Часть 3.

24. Вот каким тебе представляется мытье: масло, пот, муть,

жирная вода, отвратительно все. Так и всякая другая часть жизни

и всякий предмет.

25. Луцилла Вера, потом Луцилла; Секунда Максима, потом

Секунда; Эпитинхан Диотима, потом Эпитинхан; Фаустину Антонин,

потом Антонин. И все так. Целер Адриана, потом Целер. А эти

острые, знающие все наперед, самоослепленные -- где они? А ведь

остры были Харакс и Де-метрий Платоник, и Евдемон, и кто там

еще. И все мимолетно, все давно умерло. Иных вовсе не

вспоминали, другие превратились в баснословие, об иных и басни

скоро забудутся. Об этом помнить, потому что придется либо

рассеяться твоему составу, либо угаснуть твоему дыханью, либо

переместить ся и быть поставленным в другое место.

26. Радость человеку -- делать то, что человеку

свойственно. А свойственна человеку благожелательность к

соплеменникам, небрежение к чувственным движениям, суждение об

убедительности представлений, созерцание всеобщей природы и

того, что происходит в согласии с ней.

27. Троякое отношение: к сосуду, облегающему нас; к

божественной причине, от которой происходит со всеми все; и к

другим людям.

28. Страдание либо телу зло -- пусть тогда само заявит;

либо душе. Но в ее власти сохранить ясность и тишину и не

признавать, что зло. Ибо всякое суждение, а вместе и

стремление, желание или уклонение находятся внутри, и никакое

зло сюда не подымается.

29. Стирай представления, упорно повторяя себе: сейчас в

моей власти, чтобы в этой душе не было никакой низости, или

вожделения, или вообще какого-нибудь смятения. Нет,

рассматривая все, каково оно есть, всем распоряжаюсь по

достоинству. Помни об этой от природы данной власти.

30. И в сенате, и с кем угодно вести беседу

благопристойно, не вычурно -- здравой пусть будет речь.

31. Двор Августа, жена, дочь, внуки, пасынки, сестра,

Агриппа, родственники, домашние, друзья, Арий, Меценат, врачи,

жрецы-гадатели -- смерть всего этого двора. Потом переходи к

другим и не так, чтобы смерть людей по отдельности, а вроде как

Помпеи. А еще то, что пишут на памятниках: Последний в роду.

Прикинуть, сколько терзаний было у предков о каком-нибудь

наследнике, а потом и то, что должен же кто-нибудь быть

последним. А потом опять смерть всего рода.

32. Надо складывать жизнь от деяния к деянию, и если

каждое получает, по возможности, свое, этим довольствоваться. А

чтобы оно свое получило, никто тебе воспрепятствовать не может.

-- Станет внешнее что-нибудь на пути. -- Так ведь против

"справедливо", "здравомысленно", "рассудительно" это ничто. А

если и воспрепятствует чему-нибудь действенному, то самым

благорасположением к этому препятствию и благожелательностью

перехода к тому, что налицо, тотчас навстречу выступит другое

действие, прилаженное к тому распорядку, о котором речь.

33. Брать без ослепления, расставаться с легкостью.

34. Видал ты когда-нибудь отрубленную руку, или ногу, или

отрезанную голову, лежащую где-то в стороне от остального тела?

Таким делает себя -- в меру собственных сил -- тот, кто не

желает происходящего и сам же себя отщепляет или творит

что-нибудь противное общности. Вот и лежишь ты где-то в стороне

от природного единения, ты, который родился как часть его, а

теперь сам себя отрубил. Но вот в чем здесь тонкость: можно

тебе воссоединиться снова. Этого бог не позволил никакой другой

части, чтобы сперва отделиться и отсечься, а потом сойтись. Ты

посмотри, как это хорошо он почтил человека: дал ему власть

вовсе не порывать с целым, а если порвет, то дал прийти

обратно, срастись и снова стать частью целого.

35. Вообще по своим способностям всякое разумное существо

-- примерно то же, что природа разумных существ. Вот и это мы

от нее взяли: как она включает все, что становится на пути или

против идет, вмещает это в свою судьбу и делает частью себ

самой, так и разумное существо может всякое препятствие сделать

собственным материалом и распоряжаться им по исходному

устремлению.

36. Пусть не смущает тебя представление о жизни в целом.

Не раздумывай, сколько еще и как суждено, наверное, потрудитьс

впоследствии. Нет, лучше спрашивай себя в каждом отдельном

случае: что непереносимого и несносного в этом деле? Стыдно

будет признаться! А потом напомни себе, что не будущее теб

гнетет и не прошлое, а всегда одно настоящее. И как оно

умаляется, если определишь его границу, а мысль свою изобличишь

в том, что она такой малости не может выдержать.

37. Что, сидит ли у могилы своего господина Панфия или

Перга м? Или, может, Хабрий и Диотим у Адриана?! -- Смешно. Ну

а сидели бы, так те бы чувствовали? ну а почувствовали бы, так

и возрадовались? а возрадовались бы, так бессмертны бы стали?

