Часть 8.

осуществляемое только с помощью дхнЬмейт51); ср.: 1 Кор. 12, 10, (Примечание на полях).

222_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

даже не дерзали бы приписать вере, если бы оно действительно не совершилось.

Что касается внешних обстоятельств Иисусовой смерти, то здесь можно отметить лишь то, что у его креста словно собралось все человечество, язычники и иудеи, ибо только из них в ту пору и состоял человеческий род. Примечательно и то, что язычники были лишь орудием, а иудеи — зачинщиками. У тех была лишь власть, у этих же — воля. Язычники, которые оказывались ближе этой спасительной, поддерживающей и примиряющей потенции (и которые, однако, по-настоящему не постигали ее или того, что в ней действовало) хотя бы потому, что испытывали ее воздействие, предстают как облагодетельствованные. Иудеи же, которым строгость их законов не позволяла пережить естественный опыт, переживавшийся язычниками, и которые, вместо того чтобы, переживая свою политическую беду, понять, что теперь приблизилось время исполнения древних пророчеств, напротив, закоснели в своей предельно упрямой и жесткой приверженности прошлому, закону (олицетворявшейся прежде всего в фарисеях), усматривая в них единственное спасение, итак, иудеи, которым в первую очередь и возвестили о Мессии, должны были, когда он появился, стать зачинщиками и виновниками его смерти.

Что касается мучительных и позорных обстоятельств смерти Иисуса, то они как раз служат тому, чтобы в более возвышенном свете показать его божественное умонастроение, проявившееся в том, что он был послушен Отцу не просто до смерти, но до насильственной смерти, до смерти крестной, самой мучительной и позорной из всех, той смерти, которую иудеи не знали и которую у них ввели только римляне. Языческое начало должно было умереть языческой смертью.

Однако именно в смерти на кресте и заключается нечто символическое и значимое. Распятие на кресте (Ausspannung) представляет собой лишь последнее внешнее проявление

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________223

того длительного напряжения (Spannung), в котором он находился все предыдущее время.* Его крестная смерть является лишь завершением той долгой и тягостной жизни, во время которой, как говорит пророк, пострадала его душа. (Исайя говорит в этом отрывке** не только о грядущем, но и о нынешнем страдании).

Совершенно понятно, что для совершенно закоснелых и ограниченных моралистов примиряющая смерть Иисуса — соблазн, а для тех, кто мыслит в пределах одного лишь естественного разума, — безумие. В этом отношении первые ведут себя как иудеи, а вторые — как язычники. Понятно, что философия, согласно которой Бог имеет к миру лишь такое отношение, какое он может иметь только в том случае, если полагает этот мир из самого себя как нечто совершенно ему чуждое, как нечто такое, чему, говоря словами Гете, он теперь позволяет стекать с кончиков пальцев, понятно, что философии, которая не постигает в мире никакого начала, которое было бы родственным Богу, происходящим от него и принадлежащим его жизни, такая философия не может понять необходимости примирения и тем более примирения через Божьего Сына. Но не Бог, который уже должен был быть любящим Богом, чтобы послать нам Сына, а независимое от этой любви начало, cui obnoxii eramus55 и которое препятствовало нашей кбфбллбгЮ,56 могло требовать смерти Христа. Если нет никакого начала, независимого от самого Бога или ставшего независимым от него, начала, которое противостоит примирению, единению человечества с Богом, тогда, конечно, не требовалась и такая жертва. В таком случае любящий Отец (как принято говорить) мог помиловать немощную тварь непосредственно из одной лишь любви.

_______________________

* Страх, суд = напряжение. (Примечание на полях). ** Гл. 53. Ср.: Philosophiе der Mythologie. S. 317. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

224_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

Если же мы все-таки хотим, чтобы среди этих условий сохранилась и необходимость примиряющей смерти, тогда все это может произойти лишь так, как это мыслили некоторые новые богословы, особенно с тех пор как о себе заявили понятия, введенные Кантом. Известно, что, согласно этим понятиям, Бог всюду присутствует лишь для того, чтобы быть совершителем, исполнителем нравственного закона; если бы этого закона не было и к тому же не было бы постулата нашего нравственного сознания, согласно которому блаженство, желаемое разумным существом, связано лишь с исполнением этого закона, а само исполнение устанавливает правильное отношение, тогда вообще не требовалось бы никакого Бога. Какой-либо другой связи, не нравственной, а естественной, физической, между Богом и нравственным существом нет. Таким образом, Бог мог бы напрямую, без какого-либо посредничества прощать прегрешения; никакого посредничества просто не требовалось бы. Для чего же все-таки понадобилось, чтобы Христос принял мученическую и позорную смерть? Один достойный уважения богослов, тоже не смогший, однако, избегнуть влияния Канта, отвечает так: Сын Божий должен был умереть для того, чтобы отвергнуть всякое сомнение в святости закона, которое человечество, незаслуженно обретшее милость, могло бы обратить на него, а также для того, чтобы сохранить почтение к закону, который, по меньшей мере, таким образом был удовлетворен. Согласно этой теории смерть Христа не имела никакой объективной причины: она была необходима лишь ради нас, а именно лишь для того, чтобы укрепить в нас благотворное убеждение в том, что закон свят, в результате чего смерть получает лишь педагогический смысл, и, если бы ее цель достигалась как-то иначе, Бог мог бы не считаться со смыслом закона, который гласит, что страдать должен лишь сам виновный, а не кто-то, взявший его вину на себя, и тем более не невинный.

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 225

Диковинное начинание, которое, с одной стороны, должно упрочить святость закона, а с другой — нарушить его самым вопиющим образом!

