческим. Подобно тому как греческая трагедия, бесспорно, сама произошла лишь из тех трагических хоров, в которых воспевались страдания Диониса, — что явствует также из того, что трагический театр постоянно находился под особым покровительством Диониса, а постановка выдающихся трагедий происходила во время дионисийских мистерий, — стало быть, подобно тому как греческая трагедия са-

* ПхдеЯт мхпэменпт ьдэсефбй.23 См. подтверждения в: Creuzer. IV, 507, Anm.

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______601

ма была обязана мистериям своим происхождением, так вполне возможно, что воздействие, которое оказывали мистерии, привело Аристотеля к утверждению об аналогичном воздействии трагедии, как и в ранее приводившемся месте* относительно песен, подготовлявших к созерцанию оргий, он использует тот же самый образ очищения, что и относительно трагедии, говоря: эти песни воздействуют как кЬвбсуйт.24

Вышеизложенным я, как полагаю, теперь охватил все, чему, согласно указаниям древних, учили в мистериях или что представлялось в них. Однако вместе с тем нечто все-таки остается необъясненным — одно обстоятельство, которое можно назвать внешним, но которое непосредственно предполагает определенное качество внутреннего, обстоятельство формально абсолютной тайны, в которой мистерии в действительности хранились. Они, правда, содержали в себе эзотерическое мифологии, но все же только в том смысле, в каком различают и экзотерические и эзотерические изложения философии, причем последние по этой причине не окружает нерушимая внешняя тайна. Мистерии содержали в себе тайну мифологии, но непонятно, почему они сами на этом основании были абсолютной тайной; это тем менее понятно, что, например, похищение Персефоны, ее бракосочетание с Гадесом, гнев и умиротворение Деметры также открыто воспевались, детально, к примеру, в известном, называемом гомеровским гимне. Те духовные, лишь интеллигибельные боги, которых мы назвали причиняющими, в общем были известны каждому, они даже и назывались таковыми, Dii potes, такими, которые суть чистые потенции (в противоположность конкретным богам), Соn-sentes, неразрывно объединенными.** Хотя три Диониса, в

* Pol., р. 229, 6; cf. р. 228, 24 (ed. Sylburg).

** Ср.: Philosophie der Mythologie. S. 609 и Einleitung in die Philosophie der Mythologie. S. 293. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

602_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

частности, и были богами мистерий, однако сами по себе никоим образом не являлись неизвестными; всякий, например, узнавал песнь Иакха, когда она раздавалась издали, даже на театральных подмостках, к примеру, в своих комедиях Аристофан не боялся, что услышат песни посвященных, а знаменитый хор Софокла в «Антигоне» достаточно ясно славит Диониса, сына Семелы, и Иакха как единого бога. Где же, следовательно, тайна? Так, Иакх и Кора также составляли объект бесчисленных наглядных изображений. Да даже то, что могло считаться самым тайным — страдания и смерть бога, — даже это, как мы видели из ранее приводившегося места у Плутарха, каждый мог сколько угодно слышать, как оно воспевалось, хотя бы только в поэмах орфиков (что вероятно), однако последние за это не преследовались. С другой стороны, какая ненависть поднялась против любимца афинян Алкивиада,25 когда его обвинили в опрокидывании однажды ночью по всем Афинам всех до единой герм, однако, собственно, потому, что он, как сообщали, в своем доме праздновал мистерии; и когда Эсхил опрометчиво затронул — мы не знаем что, но — что-то, что якобы открыло подлинную тайну мистерий, защитить его от вспыхнувшей ярости народа смогло только убежище, в котором он укрылся в алтаре Диониса в орхестре — подобное народное возмущение предполагает весьма определенное народное чувство и, стало быть, также весьма определенную тайну; Эсхил должен был счесть за счастье, что его поставили перед Ареопагом, где его спасла не выказанная им храбрость в сражении при Марафоне, не полученные там же раны его брата, а только заявление, что он ни разу не был посвящен. Один ученый, на которого я уже неоднократно ссылался и который не признает за мистериями ничего, что было бы хоть как-нибудь достойно умолчания или высказывания, правда, придерживается мнения, что Эсхил принес на сцену всего лишь какой-то мистический хоровод,

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________603

как Шиллер и Захария Вернер26 поп minore invidia27 принесли на сцену: первый — исповедь и причастие, последний -я не знаю что. О каких-либо словах, высказываниях при этом не было и речи. Так по Лобеку.* И все же в приведенном им самим месте Климент Александрийский говорит: «... фб мхуфйкЬ Эрй укзнЮт Эоейрюн»,28 и схолиаст Аристотеля Евстратий,29 упоминающий тот же инцидент, утверждает, что Эсхил возбудил это народное негодование потому, что он «ресЯ ДЮмзфспт лЭгщн фщн мхуфйкщфЭсщн ресЯесгп-феспн брфеуибй епйке, -- говоря о Деметре, якобы нескромно коснулся величайшей тайны мистерий».**

