ясно говорит о существе дела и является еще одним в высшей степени примечательным высказыванием апостола Павла, вследствие чего данное отношение становится неопровержимым. Я имею в виду отрывок из пятнадцатой главы Первого Послания к Коринфянам, где апостол, словно глядя в далекое будущее, говорит: «А затем (придет) конец, когда он (Сын) передаст царство Богу и Отцу (ьфбн рбсбдщ фзн вбуйлеЯбн фц дещ кбй рбфсЯ)».12 Но передать можно только то, чем владел в одиночку, и лишь тому, который этого не имел; таким образом, до скончания времен царство, т. е. владычество над всем бытием, принадлежало одному лишь Сыну. Однако можно подумать, что, согласно приведенным словам, само царство Сын за собой не сохранит, и это, по-видимому, еще яснее выражается в следующих словах: «Так как он (Сын) должен господствовать до тех пор, пока не низложит всех врагов под ноги свои».13 Итак, здесь как будто указан terminus ultimus14 его господства, после которого оно прекращается. Далее поясняется более подробно: «Ибо он (Отец) все покорил под ноги его (Сына)».15 Но когда он говорит о том, что все было покорено ему, очевидно, что покорено было все, кроме того, кто это сделал. Когда же ему (Сыну) все покорится, тогда и сам Сын покорится тому, кто покорил ему все, чтобы Бог был все во всем. Итак, здесь, по-видимому, в конечном счете, речь идет скорее о чистом покорении Сына Отцу (вместо равенства в Божестве и славе), поскольку на это место особое внимание обращают как сторонники, так и противники учения о Божестве Христа, и самые честные среди первых признают, что они или не знают, как его объяснить, или что оно, по меньшей мере, должно сильно изменить принятую точку зрения на отношение Сына к Отцу. Мы, правда, привели это место не просто как доказательство того, что во время существования мира господство было передано одному лишь Сыну (иначе ему не надо было бы по скончании этого времени передавать его
72__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ___________
Отцу; уже в самом начале было указано, что действие Отца могло длиться лишь до создания мира, подверженного крушению, что он даже не смог бы его создать, не имея в виду Сына, которому он мог передать мир, ставший чуждым ему вследствие человеческой свободы). Итак, это место принципиально важно для нашего утверждения о том, что господство было передано Сыну; так как мы о нем уже упоминали, нам хотелось бы сказать несколько слов применительно к тому, что, по словам апостола, господство Сына якобы является конечным, ограниченным периодом существования мира и завершающимся по скончании времен.
Итак, речь идет о передаче Сыну в небожественного бытия, отчужденного от Бога и Отца, дабы снова примирить его с Отцом, бытия, воспринятого им как небожественное, неприемлемое для Отца, которому его надо вернуть как божественное, снова приемлемое для него и примиренное с ним. Это полностью совершится только но скончании времен, и бытие, пребывавшее вне Отца и совершенно от него отчужденное, снова пребудет в Отце, но пребудет только как возвращенное Сыном и им примиренное с Отцом; итак, поскольку Отец снова имеет его в себе только благодаря действию Сына и так как это действие не мимолетно, но непрестанно и в этом смысле вечно, так как это бытие может пребывать в Боге и сохраняться в нем только благодаря действию Сына, возвращение Сыном Отцу превращенного и восстановленного им бытия не является упразднением : его действия или господства над этим бытием, он передает его Отцу, не утрачивая над ним своей власти, передает так, что оно постоянно сохраняет свою подчиненность ему (Сыну), ибо Отец может обладать им только в том случае, если Сын непрестанно преодолевает его в его небожественности (Ungottlichkeit). Принимая его как находящееся во власти Сына, Отец принимает его лишь как единое с Сыном в их общем владении им; таким образом, в этом месте
ничего не говорится против единой (gemeinschaftlich) славы Отца и Сына, но речь идет как раз об этой общности славы как необходимом завершении; в нем речь идет не о завершении господства Сына вообще, а лишь о конце его исключительного господства, которое было ему передано от Отца на время существования этого мира; таким образом, вместе с этим оно подтверждает исключительное господство Сына во время существования мира, на каковом господстве мы и настаивали.
Когда в этом месте (стих 25) говорится, что Сын должен господствовать до тех пор, пока не покорит (не положит себе под ноги) всех своих врагов, тем самым определяется terminus ultimus, по истечении которого прекращается господство Сына, но лишь исключительное господство. Правда, богоборческое (widergottliche) бытие как таковое больше не находится в руке Отца, так как Отец полагает изначальное бытие. Он не может полагать небожественное бытие как таковое, поскольку оно чуждо ему, и он ничего не хочет о нем знать; оно находится лишь в руке Сына. Но это исключительное его господство может длиться лишь до тех пор, пока он не преодолеет все богоборческое, что свойственно этому бытию, ибо, когда оно преодолевается, Отец снова принимает это бытие, и теперь оно принадлежит как Сыну, так и Отцу. Затем идут уже известные слова: «Но когда ему, Сыну, все покорится (ьфбн де хрпфбгЮ бэфщ фб рЬнфб), тогда даже сам Сын покорится тому, который покорил ему все (фьфе кбй бхфьт ь хйьт эрпфбгЮуефбй фщ эрпфЬобнфй бэфц фб рЬнфб)». Здесь, когда речь заходит о покорении Сына, употребляется то же самое слово, которое употребляется и применительно к покорению бытия. Однако смысл этого подчинения определяется его предшествующим условием, предпосылкой, согласно которой ему — Сыну — все покорено, т. е. что он достиг совершенной славы. Итак, он подчиняется Отцу лишь благодаря тому и в той мере, в
74_____________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
какой он сам есть Бог, т. е. Господь, превышающий все. Когда внебожественное бытие как таковое упраздняется, Сын уже не имеет никакого господства вне Бога, он тоже возвращается в Божество, так как его собственное бытие-вне-Бога было обусловлено и вызвано этим внебожественным бытием; cessante causa cessat effectus16; Сын больше не может быть вне Отца, после того как бытие, в связи с которым он только и мог быть вне его, через него самого перестало быть внебожественным. Вместе с бытием он сам тоже должен вернуться в Отца; господство, которым он до сих пор обладал вне Бога и которое было его собственным, больше не является таковым. Это могло длиться лишь до тех пор, пока само бытие находилось вне Отца. Момент, в котором Сын покорил все бытие себе, как раз и является тем моментом, когда все бытие возвращается в Отца, однако вместе с этим бытием и он сам должен, т. е. он должен в этот момент сам вернуться в него. Дабы никто не усомнился в таком смысле происходящего, дабы никто не подумал, что это подчинение представляет собой похожий на угасание полный переход в Отца, растворение Сына в Отце, проницательный апостол добавляет, что это подчинение происходит для того, чтобы Бог стал все во всем. Эти последние слова принадлежат к самым глубоким в Новом Завете, так как они ярчайшим светом освещают весь ход событий от начала до конца. Ранее* я говорил, что в конце творения Сын становится тем же, что и Отец, божественной личностью, но не вне Отца; нет Божества, которым он обладает для себя, он может обладать им лишь в единстве с Отцом, и, таким образом, он есть лишь в Боге Отце, не имея своей собственной воли и независимого от Отца движения. Здесь, пребывая только в Отце, он, конечно же, подчинен ему. Только то бытие, которое во время творения так же