Итак, если нельзя найти никаких других, поистине объективных причин смерти Иисуса, тогда было бы лучше вообще отказаться от идеи примирения смертью, хотя никакие силы наших превратителей текстов, как можно было бы их назвать вслед за Шекспиром, а на самом деле их явных фальсификаторов, не смогут довести дело до того, чтобы из высказываний Христа и его апостолов исчезло утверждение, согласно которому Христос умер не просто за нас — ради нашего лучшего, — а вместо нас (что, конечно, совершенно не согласуется с таким представлением). Все это воззрение я могу назвать просто фарисейским, но, прежде всего, оно совершенно не согласуется с учением Павла. В Новом Завете закон не воспринимается так высоко, и Бог не уделяет ему так много внимания. Здесь примечательно только то, что при таком представлении предательски заявляет о себе стремление отыскать какое-то начало, относительно не зависимое от Бога, благодаря которому Бог ничего не может совершать непосредственно, — отыскать для того, чтобы объяснить, почему мир нельзя было даровать напрямую, без предшествующего ему примирения. Для того чтобы отыскать такое начало или инстанцию, персонифицируется закон, словно он обладает не зависимой от Бога силой.

Согласно нашим нынешним представлениям, тот факт, что Христос претерпевал наказание вместо нас, в сущности, просто вымысел, ибо Бог уже освободил нас от наказания и оно не было необходимым: Христос принимает его на себя лишь для того, чтобы мы из нашей ненаказуемости не сделали ложного вывода о том, что закон ущербен, — таким образом, он принимает его только для вида. Именно с такой целью некогда (и здесь невозможно удержаться от сравнения) вместо юного принца телесное наказание должен был

226_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

сносить его товарищ, которого и держали для этой цели, дабы принц видел всю серьезность своего проступка. Я привожу это для того, чтобы показать, насколько такой взгляд был свойственен той прославленной ортодоксии, в которую многие с удовольствием хотели бы вдохнуть новую жизнь.

Христос умер вместо нас, и это самым решительным образом утверждают христианские документы. Тот, кто на самом деле хочет в этом разобраться, не должен, ради простоты разумения, начинать с искажения того, что надо объяснить. Чем труднее, чем непонятнее объясняемое (его, разумеется, надо обосновывать лишь документально), тем больших раздумий требует разъяснение. Я не собираюсь согласовываться с каким-либо церковным учением. Я не стремлюсь к тому, чтобы прослыть ортодоксальным, как это называют, и мне также нетрудно было бы занять прямо противоположную позицию. Для меня христианство — лишь явление, которое я стараюсь объяснить. Что же касается смысла, истинного значения христианства, то о нем надо судить по его подлинным документам, как, например, ранее мы стремились уяснить учение о Дионисе или какую-либо другую мифологическую идею по высказываниям самых надежных писателей. После того как мы этот смысл постигли, например значение и смысл Иисусовой смерти, нам надо отыскать объективное объяснение данного отношения. Цель смерти Иисуса всецело определяется так, что предполагается ее объективная причина. Однако объяснить ее невозможно, если применительно к человечеству Бог мыслится лишь в идеальном отношении законодателя, если между ним и человеком не постигается никакой реальной связи. Если в мире нет ничего родственного Богу, нет никакого начала, принадлежащего жизни самого Бога, то как в таком случае какое-то событие в мире может оскорбить его настолько, что лишь весьма необычное решение способно устранить возникший разлад? О таком оскорблении можно думать

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА_______22?

только в том случае, если Бог сам является природой, жизнью. Эта жизнь с необходимостью имеет в себе нечто нерасторжимое и ненарушимое; в этой ненарушимости, неприкосновенности божественной жизни и заключается его святость. Рана, которую можно исцелить только таким реальным действием, предполагает такую же реальную ранимость, и поэтому вряд ли можно думать, что, если прегрешение, совершенное человеком, меняет что-то в нем (человеке), ничего не изменяется в объективных началах бытия и в установленном Богам миропорядке. В то же время все эти предположения все еще довольно абстрактны и были бы достаточными лишь для того, чтобы вообще сделать понятной необходимость примирения с Богом. Однако, для того чтобы понять, как именно это примирение совершается через Христа, необходимо сделать особые предположения, которые отчасти уже излагались. К дальнейшему определению я хочу присовокупить следующее.

Вопрос заключается в том, почему нельзя было ограничиться одним только вочеловечением, почему понадобилось предельное уничижение, вплоть до позорной и ужасной смерти?

В опосредствующей потенции мы предполагаем наличие воли, стремящейся к тому, чтобы всецело покориться Богу. Но это означало лишь покорение началу божественного неблаговоления, покорение его власти. Однако это начало было причиной смерти. Именно в необходимости смерти оно показало всю свою власть и силу; смерть была проклятием, пришедшим в мир через грех. Если опосредствующая потенция хотела полностью покориться божественному неблаговолению (взять его на себя), тогда ей надлежало покориться ему до смерти. Без этого покорение не было совершенным, предполагало оговорку. Только тогда, когда она покорилась до смерти, всякое противление упразднилось, вся власть этого начала была подорвана, ибо, раз и навсегда, без каких-

