Часть 4.

О СОБСТВЕННОМ ПРИЗНАКЕ

"Собственный признак (proprium - свойство) делят на четыре части:

[во-первых], то, что присуще акцидентальным образом (accidit) только одному

какому-нибудь виду, пусть даже и не всему, есть собственный признак,

например, для человека - быть врачом или геометром. [Во-вторых], то, что

присуще (accidit) виду в целом и не обязательно одному виду, как человеку -

быть двуногим. [В-третьих], то, что [свойственно] только одному виду, но

только в определенное время, как человеку свойственно седеть на старости

лет. И, наконец, то, что [свойственно] одному виду и всему, и всегда, как

человеку - способность смеяться. Конечно, человек смеется не всегда, и

"смеющимся" он называется не потому, что всегда смеется, но потому, что от

природы всегда способен к смеху, и это для него всегда естественно, как дл

лошади - ржать. Вот эти [свойства] и называются истинными собственными

признаками, поскольку они обратимы: ведь всякая лошадь способна ржать, и

все, что способно ржать - лошадь".

Выше было сказано, что все собственные признаки принадлежат к роду

акциденций. В самом деле, все, что сказывается о чем-нибудь, либо образует

субстанцию [того, о чем сказывается], либо присуще ему акцидентально (per

accidens). Указывать субстанцию чего-либо способен только род, вид и

отличительный признак; род и отличие указывают субстанцию вида, а вид -

индивидуальных [вещей]. Все же остальное относится к числу акциденций. Но и

сами акциденции имеют между собой некоторые отличия, почему одни из них и

называются собственными признаками, а другие - акциденциями как таковыми;

но о них мы скажем немного позже.

Теперь о делении собственного признака на четыре части: собственный признак

делится не так, как мог бы делиться какой-нибудь род, на четыре вида; там,

где Порфирий говорит о делении, надо понимать словоупотребление, то есть он

хочет сказать, что слово "собственный признак" употребляют в четырех

смыслах, и эти-то значения он здесь и перечисляет, чтобы показать, какое из

них подобает и соответствует названию "собственный признак". Итак, в первую

очередь, говорит Порфирий, собственным признаком называется акциденция,

присущая виду таким образом, что никогда не равна этому виду [по объему],

но постоянно присутствует внутри него: так, говорят, что быть врачом есть

собственный признак человека, поскольку оно не присуще ни одному другому

животному. Вопрос здесь не в том, может ли это свойство сказываться о

каждом без исключения человеке, но только в том, что "быть врачом"

свойственно только человеку и больше никому. В этом значении собственный

признак присущ только одному [виду], но не целиком. В самом деле, он

свойствен только одному виду, но не равен ему [по объему]: так, свойство

быть врачом присуще одному только человеку, но присутствует - как

определенное умение - не во всех людях.

Другое значение собственного признака в отличие от первого относится ко

всему, но не единственному [виду], то есть оно как бы охватывает весь вид и

выходит за его пределы. И так как если подлежащих вида нет ни одного, кто

не был бы наделен им, мы говорим, что это - собственный признак всего

[вида]. А так как оно переходит и на другие [виды], мы говорим, [что это

признак] не одного [вида]. Так, свойство человека - быть двуногим; при этом

всякий человек двуног, но не только человек: ибо и у птиц тоже по две ноги.

Оба упомянутые выше значения собственного признака имеют какой-нибудь

недостаток: первое относится не ко всему [виду], а второе - не к

единственному; если же их объединить, получится собственный признак одного

[вида] и во всем [его объеме]. Отнимем теперь нечто относительно времени,

добавив слова: "в определенное время", - это и будет третье значение

собственного признака, [присущего] единственному и всему [виду], но только

в определенное время, как присуще человеку в старости седеть, а в молодости

- обрастать бородой. Ибо это свойственно только человеку и всякому

человеку, но не во всякое время. Таким образом, это определение

собственного признака - законченное, поскольку оно относится ко всему

[виду] и только к одному [виду]; но оно заключает в себе и некоторый

недостаток, поскольку мы говорим: "в определенное время"; если же мы

опустим эти слова, то получим полное и простое определение: собственный

признак есть то, что присуще только одному [виду], всему и всегда, как

человеку - свойственно смеяться, а лошади -ржать. И пусть не приводит нас в

замешательство то, что человек не всегда смеется: не смех являетс

собственным свойством человека, но способность к смеху, заключающаяся не в

действии, а в возможности. Так что даже если человек не смеется, он все же

может смеяться, поэтому и говорят, что это [свойство] присуще только

человеку, и каждому человеку, и всегда, и совершенно правильно называют его

собственным признаком. Ведь всякий человек, и только человек всегда

способен смеяться, так же как лошадь - ржать. Ибо если в действительности

он отделим от вида, то в возможности - неотделим.

Итак, Порфирий указал четыре значения собственного признака. Первое - когда

привходящий признак находится в подлежащем виде таким образом, что присущ

только одному виду, хотя и не всему, как человеку - врачебное искусство.

Второе - когда он присущ не одному виду, но зато связывается с каждым его

[индивидом], как человеку присуще быть двуногим. Третье - когда одному виду

и всему, но только в определенное время, как человеку в юности - обрастать

бородой. Четвертое -свойственное только одному виду, всему и всегда, как

способность смеяться. Поэтому только оно обратимо. В самом деле, то, что

[соответствует] одному виду, но присуще не всему ему - необратимо. Вид

может сказываться о нем, а о виде такой собственный признак - нет. Ибо

врача можно назвать человеком, а человека врачом - нельзя.

Далее, то, что свойственно другому таким образом, что присуще всему [виду],

но не только одному, может сказываться о виде, а вид о нем - нет. Ибо

человек может быть назван двуногим, но нельзя сказать, что [всякое]

двуногое - это человек.

Наконец, [признак], присущий одному виду и во всем [его объеме], но только

в определенное время, необратим потому, что имеет известный недостаток с

точки зрения времени, так что не является простым [свойством вида]. Ибо мы

можем сказать, что всякий, у кого пробивается борода, - человек, но мы не

скажем, что всякий человек обрастает бородой: ибо человек может не достичь

еще юношеского возраста, и потому не иметь бороды, которая появится у него

только в юности. Ведь юность может еще не наступить, или уже миновать а

этот [признак] указывает только на такого человека, каков он в пору юности,

а не такого, каким он может быть в другом возрасте. Поэтому-то [признак],

не распространяющийся на всякое время, - даже если он свойствен всему виду,

- а присущий только в определенный период, не может быть назван полным и

завершенным собственным признаком.

