Часть 2.

Размышления о сущности культуры

Досужие коллекционеры подсчитали, что в научной литературе существует более двухсот определений культуры. Среди них встречаются и курьезные. В одном энциклопедическом словаре, например, сказано: “культура – смотри агрикультура”, т.е. земледелие. В обыденном сознании на первый план выступает ценностное, аксиологическое восприятие культуры. Культура, отсюда культурный – значит, хороший, привлекательный, воспитанный.

Совершенно очевидно, что такой подход не может быть принят за исходный при теоретическом рассмотрении понятия культуры. Он грешит отсутствием исторической оценки явлений культуры. То, что считалось хорошим, привлекательным в одну эпоху, может приобрести иную оценку по прошествии времени.

Культуру нельзя отождествить с цивилизацией. Последняя возникает лишь на определенном этапе развития человечества и характеризуется многими параметрами, не относящимися к сфере культуры: наличием государственности, развитого обмена и иными.

Замечательный исследователь первобытной культуры Э. Тейлор писал: “Полный перечень явлений, составляющих общую принадлежность” жизни известного народа, суммирует собою то целое, которое мы называем культурой [1]. Такое расширительное толкование вряд ли адекватно, поскольку в нем теряется специфика культуры и в ее сферу включаются все социальные явления.

Весьма распространено и имеет давнюю традицию, идущую еще от немецкого философа и просветителя Гердера, определение культуры, согласно которому к ней относится все, созданное человеком сверх природы, вне мира ее объектов, процессов и явлений. Такое представление также не может нас удовлетворить: во-первых, оно включает в сферу культуры социальные явления иного характера (денежное обращение или табель о рангах отсутствуют в природе, но вряд ли их можно отнести к проявлениям культуры); во-вторых, в состав культуры входят преобразованные трудом человека предметы природы, да и сам человек как природное существо. Дело здесь обстоит сложнее, о чем мы подробно еще поговорим.

Может быть, вопрос прояснится, если мы подойдем к определению культуры с профессиональной точки зрения и будем называть культурой то, чем ведают и занимаются учреждения культуры: работа театров, кино, клубов, библиотек, коллективов художественной самодеятельности? В таком подходе имеется зерно истины, но не вся истина; в самом деле, как же тогда быть с культурой производства, быта, общения?

При внимательном подходе обнаруживается, что культура есть сторона всякой деятельности, всех разнообразных форм жизнепроявления человека, всех сторон его активности в общественном и природном мире. В таком случае нам надо взять за исходный пункт для анализа явлений культуры марксистское учение о человеческой деятельности.

“Что такое жизнь, если она не есть деятельность?” – писал молодой Маркс [2]. В труде “Немецкая идеология” Маркс и Энгельс подчеркивали: “Для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди” [3]. В работе “Святое семейство” они делают широкий методологический вывод, что “история – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека” [4]. Человеческая деятельность должна быть рассмотрена в единстве двух своих сторон: в первую очередь как процесс, как раскрытие сущностных сил человека в ходе активного преобразования окружающего мира и общения с другими людьми, а также как результат этого процесса, закрепленный в форме определенных вещественных, материальных предметов культуры, а также в системе духовных ценностей, знаний, обычаев, норм.

Для нашего анализа целесообразно хотя бы перечислить всеобщие определения деятельности, в самом общем виде фиксировать ее имманентные, внутренне присущие характеристики, отвлекаясь пока от конкретных форм. Следуя марксисткой диалектике, мы фиксируем эти формы в единстве противоречевых определений, системы взаимопроникающих противоположностей.

Любая деятельность носит одновременно материальный и духовный характер, она включает в себя как реальное преобразование предметного мира, видоизменяющее воздействие на него, так и идеальное преобразование, возникающее на основе формирования образа внешней действительности, выработки определенных представлений, понятий, знаний, созидания мысленной модели будущей действительности, т.е. постановку некоторой задачи, цели, которая достигается затем практическим путем. Деятельность обнаруживает себя как предметная и в то же время знакомая, символическая; она выступает как практическая и теоретическая; в ходе нее застывшие, фиксированные формы объектов внешнего мира приобретают текучесть, подвижность, гибкость в сознании человека, в его представлениях и понятиях, которые в свою очередь вновь опредмечиваются в результате материальной преобразующей деятельности, фиксируясь в предметах культуры.

Любая деятельность включает в себя активность, усилие индивида и в то же время представляет собою коллективный акт. Своим рождением, воспитанием, своими знаниями и навыками, своими целями и вкусами, предметами труда и быта индивид связан с обществом, он вплетен в систему коллективных, социальных отношений. Он не свободен от них, даже находясь в полном одиночестве, творя в пресловутой башне из слоновой кости.

Деятельность в любом своем проявлении оказывается одновременно природной и общественной, социальной. Природной – поскольку сам человек является природным существом и, используя естественные силы, преобразует окружающий мир; социальной – поскольку человек есть существо общественное, вне общества жить и функционировать не способное. Деятельность содержит в себе элементы бессознательного, стихийного и вместе с тем носит характер планомерный, созидательный.

Всякая деятельность, с одной стороны, воспроизводит то, что уже делалось прежде, известными приемами, способами, т.е. является репродуктивной, и в то же время содержит момент новизны, неповторимости. Можно действовать традиционно, используя готовые матрицы, клише и шаблоны, однако и в этом случае деятельность всегда будет продуктивной, необходимо включающей момент творчества, новаторства, преодоления старого.

Наконец, крайне важен тот факт, что всякая деятельность есть свободное проявление жизнедеятельности индивида, его само-деятельности, которая одновременно в той или иной мере оказывается вынужденной. Вынужденной не только в смысле отражения внешней объективной необходимости, а как определенное подчинение обстоятельствам, чужой индивидуальной или коллективной воле, принуждению, внешней дисциплине, внешнему контролю. По необходимости, но свободно принимает взрослый неприятное, но полезное лекарство, тогда как родители насильно вливают его в рот своему больному ребенку, разжав его зубы ложкой.

Итак, мы выделили основные определения всякой деятельности. Конечно, деятельность деятельности рознь: прав был Гете, когда писал, что нет ничего страшнее деятельного невежества. Однако нас интересует созидательная творческая деятельность разумных людей.

Следует подчеркнуть, что в реальной истории всегда наблюдается как бы асимметрия сторон упомянутых противоречивых определений любой формы деятельности. Всегда можно и нужно определить ведущую сторону противоположности. Так, предметное преобразование окружающей действительности в конечном итоге является ведущим для процесса формирования духовного мира. Для композитора в большей степени характерен индивидуальный труд, для оркестра – коллективный.

Конкретно-исторический анализ свидетельствует о том, что в рамках противоположности может происходить смена ведущей стороны. Буржуазному обществу, при всем старании ввести в экономику рациональное, плановое начало присуще господство неконтролируемых, стихийных форм, общественных отношений. Социалистической экономике свойственно плановое, сознательное, научное начало, хотя мы и не преодолели всех проявлений стихийности. Вынужденные формы деятельности, принуждение и насилие, типичные и ведущие для антагонистических формаций, сменяются свободной самостоятельностью трудящихся в условиях социализма, внешняя дисциплина – сознательной внутренней самодисциплиной.