Смертной казнью каралась профанация, т. е. обнародование, мистерий; даже этого было недостаточно, казнь усугублялась конфискацией имущества; этого также казалось мало, еще и память о таком святотатце с помощью надписей на бронзовых табличках завещалось проклинать потомкам; и с чрезвычайной подозрительностью, по крайней мере до покорения римлянами, афинский народ следил за исполнением этих законов. Но еще Гораций*** говорил:

...Vetabo, qui Cereris sacrum Volgarit arcanae, sub isdem

Sit trabibus, fragilemve mecum Solvat phaselon.30

Исократ в одной из своих речей31 утверждает, что в том, что касается богов, горожане больше всего бывали разгневаны, когда кто-нибудь, казалось, грешил против мистерий, во всем остальном же — когда кто-нибудь посягал на дЮмпт, т. е. на демократическую форму правления Значит, первое было величайшим государственным преступлением. Все это не препятствует тому, чтобы вещи,

* Aglaopham., p. 82—83. ** Ср.: Creuzer. IV, 517, Anm. *** Carm. Lib. Ill, Od. II.

604_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

лица, поступки, обряды, даже кое-какие высказывания мистерий упоминались повсюду. Платон не опасается быть обвиненным в осквернении, когда приводит ту сентенцию из мистериального учения, что непосвященные в подземном мире будут лежать в грязи, а посвященные будут жить вместе с богами. Некоторые отцы церкви, например Климент Александрийский, весьма хорошо осведомлены о событиях, изречениях, высказываниях мистерий, и все же нет никаких доказательств того, что их знание происходит от действительного посвящения. Таким образом, все, с чем мы до сих пор познакомились под названием мистериального учения, было, конечно, тайным учением, почему оно и сообщалось только в мистериях, но строгой тайны самих мистерий оно не объясняет. В них должно было быть что-то, что абсолютно мешало тому, чтобы они когда-нибудь могли открыться. Эта подлинная тайна нигде не высказана. А посему мистерии все-таки должны были содержать в себе нечто, что было противоположно, даже противоречило общественной системе, публичной вере в богов, ибо в противном случае им ведь не было необходимости быть мистериями. С другой стороны, мистерии также не могли содержать в себе то, что непосредственно и напрямик уничтожало общественную веру, ибо в ином случае они не могли существовать наряду и вместе с ней. Противоречие и непротиворечие - - это само кажется высшим противоречием. Или, если этот выразить наоборот: в мистериях должно было быть нечто, что уживалось с общественной системой и что все же не могло заместить ее. Первое (что оно уживалось с существовавшей верой в богов) необходимо потому, что иначе оно не могло сосуществовать с ней, второе -- потому, что в противном случае оно само открывалось и, со своей стороны, вытесняло ту веру в богов. Как можно разрешить данное противоречие?

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______605

Хотя учение о тройном Дионисе мы прежде растолковали и, как я полагаю, неопровержимо подтвердили, но одну сторону при этом мы если не упустили, то все же специально не отметили. Три потенции в конечном сознании, разумеется, были объединены как три момента одного и того же бога и постольку в этом сознании являлись синхронными, одновременно положенными потенциями. Однако тем самым их соотношение как последовательных потенций не было уничтожено. Один Дионис даже определенно назывался самым старшим, другой — самым младшим и позже всех рожденным. Но не только это; было также вполне возможно, чтобы, невзирая на то одновременное бытие, — в самом этом одновременном бытии — первый Дионис мыслился как потенция, как властитель прошлого, второй Дионис — как потенция или властитель настоящего, третий — как потенция или как властитель будущего. Мысль о прошлом, вместе с ней также мысль о настоящем и о будущем была в мистериях неизбежна. Было необходимо, чтобы господство дикого, неблагосклонного Диониса мыслилось как прошлое, как господство прежней, сейчас уже не-сущей эпохи. А настоящее столь же необходимо принадлежит второму Дионису, ибо настоящее полно множества внешних, материальных богов, являющегося, собственно говоря, творением этого Диониса (я должен еще раз* напомнить об изваянии Поликлета,32 относящемся к самой образованной и сознательной эпохе Греции, которое представляло собой либо Зевса, главу множества материальных богов, с атрибутами Диониса, либо Диониса с атрибутами Зевса). Настоящее, как таковое, принадлежало, следовательно, второму Дионису. Третий Дионис хотя и находился в том эзотерическом сознании, однако он мог быть в нем только как бог будущего, только как будущий, а не как настоящий власти-

* См.: Philosophie der Mythologie. S. 642. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

606_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

тель. Но наряду с тем, что третий Дионис был определен как еще не господствующий, как только будущий властитель, была дана мысль, что и второму Дионису, а именно поэтому также и миру богов, данному только вместе с ним и в нем и положенному одновременно с ним, что и второму Дионису и вместе с ним и благодаря ему существующему миру богов суждено отойти в прошлое и исчезнуть перед лицом чисто духовного бога как последнего властителя. Сознание уже видело, как старый мир богов, додионисийский, мир титанов, нисходил во тьму Тартара; как вероятно, что и этот дионисийский мир богов исчезал одновременно с богом, который сам не был последним и как властитель настоящего именно этим сам имел будущее вне себя!