Четвертая же [разновидность собственного признака] - это то, что присуще

только одному виду и охватывает его целиком, независимо от временных

условий, как, например, способность смеяться, которая существенно

отличается от признаков, которые мы разбирали выше: то, что способно к

смеху, может смеяться всегда. Ведь свойство обрастать бородой в юности не

может быть присуще [человеку] всегда, поскольку он не всегда остаетс

юношей. Четвертая же [разновидность], неподвластная временному ограничению,

абсолютна и потому обратима, так что вид и его собственный признак могут

равным образом сказываться друг о друге; ибо всякий человек способен

смеяться, и всякий, кто способен смеяться, - человек.

О ПРИВХОДЯЩЕМ ПРИЗНАКЕ

"Привходящий признак (accidens) - это тот, который присутствует и

отсутствует без уничтожения подлежащего. Он делится на два - отделимый и

неотделимый. Отделимый привходящий признак - это "спать", а быть "черным" -

неотделимый для ворона или эфиопа. Однако можно помыслить и белого ворона и

блистающего белизной эфиопа, не уничтожая подлежащего. Определяют

привходящий признак и таким образом: это то, чему случается и находиться и

не находиться в одном и том же [подлежащем], а также то, что не является ни

родом, ни видом, ни отличием, ни собственным признаком, но всегда

существует в подлежащем. И так как мы определили все, что было предложено

[на обсуждение], - я имею в виду род, вид, отличительный, собственный и

привходящий признаки - следует теперь сказать, что у них общего [друг с

другом] и что свойственно [каждому в отдельности]".

Как уже было отмечено выше, все, что сказывается о чем-либо, сказываетс

субстанциальным либо акцидентальным образом. Поскольку сказуемые, которые

сказываются субстанциальным образом, содержат в себе субстанцию и

определение того, о чем сказываются, а всякое высказывание, составленное из

субстанциальных сказуемых, первичнее и важнее - постольку необходимо, чтобы

с уничтожением субстанциальных сказуемых уничтожалось и то, чью природу и

субстанцию они составляли. Точно так же необходимо, чтобы акцидентальные

сказуемые, не образующие субстанции, могли находиться в подлежащем или

отсутствовать без его уничтожения. Ибо уничтожить подлежащее способно

только отсутсгвие таких сказуемых, которые создают и формируют его

субстанциальные [свойства]. Те же, которые не создают субстанции, как

привходящие признаки, например, присутствуют они [в подлежащем] или

отсутствуют, не могут ни сформировать субстанцию, ни уничтожить ее.

Следовательно, привходящий признак - это то, что присутствует или

отсутствует в подлежащем без его уничтожения. Он делится на две части. Ибо

один привходящий признак отделим, а другой неотделим. Отделимые

[акциденции] - это, например, спать, сидеть. Неотделимые - например, дл

ворона и эфиопа - черный цвет. В связи с этим возникает недоумение, ибо

определение гласит: привходящий признак есть то, что присутствует или

отсутствует в подлежащем без его уничтожения. Однако тот же самый

привходящий признак иногда [в определенных случаях] называется неотделимым:

а если он неотделим, значит, не может отсутствовать. Напрасно, выходит, мы

определили привходящий признак как то, что может и присутствовать и

отсутствовать, раз еще такие акциденции, которые не могут быть отделены от

подлежащего. Однако то, что не может быть разделено в действительности,

часто разъединяется в уме и мысленно. И если качества, отделенные мысленно

от подлежащего, не уничтожают его, если [подлежащее и без них] сохраняет

свою субстанцию и продолжает существовать, значит [эти качества] -

акциденции. Раз мы не можем снять с эфиопа черной окраски, давайте

попробуем отделить ее мысленно, в душе: получится эфиоп белого цвета. Разве

уничтожился от этого вид? - Отнюдь нет. Точно так же и ворон, если отделить

от него воображением черную окраску, останется птицей, и вид не погибнет.

Что же касается слов о присутствии и отсутствии, то здесь, следовательно,

нужно понимать не реальное отсутствие, а мысленное. Ведь и субстанциальные

сказуемые, вообще неотделимые, мы можем мысленно отделить [от подлежащего],

например, разумность - от человека, что в действительности невозможно; так

вот, если мы разъединим их, тотчас же уничтожится вид человека, чего

никогда не случается с привходящими признаками. Ибо если отнять мысленно

акциденцию, вид сохранится.

Существует еще одно определение привходящего признака - [методом]

исключения всех остальных: привходящий признак - это то, что не является ни

родом, ни видом, ни отличием, ни собственным признаком. Впрочем, это

определение чересчур расплывчатое и общее. Ведь так и род можно определить

как то, что не является ни видом, ни отличием, ни собственным признаком, ни

привходящим; и точно так же можно определить и вид, и отличие, и

собственный признак. Но если определение подобного [тина] подходит ко

многому, значит, оно не устанавливает твердых и четких границ [предмета];

да и вообще все, что показывает форму какой-либо вещи путем отрицани

других вещей, очень далеко отстоит от полноценного определения.

Изложив все, что касалось рода, вида, отличия, собственного и привходящего

признаков, и определив их границы, насколько позволяла краткость

[предпринятого им вводного] наставления, Порфирий намерен еще раз вкратце

обсудить их, чтобы показать, чем отличаются друг от друга рассмотренные

пять сказуемых и что общего может заметить между ними поверхностное и

общепонятное рассмотрение, чтобы читателю стало ясно не только, что они

собой представляют, но и как они друг с другом соотнесены.

КНИГА ПЯТАЯ

Изложив вкратце все, что можно знать о каждом из предложенных к

рассмотрению [сказуемых] в отдельности, Порфирий приступает теперь к

рассуждению не о природе их самих по себе - то есть рода, отличия, вида,

собственного и привходящего признаков, - а об их отношениях друг к другу.

Ибо, собирая их общие и отличительные черты, он изучает не предметы как

таковые, а их взаимоотношения. Соотноситься же предметы могут двояко: по

сходству - когда обнаруживаются их общие черты, и по несходству - когда

выявляются отличия. Дабы облегчить [читателю] понимание мы, как и прежде,

будем следовать по пятам за философом и начнем с того, что есть общего у

рода, вида, отличительного, собственного и привходящего признаков.