Рассмотрев вкратце всеобщие определения любой деятельности, мы обязаны теперь коснуться тех главных, решающих ее форм, которые определяют конкретное содержание всех жизненных проявлений людей. Опираясь на идеи Маркса и Энгельса, мы можем выделить несколько основных типов, форм человеческой деятельности, которые, конечно, не изолированы друг от друга, но находятся в сложных видоизменяющихся взаимоотношениях.

Наиболее важной, определяющей формой деятельности является материальное производство, реальное приспособление предмета природы к человеческой потребности в процессе труда. Маркс и Энгельс отмечали, что “производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни” есть первый исторический акт общественного человека [3, с. 26].

Следующая важнейшая сфера человеческой деятельности – производство самой жизни, продолжение человеческого рода, отношения полов, область, связанная с формированием и воспитанием все новых и новых поколений, передачей им исторически накопленного опыта, навыков труда, знаний.

Люди живут, действуют, трудятся не в одиночку, а в непрерывном общении друг с другом. Поэтому необходимой формой их жизнедеятельности является производство форм общения, способов соединения, кооперации и координации их усилий, обмена опытом, установление отношений сотрудничества или конкуренции, взаимопомощи или соперничества.

Целесообразная и успешная деятельность возможна лишь тогда, когда существует понимание, знание объективных взаимоотношений предметов и явлений окружающего мира. Только на этой основе можно более или менее верно и глубоко предвидеть результаты и последствия тех или иных практических действий. Следовательно, к необходимым формам человеческой активности относится познавательная деятельность, выступающая либо в форме накопленного эмпирического опыта, либо как система научных знаний.

Человеческое воздействие на окружающий мир сопровождается изменением формы предметов природы, переработкой их в соответствии с потребностями, вкусами людей. В процессе трудовой деятельности человек становится в подлинном смысле мерой всех вещей. “В силу этого, – подчеркивал Маркс, – человек строит также и по законам красоты” [2, с. 94]. Тем самым художественно-эстетическое преобразование действительности следует считать одной из коренных форм человеческой деятельности.

Наконец, человеческая деятельность ориентирована на определенную систему нравственных, моральных, этических норм, ценностей, требований. Каждая историческая эпоха, каждая социальная группа вырабатывают определенные представления о нравственных обязанностях, нормах поведения, о добре и зле, благе и совести, чести и долге. Тем самым производство нравственных ценностей также выступает как важнейшая сфера человеческой деятельности.

Итак, мы рассмотрели основные, имманентные определения всякой деятельности и наиболее важные, определяющие ее формы. Только теперь, на этой основе мы и можем прийти к пониманию того, что же такое культура.

Культура не есть в отдельности материальное производство, или наука, или искусство и т.д., она представляет собой их синтез, способ соединения. Культура выступает как способ деятельности, содержащий в себе целостность всех своих моментов. Или иначе: культура есть деятельность, соответствующая своему понятию как свободное, сознательное жизнепроявление универсального индивида.

Мир культуры – мир целостности, охватывающий все стороны деятельности. В этом смысле культура представляет собой тотальность деятельности, интегративную и интегрирующую ее сторону. В таком случае культурный означает действующий на основе синтеза всех определений и форм деятельности.

Поясним это на отдельных примерах. Какое производство можно назвать культурным? Исходя из нашего определения, видимо, лишь то, которое учитывает данные науки и передового опыта, в рамках которого выполняются все требования, направленные на поддержание нормальной жизнедеятельности индивидов (режим труда и отдыха, питания, гигиены), где используются все достижения технической эстетики, где отношения в коллективе строятся на основе здоровых моральных норм.

Вряд ли можно назвать культурным человеком ученого, который замкнулся в рамках своей науки и вне ее знать ни о чем не хочет, если его наука оторвана от практической жизни и не служит людям, если в своем научном творчестве он игнорирует художественную культуру человечества, если ему чужды ответственность перед обществом, чувство нравственного долга.

Культуру мы понимаем как родовую деятельность человека, осуществляющуюся в ходе истории, в смене поколений и эпох. Именно поэтому она каждый раз своеобразно, специфически, исторически конкретно реализуется в жизни каждой эпохи, каждого народа, социальной группы, отдельного индивида.

Поразительно метко, на высоком художественно-эмоциональном уровне охарактеризовал в свое время понятие культуры замечательный русский художник Н.К. Рерих в грозные годы наступления на культуру фашистского варварства: “Культура есть истинное просветленное познавание. Культура есть научное и вдохновенное приближение к разрешению проблемы человечества. Культура есть красота во всем ее творческом величии. Культура есть точное знание вне предрассудков и суеверий. Культура есть утверждение добра во всей его действенности. Культура есть песнь мирного труда в его бесконечном совершенствовании. Культура есть переоценка ценностей для нахождения истинных сокровищ народа. Культура утверждается в сердце народа и создает стремление к строительству. Культура воспринимает все открытия и улучшения жизни, ибо она живет во всем мыслящем и сознательном. Культура защищает историческое достоинство народа.

Всякое культуроборство есть невежество. Всякое против культуры сквернословие есть признак животности. Человечность и служение человечеству воздвигнутся от культуры. Нести знамя культуры – это значит сохранить лучшие мировые ценности” [5].

Однако жизнь общества не исчерпывается сферой культуры. Общество всегда имеет определенную социальную форму, социальную структуру, в которой только и может реализоваться общественная природа человека. Эта социальная структура исторически конкретно реализуется в многообразных проявлениях.

Передовая демократическая культура создается упорным многовековым трудом рабочих, крестьян, творческой интеллигенции. Они придумали и создали весь вещественный мир цивилизации: от Акрополя до Эрмитажа, от водяной мельницы до космического корабля, от оросительных систем Месопотамии до гидроэлектростанций; они взрастили и верного пса и гибридную кукурузу. Народ является творцом подлинных духовных, эстетических, нравственных ценностей культуры.

Когда-то Бертольт Брехт написал занятное стихотворение под названием “Вопросы читающего рабочего”. Эти вопросы хорошо иллюстрируют мысль о рабочем – главном творце культуры.

Кто воздвиг семивратные Фивы?

В книгах значится список царей.

Но разве цари таскали скальные блоки?

А многократно разрушенный Вавилон?

Кто вновь отстраивал его? В каких домах

Жили строители златом сияющей Лимы?

Куда девались под вечер, закончив китайскую стену,

Каменщики? Рим величавый

Полон триумфальных арок. Кто их воздвиг? [6].

Связь с народом, с его мечтой и надеждой, судьбой и страданием рождала фрески Рублева и скрипку Страдивари, симфонии Бетховена и романы Шолохова. Прав был Глинка, утверждая, что народ создает музыку, а композиторы лишь ее аранжируют. В образе Кола Брюньона Ромэн Роллан с большой силой показал бессмертие, неистребимость народа как творца культуры.

