Часть 4.

многим громоздким геологическим опытам и запутанным гипотезам.*

А именно, если, говорит Кант, первовещество Земли первоначально было рассеяно в туманообразной форме, то когда с помощью сил химического притяжения те тела перешли из жидкого состояния в твердое, в их недрах тотчас должны были произойти также и большие выделения воздуха (можно прибавить: и выделения различных видов воздуха), которые, расширившись благодаря одновременно высвободившемуся теплу до наивысшей степени упругости и придя посредством смешения между собой в еще большее движение, вскоре разломали твердое тело, накидали материю в больших количествах в виде гор и стали разлагать и осаждать самих себя, взаимодействуя друг с другом, до тех пор, пока пришедший в равновесие с самим собой воздух не поднялся сам собой, а одна его часть не осела в качестве воды, которая в силу своей тяжести вскоре хлынула в кратере тем всеобщим извержением, затем сквозь недра Земли сама себе пробила путь, постепенно посредством своего течения образовала правильную форму гор (по крайней мере, углы которых в значительной степени соответствуют друг другу) и за счет беспрерывных намывов в ходе столетий создала в недрах гор регулярные слои известкообразных, остеклованных или окаменевших растительных и животных тел, наконец, из все более высоких бассейнов ушла в глубочайший из всех — в море.

* Смотри его статью. *О вулканах на Луне» в «Берлинском ежемесячнике» за март 1785 г. Я весьма хорошо знаю, что предположение первоначально жидкого состояния Земли гораздо старше, чем эта статья; здесь же речь идет о применении, которое было сделано относительно этого предположения.

185

Эта гипотеза о происхождении нашей Земли является тем более важной, что мы, согласно любой аналогии, имеем право распространить ее, по меньшей мере, на образование нашей планетной системы. По крайней мере, Кант* сделал крайне вероятным то, что мнимые вулканические кратеры на Луне, по аналогии с большими бассейнами, в которых на Земле скапливалась вода и которые невозможно считать следствиями вулканических извержений, являются равным образом не чем иным, как следствиями атмосферных извержений, посредством которых на всех твердых телах постепенно образовались большие горные массивы и бассейны рек и морей.

Если мне позволительно присовокупить к этой гипотезе другую, то кометы, эти настолько загадочные тела в системе мира, по всей видимости, не являются твердыми телами как наша Земля и остальные планеты нашей Солнечной системы. По крайней мере, даже Герше-лю20 при максимально возможных увеличениях не удалось обнаружить ядро в шести открытых его сестрой и пяти других наблюдавшихся им кометах.** Пользуясь удобным случаем, господин надворный советник Лихтенберг*** высказал издавна сформулированную догадку, что-либо все кометы являются лишь чистыми туманностями, которые должны казаться нам около середины более плотными, либо становятся такими туманностями в конце. А что если бы эта догадка давала нам основание для другой, а именно, что кометы яв-

* Там же.

** То, что кометы не являются твердыми телами, установлено, вне всякого сомнения, кроме того, исследованиями господина Олбера, который благодаря наблюдавшейся в апреле 1786 г комете увидел звезды пятой величины.

*** Замечание Лихтенберга к «Естествознанию» Эркслебена, § 644

186

ляются становящимися небесными телами, которые, будучи рассеянными до сих пор в виде тумана, еще не полностью подверглись воздействию законов всеобщего равновесия тяготения, не принадлежат исключительно какой-то системе и проходят не в одном отношении беспорядочную траекторию? Можно ли из этого предположения объяснить то, что объяснимо лишь с трудом, как только кометы считают твердыми телами, что их траектория является так же мало совершенной эллиптической, как параболической или гиперболической, что в своем движении они имеют всевозможные направления, в то время как все планеты имеют одно — с запада на восток и т. д.? Я хорошо знаю, что все эти феномены можно объяснить телеологически, и это осуществил Ламберт, показав, что лишь благодаря этой неупорядоченности в траектории комет становится возможным наибольшее число небесных тел в этом пространстве.* Но это ничего не дает, ибо требуется математически объяснить то, как возможна беспорядочность в движениях этих тел согласно законам всеобщей гравитации. Я также знаю, что уже Уистон22 считал кометы за незрелые планеты. Но он связывал с этим совершенно другие понятия, ибо он мыслил "их как горящие тела, которые для того, чтобы стать планетами, сперва должны были бы сгореть (так же как когда-то наша Земля). Это представление, разумеется, не имеет ни малейшей правдоподобности, и оно полностью отлично от вышесказанного.