Не суждено разве было и этим сперва сделаться старухами и

стариками, а там и умереть? и что же делать тем после того, как

умерли эти? Все это мешок смрада и грязи.

38. Если способен остро смотреть, смотри, как сказано, с

суждением, взглядом мудрости.

39. Не вижу в устроении разумного существа тон

добродетели, которая противостояла бы справедливости; а вот

наслаждению -- вижу: воздержность.

40. Не признаешь того, что, казалось, причиняет тебе

печаль, и вот сам ты уже в полной безопасности. -- Кто это сам?

-- Разум. -- Так я же не разум. -- Будь. И пусть разум себ

самого не печалит. А если чему-нибудь там у тебя плохо, пусть

оно само за себя признается.

41. Помеха в ощущениях -- беда животной природы. Помеха

устремлению также беда животной природы. Знает такие помехи и

беды также и растительное устроение. Вот и помеха разуму --

беда разумной природы. Все это переноси на себя. Боль,

наслаждение тебя коснулись? Ощущение рассмотрит. Вышла

стремлению препона? Если ты устремился безоговорочно, это уж

точно беда разумного существа. Но если считаешься с общим, то

нет ни вреда, ни помехи. Ибо тому, что принадлежит разуму,

другой никогда не помешает; не касаются его ни огонь, ни

железо, ни тиран, ни клевета, ничто вообще; коль станет круглым

сфером, им останется.

42. Хоть не достоин, а никак себя не печалить; я ведь и

другого никогда по своей воле не опечалил.

43. У всякого своя радость. У меня вот -- когда здраво мое

ведущее и не отвращается ни от кого из людей и ни от чего, что

случается с людьми, а напротив, взирает на все доброжелательным

взором, все приемлет и всем распоряжается по достоинству.

44. Ты подари себе вот это время. Кто гонится за славой в

потомстве-, не учитывает, что те будут другие эти, которые в

тягость, и тоже смертные. И вообще, что за дело тебе, какие они

там издают звуки и как именно признают тебя?

45. Возьми и брось меня, куда хочешь -- ведь и там будет

со мной милостив мой гений, иначе говоря, удовольствуетс

состоянием или действием, сообразным собственному устроению. Ну

стоит ли оно того, чтобы из-за этого была неблагополучна мо

душа, чтоб была она себя самой хуже -- низкая, желающая,

сжавшаяся, пугливая? да найдешь ли ты что-нибудь, что стоило бы

этого?

46. С человеком никак не может произойти то, что не есть

человеческое дело, как и с быком случается только бычье, с

виноградом -- виноградное и с камнем то, что свойственно

камням. А если со всяким случается то, к чему оно и привыкло, и

рождено, что тут негодовать? Общая природа не принесла тебе

ничего, что непереносимо.

47. Если тебя печалит что-нибудь внешнее, то не оно тебе

досаждает, а твое о нем суждение. Но стереть его от тебя же

зависит. Ну а если печалит что-нибудь в твоем душевном складе,

кто воспрепятствует тому, чтобы ты исправил основоположение?

Если же ты все-таки опечален, не делая того, что представляетс

тебе здравым, не лучше ли делать, чем печалиться? -- Но тут

препона из крепких. -- Тогда не печалься, не в тебе, значит,

причина неделания. -- Так ведь жить не стоит, если это не

делается. -- Тогда уходи из жизни благожелательно, как умирает

и тот, у кого делается, -- да с кротостью перед препоной.

48. Помни, что необоримо становится ведущее, если, в себе

замкнувшись, довольствуется собой и не делает, чего не хочет,

даже если неразумно противится. Что уж когда оно само рассудит

о чем-нибудь разумно, осмотрительно! Вот почему твердын

свободное от страстей разумение. И нет у человека более

крепкого прибежища, где он становится неприступен. Кто этого не

усмотрел -- тот невежда, кто усмотрел, да не укрылся --

несчастный.

49. Не говори себе ничего сверх того, что сообщают

первоначальные представления. Сообщается, что такой-то бранит

тебя. Это сообщается, а что тебе вред от этого, не сообщается.

Вижу, что болен ребенок. Вижу; а что он в опасности, не вижу.

Вот так и оставайся при первых представлениях, ничего от себ

не договаривай, и ничего тебе не деется. А еще лучше

договаривай, как тебе все знакомо, что случается в мире.

50. Огурец горький -- брось, колючки на дороге --

уклонись, и все. Не приговаривай: и зачем это только явилось

такое на свет? Потому что посмеется над тобой вникающий в

природу человек, как посмеются плотник и скорняк, если осудишь

их за то, что у них в мастерской видны стружки и обрезки

изделий. Так ведь у них же есть хоть, куда выбросить это, а у

всеобщей природы ничего нет вне ее, и в том-то удивительность

ремесла, что определив себе границы, она преобразует в самое

себя все, что кажется изнутри гибнущим, устаревающим, ни на что

не годным, а затем прямо из этого делает другое, молодое, так

что не надобно ей запаса извне, не нужно и места, куда

выбросить хлам. Она, значит, довольствуется своим местом, своим

материалом и собственным своим ремеслом.