"Итак, всем им свойственно сказываться о многих [предметах]. Но род, так же

как и отличительный признак, сказывается обо всех подчиненных ему видах и

об индивидуальных вещах; а вид - о находящихся под ним индивидуальных

вещах; собственный же признак сказывается как о виде, признаком которого

является, так и об индивидуальных вещах под этим видом. Привходящий признак

сказывается и о видах, и об индивидуальных вещах. В самом деле, "животное"

сказывается и о лошадях, и о быках, то есть о видах, и об этой вот лошади и

этом вот быке, то есть об индивидах. "Неразумное" сказывается тоже и о

лошадях и быках [вообще], и о единичных [представителях этих видов].

"Человек" же - [только] о единичных [людях]. Далее, "способное смеяться"

сказывается как о человеке [вообще], так и о единичных [людях]. Наконец,

"черное" - неотделимый привходящий признак - сказывается как о вороне и

эбеновом дереве вообще, так и о единичных [воронах и деревьях]. А

"двигаться" -отделимый привходящий признак - сказывается о человеке и о

лошади и об единичных [людях и лошадях]; однако в первую очередь [такой

признак] сказывается об индивидуальных вещах, и лишь во вторую очередь - о

том, что объемлет единичные вещи".

Прежде чем говорить о соотношении отдельных [сказуемых], Порфирий отмечает

то, что связывает все [пять]: эта общая черта - множественность оказывания,

ибо все они сказываются о многих [вещах]: и род сказывается о многом, и

вид, и точно так же отличительный, собственный и привходящий признаки.

Таким образом, они имеют одну несомненную общую черту - сказываться о

многом. Но затем Порфирий рассматривает само это оказывание о многих

[вещах]: каким образом оно осуществляется в каждом отдельном случае и о

каких именно "многих" сказывается каждое [из пяти сказуемых]. Род, говорит

он, сказывается о многих, то есть о видах и об индивидуальных [вещах этих]

видов, как "животное" сказывается о человеке и лошади, и о находящихся под

ними индивидах. Кроме того, род сказывается об отличительных признаках, что

справедливо: ведь именно отличительные признаки образуют виды. А раз род

сказывается о видах, он должен сказываться и о тех [признаках], что

составляют субстанцию и форму видов, следовательно, род сказывается и об

отличительных признаках, причем не об одном, а о многих: ведь мы говорим,

что "разумное" - это животное, и "неразумное" - тоже животное. Так вот, род

сказывается о видах, об отличительных признаках и об индивидуальных [вещах]

под ними; отличительный же признак сказывается о многих вещах и об их

индивидах, как "неразумное" сказывается о лошади и быке, то есть о многих

вещах, а также о подчиненных им индивидах. Ведь то, что сказывается об

универсальном, сказывается и об индивидуальном. Так что если отличительный

признак говорится о виде, он будет сказываться и о подлежащих этого вида.

Вид же сказывается только о своих индивидах: ведь не может быть того, чтобы

последний вид, называемый также истинным видом или в высшей степени видом,

делился бы на другие виды. А раз так, значит, за этим видом остаются одни

лишь индивидуальные [вещи]. Поэтому совершенно справедливо, что вид

сказывается только о своих индивидах, как, например, "человек" - о Сократе,

Платоне, Цицероне и других.

Собственный признак сказывается о виде, признаком которого является; однако

он не является собственным признаком всякой вещи, о ко торой сказывается.

Только если нечто сказывается о какой-нибудь вещи целиком, и только о ней

одной и всегда, оно будет собственным признаком этой вещи. Так вот,

собственный признак сказывается о виде, как "способный смеяться" о

человеке: ведь всякий человек способен смеяться. Говорится он и об

индивидах того вида, о котором сказывается: ведь и Сократ, и Платон и

Цицерон способны смеяться.

Привходящий признак сказывается как о многих видах, так и об индивидах

различных видов. "Черным" называется и ворон и эфиоп, а также индивиды -

этот ворон и этот эфиоп; они зовутся черными из-за [присущего им] качества

черноты, и это - неотделимый привходящий признак. Но к еще большему числу

[предметов] прилепляются отделимые привходящие признаки, как, например,

"двигаться" - к человеку или быку: ведь и тот и другой движутся. И об

индивидуальных людях и быках часто говорится, что они движутся. Однако

следует обратить внимание на слова Порфирия, что, [в отличие от всех

остальных], привходящие признаки сказываются в первую очередь об

индивидуальных [вещах], в которых находятся, и только во вторую очередь

переносятся на универсалии этих индивидов. Таким образом, сказуемое низших

передается высшим, и чернота, присущая единичным воронам, сказывается также

и о видовом вороне. Поскольку это привходящее качество черноты пропитывает

все единичные [особи вида], постольку мы прилагаем это качество ко всему

виду, говоря, что самый вид ворона черен.

Может показаться удивительным, почему Порфирий не сказал, что род

сказывается о собственном признаке; не сказал, что о том же собственном

признаке сказывается вид и отличительный признак, но только -что род

сказывается о видах и отличительных признаках; отличительный признак - о

видах и индивидах; вид - об индивидах; собственный признак - о виде и об

индивидах; привходящий признак - о видах и индивидах. Ведь, может быть,

сказуемые большей предикации сказываются обо все меньших, а равные [по

предикации] взаимозаменяемы. Тогда получится, что род сказывается об

отличительных признаках, и о видах, и о собственных и о привходящих

признаках. Об отличительном признаке -когда мы, например, говорим, что

"разумное" есть животное; о виде -"человек" есть животное; о собственном

признаке - "способное смеяться" есть животное; о привходящем признаке -

черное есть животное, в том случае, когда мы указываем на ворона или на

эфиопа. В свою очередь, отличительный признак сказывается о виде - человек

разумен; и о собственном признаке - то, что способно смеяться, разумно; о

привходящем признаке - черное разумно, если в данном случае речь идет об

эфиопе. Далее, вид о собственном признаке: способное смеяться есть человек;

вид о привходящем признаке: черное есть человек применительно к эфиопу.