228_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

либо оговорок приняв человечество и в нем пожертвовав собой, принеся себя в жертву этому началу, она сделала для него невозможным дальнейшее отторжение. Ибо как оно могло и далее отторгать то, что предалось ему, пожертвовало всей своей самостоятельностью? Ведь само оно состоит только в отторжении опосредствующей потенции или, говоря иначе, это начало лишь тогда и в той мере является божественным неблаговолением, когда оно исключает опосредствующую потенцию, когда же это (исключение) становится невозможным, тогда оно лишается силы, упраздняется как начало неблаговоления. Так как опосредствующая потенция упраздняет свое внешнее-по-отношению-к-нему-бытие, оно тоже должно упразднить свое исключение опосредствующей потенции, т. е. должно упразднить себя как начало неблаговоления, ибо как таковое оно может существовать, только исключая опосредствующую, примиряющую потенцию; когда же она настолько упраздняет всякое напряжение по отношению к этому началу, что покоряется ему даже до смерти, тогда оно благодаря этому утрачивает свою силу, обессиливается, и здесь в буквальном смысле истинны слова апостола, сказавшего (Евр. 2, 14): «Христос стал причастным человеческой плоти и крови, дабы смертью лишить силы того, кто обладает могуществом смерти, то есть дьявола».57 Ибо то, что, с одной стороны, желанно Богу (наказание), с другой — противоречит ему, является враждебным по отношению к нему, предстает как то, что имело свою силу именно в необходимости (проклятии) смерти.

Эта победа рисуется и как поглощение данного начала. Согласно латинскому переводу отрывок из Петра (1 Пет. 3, 22) гласит: кбфбрйюн фпн дЬнбфпн, йнб жщЮт бЯщнЯпн клзспньмпй генюмедб, он поглотил смерть, дабы мы соделались наследниками вечной жизни. А поглощает В, когда В лишается своей самостоятельности по отношению к А. От-

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА 229

торжение, которое со стороны смертоносного начала было неуничтожимым, упраздняется действием опосредствующей потенции.

Таковы подлинная цель и смысл Иисусовой смерти, к которым мы приходим согласно нашим общим положениям, и я полагаю, что после этих завершающих разъяснений больше не потребуется никаких комментариев. Христос умер за людей, ради их искупления и вместо них, — такой взгляд уже не вызывает никаких затруднений. Что касается его самого, то у него не было совершенно никакой необходимости умирать. В силу действия того начала, в котором проявлялось божественное неблаговоление, он тоже был отъединен от Бога, однако именно поэтому он обрел бытие, самостоятельное по отношению к Богу, и мог, если бы захотел, быть с ним на равных. Это отторжение было невыносимо для него, однако не в силу какой-то необходимости, а только вследствие его божественного, т. е. единого с Отцом умонастроения, ибо его самого власть смерти постичь не могла, благодаря своей природе он был превыше всякого страдания и всякой природы и, более того, хотя и будучи вне Бога, он мог не воспринимать это отторжение как отторжение, мог быть свободным от того глубокого чувства оставленности, которое на кресте вырвалось криком: «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил?»58

Подобно тому как Христос сам по себе не испытывал необходимости отрекаться от своей природы, свободной от всякого конкретного бытия, и покоряться страданию и даже смерти, человек не мог искупить себя своею смертью. Ибо он (человек) и без того был во власти божественного неблаговоления и полностью подчинялся его силе. По отношению к нему это начало имело полное право проявлять свою власть. Однако после того как Христос своею смертью полностью лишил это начало его власти, человек, хотя и не непосредственно, не сам как таковой, но силою Христа (поскольку,

230_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

по словам апостола,* он облекся в него), смог вновь обрести примирение с Богом. Я говорю, что он смог это сделать, так как прежде ему было отказано во всяком непосредственном отношении к Богу. Эту свободу, эту возможность дал ему Христос, как сказано в Евангелии от Иоанна**: тем, которые приняли его, дал власть (ЭопхуЯбн), возможность стать Божьими детьми, т. е. восстановить в себе божественную жизнь.

Итак, то, чего сам человек не мог сделать для себя, а Христос для себя не был вынужден делать (он мог предоставить божественному неблаговолению полную свободу действий, если бы не захотел восстановить в человечестве утраченную Божью славу), он сделал вместо человека, а следовательно, и для него. По отношению к Богу Христос занял место человека, как бы облачил его в себя, покрыл собою, так что Отец отныне видел в человеке не его самого, а своего Сына, Христа.

______________

*Гал. 3,27; Рим. 13, 14. **Ин. 1,12.

Тридцать вторая лекци

После того как мы разъяснили смысл и цель Иисусовой смерти, остается еще один вопрос: какие изменения происходили в этой смерти с Лицом Христа? Казалось бы, все понятно само собой: Христос — всецело человек, и поэтому он не мог умереть никакой иной смертью, кроме той, которой умирает всякий смертный. Однако, если такой вопрос возникает, то это происходит лишь потому, что всем понятно даже то, что происходит с человеком в момент смерти. О природе смерти можно иметь лишь два представления: первое, согласно которому человек при жизни состоит из двух частей, души и тела, гласит, что, когда наступает смерть, душа и тело разъединяются. Не говоря обо всем том, чему противоречит это воззрение, скажем лишь, что естественному чувству противно думать, будто человек продолжает существовать лишь одной своей частью, а не целиком, не всем своим Esse.1 Естественному восприятию было бы приятнее услышать, что существуют два вида бытия: в одном человек предстает во время своей нынешней жизни, в другом он продолжает свое существование, но всегда при этом остается одним и тем же целостным человеком, которого и там, и здесь надо мыслить как продолжающего существовать. Без такого предположения тождество сознания в этой и будущей жизни выглядело бы весьма двусмысленным. Согласно обычному представлению, которое воспринимает смерть как отъединение души от тела, последнее представляет собой как бы рудную жилу, в которой душа заключена и сокрыта наподо-

