Часть 22.

разом, сама в действительности никогда адекватно не дана—точно так же, как и

всеобщие ценности; таким образом уже по этой причине она не может быть про$

сто заимствована. Она никогда не дана эмпирически. Тем не менее существует

ценностное чувство для чистого, идеального этоса человека, интуитивное, часто

внезапное озарение по поводу ценности его личностности, и именно поскольку

она в нем не исполнена. И это в высшей степени удивительно. Человек в своем

ценностном видении как бы интуитивно проникает сквозь реальную личност$

ность, за границы эмпирического человека, видит сквозь них другое, то, что со$

держится в нем только в виде намека. Он видит личностность насквозь. Ее иде$

альную сущность, ее истинный этос, ценность, обозначающую ее внутреннее

предназначение, ее интеллигибельный характер.

Никакие эмпирические данные не могут дать об этом представления. Это

видение противоположно тому, что стоит перед глазами. Ценности личностно$

сти, если и могут быть увидены, то только a priori. Тем не менее, нельзя забы$

вать, что априорное видение — здесь, как и везде,— неотделимо от эмпириче$

ски данного, но всегда может быть получено лишь из него. Опыт и здесь есть

отправная точка видения идей.

Глава 58. Личная любовь

a) Исполнение смысла личного быти

Каждому, чья жизнь не сводится к исполнению принципов и всеобщих требо$

ваний, хорошо известно, что имеется еще и другая любовь, нежели всеобщая лю$

бовь к ближнему и любовь к дальнему, нежели любовь дарящего — любовь в уз$

ком и полном смысле этого слова, эксклюзивно испытываемая к отдельному че$

ловеку, интимная любовь. Остальные виды любви «безличные», не представляют

собой причастности самой внутренней сущности человека, не ищут ее в своей

цельности и ценностном изобилии. Личная же любовь испытывается по отно$

шению к личностности как таковой и ради нее самой. В своей тенденции она ис$

черпывающа, представляет иную человеческую близость, для которой и «ближ$

ний» еще далек.

Она есть добродетель личностности в отношении личностности, сама принад$

лежит к ценностям личностности любящего и направлена на ценность личност$

ности возлюбленного, представляет собой преданность ей. Хотя всякая лю$

бовь — ценностно направленная, всякий эрос как$либо ориентирован на идею,

но личная любовь имеет свои отличия. Любовь к ближнему направлена на обще$

человеческую ценность личности, она поэтому не выбирает; любовь к дальнему

направлена на видимый идеал человека, дарящая добродетель—на участие в ду$

ховном благе. Во всем этом индивидуальная сущность в объекте любви не нахо$

дит своего признания, но она стремится к этому признанию, желает быть вос$

принятой в ценностном чувстве и оцененной. Ибо все, что ценно само по себе,

исполняет свой смысл, если оно ценно «для кого$то».

Такого исполнения смысла требует и личностность. В противном случае ее

одно только присутствие, ее расцвет остаются незамеченными исчерпывающим

Глава 58. Личная любовь 483

ценностным чувством. Ведь в для$себя$бытии она исполниться не может. Ибо

самосознание противоречит ее сущности, которая проявляется в нравственном

поведении, а не ценностном сознании. Так, личностность неизбежно страстно

желает того, «для» кого она могла бы быть. Только личностность другого может

удовлетворить это желание, только во взаимной корреляции личностности обре$

тают смысл, существуя друг для друга, связанные воедино, не понимающие сути

этой страсти, но утоляющие ее в таинстве любви. Любящий дает возлюбленному

этот единственный в своем роде дар. Он дает ему новое измерение его существо$

вания, быть «для него» тому, кто иначе только «в себе». Личная любовь есть цен$

ность, комплементарная к личностности, наполнение смыслом ее бытия. Она

дает ей то, что та никогда не может дать себе сама; она есть ее зеркало, которое та

не может держать перед собой самостоятельно. Если личностность пытается от$

разить сама себя, она тем самым себя искажает. В любви же нет искажения. Соз$

нание личностности по своей сути может быть только чужим сознанием. Ибо

это — ценностное сознание. Личная любовь и есть ценностное сознание лично$

стности.

Так как эмпирическая личностность никогда строго не соответствует своему

идеальному ценностному характеру, любовь же по сути ориентирована на цен$

ность, то в сущности личной любви заложено проникать сквозь эмпирическую

личность к идеальной ценности личностности. Такова, по меньшей мере, имею$

щаяся в ней тенденция. И это надо понимать в том смысле, что личная любовь

может распространяться и на нравственно неразвитого и несовершенного, даже

упускающего свой идеальный этос. Ее установка ориентирована на идею лично$

стности, она заставляет как бы действовать в отношении эмпирического челове$

ка, берет его в смысле его высших возможностей и возвышает над самим собой,

как он есть в действительности. Она любит в нем то, что заключается в его сущ$

ностной тенденции, аксиологическую уникальность его идеи, однако, не «как»

идею, но в ее тенденции к действительности — словно бы она уже была в нем

действительна. В этом смысле она обращается от идеи к ее несовершенному но$

сителю, любит эмпирического человека в его своеобразии. Человек, как он есть,

рассматривается ею как гарантия высокого нравственного бытия, коим он, прав$

да, не является, но которое только в нем и нигде больше имеет ценность реаль$

ного приближения к таковому. Человек любит, пребывая в вере в это высшее в

другом, ожидает его исполнения, чувствует его за действительностью. Любовь

есть этическое предвосхищение в самом высоком смысле—конечно, не общече$

ловеческого, но индивидуальной идеи. Любовь помогает увидеть совершенство в

несовершенном, бесконечное в конечном.

b) Собственная жизнь и собственная ценность любви

Благодаря тому, что любящий возлюбленному есть зеркало и исполнение

смысла его личного существа, любовь создает этическую ситуацию особого рода,

интимную, касающуюся только двоих, связь между людьми. Ибо всякая треть

личность уже опять требует новой, точно такой же единственной в своем роде ус$

тановки. Между несколькими людьми любовь тем более теряет свой личный ха$

рактер и становится поверхностным типом симпатии. И даже если один человек

любит несколько личностей, все же любовь к каждой из этих личностей другая,

484 Часть 2. Раздел VII

вновь индивидуальная любовь, соответствующая индивидуальности своего

предмета. Поэтому всякая личная любовь имеет тенденцию к для$себя$бытию, к

обособлению. Индивидуальное этическое для$себя$бытие имеется только в

паре. Ни большее, ни меньшее число не согласуется с его сущностью. Один дл

себя, скорее, — не «для себя»; несколько для себя — уже не вполне личностно$

сти. Один наедине с другим есть единственная форма личного бытия для себя.

Осоздании этой ситуации личной любви разговор особый. В ней расширяетс

сфера личностности. Она потенцирует себя, вовлекая в себя личное бытие воз$

любленного и ощущая его как свое собственное. Если есть взаимность, то проис$

ходит взаимопроникновение сфер двух личностностей, и возникает новое сово$

купное образование, которое не растворяется ни в одной из двух личностностей,

но которое вполне может перерастать их по значению и силе. Человеческий этос

оказывается чрезвычайно творческим, причем в подлинном смысле творческим,

выходящим за свои пределы. Ибо выход личностностей за свои пределы, их

взаимопроникновение повышает значимость их личного бытия, придает им дос$

тоинство, которого они не имеют сами по себе,— и никогда это объединение не

сводится к одному из двоих его участников. Любовь как бы живет собственной

жизнью через жизни двоих любящих, причем с полноценным этически реаль$

ным бытием. Любовь, как и все реальное, имеет свой час рождения, имеет свое

неповторимое произрастание из нежных, в высшей степени уязвимых начал,

имеет свое усиление, свою высшую точку, свой внутренний кризис, изменение и

конфликт; и точно так же это может находить свое нисхождение и свой конец.