* См. выше. С. 44. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА_________75
мало исходит из Отца, как и преодолевающая его потенция (лишь по отношению к actus purissimus17 божественного первобытия она была внебожественной), только это бытие, исходя из Бога, делает и Сына свободным и независимым от Отца, причем настолько, что он имеет свое собственное бытие, отличное от Отчего (субстанциально) (прежде бытие Отца и Сына было единым); только внебожественное бытие дает Сыну возможность иметь собственную волю; только теперь он существует вне Отца — не как независимый Бог, а как независимая личность. Упраздняя после преодоления противоборствующего Богу бытия и эту независимую личность, он снова возвращается в подчинение Отцу, но как раз благодаря этому снова становится тем, что есть Отец, т. е. Богом; итак, он возвращается в то подчинение, в котором находился до крушения (поскольку апостол говорит о конце, это позволяет нам сказать о начале — сказать, что Сын до грехопадения хотя и был Богом, но находился в подчинении у Отца, а именно был несвободен по отношению к нему, ибо это и означает подчинение), однако поэтому в конце это подчинение все-таки иное, нежели в начале; здесь Сын возвращается в Отца как самостоятельная личность, каковой он не мог быть в начале, и так как то, что значимо по отношению к Сыну, так же значимо и по отношению к третьей потенции, Духу, здесь складывается триединство по восходящей, которое, собственно, представляет собой христианскую идею Троицы.* Говоря точнее, речь идет не просто о трех Лицах (Personen) вообще, Бог являет собой не просто три личности (Personlih-ckeit): существуют три Лица, каждое из которых — Бог. Доколе все заключено в Отце, как в творении и перед возникновением внебожественного бытия (положенного вне Бога), доколе "Ен фп рбн, Единое, а именно Отец, есть все;
_________________
См. предыдущий том, с. 413-415. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
76__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
здесь же, в конце, наоборот рбн фп "Ен,18 все, т. е. каждое, есть Единое, а именно каждый есть Бог. Поэтому, когда апостол говорит, что Сын покоряется Отцу, дабы Бог стал все во всем, он тем самым говорит, что в этом покорении Сын не упраздняет, не утрачивает своей самобытности, так как в противном случае снова все было бы в одном, а не все во всем, т. е. в каждом. В этом месте, где апостол говорит, что Бог в конце будет рЬнфб ен рбуй,19 у богословов, которые видят заслугу в том, чтобы всегда говорить о пантеизме и выступать против него, появился бы прекрасный повод поговорить о христианском пантеизме или, по крайней мере, о пантеизме Павла. Однако, по существу, это последнее единство представляет собой лишь нарастающий, высший монотеизм, который можно рассматривать как результат всего нашего предыдущего развития. Из него становится не менее ясно и то, что эта высшая идея Триединства, являющаяся сугубо христианской, не позволяет вывести себя совершенно неисторически, вне всякого опосредствования, из чистой логики, равно как не дает возможности утвердить ее косно-догматически, как это происходит в чисто формальном православии. Сама идея Триединства проходит через три момента: от тождественносущности (Tautousie), когда только Отец является доминирующей сущностью (усией) — когда все заключено в Отце — через раздельно-сущность (Heterousie), которая во время напряжения длится до окончательного примирения, — к единосущности (Homousie), предстающей как последний момент, который совершенно невозможно понять без двух предыдущих и который Афанасий20 смог представить в виде канона, без того чтобы можно было подумать, будто там отсутствовало указанное здесь развитие. Однако уже в начале прошлого столетия Кристоф Пфафф,21 один из самых известных богословов, наделенный как ученостью, так и стремлением быть православным, откровенно признался, что в уче
нии о Троице он, хотя и может, пожалуй, понять каждый момент, взятый в отдельности, но не в силах осмыслить все сразу со всеми моментами и определениями. Вместе с этими тремя моментами излагаются и так называемые ереси как необходимые моменты развития истинной идеи. Тождественносущность (где Отец есть все и все в Отце) соответствует савеллианству,22 раздельносущность в какой-то мере — арианству,23 которое основывается лишь на тех местах из Нового Завета, где Сын непротиворечиво постигается вне Отца, как внебожественная личность. Арианство просто заходит слишком далеко, заявляя, что Сын был сотворен. Если не принимать во внимание это последнее, то можно сказать, что арианство представляет собой необходимый момент в развитии правильного представления. Иначе как бы оно могло вплоть до последнего времени привлекать на свою сторону столь многих известных приверженцев, особенно в Англии, где (не знаю почему) к арианам причисляли и Исаака Ньютона.24 Мысль о внебожественном бытии Сына, которое значимо лишь в определенный момент, арианство преподносит как абсолютное, всеобщее учение. И поэтому оно становится ересью. Ведь ересь — это частное мнение, притязающее на всеобщность, т. е. мнение, которое, представляя лишь какой-то определенный, частный момент, хочет выдать себя за целое.
Момент раздельно сущности совершенно необходим, чтобы в последний момент триединство не превратилось в сугубо номинальное, а это может произойти, если все Трое на самом деле не существуют вне друг друга, самостоятельно по отношению друг к другу. В учении Церкви нет ничего более трудного, чем суметь выразить реальное различие между Отцом и Сыном и выразить так, чтобы не допустить перехода в чисто номинальное единство, но в то же время не скатиться в политеизм. Трудность заключается в том, что традиционное изложение проблемы ничего не знает о вне-
78__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
божественном бытии Сына (и Духа). Именно это субстанциальное различие содействует тому, что даже потом в единстве (которое больше не является просто восстановленным, изначальным единством) названные Трое могут мыслиться не только как отличающиеся друг от друга, но и как действительно самостоятельные личности.