Данное учение о будущем третьем властителе мира и грядущей вместе с ним духовной религии, которая только и освободит сознание полностью от результата мифологического процесса, лишь уживалось с общественной системой, с системой публичной веры в богов, потому что оно признавало последнюю системой настоящего и не могло помышлять о том, чтобы вытеснить ее или поставить само себя на ее место, поскольку оно недвусмысленно рассматривало само себя лишь как систему будущего, как систему еще предстоящей эпохи.

Таким образом, именно это будущее замыкало уста посвященных, знание именно о нем охотно хранили бы в тайне даже от самих себя и скрывали от ныне господствующих богов,* именно его отваживались, самое большее, показывать глазу посредством наглядных изображений, но не осмеливались поверять уху с помощью слов, отсюда в мистериях имело место одно только созерцание, ьреЯн, одно только показывание, дейкнэнбй, отсюда лишь ночное празд-

* МакробийЗЗ говорит: «Occultas et manantes ex men veri fцnte rationes ne in ipsis quidem sacris enarrare fas fuisse». (Sдt. l, 7).34

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______607

нование величайших торжеств. В этом, в данном ночном праздновании своей наивысшей тайны еще не-сущей, лишь будущей религии, мистерии действовали совершенно так же, как позднее поступала подавлявшаяся, преследовавшаяся, постольку равным образом будущая церковь, которая оргии своей религии (отцы церкви сами используют данное выражение применительно к мистериям христианства) отваживалась устраивать только ночной порой в подземных покоях и катакомбах. Выходя из этой ночной восторженности и будучи возвращаемы дневному свету, посвященные должны были тем более и как бы с тем большей нежностью опять обращаться к богам настоящего, к богам еще белого дня, так что мистерии, вместо того чтобы ослаблять обнаруживавшиеся по отношению к этим богам почитание и приверженность, напротив, еще больше их усиливали. Вы сами видите, как это представление разрешает все трудности, даже объясняет многое сверх того, а именно саму эту приверженность богам, дальше пределов которой свободный дух всего эллинского народа (а не одних только мыслителей) должен все же мыслиться видящим в любом случае. Единственно эта тайна была такого рода, что она, став известной и будучи высказана, могла породить тот всеобщий испуг и ужас, удовлетворить который, казалось, были в состоянии только смерть виновного и вечное проклятие его памяти. Намек на тот будущий мир, на предстоящую гибель теперешних богов намного вероятнее, чем какая-либо другая, гораздо менее значительная тайна (например, что Пер-сефона и Артемида есть одна и та же [богиня], о чем Геродот* совершенно простодушно говорит, вспоминая Эсхила, и в каком случае он несомненно не преминул бы упомянуть о том народном возмущении, если бы затрагивание этого тождества подало повод к нему, как считают Крейцер и

*II, 156.

608_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

прочие), совершенно другая и более глубокая тайна, без сомнения, была тем, на что якобы намекнул Эсхил и что столь возмутило против него народ. Намек на тот будущий мир, на предстоящую гибель мира богов у Эсхила в самом деле можно уловить, если только подумать над тем, какие слова он* вложил в уста Прометея, с горькой иронией отвечающего хору сердобольных океанид:

Fleh', ruf und schmeichle dem, der ewig herrscht; Ich frage weniger als nichts nach Zeus. Er wait', er herrsche diese kleine Zeit, Wie's ihn gelьstet. Lang beherrscht er nicht Die Gцtter;35

или как он** отвечает устами Прометея прислужнику Зевса Гермесу, который приходит, чтобы потребовать его к ответу за эти слова:

Hochfahrend, wie's den Gцtterknechten ziemt,

Ist deine Rede, eiteln Stolzes voll.

Kurz herrscht ihr neuen Herrscher nur, und wдhnt,

DaЯ eure Burg nicht zu bezwingen sey.

Sah ich denn nicht schon zwei Beherrscher draus

Vertrieben? Schmдhlicher und bald werd' ich

Auch diesen dritten draus vertrieben seh'n.36

Если и эти слова не сказаны прямо в духе мистерий, как Эсхил осмелился произнести такие слова перед народом, сознание которого ни в чем не выходило за пределы Зевса и его мира богов?