Максим Горький в яркой, афористической форме выразил народную сущность общечеловеческой культуры, природу взаимоотношений между народом и творцом-художником: “Зевса создал народ, Фидий воплотил его в мрамор” [7]. Прометей и Илья Муромец, Икар и Фауст, “Илиада” и “Манас” – все это создал народ в итоге многовековых раздумий, творческих поисков, размышлений над смыслом бытия, наблюдений над реальными людьми и обстоятельствами; во всем этом – труд и мечта, фантазия и дерзновенность народа.

Эксплуататорские классы, используя те или иные достижения культуры в целях укрепления своего господства, никогда не относились с уважением к ее достижениям и творцам. Их подлинное отношение к культуре отражалось в том, с какой легкостью они приступали к уничтожению культурных ценностей, как только это им представлялось целесообразным. Начиная с печально известного и хрестоматийного Герострата, разрушившего храм Артемиды эфесской, мы должны вспомнить гибель знаменитой Александрийской библиотеки, сожженной по приказу халифа Омара, уничтожение Киева ордами Батыя, истребление целых цивилизаций испанскими конкистадорами в Центральной и Южной Америке.

В эпоху кризиса капитализма враждебность эксплуататорских классов культуре выступает с особой силой и резкостью. Авангард империалистической буржуазии – немецкий фашизм – в своем зверском разрушительном буйстве оставил далеко позади себя геростратовские подвиги Тамерлана и Торквемады. Фашистские варвары разрушили тысячи городов со всеми их культурными ценностями; они предали аутодафе книги Маркса и Эйнштейна; они откармливали вшей на теле замечательного математика Банаха, держали лошадей в яснополянском доме Толстого, сожгли пушкинский Лицей. Все это цинично прикрывалось криками о необходимости спасения европейской цивилизации от большевистских орд. И если прав Маркс, утверждавший, что уровень развития общества, степень его цивилизованности определяется отношением к женщине, то насильственная стерилизация, изуверские опыты над женщинами в застенках Освенцима и Майданека, рвы, наполненные трупами женщин под Киевом и Керчью, вполне определяют место фашистской “цивилизации”.

Буржуазные идеологи современности, особенно в странах так называемой западной демократии, лицемерно открещиваются от фашизма, отрицая его связь с характером экономического строя капитализма. Однако анализ показывает, что современное буржуазное общество каждой своей порой источает враждебность культуре.

Мы говорили, что первой и важнейшей формой человеческой деятельности является производство средств, условий жизни. Капитализм извращает эту коренную форму деятельности, заставляя производить оружие атомного, химического, бактериологического, метеорологического, экологического истребления. Kaпитaлизм кaк система, подчиненная производству вещей из пота и крови людей, выдал свою экономическую тайну, создав нейтронную бомбу, достоинство которой, по заявлению буржуазных “демократов”, в том, что она убивает все живое, сохраняя постройки, здания, заводы. Пепел Хиросимы и Нагасаки стучится в сердцах людей, он знаменует смертный приговор системе эксплуатации людей, враждебной человеку, враждебной его культуре.

Капитализм извращает естественные отношения людей, направленные на продолжение жизни. Стерилизация, сексуальная революция, порнографический взрыв – все это порождено трагическими противоречиями буржуазного строя. Само общение людей отравлено ядом дезинтеграции, взаимной изоляции, так ярко показанных Достоевским и Чеховым, Кафкой и Камю. Рационалистические традиции научного познания все более замутняются волной антирационализма, интуитизма, попытками примирить с наукой то дзен-буддизм, то телепатию. Эстетике прекрасного противопоставлены безобразные кривляния абстракционизма в живописи и скульптуре, “конкретной” музыки (ее хорошо изобразил Сергей Образцов в миниатюре с оркестром, где в качестве заключительного аккорда срабатывает унитаз). Моральные ценности подтачиваются этическим релятивизмом, цинизмом, проповедью жестокости и насилия; обезумевший от раздувшихся запросов потребитель или супермен, расстреливающий жителей в джунглях Африки, – вот кто выдвигается в качестве идеала.

Ленин писал, что “капитализм дает культуру только для меньшинства” [8], обрекая массы на невежество, на потребление суррогатов культуры, принижая достоинство людей. “Только ценой величайшего ущерба, наносимого развитию каждого индивида, – отмечал Маркс, – достигается их общее развитие в те исторические эпохи, которые являются прелюдией к социалистической организации человеческого общества” [9]. Культура в условиях эксплуататорского общества оказывается не достоянием каждого индивида, а лишь их совокупности, общества в целом. В обществе социальных антагонизмов труженик ограблен в отношении культуры: “Чем культурнее созданная им вещь, тем более похож на варвара он сам”. В этом тайна тех исторических явлений, когда, казалось бы, процветающая культура неожиданно гибнет без каких-либо внешних вторжений. Краток был век Перикла в Древней Греции, многое было утрачено после эпохи Возрождения в Европе; провалы в культурном развитии наблюдались и в Древнем Египте и в истории майя. Подобного рода события приводили к пессимистическим выводам буржуазных культурологов. Так, О. Шпенглер писал, что существует лишь один конец исторической борьбы – гибель индивида, гибель народа, гибель культуры.

Понимание обреченности эксплуататорского строя проникало и проникает в сознание буржуазных идеологов, особенно из числа мелкой буржуазии. Не имея представления о диалектике культурного и социального, они приходили к двум, по форме противоположным, а по существу единым, попыткам разрешить указанное противоречие на буржуазной основе. Одни в целях сохранения культуры требуют спасать буржуазный строй от революционного натиска масс, от “хама грядущего”. Другие, впадая в противоположную крайность, требуют уничтожить всю прогнившую культуру, не затрагивая при этом отношений эксплуатации.

Так рождалось “лево-истерическое” отрицание всего мира культуры, объявлялись походы против культуры, но не против буржуазности. В 1914 г. в России вышел любопытный сборник “Футуризм” при участии и под редакцией итальянского писателя Маринетти. Последний объявляет свое выступление в печати “революционным криком”, направленным “против мании культуры”. Здесь объявляется война логике в театральном искусстве, провозглашается культ “антиизящной” музыки, эстетика прямых линий спички и оконной рамы противопоставляется эстетике торса Афродиты. В сборнике гонители культуры похваляются, что им удалось организовать оркестр, состоящий из 15 шумистов: жужжателей, взрывателей, шуршателей, булькотелей, свистунов, громыхателя, трещателя, скрипуна и хрипуна. В сборнике имеется эссе Гийома Аполлинера под многозначительным названием “Пле...вок”. Этот плевок адресуется музеям, идеологам, кватрочентистам, руинам, Венеции, Помпее, Флоренции, Версалю, Данте, Шекспиру, Толстому, Гете, Эсхилу, Монтеню, Вагнеру, Бетховену, Бодлеру, Уитмену, Индии, Египту, хорошему вкусу, научности, истории [10]. Кое-кто из составителей сборника позднее обрел разум, но сам его организатор, Маринетти, закономерно скатился к фашизму.

Человеческой культуре нет спасения в рамках буржуазного общественного строя. Ее судьбу должен взять в свои руки единственно последовательно революционный класс – пролетариат, вооруженный передовой марксистско-ленинской теорией.