232_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЁФ ШЕЛЛИНГ____________

бие благородного металла; смерть — это процесс разъединения, который освобождает душу от окружающей ее материи, не дававшей ей вырваться наружу, и представляет ее в ее чистоте и ясности. Согласно другому представлению, воздействие смерти скорее следовало бы сравнить с тем процессом, когда из растения делают настой или эссенцию. Считается, например, что масло, извлеченное из растения, сохраняет силы и жизнь, которые это растение имело в себе. Тот факт, что растение на самом деле продолжает существовать в таком экстракте, усматривается из того, что даже эфирные масла, вино, например, становятся вязкими и тяжелыми, когда снова зацветает маточное растение; некоторые сторонники учения о всеобщем палингенезе2 даже утверждают, что, если влить в воду капли масла мелиссы, то они приобретают вид листьев этого растения; сам я этого не наблюдал и потому оставлю этот вопрос открытым, хотя, например, такое известное явление, как нерастворение камфары в воде или такая же картина, наблюдающаяся с некоторыми текучими эфирными маслами, свидетельствуют об их своеобразной внутренней жизни и доказывают, что они представляют собой не нечто умершее, но одну лишь одухотворенную жизнь. Таким образом, смерть человека также может быть не разъединением, а извлечением сущности (Essentification), в котором случайное погибает, а существенное, которое, собственно, и является человеком, сохраняется.* Ибо никто из людей не является в своей жизни всецело таким, каков он есть. Самим собой как таковым он становится только после смерти. В этом радость для одних и ужас для других. Случайное добро, под которым здесь скрывается зло, равно как и случайное зло, под которым сокрыто доброе, — и то и другое исчезает. Это сущ-

_________________

* Эту идею автор высказал уже в 1811 г. в письме с выражением соболезнования, письмо, ставшее известным, было адресовано его другу, председателю общества св. Георгия в Штутгарте. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________233

ностное, в котором сохраняется и физическое, должно быть в высшей степени действительным существом, гораздо более действительным, чем нынешнее тело, которое в силу наличия в нем взаимоисключающих частей представляет собой лишь составное и как раз поэтому бренное и разрушимое целое. Во всех языках есть слова, выражающие первоначальное восприятие обсуждаемого предмета, еще не нарушенное никакой рефлексией. Поэтому усопшего, если он появляется, называют духом, а не душой, мысля при этом всего человека, только в его сущности.

Таким образом, вопрос о состоянии Иисуса сразу после смерти не вызывает никаких затруднений, особенно если не забывать, что в каждом из этих не похожих друг на друга состояний субъект остается одним и тем же. Тот же самый субъект, который умер как зримый человек, умер по плоти, после смерти продолжает жить как дух, и потому Петр* говорит о Христе, что он был умервщлен по плоти, но сохранил жизнь в духе, в котором (добавляет он затем) сошел к находящимся в заключении духам, не веровавшим в пору Божьего долготерпения во дни Ноя.3 Это знаменитое место послужило поводом для развития учения о descensus Christi ad inferos.4 Для нашего изложения это место важно в другом отношении. Когда мы задаем вопрос о том, что представляют собой эти не веровавшие, не возникает никакого сомнения, что речь идет о погибших во время потопа. Ранее (в лекциях по философии мифологии** я показал, что потоп представляет собой переход от первого, древнейшего человечества, которое еще не имело никакого отношения ко второй потенции, ко второму человеческому роду, сознание которого вступило в определенное отношение с опосредствующей потен-

___________________

* 1 Пет. 3,18.

** Ср.: Einieitung in die Philosophiе der Mythologie. S. 149. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

234 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

цией. Кроме того, этот переход был, с одной стороны, переходом к вполне ясной мифологии, а с другой — к откровению. Ибо всякое откровение опосредствуется лишь второй потенцией. Таким образом, неверовавшие во времена Ноя, были теми, кто не хотел вступать в отношение ко второй потенции, — тем самым они были отрезаны не только от мифологии, но и от всякого откровения. Относительно этого погибшего человечества, которое никогда не имело связи со второй потенцией и жило лишь в первоначале, жило гордо, не чувствуя никакого посягновения (ибо его самобытная и жестокая природа являет первое начало только в противоположность ко второй потенции*), относительно этого погибшего людского рода, который никогда не был связан со второй потенцией и именно поэтому никогда не был связан и с Искупителем, мыслили так: его, по словам апостола, посетил Христов дух и возвестил ему о себе. Когда говорится о том, что Христос проповедовал духам ен цхлбкЮ,5 саму цхлбкЮ не обязательно понимать как темницу. Это слово можно означать и то, что применительно к грядущему явлению Христа этому древнейшему человеческому роду было дозволено находиться в неком промежуточном состоянии, в котором он сохранялся на тот случай, если в будущем он обретет веру. К сказанному добавлю лишь одно: если как следует взвесить слова, с которыми праотцы, как они говорят, спускались в могилу, а также рассмотреть те выражения, которыми еще в псалмах описывается местопребывание мертвых, тогда надо будет признать, что отношение к Богу умерших не во все времена было одним и тем же и что здесь тоже правит божественное домостроительство. В мире духов тоже надо проводить различие между Ветхим и Новым Заветами; пока Христос не появился и не умер, верующие Ветхого Завета хотя и просвещались ожиданием бу-

______________

* Ср.: Philosophic der Mythologie. S. 183. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________235

дущего искупления и в какой-то мере испытывали радость от этого ожидания, в действительности все еще находились лишь в экзотерическом отношении к Богу.