По прошествии довольно скоротечных веков, когда Рос-целин25 сказал, что три Лица суть tres res sive realitates,26 ему воспротивился Ансельм,27 который, однако, назвав три Лица tres relationes in una substantia,28 сам подпал под подозрение. Сохранять середину между чрезмерным и недостаточным,29 как охарактеризовал оба этих подводных камня Афанасий, стало довольно трудно. По сути дела, доныне нет никакого научного выражения этого отношения, которое не вызывало бы споров. Если в позднейшие века об эти скалы стало разбиваться меньше народу, то все дело в том, что все — как бы молча — договорились больше не разъяснять этот вопрос, не уточнять его. Между тем я должен честно признаться, что если бы мне пришлось выбирать между чрезмерным и недостаточным в этом различии, я в интересах науки предпочел бы первое, так как одна лишь номинальная троичность безо всякой действительной множественности ничего не объясняет, тогда как даже тритеизм,30 впрочем, несправедливо названный таковым, все еще был способен многое прояснить. Момент раздельносущности, как мы это называем, заявил о себе в том особом представлении, которое связывали с этим наименованием (тритеизм). Так как сторонники такого представления отрицали субстанциальное единство Лиц, уча о том, что три Лица едины не согласно субстанции, но согласно Божеству, их поняли так, что слово «Божество» они разумеют как родовое понятие, которое объединяет три Лица так же, как и многих различных индивидов. Когда они говорили, что три Лица суть три по сущности, но едины согласно Божеству,
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА_________79
это понимали так, как это понималось бы, если бы о трех различных людях, например Иакове, Петре и Иоанне, сказали бы, что сущностно они суть трое, а едины лишь согласно своей человеческой природе. Подобно тому как из этого явствует, что Иаков, Петр и Иоанн суть три человека, применительно к той ситуации получалось, что Отец, Сын и Дух суть три Бога; поэтому защитников такого представления называли тритеитами. Но можно ли представить, что, например, остроумный аристотелик Иоанн Филопон31 (конец VI века), которого поначалу обвиняли в тритеизме, или известный аббат Иоахим Флорский32 (о котором я позднее упомяну еще раз) были столь недалекими? Так же маловероятно, что знаменитый Жильбер Порретанский,33 третий, кого обвиняли в этой ереси, был на такое способен. И, вообще, непонятно, как в таком случае уже упомянутому аббату, а также епископу Жильберу при таком взгляде удалось избежать торжественно осуждения, когда оба за свою манеру преподавать были вызваны на церковный собор. Кладя в основу постановление Четвертого Латеранского Собора,34 противостоящее мнимому тритеизму, а также слова самого Жильбера, можно составить следующее представление о способе мышления тритеитов. Особое внимание они уделяют моменту множественности, и я уже заметил, что если бы пришлось поступиться какой-либо из двух сторон, гораздо ближе смыслу и всему строю христианства оказался бы тот, кто выбрал бы именно эту, а не противоположную. По сути дела, они сразу, т. е. без акцента на предшествующем единстве, исключая наш первый момент (тождественносущность), тотчас полагают множество, Отца, Сына и Духа, а именно полагают каждого как самостоятельную и противостоящую другим сущность, но не как самодостаточного и самостоятельного по отношению к Другим Бога. В действительности они говорили лишь о первом, тогда как второго им не приписывали даже их про-
80__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
тивники; таким образом, надо думать, что именно это она отрицали и, скорее, рассуждали так: ни Отец не может быть Богом без Сына и Духа, ни Сын без Отца и Духа, и так как каждый является Богом, лишь пребывая в общности с другими, они, хотя и различны по сущности, но суть единый Бог. Более кратко они выражали это так: они едины не по субстанции, а лишь по Божеству. Если же говорить о том, насколько безупречна такая формула, или если, по меньшей мере, захотеть отыскать в ней ошибку, то становится ясно, что ей недостает лишь необходимой четкости, которой от них и нельзя было ожидать. Основная ошибка тритеитов заключалась не в том, что они утверждали, а в том, что они исключали, а именно предшествующее единство, которое как таковое (как предшествующее) можно назвать лишь субстанциальным, хотя впоследствии, после того как заявило о себе субстанциальное различие, именно через него и по отношению к нему — субстанциальному различию — оно возвышается до сверхсубстанциального, как впрочем, сочли необходимым заявить некоторые из древнейших, а также позднейших догматиков, вероятно, не отважившись совершенно отвергнуть субстанциальное различие и решив сохранить его на всякий случай, — заявить, что это единство не субстанциальное, а сверхсубстанциальное (эреспэуйпт35) и что то, что они называют сущностью в Боге, не является сущностью в смысле субстанции, а предстает как пхуЯб эресуэуйпт.36 Но и об этом можно сказать только в определенный момент, а именно тогда, когда Лица полагаются в подлинном субстанциальном различии,
Все термины предыдущего учения о Троице получают научную определенность и значение только при раздельном существовании упомянутых моментов, и необходимость полного научного преобразования этого догмата с помощью победоносной диалектики с похвальной искренностью показал один остроумнейший философский догматик из но-
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА_________81
вейших. На самом деле нет ничего безотраднее, чем научные определения прежнего учения, ибо ни одному из них, по сути дела, нельзя доверять, ни одного нельзя использовать с полной уверенностью и не опасаясь, что, минуя один утес, не наткнешься на другой.
В единосущности (третьем моменте) с необходимостью постигается раздельносущность, без которой она превратилась бы в голую тождественносущность. Это признают самые сильные сторонники Афанасия, да и он сам, — в котором я не смог обнаружить научно ограниченного ума, каковым его охотно хотела представить ненаучная поверхностность определенной эпохи, — он сам делает такое замечание: пхк бхфь фЭ еуфЯн Эбхфщ ьмппэуйпн, то же самое может быть единосущным не себе самому, а другому, то же самое себе не единосущно, а тождественно сущно. Это и достигается через наше развитие. После полностью упраздненного напряжения, когда Сын возвращается в Отца и именно благодаря этому становится тем, что есть Отец (и также Дух), каждое из трех Лиц единосущно остальным (ибо субстанциальное в каждом является одним и тем же и лишь как бы выразитель (Exponent) этого субстанциального в каждом иной), но не тождественносушно.