Эта «собственная жизнь» обусловлена этосами любящих; однако в любви они

переходят друг в друга со всеми своими желаниями и возможностями, образуют

как бы новое существо, которое хоть и индивидуально, но не может быть сведено

ни к одной из любящих личностностей.

Ситуация любви существует не просто в связи между эмпирическими лично$

стностями, но в то же время в более высокой связи между двумя идеальными

этосами. И закон ее собственной жизни потому обходит эмпирическое бытие

личностей, что рождается из аксиологического взаимопроникновения двух чис$

тых ценностных комплексов с их двусторонними тенденциями предпочтения.

Это то, чего сам любящий никогда вполне не распознает, пусть временами он и

догадывается, что в его любви борется за исполнение именно собственная сущ$

ность его и другого, и что именно его сокровенное, то, что им не понимается,

опираясь на сокровенное любимого, стремится вырваться за свои пределы. Ин$

теллигибельные характеры проникают друг в друга глубже, чем эмпирические

личности. Так в них исполняется судьба, которая больше, чем их действительное

этическое бытие — судьба, жертвами которой они в своей конечности вполне

могут пасть.

Тем не менее именно эта судьба есть истинное открытие их собственной бес$

конечности. И единственная в своем роде сила устремленной в самое сокровен$

ное любви заключается в том, что она раскрывает человеку, пусть и глазами дру$

гого, его собственную сущность. Что такое может произойти только в собствен$

ной жизни иного порядка, нежели собственная жизнь эмпирического человека,

объясняется удаленностью человека от его идеи.

Глава 58. Личная любовь 485

c) Ценности воли и силы в любви

От объективных ценностей этой «собственной жизни» любви отличается ее

более узкая нравственная ценность, ценность ее добродетели. Последняя, как и

всякая нравственная ценность, заключается в умонастроении, в интенции. Лю$

бовь есть абсолютно позитивное умонастроение как таковое, абсолютное утвер$

ждение, благоволение, преданность, созидание — подобно тому как ненависть

есть отрицание, разрушение, уничтожение. Личная любовь есть то же самое ут$

верждение в отношении личностности.

Тем самым в нее входит момент стремления, что обычно не замечают за чувст$

вом любви и его ценностью. Здесь повторяется нечто от моральной силы, от дей$

ствия и творения ’Эсщт. Не как если бы личной любви должна быть присуща осо$

бая активность, или воля как ее составляющая сделала бы любовь чем$то нена$

стоящим. Воля, направленная на любовь, неизбежно ей противоречит. Прика$

зывать любить так же бессмысленно, как и пытаться захотеть полюбить именно

этого человека. Любовь есть собственная, изначальная тенденция. Но именно об

этом моменте тенденции в ней самой и идет здесь речь.

Правда, слабовольный человек может испытывать сильное чувство любви,

как и обладающей сильной волей — слабое. Человек и в любви может развивать

не всю силу воли, которая у него вообще есть. Тем не менее, момент воли в любви

существует по праву. Любовь имеет тенденцию увлекать за собой всю силу воли

личностности, ставить ее на службу себе. И чем сильнее ценность ее чувства, тем

сильнее и эта тенденция.

Момент воли в любви заключается не в желании иметь для себя любимую

личность. Хотя и эта тенденция в любви имеет место и ей присуща своя ценност$

ная окраска, несмотря на ее подчиненность и внешнее сходство с эгоизмом.

Ценность этой тенденции подтверждается тем, что любовь, в которой вообще

нет никакого желания обладать, «неубедительна» и не принимается в полной

мере самим возлюбленным. Но здесь речь не об этом.

Во всякой личной любви есть второй, глубоко скрытый ценностный элемент,

который выражает только утверждающую интенцию, благоволение и предан$

ность, служение личностей друг другу—волевая тенденция, которая противона$

правлена желанию обладать и может продолжать существовать при отсутствии

взаимности — выражаясь формально: чистое для$тебя$бытие «Я» «высится» над

для$меня$бытием «Ты», и может даже порождать конфликт в своей противопо$

ложности.

Альтруизм личной любви существенно иной, нежели альтруизм любви к

ближнему, хотя также выражает направленность и интерес в первую очередь к

другому, его благополучию, его счастью и т. д. Гораздо более родственен он аль$

труизму любви к дальнему; как и тот, он направлен на чистый этос, идею челове$

ка. Только здесь это индивидуальная идея личностности. И тут проявляется по$

истине удивительное метафизическое начало этой любви. Личностность воз$

любленного представляется для любящего тем, чем никогда не сможет стать соб$

ственная, ибо на последнюю никогда не направляется собственное стремлени

без того, чтобы ее не упустить; только направляясь на личностность другого, че$

ловек творит и совершенствует самого себя. Нельзя развить свой этос, полага

целью именно это; напротив, так человек искажает его. Тем не менее, каждый

486 Часть 2. Раздел VII

человек может стремиться к этосу возлюбленного, который он видит влюблен$

ными глазами, и в личностности другого развивать свою собственную, не риску

ее исказить. Такое стремление, конечно, ограничено в человеке, оно не выходит

за рамки тенденций обладания и почитания. Но это немало. Это — в действи$

тельности в высшей степени реальная, определяющая сила в жизни любимого,

действительное подведение к его истинной нравственной сущности. Всякий,

имеющий в этом опыт, не станет отрицать, что подлинная чувственная любовь

меняет моральный облик влюбленных, делая их такими, какими они друг друга

видят и любят. Такая сила любви конечно не всемогущая, она встречает сопро$

тивление со стороны человека, а зачастую и непонимание ее тенденции. Но в

тенденции она все же существует. И каждый, кто имеет счастье наслаждаться ис$

тинной любовью, испытывает эту тенденцию на себе.

Этот уникальный процесс не может трактоваться упрощенно, только в интел$

лектуалистском аспекте. Он осуществляется не в свете сознания, и редко дости$

гает понимания своего этического значения. Он направляется чувствами; и вме$

шивающееся сознание может воспрепятствовать его целевому завершению. По$

жалуй, в любящем может существовать счастливое чувство своей власти, так же,

как счастливое чувство ведомости и превознесенности им в любимом. Есть соз$

нание победы любящего, которому любимый представляется выше всех других,

и сознание благодарности любимого, который чувствует, что эта любовь основы$

вается на нем, не зная, в чем, собственно, состоит для него ее высокая ценность.

Но знания о метафизической ситуации любви нет ни у одного из влюбленных.

Любимый чувствует силу, которая его несет; он чувствует проникновение любя$

щего взгляда сквозь свою эмпирическую личностность и его указание на это. Он

чувствует, таким образом, раскрываясь для любящего, свое собственное станов$

ление и совершенствование и открывает в любящем то, чего никогда не увидел

бы в себе сам. Любимый не может следовать за любящим со своим ценностным

чувством, ибо не может сам взглянуть на себя и внутрь себя. Он может только до$

вериться любящему, отдать себя в его руки. Любящий не требует ничего специ$

ально. Влюбленный сам выходит за свои пределы, поднимается выше, ибо чув$

ствует стеснение, не будучи таким, как его видит любящий. И в этом стеснении

он не искажает свою сущность, а в самом высоком смысле узнает себя, глядя гла$

зами другого, и одновременно пытается быть таким, каким тот его видит.

Конечно, это лишь несовершенное описание таинственной нравственной

силы любви. Собственно метафизическое в ней—глубокое трансцендирование,

действительное пересечение ценностного видения и творческих сил от человека

к человеку—остались незатронутыми. Это трансцендирование сущностно иное,

нежели в любви к ближнему; оно действует и не в поступке, не в зримом деле

любви, и все же представляет собой нравственное действие, подлинно творче$

ский результат. Его плод несравнимо другой, нежели плод любви к ближнему, по

своему величию и объективной ценности. Здесь уже нет той неадекватности ме$

жду ценностью, которая ставится целью, и ценностью интенции, какая обычно

бывает со всеми другими добродетелями. Ибо плод личной любви — собственно

нравственное бытие любимого. Любящий заново рождает любимого таким, ка$

ков тот есть в идеале, и каким он представляется любящему с самого начала. По

меньшей мере, тенденция к этому есть во всякой истинной личной любви и до$

вольно часто она исполняется, хотя бы частично.