Основываясь на этих аналогиях, гипотезу о происхождении Земли мы можем дерзко распространить на образование всей нашей планетной системы, следовательно, также на образование самого Солнца. Ведь

· «Космологические письма обустройстве мироздания*. 1761

187

Солнце в нашей системе может считаться не больше, чем первой планетой; если бы мы смогли удалить Солнце из середины его системы, то вскоре наибольшая планета завладела бы тем же самым местом, и если бы мы смогли вновь изъять и эту планету, то она также имела бы своего последователя, который стал бы Солнцем системы.

Вследствие того, что твердые тела нашей планетной системы перешли из туманообразного состояния в твердое, должно было высвободиться некоторое количество тепла, которое было необходимо для сохранения нового состояния и которое мы можем допускать едва ли не настолько большим, как мы хотим. То тело, которое было наибольшим по массе, естественно, должно было разложить и наибольшее количество теплоты, и таким образом становится понятным, как это центральное тело необходимо должно было стать также Солнцем своей системы.*

Эта гипотеза согласуется с новейшими открытиями астрономии. После того как Шрётер23 и другие поставили вне сомнения атмосферу Луны, Венеры, Юпитера, уже само собой было вероятно, что и остальные небесные тела, и особенно Солнце, окружены некоторой эросферой. Гершель придал этой догадке высокую степень вероятности тем, что начал рассматривать так называемые факелы Солнца как светящиеся облакоподобные испарения в его атмосфере.** По крайней мере, благодаря его усилиям обнаружено, что если Солнце окружено некоторой атмосферой и если в этой атмос-

* Кант И. Там же. [*О вулканах на Луче».]

** Статья Гершеля находится в Philosophical) Transactions] (London, 1795. Vol. I.) и во фрагменте в «Календаре* Лихтенберга на 1797 год.

188

фере возникают облака, которые связаны с разложениями света, то Солнце должно являться нам именно так, как оно нам действительно является. Гершель полагает, что эти яркие облака в атмосфере Солнца в действительности возникают путем сгущения и разложения воздуха, и то, что светит в Солнце, собственно говоря, и есть возникший путем разложений свет, в то время как остальные прозрачные области его атмосферы, благодаря которым можно усматривать само солнечное тело, кажутся пятнами. А из этого далее вполне естественно следует, что Солнце не является горящим, непригодным для жилья телом, что оно вообще гораздо более похоже на остальные небесные тела своей системы, чем обычно представляют себе.

Гипотеза, что свет Солнца образуется из разложений его атмосферы, могла бы стать еще более важной, как: только эти мысли проследили бы дальше. Чем вызываются эти разложения? И почему они являются или кажутся, что являются, лишь частичными? Если же мы однажды допустим выделения света в атмосфере одного небесного тела, то это можно также применить и к атмосферам остальных небесных тел. По крайней мере, кажется, что сам Гершель полагает, что эти выделения света не являются своеобразными только для Солнца. Он ссылается на северное сияние, которое часто является таким значительным и таким сияющим, что его, вероятно, можно увидеть с Луны, кроме того, на свет, который часто в безоблачные безлунные ночи покрывает все небо. Северное сияние, можно было бы возразить на это, имеет более сильный блеск, потому что оно (как свет утренней и вечерней зорь) является частным светом. Следовательно, если выделение света, которое в последних случаях лишь частное, посредством воздействия Солнца становилось бы всеобщим, то посредст-

189

вом него [т. е. воздействия Солнца] не весь феномен дня можно было бы понять?*

Гершель остается при том, что Солнце излучает свет и не может полностью уйти от возражения, что Солнце посредством таких частых разложений света постепенно должно было бы истощиться. Если свет Солнца является только феноменом его атмосферы, то это возражение и без того более не так значимо, чем когда Солнце считают раскаленным или горящим телом. Между тем он, чтобы противостоять этому возражению, все же не может отказаться от гипотезы, что кометы, вероятно, являются тем средством (Vehikel); при помощи которого Солнцем вновь возмещается его постоянная потеря света. Все зависит от понятий, которые составляют себе о свете. И без этого можно не верить, что в системе, где все взаимосвязано, что-то претерпевает постоянную потерю, не получая возмещения, и можно мыслить бесчисленные источники, из которых свет также притекает к Солнцу. Остальные возражения, которые делались против распространения световой материи от Солнца, господин Гершель не берет в расчет. Лишь некоторые из них также касаются его гипотезы; в любом случае они все вместе являются для эмпирика любопытными вопросами, которые для него обременительны и которые никто не имеет полного права отклонить от себя, как охотно хотел бы,

· К этому нужно было бы добавить замечание, что свет способен к бесконечной степени упругости. Вне всякого сомнения, большее или меньшее сияние света зависит от большей или меньшей упругости частичек света Солнечный же свет является самым сияющим, который мы знаем, и между ним и пламенем, получаемым нами посредством наших обычных разложений воздуха, может иметься множество градаций сияния, следовательно, и упругости (В первом издании в этом примечании стоит «тонкость» вместо «упругость»)

190

до тех пор, пока еще носится с грубыми понятиями о свете.