Если мы остановимся на той точке зрения, которой здесь достигли, мы сможем мыслить эти три Лица и как сменяющих друг друга властителей, как трех владык последовательно сменяющих друг друга времен. Можно сказать, что эпоха до творения в особом смысле является временем Отца, так как бытие находится только в его руке, нынешнее время — это преимущественно эпоха Сына, о котором потому и сказано в рассматривавшемся отрывке, с более точным указанием времени: он должен властвовать до тех пор, пока не превратит все противоречащее ему в свое подножие, в свое основание, основу, свое подлежащее (Hypokeimenon). Третья эпоха, которая во время всего творения является гряду-
82__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
щей и в которой все должно завершиться, есть время Духа, Кроме того, три Лица можно мыслить как трех сменяющих друг друга властителей трех различных времен, а именно великих мировых эпох — чсьнщн бйщнЯщн37: 1) эпоха исключительной власти Отца; 2) эпоха нынешнего творения, когда все бытие передано Сыну и его власть над ним тоже исключительна; 3) эпоха, в которой уже не будет никакого времени, т. е. сама вечность. Эти три времени в противоположность тому, что обычно называется временем, но что на самом деле представляет собой лишь звено в этой великой последовательности времен, т. е. звено истинного, абсолютного времени, — в противоположность этому сугубо преходящему (zeitlich) времени, которое возникает в результате одного лишь неизменного повторения одной мировой эпохи, равной А, итак, эти три времени можно назвать вечными. Если, как это обычно делается, начать рассуждать о том, что время не превышает мира, что оно является лишь формой нашей чувственности и тому подобное, то ничего невозможно понять в том, что касается божественного домостроительства, как оно представлено в откровении, да и самого откровения. Эти и подобные слабые понятия надо оставить, чтобы проникнуть в великую тайну, раскрытую в Евангелии.
У одного автора XVII века, известного Ангела, названного Силезиусом,38 среди духовных изречений есть такое:
Отец был прежде, Сын же ныне пребывает, А Дух сойдет тогда, когда день славы воссияет.
Вряд ли это речение понималось в столь высоком смысле, хотя такие новозаветные слова, как «я есмь альфа и омега, начало и конец, первый и последний», — по меньшей мере указывают на то, что Бог, который в начале есть абсолютное будущее, — который грядет (таково его абсолютное имя), чтобы явить себя полностью, должен был нечто разде-
ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА_________83
лить в себе, положить самое себя как начало и конец, и еще определеннее, как сказано в Книге Откровения*: «Я есмь тот, который есть, был и грядет»,39 — различая тем самым три времени. В этой эпиграмме под временем, когда был Отец, конечно же, понимается эпоха Ветхого Завета, а под временем Сына — эпоха Нового. Но даже эти особые времена, правда в более тесном кругу, повторяют более высокие и общие. Это двустишие, наверное, с большим основанием можно понимать так, как его понимала одна секта или, скорее, определенное количество более проницательных людей средневековья, которые именно из того, что Ветхий Завет был эпохой Отца, а Новый является эпохой Сына, делали вывод, что предстоит третье домостроительство — эпоха Духа, которая принесет вечное Евангелие. Приверженцем этого учения о грядущем вечном Евангелии в первую очередь считали уже упомянутого аббата Иоахима, и, быть может, его учение о Троице, заключавшееся в том, что он три Лица осмыслял как представителей или как потенции трех сменяющих друг друга эпох, и дало повод обвинить его в тритеизме. Последователи этого учения называли грядущее Евангелие вечным, и это, конечно же, вызывало негодование, так как возникала мысль, что в таком случае Евангелие Христа преходяще, не является последним и непрестанно пребывающим. Было ли это действительным мнением, в какой-то мере обусловленным не чем иным, как совершенным состоянием Церкви, или смысл заключался лишь в том, что ожидается более высокое развитие Евангелия Христа, в результате чего оно перейдет в Евангелие Духа, когда христианство, внешне сохранившееся в результате подавления Духа и затмения смысла, но именно поэтому внутренне помраченное и вновь ставшее непонятной тайной, появится в ярком свете полностью постигнутой и понятой истины, я, понят-
________
*Откр. 1,8.
84__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
ное дело, здесь решать не стану. Для нас эта последовательность имеет здесь более широкий и общий смысл, согласно которому все, т. е. все творение, все великое развитие вещей совершается начиная от Отца — через Сына — в Духе. Отец был прежде, т. е. до всякого времени, Сын пребывает во времени, он является личностью, властвующей в период нынешнего творения, а Дух придет после времени как последний властитель завершившегося творения, вернувшегося в свое начало, в Отца: речь идет не о том, что после этого слава Отца и Сына прекратится, а лишь о том, что к славе Сына и Отца присовокупляется слава Духа. Но тем самым только эта слава оказывается всецело явной и совершенной. То, что имеет в виду Иоанн, говоря об отдельном человеке, что Бог пребудет в нем только тогда, когда сойдет Дух, относится и к целому. «День славы» — это день общего прославления Отца, Сына и Духа.
Двадцать седьмая лекци
А теперь я снова восстанавливаю линию повествования.
Лишь воля второй личности, заявившая о себе с тех пор как началось крушение (Umsturz) и стремящаяся к тому, чтобы следовать бытию в раздвоенности, но лишь для того, чтобы в конце вместе с бытием упразднить и себя как внебожественную, — лишь эта воля была причиной того, что Отец принял посредничество и уже тогда сделал Сына Господом (кэсйпн бхфьн ЭрпЯзуен ь дЭпт сказано в Деяниях апостолов* — поэтому он и называется о ЧсЯуфпт, Помазанник, т. е. помазанный Богом на то, чтобы быть Господом и царем над всем бытием).1 Эта воля была причиной того, что Отец дал Сыну власть над слепым, противоборствующим Богу бытием, которую он имел уже во время господствующей тьмы, уже в язычестве. Лишь по отношению к этой воле Отец мог пойти на то, чтобы позволить опосредствующей потенции преодолеть то недолжное начало, за которым он должен был следить как за орудием своего неблаговоления. Таким образом, уже язычество могло существовать лишь как нечто, обращенное к этой воле. Хотя опосредствующая личность действовала в нем только как естественная потенция, истинный Сын, подлинный Христос присутствует и в ней, и, следовательно, Христос присутствовал и в мифологии, хотя и не как Христос. Таким образом, хотя язычники были чщсЯт ЧсЯуфпх,**2 от-
___________
* Деян. 2, 26. ** Еф. 2, 12
86__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
делены от Христа, от Христа как такового, тем не менее их просвещала та самая естественная потенция, которая должна была умереть во Христе и которая одна о них заботилась. Ведь Отец, сделавший себя недоступным для внебожественного бытия, внешним образом уединился в сознании маленького, незначительного народа, оттесненного на край мира, народа, о котором Тацит3 говорит,* что он преисполнился ненависти ко всему остальному роду человеческому и потому был ненавистен для всех других народов, но даже здесь Отец явился как лишь нуждающийся в постоянном примирении. Христос же, напротив, был — хотя все еще в своем сугубо естественном действии — свет язычникам; он был подлинной потенцией язычества; в нем он создал себе почву, которая когда-то должна была принять семя христианства, коему в иудаизме было бы слишком тесно. Язычество и иудаизм представляли собой две раздельные формы домостроительства, которым надлежало слиться только в христианстве.