Глава 58. Личная любовь 487

d) По ту сторону счастья и несчасть

Согласно обычному воззрению, ценность чувства любви выходит на передний

план в ее сущности. Коль скоро неоспоримо верно, что она есть самое позитив$

ное из всех человеческих чувств, имеет высшее содержание в полноте жизни, да$

рит чистейшую и сильнейшую радость, неизмеримое счастье. Она воспринима$

ется как нечто вечное, надвременное — независимо от ее временнуго, психоло$

гически$аффективного рождения и исчезновения. Ее смысл вечен, как вечен в

своей идеальности ее истинный предмет. И эту вечность любви любящий чувст$

вует в себе непосредственно и убедительно как свою лучшую часть. Любая лич$

ная любовь единственна, индивидуальна, как и ее носитель, и как ее предмет.

Каждый имеет ее собственное, особенное идеальное бытие. И оно на самом деле

вечно. Как долго конкретный человек может это сохранить — совершенно дру$

гой вопрос. Тем не менее любящий — именно реальный, конкретный человек.

И этот реальный, ограниченный человек в любви становится причастным веч$

ности. Это невероятное, во что не верит тот, кто ни разу не любил, есть, тем не

менее, не обман, но простая истина.

Называть это высокое чувство счастьем было бы заблуждением.Ипопулярное

воззрение, не способное увидеть в ценности чувства любви ничего, кроме сча$

стья, упускает суть дела. Счастье в любви как раз вторично. В действительности

она всегда содержит страдание и радость. Собственно эвдемония в ней, скорее,

состоит в том, что, начиная с определенной глубины чувства, страдание и удо$

вольствие неразличимы. Страдание любящего само может быть счастливым, а

счастье приносить боль. Специфическая ценность чувства любви находится по

ту сторону счастья и несчастья. Человек, испытывающий высшее чувство любви,

поднимается над счастьем и несчастьем, ибо это — чувство другого порядка и

другого душевного содержания, в котором радость и страдание, как бы волнами

сменяя друг друга, образуют лишь подчиненные моменты. Это эмпирические,

временные акциденции некоей субстанции, которая любящему дана непосред$

ственно как исполненная идеи, как ценность вечности.

Опытным подтверждением этого странного феномена является так называе$

мая «несчастная любовь». Она имеет место, когда любящий испытывает доволь$

но поверхностные чувства, когда в его любви доминирует желание обладани

для себя; в таком случае любовь представляется ему роком, человек видит в ней

только «несчастья», лишение, отказ. Нечто совершенно иное представляет она

для глубоко любящего, стремящегося жить для возлюбленного. Любовь такого

человека, даже если она остается без ответа, все равно представляет собой то вы$

сокое чувство, какое она представляет сама по себе. Это высокое ценностное

чувство отличается от сентиментального пережевывания своей боли, как небо и

земля. Человек чувствует автономную ценность самой любви.

Конечно, всякая личная любовь ищет взаимности. Она даже прямо пробужда$

ет взаимность,— по крайней мере, если возлюбленный чувствует, как с ней его

бытие приобретает смысл. Но как раз ценность ее чувства не заключается во вза$

имной любви. Ценность становления любимым неоспорима, совершенно свое$

образна; и, тем не менее, ценность собственно любви ей не присуща, в отличие

от последней она не является «нравственной». Ценность принимающей любви

не является обусловливающей для ценности любви дающей, но, пожалуй, на$

488 Часть 2. Раздел VII

оборот. Ведь глубина чувства собственно любви не убывает при отсутствии вза$

имности, она еще усиливается; при этом любовь становится болезненной. На$

против, ценность чужой любви для возлюбленного, очевидно, растет по мере его

собственной любви. Она имеет значение для человека, лишь когда он сам любит.

Счастье, ставшее притчей во языцех, которое человек познает только в личной

любви, есть не счастье становления любимым, но счастье любви.

e) Душевная глубина и глубинная связь

Ощущению вечности и потусторонности любви по отношению к удовольст$

вию и неудовольствию соответствует глубина участия «Я». То, что это чувство

может усилиться до страсти (и отнюдь не только на основе отношений между по$

лами) как и то, что оно может осветить всю человеческую жизнь покоем и вели$

чием, объясняется тем, что оно простирается до неимоверных глубин душевной

жизни, не доступных человеческому сознанию.

Если соотнести с этим трансцендентную связь человека с человеком, то про$

явится характерная противоположность ко всем другим видам любви, даже ко

всем другим добродетелям. Справедливость, например, также связывает лич$

ность с личностью, но очевидно только поверхность с поверхностью. В еще

большей степени это касается добродетелей обхождения. Уже гораздо теснее

связывает любовь к ближнему; точно так же любовь к дальнему и дарящая добро$

детель, каждая в своем роде, но все явно односторонним образом. Личная же лю$

бовь связывает непосредственно самое сокровенное двоих влюбленных — при$

чем минуя все поверхностное. Конечно, связанные личной любовью могут иметь

внешние столкновения, конфликты, ссоры; все это может даже убить любовь,

если она не обладает силой преодолеть все эти препятствия. Но для любви харак$

терно не решать именно поверхностные конфликты, в том числе если они пре$

восходят ее силы, но минуя все решения непосредственно отыскивать путь к

внутренней гармонии. Ибо любовь способна страдать. Она может претерпевать и

переносить; она не имеет ничего общего с самими конфликтами, но принадле$

жит другому слою нравственного бытия.

Иона не только своими корнями уходит в душевное первоначало личности, но

она способна и извлечь его в сознание, или по крайней мере в область ясно ощути$

мого. Личная любовь говорит о самом тайном, для чего нет слов. Но язык любви

не привязан к слову. Любовь не нуждается в выражении, она имеет тысячи спосо$

бов выражения через знаки, символы, открытия. Тело и душа со всеми их способ$

ностями должны служить ей. Любовь неисчерпаема в средствах, развивая и совер$

шенствуя чувства любящих. Так, с ней расцветает понимание, от которого ни разу

не любивший не ожидает ничего, открывается глубина и соединяется самое со$

кровенное двоих людей. Без нее человек никогда не открыл бы своей собственной

сути, он, ничего не подозревая, «прошел бы мимо» себя самого. Это не сказка, ко$

торую выдумывает любящий, когда он говорит, что ему представляется, как будто

в нем открывается до сих пор закрытая первопричина совершенно неожиданных

богатств. Она действительно открывается; непонятное, скрытое, лучшее в нем об$

ретает свое право, достигает власти над ним. Это, видимо, происходит из$за того,

что любовь перерастает силы одного человека и следует другому закону, нежели

закон личностности (закону общей ситуации любви), раскрытия доселе тайного

Глава 58. Личная любовь 489

человек может и не вынести. Его охватывают болезненные чувства; и в этом цен$

ность любви обнаруживает в себе неценностную составляющую.

f) Ценность познания в любви

Личная любовь имеет свою самоценность и как умонастроение, и как стремя$

щаяся сила, как чувство и, в конце концов, как познание.

Этот ценностный момент в ней, пожалуй, признан меньше всего. Ничто, ка$

жется, не отстоит от любви дальше, чем познание. Кажется, она принимает свой

предмет (любимого человека), каким она его видит или хочет видеть, и этим до$

вольствуется. Говорит ведь народная мудрость, что «любовь слепа», подразуме$

вая тем самым, что она счастлива в своей слепоте, что ей и не нужно никакого

видения.