51. И в делах не теряться, и в речах не растекаться, и в

представлениях не блуждать, душе не сжиматься вдруг или же из

себя выскакивать; и в жизни досуга не потерять.

Убивают, терзают, травят проклятиями. Ну и что это дл

чистоты, рассудительности, здравости и справедливости мысли?

Как если бы кто стоял у прозрачного, сладостного родника, и

начал его поносить. Уже и нельзя будет пить источаемую им

влагу? Да пусть он бросит туда грязь, а то и хуже -- вода

быстро рассеет все это, размоет и ни за что этим не

пропитается. Как бы и тебе не колодцем быть, а таким вот

родником?! -- Если всякий час будешь соблюдать благородство --

доброжелательное, цельное, скромное.

52. Кто не знает, что такое мир, не знает, где он сам. А

кто не знает, для чего он рожден, не знает, ни кто он, ни что

такое мир. А кто опустит что-нибудь из этого, не скажет и того,

для чего сам он родился. Так кем же, скажи, представляется тебе

тот, кто избегает или гонится за шумом похвал от тех, кто не

знает, ни где они, ни кто такие?

53. Хочешь ты, чтобы тебя хвалил человек, который за один

час трижды себя обругает? хочешь нравиться тому, кто сам себе

не нравится? Или нравится себе тот, кто раскаивается почти во

всем, что делает?

54. Как дыхание соединяет тебя с окружающим воздухом, так

пусть разумение соединяет с окружающим все разумным, потому что

разумная сила разлита повсюду и доступна тому, кто способен

глотнуть ее, не менее, чем воздушное доступно тому, кто

способен дышать.

55. Порок вообще миру никак не вредит, а в частности никак

другому не вредит, и вреден только тому, кому вверено и

удалиться от него, чуть только он этого пожелает.

56. Для моей воли воля ближнего столь же безразлична, как

тело его и дыханье. Ибо хотя мы явились на свет прежде всего

друг ради друга, однако ведущее каждого само за себя в ответе.

Иначе порок ближнего был бы злом для меня, а не угодно было

богу, чтобы я мог быть несчастлив от кого-либо, кроме себ

самого.

57. Солнце, кажется, излилось и прямо залило все, а

все-таки не вылилось. Ибо излияние это есть напряжение. Вот

сияние его и называется лучи -- то, что послано напряженным

луком. А что за вещь луч, ты можешь увидеть, если рассмотришь,

как солнечный свет проникает сквозь узкую щель в затененный

дом: вообще он держится прямо и как бы разделяется у

встреченного им плотного, отгородившего находящийся далее

воздух; здесь луч останавливается, но не поскользнется, не

упадет. Точно так должно литься и изливаться разумение, не

проливаясь, а в напряжении; не обрушиваться насильственно и

резко на всякое препятствие и не упадать, а стоять, освещая то,

что его принимает. Ведь само же себя лишит сияния то, что не

станет пересылать его.

58. Кто боится смерти, либо бесчувствия боится, либо иных

чувствований. Между тем, если не чувствовать, то и беды не

почувствуешь; если же обретешь иное чувство, то будешь иное

существо и не прекратится твоя жизнь.

59. Люди рождены друг для друга. Значит переучивай -- или

переноси.

60. По-разному летят мысль и стрела; мысль, даже когда она

осторожна или изворачивается, рассматривая что-либо, несетс

тем не менее прямо и к своему предмету.

61. Входить в ведущее каждого, да и всякому другому давать

войти в твое ведущее.