Мыслить богов обыденного мифологического сознания как богов только лишь настоящего было для греков тем менее трудно, что они сами в пределах мифологии имели прошлых богов, которые, однако, были прошлыми не абсолют-

* Prometh. 936 ff. ** Prometh. 952 ff.

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________609

но, а только для настоящего, которые, следовательно, все еще обладали известным значением. Так, у Софокла* Эдип в момент своей смерти (т. е. своего выхода из настоящего порядка вещей) призывает Олимпа (который, пожалуй, здесь все же равен Урану) и Гею.

Обратное устремление к древнейшим религиям, в особенности в Римской империи, также возвещает о поиске религии, общей всем народам (всему человечеству). Если настоящее воссоединяется с прошлым, то настоящее как таковое преодолено; произошло возвышение до царства всеобщей религии.

*Oed. Col. 1654—1655.

20 Ц. В. И. Шеллинг, т. 1

Двадцать третья лекци

В том конечном сознании, в котором завершился весь мифологический процесс, три причиняющих потенции были объединены и положены одновременно. Но это одновременное бытие или это единство именно потому, что оно было возникшим, порожденным, не препятствовало определению самих этих трех потенций как последовательных, пониманию их в то же время как начала, середины и конца. Хотя множество внешних, экзотерических богов оставалось в настоящем сознании в качестве результата прошлого и, сообразно этому, в качестве непосредственного содержания этого сознания, однако эзотерическое, посвященное в причины сознание смотрело за пределы настоящего в будущее; оно, стало быть, видело и последующую эпоху, когда третий Дионис станет господствовать точно так же, как ныне господствует второй, видело новый мир, который взойдет вместе с этим последним властелином, перед которым настоящий мир сам поблекнет, отступит в новый мир теней, каковой, пожалуй, можно было бы сравнить с великой ночью богов скандинавского учения или, еще ближе, с аналогичными идеями глубокомысленных и меланхоличных этрусков.

Этой последней мыслью эллинского сознания, которая западала в души тем глубже, чем меньше она высказывалась, только и объясняется, как мне кажется, все своеобразие эллинского характера. Я имею в виду в особенности тот глубокий трагизм, который несомненно проходит через всю

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______611

религиозную жизнь греков, то не оставляющее их в самом буйном веселье сознание, что весь этот блеск когда-нибудь померкнет, что весь этот прекрасный мир видимости когда-нибудь погрузится на дно и уступит место более высокой, неиллюзорной ясности. Эта мысль объясняет меланхолию, пропитывающую, словно сладкий яд, самые превосходные создания эллинов, особенно произведения изобразительного искусства, в которых наивысшая привлекательность и живость сама кажется проникнутой печалью по поводу непреодолимой конечности своего существования и тихо скорбящей о своей собственной бренности. Эта тайная печаль будто преображает, облагораживает и освящает красоту греческих форм, она — талисман, который все еще неудержимо привлекает и нас, людей, наделенных совершенно другими ощущениями, живущих абсолютно другими понятиями. Это трагическое, подмешанное в религиозные ощущения Греции, происходит именно от данной середины, куда эллин поставлен между чувственной религией, которой он подчинен в настоящем, и чисто духовной, которая показывалась ему лишь в будущем. Именно эта середина предоставляет ему при всей зависимости от религии, возникшей для него благодаря непонятному прошлому, ту бесконечную свободу, обладая которой, он (ни одной из этих двух сторон его совокупного религиозного сознания не подчиненный исключительно) вскоре обращается против самой мифологической религии и обходится с ней со свободной иронией, а также в не меньшей степени чувствует себя независимым от той духовной религии, сообщавшейся только в тайных посвящениях. Нигде не было меньшего религиозного принуждения, чем в Греции. Грек свободно высказывается насчет отношений, качеств, особенно моральных, своих богов; никого не заставляют совершать мистерии; ни Сократа, ни Эпаминонда1 никто не упрекает за то, что они не посвящены, и ничто не воспрещает не располо-

612_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

женному к мистериям обнаруживать это нерасположение и даже насмехаться над их известными деталями, если только подлинная тайна не оскверняется. Лишь перед лицом еще царящих и настоящих богов не смели произносить ни слова о будущей, абсолютно освобождающей религии, ее нельзя было касаться или выставлять в противовес общественной жизни, ибо последняя и вместе с ней существование государства в целом покоились на неприкосновенной для настоящего реальности принятых богов. По этой причине обнародование тайны мистерий рассматривалось как посягательство на само государство.

Но теперь весь вопрос заключается в том, можно ли само сделанное нами предположение приблизить к достоверности хотя и не при помощи прямых свидетельств, ибо последних при вышеприведенных обстоятельствах, разумеется, ожидать не приходится, но все же посредством косвенных указаний.