Итак, великий и всеобщий Искупитель уже прожил две стадии всей человеческой жизни. Та, которую человек проживает в этой жизни, он тоже прожил от своего зачатия и до смерти. После смерти он вступил в жизнь мира духов. Однако он должен был во всем полностью походить на нас, — для того чтобы стать Предтечею и Вождем, ведущим в вечную жизнь, как его недвусмысленно и называют.* Для того чтобы в его лице прошла вся человеческая жизнь, он должен был сделать зримой в самом себе и будущую третью потенцию человеческого бытия. Ибо после того, как человек отделил жизнь в себе от жизни в Боге, он может достичь предназначенного ему единства только через три ступени. Первая представляет собой нынешнюю жизнь, которая является его жизнью в себе и как раз поэтому представляет собой максимально свободное движение. Вторая — это жизнь ближайшего будущего, жизнь неподвижности, бытие, скованное самим собой, можно сказать, долженствующее быть бытие, где за возможностью мочь следует просто бытие, тогда как первое угасает, становится недейственным, и наступает ночь, где никто не может действовать. Здесь речь заходит о том, какое сокровище человек приносит с собой, ибо он пожнет то, что посеял. Однако наступает третья эпоха или период, когда духовное бытие снова обретет максимальную подвижность, и вновь наступает момент возможности мочь, момент свободного движения, который является моментом нынешней жизни. Именно потому об этом третьем моменте говорится как о грядущем всеобщем воскресении из мертвых, а точнее — как о воскресении плоти.

___________

* Евр. 2,10.

236 ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

Теперь я хочу более подробно рассмотреть все три момента, или состояния, целостной человеческой жизни.*

Если за нынешней жизнью человека следует другая, которая (в том, что касается тождества самосознания) хотя и является той же самой, однако в отношении других определений предстает как нечто действительно иное и даже, как можно ожидать заранее, как нечто противоположное, тогда по отношению к человеку прежде всего предполагаются два действительно последовательных (не одновременные) состояния. Так как эти состояния должны сменять друг друга как нечто взаимоисключающее, в каждом должно быть нечто, чего нет и не может быть в другом, т. е. между обоими должна наблюдаться подлинная антитеза. Но поскольку в то же время одно следует за другим и сменяет другое в ненарушимой последовательности, они должны взаимно дополнять друг друга, т. е. в идее или природе человека оба состояния полагаются в единстве и нераздельности; следовательно, когда они предстают как разделенные, это происходит не в силу их природы или идеи, а лишь в результате какого-то особого события. Но для того чтобы помыслить продолжение существования человека во всей его полноте — именно в силу односторонности и, следовательно, конечности обоих моментов, — необходимо помыслить и третий момент (поскольку вообще любой последовательности свойственна триада: а) недолжное состояние, б) отрицание недолжного, в) достижение должного, долженствующего быть). Если первое состояние является состоянием только природной жизни, а второе — только духовной, то это третье с продолжением существования необходимо предстает как состояние духовно-природной жизни, т. е. той жизни, в которой природное возвышается до духовного. (Но поскольку нынеш-

______________

* Ср.: Einleitung in die Philosophiе der Mythologie. S. 475. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________237

ний, зримый универсум исключает духовное, это третье состояние может начаться только вследствие всеобщего — и одновременно нравственного — кризиса).

Нынешняя жизнь человека — это лишь его природная жизнь, она не является его целостной жизнью, но предстает как сущностно односторонняя, это жизнь бндсщрпт шхчйкьт.6 Как бы высоко ни мыслил о себе естественный человек, как бы высоко он не возносился на самом деле или только в мечтаниях, даже та духовная жизнь, которую он ведет, все-таки находится под властью закона и полностью зависит от жизни природной. Я не говорю, что в нынешней жизни совсем нет места духовному (это было бы полным разделением), но духовная жизнь присутствует лишь в той мере, в какой ей это позволяет природная, которая, таким образом, доминирует, господствует. (Субъективно дух главенствует уже здесь, однако лишь субъективно; объективно же сам дух подчинен природе: чередование сна и бодрствования, потребность в пище и питье). Налицо сосуществование, но обратное по отношению к тому, какое должно быть. Естественному надлежало быть скрытым, неявным, духовному же явным. Теперь же все наоборот: естественное явлено, а духовное сокрыто. Два начала, естественное, из которого, и духовное, в котором был создан человек, превратились в последовательные (друг друга исключающие) потенции человеческой жизни, так что один и тот же и в остальном нераздельный человек сначала оказался во власти потенции или представителя одной лишь природной жизни, а затем — духовной. Таким образом, будущая жизнь предстает лишь как более высокая потенция настоящей, однако именно поэтому она полагается с такой же необходимостью, как и настоящая. В этом отношении на человека, благодаря его сущности, положенной в творении, возлагается необходимость, согласно которой он, поначалу живя непосредственной природной жизнью, затем должен жить лишь жизнью духовной, жизнью, в кото-

238_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

рой господствует духовная потенция, дабы только на третьей ступени снова свести воедино жизнь природную и духовную, как это и должно было быть изначально.

Тот последний акт, который был положен в свободу человека и о котором мы говорили в самом начале,* был необходим для того, чтобы отныне неразрывно связать в первоначальном человеке природную и духовную жизнь. Вместо этого четко выраженные духовная и природная жизни вступили в нем в такое соотношение, которое actu их взаимно исключало. Тем не менее это стало следствием совершенно случайного действия или совершенно случайного уклонения человека от его истинной цели, которое, однако, не может упразднить сущность человека, некогда положенную творением. Человек сначала без каких-либо опосредствовании впадает в одну лишь природную жизнь; в этой жизни, будучи подчиненным ей, он находится на одной ступени с вещами и так же, как они, подчинен становлению, изменению и, наконец, смерти. Но именно здесь, где над ним властвует одна лишь природная жизнь, о себе заявляют непреходящность и нетленность его изначальной сущности, которые не позволяют, чтобы природное и духовное полностью и окончательно разъединились, и, несмотря на то, что он подчинен природному, сохраняют за ним и духовное. Так как над ним властвует закон природной жизни (закон греха и смерти, как говорит апостол**), жизнь духа исключена, и, таким образом, обе жизни не могут протекать одновременно, в одно и то же время, хотя это и не препятствует тому, чтобы человек все-таки жил той духовной жизнью, которой он не может жить одновременно с природной, но жил в своем следующем состоянии, а также тому, чтобы способы бытия, которые он не может сделать одновременными, стали

________________

* См. предыдущий том, с. 435 и след. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.) ** Рим. 8, 2.

ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________239

для него последовательными, причем само собой разумеется, что природная жизнь предваряет духовную.

Наверное, нельзя не заметить, что вторую жизнь мы определили как односторонне духовную, а первую — только как природную. Однако лишь такое бытие, полностью поглощающее природную жизнь, целиком переводящее ее в скрытое состояние, в котором природное начало, т. е. потенция инобытия, потенция свободного движения, по существу, обессиливается, лишь такая жизнь может восприниматься как компенсация первой, в которой духовное тоже было в какой-то мере обессилено. Следовательно, совершено ясно, что оба состояния никак не могут сосуществовать: если полагается следующее состояние, то предыдущее должно упраздниться, т. е. человек по своей природной жизни должен умереть (однако речь вовсе не идет о том, что, как это утверждается в других системах или воззрениях, смерть предстает как аргумент против бессмертия: она есть необходимый элемент продолжения существования). После того как человек снова привел в действие ту потенцию нового движения, потенцию инобытия, которая должна была покоиться в нем, смерть, через которую эта потенция полагается в состояние полного отрицания, становится наказанием, а состояние отрицания— состоянием лишения. Христианство вполне естественно рассматривает смерть (хотя, согласно его учению, она — лишь переход к другой жизни) как возмездие за вину, как наказание, а также как то отрицательное состояние, ту ночь (как оно говорит), где никто не может действовать, рассматривает как действительное лишение. Но тогда скажут, что страдают и праведник, и грешник. Конечно, отвечу я, но их страдания совершенно различны. Тем, кто здесь воспринимал эту материальную жизнь как лишение и изо всех сил старался жить духовно, являющееся лишением как таковым не будет лишением, они не станут воспринимать его так: это состояние, скорее, предстанет перед ними как вполне желанное, как упоко-

240_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

ение в Господе. Те же, кто здесь безудержно погрузился в материальную жизнь, и там — прибегнем еще раз к выражению умирающего Сократа — будут лежать в грязи, т. е., в сущности, не смогут жить, их мука будет заключаться в том, что от них станут требовать такой жизни, на которую они совершенно неспособны, росток которой они всячески и совершенно сознательно стремились заглушить в этой жизни.

А теперь посмотрим на это по-другому.

Нынешнее состояние человека возникло потому, что он отпал от жизни во всей ее полноте, жизни, в которой был сотворен, и погрузился в жизнь особенную, для которой нынешний мир предоставил ему полную свободу и простор. Однако в следующем состоянии ему придется вернуться во всеобщую жизнь: здесь для его своеобычности уже нет свободы действий, не в том смысле, что она полностью упраздняется, а только в том, что она больше не может проявляться. Тот, кто затерялся в этой особенной жизни, будет тосковать о ней и в другой, станет стремиться к тому, чтобы из духовного состояния снова вернуться в материальное, как вино, которое, будучи экстрактом (Abgeschiedener), спиртным (Geist) и едва обретя малую крепость (Geistigkeit), ко времени цветения того растения, из которого оно было изготовлено, снова становится густым, т. е. стремится материализовать свою духовную жизнь.7 Однако после того как человек завладел особенной жизнью, не предназначавшейся для него, и factum infectum fieri nequit,8 после того как эта естественная жизнь хотя и пpoшла через смерть как наказание, но тем самым получила признание, необходимо, чтобы наступило второе, а также третье состояние (противостоящее двум первым), в котором особенная жизнь восстанавливается из прежнего ее отрицания и которое дает человеку возможность обладать всеобщей жизнью как особенной, и наоборот, будучи особенным существом, в то же время быть всеобщим. Но это будущее настолько далеко от нашего нынешнего бытия, что нам, по меньшей мере,

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________241

следовало бы пройти всю последовательность промежуточного развития, чтобы получить об этом последнем состоянии более определенное понятие, а не просто какую-то ссылку на него. Поэтому не напрасно христианство самым решительным образом признает эту третью потенцию целостной человеческой жизни, говоря о так называемом воскресении из мертвых, которое может быть лишь пробуждением особенной и естественной жизни к новому и теперь уже вечно пребывающему действию, когда природная и духовная жизни, после того как они получили возможность быть каждая для себя, впервые абсолютно и нерасторжимо сводятся воедино. В то же время благодаря этой теории становится понятно, — и я бы сказал, понятно естественным образом, — к чему стремилась старая метафизика в своем учении о бессмертии человеческой души. Мы смогли понять это так ясно только благодаря предпосылкам позитивной философии. Если этот мир есть логически необходимое следствие высшей идеи, тогда по своей природе он является ее вечным следствием, — не может быть никакого другого мира и никакого другого времени, кроме этого, этот мир и это время суть единственные, и, следовательно, бессмертие тоже должно входить в него. Однако тот, кто понимает, в чем задача, и не желает довольствоваться одними лишь домыслами, требует, чтобы ему доказали, что жизнь продолжается и после смерти, т. е. после отрицания этого времени и этого мира, и потому говорит, что помимо этого мира существует какой-то другой, что он, следовательно, как и этот является не необходимым, а случайным. Если за этой жизнью следует другая, тогда предполагаются два действительно последовательных (не одновременные) состояния, и поэтому в высшей степени наивно, как это делает Гегель в своей «Энциклопедии», упрекать старую метафизику в том, что она искала бессмертие в той области, где есть время. Она и должна была искать его там, если хотела найти настоящее бессмертие, так

242_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

как оно совершенно не дает себя помыслить без действительной последовательности времен, без предыдушего и последующего состояний, из которых ни одно не является иным.