ДЕВЯТАЯ КНИГА

1. Несправедливый нечестив. Потому что раз природа целого

устроила разумные существа друг ради друга, чтобы они были в

помощь друг другу сообразно своему достоинству и никоим образом

друг другу не во вред, то всякий преступающий ее волю нечестив,

понятно, перед природой, старшим из божеств. Также и кто лжет,

перед тем же божеством нечестив. Потому что природа целого --

это природа сущего, а сущее расположено ко всему, что

действительно. А еще называют ее истиной, и она первопричина

всего, что истинно. Так вот, кто по своей воле лжет, нечестив,

поскольку, обманывая, творит несправедливость; а кто невольно

-- поскольку впадает в разлад с природой целого и не миролюбив,

раз противоречит мировой природе -- ведь противоречит самому же

себе несомый против истины, потому что получил он от природы

побуждения, но пренебрегши ими уж и не способен отличить ложное

от истинного. Ну а тот, кто гонится за наслажденьями, словно

они благие и словно зла избегает мучения, нечестив, потому что

такой неизбежно будет часто бранить общую природу, что она-де

не по достоинству что-либо делит между негодными и достойными,

ибо негодные часто наслаждаются и располагают тем, что

производит наслаждение, а достойным выпадает мучение и то, что

производит его. Кроме того -- кто боится мучения, когда-нибудь

убоится и чего-нибудь такого, чему должно произойти в мире -- а

это уже нечестие; также и тот, кто гонится за наслаждениями, не

удержится от несправедливости -- тут нечестие очевидно. Между

тем к тому, что равно для общей природы (она же не производила

бы как то, так и другое, если бы не равно ей было), должно так

же ровно расположиться тем, кто хочет следовать природе, хран

единомыслие с нею. Так вот, для кого не равны мучения и

наслаждения, жизнь и смерть, бесславие или слава, которыми

равно распоряжается природа, тот уж явственно нечестив. Я

говорю, что общая природа распоряжается этим равно, вместо

того, чтобы сказать, что это равно случается в сообразии с тем,

что становится или сопутствует по некоему изначальному

устремлению промысла, по которому природа от некоего начала

устремилась к такому именно мироустроению, восприняв в свое

лоно смыслы того, что будет, и определив производящие силы

именно таких возникновении, превращений и преемств.

2. Разумеется, весьма было бы изысканно уйти из жизни, не

вкусив ни лживых речей, ни всяческого притворства, ни роскоши,

ни ослепления. Испустить дух после того, как пресытился этим,

-- хорошо, но уж не так. Или решиться приложиться к пороку, так

что и опыт не убеждает тебя бежать этой чумы? а ведь погибель

разума больше чума, чем какая-нибудь там дурная смесь и

разворот разлитого вокруг дыхания. Ибо то -- чума живых

существ, поскольку они живые, а это -- чума людей, поскольку

они люди.

3. Не презирай смерть, а прими как благо -- ведь и она

нечто такое, чего желает природа. Ибо каково быть молодым,

старым, вырасти, расцвесть, каково появление зубов, бороды,

седины, каково оплодотворить, понести плод, родить и прочие

действия природы, вызревающие в ту или иную пору твоей жизни,

таково же и распасться. Вот как относиться к смерти человеку

рассудительному, а не огульно, грубо и высокомерно; нет,

ожидать ее как одно из природных действий. И как сейчас

ожидаешь, чтоб изошло дитя из утробы твоей жены, так надо

встречать свой час, когда эта твоя душа выпадет из своей

оболочки. Если же нужно тебе еще и обывательское, сердечное

подкрепление, то особенно сговорчивым со смертью сделает теб

рассмотрение тех предметов, с которыми ты расстаешься, и тех

нравов, в которые она уже не будет впутана. Только ни в коем

случае не ожесточаться против них, напротив, заботиться и

сносить тихо. Но помнить все-таки, что не от единомышленников

уходишь; ведь единственное (если вообще есть такое), что могло

бы еще привлекать и удерживать в жизни: жить в единении с

людьми, пришедшими к таким вот основоположениям. А теперь,

видишь, какой утомительный разлад в этой жизни. Только и

скажешь: приди же скорее, смерть, чтобы мне и самому-то себя не

забыть.

4. Погрешающий погрешает против себя; несправедливый,

делая себя злым, себе же делает зло.

5. Часто несправедлив тот, кто не делает чего-либо, а не

только тот, кто что-либо делает.

6. Довольно, что есть сейчас постигательное признание,

есть общественное деяние, есть в душевном складе

благорасположение ко всему, что происходит в соответствии с

причинностью.

7. Стереть представление; устремление остановить; погасить

желание; ведущее замкнуть в себе.

8. На существа неразумные разделена одна душа, а существам

разумным уделена одна разумная душа, подобно тому как одна

земля у всего земляного, и одним светом видим, одним воздухом

дышим все, сколько есть нас видящих и одушевленных.

9. Что причастно некоей общности, спешит навстречу

единородному. Что от земли -- тяготеет к земле, все влажное --

слиянно, так и воздушное; так что тут нужны бывают препоны, и

сильные. Огонь, правда, устремляется вверх из-за

первостихийного огня, однако он настолько готов возгоратьс

вместе со всяким здешним огнем, что всякое вещество посуше

хорошо возгорается, потому что меньше примешано к нему того,

что возгоранию мешает. И уж, конечно, все, причастное общей

духовной природе так же, если не больше, спешит к единородному,

потому что насколько оно лучше прочих, настолько же более

готово смешиваться и сливаться с тем, что ему родственно. Так

вот, уже у неразумных были изобретены рой, стадо, семейные

гнезда, едва ли не любовь. Там была уже душа, и нарастала в

том, что лучше, единительная сила, какой не было еще у

растений, камней, бревен. Ну а у разумных существ --

государственность, дружба, дома, собрания и даже во время войн

договоры и перемирия. У существ, которые еще лучше, даже при

разделенное тел некоторым образом возникло единение -- так у

звезд. Вот как путь вверх, к лучшему, сумел произвести

единострастие даже в разделенном. Смотри же, что теперь

происходит: теперь только в разумном и забыто это усердие и

склонность друг к другу, здесь только и не видна слиянность. И

все же беглецы схвачены, потому как сильна природа.