Точно так же и собственный признак сказывается о привходящем: при

определении эфиопа черное есть в то же время и способность смеяться. И

наоборот - привходящий признак сказывается обо всех остальных; он стоит над

отдельными индивидами и сказывается также о стоящих выше его [сказуемых]:

так что если Сократ есть животное, разумное, способное смеяться и человек,

и если Сократ лыс, что является его привходящим признаком, то этот

привходящий признак будет сказываться о животном, о разумном, о способном

смеяться и о человеке, то есть об остальных четырех сказуемых.

Впрочем, этот вопрос слишком глубок, и на разрешение его у нас не хватит

времени; для понимания начинающих достаточно будет только сказать, что одни

[сказуемые] сказываются прямым, а другие - косвенным образом (recto,

obliquo ordine): "человек движется" - прямое, а "то, что движется, есть

человек" - обращенное (conversa) высказывание. Порфирий же отобрал дл

каждого [из пяти сказуемых] случаи прямой [предикации]. И если кто-нибудь,

сопоставляя между собой отдельные сказуемые, исследует силу оказывани

каждого из них, он обнаружит, что все прямые высказывания перечислены

Порфирием, те же, что сказываются косвенным образом, - опущены.

"Общее у рода и отличительного признака - то, что они охватывают виды: ведь

и отличительный признак охватывает виды, хотя и не столько, сколько род. В

самом деле, "разумное", хотя и не охватывает неразумные [существа], как это

делает "животное", все же охватывает человека и Бога, которые представляют

собой виды. И все, что сказывается о роде, как род, сказывается и о

находящихся под ним видах; и точно так же все, что сказывается об

отличительном признаке, как [его] отличительный признак будет сказываться и

о видах, [образованных] из этого признака. Так, поскольку "животное" есть

род, "субстанция", "одушевленное" и "способное к чувственному восприятию"

сказывается не только о нем самом, но и о подчиненных ему видах вплоть до

индивидуумов. И поскольку "разумное" есть отличительный признак, о нем как

о таковом сказывается "[умение] пользоваться разумом", причем оно будет

сказываться не только о "разумном" [вообще], но и обо всех подчиненных ему

видах. Общим также является для них то, что с упразднением рода или

отличительного признака упраздняется все, что стоит под ними: как, если нет

"животного", нет лошади и человека, так, если нет "разумного", не будет

никакого животного, пользующегося разумом".

Обнаружив общность, присущую всем пяти [сказуемым], Порфирий ищет теперь

[черты] сходства и несходства между отдельными сказуемыми. Среди всех пяти

род и отличительный признак - наиболее универсальные сказуемые. В самом

деле, род охватывает и виды и отличительные признаки; отличительный же

признак охватывает виды, и никоим образом не охватывается видами. Прежде

всего Порфирий перечисляет черты сходства между родом и отличительными

признаками и первой помещает следующую: общее у рода и отличия, говорит он,

то, что они заключают (claudant) [в себе] виды, ибо как род, так и

отличительный признак имеет под собой виды, хотя и не столько же, сколько

род. В самом деле, ведь род заключает в себе также и отличительный признак,

причем не один: необходимо, чтобы под родом находилось больше видов, чем

заключает любой из отличительных признаков. Так, "животное" сказывается и о

разумном, и о неразумном. Таким образом, оно сказывается и о видах,

подчиненных "разумному", и о тех, что подчинены "неразумному".

Следовательно, у "животного" и "разумного", то есть у рода и отличительного

признака общее то, что они сказываются о человеке и о Боге. Но предикаци

отличительного признака простирается не так широко, как рода. Ибо

"животное" говорится не только о Боге и человеке, но также о лошади и о

быке, на которых отличительный признак "разумного" не распространяется.

Впрочем, когда мы подчиняем Бога "животному", мы следуем мнению тех, кто

провозглашает одушевленным солнце, звезды и весь этот мир и кто даже нарек

их именами богов, о чем мы не раз уже говорили.

Вторая общая черта рода и отличительного признака состоит в следующем: все,

что сказывается о роде как [его] род, сказывается также и о подчиненных

этому роду видах; и все, что сказывается об отличительном признаке как

[его] отличительный признак, сказывается и о том, что находится в

подчинении первого как отличительный признак. Это положение разъясняетс

так: есть много [сказуемых], которые сказываются о родах как роды;

например, о "животном" сказываются "одушевленное" и "субстанция" как его

роды. Так вот, оба они сказываются и о подчиненных "животному" [сказуемых],

причем опять же как роды: ибо для "человека" родом является и

"одушевленное" и "субстанция", так же как они были родами "животного".

Точно так же и среди отличительных признаков находятся такие, что

сказываются о самих отличительных признаках. Так, о "разумном" сказываютс

два отличительных признака: ведь то, что разумно, либо пользуется разумом,

либо имеет разум. Пользоваться же разумом и иметь разум - не одно и то же,

так же как одно дело - обладать ощущением, а другое дело - пользоваться им.

Ведь обладает ощущением и спящий, однако им не пользуется. Так же и разумом

тот же спящий обладает, но не пользуется. Таким образом, "использование

разума" оказывается отличительным признаком по отношению к "разумности";

"разумности" же подчинен "человек"; следовательно, "пользоваться разумом"

сказывается о человеке как отличительный признак: ведь человек в самом деле

отличается от прочих живых животных тем, что пользуется разумом. Итак,

показано, что то, что сказывается о роде, сказывается также и о подлежащих

рода. так же и то, что сказывается об отличительном признаке, будет

говориться и обо всем, что подчинено этому признаку.

Третья общая черта: как с упразднением рода уничтожаются виды, так и с

уничтожением отличительных признаков исчезают те, о ком они сказываются.

Это общее [правило]: с уничтожением универсальных [определений] в [их]

субстанции уничтожаются также и подлежащие (subjecta). Но первая [указанна

Порфирием] общность показывала, что роды сказываются о видах так же, как и

отличительные признаки. Поэтому виды равно исчезнут и в том случае, если

упраздняются роды, и если уничтожатся универсальные для них отличия. Вот

тому пример: если ты упразднишь "животное", ты уничтожишь тем самым

человека и лошадь, то есть виды, подчиненные "животному". Если же ты

упразднишь "разумное", ты уничтожишь тем самым Бога и человека, находящихс

под отличительным признаком разумности. И довольно об общих чертах рода и

отличительного признака, теперь поговорим об их различиях.