Первым, что при этом надо исследовать, бесспорно, является то, мыслились ли три причиняющие потенции на самом деле как властители мира. Если бы это можно было показать, то отсюда, пожалуй, само собой вытекало бы, что они мыслились как последовательные властители. Уже в понятии властителя заключается, что во всякое время может властвовать только один. Если первая потенция отступает в свое в себе, следовательно, в прошлое, то стать господствующей вслед за ней может только вторая. Последняя, однако, сама по себе есть лишь опосредующая, она преодолевает первую не для того, чтобы самой захватить господство, а чтобы отдать его третьей. Третья же, достигая господства, отличается от первой тем, что она остальные потенции не исключает, но включает в себя; значит, с ней или при ее господстве одновременно положено истинное всеединство, или она есть господствующая потенция действительно завершенного единства, замыкающего и совершенно успока-

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______613

ивающего то сознание, которое открывается процессу вместе с первым напряжением. Таким образом, в самом деле нужно будет показать, что три Диониса действительно мыслились как властители мира. К счастью, обнаруживается убедительное доказательство этого. А именно среди таинственных божеств упоминаются вместе три божества, называемые не иепЯ2 (таковы и другие, и материальные), но "Бнбкет.3 Особое имя грек использует несомненно не без особенного понятия. Данное слово «"Бнбкет» можно рассматривать только как архаическую форму множественного числа от Ьнбо,4 равно как эти же божества другими также зовутся Анактами. Б Ьнбо, как вы знаете, есть титул царей, правителей, как это известно еще из Гомера. Данное слово, правда, в большей или меньшей степени используется в от-· ношении других богов, но все же особенно в отношении Зевса, как в известном Жеы Ьнб, ДщдщнбЯе,5 и достаточно примечательно Аполлон несколько раз называется просто о Ьнбо. Однако Бнбкет является общим, но особым именем триады богов, как КЬвейспй6 есть общее имя самофракийских божеств. Им они обозначаются как правители как таковые, следовательно, как правители, властители мира.

Каким богам в особенности присваивается это имя? Послушаем на этот счет сначала Павсания, который в описании локрийской земли о знаменитом городе Амфисса говорит: «Но амфиссейцы также устраивают посвящение (фелефЮ), называемое посвящением юношей Анактов. А что за богами являются мальчики или юноши Анакты, не всеми толкуется одинаково, некоторые говорят, что они есть Диоскуры, другие - - Куреты, те же, которые считают себя больше всех знающими об этом, говорят, что они есть Кабиры».* Что между этими различными объяснениями, по сути дела, нет никакой разницы, вы отчасти уже знаете. Однако

* X, 38, cf. II, 22.

ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

хочу это еще особо разъяснить в отношении Диоскуров. Диоскуры (Дйьт кпэспй,7 юноши или мальчики Зевса) есть имя двух всегда вместе появляющихся, неразлучных юношей, которые также зовутся Кастором и Поллуксом; их только двое, так как они — два брата, которые дали скрыться третьему или убили его, и притом это был самый старший; как младшие (jьngeren) они изображаются как юноши (Jьnglinge). Стало быть, понятие Диоскуров происходит от понятия Кабиров, но они очень рано перешли в народную веру и превратились здесь в героев Кастора и Поллукса, какими их знает Гомер. Секст Эмпирик8 говорит: «Тиндариды Кастор и Поллукс примазались к тому уважению, которым Диоскуры издавна пользовались как боги».* Если бы кто-нибудь вознамерился утверждать обратное, а именно, что изначальные герои-люди, каковыми оба являются у Гомера, впоследствии начали отождествляться с двумя братьями-Кабирами, я бы не стал возражать, я оставляю это нерешенным как ненеобходимое для нашего исследования. Довольно того, что они слыли двумя неразрывно объединенными, Каби-рами, и в особенности мыслились как иепЯ ущфЮсет, как боги-спасители, главным образом как готовые помочь мореплавателям, отсюда fratres Helenae lucida sidera,9 · ибо напоминающие звезды огоньки, которые появляются на верхушке мачт, когда утихает шторм, и которые от них (а именно от fratribus Helenae) еще и по сей день называются огнями св. Елены, приписывались им или рассматривались как явление Диоскуров. Толковавшие Анактов как Кабиров, разумеется, были осведомлены лучше всех, потому что они давали им самое общее и широкое имя, так как Диоскуры были лишь двумя из Кабиров, а Куреты — лишь Кабирами, отправлявшими известную функцию. Куреты суть потенции, охраняющие Зевса при его рождении, заслоняющие,

* Ср.: Creuzer. Ibid. II, p. 335.