Присмотришься -- увидишь, что я говорю. Легче найти землю, не

прилепившуюся к земле, чем человека, отщепленного от человека.

10. Плодоношение у человека, и бога, и мира -- в свой час

приносят они всякий свой плод. И если в речи это стерто и

говорится собственно о лозе и тому подобном, так это не важно.

А разум приносит плод -- и общий, и собственный; и рождается из

него другое, такое же, каков сам разум.

11. Можешь -- переучивай их, не можешь -- помни, что на то

и дана тебе благожелательность. Боги, те тоже благожелательны к

таким, в чем-то там даже помогают -- в здоровье, богатстве,

славе. Видишь, какие хорошие -- и тебе так можно. Или скажи,

кто тебе мешает?

12. Трудись, не жалуйся. И не из желания, чтобы

сострадали, изумлялись; одного желай: двигаться и покоитьс

так, как почитает за достойное гражданственный разум.

13. Я вышел сегодня из всех испытаний, или, лучше,

выбросил все испытания, потому что вовне их не было, а только

внутри, в признаниях.

14. Все это для опыта обычно, по времени краткотечно, по

веществу мутно, и все сейчас в точности так, как при тех, кого

мы схоронили.

15. Вещи стоят за дверьми, сами по себе, ничего о себе не

знают, ничего не заявляют. Что же заявляет о них? -- Ведущее.

16. Не в переживаниях, а в деятельности добро и зло

разумного гражданственного существа, как и добродетель его и

порочность в деятельности, а не в переживаниях.

17. Подброшенному камню упасть не зло, да и вверх взлететь

не такое уж благо.

18. Пройди к ним внутрь в их ведущее -- увидишь, кто

судьи, которых боишься, и как эти судьи себя же судят.

19. Все в превращении, и сам ты в вечном изменении, и в

каком-нибудь отношении да гибнешь. И весь мир так.

20. Проступок другого надо оставить там.

21. Прекращение деятельности, стремления; прерыв и как бы

смерть признания -- не беда. Переходи теперь к возрасту:

детскому, юношескому, к молодости, старости. Ведь и тут всяка

перемена -- смерть. Что, страшно? Переходи к жизни, которую ты

вел у деда, потом у матери, затем у отца; и всюду находя еще и

другие различия, превращения, прекращения, спрашивай себя: что,

страшно? А значит, то же и с прекращением, прерывом и

превращением всей твоей жизни.

22. Ты беги к ведущему: твоему, всеобщему, этого человека.

К своему, чтобы оно стало разумом правдолюбца; всеобщему --

чтобы запомнить твердо, частью чего являешься; к ведущему того

человека, чтобы знать, ведает или не ведает, а заодно осознать,

что оно родственное.

23. Как ты сам -- один из составляющих гражданскую

совокупность, так и всякое твое деяние пусть входит в состав

гражданской жизни. А если какое-нибудь твое деяние не

соотнесено -- непосредственно или отдаленно -- с общественным

назначением, то оно, значит, разрывает жизнь и не дает ей быть

единой; оно мятежно, как тот из народа, кто, в меру своих сил,

отступает от общего лада.

24. Детские распри, забавы; душонки, таскающие своих

мертвецов, -- перед тобой действительный мир теней.

25. Обратись к качеству причинного и созерцай его, очертив

границу с вещественным; определи затем и наибольший срок,

который природой дан этому именно свойству.

26. Многое ты претерпел, не довольствуясь тем, чтобы твое

ведущее делало то, ради чего устроено. Довольно.

27. Если другой поносит тебя или ненавидит, если они

что-то там выкрикивают, подойди к их душам, пройди внутрь и

взгляни, каково у них там. Увидишь, что не стоит напрягаться,

чтобы таким думалось о тебе что бы то ни было. Другое дело

преданность им -- друзья по природе. И боги им помогают

всячески -- снами, пророчествами; в том, разумеется, к чему те

не безразличны.

28. Таков мировой обиход -- вверх вниз, из века в век.

Мировой разум либо устремляется на каждое дело, в каковом

случае принимай то, в чем его устремленность; или он только

однажды устремился, а остальное уже наследственно. Что -- и в

чем? ведь некоторым образом не то атомы, не то амеры! И в

целом: если бог, то все хорошо, а если все наугад, то ты будь

не наугад. Вот покроет нас всех земля, а там уж ее превращение,

затем опять беспредельно будет превращаться, а потом снова

беспредельно. Пренебрежет всем смертным тот, кто осознает

приливы этих перемен и быстроту превращений.