"Роду свойственно (proprium) сказываться о большем количестве [предметов],

нежели [сказываются] отличительный признак и вид, собственный признак и

привходящий. В самом деле, "животное" сказывается о человеке и о лошади, и

о птице, и о змее; в то же время "четвероногое" сказывается только об

имеющих четыре ноги, а человек - только об индивидуальных людях; "способное

ржать" говорится только применительно к лошади [вообще] и к единичным

лошадям; точно так же и привходящий признак сказывается о [подлежащих]

менее многочисленных, чем род. Что касается отличительных признаков, то в

данном случае следует иметь в виду те, при помощи которых род разделяется,

а не те, которые составляют (complent) субстанцию рода. Далее, род содержит

в возможности отличительные признаки: ведь "животное" бывает одно -

разумное, другое - неразумное; отличительные же признаки не содержат роды.

Далее, роды первичнее стоящих под ними отличительных признаков и поэтому

упраздняют их вместе с собой, но сами из-за них не упраздняются: ведь с

исчезновением "животного" упраздняется "разумное" и "неразумное"; а

отличительные признаки не могут уничтожить род: даже если все они исчезнут,

все равно можно будет мыслить одушевленную и способную к ощущению

субстанцию, а это и есть животное. Далее, род сказывается в [ответ на

вопрос], "что это?", а отличительный признак -"каково это?", как уже было

сказано. Далее, род для каждого вида - один, как, например, "животное" дл

"человека"; отличительных же признаков много, например, "разумное",

"смертное", "обладающее умом" и "восприимчивое к науке" - всеми этими

[признаками человек] отличается от прочих. Далее, [в определенном

отношении] род подобен материи, а отличительный признак - форме. Но хот

есть еще и другие как общие, так и особенные свойства у рода и

отличительного признака, сейчас достаточно и этих".

Подлинное и прямое значение слова "свойство" (proprium) уже было определено

выше. Однако иногда мы употребляем его не точно, называя "свойством" все,

чем какая-либо вещь отличается от других, даже если это "свойство" у нее с

какими-то вещами общее. В собственном смысле "свойством", или "собственным

признаком", например, человека, является то, что присуще всякому человеку,

единственно только человеку и всегда, как, например, способность смеяться;

но злоупотребляя этим словом в разговоре, говорят, например, что свойством

человека является разумность: а это не "свойство" в собственном смысле

слова, поскольку в этом отношении природа человека одинакова с природой

богов. Разумность называют собственным признаком человека, поскольку она

отличает его от неразумного скота. Впрочем, такое употребление слова

"свойство" для обозначения того, чем одна вещь отличается от другой, не

лишено оснований: ведь "свойством" называется "свое". Однако то, что

Порфирий в данном случае называет свойством рода, - [способность]

сказываться о большем количестве [предметов], чем остальные четыре

[сказуемых], - это свойство, или собственный признак в подлинном смысле

слова, присущий всегда и всякому роду, и только роду. Ибо ничто кроме рода

не может сказываться так широко и обильно - ни отличительный признак, ни

вид, ни собственный или привходящий признак. Однако это утверждение верно

только для тех отличительных, собственных и привходящих признаков, которые

подчинены какому-либо роду, а именно: для того отличительного признака,

который разделяет данный род; для того вида, который образован тем

отличительным признаком, который разделяет данный род; для собственного

признака этого вида, подчиненного данному роду; разделенному

вышеупомянутыми отличительными признаками; наконец, для привходящих

признаков, которые принадлежат индивидам того вида, который охватываетс

упомянутым родом. Все это легче пояснить на примерах: пусть родом будет

"животное"; пусть он охватывает отличительные признаки "четвероногих" и

"двуногих"; "человек" и "лошадь" будут видами, стоящими под этим родом;

"способное смеяться" и "способное ржать" будут собственными признаками этих

двух видов, "проворный" и "воинственный" - привходящими признаками

индивидов, содержащихся под видами "человек" и "лошадь". Итак, "животное" -

род - сказывается о "четвероногом" и "двуногом" - отличительных признаках,

причем "четвероногое" не сказывается о "двуногом", но только о тех

животных, которые имеют четыре ноги. Следовательно, род сказывается о

большем числе [вещей], нежели отличительный признак. Далее, "человек"

сказывается о Платоне, Сократе и других; а "животное" - не только об

индивидуальных людях, но и об остальных, в том числе и неразумных

индивидах; следовательно, род сказывается о большем числе [вещей], чем вид.

Далее, собственный признак, допустим, лошади - "способное ржать", и при

этом сказуемое рода плодовитее (uberius), чем вид, следовательно, сказуемое

рода превосходит также и сказуемое собственного признака. Наконец, и

привходящий признак, хотя и бывает присущ многим [предметам], часто

оказывается уже рода "воинственный", в собственном смысле слова, не

говорится ни о ком, кроме человека, да и "проворных" живых существ не так

много. Таким образом, сказуемое рода шире и отличительного признака, и

вида, и собственного, и привходящего признаков.

Таково одно собственное свойство рода, отделяющее и обособляющее его от

всех остальных [сказуемых]. Однако под отличительными признаками, замечает

Порфирий, в данном случае следует подразумевать лишь те, которые разделяют

род, а не образуют его. Ибо те, с помощью которых род образуетс

(informatur), сказываются, несомненно, о большем количестве [вещей], чем

сам род. Так, например, "одушевленное" и "телесное" распространяются шире,

нежели "животное", будучи не разделительными, а скорее составляющими

(constitutivae) отличительными признаками "животного". Но то, что

сказывается о нижестоящем, причем сказывается необратимо, сказывается шире

по сравнению с нижестоящим.