И все$таки весь ряд вышеперечисленных моментов в ней уже предполагает

основополагающий момент познания. Как может любовь ориентироваться на

идеальную ценность личностности, и направлять к нему реального человека,

если она его каким$либо образом не схватывает? Схватывание здесь всегда уже

является предпосылкой. И ничего не меняет, что схватывание в данном случае

«чувственное». В этом смысле момент познания в любви уже содержится, и не

только в ее следствии. Понимающий под «познанием» только мыслящее, реф$

лектирующее, рациональное объектное сознание, должен это, конечно, воспри$

нимать как абсурд. Но такое представление познания несостоятельно, оно не

удовлетворительно ни для науки, ни для этического сознания, ни для жизни во$

обще. Ведь все схватывание ценностей основывается на ценностном чувстве.

В чувстве, таким образом, уже заключен основной момент ценностного позна$

ния. Таковой, очевидно, заключен и в личной любви, ибо в ней осуществляетс

контакт с ценностями особого рода.

В определенном смысле народная мудрость права. Любовь «слепа» в том отно$

шении, что не видит того, что у нее перед глазами. Правильнее нужно было бы

сказать: она видит не то, что у нее перед глазами, а что реально даже не наличест$

вует. Она видит насквозь. Ее взгляд предвосхищающий. Для нее идеальная сущ$

ность человека, сокрытая в реальном человеке, и есть собственно человек. В связи

с ценностью личностности любящий и есть единственный видящий, нелюбящий

же слеп. Поэтому справедливый слеп в отношении личностности, любящий же,

видя ее, к ней несправедлив. Справедливый направлен только к реальной, любя$

щий—только к идеальной личностности. Поэтому любящий необходимо должен

казаться нелюбящему «слепым»; последний не может видеть того, что видит он.

Любящий всегда имеет право на другое отношение к личностности в отличие от

множества нелюбящих,— конечно, всегда только для той личности, которую он

видит любя. Касательно каждой другой личностности познающим может быть

только опять$таки иначе настроенный любящий взгляд. Сила познания любви не

обобщается, она индивидуальна, как и ее объект — идеальная личностность. Од$

нако в этих границах она автономна, обнаруживает прочность и неколебимость, и

совершенно правомерно. Именно пресловутая необучаемость любящего, по по$

воду которой опытный снисходительно усмехается и качает головой, раскрывает

всю серьезность этого феномена. Даже там, где факты на стороне опытного,

влюбленный идеально все$таки имеет право на свое суждение. Его на самом деле,

490 Часть 2. Раздел VII

коль скоро он действительно любит, то есть имеет прозорливый взгляд на идеаль$

ный этос возлюбленного, не может «научить» никакой опыт, в том числе и свой

собственный. Ибо любой полученный опыт относится именно к реальной лично$

стности, а не к идеальной. Его ценностный взгляд, однако, касается идеальной

личностности. И любящий видит ее не эмпирически, но априорно, сквозь эмпи$

рическую личностность.

С парадоксом в этом индивидуально познающем и индивидуально значимом

априоризмемыуже сталкивались в проблеме ценности личностности (см. гл. 57 k).

Познавательный момент в личной любви содержательно совпадает с феноменом

того априоризма. Ибо любящий один является познающим ценность личностно$

сти. Нет никакого иного схватывания последней кроме любящего взгляда. Лична

любовь открывает в эмпирической личностности идеальную. Как она в своем

стремлении к идеальному этосу любимого и в своей направленности на него впер$

вые его осуществляет и как бы впервые его создает, так она как раз для этого снача$

ла должна схватить свой этос, причем схватить в противоположность данной эм$

пирической личности. Антиципация идеального здесь, как и везде, предшествует

реализации. Созданный любовью «плод» есть лишь следствие такого предвосхи$

щающего познания. Всякое исполнение и всякое удовольствие от него основыва$

ется на познавательной проникающей способности любящего взгляда.

Как дополняют друг друга эмпирическое и априорное видение в любящем

взгляде, показать нельзя. Априорное видение обусловлено через данность эмпи$

рической личности, но содержательно противоположно ей. В себе ценное видит$

ся в своей неисполненности, идеальное — в неадекватно реальном. Правда, не$

кие начатки к исполнению всегда есть и в реальной личностности. Это как бы за$

дает направление взгляду, ищущему идеал. Но не следует думать, что любящий

видит две личностности, как бы стоящие другом за другом; он видит идеальную

личность непосредственно в реальной, проецируя идеальную на реальную, воз$

вышая реальную личностность до идеала.

В этом, конечно, есть не только истина, но и заблуждение; ибо, если он видит

реального человека, как если бы он был идеальным, то он видит его как раз оши$

бочно. В этом смысле нелюбящий имеет преимущество. Ограниченность же по$

следнего, напротив, заключается в невосприимчивости к идеалу. Заблуждение

любящего может стать для него роковым, привести к большому жизненному раз$

очарованию — точно так же, как своей обратной стороной, верным видением,

оно может дать ему и любимому удовлетворение. Вопрос в том, насколько любя$

щий способен любить один идеал, или как долго он может объединять идеал с

трезвым взглядом на реальное, то есть с жизнью в реальности и с реальным чело$

веком. Объединение не должно при этом быть компромиссом.

Конечно, увидеть воплощение своего идеала для любящего стоит любых стра$

даний. Выбрать для себя такое стремление, всегда оставаться верным ему — в

этом и заключается все жизненное искусство любви. Жить любя, значит узнать

самое достойное, что есть в познании познания, быть причастным самому луч$

шему в человеке.

Так личная любовь, подобно дарящей добродетели, есть последний смысл

жизни, некая исполненность уже в зародыше, предельная самоценность и смыс$

лополагание человеческого бытия — бесполезная, подобно всякой подлинной

самоценности, но представляющая собой подлинный свет нашей жизни.

Глава 58. Личная любовь 491

Раздел VIII:

К закономерности таблицы ценностей

Глава 59. Недостаточность системной картины

a) Границы обзора

Единый смысл нравственного блага включает в себя весь небосвод ценностей.

Если внимательно осмотреть его, то невольно получишь некий род таблицы цен$

ностей.

Но получаемая таким образом ценностная таблица не может быть ни полной,

ни однозначной в своем внутреннем порядке. И то и другое характерно и для те$

кущего состояния ее исследования. Мы стоим в начале пути, процесс пока еще

только совсем неглубок, представляет собой сбор и сопоставление, которые, как

это видно, зависят от случайной, исторически данной исходной точки и к тому,

что можно постичь таким образом, могут добавить немного. Пожалуй, можно

было бы добавить некоторые отдельные ценности или небольшие группы цен$

ностей, но в отношении общей картины это ничего не меняет.

Размах ценностного царства больше — не только как размах философского

ценностного сознания, но и как первичного ценностного чувства. Со всех сто$

рон ощутима незавершенность. В направлении простейших ценностных эле$

ментов стало ясно, что последние элементы, которые только можно схватить, не

являются последними в себе. В обратном направлении сложнейших материй

дело обстоит подобным образом; в случае ценностей личностности уже вообще

нельзя говорить об отдельных строго потижимых ценностях. Этих ценностей

бесконечно много—еще умноженных на ценности личной любви, которая тоже

в каждом случае иная с иным ценностным характером. В этом слое ценностное

царство переходит в широкое, уже не ограничиваемое никакими фиксируемыми

границами многообразие, о богатстве которого философское сознание может

иметь представление только in abstracto.