29. Причинность -- мощный поток, все увлекает. Как убоги и

государственные эти мужи, воображающие, что они философски

действуют. Носы бы себе утерли! Знаешь ли, друг, ты делай-ка

то, чего от тебя сейчас требует природа. Устремляйся, если

дается, и не гляди кругом, знают ли. И на Платоново государство

не надейся, довольствуйся, если самую малость продвинется. И

когда хоть такое получится -- за малое не почитай. Потому что

основоположения их разве кто может изменить? А без перемены

основоположений, это всего лишь рабство стенающих, которые

только притворяются убежденными. Ты, давай, говори мне про

Александра, Филиппа, про Деметрия Фалерского. Увидят, как они

усмотрели, чего хочет общая природа, и воспитали ль они себя.

Если они играли, то никто не приговорил меня им подражать.

Просто и скромно дело философа -- не подталкивай меня к

смешному ослеплению.

30. Сверху рассматривать эти великие тысячи стад и тысячи

великих торжеств, и как по-разному плывут в бурю и в тиши; и

различия всего, что становится, настало, перестало. Помысли и

ту жизнь, что прожита до тебя, ту, что проживут после, и ту,

которой ныне живут дикие народы. Сколько тех, кто даже имени

твоего не знает, и сколькие скоро забудут тебя; сколько тех,

кто сейчас, пожалуй, хвалит тебя, а завтра начн ; т поносить. И

сама-то память недорого стоит, как и слава, как и все вообще.

31. Невозмутимость перед тем, что происходит от внешней

причины, справедливость -- в том, что делается по причине,

исходящей из тебя самого. Иначе говоря -- устремление и деяние,

завершающееся на самом общественном делании как отвечающем

твоей природе.

32. Много лишнего ты можешь отрезать из того, что тебе

досаждает, покоясь всецело на твоем признании. Столько обретешь

простора для того, чтобы окинуть умом весь мир и свой век,

чтобы осмысливать то, как быстро меняется какою-нибудь своей

частью всякая вещь, как коротко все от рождения до распада, как

зияет и до рождения, и после распада вечность.

33. Все, что видишь, скоро погибнет, и всякий, кто видит,

как оно гибнет, скоро и сам погибнет. По смерти и долгожитель,

и кто безвременно умер станут равны.

34. Каково их ведущее, из-за чего они хлопочут, за что они

любят и почитают. Считай, что ты видишь их души в наготе. И

когда им кажется, что они вредят, если поносят, или помогают,

если хвалят, -- какое самомнение!

35. Прекращение -- не что иное, как превращение. И

радуется этому всеобщая природа, в согласии с которой все

хорошо происходит, от века происходило единообразно и впредь до

беспредельности будет так же. Как же ты говоришь, что все было

плохо и все плохо будет? И не нашлось среди стольких божеств

силы исправить это. и мир приговорен пребывать в непрестанных

бедах?

36. Гнилое вещество, на котором замешан всякий: вода,

прах, кости, смрад. И опять же: не мрамор, а желвак почвы;

золото, серебро -- сгусток; одежда -- волосья, порфира --

кровь. Таково же и все прочее. И душевное таково же -- из этого

в то превращается.

37. Хватит этой жалкой жизни, ворчанья, обезьянства. Зачем

смятение? Что тут внове? Что из себя выводит? Причинное ли?

Рассмотри его. Или вещество? Его рассмотри. А кроме них ничего

нет -- да и с богами пора тебе стать более цельным и честным.

Три года это изучать или сто лет -- равным-равно.

38. Если он погрешил, зло там. А может, не погрешил?

39. Либо из единого разумного источника все выпадает всему

как единому телу, и не следует части бранить то, что происходит

ради целого. Либо атомы и не что иное, как мешанина и

рассеяние. Затем ты в смятении? да ты же говоришь ведущему: ты

мертво, погибло, одичало, притворствуешь, прибилось к стаду и

пасешься.

40. Либо боги ничего не могут, либо могут. Если не могут,

зачем молишься? А если могут, почему бы не помолиться лучше о

том, чтобы не бояться ничего такого, ни к чему такому не

вожделеть и ни о чем таком не печалиться? И совсем не о том,

чтобы чего-то не было или что-то было. А уж, конечно, если боги

могут содействовать людям, то и в этом могут содействовать. Ты

скажешь, пожалуй: боги сделали, чтобы это от меня зависело. --

Так не лучше ли тогда распоряжаться свободно тем, что от теб

зависит, чем рабски и приниженно быть небезразличным к тому,

что не зависит от тебя? и кто сказал тебе, будто боги не

поддерживают нас и в том, что от нас же зависит? Ты начни

молить об этом -- увидишь. Этот молится: как бы мне спать с

нею! А ты: как бы не пожелать спать с нею! Другой: как бы от

того избавиться! Ты же: как бы не нуждаться в том, чтобы

избавиться! Третий: как бы не потерять ребенка! Ты: как бы не

бояться потерять! Поверни так все твои моления и рассмотри, что

будет.