Затем Порфирий указывает второе свойство рода, отделяющее род от

подчиненных ему отличительных признаков. Дело в том, что всякий род - в

возможности - содержит отличительные признаки, а отличительный признак не

может охватить рода. Ведь "животное" содержит в возможности и "разумное",

но ни "разумность", ни "неразумность" не могут содержать "животного". О

том, что "животное" содержит отличительные признаки именно "в возможности",

Порфирий говорит потому, что, как было сказано выше, род имеет в своем

подчинении все отличительные признаки только в возможности, но отнюдь не в

действительности. Отсюда-то и вытекает следующее собственное свойство рода,

а именно: при упразднении рода исчезает отличительный признак, как при

упразднении "животного" была бы упразднена и "разумность". Напротив, если

ты уничтожишь "разумное", останется неразумное животное. Впрочем, на это

можно возразить: "Ну, а если я упраздню одновременно оба отличительных

признака, разве сможет тогда сохраниться род?" - Отвечаем: "Сможет". Ибо

субстанция всякого [сказуемого] составляется не из того, о чем оно

сказывается, но из того, что его создает. Отсюда следует, что при

уничтожении разделительных отличий род будет существовать до тех пор, пока

существуют [отличительные признаки], составляющие форму и сущность самого

этого рода. В данном случае "животное" составляется отличительными

признаками "одушевленности" и "способности к ощущению"; пока они существуют

и остаются вместе, "животное" не может уничтожиться, даже если уничтожитс

то, о чем оно сказывается, то есть "разумное" и "неразумное", ибо, как мы

уже сказали, всякое [сказуемое] получает свою собственную субстанцию из

того, что создает его, а не из того, о чем оно сказывается. Кроме того,

хотя род и содержит и возможности оба эти отличительные признака, сам по

себе в своем составе он не заключает ни одного из них; но если он содержит

их не в действительности, а только в возможности, значит, в

действительности он может быть отделен от них, ибо содержать в возможности

как раз и значит не содержать в действительности. Поскольку же род не

содержит никаких отличительных признаков в действительности, постольку он в

действительности от них отделен.

Следующий собственный признак рода связан с особенностью оказывания. Всякий

род должен отвечать на вопрос "что это?". Например, "животное" сказываетс

о человеке в ответ на вопрос "что это?", Отличительный же признак [отвечает

на вопрос] "каково это?", ибо всякий отличительный признак состоит в

качестве. Однако это свойство рода как раз такое, о каком мы упоминали

выше: это не собственный признак как таковой, но относительный собственный

признак, указывающий на отличие от чего-то. Ведь отвечать на вопрос "что

это?" свойственно и роду и виду. Однако поскольку в этом отношении род

отличается от отличительного признака, отвечающего на вопрос "каково это?",

а род - о том, "что это?" - постольку мы говорим о собственном признаке

рода не в подлинном смысле слова, а по сравнению с отличительным признаком.

То же самое следует иметь в виду и во всех прочих случаях; всякое

[сказуемое], называемое собственным признаком рода, если оно не принадлежит

ничему, кроме рода, а роду принадлежит всегда, будет собственным признаком

как таковым. Но любое сказуемое, общее у рода с чем бы то ни было другим,

будет называться собственным признаком только сравнительно с чем-нибудь.

Следующее расхождение между родом и отличительным признаком заключается в

том, что род у вида всегда один - во всяком случае, ближайший род, ибо

вышестоящих родов может быть много, как, например, для человека родами

являются и "животное" и "субстанция", однако ближайшим родом для человека

является все-таки только "животное". Что же до отличительных признаков, то

их у одного и того же вида может быть много: например, у человека -

"разумное" и "смертное". Поэтому-то и определение складывается из одного

рода, но нескольких отличительных признаков, как например, "человек есть

животное разумное и смертное".

Еще в одном отношении не совпадают род и отличительный признак, а именно:

род занимает место как бы подлежащего, в то время как отличительный признак

[играет роль] формы. Таким образом, первый оказывается чем-то вроде

материи, принимающей образ, а второй - формы, которая, накладываясь сверху,

сообщает виду субстанцию и смысл. Все эти многочисленные различия между

родом и отличительным признаком Порфирий счел нужным указать потому, что из

всех [сказуемых] отличительный признак более всего похож на род, так как

после рода он самый универсальный и широкий. И несмотря на то, что можно

было бы найти еще много как общих, так и разных черт между родом и

отличительным признаком, Порфирий объявляет, что достаточно и этих. Ибо дл

разделения довольно привести лишь несколько отличий и не обязательно

собирать все, какие только можно отыскать.

"Общее между родом и видом то, что они сказываются о многом, как мы уже

говорили. При этом следует брать вид только как вид, а не как также и род,

в том случае, если одно и то же является родом и видом. Общее между ними

также и то, что они предшествуют тому, о чем сказываются, и что тот и

другой представляют собой нечто целое".

Порфирий насчитывает три общих черты у рода и вида. Первая состоит в том,

что они сказываются о многом; однако род, как было отмечено, сказывается о

видах, а вид - только об индивидах. В данном случае речь идет о таком виде,

который является только видом, то есть не является также и родом, - о

последнем виде, как, например, "человек". В самом деле, если бы мы взяли

такой вид, который может быть также и родом, и сказали бы, что у него и у

рода общее - сказываться о многом, это было бы все равно, что сказать,

будто род имеет общую черту с самим собой, так как сказывается о многом.

Таков вид, который является не только видом, но также и родом.

Другая общая черта - и тот и другой первичнее того, о чем сказывается. В

самом деле, все, что сказывается о многом в прямом смысле (recto ordine),

как мы замечали ранее, предшествует тому, о чем сказывается. Кроме того,

общее у них то, что и род и вид представляют собой целое для тех, которые

заключены и содержатся в их пределах. Ибо род есть целое всех видов, а вид

- целое всех индивидов. Ведь и род и вид равно являются объединяющими дл

многих, а то, что объединяет многих, справедливо называется целым по

отношению к тем, кого возводит в единство.

"Различаются же они тем, что род объемлет виды, а виды объемлются родом, но

не объемлют родов. Ибо род сказывается о большем числе [предметов], чем

вид. Далее, роды должны предшествовать [видам] и лежать в их основании:

будучи оформлены видообразующими отличительными признаками, они создают

виды. Поэтому роды по природе первичнее и, уничтожаясь, влекут за собой

уничтожение видов, но сами при уничтожении вида не уничтожаются; ибо если

существует вид, то существует и род, но если существует род, то вид не

обязательно будет существовать. Кроме того, роды однозначно (univoce)

сказываются о видах, виды же о родах не сказываются. Далее, роды

превосходят виды тем, что содержат их; виды же превосходят роды, так как

обладают собственными отличительными признаками. Далее, ни вид не может

стать когда-либо высшим родом, ни род последним видом".

Изложив общие черты рода и вида, Порфирий переходит к их различиям.

Различаются они тем, говорит он, что род содержит виды как "животное"

содержит "человека"; вид же не содержит родов, ибо "человек" не сказываетс

о "животном". Таким образом, вид содержится в роде, но родов не содержит.