Впрочем, уже старая метафизика понимала, что речь идет не только о том, будет ли душа существовать после смерти или нет.* Надо доказать не просто отсутствие умирания, но бессмертие души, т. е. доказать, что она продолжает существовать в силу своей природы и, следовательно, с необходимостью. Отсюда остается совсем немного до вывода: если человек после смерти продолжает существовать необходимо, тогда сама смерть является лишь чем-то случайным; таким образом, прежде всего дело заключается в том, чтобы постичь смерть как случайное, возникшее в результате того, что мы отклонились от правильного пути. Стремясь доказать неуничтожимость души, старая метафизика превращала ее в вещь, которая отличается от материальной вещи только тем, что не состоит из каких-либо слагаемых. Однако душа, по крайней мере, не является чем-то простым в строго отрицательном смысле, она представляет собой цельность взаимосвязанных функций и деятельностей. Следовательно, если какая-либо из этих функций души угасает вслед за какой-либо другой или все больше ослабляется то начало, которое связует ее с единством действий (как мы это видим на примере старения), тогда душа, несмотря на свою бестелесность, все равно распадается. В силу этого (в силу одной лишь бестелесности) в дальнейшем она может быть лишь началом, отличным от тела, началом, которое, пока сохраня-

__________________

* Те доказательства бессмертия, а которых акцент делается на мудрости, праведности и благости Бога, не идут дальше предположения, что человек будет существовать и в дальнейшем. Даже из доказательства, основанного на нравственном чувстве и столь превозносимого Кантом, в лучшем случае следует лишь то, что каждый человек после смерти живет только до тех пор, пока получает положенную ему награду или наказание; дальше этого данное доказательство не идет.

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________243

ется его связь с телом, одухотворяет его и в этом отношении само обретает индивидуальные особенности, но, когда тело, разрушаясь, обрывает эту связь, тогда оно возвращается в свою всеобщность. Бессмертие человеческого существа, конечно же, покоится на его нерасторжимости, но на нерасторжимости трех моментов: а) природной жизни, б) духовной жизни, в) природно-духовной жизни; они предстают настолько едиными и нерасторжимыми, что человек, как только полагается первое из этих состояний, с необходимостью проживает и первое, и второе, и, поскольку он не может проживать их одновременно, он проходит через них последовательно.

Таким образом, и человеческая жизнь Христа прошла через эти три момента: 1) явление во плоти, 2) пребывание в мире духов, 3) возвращение в видимый мир в преображенной человеческой телесности.

Из трех дней, которые насчитываются, с момента смерти Христа до его воскресения, первый по большей части принадлежал его жизни в этом мире, весь второй он провел в мире духов, а третий стал днем воскресения. Воскресение Христа было решающим доказательством непреложности его вочеловечения, а также того, что от Божества у него осталось только божественное умонастроение, божественная воля. Лишь добровольно сохранив за собой человечество и в смерти (а также после нее), Сын смог добиться того, что Отец снова принял в нем человеческое бытие, а тем самым и человеческое бытие вообще. Это принятие совершилось именно в воскресении Христа или, скорее, само его воскресение было не чем иным, как действием этого полного принятия; поэтому и говорится, что Христос умер за наши грехи и воскрес для нашего оправдания,* т. е. в доказательство того, что Бог снова полностью принимает человеческую природу и что она оправдана перед ним. _______________

* Рим. 4, 25; ср.: 5, 5 и след.

244_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

Согласно подлинно христианскому взгляду, Бог не принимает не какие-то отдельные человеческие дела и поступки, а все нынешнее состояние человека, ибо все оно зиждется на отъединении от него. Поскольку мы это чувствуем, поскольку человек осознает, что все его стремления и поступки неугодны Богу уже заранее, он приходит к desponsio animi,9 к тому неверию, когда всякое его действие становится для него одинаковым, ибо он думает, что что бы он ни делал, ему все равно не оправдаться перед Богом. Поэтому человек не может увидеть в своем действии подлинно добрую волю, для него это невозможно до тех пор, пока с его сердца не будет снято бремя, с которым он как бы родился. Поэтому истинному доброделанию должно предшествовать оправдание; мы очень боимся зла, но без предшествующего оправдания нет никакого настроя на совершение добрых дел. Только после того как все нынешнее состояние будет оправдано, могут появиться отдельные добрые дела. Поскольку не какие-то отдельные наши действия, а все наше существование неугодно Богу, перед Богом (Deo) нас могут оправдать не наши дела, а только тот, кто оправдал перед ним все наше существование, сделал его приемлемым для него, т. е. Христос. Благодаря тому, что Христос воскрес, т. е. не просто однажды стал человеком, а потом перестал им быть, благодаря тому, что он продолжает им быть и будет вечно, — благодаря этому мы получаем дар праведности, дщсеЬ фзт дйкбйпуэнзт,* и, следовательно, наше нынешнее состояние, отъединенное от Бога, признается им, то состояние, в котором мы можем действовать спокойно и даже с радостью** будучи далекими от мрачного, терзающего себя христианства, которое может только одно: внушать нам совершенно превратные представления обо всем, что сделал для нас Христос.

_____________

*Рим.5,77.