Итак, любая гипотеза о происхождении света, как только она должна объяснить распространение последнего, останавливается на трудностях, которые она не может разрешить, и результатом беспристрастного исследования, как кажется, является в конце концов то, что еще ни одна из предшествующих гипотез не касалась истины полностью, но этот результат настолько обычен и настолько общ для большинства наших исследований, что нельзя полагать, что [и здесь] этим сказали что-нибудь особенное.

Об учении натурфилософии о свете

(Дополнение ко второй главе)

Поскольку этот предмет впоследствии еще неоднократно будет обсуждаться, то мы хотим здесь отметить лишь главные моменты учения о свете согласно натурфилософии.

1. Что касается отношений к теплу, то это совершенно второстепенные отношения, которые при определении природы света самого по себе не требуют принятия во внимание. Всякое тепло вообще, поскольку оно себя обнаруживает, и другого мы не знаем, является стремлением тела к сцеплению, посредством которого оно восстанавливается в неразличенность, ибо любое тело нагревается лишь постольку, поскольку оно проводит, а всякая проводимость является функцией сцепления («Журнал спекулятивной физики», том II, -тетрадь 2, § 88).2"

То, что свет (не благодаря непосредственному действию, а через опосредование тем, в чем он сам един с

191

словом — абсолютным тождеством, предустановленной симфонией — насколько оно имеет место для этого момента природы) может выводить тело из состояния не-различенное™ и тем самым стремление к сцеплению в нем, станет ясным из последующего.

2. Уже было замечено, что конструкции натурфилософии могут быть поняты лишь во взаимосвязи целого согласно их необходимости. Мы здесь должны прояснить эту взаимосвязь относительно света. Выше (в «Дополнении к Введению») уже было указано, что Вселенная не только в целом, но и в особенности, например, в природе, и даже в природе вновь в частной сфере в силу вечного закона субъект-объективирования абсолютности распадается на два единства, из которых одно мы обозначили как реальное, другое — как идеальное. В себе (An sich) есть всегда третье единство, в котором первые два отождествлены, только его следует схватывать не как третье, как синтез (как оно имеет место в явлении), а как абсолютное. Таким же образом открывает себя и тождественная сущность природы, с одной стороны, необходимо как реальное единство, что имеет' место в материи, с другой — как идеальное в свете. В себе есть то, лишь двумя атрибутами чего являются материя и свет, и из чего они происходят как, из общего корня.

Это в себе, эта тождественная сущность материи и света есть организм, и то, что в опыте является (erscheint) третьим, само по себе есть вновь первое.

Мы должны теперь определить природу света согласно отношению противоположности, так как он существует лишь в этой противоположности. Материя есть то же самое, что и свет, свет — то же самое, что есть материя, только первое в реальном (Realcn), второе — в идеальном (Idcalen). Первое есть реальный акт

192

наполнения пространства и постольку само наполненное пространство. Второе, следовательно, не может быть ни самим наполнением пространства, ни наполненным пространством, а лишь идейной (ideelle) реконструкцией наполнения в трех измерениях. С другой стороны, если вообще доказано, что любому реальному (Reellen), например, наполнению пространства, соответствует то же самое в идейном (Ideellen), то мы обнаружим, что этот акт произведения, созерцаемый в идейном (ideell), может приходиться только на свет. Свет описывает все измерения, не наполняя пространство действительно (совершенно особым, присущим лишь этой конструкции отношением света является именно то, что он носит в себе все свойства материи, но только идейно). Если бы свет наполнял пространство, то один свет исключал бы другой так же, как одно тело исключает другое, в то время как на звездном небе, на определенном протяжении в каждой точке последнего зримы все видимые звезды, любая из которых, следовательно, сама по себе наполняет все это протяжение, не исключая другие, которые наполняют то же самое протяжение также во всех точках. Однако едва ли понятно, как этих простых рефлексий не так давно было достаточно, чтобы и чистых эмпириков подводить к более высокому взгляду, равно как и заключений, которые непосредственно получаются не феномена прозрачности. Против вывода, что поскольку прозрачное тело является или может быть таковым во всех точках одинаковым образом, то подобное тело пронизывается прямолинейно во всех направлениях и вследствие этого должно быть не чем иным, как порой, если только обосновано ньютоновское представление света, даже у добросовестнейших эмпириков не находится никакого другого возражения, чем то, что все-таки никакое тело

193

не является абсолютно прозрачным. Это, со своей стороны, вполне правильно, только неполная прозрачность имеет свое основание не в непрозрачных промежутках, а (большая или меньшая) степень прозрачности, которую тело вообще имеет, одинакова в каждой точке. Мы могли бы здесь точно так же упомянуть о равномерном уменьшении освещенности в определенном отношении к удаленности от светящей точки, так как, если бы свет излучался материальными лучами, меньшая освещенность какой-либо поверхности на определенном расстоянии предполагала бы неосвещенные места, равно как меньшая степень прозрачности в вышеприведенном случае — непрозрачные промежутки, в то время как более слабая освещенность поверхности, напротив, совершенно равномерна: этого касался уже Кант в своих «Метафизических началах естествознания»,25 хотя ответ, который он дает, поверхностный и недостаточный.