Оба полюса ценностного царства—полюс простейших фундаментов и полюс

содержательно высших комплексов, недоступны для обозрения. Они находятс

по ту сторону границы познаваемости. С некоторой свободой ценностный

взгляд движется только в некоем среднем фрагменте. Максимум познаваемости

в высших слоях фундирующих и в низших (всеобщих) слоях нравственных цен$

ностей. Согласно этому, можно предположить, что «благо», которое именно

здесь занимает центральное положение, должно демонстрировать наибольшую

познаваемость. В действительности почти наоборот. «Благо» содержательно вби$

рает в себя и предполагает всю таблицу ценностей, не только в их материи, но и в

их взаимных ценностных отношениях. Таким образом, оно предполагает и зако$

номерность таблицы ценностей.

b) Результаты иерархизации ценностей

Возникает вопрос: что мы знаем об этих внутренних отношениях, об этой за$

кономерности? Можно ли что$нибудь выяснить относительно этого на основе

неполного обзора?

Положительно ответить на этот вопрос можно лишь в очень узких рамках.

Можно извлечь лишь незначительную закономерность. Там, где контексты об$

наруживаются ясно, там не видно, повторяется ли отношение, извлеченное из

особого отношения «этих» ценностей в других или нет. Там отсутствует и собст$

венно усмотрение какого бы то ни было закона. В лучшем случае это будет ус$

мотрение определенного правила.

Все широкомасштабные ожидания какой бы то ни было системы выглядят

здесь обманутыми. Даже просто для «теории таблицы ценностей» данного обзо$

ра недостаточно. Равно как и для дальнейшего анализа «блага». Если содержание

блага заключается в телеологии высшей ценности (гл. 39 h), то иерархия ценно$

стей в нем предполагается. Правда, анализ отдельных ценностей кое$что дает

для понимания иерархии, но и его вклад ничтожен. При работе над материями

получается, конечно, и более точное отличие ценностных ответов и ценностных

предикатов (ср. гл. 29 с и d). Тем не менее нельзя не признать, что при этом почти

везде на первом плане стоит качественное различие, различие же высот намного

от него отстает. Первое стоит ближе к материальным различиям. И как раз толь$

ко материальные моменты могут быть зафиксированы непосредственно деск$

риптивно, в то время как собственно ценностные характеры в действительности

остаются предметами чувства.

В отличие от внешних критериев (например, шелеровых, ср. гл. 29 а и b), кото$

рые характеризуют только грубые различия высот, ценностный анализ все$таки

и в рамках более узких классов нравственных ценностей дает четкие различи

рангов. Так, например, любовь к ближнему по ценностному характеру выше, чем

справедливость, любовь к дальнему выше, чем любовь к ближнему, личная же

любовь (как кажется) выше этих обеих. Точно так же храбрость стоит выше само$

обладания, вера и верность выше храбрости, дарящая добродетель и личност$

ность в свою очередь выше храбрости. Но уже труднее сказать, как соотносятс

по высоте в иерархии ценности правдивости, мудрости и веры; это относится и к

проходящим сквозь все более частные ценности основным мотивам ценности

целокупности и индивидуальности, равно как чистоты и широты, гордости и

смирения и пр. Быть может, эти ценности имеют одинаковую высоту, но с опре$

деленностью этого сказать нельзя. Для этого их материи слишком гетерогенны.

Их не удается в достаточной степени приблизить друг к другу.

Вообще кажется, что чувство ценностного предпочтения показывает тонкие

различия высот только в рамках определенного материального родства. Если бы

царство ценностей было бы линейным одномерным многообразием, то в край$

нем случае можно было бы всякий раз устанавливать близость одной ценности к

другой и таким образом делать ощутимыми различия высот. Но так как явно на$

лицо и скоординированное многообразие, простирающееся на каждой высоте в

иерархии по горизонтали, то проблема оказывается гораздо сложнее. Отдельные

ценности никоим образом нельзя извлечь из их определенного места в «ценност$

ном пространстве»; невозможно искусственно собрать вместе ценности, имею$

Глава 59. Недостаточность системной картины 493

щие отличия как по «вертикальной» оси (высоте в иерархии) — разве только in

abstracto, но при этом они теряют свой специфический ценностный характер,—

так и по «горизонтальной». То, что в геометрической схеме, которая здесь везде

непроизвольно кладется в основание, можно произвести так легко — проециро$

вание всех материй на однозначную линейную шкалу высот, того в ценностном

царстве осуществить нельзя, так как живое ценностное чувство остается прочно

связанным с материальными и аксиологически$качественными различиями, а

они группируются многомерно со всех сторон шкалы высот, понимаемой как

«ордината».

Остается открытым вопрос, существует ли иной способ, делающий возмож$

ным такое проецирование и не исключающий ценностного чувства — а дело

именно в нем, ибо ценностное чувство есть единственная познающая инстан$

ция, могущая прочитывать это проецирование на шкале высот. Тем не менее

было бы возможно, чтобы существовал некий специально направленный на вы$

соту ценностей анализ, например, на основе качественного материального ана$

лиза. Но до этого вопроса исследование ценностей в нынешнем состоянии явно

не доходит.

По этой причине и смысл блага при данной проблемной ситуации не может

быть определен исчерпывающим образом. И, пожалуй, следует допустить, что

усмотрению здесь вообще установлены определенные границы, то есть что мы в

проблеме блага стоим перед вечной, неразрешимой проблемой. Было бы, тем не

менее, совершенно ошибочно делать из этого скептические выводы, или вовсе

считать ценностный анализ тщетным. Разочарование, к которому всегда скло$

нен тот, кто начинает исследование, когда он видит, что решение спорных во$

просов неожиданно оказывается весьма нескорым, есть лишь отрезвление на$

чального усмотрения. Он до всякого исследования считал предмет слишком

простым. Заслуга анализа ценностей именно в том, что прежде всего раскрыва$

ется большая сложность основной этической проблемы. Ибо раздробленность

ценностного царства не есть нечто само собой разумеющееся.

Дескриптивный анализ дает только первую ориентацию в царстве ценностей.

Исходя из него можно по крайней мере приступить к более притязательным про$

блемам.

c) Типы закономерности в таблице ценностей

Закономерности никогда не увидеть с первого взгляда. Сначала их находят

лишь в общих чертах. Но эти общие черты при всей своей непрозрачности могут

быть весьма многозначительными.

Надо, естественно, исходить из того, что и ценностная таблица, подобно вся$

кому многообразию, имеет свои структурные законы. Тогда нельзя ожидать ни$

чего иного, нежели то, что по меньшей мере что$то из них как$нибудь проявитс

в самих ценностях. Вопрос только, достаточно ли глубоко мы анализируем, что$

бы их обнаружить.

Теперь, проходя взглядом по всему ряду рассмотренных ценностей, можно без

труда выделить шесть типов законов связности в них, которые в свою очередь

можно сгруппировать по два. Это:

494 Часть 2. Раздел VIII

I группа.

1. Законы отношения наслоения.

2. Законы отношения фундирования.

II группа.

3. Законы противоположности.

4. Законы комплементарного отношения.

III группа.

5. Законы высоты ранга.

6. Законы силы ценностей.

Эти существенно отличающиеся типы и группы типов закономерностей как

таковые прослеживаются с большой четкостью. Собственно же законы устано$

вить труднее, хотя полагают, что в некоторых частных случаях их интуитивно

можно схватить непосредственно. При общей неясности относительно систем$

ного характера таблицы ценностей ценным является уже одно только установле$

ние типов закономерностей.

Впрочем напрашивается мысль подыскать аналогичные системные законы в

других областях. Неправомерность аналогии вреда исследованию принести не

может. Неподходящее будет исключаться уже в силу своего несоответствия. На$

вязываться никакому закону ценности не позволят. И так как определенные

ценности у нас под рукой, они и послужат естественным тому критерием. В цен$

ностном царстве не может существовать ни одного закона, который не подтвер$

ждался бы по крайней мере той или иной из видимых ценностей.