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________615

обступающие, окружающие его. Таким образом, "Бнбкет в общем = причиняющим богам, однако идея "Бнбкет есть уже более высокая форма Кабиров. Что Кабиры были Анак-тами или Анаками, явствует также из того, что посвященные в таинства Кабиров Климентом Александрийским называются ЬнбкфпфелЭуфбй.10

А что особенно, даже преимущественно чествовавшиеся в Элевсине боги звались Бнбкет — Царями, Правителями — явствует из того, что часть элевсинского храма называлась анактороном. Плутарх в жизнеописании Перикла (с. 13) описывает реконструкцию сожженного персами (Ге-род. IX, 65) элевсинского храма и называет храм в целом фелеуфЮсйпн,11 а одну его часть ўнЬкфпспн.12 Согласно же Гесихию и Евстафию,13 Анакторон или, как это звучит по-другому, Анакторион есть как раз наименование собственно святилища.

Однако самым значительным и важным местом относительно Анаков, сообщающим нам также их имена, является знаменитое место из «De natura deorum» (III, 21) Цицерона, которое я зачитаю дословно: «Dioscuri etiam apud Grajos multis modis nominantur. Primi ires (здесь, таким образом, говорится о трех), qui appellantur Anaces Athenis (стало быть, они изначально принадлежали аттическим мистериям и Anaces было афинским именем) ex Jove, rege antiquissimo et Proserpina nati, Tritopatreus, Eubuleus, Dionysus».14 Цицерону при этом отправной точкой служат Диоскуры: старейших (primi), говорит он, имеется трое. От этих трех он сразу вслед за тем отличает двух — сыновей Юпитера и Леды, Кастора и Поллукса. Но первых и старейших, утверждает он, имеется трое, они в Афинах именуются Anaces15 и рождены Зевсом, древнейшим царем, и Прозерпиной. Такое прочтение здесь сомнительно. В некоторых рукописях стоит только: царем Зевсом. «Древнейший» относилось бы к тому, что Цицерон в данном месте различает tres Joves:16 самого древ-

616_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________

него, более позднего и самого молодого. Таким образом, он сказал бы, что Anaces — это сыновья самого древнего, т. е. возводимого мысленно до самой древней эпохи, Юпитера. Почему причиняющие потенции на мифологическом языке, которым все еще изъясняется и мистериальное учение, зовутся сыновьями Зевса, я уже объяснил. Что Anaces называются сыновьями Прозерпины, не создает никакой трудности, хотя, по существу, только первый Дионис, Загрей, есть сын Персефоны. Так как речь идет о таинственном учении, то мы не вправе требовать, чтобы Цицерон и во всех сопутствующих определениях был совершенно точен. Имя Прозерпина упоминается здесь преимущественно лишь для того, чтобы указать на глубокую древность этих властителей и мрак, покрывающий их рождение. Главное, что названы имена: Tritopatreus, Eubuleus, Dionysus.17 Последнее имя показывает, в какой сфере мы находимся с этими именами. Знаменитый эллинист Тиберий Гемстергейс18 на основании доводов, которые для меня неубедительны, предположил, что вместо Tritopatreus надо читать Tritopatores,19 с этим предположением согласился и Крейцер. Данное выражение «три отца» было бы тогда другим именем для Anaces. А поскольку в таком случае оставались бы еще только два имени Эвбулей и Дионис, в то время как Цицерон говорит о трех Анаках, то Гемстергейс далее предположил, что имя Загрей выпало. Однако скорее можно не сомневаться в том, что имя Эвбулей употреблено как раз вместо имени Загрей. Гесихий говорит ясно: Еэвпхлеэт ь Бйдзт .20 Другие глоссы и то, что встречается в ином месте, — все это также доказывает, что Эвбулей есть имя первого Диониса, вставлять которое здесь, следовательно, не нужно. Ибо как раз тот самый бог, который как Загрей есть дикий, немилосердный, в своем преодолении как Гадес есть благосклонный (что и значит Еэвпхлеэт), великодушный, как он еще называется в другом месте. Примечательно, что Загрей здесь среди

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________617

Анаков имеет имя Эвбулей. Это доказывает, что понятие, в котором эти трое определены как правители, как Anaces, обладает наивысшей степенью схватывания. Именно в том, что Загрей есть уже Эвбулей, заключается намек на высшее, завершенное единство. Таким образом, из трех имен Eubuleus обозначает первого Диониса, Dionysus -второго, a Tritopatreus есть как раз сам третий Дионис, на что указывает одно только имя, которым последний, стало быть, даже обозначен как третий правитель. Если три Диониса в аттических мистериях рассматривались как три властителя или правителя, то само собой следует, что они также мыслились как последовательные властители, как властители различных эпох. ўнбо всегда зовется только верховный властитель, а верховный властитель всегда может быть только один. Значит, три верховных властителя, объединенных в одной идее, необходимо суть три последовательных властителя. Благодаря этому мистерии вообще оказываются прорывом в объективное, так что то, что до сих пор имело лишь субъективное значение для сознания, теперь вместе с тем явило себя как всемирная история.