Я не знаю, - эти или другие соображения приняли в расчет незадолго до первого появления настоящей работы некоторые новые защитники древнего мнения об имматериальности света. Одно это выражение, разумеется, еще ни о чем не говорит; и учение натурфилософии никоим образом не следует путать с этим утверждением. Несмотря на то, что имматериальность является только отрицательным определением, с которым, впрочем, тогда вполне уживается эйлеровская гипотеза колебаний эфира или какая-нибудь другая так называемая динамическая, немногим лучшая гипотеза, мнение и предположение имматериалистов таково, что лишь по отношению к имматериальности материя является действительно и поистине материальной. Но именно это не так; ибо у тех физиков также и материя нематериальна, и в том смысле, в каком для них свет

7 Ф. В Й Шеллинг

194

имматериален, он также является самой материей. Следовательно, для того, чтобы понять природу этой сущности, необходимы гораздо более высокие определения.

Если мы согласно определению света как того, чтоб положительным образом в идейном есть то же самое, что материя — в реальном (Realen), порефлектируем над самыми этими понятиями, то из того, что было сказано уже выше в «Дополнении к Введению», получится, что и идейное так же мало есть чисто идейное, как реальное (Reelle) — чисто реальное. Тождество вообще и всегда (allgemein und immer) реально, поскольку оно есть внедрение идейного в реальное; оно же идейно, поскольку оно есть восстановление реального в идейное. Первое имеет место в материи, где преобразованная в телесность душа становится явной в цвете, блеске, звуке; последнее имеет место в свете, который поэтому в качестве конечного, представленного в бесконечном, является абсолютным схематизмом всякой материи.

Кроме того, в какой мере тяжесть имеет отношение к телам вообще как основание существования и воспринимающий принцип, а свет — как деятельный, в такой мере мы можем рассматривать первое как материнский принцип и природу в природе, последнее — как зачинающий принцип и божественное в природе.

3. Из прошлых размышлений само собой вытекает, что мы не признаем никакого непосредственного действия света на тела так же, как тел на свет, например, при помощи притяжения или при преломлении, а признаем, что всякое отношение того и другого необходимо понимать через третье, то в себе, в котором они есть единое (Eines) и которое пытается их синтезировать, как бы вступая на более высокую ступень, чем тяжесть.

195

Этим сами собой отпадают все причины материального свойства света, которые хотели позаимствовать отчасти у так называемых химических действий света на тела, отчасти у взаимного действия тел на свет. Тот принцип, который здесь еще не полностью выступает из своей темноты, есть тот же самый, который на более высокой ступени преобразует душу и тело в одно и не является ни телом, ни светом.

Сколько неясного, впрочем, должно здесь иметь место в применении к отдельным случаям, на что мы здесь не можем пуститься, размышляющий читатель оценит самостоятельно.

4. Наконец, относительно также затронутого в настоящей главе вопроса об основании, которое определяет именно центральное тело любой системы источником света для нее, мы пока что лишь упомянем, что центром является именно то, в чем посредством тяготения особенное материи этой системы преобразуется обратно во всеобщее, следовательно, преимущественно в нем должен обнаруживаться и свет как живая форма преобразования конечного в бесконечное.

Впрочем, взгляд философии на возникновение небесных тел, равно как на их отношения друг к другу, необходимо более высокий, чем приведенный в настоящей главе из Канта эмпирический способ представления. Небесные тела происходят из своих центров и есть в них так же, как идеи происходят из идей и есть в них: одновременно зависимо и все-таки самостоятельно. Именно в этом подчинении материальная Вселенная обнаруживает себя - раскрытым миром идей. Те небесные тела, которые располагаются ближе к центру всех идей, необходимо имеют в себе больше всеобщности, те, которые дальше, — больше особенности: это — противоположность самосветящихся и темных небесных

196

тел, хотя каждое есть лишь относительно самосветящееся или темное. Первые в органическом теле Вселенной являются более высокими sensoria26 абсолютного тождества, последние — более отдаленными, более внешними членами. Несомненно, что существует более высокий порядок, который заключает в себе и это различие еще как неразличенность, и в котором как в единстве находится то, что для этого подчиненного мира разделилось на солнца и планеты.

Некоторые другие замечания, относящиеся к учению натурфилософии о свете, еще встретятся впоследствии.