41. Эпикур рассказывает, что болея он не вел бесед о

страданиях тела, и, говорит, с приходившими ко мне я не

беседовал о чем-нибудь таком, а продолжал вникать в природу

первостепенных вещей и пользуясь случаем следил за тем, как

мысль, участвуя в таких телесных движениях, остаетс

невозмутимой и охраняет собственное благо. И врачам, говорит,

не давал я кичиться, будто они что-то такое делают, а вел жизнь

хорошо и счастливо. Вот и ты, болея, если уж заболеешь, или в

других каких-нибудь обстоятельствах -- непременно как он.

Потому что не отступаться от философии в любых испытаниях, не

болтать с обывателем тому, кто вник в природу, -- это общее при

любом выборе. Быть всецело при том, что происходит сейчас, и

при том органе, в котором происходит.

42. Когда тебя задевает чье-нибудь бесстыдство, спрашивай

себя сразу: а могут бесстыдные не быть в мире? Не могут. Тогда

не требуй невозможного. Этот -- он один из тех бесстыдных,

которые должны быть в мире. И пусть то же самое будет у теб

под рукой и с жуликом, и с неверным, и со всяким как-либо

погрешающим, вспомнишь, что невозможно, чтобы не существовал

весь этот род, и станешь благожелательнее к каждому из них в

отдельности. Очень помогает, если тут же поразмыслишь о том,

какая добродетель дана человеку природой против этой

погрешности. А ведь дана ею в противоядие, скажем, грубости --

мягкость, против другого -- другая сила. И вообще можно тебе

переучивать сбившегося с пути, потому что всякий заблуждающийс

блуждает в своем задании и сбивается. Да и какой тебе вред? ты

же среди тех, против кого ожесточился, ни одного не найдешь,

кто бы что-нибудь сделал такое, от чего бы стало хуже твое

разумение, а беда и вредное для тебя существует только там. Что

же тогда дурного или странного в том, что невоспитанный делает

то, что невоспитанные? Смотри-ка лучше, не себя ли надо

обвинять, если не ожидал, что этот в этом вот погрешит. Даны же

тебе побуждения от разума, чтобы понять, что этот допустит,

надо полагать, эту вот погрешность. Ты же, позабыв об этом,

впадаешь, когда он погрешил, в изумление. Особенно когда

порицаешь кого-либо за неверность или неблагодарность, к самому

себе обращайся -- тут уж явственна твоя погрешность, раз ты

человеку, имеющему такой душевный склад, поверил, что он

сохранит верность, или же, оказывая ему услугу, оказывал ее не

завершительно, не так, чтобы из самого деяния получить весь его

плод. Если делаешь добро человеку, чего еще хочешь? мало тебе

сделать нечто сообразное со своей природой -- еще ты мзды себе

ищешь? все равно как глаз требовал бы плату за то, что смотрит,

или ноги -- за то, что ходят. Ибо как те на то родились и когда

действуют по своему устроению, свое уже получают, так человек,

от природы благодетель, когда благодетельствует или в средних

вещах содействует, сделав то, ради чего он устроен, свое

получает.

ДЕСЯТАЯ КНИГА

1. Будешь ли ты когда, душа, добротной, простой, единой,

нагой, более явственной, чем облекающее тебя тело? отведаешь ли

ты когда дружественного и готового к лишению душевного склада?

Будешь ли ты когда наполненной, далекой от нужды, ничего не

алчущей, не желающей ничего -- одушевленного или

неодушевленного -- ради вкушения наслаждений: ни времени, чтобы

вкушать их долее, ни мест каких-либо и краев, ни воздушного

благорастворения, ни человеческого благорасположения? Когда

удовольствуешься ты тем, что есть, и возрадуешься всему, что

здесь, когда уверишься, что и все у тебя хорошо и что все это

от богов, и будет хорошо все, что им мило, что дадут они еще во

спасение существа совершенного, благого, прекрасного, все

порождающего и соединяющего, окружающего, приемлющего то, что

распадается, чтобы вновь породить подобное? Ты будешь ли когда

тою, которая и с богами, и с людьми может в одном граде жить,

ни в чем их не укоряя и от них не заслуживая осуждения?

2. Следи за тем, чего ждет твоя природа, насколько ты

одной ею управляем; вот и делай это и гляди, ухудшит ли это

склад твоей природы живого существа. Затем надо проследить,

чего ждет твоя природа живого существа, и все это принять, если

это не ухудшит склад твоей природы разумного существа. А

разумное оно вместе и гражданственное. Этих правил держись и уж

не хлопочи ни о чем другом.

3. Все, что случается, либо так случается, как от природы

дано тебе переносить, или же так, как не дано от природы

переносить. А потому, если случается тебе, что ты по природе

сносишь, -- не сетуй, переноси, как дано природой; если же то,

что не сносишь, -- не сетуй, потому что оно тебя раньше

истребит. Помни только: дано тебе от природы переносить все,

что только может сделать переносимым и приемлемым твое же

признание, исходя из представления, что это полезно и надлежит

тебе так делать.