В качестве области таких возможных аналогий законов напрашивается царст$

во категорий. Оно представляет собой систему всеобщих принципов бытия. По$

скольку этическое бытие — это все равно бытие, пусть даже весьма специфиче$

ское, то и отношение онтологических и аксиологических принципов в целом с

самого начала установлено. Это отношение дополнения и продолжения — при

всей противоречивости (например, между долженствованием и реальностью);

подобно тому как оба рода принципов соотносятся с одной и той же действи$

тельностью. Таким образом, ценности обнаруживают в себе нечто от онтологи$

ческих категорий. В низшем слое ценностей, в ценностных противоположно$

стях, даже категориальные элементы ценности и долженствования сами про$

сматриваются как ценностные элементы, в чем непосредственно ощущаетс

близость к онтологическому базису. Это хотя и не слой переходных звеньев—его

зафиксировать нельзя, он, насколько его можно предположить, непознаваем,

проваливается в hiatus irrationalis1 между царствами категорий и ценностей — но

переходный слой в универсальном континууме принципов здесь лежит еще не$

посредственно под постижимыми структурами. Он дает о себе знать как в прева$

лировании онтологических структур, так и в блеклости ценностного характера.

Здесь еще прослеживается то, что далее в ценностном царстве будет все более от$

ступать на второй план: что ценности в широком смысле все еще суть категории

(принципы бытия sui generis) и имеют в себе категориальную закономерность,

только как раз иные, нежели категории онтически реального.

Глава 59. Недостаточность системной картины 495

1 Иррациональная бездна (лат.). (Прим. ред.)

Это перенесение термина, как и все дальнейшее смешение, естественно, было

и остается метафизически рискованно. В спекуляции такого рода здесь пускать$

ся ни в коем случае не нужно. Важна только строгость принципиальной анало$

гии посреди не менее принципиальной инаковости. С этой точки зрения не

только оправдано, но и плодотворно перенести определенные основные законо$

мерности царства категорий на ценностную таблицу, как бы применить их к ней.

Можно предвидеть, что в случае действительного совпадения закономерностей,

в ценностной системе они проявятся в существенно измененной форме. Но из$

менения как раз и будут поучительны. Их меньше всего следует сводить к собст$

венно аксиологической закономерности.

Далее это будет применено в рамках отдельных типов связности. Не все типы

будут учитываться в равной мере, наибольшее внимание будет оказано первой и

третьей группе. Трудность при этом та, что нигде о прямом перенесении законо$

мерности дело идти не может. Сама переносимость везде остается под вопросом,

пока из отношений ценностей не возникнет решения.

Глава 60. Отношение наслоения и отношение фундировани

a) Диалектический закон ухмрлпкЮ

При более точном рассмотрении обнаруживается, что категориальные законы

в целом, пожалуй, подходят отношениям между ценностями, но с ограничения$

ми и в весьма различной мере. Действие некоторых имеет очевидные лакуны.

Другие, кажется, сплошь подтверждаются, но претерпевают существенное изме$

нение, отдельные даже получают совершенно новый смысл.Ито и другое позво$

ляет сделать вывод, что господствующие в ценностном царстве закономерности

связностей хоть и содержат в себе категориальные, но не могут быть к ним сведе$

ны; они более сложные — в соответствии с более сложным категориальным

строением ценностей и долженствования вообще — и как таковые надстраива$

ются над категориальными закономерностями, базируются на них. Поэтому, по$

жалуй, можно считаться с новым появлением категориальных законов, но не

так, как если бы они не изменились.

То, что в таблице категорий — причем не только в абсолютной, которая оста$

ется вечной проблемой исследования, но и в большинстве исторических попы$

ток ее обрисовать—любому исследователю тотчас бросается в глаза, это чрезвы$

чайно строгая взаимосвязь отдельных принципов друг с другом. Их невозможно

изолировать, не исказив их сущности. Платон в свое время первым указал на это

в «Софисте», и это можно было бы считать «диалектическим законом», который

формулируется так: нет никаких изолированных категорий, никакого отдельно$

го для$себя$бытия, но внутри каждой группы или каждого слоя — только

друг$с$другом$бытие, взаимная обусловленность, переплетенность — платонов$

ское ухмрлпкЮ1. В категориальном царстве этот тезис верен практически безус$

ловно. Каждый принцип имеет свою внутреннюю сущность и одновременно вы$

496 Часть 2. Раздел VIII

1 Соединение, сочетание (др.греч.). (Прим. ред.)

ходя за свои пределы во всесторонней соотнесенности есть смещенная картина

всей системы, и в этом смысле сам есть система. Его, таким образом, можно на$

ходить и исходя из других, скоординированных с ним звеньев слоя.

Последнее, очевидно, не имеет силы для царства ценностей. Ни в каком слое

здесь невозможно прямо найти отдельную ценность исходя из другой. Импли$

кация, пожалуй, существует, но она гораздо более свободна. Она доходит до

того, что исходя из некоторых найденных ценностей усматривают, что должны

существовать еще другие скоординированные ценности; но их содержание при

отсутствующем ценностном видении (или отсутствующем ценностном чувстве)

не фиксируемо. А именно, сила импликации убывает с высотой и содержатель$

ной сложностью слоя. В слое ценностных противоположностей, и отчасти еще

в слое фундирующих ценностей она еще доходит до того, что, исходя из данных

ценностей, при помощи ценностного чувства можно предвосхитить еще неви$

димые. К сожалению, начиная с ценности «блага», это становится невозможно,

исключая те случаи, в которых налицо явно уже соотнесенность иного, специ$

фически аксиологического рода. Чем больше высота, тем менее диалектиче$

скими становятся ценностные отношения. Если предположить, что имплика$

ция есть специфически онтологический феномен, то это убывание ее значимо$

сти в царстве ценностей было бы просто объяснить близостью низших ценно$

стных слоев категориям бытия — и их ценностный характер бледнее, что в них,

следовательно, еще сильнее проявляется тип категорий, тогда как в более высо$

ких ценностях он исчезает. Для собственно нравственных ценностей закон им$

пликации играет лишь подчиненную роль.

b) Импликация не$ценностей и импликация ценностей

Если диалектика категорий есть еще рискованная идея, до сих пор все еще

приводящая к спекулятивным выводам, то уж тем более такую опасность пред$

ставляет диалектика ценностей. Все же, полностью отказываться от нее нельзя.

Быть может, в дальнейших ценностных исследованиях она найдет свое место. Но

в любом случае диалектика ценностей отличалась бы от диалектики категорий.

На это указывает уже то обстоятельство, что ценностям противостоят нецен$

ности, негативные противочлены, каких не знает категориальное царство. Сим$

плоке ценностей должно параллельно проходить симплоке неценностей, или,

быть может, не параллельно, но согласно собственным закономерностям. Это

дало бы двухрядную диалектику с постоянной взаимной полярной соотнесенно$

стью, причем вполне возможно, что неуловимое в одном ряду, в другом может

стать видимым. Если учесть, что некоторые неценности гораздо более ощутимы,

чем позитивные противочлены, что некоторые ценности определимы лишь кос$

венно, на основании соответствующих неценностей,— факт, с которым мы

практически познакомились в ходе ценностного анализа — то становится ясно,

что диалектика ценностей могла бы найти чрезвычайную поддержку в диалекти$

ке неценностей. Кажущееся несвязанным в ценностях, вполне может быть свя$

зано в неценностях. Метод, который здесь используется со всей наивностью,—

аристотелевский. Здесь определяют положение ценности относительно двух не$

ценностей. При этом всякий раз проявляется двойственность неценностей и их

взаимосвязь с ценностями. Таким образом можно понять, что взаимосвязан$

Глава 60. Отношение наслоения и отношение фундирования 497

ность ценностей иная, нежели неценностей, чему не противоречит и жесткая со$

отнесенность ценностей и неценностей.