Третья глава О ВОЗДУХЕ И РАЗЛИЧНЫХ ВИДАХ ВОЗДУХА

Наш земной шар окружает прозрачный, упругий флюид, называемый нами воздухом, без присутствия которого не получался бы ни один процесс природы, без чего животная, равно как и растительная, жизнь неминуемо угасла бы — всеобщий проводник всех живительных сил, неиссякаемый источник, из которого как живая, так и неживая природа черпает в себя все, что необходимо для ее развития. Но природа во всем своем хозяйстве не допускает ничего, что могло бы существовать само по себе и независимо от целостной взаимосвязи вещей, никакую силу, которая не была бы ограничена противоположной силой и которая лишь в этой борьбе находила бы свое продолжение, никакой продукт, который не стал бы тем, что он есть, только благодаря действию и противодействию, и который не возвращал бы беспрестанно то, что он получил, и не сохра-

197

нял бы в новой форме вновь то, что он отдал. Это — ветхий прием природы, единственно посредством которого она обеспечивает постоянный круговорот, в котором она движется, и благодаря этому — свою собственную вечность. Ничто из того, что есть и что становится, не может быть или становиться без того, чтобы одновременно не было или становилось другое, и даже гибель природного продукта есть лишь уплата долга, который он принял на себя за всю остальную природу; поэтому внутри природы нет ничего изначального, ничего абсолютного, ничего самостоятельно существующего. Начало природы есть везде и нигде, и исследующий дух находит ту же самую бесконечность ее явлений в движении назад так же, как и в движении вперед. Для того чтобы поддерживать эту постоянную смену, природа должна была все рассчитать на противоположности, установить пределы, только внутри которых было возможно бесконечное разнообразие ее явлений.

Одним из этих пределов является подвижная стихия, воздух, единственно посредством которой всё, что живет и растет, снабжается силами и веществами, с помощью которых оно существует, и которая, тем не менее, в значительной степени благодаря постоянным выделениям животной и растительной твари сохраняется в состоянии, в котором она способна содействовать жизни и вегетации.

Атмосферный воздух ежедневно изменяется разнообразнейшим образом, и лишь постоянство этих изменений придает ему некий всеобщий характер, могущий принадлежать ему, лишь взятому, в общем и целом. С каждой сменой времени года ему должно было бы предстоять гораздо большее изменение, чем он в действительности претерпевает, если бы природа посредством

198

одновременных революций на поверхности и в недрах. Земли не возмещала на одной стороне то, что она отнимает на другой, и таким образом постоянно не предотвращала бы тотальную катастрофу нашей атмосферы.

Наш воздух является результатом тысячекратных выделений, происходящих на Земле и внутри нее. В то время как растительные твари выдыхают чистейший воздух, животные выдыхают вид воздуха, непригодный для содействия жизни, который соответственно уменьшает чистоту воздуха. Взятое в целом, равномерное распространение тел, которые постоянно жертвуют атмосфере все новые вещества согласно тщательно высчитанным пропорциям, никогда не позволяет заходить так далеко, чтобы совершенно чистый воздух истощал нашу жизненную силу или чтобы удушливый газ душил всякий зародыш жизни. Вещества, которые природа могла доверить не всякой почве, но которые необходимы для постоянного обновления воздуха, она все-таки доставляет атмосфере отдаленных местностей с помощью ветров и ураганов. То, что атмосфера одалживает растениям, они возвращают ей обратно улучшенным. Грубое вещество, которое они всасывают, выходит из них жизненным воздухом. Когда они увядают, они отдают своей великой кормилице назад то, что когда-то вобрали в себя из нее; и в то время как Земля кажется стареющей, атмосфера обновляется благодаря веществам, которые она забирает из всеобщего разложения. В то время как одна сторона Земли лишается всего своего убранства, другая находится как раз в полном весеннем великолепии. То, что теряет атмосфера одной стороны из-за издержек, которые она вынуждена делать для растительных тварей, приобретает атмосфера другой благодаря тому, что она вбирает в себя из увядающих и разлагающихся растений. Поэтому

199

песнью и весной регулярно начинаются великие движения, при помощи которых воздушная масса, окружающая наш земной шар, приходит в равновесие с самой собой. Только таким образом понятно, как атмосферный воздух, несмотря на бесчисленные изменения в нем, все-таки взятый в целом постоянно сохраняет одни и те же свойства.

Согласно этим идеям легко судить о том, что за последнее время утверждали о составных частях атмосферного воздуха. Нелегко понять, каким образом два таких разнородных вида воздуха, как те, из которых должен состоять атмосферный воздух, могут находиться в таком внутреннем объединении, какое мы в нем встречаем. Самым простым способом выйти из затруднительного положения, без сомнения, является допустить, что они наполняют атмосферу, не смешиваясь друг с другом, а обособленно друг от друга. По крайней мере, согласно утверждению господина тайного надворного советника Гиртаннера,* оба вида газа, из которых состоит атмосферный воздух, не находятся ни в каком определенном и тесном смешении. Как он полагает, они сами собой обособляются в два висящих друг над другом слоя: более легкий азотный газ парит сверху, более тяжелый кислородный газ опускается ниже.