Разве это не было божественным благодеянием, влекущим человечество от дикой, животной жизни доисторических времен к жизни человеческой, подвластной закону? В псалме 93 говорится о том, что не только знание полевых плодов (как об этом говорится в одном месте из Исайи**), но и всякое знание, даже языческое, исходит от Бога: наставляющий язычников, разве не должен наказывать, тот, который учит людей тому, что они знают?4 Даже мифологических богов, которым греки были обязаны более человеческой жизнью, они называли спасителями, ущфЮсет. Так как та естественная потенция, которая в мифологии предстает как подлинно действующая, обрела власть над человечеством лишь для того, чтобы в конце проникнуться божественным
началом, уже во все времена язычества Христос постоянно близился, чтобы по-настоящему прийти только тогда, когда исполнится время, о чем речь еще впереди.
Быть может, такому взгляду противоречит все возмутительное, что есть в язычестве, но разве в Ветхом Завете события лишены того, что тоже является возмутительным в нашем понимании? Ведь и Авраам претерпевает искушение, думая о том, чтобы принести во всесожжение своего единственного сына! Но даже в язычестве к совершению человеческих жертвоприношений подстрекает не примиряющая потенция, а враждебное человеческой жизни начало, которое снова разбудил человек и которое, освободившись, естественным образом негодует на человека как на того, кому оно должно покориться. Скорее всего именно высшая потенция в более добросердечные времена первым делом отвергла детские жертвоприношения и вообще
человеческие жертвы.
Это недвусмысленно прославляется Христом: в нем мы имеем не такого первосвященника, у которого нет сочувствия — мз дхнЬменпн ухмрбдзубй фпйт ЬуденеЯбй змюн, ~ но такого, который искушен, т. е. который все испытал, полностью сравнявшись с нами, кроме греха — ререйсбумЭнпн кбфЬ рЬнфб,* сильное, ничего не исключающее речение.5 Таким образом, он испытал все страдания и искушения, которым было подвергнуто человеческое сознание в язычестве. Уже тогда он был страдающим Мессией, как его изображает Ветхий Завет, — страдающим именно в силу своего нежелания. Он соприсутствовал, причем во всех состояниях человеческого сознания, однако, не оскверняясь ими. Явившись среди человечества, пострадав и умерев как человек, Христос лишь совершил акт посредничества, но он есть вечный посредник, посредник между Богом и человеком от начала
_________________
*Евр. 4, 15; ср.: 5, 2.
88__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗВФ ШЕЛЛИНГ____________
и, следовательно, посредник и в язычестве. Он есть Христос не в том действии, в результате которого возникает язычество, но он уже Христос, совершая это действие, так как оно (эта власть над отпадшим бытием) дано ему в той мере, в какой он уже является Христом, т. е. Божьим Помазанником, которого Бог утвердил наследником и Господом, Сугубо естественное действие опосредствующей потенции полностью обращено к тому, чтобы объяснить язычество, однако она сама, как мы видели, нуждается в более высоком объяснении и обусловлена превосходящей ее волей, памятуя о которой Отец и дал Сыну такую власть.
Эпоху язычества называют эпохой слепоты; да, Христа как такового оно не видело, но, не видя солнца, слепец согревается его теплом и ощущает, сколь всеобъемлюще и всепроникающе то благо, которое от него исходит. Писание говорит о язычниках,* что они ощупью искали Бога, силясь постичь его и почувствовать;6 то же самое можно сказать и по отношению язычества ко Христу. Язычник ничего не знал о Христе и тем не менее он был близок ему через его действие. Без него человеческое сознание ждало неминуемое самоуничтожение.
Если христианство представляет собой не что иное, как то, что о нем обычно говорят, т. е. чистое отрицание язычества, тогда язычество по отношению к нему является лишь вымыслом и не содержит в себе ничего реального; если у христианства и язычества нет ничего позитивного, что было бы общим, тогда история распадается на две половины, совершенно обособленные и не имеющие никаких точек соприкосновения, всякая преемственность, всякая связность истории прерывается, и христианство предстает не как вечное, каковым оно является и каковое, следовательно, должно присутствовать во всем, даже в язычестве, напротив, оно предстает
лишь как заявляющее о себе с определенного времени. Однако этим мы умаляем христианство. Содержание любой истинной религии вечно и, следовательно, никакое время не может его полностью упразднить. Религия, которая не изначальна, которая не проникает собою все времена, не может быть истинной. Таким образом, христианство должно было присутствовать и в язычестве, язычество имело то же самое субстанциальное содержание (этим выражается уже упоминавшаяся мысль, а именно, что Христос был в язычестве, но только не как Христос, т. е. только субстанциально, не в своей истине). Человеческая природа не могла бы тысячелетиями жить одним только заблуждением; человеческое сознание, наполненное лишь какими-то ничтожными вещами, не могло продолжаться. Невозможно представить, чтобы человечество тысячелетиями не имело никакого отношения к тому началу, в котором одном заключено спасение.
Тот, кто, размышляя о нисхождениях Бога в Новом Завете, не считает, что описанные там богоявления есть чистый вымысел, не станет лишать реальности и языческие теофании. Перед лицом Отца язычники были как бы изгнанными, но именно им он дал Христа как Господа, когда тот прямо среди них действовал лишь как естественная потенция. Язычество — именно потому, что христианство является не его абсолютным отрицанием, а его истиной, — и в себе самом содержит относительную истину.
Вы видите, что христианство (именно потому, что на его заднем плане мы располагаем язычество во всей его полноте) имеет гораздо большую и мощную основу своей реальности в сравнении с той, какую ему могут дать обычные хитроумные доказательства истинности. Христианство не предстает как нечто вырастающее только из иудаизма: наряду с ним своей предпосылкой оно имеет и язычество; только по этой причине его возникновение представляет собой великое всемирно-историческое явление, значимое с давних пор.