Расчлененность сфер, способов человеческой деятельности сама по себе не является чем-то неизменным, раз и навсегда от века данным. Она достигает максимальных масштабов в условиях буржуазных общественных отношений, но и здесь, как и в предшествующие эпохи, не является абсолютной, а сопровождается попытками частичного синтеза, слияния отдельных форм. В рамках крайне узкого и замкнутого мирка первобытного племени или общины, в условиях примитивного уровня развития производительных сил можно было встретить элементы культурного синтеза, объединения на крайне скудной основе весьма неразвитых форм деятельности. Здесь член племени еще мог быть и охотником и художником, хранить скромный запас знаний о явлениях природы и участвовать во всех общественных делах. В традиционных, естественно возникших обществах еще прослеживается тесная, нерасчлененная связь с природой, ее ритмами и переменами, основанная не столько на овладении природой, сколько на подчинении ей. Консервативный, рутинный характер производства фиксировал эти связи. Идеологическим выражением этих примитивных и консервативных отношений была религия, в ничтожестве человека перед небесными силами отразившая его бессилие перед могущественной природой и непонятными общественными отношениями.

Почти тысячу лет назад зло и метко охарактеризовал сущность религиозного мировоззрения великий поэт Востока Омар Хайям:

Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе,

Трезвон колоколов – язык смиренья рабий,

И рабства черная печать равно лежит

На четках и кресте, на церкви и михрабе [11].

Но религия – не только система взглядов, мифов и идеологических конструкций, она стремится создать некоторый суррогат культурного синтеза, провозгласив мнимое единство людей в Боге, и на этой основе объединить сферы познания, морали, искусства. Через систему обрядов она пыталась охватить всю жизнь человека, сопровождая его от рождения до смерти. Эта ложная связь довольно цепко держалась и держится в истории культуры. Ее полная ликвидация не может быть исчерпана простой просветительской проповедью в духе Остапа Бендера: Бога нет – это медицинский факт. Преодоление религии требует перестройки всех общественных отношений, создания нового культурного синтеза.

Попыткой культурного синтеза была античная греческая цивилизация, так много давшая истории человечества. Всплеск греческой культуры был возможен потому, что античный полис еще не утратил унаследованной от общины близости к природе, а условия жизни позволяли гражданам проявлять себя и в политической жизни, и в искусстве, и в спорте. Наша современная традиция продолжает хранить наследие греков в архитектуре зданий, начертании букв алфавита, в образном мире мифов и сказок, в фундаменте таких наук, как история, география, философия.

Но культурный синтез был для античных греков в основе своей и роковым образом неполным: господство рабского труда выключало их из сферы материально-производственной деятельности. Свободные греки презирали труд, поэтому, кстати говоря, они не смогли создать опытного естествознания, ограничиваясь лишь наблюдением природных объектов.

Другая исторически важная попытка культурного синтеза связана с эпохой Возрождения. В этот период, когда были расшатаны традиционные связи феодального общества, но еще не окаменели нарождавшиеся буржуазные отношения, возникла замечательная ситуация, когда определенный слой общества получил возможность одновременного участия, функционирования во многих сферах деятельности. “Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными”, – писал Энгельс [12]. Таким был в первую очередь Леонардо да Винчи – гениальный живописец и анатом, инженер и архитектор, скульптор и ботаник, создатель гидротехнических сооружений, конструкций летательного аппарата, подводной лодки, танка, металлургических печей, землеройных машин.

Однако всплеск эпохи Возрождения вынужден был заглохнуть, поглощенный все расчленяющим, разрывающим, противопоставляющим друг другу движением буржуазных отношений, с их разрывами, разломами, антагонизмами различных форм человеческой деятельности.

Для нас античный мир или эпоха Возрождения не чудо, не случайная историческая мутация. Урок греческого полиса, Перикла и Аристотеля, Эсхила и Праксителя, урок Ренессанса, Леонардо да Винчи и Свифта, Рабле и Сервантеса в том, что таланты рождаются там, где возможен хотя бы частичный культурный синтез, проявление универсального характера деятельности. Вспомним гениев отечественной истории. Грибоедов был не только автором великой комедии, но и музыкантом, но и дипломатом, но и экономистом. Поэт и филолог, историк и экономист, химик и физик, – Ломоносов, по словам Пушкина, был первым нашим университетом. В Менделееве сочеталась деятельность ученого-химика, педагога, агронома, экономиста; он занимался метрологией и географией, металлургией и нефтяным делом. Эти исторические личности попросту реализовывали нормальное стремление здорового индивида к универсальности, к проявлению себя во всех сферах деятельности, к культурному синтезу.

Какими только способами не пытались склеить в истории разбитое на мелкие осколки зеркало культуры! В “Критике способности суждения” уделил этому вопросу внимание Иммануил Кант. Вот что он предлагал: “Изобрести искусство обмена между собой образованной части народа и необразованной, согласовать широту и утонченность первой с естественной простотой и самобытностью второй и таким образом изобрести то среднее между высшей культурой и непритязательной природой” [13]. Увы, и это была лишь очередная утопия.

В буржуазную эпоху, в условиях далеко зашедшего разделения общественного труда стремление к культурному синтезу обычно приобретает следующий характер: берется, выхватывается какая-либо одна форма или сторона деятельности, она противопоставляется, раздувается, генерализуется, объявляется универсальной, все детерминирующей, охватывающей и определяющей.

Гегель справедливо критиковал ошибочную методологию общественно-исторического процесса, имеющую в виду “возведение одной выхваченной стороны в ранг всеобщности и предоставленное ей господство над другими” [14]. Но самому Гегелю, из-за идеалистического характера его философии, не удалось избежать ошибки, против которой он предупреждал. Для Гегеля культура в конечном итоге сводится к свободному, самодисциплинированному, научному мышлению: “В этом развитии всеобщности мышления состоит абсолютная ценность культуры” [15]. Мы вместе с Гегелем признаем необходимость развития всеобщего мышления, культурной субъективности, освобождения от своеволия чувств, произвола и каприза поведения, но понимаем, что это – лишь момент культуры, хотя и важный.

Со времен древнегреческих мыслителей до Шеллинга и до наших дней делаются попытки свести культурный синтез к утверждению прекрасного, к эстетической деятельности. Но и такая односторонность не привела к успеху, а иногда, как было с Ницше, приводила к реакционным выводам.

Начиная с Фрейда, делаются непрерывные попытки свести всю культуру к проявлению исконных биологических, природных задатков человека: подавление сексуального влечения, борьба за существование, темные инстинкты в подкорке, гены агрессивности и разрушительности – все это объявляется фундаментом человеческой культуры. Из диалектической противоположности сознательного и бессознательного выхватывается бессознательное, оно чудовищно раздувается, выводится из-под определяющего контроля сознания, превращается в решающий мотив поведения. На этой основе пытаются истолковать не только печальную судьбу царя Эдипа, но и классовую борьбу, войны и революции.

Другой приём: разрушается диалектическое единство личного и общественного. Индивид вырывается из общества, противопоставляется ему, объявляется абсолютной и единственной самоценностью, обрекается на одиночество, отчаяние и ужас – так формируется концепция экзистенциализма.