И это вновь делает понятным, что импликация ценностей более свободная,

чем категорий; она сложнее благодаря переплетенности с иной импликацией —

неценностей. Но по$другому и быть не может. Отсутствие жесткой соотнесенно$

сти с реальностью оставляет и сосуществованию широкое пространство: модус

бытия ценностей есть просто долженствование бытия, необходимость без ис$

полняющих условий возможности. Ценности в совершенно иной мере объеди$

няемы друг с другом, и строгие антиномические противоположности здесь не

исключаются. Ибо и тот и другой члены всегда означают только долженствова$

ние бытия, что не составляет бытийного противоречия. Противоречивы именно

реальность, ситуация, жизненный конфликт. Актуализируется противоречие

только претензией на реализацию. В ценностном царстве сосуществует, что не

могло бы сосуществовать онтологически$категориально. Но это касается уже за$

кономерности другого вида, которая разбирается отдельно (см. ниже гл. 61).

c) Отношение наслоения и законы наслоени

Ранее мы видели, что структура ценностных материй предоставляет отноше$

нию логического подведения широчайшее пространство. Так как материи скла$

дываются из онтологических моментов, то, естественно, имеют место и онтоло$

гические закономерности. Но они не затрагивают собственно ценностные харак$

теры материй—ни ценностную высоту, ни специфического ценностного качест$

ва. И даже в отношении самих материй, где законы подведения точно выполне$

ны, центр тяжести приходится все$таки не на них, но на ряд других законов, со$

провождающих и расширяющих отношение подведения. Можно их назвать, со$

гласно их основному характеру, законами наслоения. В царстве категорий они

играют большую роль и занимают господствующее положение и в ценностном

царстве, пусть и с определенными смещениями. Это четыре закона: повторения,

изменения, новизны и дистанции слоев. Так как они суть всеобщие законы на$

слоения принципов вообще, а отнюдь не частные законы наслоения ценностей,

то здесь они приводятся прежде всего в их всеобщей категориальной форме:1

1. Низшие принципы или их элементы повторяются в высших как частные

моменты; они могут при этом выходить на передний план или отходить на зад$

ний на более высоком уровне структуры и соответственно этому становиться ви$

димыми или «исчезать». В любом случае они остаются сквозными структурными

элементами.

2. Эти элементы в своем повторении не остаются незатронутыми структурой

более высоких образований. Они многообразно изменяются в зависимости от

роли, которая им выпадает в более высоком комплексе. Идентичным сохраняет$

ся в них только основной элементарный смысл.

3. Более высокие образования не сводятся к многообразию повторяющихся в

них элементов. Всякий раз наряду с элементарным наслоением они — уже ис$

498 Часть 2. Раздел VIII

1 Обоснование этим законам может дать, конечно, только всеобщее учение о категориях. Однако

в силу их собственной важности их, пожалуй, можно считать и очевидными. В связи с этим см.: «Der

Аufbau der realen Welt». Kap. 50–54.

ключительно в структуре комплекса — обнаруживают некую специфическую

новизну, которой не имеют сами элементы. Именно эта постоянная новизна оп$

ределяет появление и исчезновение элементов, как и изменение их смысла.

4. Наложение высших принципов на низшие происходит не в простой не$

прерывности, но слоями, отделенными друг от друга четкой дистанцией. Каж$

дый более высокий слой по сравнению с низшими опять$таки демонстрирует

нечто совместно новое, тогда как связь с ними производится за счет повторени

изменяющихся элементов.

Повторение элементов образует как бы пучок расходящихся линий, которые

пронизывают налагающиеся слои. Они движутся в измерении, перпендикуляр$

ном уровню слоев; при этом одновременно за счет изменения элементов они

растягиваются по ширине слоев (дивергенция). Степень изменения при этом су$

щественно определена дистанцией между слоями так же, как и тем регионально

новым, что присутствует в слоях. Четыре закона наслоения вместе образуют тип

закона связности, которая как «вертикаль» связывает слои друг с другом, в то

время как диалектическую связь затрагивает «горизонтальная» связь по отдель$

ным слоям. Диалектическая связь и связь слоев стоят, таким образом, перпенди$

кулярно друг другу и вместе впервые образуют многомерную системную связь,

которая характерна для царства категорий.

При этом происходит также и взаимодействие двух типов связи. Онтологи$

чески повторение и изменение распространяется не на одни только элементы,

но и на их импликацию; то есть диалектическая связность принципов с измене$

ниями повторяется в более высоких слоях. К ней прибавляется новизна данно$

го слоя, и так от слоя к слою возникает все новая обоюдная зависимость все бо$

лее жестких типов.

d) Границы действия закона наслоения в царстве ценностей

Описанные закономерности имеют силу для царства ценностей только в огра$

ниченной мере. Здесь как закон импликации, так и законы наслоения представ$

ляются значительно измененными.

Закон повторения в целом, пожалуй, остается в силе.Ивсе же чем больше вы$

сота, тем свободнее он по форме и тем менее обязателен по значимости. Наибо$

лее всеобщие ценностные элементы явно повторяются сплошь, что легко замет$

но в парах противоположностей первой группы (во 2$м разделе). Яснее всего это

видно на примере индивида и целокупности, которые остаются определяющими

как полярные ценностные направления вплоть до высших ценностей добродете$

ли — причем последние различаются на те, что направлены скорее целокупно, и

те, что скорее индивидуально. Для содержательно обуславливающих основных

ценностей то же самое может действовать только в ограниченной мере. Ибо от$

ношение фундирования привносит здесь новый, иной момент наслоения. В

нравственных же ценностях повторение кажется почти невероятным. Правда,

четыре основные ценности многократно повторяются с характерными измене$

ниями; этос благородства, этос чистоты и этос широты выступают в разных об$

личьях вновь и вновь. Точно так же в типах любви можно проследить иерархизи$

рованное слоями повторение определенных основных элементов (например,

ценности солидарности); и, наконец, в ценности личностности предполагаетс

Глава 60. Отношение наслоения и отношение фундирования 499

весь ряд всеобщих ценностей. Но можно ли здесь проследить этот закон еще

дальше,— это все$таки вопрос.

Причина этого в том, что здесь в большей степени выдвигаются на первый

план законы изменения и новизны. Своеобразие отдельных ценностей, и уж тем

более ценностных слоев, явно перевешивает относительно тонкое переплетение

повторяющихся элементов. Так что можно говорить о более высоком смысле

верности умонастроению и веры в ценности личностности и в ценности личной

любви, чем, например, на уровне одного лишь договорного отношения, на кото$

ром эти ценности впервые появляются. Точно так же существует низший (бук$

вальный) и высший (понимаемый в соответствии с духом) смысл правдивости,

храбрости и других ценностей. Ценности же более высоких и сложных видов

этоса характеризуются таким образом только поверхностно; их собственна

сущность этим затронута мало. Но это значит: эта сущность в случае ценностей

заключена в их новизне совершенно в иной мере, нежели в случае категорий.

Специфическое своеобразие более высоких ценностей по сравнению с ценност$

ным характером более низких гораздо автономнее, чем своеобразие более высо$

ких категорий в сравнении с общими категориальными элементами. Степень из$

менения и дистанция между слоями больше. Особенно наглядно это показывает

огромное расстояние между собственно нравственными ценностями и ценно$

стей благ и ситуаций.