4. Если кто ошибается, учить благожелательно и показывать,

в чем недосмотр. А не можешь, так себя же брани, а то и не

брани.

5. Что бы ни случалось с тобой, оно от века тебе

предуготовано: сплетение причинного издревле увязало и

возникновение твое, и это вот событие.

6. Атомы ли, природы ли -- пусть первым положено будет то,

что я -- часть целого, управляемого природой. А потом, что

как-то я расположен к частям мне единородным. Так вот об

этом-то памятуя, не буду я, раз уж я часть, негодовать на

что-либо из того, что уделяет мне целое, ибо части нет вреда

там, где есть польза целому. Ведь у целого нет ничего, что бы

не было ему полезно, и это вообще свойственно всем природам, а

мировой особенно, потому что никакая внешняя причина не

понуждает ее рождать что-либо ей же вредное. Так вот, памятуя,

что я часть такого целого, все, что происходит -- приму как

благо. Ну а поскольку природно я расположен к частям мне

единородным, не стану делать ничего необщественного --

напротив, скорее буду вникать в тех, кто мне единороден, и

обращу всякое свое устремление к общей пользе, а от противного

отвращу сь. И если все идет таким образом, жизнь непременно

станет благотекущей -- точно так, как мыслится благотекуща

жизнь гражданина, шествующего делами, полезными для сограждан,

и принимающего все, что ни уделит ему город.

7. Частям целого, говорю я, всем, что объемлютс

мирозданием, погибать -- неизбежно. Пусть мы так скажем вместо

"изменяться". Так вот, говорю я, если это беда и неизбежность,

то целое, пожалуй, нехорошо повело дело, раз части переходят в

иное, а устроены были небезразлично к тому, чтобы погибать.

Природа, значит, сама предприняла злое для своих же частей,

сотворила их подверженными злу и ввергнутыми в него с

неизбежностью; или не усмотрела, как нечто такое произошло, --

невероятно ни то, ни другое. А если кто откажется от природы и

вместе с тем будет толковать, что все это лишь естественно, то

и этак смешно: говорить, что естественно частям целого

превращаться, и тут же изумляться и негодовать на что-нибудь,

как если бы оно было нечто противное природе, и это при том,

что распадается всякая вещь на то, из чего составлена. А ведь

либо рассеяние первостихий, из которых я составлен, либо

обращение твердого в земляное, а всякого дыхания в воздушное,

так что и они приемлются в разум целого, которое то ли

испламеняется в кругообращениях, то ли обновляется в вечном

обмене. Не представляй себе ни твердое, ни дыхание как нечто

первородное, потому что все это стеклось не то вчера, не то

третьего дня из пищи и втягиваемого воздуха. Превращается,

значит, то, что получено, а не то, что мать родила. Предположи

другое -- слишком свяжет тебя с частными свойствами, которые,

пожалуй, ничего не стоят рядом с тем, о чем мы здесь говорим.

8. Положив себе эти имена: добротный, достойный,

доподлинный; осмысленный, единомысленный, свободомысленный, --

смотри, держись, не переименовывайся, не нарушай их и поскорее

к ним восходи. Помни, что осмысленность означала у теб

проницательное рассмотрение всякой вещи и нерассеянность;

единомыслие -- добровольное приятие того, что уделяет обща

природа; свободомыслие -- свободу мыслящей части от гладкого

или шероховатого движения плоти, от славы, смерти и прочее. Так

вот, если соблюдешь себя при этих именах, ничуть не цепляясь за

то, чтобы и другие называли вещи так же, и сам будешь другой, и

вступишь в другую жизнь. Потому что быть и дальше таким, каким

ты был до сих пор, и в такой жизни мотаться и мараться -- это в

пору разве что бесчувственному и жизнелюбцу вроде тех

полурастерзанных борцов, которые изранены зверьми, изгрызаны, а

все-таки просят, чтобы их оставили до завтра и в таком же виде

бросили в те же когти и в ту же пасть. Нет, ты взойди на

немногие эти имена и если можешь стоять на них, стой, подобный

тому, кто переселился на острова блаженных; ну а почувствуешь,

что соскальзываешь и что не довольно в тебе сил, спокойно зайди

в какой-нибудь закоулок, какой тебе по силам, а то и совсем

уйди из жизни -- без гнева, просто, благородно и скромно, хоть

одно это деяние свершив в жизни, чтобы вот так уйти. А помнить

эти имена тебе очень поможет, если будешь помнить богов, и как

они не того хотят, чтоб угодничали перед ними, а того, чтобы

уподоблялось им все разумное. И чтобы смоковница делала, что

положено смоковнице, собака -- что собаке, пчела -- что пчеле,

человек -- что человеку.