Абсолютизация знаковой деятельности выступает в качестве основы логического позитивизма или структурализма, провозглашающего текст культуры основой ее становления, функционирования и развития. Наконец, научная элита формирует сциентические концепции, объявляющие научную деятельность главной и решающей для всей культуры сферой, определяющей и тенденции материального производства, и политику, и мораль.

Примиряющую позицию в этом культурологическом споре занял известный физик Нильс Бор. Он призывал согласится с тем, что культуры не могут быть сведены к единству, что они должны сосуществовать па основе принципа дополнительности: “Так, цельность живых организмов и характеристики людей, обладающих созданием, а также и человеческих культур представляет черты целостности, отображение которых требует типично дополнительного способа описания” [16]. Однако сведение к физическому принципу дополнительности не решает проблему целостности культуры, ибо оставляет открытым вопрос об их единой, универсальной основе.

Эта проблема волновала и английского писателя Чарльза Сноу. В книге “Две культуры” он с горечью констатирует разрыв между гуманитарной культурой и наукой, не видя путей преодоления этой разобщенности. Конечно, имеются буржуазные идеологи, которые пытаются выдать беду за добродетель. Так, теоретики абстракционизма настаивают на том, что отрыв художника от социальных проблем, от нормальной человеческой природы, от окружающей природы и есть необходимая форма проявления творческой свободы. В действительности же и здесь лишь реализуется абстрактный, разорванный, растерзанный характер буржуазных общественных отношений.

Распавшаяся связь времен может быть восстановлена только на принципиально новой социальной основе. Нить человеческой судьбы, которую прядут неутомимые пауки, это нить культуры, и сохранить ее непрерывность, связность, преемственность – задача трудящихся классов.

Марксизм-ленинизм дал теоретическое решение вопроса о сущности человеческой культуры, о путях ее развития. Ленину мы обязаны выяснением не только научной стороны проблемы, но и практических путей культурного строительства в условиях социалистического переустройства общества.

Ленин глубоко раскрыл диалектику социального и культурного в жизни общества, в процессе революционных преобразований мира. Ленинское учение о пролетарской революции исходит из признания необходимости самой решительной, самой последовательной ломки эксплуататорских общественных отношений и их социальных институтов. В ходе революции должны исчезнуть эксплуататорские классы капиталистов и землевладельцев, отжившие сословия и уклады, старый государственный аппарат, армия, полиция и т.д. Но относится ли это к культуре?

В этом вопросе Ленин придерживался принципиально иной, противоположной позиции. Важнейшей стороной ленинской теории культуры является мысль о непрерывности, преемственности культурного развития человечества. В речи на VII съезде РКП(б) в 1918 г. Ленин рассматривал тот крайний случай, когда культура как бы погибает, уничтожается полностью. Но и в этом случае культура в какой-то мере неизбежно сохраняет себя. “Ибо каковы бы ни были разрушения культуры – ее вычеркнуть из исторической жизни народа нельзя, ее будет трудно возобновить, но никогда никакое разрушение не доведет до того, чтобы эта культура исчезла совершенно. В той или иной своей части, в тех или иных материальных остатках эта культура неустранима, трудности лишь будут в ее восстановлении”, – говорил Ленин [17].

В истории мы наблюдаем ситуации, казалось бы, полного уничтожения культур. Так было с народами Месопотамии, Древнего Египта, Центральной Америки. Но и в этом случае многие культурные достижения этих народов сохранились для потомков. Давно ушли в небытие народы древнего Шумера, но и в наши дни мы пользуемся его достижениями: письменностью, повозками на колесах, календарем; и даже зодиакальные созвездия называем так, как их нарекли шумерийцы: Близнецы, Скорпион, Стрелец, Рак, Лев, Весы.

Чудовищный ущерб принесло русской культуре татаро-монгольское иго. В “Повести о разорении Рязани Батыем” летописец с горечью сообщал: “Был город Рязань и земля была Рязанская, и исчезло богатство ее, и отошла слава ее, и нельзя было увидеть в ней никаких благ – только дым, земля и пепел” [18]. Но и после такого вроде бы полного разрушения культуры, обрыва культурной традиции вновь обрел наш народ творческие силы, восстановил и развил дальше свою культуру, спас ее образцы для нового расцвета.

Страшный удар нанесли завоеватели народу майя, но взращенная им кукуруза широко разошлась по всему миру. А в монументальных фресках Сикейроса, новаторских и революционных, мы ощущаем связь с древнем искусством Юкатана.

Не прерывается глубинная связь в русской культуре, идущая от “Слова о полку Игореве” к поэтике Маяковского, от древнерусской живописи к полотнам Васнецова, Ильи Глазунова. И чудесный скифский “Звериный стиль” творчески преломляется в современной кавказской чеканке.

Выступая перед молодыми строителями социалистического общества, представителями союзов молодежи, Ленин представил развернутую программу развития пролетарской культуры: “Без ясного понимания того, что только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру – без такого понимания нам этой задачи не разрешить. Пролетарская культура не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре” [19]. К этим мыслям Ленин возвращается в наброске резолюции о пролетарской культуре: “Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры [19, с. 462].

Ленинские высказывания позволяют представить целостную картину теории пролетарской культурной революции, выявить ее важнейшие характеристические черты. Это, во-первых, сохранение исторической преемствованности в развитии общечеловеческой культуры, во-вторых, полнота усвоения материала культуры (“взять всю культуру”), в-третьих, точность ассимиляции передаваемых культурных традиций.

Все это, однако, не означает некритического отношения к культуре прошлого. На этом этапе анализа необходимо вводится классовая оценка культурного богатства, реализуется классовый подход, отсекающий классово чуждые пролетариату явления культуры. Нельзя допустить, чтобы в социалистическое общество проникали элементы буржуазной, помещичьей или феодально-байской культуры, рожденной отношениями эксплуатации, отношениями отчуждения от человека и от природы.

Еще в “Критических заметках по национальному вопросу” в 1913 г. Ленин предупреждал: “Ставя лозунг “интернациональной культуры демократизма и всемирного рабочего движения”, мы из каждой национальной культуры берем только ее демократические и социалистические элементы, берем их только и безусловно в противовес буржуазной культуре, буржуазному национализму каждой нации” [20].

Итак, следующим необходимым условием развития пролетарской культуры, выдвинутым Лениным, является переработка всего предшествующего материала культуры, переработка на основе марксистской теории и интересов строительства социалистического общества. Только при соблюдении всех упомянутых выше условий открывается возможность, перспектива и необходимость творчества нового в культуре, как закономерного развития навыков труда, запасов знаний, форм общения, эстетических и этических норм, выработанных человечеством в течение тысячелетий.

Так в чем же тут революция, спросит неискушенный человек? Ведь в соответствии с теорией, революция есть скачок в развитии, разрыв с прошлым. Не подменяем ли мы в теории культуры революционность плоским эволюционизмом, традиционализмом?