90__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
Опосредствующая потенция сначала должна была стать Господом противодействующего начала — в сознании, — достичь мпсцЮ депх, прежде чем она смогла показать себя согласно своей личностной воле, своей истинной сущности. Сначала надлежало преодолеть противоборствующее Богу бытие в его действии — в его акте, — таково содержание язычества, и это могло произойти через сугубо естественное действие опосредствующей потенции. Когда это произошло, когда примиряющая потенция всецело стала Господом бытия, противоборствующего потенции и, в основе, все еще противоборствующего Богу, бытия, положенного вопреки Божьей воле, тогда настало время для этой великой жертвы, в которой опосредствующая потенция вместе с бытием, которое она себе подчинила, одновременно в одном и том же деянии упраздняет и свое собственное внебожественное бытие и, совершая истинное примирение, все возвращает к Богу. Только тогда, когда Господь утверждает себя, может явиться та воля, которую опосредствующая потенция постигла с начала творения, поэтому говорится, что ецбнесюдз ь Чсйуфьт,*7 явился Христос, а это предполагает, что прежде он был сокрыт, — Христос есть Христос лишь в той воле, но любая воля проявляется лишь в действии, и, таким образом, Христос как таковой был сокрыт и впервые явился в действии вечного, т. е. непреходящего примирения. Примирение было и в иудаизме, и в язычестве. Идея жертвы, особенно жертвы искупительной, красной нитью проходит у всех народов, и в язычестве оказывается не менее существенной, чем в иудаизме. Но как языческие, так и иудейские жертвы прежде всего относятся к примирению того внешнего начала, которое является причиной напряжения. Истинное же, абсолютное примирение при этом не совершается, так как недолжное начало преодолевается лишь
внешним образом, но не в его потенции и не по принципу упразднения права, того права, которое это начало все еще сохраняет по отношению к человеку, даже если и не осуществляет его, даже если благодаря естественному действию опосредствующей потенции человеческие жертвоприношения и прочие мерзости язычества исчезли.
Как иудейские, так и языческие жертвы являются лишь предваряющими знаками той великой жертвы, которая когда-то в будущем должна быть принесена во имя вечного примирения. Те жертвы должны были постоянно повторяться — именно потому, что они упраздняют враждебное человеку начало лишь внешним образом, сообразно его действию, а не изнутри. Великая жертва, в которой предыдущие впервые становятся истиной, была принесена однажды и навсегда, ибо в ней прямо в своей основе разрешилось и упразднилось всякое напряжение, ибо примирение было совершено самим Богом. Эта великая, вечно действенная жертва совершается благодаря тому, что тот, кто находился ен мпсцЮ депа, кто был вместо Бога и в то же время был как Бог, отказывается от божественного образа, подчиняет Богу свое внебожественное бытие как тварное (ибо в этом и состоит смысл вочеловечения) и претерпевает смерть, в которой умирает лишь естественная потенция, а сам Божественный упраздняет свое внебожественное бытие. Поскольку личность, опосредствующая уже в творении, хотя всегда волею Отца, но все-таки сохраняет свое отношение к богоборческому бытию, по отношению к Отцу она обретает свое собственное бытие, чего прежде, ни во время творения, ни в конце его, она не имела, и тем самым она сама себя полагает вне Бога и представляет собой свободную и независимую от Отца личность; однако, сохраняя такое к нему отношение, она как раз и находится в том состоянии и положении, которое необходимо для истинного посредничества. Она не могла принять богоборческое бытие, чтобы не упразднить,
92__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
по крайней мере, внешним образом, свое собственное отношение к Богу, не войти в это бытие, сделать себя равной ему, принять свою общность с ним (как раз так, как потом являющемуся Христу бросали упрек в том, что он поддерживает общение с грешниками): я говорю, что она не могла сохранять свою связь с богоборческим бытием, сама при этом не входя в напряжение и, в известной мере, в противостояние с Богом, не навлекая на себя Божий гнев и из более просветленной любви к миру, которого она не хотела считать утраченным, не делая себя со-виновной этому бытию и, таким образом, как невинно-виновная даже навлечь на себя кару этого бытия.
Не думаю, что те выражения, к которым я только что прибегал, являются слишком смелыми, даже если они и необычны: я всего лишь придерживаюсь их буквального смысла.
Философию откровения, наверное, упрекают (так как большинство воспринимает это как упрек) в том, что она ортодоксальна. Однако речь идет не об ортодоксии — я знаю это по себе, ибо это наделило бы философию откровения совершенно ложным ракурсом. По существу, мне совершенно все равно, что выдвигает или утверждает догматика; в мою задачу, в задачу философа не входит согласование одного с другим. Мне важно только понять христианство во всей его самобытности, и благодаря своим философским идеям мы можем понять его гораздо более по существу, чем это позволяет иное полуортодоксальное воззрение, но в то же время и намного разумнее, чем оно же или даже так называемые чисто разумные или рационалистические воззрения, превращающие в ничто все реальное, что есть в христианстве. Подобно тому как через философию мифологии я научил вас видеть в последней истину, а именно в буквальной или подлинной (не понимаемой аллегорически), в буквально понимаемой мифологии, через философию откровения я хочу дать вам возможность
все высказывания, содержащиеся в откровении, постичь самым истинным образом, даже истиннее, чем это предполагается каким-либо воззрением, почитающимся правоверным, не говоря уже о всяком другом, наполовину или совсем рационалистическом.
О Христе недвусмысленно сказано: он за нас сделал себя виновником, за нас стал проклятием.*8 В Послании к Евреям (7, 22) об Иисусе говорится, что он сделался поручителем лучшего завета (лучшего единства с Богом), — он поручился за нас в том, что возникнет новый, лучший завет. Отсюда, среди прочего, явствует, что опосредующая функция Христа началась не с момента его появления во плоти, что она была действенной от начала мира, с момента грехопадения.
Тот, кто ручается за других, сам не является виновным или должником и тем не менее он — должник и, следовательно, невинно виновный. Вторая личность не может принять противящееся Богу бытие без того, чтобы самой внешним образом не отъединиться от Бога; Сын отъединен от Бога через человека, и поэтому человек называется врагом Христа; ибо он умер за нас, его врагов,** говорит апостол.9
Делая себя порукой за человеческий род, Христос добился его сохранения, однако тем самым он одновременно принял на себя последствие этого сохранения. Человечество смогло сохраниться, но не смогло уберечься от греха, которому надлежало все больше и больше разрастаться; поручившись за человечество, он в то же время принял на себя все его грехи.