Это предположение было бы весьма желательным, если бы только можно было понять, почему более легкий азотный газ располагается слоями между более тяжелым кислородным газом и почему он, напротив, не поднимается полностью над последним? В данном случае самая нижняя область воздуха должна была бы быть заполнена чистым жизненным воздухом, самая верхняя — чисто азотным воздухом, что невозможно.

· См. «Начала антифлогистической химии» [Гиртаннера], с. 65.

200

При недопущении более тесной связи обоих также непонятно, почему бы на одном месте часто не скапливаться то только азотному, то чистому жизненному воздуху. Если бы азотный жизненный воздух существовал раздельно, то он должен был бы быть крайне вредным для жизни; если он не таков, то первый — более не азотный, последний — более не чистый [жизненный] воздух.

Следовательно, кажется необходимым рассматривать тесное смешение обоих видов воздуха (и постольку атмосферный воздух) как их действительный химический продукт, о котором можно сказать лишь следующее: окружающий нас воздух основывается на таких отношениях, что он, если их ликвидировать, может быть жизненным воздухом или азотным, но до тех пор, пока эти отношения существуют, не является ни одним из них, поскольку тот и другой лишь в своей чистоте есть то, что они есть, и, смешанные, прекращают быть тем, чем они прежде были.

Мне кажется, можно не раздумывая допустить здесь некое химическое проникновение. Спрашивается лишь, с помощью какого средства природа вызывает это тесное смешение. Полагаю, что я обнаружил это средство в свете, который, согласно всему своему способу действия, должен сохранять воздух в постоянном разложении и который таким же образом, как в растениях, пожалуй, и в среде, через которую он приходит к нам, может вызывать постоянные изменения смеси. Эксперименты, без сомнения, подтвердили бы эту догадку.

' В общем, различные виды воздуха отличаются, главным образом, количественным соотношением их составных частей. Природа, по-видимому, устроила полнейшее равновесие обоих пределов жизненного и

201

азотного воздуха. Относительный перевес весомых часной отличает удушливые невоспламеняющиеся виды воздуха, как и наоборот, относительный перевес тепла делает удушливые виды воздуха воспламеняющимися. Первые можно было бы также назвать окислившимися, равно как последние — раскислившимися, это — наименование, посредством которого было бы указано их внутреннее свойство и их горючесть и негорючесть.

Для объяснения знаменитого опыта образования поды из горючего и жизненного воздуха новая химия предположила водород, т. е. особый водопорождающий принцип, который должен быть основой всех горючих видов воздуха. Однако спрашивается, заслуживает ли он это название. Горение легко воспламеняющихся видов воздуха с жизненным воздухом является совершенно тем же самым процессом, как и любое другое трение. Элемент первого присваивает себе кислород последнего; тепло становится свободным в большом количестве; то, что остается, больше не способно удерживать более тяжелый воздух в форме газа. Поэтому он должен был бы перейти либо в видимый пар, либо в капельную жидкость. Опыт показывает, что происходит последнее. Однако этот процесс лишь по степени отличается от любого другого, при котором происходит уменьшение емкости. Так, азотный воздух становится видимым паром посредством соприкосновения с атмосферным по тому же самому закону. И здесь уменьшение емкости происходит согласно всеобщему закону: то, что природа не может сохранить в предшествующем состоянии, она сохраняет благодаря изменению его состояния, т. е. благодаря увеличению или уменьшению его емкости.

То единственное, что может сделать элемент горючего воздуха водородом, — это химическое действие,

202

которое он оказывает на кислород. Лишь благодаря тому, что в этом переходе обоих видов воздуха в капельно-жидкое состояние оба их элемента вперемешку взаимосвязываются, возникает вода, т. е. прозрачная жидкость без запаха и вкуса. Этим данное разложение отличается от других, например от разложения азотного и жизненного воздуха с помощью электрической искры. Капельная жидкость, которая здесь осаждается, имеет характер кислоты, основой которой является элемент азотного воздуха — азот. Следовательно, водород воздействует на кислород как химическое средство связывания. Отсюда объясняется то, почему полученная из этого процесса вода обнаруживает свойства кислоты, как только один из видов воздуха не совсем чистый, а наряду со своим элементом содержит еще разнородные части, или если, согласно экспериментам Пристли,27 не наблюдается надлежащего количественного соотношения между сгоревшим водородным газом и использованным для этого жизненным воздухом.