Так ставили вопрос в первые годы революции некоторые публицисты и практические работники, которые отвергали ленинское учение о пролетарской культурной революции. Фактически они отражали мелкобуржуазную точку зрения “левых” ниспровергателей культуры; в теории они отождествляли социальное и культурное, не понимая их сложной диалектики; на практике их действия вели к самоизоляции пролетариата, подрывали перспективы и возможности социалистического переустройства страны.

Ленин отвергал сектантские установки пролеткульта, согласно которым новую культуру можно построить только руками пролетариата, не привлекая к этому делу инженеров, ученых, художников, сложившихся еще в буржуазную эпоху. Когда один из идеологов пролеткульта В. Плетнев написал: “Задача строительства пролетарской культуры может быть разрешена только силами самого пролетариата”, – то Ленин подчеркнул слово “только” и написал на полях: архифальш [21]. Ленин предпринял решительные шаги, направленные на вовлечение в социалистическое строительство всех культурных сил России, клеймил нигилистическое, махаевское отношение к интеллигенции, пресекая попытки администрирования в сфере культуры.

Не понимая диалектики развития культуры, идеологи пролеткульта ленинской идее непрерывности и преемственности культуры противопоставляли метафизическую концепцию разрывов, прерывности культурного развития. Некий Сабашников писал в 1918 г.: “В истории человечества бывают моменты, когда одна линия культуры, взлетев до высшей точки и описав дугу, падает, а рядом с ней, за ней, начинается линия новой культуры. Одна в другую не перейдет никогда. Между ними провал” [22]. Такого рода взгляды питали призывы “сбросить Пушкина с корабля современности”, разрушить железные дороги ввиду их якобы буржуазного характера. Поэт В. Кириллов писал в те дни:

Мы во власти мятежного, страстного хмеля;

Пусть кричат нам: “Вы палачи красоты!”

Во имя нашего Завтра – сожжем Рафаэля,

Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.

Другой поэт, Ипполит Соколов, призывал своих собратьев по перу вытравить в себе все принципы старого стихосложения, которые считались незыблемыми от Гомера до Маяковского.

Партия по инициативе Ленина решительно пресекла разнузданное буйство очернителей и разрушителей культуры. Надо сказать, далеко опередили пролеткультовских крикунов организаторы китайской “культурной революции”. Выступая в 1966 г. на международном симпозиуме, член Политбюро КПК Чень И, незадолго до того, как сам он был объявлен хунвейбинами “черным бандитом”, громогласно заявлял: “Задача нашей великой китайской пролетарской культурной революции состоит в том, чтобы полностью ликвидировать всю старую идеологию, старую культуру, старые обычаи и нравы, с помощью которых эксплуататорские классы тысячелетиями отравляли сознание народа, создать и сформировать у широких народных масс совершенно новую пролетарскую идеологию, культуру, обычаи и нравы” [23]. Подобные рассуждения, как очевидно, ничем существенным не отличаются от высказываний “леваков” пролеткульта, типа Плетнева, Сабашникова и др. Но китайским лидерам удалось на практике осуществить их антиленинский, геростратовский курс в области культуры. При этом выяснилось, что разговоры о формировании у масс “совершенно новой пролетарской идеологии” свелись к разрыву с идеями марксизма-ленинизма и пролетарского интернационализма, к разгулу национализма и гегемонизма.

В равной степени маоизм не создал, да и не мог создать никакой “новой “ культуры. Фактически давление мелкого производства, мелкобуржуазной идеологии вызвало в Китае черную волну гонения на подлинную культуру. Речь шла не только о разрыве связей с традициями китайской культуры (поход против Конфуция, классического китайского театра), с передовой общедемократической европейской культурой, но и с социалистической культурой Советского Союза. Гонению подверглись и Толстой и Шолохов, и Бетховен и его исполнитель китайский пианист Лю Ши-кунь. Насильственное насаждение мелкого производства (каждому дому – свою металлургическую печь), изгнание миллионов горожан в деревню, сознательный подрыв традиционных норм морали среди народа в целях насаждения наушничества, противопоставления “революционной” молодежи старшему поколению – все это чудовищные гримасы мелкобуржуазности, базирующейся на примитивных идеях грубого, казарменного коммунизма. По мнению Маркса, подобная идеология не только не преодолевает частной собственности, но находится от нее в полнейшей зависимости, исходит из рождаемых ею зависти, злобы, жажды всеобщего нивелирования. “Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека”, – писал Mapкс [2, с. 115]. Националистическое высокомерие маоистской идеологии также находится в связи с ее отрицанием мира общечеловеческой культуры.

Ленинизм решительно настаивает на том, что пролетариат и руководимые им трудящиеся классы являются естественными воспреемниками культурной традиции, они принимают и несут дальше эстафету культуры. Тогда в чем же, повторим мы вопрос, заключается подлинная пролетарская культурная революция?

По Ленину, сущностью культурной революции является рождение новой исторической эпохи, когда трудящееся массы, тысячелетиями ограбленные в отношении культуры, лишенные возможности пользоваться плодами культуры, созданной их же собственными руками, когда эти массы овладевают всеми достижениями общечеловеческой культуры. С момента социалистической революции начинается гигантский процесс соединения труда и культуры, формирования нового, всесторонне развитого человека, владеющего всем богатством форм человеческой деятельности. Культура, которой на протяжении столетий могло пользоваться лишь меньшинство, избранная элита, становится отныне достоянием всего народа – это ли не революция!

Значение этого исторического переворота в жизни человечества, в судьбах революции столь велико, что Ленин в самые трудные годы разрухи, когда не хватало ни хлеба, ни металла, не было ни тракторов, ни автомобилей, сжато охватил все цели, все задачи развития нашего общества одной мыслью, одной идеей, одной целью: “Для нас достаточно теперь этой культурной революции, чтобы оказаться вполне социалистической страной” [24]. Понимаемая во всем своем грандиозном значении, культурная революция, как для нас теперь ясно, отнюдь не сводится к преобразованию сферы просвещения или искусства, она затрагивает коренные условия жизни людей, их материального производства, форм общения, всех сторон деятельности.

Литература

1. Тейлор Э. Первобытная культура. М., 1939. С. 5.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 91.

3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 25.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 102.

5. Рерих Н.К. Из литературного наследия. М., 1974. С. 402.

6. Brecht B. Ausgewahlte Werlcf. Moskau: Verlag Progress, 1976. S. 76 (перевод Ю.А. Жданова).

7. Горький М. Собр. соч. Т. 24. М., 1935. С. 34.

8. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 54.

9. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 47. С. 186.

10. Маринетти. Футуризм. СПб., 1914.

11. Ирано-язычная поэзия. М., 1974. С. 111.

12. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 346.

13. Кант И. Соч. Т. 5. М., 1966. С. 378.

14. Гегель. Политические произведения. М., 1978. С. 200.

15. Гегель. Философия права // Соч. Т. 7. М.; Л., 1934. С. 47.

16. Бор Н. Избранные научные труды. М., 1971. Т. 2. С. 532.

17. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 46.

18. Изборник. М., 1996. С. 355.

19. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 304.

20. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. 121.

21. См.: Ленин В.И. О воспитании и образовании. М., 1973. С. 567.