** Ср.: Einleitung in der Philosophie der Mythologie. S. 568. (Примеч. К. Ф. А. Шеллинга.)

__________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________245

Что касается самого процесса воскресения, то здесь я хочу отметить лишь одно, чего, впрочем, внимательному слушателю вполне хватит для собственных дальнейших размышлений. В более строгом смысле в воскресении совершается как раз то, что происходило в вочеловечении, но с одной разницей. Вочеловечившийся связует с собой Святой Дух, но в смерти, где он приносит в жертву всего себя (до последнего издыхания), Святой Дух становится Духом самого Христа и предстает как Пробуждающий Вочеловечившегося; поэтому Христос умирает и воскресает силою Святого Духа,* и именно Дух, т. е. все Божество (Ю дьоб фпх рбфсьт,10 Рим. 6, 4.), пробудил его к жизни. Для того чтобы это произошло, Христос и в смерти должен был быть во всем равным нам, т. е. оказаться в том состоянии утраты всей своей самости, в котором он представлял собой только отъединившийся дух. После Воскресения человек Христос равен всему Божеству только сам как таковой; в то же время в нем еще сильнее восстанавливается и прославляется первоначальный человек, о котором сказано, что он в грехопадении утратил дьоб фпх депэ.11 Так как эта дьоб восстановилась в человеке Христе, через него она сообщается и просто человеку, и именно повторное принятие человеческой природы во Христе опосредствует ее будущее принятие во всеобщем воскресении. Мы умерли в нем и потому мы будем и жить в нем, в той мере, в какой мы действительно стали причастниками его смерти. Ибо тем, кто поистине не умерли с ним или, как говорят, не умерли в нем,** воскресение послужит не к вечной жизни, а, поскольку они живут, не будучи в силах жить поистине, к вечному умиранию, так что для них момент смерти станет постоянным, превратится в вечность. __________

* Рим. 8,11(ср.: 1,4)и Евр. 9, 14. ** Рим. 6, 5, 8; 14, 11; ср.: 2 Тим. 2, 11. Откр. 14, 13.

246_________ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ ЙОЗЕФ ШЕЛЛИНГ____________

Воскресение Христа — решающий факт всей этой истории, которую невозможно понять с расхожей точки зрения. Такие события, как это воскресение, подобны молниям, в блеске которых высшая, т. е. истинная, внутренняя история врывается во внешнюю. Для того, кто не принимает таких событий, история превращается в нечто совершенно внешнее, и то, что наделяет ее весомостью, значимостью и неповторимым смыслом, упраздняется вместе с этими фактами, — но какой же безотрадной, пустой и мертвой, лишенной всякого божественного содержания предстает тогда эта история, утратившая связь с той внутренней, божественной, трансцендентной историей, которая, по сути дела, одна является истинной историей, историей кбф' еопчЮн!12 Без связи с нею возможно внешнее постижение событий, похожее на простое воспоминание, но никогда не станет возможным истинное понимание истории. Тот, кто смотрит на историю с чисто внешней точки зрения, никак не связанной с внутренней историей, смотрит на нее так, как чернь или толпа смотрит на относительно великие события, которыми богато время: он ничего не знает о подлинной связи, внутренней истории, истинном развитии событий, которое известно лишь тем, кто стоял у их истока. Не растворять внешнюю историю в истории высшей, но сохранять связь с ней — в этом, помимо прочего, должна проявлять себя философия откровения. Тот факт, что события, благодаря которым внутренняя связь проявляет себя внешним образом, совершаются не часто, наверное, ни для какого мыслящего ума не станет достаточным основанием для того, чтобы усомниться в них: в противном случае получается так, что он вообще не смог признать наличия внутренней и высшей связи вещей и решил придерживаться мнения, согласно которому все связано лишь внешним образом, вслепую, — мнение, которое, пожалуй, можно не оспаривать, но представителю которого никто не позавидует.

___________ФИЛОСОФИЯ ОТКРОВЕНИЯ. ТРЕТЬЯ КНИГА________247

Наверное, кто-то решит, что надо поговорить и о состоянии Христа после воскресения или о периоде времени с момента его воскресения до ухода из видимого мира. На эту тему поднимались разные вопросы, однако есть вещи и обстоятельства, о которых, наверное, можно не распространяться, причем не потому, что это совершенно невозможно, а потому, что никогда нельзя полностью понять то, что не имеет аналога в человеческом опыте (а здесь как раз речь идет о предмете опыта). Если бы нам, например, надо было что-нибудь сказать о свойствах Христова тела, преображенного и прославленного в воскресении (т. е. не подверженного никакому дальнейшему распаду), это означало бы, что мы пытаемся опередить свой собственный опыт. Апостол говорит,* что однажды Христос преобразит наше ничтожное тело, что оно уподобится его преображенному телу, и, наверное, следовало бы спросить: в чем заключается будущее преображение нашего тела или как его можно обрести. Для того чтобы составить на эту тему какое-то представление, нам пришлось бы сначала рассмотреть вопрос о том, какое отношение имеет материя к высшей потенции, а для этого в нашем изложении нет места. Прошедшее осознается, в будущее верят. Ясно, однако, одно: после того как внешний мир, находящийся вне Бога, однажды был признан и одобрен во Христе, последний замысел может заключаться лишь в том, чтобы весь внутренний мир, каким ему следовало быть изначально, — после первого творения все должно было заключаться в Боге, ибо долженствовавшее быть изначально никогда не может быть упразднено, — итак, последний замысел может состоять лишь в том, чтобы весь внутренний мир, каким ему следовало быть изначально, проявился во внешнем, чтобы человек, будучи внутренним, чисто духовным существом, стал бы таковым и внешним образом,

___________

* Флп. 3, 21.