Но не найдется ли в самих элевсинских праздничных обрядах указании на то, что третий Дионис в них на самом деле, как это должно было бы быть по нашему предположению, чествовался хотя и не как уже действительный, настоящий, но все же как будущий властитель мира? Разумеется, таковые имеются. Вспомните, что третий Дионис, Иакх, показывался и представлялся как младенец на груди Деметры. Почему как младенец, как грудной ребенок? Цель одна -обозначить его как еще не подросшего, пока еще будущего властителя мира. В Пренесте Зевс, как уже было однажды*

* См. выше. С. 365. Ср.: Philosophie der Mythologie. S. 681. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

618_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

упомянуто, покоился как дитя в объятьях Fortuna primigenia в том самом смысле, что обозначал еще не подросшего, но непременного будущего властителя мира. Так ведь и второго Диониса, пока он еще слаб и не окреп, мы тоже видели находящимся под присмотром нянек или в объятьях нежно заботящегося о нем Пана. Данная символика везде остается одинаковой: в частности, она встречается на одной из недавно открытых в Помпеях фресок, идея которой относится к самой прекрасной эпохе Греции (объяснение этой фрески я сделал предметом отдельной статьи).*

Главную роль в иакхических процессиях играла мистическая веялка, в отношении которой было дано так много объяснений, отчасти смешных, например, она якобы обозначает, что непосвященные отделяются от посвященных, как плевелы от зерен; согласно комментарию Сервия21 к Вергилию,** она, должно быть, намекала на то, что посвященный в мистериях очищается точно так же, как зерно при помощи веялки. Сверх того, этот символ нельзя относить к учреждению земледелия, ибо Иакх был виновником иных, более высоких и духовных благодеяний. Известно, однако, что младенца Иакха самого носили в веялке и что сам Иакх от веялки получил прозвище ЛйкнЯфзт.23 Веялка, таким образом, была колыбелью Иакха, благодаря ей также представленного младенцем. Если вы спросите меня, почему в качестве этой колыбели была избрана веялка, то я в самом деле не смогу на это ответить ничего другого, кроме того, что Иакх с ее помощью, вероятно, также обозначался как князь мира, веялка — символ мирного занятия; но одновременно ею, вероятно, была обозначена невидность его рождения, то, что он еще не проявился как такой, каким он должен был бы быть, и благодаря кажущемуся чудесным, но,

* Напечатанной в качестве приложения к «Философии мифологии». (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.) ** Georg. I, 166.22

________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА_______619

по сути дела, все же естественному пролепсису24 веялка есть то, что по отношению к более высокому и гораздо более святому рождеству впоследствии стало яслями.

Другим, весьма обычным представлением детства Иакха является его изображение в окружении игрушек, но эти игрушки указывают на будущего властителя мира, шар обозначает державу, скипетр говорит сам за себя. Однако уже в этом заметно некоторое продвижение вперед. Еще больше это продвижение или то, что ребенок подрастает и все больше приближается к владычеству над миром, обозначается тем, что на шестой день Элевсиний (самый торжественный из всех) Иакх являлся уже как мальчик с украшенной миртовым венком (символом самого мирного времени, противоположностью военных лавров и тех листьев дуба, что содержат намек (картина в Помпеях) на дикую древнейшую эпоху) головой, который с праздничной пышностью и под торжественные возгласы доставлялся с Керамика в Элевсин.* Благодаря этому шествию, этому приходу в Элевсин Иакх ведь и представлялся грядущим, и, таким образом, в заключение я без всяких колебаний скажу, что само название Элевсин обозначало лишь приход, прибытие или, если воспользоваться старым, торжественным выражением, пришествие, адвент бога. При помощи одного только изменения ударения слово «елехуйт», означающее приход, превращается в nomen urbis ёлехуЯт.25 Я не отрицаю, что данное название относилось и к первому прибытию в Элевсин Деметры, однако, поскольку оно не имело в себе ничего торжественного, предлагаю задуматься над тем, не было ли это только публичным толкованием, а имелся в виду истинный Элехуйт — приход, прибытие Иакха, и, таким образом, высшим предметом мистерий в Элевсине был именно этот приход бога. Следовательно, то, что в мистериях Иакх пред-

* Ср.: Creuzer. IV, 528.

620_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

ставлялся как властитель будущей, еще предстоящей эпохи, я, как полагаю, доказал настолько очевидно, насколько это вообще возможно в подобных вещах.