Здесь, кажется, открывается еще одно широкое поле для химических исследований. Появление азотного воздуха, который получают из паров воды, когда они пропускаются через раскаленную глиняную трубку, до сих пор удовлетворительно не объяснено. Насколько явствует из очевиднейших, уже отчасти проделанных. Пристали опытов, к этому выделению азотного воздуха причастен внешний (атмосферный) воздух. Но что именно последний, собственно, вносит в него, до сих пор не обнаружено. Да и то, что уже установлено, есть лишь гипотеза. То, что азотный воздух проник исключительно извне, например, имеет своим источником только атмосферный воздух, разложенный посредством горящего угля, который используется для эксперимен-

203

та, хотя и возможно, однако, все же спрашивается, куда в этом эксперименте делись водяные пары? Что бы ми было результатом дальнейших исследований касательно данного предмета, до тех пор, пока они не проведены, дозволяется представлять для исследования даже возможности, которые сейчас, разумеется, есть не более чем возможности, но которые заслуживают рассмотрения потому, что они могли бы привести во взаимосвязь многие явления, стоящие сейчас еще изолированно, и благодаря применению (к метеорологии) даже пролить свет на гораздо большую область.

Химия никоим образом не остановится на том, чтобы знать основу горючего воздуха лишь как водород, равно как основу азотного воздуха лишь как азот. Метеорология также раньше или позже должна ответить на вопрос, действительно ли вода по отношению к нашей атмосфере настолько бездеятельна, как это еще до сих пор считают приемлемым допускать. Можно предположить, что чистый водный воздух (Wasserluft), если бы он существовал, отличался бы внутренними, качественными свойствами так же мало, как вода, из которой он возник. Но спрашивается: «Что может получиться из воды, если ликвидируется внутреннее отношение ее обоих элементов?». До сих пор мы имеем тому лишь один пример — горючий воздух, который возникает из полного химического разделения обоих элементов. Но можно представить себе и другие химические процессы воды, которые, по всей видимости, природа не оставляет без использования, хотя нам они, пожалуй, еще неизвестны, — настоятельный призыв к химикам исследовать элемент воды по возможности подробнее, чем это сделано раньше.

Вообще теория видов воздуха имеет свои собственные трудности, пока находятся в такой неизвестности

204

относительно образования видов воздуха, какая, несмотря на многие исследования, еще имеется вплоть до настоящего момента. То, что тепло для того, чтобы породить воздух, должно вступить в химическую связь с элементами видов воздуха, хотя и допускается почти всеми, однако далеко не [окончательно] утверждено. Основную причину заимствуют у водяных паров, которые, будучи подверженными разрушению от холода и давления, обнаруживают, что тепло расширило их чисто механически. Поскольку воздух не может разрушаться ни от холода, ни от давления, то тепло должно составлять химический элемент воздуха, не могущий быть отделенным от него с помощью чисто механического средства. То, что теплота является химическим средством, — вне сомнения. Следовательно, она может действовать химически, не становясь, поэтому сама химической составной частью какого-либо вида воздуха. Если тепло там, где оно производит только пары, на самом деле действует лишь механически как экстенсивная сила, а там, где оно производит воздух, полностью растворяет элементарные частички воздуха, то в последнем случае оно действует химически, не становясь, поэтому само химическим элементом. В первом случае оно действует механически, в последнем — динамически. А потому оно в первом случае воздействует только на объем жидкого тела. Именно поэтому пары гораздо легче и далеко не такие плотные, как атмосферный воздух. Без такого большого расширения они совершенно не могли бы сохраняться в невидимом облике, в то время как воздух, несмотря на его гораздо большую плотность, постоянно удерживает этот облик. Следовательно, в первом случае тепло действует, очевидно, лишь посредством отдаления друг от друга частичек воздуха, в последнем же оно

205

действует посредством растворения, посредством того, что оно пронизывает частички воздуха. Подобное пронизывание теплом твердых тел мы все-таки должны допустить, чтобы объяснить, как тело может нагреваться. Ибо если мы представим себе, что тепло размещается лишь в порах тела, то оно, пожалуй, может расширять тело, но не нагревать его.* В последнем случае мы, следовательно, в самом деле должны допустить пронизывание тел теплом, которое уже не сопровождается растворением.

Еще один пример этого способа действия тепла дает вода. То, что вода только для того, чтобы стать жидкой, требует большого количества теплоты (которое ни на йоту не повышает ее температуру), известно. Однако вода в состоянии жидкости имеет меньший объем, чем в состоянии твердости. Это является доказательством того, что тепло в воде не расширяет, а пронизывает ее частички. А как только тепло выходит из воды, жидкие части постепенно кристаллизуются в твердые, причем после того, как тепло прекратило действовать динамически, или, если угодно, химически, оно действует, по крайней мере, еще как механически расширяющая сила. Известно, что соль, растворенная в воде, кристаллизуется не ранее, чем испарится вода и вместе с ней уйдет тепло. Точно так же правильная форма снежинок и лучей, в которых кристаллизуется лед, указывает на действующую в воде экспансивную силу, и расширение воды при замерзании является, очевидно, не чем иным, как последним действием — как бы последним импульсом — пронизывающего тепла.