22. Цит. по: Горбунов В.В. Ленин и пролеткульт. М., 1974. С. 94.

23. Опасный курс. Вып. 5. М., 1974. С. 113 – 114.

24. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 377.

1981 г.

Строительство социалистической культуры

Не только молодому, но и старшему поколению советских людей трудно представить, трудно поверить, какой отсталой и нищей была наша страна немногим более полувека назад. Глядя с высот космической эры, уже трудно представить реальность убогих крестьянских делянок, примитивный изнуряющий труд рабочих на далеко не передовых предприятиях, скудный и во многом темный быт народа.

Ленин, удивительно глубоко и всесторонне знавший свою страну, условия жизни трудящихся, с полной откровенностью писал: “Речь должна идти о той полуазиатской бескультурности, из которой мы не выбрались до сих пор и не можем выбраться без серьезных усилий, хотя имеем возможность выбраться, потому что нигде народные массы не заинтересованы так настоящей культурой, как у нас; нигде вопросы этой культуры не ставятся так глубоко и так последовательно, как у нас” [1].

Из факта культурной отсталости России накануне революции делались два диаметрально противоположных вывода. Меньшевики и ренегаты, ссылаясь на эту отсталость, утверждали, что страна не созрела для революции, что захват власти революционной партией – это авантюра. Надо сказать, что аналогичный тезис провозглашался ревизионистами и меньшевиками не только для экономически отсталой России, но и в передовой Германии. Каутский парализовал волю немецких трудящихся, запугивая их возможными разрушениями культурных ценностей в ходе революции. Он выдвинул позорный, капитулянтский, демагогический тезис о том, что производство якобы важнее способа производства, т.е., лицемерно защищая производство, развитие материальной культуры, фактически отвергал необходимость революционной перестройки социального строя общества.

Об этих врагах революционного переустройства общества метко писал Маяковский, пародируя их аргументацию:

“Нет, я не за монархию

с крестами,

с орлами,

Но для социализма

нужен базис,

Сначала демократия,

потом

парламент.

Культура нужна.

А мы –

Азия-c!” [2].

Ленин, глубоко понимая диалектику культурного и социального, противопоставил меньшевистским паникерам и реализовал противоположный стратегический план: взять власть, сломать мешающую развитию культуры, устаревшую социальную структуру, заложить фундамент новых общественных отношений и на этой основе добиться взлета культуры трудящихся масс.

История подтвердила правильность ленинского плана: в первую очередь необходимо было изменить структуру общественных отношений, социальную основу способа соединения различных форм деятельности людей. История знает несколько типов такого соединения. Первый тип связи основан на сохранении естественных природных уз, родовых и племенных отношений. В условиях первобытной общины, в ее узких и тесных рамках доминировали отношения сотрудничества, основанные на естественном разделении труда (половом, возрастном), вне общины такого сотрудничества уже не было: отношения могли носить мирный, но чаще далеко не мирный характер. Такая естественная связь людей основывалась на, если можно так выразиться, всесторонней их неразвитости.

Эта естественная связь не гарантировала общество в целом от отношений эксплуатации: “Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) – быть членом племени. Это значит, что племя, завоеванное, покоренное другим племенем, лишается собственности и становится одним из тех неорганических условий воспроизводства племени-завоевателя, к которым община относится как к своим собственным. Рабство и крепостная зависимость являются поэтому лишь дальнейшими ступенями развития собственности, покоящейся на племенном строе” – так Маркс вскрывает неизбежную тенденцию первобытных естественных отношений людей выродиться в отношения эксплуатации [3]. На основе этой природной связи возникает принуждение к труду в виде форм личной зависимости.

В этих условиях культурный синтез не может стать достоянием ни раба, ни крепостного. Он доступен для одиночек в рамках свободных групп населения. При этом наличие остатков природной связи, естественных уз делает этот синтез весьма ярким, продуктивным и содержательным. Он выступает в формах эпического творчества от “Илиады” до “Эдды” и древнерусских былин. Для него характерны высокие достижения в сфере художественного творчества: архитектуры, живописи, скульптуры, в которых отражается не утраченная еще внутренняя связь с природой, в том числе и собственной природой человека.

Победа капитализма обусловлена становлением в обществе принципиально иного типа общественной связи: разрывая все природные, естественные, традиционные узы, разобщая, разъединяя людей, он все отношения сводит к вещным и в конечном итоге – к денежным. Здесь внутреннее единство элементов культуры выступает как их внешнее соединение, внешнее единство разделенной, разобщенной деятельности. Антагонизм, зависть, алчность, конкуренция, продажность господствуют в мире отчужденных друг от друга людей.

В буржуазную эпоху может быть достигнут высокий уровень развития внутри многих, отдельно взятых сфер деятельности. Однако в условиях их глубоких расколов и разломов целостность культуры выступает как внешняя сумма произведенных предметов, познаний, норм, отношений. Упадок синтезирующей способности культуры особенно проявляет себя в эстетической сфере, знаменуясь глубоким кризисом искусства. Распад связей человека с природой порождает экологический кризис. Общество вещных отношений ставит в конечном итоге под угрозу само существование человечества. В своем памфлете “С кем вы, мастера культуры?” Горький справедливо отмечал: “Буржуазия враждебна культуре и уже не может не быть враждебной ей, – вот правда, которую утверждает буржуазная действительность, практика капиталистических государств” [4].

Социалистическая революция в первую очередь направлена на ликвидацию основы господствующих вещных отношений людей – буржуазной собственности. Вместе с нею уходят в прошлое отношения эксплуатации, классовые привилегии, сословный и национальный гнет. Изменяется и характер общественной связи: с устранением угнетения и эксплуатации между людьми постепенно формируются отношения товарищеского сотрудничества и социалистического соревнования. Сам труд теряет свою отчужденную форму и становится непосредственно общественным, поскольку в обществе нет более эксплуататорских классов и все результаты труда становятся достоянием народа.

Совершенно очевидно, что новая общественная связь не падает в готовом виде с неба, ее становление занимает целый исторический период, в ходе которого приходится преодолевать остатки прежних отношений. Общество не может за один день сделаться богатым, труд не сразу становится первой потребностью людей, приобретает всеобщую форму. Остатки вещных отношений, потребительские взгляды, ведомственность, местничество, охота за привилегиями не уходят мгновенно с исторической арены.

Однако главный, решающий результат достигнут: новая общественная связь сформировалась. Она открывает эпоху подлинной культурной революции, создает широкие возможности развития культуры, делает решающий шаг на пути формирования универсального, всесторонне развитого индивида.

Об этой новой исторической связи хорошо сказал в свое время Горький: “В социалистическом обществе связь между академиком и рабочим-строителем, между кузнецом, штампующим кольца шарикоподшипника на ковочной машине “Аякс”, и пилотом пятимоторного самолета “Ант-14”, работающим на этих подшипниках, между работницей, делающей заготовки на обувной фабрике “Скороход” в Ленинграде, и колхозником, получившим эти ботинки, – наглядна и ощутима каждому. Эта новая общественная связь, трудовая связь, прозрачна и видна в нашей стране всем, она создает новое мироощущение, она является основой новых отношений к труду, к обществу, к окружающим [5].