Если я вследствие приведенного напоследок факта теперь вправе считать доказанным, что три Диониса мыслились как последовательные властители мира, то само собой следует, что Иакх был последним властителем, владыкой будущей эпохи. Из всех троих он именно поэтому самый таинственный. Он в некотором смысле выпадает из мифологического сознания, как никто из прежних. Первый, преодоленный, отступивший в свое в себе, который постольку = Гадесу, в той мере, в какой он мыслится как Дионис, разумеется, также есть не материальный, а чисто причиняющий бог, чистая потенция = А1; но в какой мере он первоначально все-таки был материальным и сначала был преодолен назад в чистую потенцию, он тем не менее также сохраняет место среди материальных богов, чисто мифологических, а именно среди сыновей Кроноса, появляющихся вместе с Зевсом; но — здесь он тогда не есть Дионис; то, что Гадес = Дионису, принадлежит все же только эзотерическому знанию. Как первый, как материальный бог, он есть мифологический Гадес, как последний, как чистая потенция, он есть Гадес мистерий. А другой бог, второй Дионис, хотя и является всегда чистой причиной, но все же входит в круг материальных богов постольку, поскольку служит причиной превращения или преобразования единого, т. е. причиной самого множества богов. В такой мере он, не будучи материальным богом сам, несмотря на это не исключен из мифологического сознания, из сознания мифологических богов, он встраивается в него, на что указывает беглое упоминание у Гомера, в котором он проявляется в прошлом как еще слабый, боязливый, только подрастающий и нуждающийся в присмотре. Но вместе с завершением множества богов он окреп и вырос. Третий же Дионис полагается лишь

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ВТОРАЯ КНИГА________621

после материальных богов; последние по отношению к нему суть прошлое, нечто уже наличное, нечто, что он застает и что заполняет настоящее. Таким образом, поскольку третий полагается лишь по ту сторону того множества и после него, он по отношению к уже наличествующим и подросшим богам выступает как дитя, как грядущий, будущий. Стало быть, последний уже не встречается в мифологическом сознании как таковом, он выпадает из него и принадлежит единственно внутреннему, эзотерическому сознанию, которое как раз благодаря выставлению из себя множества богов освободило самого себя. И поэтому Иакх есть преимущественно Дионис мистерий, как именно по этой причине он также кбф' еопчЮн называется элевсинским. Только в мистериях показывалось время, в котором этот третий будет властвовать. На шестой день, когда он, уже созревший до мальчика, торжественно доставлялся в Элевсин, приходилось и подлинное ерпрфеЯб.

В качестве предмета мистериального празднества, как мне кажется, господство или величие Иакха недвусмысленно представлено в известном хоре «Антигоны», где в конце говорится: явись вместе с фиядами, твоими спутницами, которые ночной порой в диком восторге прославляют тебя хороводами как властелина Иакха, уе мбй ньме нбй чп-сеэпхуй, фпн фбмЯб н "Йбкчпн.* Хотя слово «фбмЯбт»,27 как правило, значит ключник, управляющий домом, ведущий хозяйство, однако оно еще Гомером используется также для обозначения того, кто есть всецело властелин, кто распоряжается совершенно по своему усмотрению. Так, Зевс у Гомера именуется фбмЯзт рплЭмпйп бнисюрщн, распоряжающийся людской войной; фбмЯбт КхсЬнбт28 у Пиндара зовется повелитель, властелин Кирены. А то, что здесь (в хоре Софокла) подразумевается будущее величие Иакха, явству-

*V. 1151—1152.26

622_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________

ет из того, что субъект, к которому обращаются в хоре, всякий раз есть фиванский Дионис, так что те слова практически нельзя истолковать иначе, чем: они прославляют тебя, фиванского Диониса, как властелина Иакха, каковым ты станешь, каковым ты еще не являешься. Высказаться яснее Софоклу не дозволялось. Что фбмЯбт здесь есть вообще властелин, властитель, видно также из следующего обстоятельства. Совершенно параллельным слову «фбмЯбт» является слово «бЯухмнЮфзт»,29 которое первоначально имеет значение «тот, кто воздает каждому по заслугам», отсюда «судья», например на состязаниях. Да и глагол в таком случае значит просто-напросто властвовать, к примеру, бЯухмнЬн чипньт30 у Еврипида — править землей, и Аристотель* древнейших царей именует бЯухмнЮфбт.32 Павсаний же в своем описании Ахайи** упоминает один храм, в котором почитается запертое в священном ларе (тайное) изваяние Диониса, а сам бог называется бЯухмнЮфзт.33 Этому богу данная местность была обязана тем, что прекратилось совершавшееся прежде ежегодное жертвоприношение Артемиде, на что обрекались мальчик и девочка. В том же городе (Патрах) было святилище Диониса, где находились три статуи этого бога, которые во время праздника в честь Диониса торжественно доставлялись в храм Эсимнета, ибо третий был одним из них, но в то же время объединяющим их всех, включающим их в себя.

Теперь вполне естественно, что мы пожелаем составить себе понятие также о том представлении, которое учредители мистерий, а затем именно поэтому и посвященные в них сформировали о той будущей эпохе. Но столь же понятно, что на сей счет можно только догадываться. Однако мы в состоянии довольствоваться и этими догадками, если толь-

*Pol. Ill, 9(Sylb. p. 87).31 **VII, 18 ff.