Таким образом, Христос стал вечным примирителем. Вступив в напряжение, он стал естественной, космической потенцией и как таковой противодействовал в язычестве слепому началу, враждебному Богу и человеку. В своей смер-
__________________
* Гал. 3, J3 (ср.: 2 Кор. 5, 21). ** Рим. 5, 10, ср. стихи 6-8.
94__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ИОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
ти он умирает как эта космическая потенция; божественное, присущее примирителю, пронизывает естественное и в этой смерти как бы пожирает его. Но тем самым впервые напряжение полностью упраздняется. Напряжение — это раздор; жить с кем-нибудь в натянутых отношениях, жить в напряжении — значит в то же время находиться в разладе с ним. Л говорю, что через ту великую жертву, когда опосредствующая личность упраздняет себя как естественную потенцию, впервые все напряжение или напряжение, положенное в сознании человека, полностью упраздняется и восстанавливается целостное божественное единство. Я говорю, — целостное. Здесь надо лишь напомнить, что, так как В снова становится действенным, А снова полагается из actus purus в напряжение, но это напряжение теперь опосредствованно простирается на третью потенцию или, скорее, на третью личность. (Ибо в конце творения Бог равным образом суть три Лица: Отец, Сын и Дух, хотя последние не вне Отца и вообще не вне друг друга, а друг во друге). Поскольку теперь Дух не отрицается непосредственно, не полагается из божественного бытия, он не может непосредственно себя восстановить, но лишь через Сына ему опосредствуется восстановление в бытии. Именно потому, что третья потенция не может действовать непосредственно, она и здесь (в начатом здесь новом процессе) появляется лишь как причина, порождающая процесс восстановления, — пророки (Дух предстает как потенция будущего как долженствующего быть), как сказано (2 Пет. 1,21), говорили, будучи движимы святым Духом, — он есть то, что побуждает даже индивида к восстановлению божественного в себе; поэтому Павел говорит* : «Все, кем движит Божий Дух, суть Божьи сыны»;10 Дух представляет собой не непосредственно действующую, а насквозь пронизывающую, целевую причину, влекущую к
концу, как мы постигаем его в природе. Ранее* уже отмечалось, что он, по существу, представляет собой причину всего того, что появляется в соответствии с целью, так как только в нем заключается цель и предназначение. Однако теперь через новое напряжение, появившееся в человеческом сознании, так же как и вторая или опосредствующая потенция, Дух тоже полагается из божественного единства и поэтому предстает как лишь космическая потенция, как таковой он есть третий Господь человеческого сознания, каковым мы и обнаруживаем его в мифологии. В Новом Завете проводится довольно четкое различие между духом мира, рнеэмб фпх кьумпх,11 в котором берет начало всякое естестественное мастерство и проницательность, всякая мудрость этого мира, и Духом, исходящим от Бога, божественным Духом; поэтому апостол** говорит о самом себе: мы приняли не духа мира (который действует в напряжении), а Духа, исходящего от Бога, и поэтому говорим не убедительными словами человеческой мудрости, а словами, которым нас учит святой Дух.12 Нам, говорит он,*** Бог явил то, чего никто не видел (чего не может постичь сугубо внешний мирской дух), явил через свой, т. е. святой Дух, так как Дух все исследует и нисходит в глубины Божества.13 Поэтому святой Дух (святое как раз и противостоит космическому) предстает как высший учитель, который один может наставить на всякую истину, т. е. даст возможность постичь всю ее полноту,**** учитель, который даже превыше Сына и которого Сын пошлет от Отца после своего удаления из мира;***** он называется Духом истины кбф' еопчЮн. Однако Дух, третье
______________
Ср. предыдущий том, с. 407-409. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
** 1 Кор. 2, 12-13.
*** 1 Кор. 2,9-10.
****Ин. 16, 13; ср.: 14,26.
*****Ин. 14.16-17.
96__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
Лицо, может прийти только тогда, когда вся работа Христа будет закончена и совершена в его смерти. Третья потенция может быть отъединенной от всех, но сама не является отъединяющей, чего нельзя сказать о второй. До тех пор, пока недолжное начало не будет преодолено, вторая потенция тоже должна сохранять свою самобытность и, следовательно, сохранять напряженное отношение с третьей. Отсюда — поскольку вторая потенция как таковая исключает и третью — становится ясно, почему Христос, начав дело Нового Завета, должен был приобщиться святому Духу, быть им помазанным, принять его, что было бы невозможно, если бы прежде он не был вне его и, следовательно, каждая потенция не сохраняла бы свою обособленность. Поэтому только во время крещения, когда голосом с неба прежде внебожественный объявляется Сынам., Дух зримым образом сходит на него. Это нисхождение Духа в тот миг, когда Мессия объявляется Божьим Сыном14 (во всем значении этого слова, которое я изложил), показывает., что с этого момента в Вочеловечившемся восстанавливается вся полнота Божества, что он отныне действительно предстает как еЯкюн иепэ фпх бпсЬфпх, зримый образ незримого Бога, как называет его апостол,15 в котором обитает вся полнота Божества телесно, т. е. вполне (это означает наречие ущмбфйкют;*16 телесное завершается только через третье измерение). Таким образом, это привлечение Духа является новым доказательством того напряжения, в которое был ввергнут и Христос и которое разрешается только тогда, когда он появляется как Христос. Однако вообще Дух может прийти лишь тогда, когда Отец полностью примиряется; Отец, как говорит апостол Иоанн,** может сделать для нас жилище только вместе с Сыном,17 т. е. снова стать нам
______________________
* Кол. 2, 9.