После того как политическая революция и переход власти в руки трудящихся создали социальные предпосылки культурной революции, пред нашей страной встали задачи культурного строительства. Речь шла прежде всего о создании мощной современной индустриальной базы, без которой все разговоры о культуре – пустая болтовня. Это база крупного машинного производства, металлургии, энергетики, химической промышленности, сельского хозяйства. Следующая задача заключалась в том, чтобы приобщить десятки миллионов трудящихся к достижениям мировой культуры. Наконец, надо было вовлечь трудящихся в самостоятельное культурное творчество. Только на этой основе может быть начат исторически длительный процесс формирования универсально развитого индивида.

Но не противоречит ли задача развития материальной базы современной промышленности, сельского хозяйства, науки, не противоречит ли пролагающая себе путь во всех этих сферах тенденция к все более узкой специализации, дроблению операций, дифференциации производства, знаний исторической задаче воспитания универсального индивидуума, всесторонне развитого человека?

Иногда можно слышать недоуменный вопрос: а не увлекаемся ли мы, провозглашая постепенное уничтожение разделения труда? Не ведут ли на самом деле реальные процессы к дальнейшему углублению разделения труда? Не являемся ли мы свидетелями возникновения сотен и тысяч новых специальностей, дробления традиционных специализаций и профессий, возникновения новых многочисленных видов производства? При всех успехах автоматизации вряд ли можно представить себе работника будущего, который с одинаковым успехом станет управлять автоматами по производству ракет и конфет. А ведь потребности людей, многообразие производимых предметов гигантски возрастут. Нет ли во всем этом несоответствия с теорией, которая предсказывает ликвидацию разделения труда и на этом пути формирование универсального индивида, который “умеет делать все”? Не преувеличивал ли Маяковский:

Сидят

папаши.

Каждый

хитр.

Землю попашет,

попишет

стихи…? [6].

Указанные сомнения обычно порождаются неточным знанием марксистско-ленинского учения об общественном разделении труда. Маркс предупреждал против того, чтобы рассуждать о разделении труда вообще, не учитывая его специфическую форму. Мы можем выделить по крайней мере три типа разделения труда, каждый из которых имеет свои особенности и свою историческую судьбу.

Первый этап связан с распределением различного вида работ в рамках единого трудового коллектива, будь то община, или мануфактура, или современная фабрика. Об этом типе разделения труда Маркс писал: “Например, в Перу труд тоже был разделен: разделен он был и в небольших самодовлеющих индийских общинах. Но это – такое разделение труда, которое предполагает не только не основанное на меновой стоимости, а, наоборот, более или менее прямо коллективное производство” [3, с. 445]. Такое разделение труда не порождает товарного обмена, денежных отношений между производителями. В истории общества оно постепенно расширяет сферу своего влияния, в перспективе превращая общественное производство в единую фабрику, управляемую планомерно в интересах всего общества. При этом число отдельных операций, видов работ, специализация труда в рамках общества прогрессивно возрастают. В этой форме разделения труда последовательно развивается его производительная сила.

Второй тип разделения труда связан со стихийной деятельностью самостоятельных, независимых друг от друга производителей. Это разделение труда, “обнаруживающее себя как производство меновых стоимостей, а не разделение труда внутри фабрики”, – отмечал Маркс [3, с. 450]. Этот тип разделения труда исторически обречен; он исчезает по мере развития социалистических общественных отношений.

Наконец, третий тип общественного разделения труда связан с историческими расколами общечеловеческой деятельности на труд физический и умственный, промышленный и сельскохозяйственный, исполнительский и управленческий. Преодоление этой формы общественного разделения труда начинается с захвата власти пролетариатом и лишь постепенно эволюционирует в сторону формирования единой универсальной человеческой деятельности. При этом речь не идет о том, чтобы каждый индивид одинаково квалифицированно владел всеми видами работ и ежедневно перебегал от одной к другой – это пародия на универсальность. Общественное развитие приводит к тому, что он овладевает всеми типами деятельности и каждое его жизнепроявление оказывается культурным, т.е. полагающим в себе все стороны единой человеческой деятельности в ее целостности и универсальности.

Не следует с пренебрежением относиться к тому, что по традиции, идущей от Гегеля, можно называть формальной культурой. Она характеризуется умением ясно и определенно мыслить, контролировать свои поступки, владеть эмоциями; она требует воспитания самодисциплины, собранности, четкости, подавления своеволия и стихийности; она включает в себя корректность, вежливость, уважение к окружающим. Совершенно очевидно, что формальной культурой не исчерпывается все многообразие культуры в целом.

Принципиально важным для строительства новой социалистической культуры является проблема традиции и новаторства. Наши классовые противники из лагеря буржуазии пытались спекулировать на этой проблеме: в первые годы советской власти они обвинили большевиков в разрушении культуры, в нигилистическом отношении к культурной традиции; потом они изменили пропагандистский курс на противоположный. Ныне мы числимся у них в традиционалистах, рутинерах, гонителях новаторства, поскольку социалистическая культура не признает вывертов, извращений новейшей “массовой культуры” западного образца, отвергает как антиэстетические концепции абстракционизма, истерично-крикливую музыку, фильмы ужасов, – все то, что направлено на разрушение здоровой, нормальной психики, формирует низменные у инстинкты, антигуманное восприятие мира, все то, что примиряет человека с мыслью о неизбежности всеобщего разрушения, распада, гибели и в конечном итоге служит человеконенавистнической цели примирить сознание с неизбежностью термоядерной смерти.

Следуя ленинским идеям, партия решительно пресекла проявления нигилистического, анархического отношения к культуре. Ко всей ленинской гвардии можно отнести стихи Брюсова, обращенные к Луначарскому в 1920 г.:

Стоя первым в ряду озаренном

Молодых созидателей, ты

Указал им в былом, осужденном,

Дорогие навеки черты [7].

Несомненно, многое в былом было закономерно осуждено и отвергнуто: темнота и отсталость народных масс, архаический уровень производства, невежество и дикость, беспощадно изображенные Островским и Достоевским, Горьким и Чеховым. Отвергнута бичеванная щедринской сатирой “начальственная цивилизация” с ее уродливыми “войнами за просвещение”, жандармским девизом: “Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития”.

Но как золото древних скифов, извлеченное из курганов Причерноморья и Алтая, очищенное от вековой пыли и случайных наслоений, в советское время заблистали с новой силой все подлинные ценности мировой и отечественной культуры. Достоянием всего народа стали творения Пушкина и Фирдоуси, Руставели и Саят-Новы; сохранены и возрождены для народа палехская роспись и кубачинская чеканка, ненецкая резьба по кости и жизнерадостная украинская вышивка. Миллионам стали доступны творения Шекспира и Сервантеса, Эсхила и Гете, Драйзера и Брехта, наш народ стал самым читающим народом в мире.

А начинать приходилось с ликвидации неграмотности. С великой горечью Ленин писал: “Но уже то обстоятельство, что пришлось создать чрезвычайную комиссию по ликвидации безграмотности, доказывает, что мы – люди (как бы это выразиться помягче?)