Но и на уровне нравственных ценностей можно обнаружить подобные рас$

стояния, например между всем комплексом всеобщих ценностей (от справедли$

вости до дарящей добродетели) и индивидуальными ценностями (личностности

и личной любви). В ценностях личности, где повторение всеобщих ценностей

ясно обнаруживается в предпочтении, совершенно очевидно, что наслоение эле$

ментов полностью отступает перед новизной. Правда, именно для этой дистан$

ции между слоями можно создать континуум—за счет ряда ценностей типов. Но

не подлежит никакому сомнению, что уже для него mutatis mutandis (от слоя к

слою) действует то же самое. И уж тем более в личной любви всеобщие ценност$

ные элементы — веры, верности, альтруизма, солидарности и т. д. — так возвы$

шаются над собой, преобразуясь во что$то новое, более высокое, что почти исче$

зают в сравнении с новизной личной увлеченности.

e) Включение отношения фундирования в отношение наслоени

Такое ослабление категориальных законов в царстве ценностей имеет явно

иные причины, чем утрата ими своей силы. Скорее, законы наслоения принци$

пов остаются в силе,— и эта сила иногда даже возрастает,— но они действуют не

одни. Наряду с ними проявляются и другие законы связности, причем более

сложного рода. Царство ценностей имеет именно более сложное строение. Дру$

гой вопрос, можно ли обнаружить эти собственные, специфические аксиологи$

ческие законы связности.Ина этот вопрос—на сегодняшней стадии исследова$

ния — приходится отвечать отрицательно, по меньшей мере, в общем.

Только на одну закономерность, которой нет в царстве категорий, можно ука$

зать более$менее определенно. И это пример, как нечто обособленное, единич$

ное и необобщаемое имеет самую большую ценность для философского понима$

ния положения вещей, поскольку характеризует структуру более сложного вида,

500 Часть 2. Раздел VIII

закономерности более высокого, уже чисто аксиологического порядка. Речь

идет об отношении ценностей благ и ситуаций к нравственным ценностям, с ко$

торым мы в случае последних постоянно встречаемся как с отношением фунди$

рования.

Правда, выражение «отношение фундирования» само по себе мало о чем гово$

рит. Можно в определенном смысле любой базис рассматривать как «фунда$

мент» и любое отношение наслоения обозначать как отношение фундирования.

В этом широком смысле можно и в ценностной таблице найти многочисленные

виды фундирования (см. гл. 26 b). Но эти иные виды фундирования она разделя$

ет со всеми прочими системами принципов. Иначе дело обстоит со специфиче$

ским, сложным способом фундирования, которые существуют между ценностя$

ми ситуаций и нравственными ценностями.

Центральное положение, которое занимает это отношение в таблице этиче$

ских ценностей, мы в состоянии проследить вплоть до отдельных добродетелей.

Всюду нравственная ценность интенции определенным образом связана с цен$

ностью ситуации, а именно, обусловлена ею, но сама обнаруживает совершенно

иной ценностный характер, несравнимый с ценностным характером последней.

Так, в любви к ближнему целью полагается благополучие или счастье ближнего,

а не сама ценность счастья; правдивость направлена на то, чтобы другой знал ис$

тину, собственная ценность правдивости не заключается в ценности этого зна$

ния и не имеет с ней даже никакого аксиологического подобия. Вообще ценно$

сти интенции не обнаруживают никакого подобия с ценностями того, что ста$

вится целью. И именно в этом заключается основополагающее отличие данного

отношения от отношения наслоения. С учетом ранее сказанного (показанного

на отдельных ценностях) можно составить резюме из трех главных пунктов:

1. В случае наслоения низшая ценность повторяется в высшей как элемент, в

измененном содержится в ней и не может быть удалена из ее материи. В отноше$

нии фундирования, напротив, она не повторяется, не входит в материю новой

ценности. Нравственная ценность в себе уже ничего не имеет от характера цен$

ности ситуации. Последняя не содержится в нравственной ценности ни в изме$

ненном виде, ни как дополняемая чем$то новым, но только предполагает ее, яв$

ляется ее аксиологическим условием. Условие не есть непосредственно часть со$

держания обуславливаемого, остается «вне»; что проявляется и в различии носи$

телей ценностей: нравственная ценность присуща личности, фундирующа

же — ситуации. Обе неотделимы от своих носителей. Ценностный характер си$

туации не наличествует как таковой в ценностном характере направленного на

него поведения. Ценность поведения надстраивает собой ценность ситуации, но

оставляет ее за своими пределами. Она со всей своей материей вступает в дейст$

вие как бы этажом выше. Фундирующая ценность для нее является внешней, не

является внутренним условием. Отсюда своеобразное возвышенное положение

нравственных ценностей по отношению к ценностям ситуаций, как это видно в

двух следующих пунктах.

2. В случае отношения наслоения в реализации более высокой ценности не$

избежно реализуется и повторяющийся в ней элемент более низких ценностей.

В отношении фундирования, напротив, при реализации фундированной ценно$

сти фундирующая не реализуется необходимо. В ценности любви как таковой

неважно, достигается ли реальная цель или нет, значение имеет, насколько серь$

Глава 60. Отношение наслоения и отношение фундирования 501

езно нечто в любви полагалось целью. Правдивость нравственно не менее ценна,

даже в том случае когда говорящий заблуждается, и другой тем самым не дости$

гает истины. Не успеху присуща нравственная ценность, а исключительно умо$

настроению, не реализации ценной ситуации, но исключительно подлинности

ее намеченности в качестве цели как таковой. Но так как нравственная ценность

становится в личности реальной уже только в интенции ценности ситуации, то в

отношении фундирования явно существует и реализация обусловленных ценно$

стей без реализации обусловливающих. Формально имеет силу следующее: цен$

ностный характер нравственного поведения хотя и зависит от ценностного ха$

рактера намечаемой в качестве цели ситуации; но реализация нравственной цен$

ности в личности находится не в какой$либо зависимости от реализации ценно$

сти ситуации личностью, а исключительно в зависимости от факта намеченно$

сти ее в качестве цели в поведении личности.

3. Всюду, где налицо отношение наслоения ценностей, не только материя бо$

лее высокой ценности обусловлена материей более низкой, но и ценностная вы$

сота более высокой обусловлена ценностной высотой более низкой. Высота цен$

ности доверия растет с высотой содержащегося в ней ценностного момента

силы, риска, храбрости; ценность дарящей добродетели растет с соответствую$

щей ей ценностью широты. И эта зависимость не может быть подвергнута ин$

версии. Ценность правового умонастроения не меньше там, где дело идет о

меньших жизненных благах; ценность любви к ближнему не изменяется от того,

много или мало сделал человек для ближнего. Всюду нравственная ценность за$

висит от степени задействования, как и от глубины и подлинности интенции, а

не от высоты ценности, которая ставится целью. Самый яркий пример этого

рода мы имели в отношении любви к ближнему и любви к дальнему (см. гл. 55 i).

Ценности того, что ставится целью в этих видах любви, весьма разнятся по высо$

те, но ценности интенции очень близки в иерархии. Причина проста: ценности,

намечаемые в качестве цели, и ценности интенции вообще никак не соотносятс

друг с другом по высоте положения в иерархии. Низшими ценностями ситуации

могут фундироваться высшие нравственные ценности, и наоборот. Формально

выражаясь: нравственная ценность вообще хотя и находится в зависимости от

ценности ситуации, которая ставится целью, но аксиологическая высота нравст$

венной ценности никак не зависит от аксиологической высоты ценности ситуа$

ции. Этот тип независимости особенно четко указывает на принципиальную

пропасть между двумя типами ценностности. Обусловливающим для ценности

интенции является только сам факт существования ценности намечаемой в ка$

честве цели ситуации. Во всех прочих смыслах она остается «безусловной».

Такое отношение фундирования характеризует именно царство ценностей.

Категориальное царство не имеет ничего подобного. Но и в царстве этических

ценностей не обнаруживается отношения подобного рода. Можно было бы пой$

ти дальше и между ценностями благ и ценностями ситуаций вывести отношение,

подобное отношению фундирования. По меньшей мере, ценности намечаемых в

качестве целей ситуаций (как пожелание блага ближнему или его знание исти$

ны) обратно связаны с ценностями благ (например, с ценностью благ, от кото$

рых зависит человеческое благополучия, или с практической ценностью объек$

тивной истины в субъективном мнении). Но эта обратная связь гораздо проще.

Она гораздо ближе категориальному отношению наслоения и его закономерно$

502 Часть 2. Раздел VIII