Ибо всякое более широкое сказуемое содержит меньшее. А раз род - более

широкое сказуемое, чем вид, необходимо, чтобы вид содержался в роде, сам же

он никоим образом не может включить род в пределы своего оказывания. Вот

почему всякий раз, как род воспринимает отличительный признак, он создает

вид: род - широчайшее из сказуемых - стискивается [рамками] отличительных

признаков и, сужаясь, создает вид. Ибо отличительный признак, соединяясь с

родом, всегда производит вид, заставляя универсальное и широчайшее

сказуемое сжаться в тесных границах вида. Так, "животное", сказуемое,

распространяющееся само по себе чрезвычайно широко, уменьшается до

одного-единственного вида - "человека" - как только к нему присоединятс

отличительные признаки "разумное" и "смертное". Следовательно, вид всегда

меньше рода и поэтому содержится в нем, но его не содержит; и если погибнет

род, то исчезнет и вид: ведь после гибели целого не уцелеет часть. А если

исчезнет вид, то род останется. Например, если упразднишь "животное", не

будет и "человека"; если же уничтожишь "человека", "животное" останется.

В этом заключается также и причина того, что род однозначно сказывается о

виде, то есть вид принимает определение и имя рода, но не наоборот: ясно,

что род не принимает определения вида, ибо низшие сказуемые принимают

субстанцию высших.

Если, определяя "животное", ты скажешь, что это одушевленная и способная к

ощущению субстанция, ты будешь прав, так же как если назовешь человека

животным. И даже если ты приложишь к человеку определение животного, назвав

его одушевленной и способной к ощущению субстанцией, в твоем утверждении не

будет ничего ложного. Но понятие (ratio) человека - то есть животное

разумное и смертное - не подойдет животному [вообще]. Ведь не [всякое]

животное может быть названо разумным и смертным животным.

Итак, вид принимает как имя, так и определение рода; род же ни имени вида

не принимает, ни определением его не обозначается. Но если имя и

определение одной вещи сказываются о другой вещи, [то эти вещи] называютс

однозначными. А раз имя и определение рода сказываются о виде, значит, род

однозначно сказывается о виде. Но так как ни имя вида, ни определение его

не сказывается о роде, это однозначное оказывание необратимо.

Роды отличаются от видов еще и тем, что превосходят каждый из своих видов,

так как помимо него содержат и другие виды. Виды же превосходят роды, так

как обладают множеством отличительных признаков. В самом деле, "животное",

то есть род, превосходит "человека", то есть вид, так как содержит в себе

не только человека, но и быка, и лошадь, и другие виды, на которые

распространяется его оказывание. Вид же, например, "человека", превосходит

род, например, "животное", благодаря множеству отличительных признаков. Ибо

в действительности род не обладает ни "разумностью", ни "смертностью" -

ведь в действительности род не содержит ни одного отличительного признака,

от вида же они неотделимы, так как составляют самую его субстанцию. Ибо

человек и разумен и смертей - а это вовсе не его род; животное же само по

себе не разумно и не смертно. Таким образом, если род содержит больше

одного вида, то вид образуется большим числом отличительных признаков,

нежели род. Так что род, со своей стороны, превосходит вид в том, что

касается охвата видов, а вид, в свою очередь, перегоняет род по количеству

отличительных признаков.

Есть между ними еще и такое различие: род, первое среди всех [сказуемых],

никогда не может опуститься настолько, чтобы стать последним; вид же,

стоящий ниже всех, никогда не может подняться так высоко, чтобы стать

первым. Следовательно, ни вид никогда не может стать высшим родом, ни род -

последним видом.

Однако среди указанных различий одни разделяют только род и вид и

свойственны только этому отношению; другие же отделяют род не только от

вида, но и от всех прочих [сказуемых]. Характер различия следует тщательно

рассматривать во всех случаях, если мы стремимся усвоить истинные правила

разделения.

"У рода и собственного признака общее то, что они следуют [непосредственно]

за видами: ибо если есть "человек", то есть и "животное"; и если есть

"человек", то есть и "способное смеяться". Общим [между ними является]

также и то, что род одинаковым образом сказывается о видах, а собственный

признак - о причастных ему индивидах. Ибо и чело век и бык одновременно

являются животными, а Цицерон и Катон одинаково способны смеяться. Общее

для них, наконец, и то, что они сказываются однозначно: род - о своих

видах, собственный признак - о тех, кому он свойствен".

Три общих черты рода и собственного признака называет Порфирий и перва

среди них - что род так же следует за видом, как и собственный признак.

Если мы возьмем какой-нибудь вид, тотчас же нам необходимо будет помыслить

его род и собственный признак, ибо и тот и другой следуют по пятам за

своими видами: если есть человек, есть и "животное" и "способное смеяться".

Таким образом, и род и собственный признак не отстают от того вида, который

им подчинен или причастен.

Другая общая черта: все, что причастно роду и собственному признаку,

причастно им в равной мере. Ибо виды любого рода равно причастны этому

роду, и точно так же собственный признак равно присущ всем индивидам.

Совершенно очевидно, что в этом отношении род и собственный признак [ведут

себя] одинаково: так, человек не является животным в большей степени, чем

лошадь или бык: поскольку все они - животные, постольку они равно носят им

животного, то есть рода. Точно так же Катон и Цицерон в равной мере

способны смеяться, даже если [в настоящий момент] оба они одинаково не

смеются; ибо способными смеяться они могут быть названы потому, что

приспособлены к смеху, а не потому, что всегда смеются. Итак, как

подчиненные роду [виды] равным образом принимают род, так и подчиненные

собственному признаку [индивиды равно принимают] собственный признак.

В-третьих, подобно тому как род однозначно сказывается о своих собственных

видах, так же и собственный признак однозначно сказывается о своем виде. В

самом деле, род, содержа субстанцию вида, высказывает не только имя вида,

но и его определение. А собственный признак, который никогда не покидает

вид, переходя к другому, и всегда равен виду, не подчиняясь ему, тоже

передает виду свое определение: не может быть сомнений, что имя его

подобает тому единственному виду, которому он всегда равен, и что

определение его также подходит этому виду. Таким образом, и род о видах, и

собственный признак о своем единственном виде сказываются однозначно.