** Ин. 14,23. Ср. с. 410-411 предыдущего тома. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
имманентным, после того как мы были отчуждены от него;* принятие Духа как раз и является знаком того, что Отец снова в нас, что он примирился с нами, как это явствует из слов того же апостола (1 Ин. 3, 24): то, что он остается в нас — пребывает в нас — ьфй мЭней ен ЮмАн — это мы узнаем ек фпх Рнеэмбфпт, пх ЮмАн Эдщкен,13 по Духу, который он дал нам. Дух опосредуется Отцом и Сыном, и поэтому учат, что он исходит от Отца и Сына, что, правда, надо понимать в том смысле, что он исходит от Отца, но через посредство Сына. Поэтому в общем и целом Дух приходит лишь после того, как Христос полностью прославляется, т. е. после того, как он полностью освобождается от внебожественного бытия или, как говорит Исайя, после того как он был взят от страха и суда,19 т. е. от напряжения. Поэтому в Евангелии от Иоанна говорится (Ин. 7, 39): «Дух еще не был там, еще не пришел, так как Христос еще не был прославлен, преображен».20
Вы видите, как точно то место, которое в Новом Завете отводится святому Духу, соответствует последовательности, которую мы придали потенциям, и насколько важно мыслить их именно как последовательные.
Учеников, опечаленных известием о его близкой смерти, Христос успокаивает такими словами**; полезно для вас, чтобы я пошел, ибо если я не пойду, Утешитель — как это обычно переводится — рбсЬклзфпт,21 этот высший и последний Учитель не сможет к вам прийти, но если я пойду, я пошлю его к вам. Смерть Христа рассматривается как переход к его прославлению, т. е. полному избавлению от того страдательного состояния, в котором он находится с момента крушения бытия (процесс прославления противоположен рЬучейн,22 страданию, на что уже указывалось;*** поэтому, когда Хри-
___________________
*Примечание на полях: В нас превышает.
** Ин. 16, 7.
*** С. 456-457 предыдущего тома. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)
98__________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
стос просит Отца о славе, которую он имел до мира, становится ясно, что с момента сотворения этого мира (с начала этого мирового времени) он находился в состоянии страдания). Таким образом, смерть Христа является переходом к его прославлению, когда он совсем избавляется от напряжения и страдания. Поэтому смысл приведенного отрывка таков: пока я не освобожусь от напряжения и страдания, Дух не сможет прийти, истинный Дух, Дух Божий, который есть не дух мира, а Дух святой. Только в смерти Христос преодолел последнее противостояние, — и тогда восстановилось единство с Отцом, и впервые Дух смог прийти (излившись после вознесения Христа на учеников) in locum Christi quasi succedens.23 Ибо всегда, как только одна потенция совершает свою работу, за нею следует другая совершать свою. Таковы отношения, которые не может объяснить никакая философия, если в ней нет истинной последовательности, если она знает только логические отношения, если в ней присутствует лишь мнимое преемство, снова упраздняющее себя в последней мысли.
С этого момента язычество высвечивается по-новому, и заодно вам становится ясно, почему я проследил его развитие до последней степени. Раньше я говорил, что в язычестве осуществляется лишь внешнее единство потенций, но не возникает отношения к духовному единству, превышающему потенции, к истинному Богу; то, чего достигло язычество, есть лишь simulacrum24 единства.* Если бы единство могло утвердиться как всецело действенное и настоящее, тогда напряжение полностью бы упразднилось и тем самым восстановилась бы связь с самим Богом. Однако, так как напряжение упраздняется лишь внешним образом (actu), a не изнутри, третья потенция не может соприсутствовать в
* Einleitung in die Philosophiе der Mythologie, S. 212. (Примеч. К. Ф. А- Шеллинга.)
настоящем. Она есть и в язычестве, но по отношению к нему она в будущем. Здесь полагается предел мифологическому, т. е. естественному процессу: лишь до сих пор и не дальше! И для последнего сознания, возможного внутри мифологии, третья потенция остается лишь будущим, т. е. таинством (так как то, что представляет собой лишь будущее, в силу этого остается и сокрытым). Мы видим, что язычество завершается тем, что оно полагает в будущее и чего, следовательно, оно не имеет в себе самом; оно завершается, но завершается пророчеством, которое, наверное, можно назвать пророчеством о христианстве. Ибо только через Христа как такового третья потенция становится подлинно соприсутствующей.
И наконец, я хочу обратить ваше внимание на то, каким образом через посредничество и примирение все прежние отношения выходят на более высокий уровень и сколь понятными они становятся.
Так как Христос смог стать человеком в силу того божественного, что в нем было, или же в силу сущего в нем (внутренне сущего) Отца, именно в Вочеловечившемся является божественное Христа. Однако тот, который объявляется Сыном, больше не предстает, как это было в творении, сущим и постижимым в Отце: теперь он есть сущий вне Отца. Если же сущий вне Отца объявляется Сыном, который един с Отцом, тогда тем самым полагается гораздо более высокое и в то же время более понятное посредничество, чем то, которое было в творении, равно как предлог «через», когда говорится о том, что Бог примирил мир с собой через Христа, обретает гораздо более глубокое опосредствующее значение, чем когда говорится, что он создал мир через Сына. Здесь (в творении) Сын не находится вне его, не является автономной, для себя действующей личностью. Однако в искуплении Сын предстает как автономно действующий, сущий вне Отца, хотя в другом отношении он является самим
100_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________
Отцом, положенным вне себя, во вторую личность («Видящий меня видит Отца»25), и через Сына совершается лишь воля Отца — Отца, который так возлюбил мир, что отдал ему единородного Сына, — как бы оставил, — чтобы мир не погиб.26 В этой связи апостол мог сказать, что Бог (был во Христе и) примирил с самим собою мир.*
Вы видите, насколько здесь возвысилось то отношение, в силу которого Отец в творении непосредственно выступает как В, но свою истинную волю влагает в Сына и через него преодолевает, отрицает то самое бытие, которое он как Отец полагает и утверждает. Тот, который предстает лишь как Отец мира и по отношению к которому отпавшее от него бытие оставалось бы совершенно непримирившимся, как Сын примиряет с самим собой именно это бытие, и в этом посредничестве как раз и восстанавливается высшее единство Бога с самим собой, нарушенное неверностью человека.
Правда, необходимо некоторое мужество мышления, чтобы со всею силою утверждать это отношение, равно как и дерзновение сердца, чтобы его усвоить.
Я полагаю, что этим я полностью выразил основную мысль откровения. Тем самым одновременно становится ясной причина всего откровения в целом. Истинный Сын, личность, сокрытая в чисто естественной потенции и уже от начала в согласии с Отцом имевшая волю возвратить Богу отпавшее от него бытие, именно она также является причиной всего откровения, и она же как чисто естественная потенция является причиной всей мифологии. Итак, если теперь мы различаем два времени, время одного лишь замысла (этот замысел появился уже с момента грехопадения человека, в предвидении Божьем еще до творения; рсьде-уйт,27 как называет его апостол, заключавшийся в том, чтобы