"Различаются же они тем, что род [существует] прежде, а собственный признак

- позже: ибо животное должно существовать прежде, чем оно будет разделено

отличительными и собственными признаками. Далее, род сказывается о многих

видах, для которых он - род; собственный же признак - только об одном виде,

для которого он - собственный признак. Далее, собственный признак -

обратимое сказуемое, а род - необратимое: если есть животное, еще не

значит, что есть человек; и если есть животное, не значит, что есть

способное смеяться. Но если есть способное смеяться, то есть и человек, и

наоборот. Далее, собственный признак, свойственный какому-либо виду, присущ

ему целиком, только ему одному и всегда; род же является родом для всего

вида, родом которого является, и всегда, но не для одного только этого

вида. Далее, собственные признаки, исчезнув, не влекут за собой

исчезновения родов; а уничтожение рода уничтожает виды, родом которых он

является. Но с уничтожением видов уничтожаются также и их собственные

признаки".

Вновь Порфирий отмечает такое собственное свойство, которое может быть

названо свойством [не само по себе], а только по сравнению с чем-нибудь

другим: свойством рода он называет то, что род предшествует собственному

признаку. В самом деле, род должен существовать прежде, ведь он служит

неким подлежащим и материей для отличительных признаков, и, соединившись с

отличительными признаками, создает вид, вместе с которым рождаются и

собственные признаки. Таким образом, род существует прежде, чем

отличительные признаки, которые, в свою очередь, прежде видов, за которыми

следуют собственные признаки; следовательно, род вне всякого сомнени

первее собственного признака, и, как было сказано, собственное свойство

рода - быть первее собственного признака. Это свойство - общее у рода с

отличительными признаками. В самом деле, видообразующие отличительные

признаки считаются первее собственных признаков: ведь они первее самих

видов, поскольку заключенные в них понятия определяют виды. Но как мы уже

сказали, данное свойство является свойством рода только в отличие от

собственного признака, а не потому, что оно является собственным свойством

рода как таковым.

Далее, род отличается от собственного признака тем, что сказывается о

многих видах, в то время как собственный признак сказывается только об

одном. Ибо то, что не разделяется на несколько видов, не есть род, а то,

что может быть свойственно еще какому-нибудь виду, не будет собственным

признаком. Следовательно, род всегда имеет под собой несколько видов, как,

например, животное - человека и лошадь, а собственный признак - только один

вид, например, "способному смеяться" подчинен только "человек". Из этого

различия вытекает еще одно: род сказывается о видах, но сам не подлежит

никакому оказыванию; а собственный признак и вид сказываются друг о друге

взаимно. Дело в том, что сказываться могут либо большие [сказуемые] о

меньших, либо равные о равных. Поэтому род, который больше всех видов,

сказывается о них, виды же, будучи меньше рода, о нем не сказываются:

например, животное сказывается о человеке, а человек о животном - отнюдь

нет. Напротив, собственный признак, который равен виду, равным образом и

сказывается о нем и сам подлежит ему: "способный смеяться" сказывается о

человеке, поскольку всякий человек способен смеяться; и точно так же

говорится наоборот - ведь всякое [существо], способное смеяться, - человек.

Кроме того, собственный признак отличается от рода тем, что принадлежит

одному виду целиком и всегда. В двух отношениях с родом дело обстоит так

же, а в третьем - иначе. Род принадлежит своим видам всегда и целиком, но

не одному только виду. Ибо только собственным признакам свойственно

содержать по одному-единственному виду, род же всегда содержит несколько.

Следовательно, собственные признаки охватывают по одному виду, а роды - не

по одному. Поэтому собственный признак принадлежит одному виду целиком и

всегда, а род - и целиком, и всегда, но не одному: способность смеятьс

свойственна одному лишь человеку, а животное - это не только человек, но и

все неразумные [существа].

Далее, если мы упраздним род, уничтожатся и виды, ибо если не будет

животного, то не будет и человека. Если же мы упраздним вид, род не

уничтожится, ибо если даже не будет человека, животное не исчезнет. Но вид

и собственный признак, будучи равны, взаимно уничтожают друг друга: если не

будет [существа], способного смеяться, не будет и человека; и если не будет

человека, не останется ничего, способного смеяться. Таким образом, роды

упраздняют подчиненные им виды, но сами не упраздняются с исчезновением

вида; вид же и собственный признак упраздняют друг друга и уничтожаютс

взаимно.

"У рода и привходящего признака общее - то, что они, как было указано,

сказываются о многом, будь то отделимый привходящий признак или

неотделимый. Ведь и "двигаться" говорится о многих вещах, и "черное"

сказывается о воронах, и об эфиопах и о других, неодушевленных предметах".

Среди всех пяти [сказуемых] нет ни одного, которое было бы так далеко от

рода, как привходящий признак. Ибо в то время как род указывает субстанцию

всякой вещи, привходящий признак очень далек от субстанции - ведь он

привходит чисто внешним образом. Поэтому общего с родом он может иметь

только то, что сказывается о многом. Род сказывается о многих видах, а

привходящий признак - не только о многих видах, но и о разных родах,

например, об одушевленном и о неодушевленном: "черным" называется и

разумный человек, и неразумный ворон, и неодушевленное эбеновое дерево. Так

же и "белое" говорится и о лебеде, и о мраморе, "двигаться" - о человеке, о

лошади, о звездах и о приведенных в движение [неодушевленных предметах],

для которых это - отделимый привходящий признак.

"Различаются род и привходящий признак тем, что род предшествует видам, а

привходящий признак [идет] после видов. Даже если мы возьмем неотделимый

привходящий признак, все же та природа, к которой что-то присоединяется,

первее той, которая присоединяется. Кроме того, все, что причастно роду,

причастно ему одинаковым образом, а привходящему признаку [причастно] не

одинаково. Ибо причастность привходящему признаку, может быть сильнее и

слабее, роду же - нет. Кроме того, привходящие признаки существуют главным

образом в индивидах; а роды и виды по природе первее, чем индивидуальные

субстанции. И роды сказываются о том, что [стоит] под ними в [ответ на

вопрос] "что это?", а акциденции - [на вопрос] "каково это?" или "в каком

положении находится?". Так, на вопрос, каков эфиоп, ты ответишь: "Черный",

а на вопрос, в каком положении находится Сократ, скажешь, что он сидит или

гуляет".