· Ср.: Кант И. «Метафизические начала естествознания», с. 99.

206

Некоторые замечания к истории разложения воды

(Дополнение к третьей главе)

Едва ли может быть придумано более нелепое предприятие, чем набросать всеобщую теорию природы исходя из частных экспериментов; тем не менее, вся французская химия есть не что иное, как такая попытка; и вряд ли превышающая ценность более высоких, направленных на целое взглядов сравнительно с теми, которые основаны на частностях, в конце концов, могла бы показать себя на деле более превосходно, чем именно в истории этого учения, особенно той его части, которая касается природы воды.

В 1791 году в письме Фуркруа де Люк писал следующее: «Если допускается фундаментальное положение (что дождь образуется не только из испарений, но и из воздуха, как такового, далее, что это образование необъяснимо из встречи кислорода и. водорода), то следствие остается неизбежным (что атмосферный воздух в основании имеет саму воду как весомую субстанцию). Следовательно, нужно опровергнуть само это положение, кроме того, остается верным то, что 12 унций воды, которые за несколько дней были произведены в Вашей лаборатории, образования воды никоим образом не доказывают. Ибо это незначительное произведение воды не имеет совершенно ничего общего с сильными ливнями, которые внезапно образуются в очень сухом воздухе, а также с неким феноменом дождя, который рано или поздно затопит новую физику, если она надежно не защитит себя от него».*

* См. это примечательное письмо целиком в «Новое в журнале физики» Гренача 1793 г. (Лейпциг, L 743 1. VI), тетрадь 1.C. 134.

207

Известно, что Лихтенберг полностью придерживался тех же самых основоположений, ведь в известном «Предисловии»,25 в котором он заявил себя сторонником новой химии, в знаменитом амстердамском эксперименте он уже усмотрел то же самое, что, разумеется, явственнее познали после него в произведенном эксперименте с вольтовым столбом. Выражаясь популярным языком, Лихтенберг требует: «Необходимо лишь пронаблюдать за тем, не разложилась ли, скорее, электрическая материя, и не образовала ли одна ее часть с водяным паром, легко воспламеняющийся воздух, а другая с ним же дефлогистизированный воздух» (см. там же, с. XXIX).

В сочинении о динамическом процессе в «Журнале спекулятивной физики» (том I, тетрадь 2, с. 71) имелось следующее место: «Из всего вместе взятого явствует, насколько можно говорить, что отрицательным электричеством является кислород, а именно, отрицательным электричеством является не весомое (Gewich-tige) так называемой материи, а то, что потенцирует материю (сама по себе она есть только наполнение пространства) в вещество. Замечательный Лихтенберг беспрестанно и, как кажется, не имея для этого никакого дальнейшего основания, кроме аналогии, утверждал, что связывание обоих видов воздуха в воду могло бы скорее называться связыванием двух электричеств. Он совершенно прав. То деятельное, которое на самом деле связывается под видом грубого химического явления, есть лишь положительное и отрицательное электричество, и. таким образом, гермафродитическая вода является лишь самым первоначальным представлением обоих электричеств в едином целом. Ибо то, что водород, т. е. опять-таки не весомое (Ponderable) так называемой материи, а то, что превращает ее в вещество, явля-

208

ется положительным электричеством, что водород имеет функцию, прямо противоположную функции кислорода, а именно: лишать отрицательно-электрическое тело (посредством раскисления) силы притяжения и благодаря этому переводить его в положительно-электрическое состояние, я рассматривал как бесспорно верное положение; таким образом, постоянными и всеобщими представителями потенцированных сил притяжения и отталкивания были бы, следовательно, два вещества — кислород и водород».29

Вскоре после этого в Германии господин И. В. Рит-тер30 произвел опыты с вольтовым столбом, благодаря которым обрели надежду сделать эмпирически наглядным этот вариант хода событий при так называемом разложении воды. В этом случае обращало на себя внимание следующее.

1. Подавляющая часть физиков и химиков, должно быть, не поняла и самого малого из предыдущих положений де Люка и Лихтенберга.

Как слепо и бездумно до тех пор большинство физиков и химиков принимало сказки, "которые оно составило относительно наблюдавшихся им фактов, за теорию этих фактов, за действительное познание внутреннего - хода событий, так как их эксперименты (например, то, что они в известных случаях получали из воды горючий воздух, в то время как другое тело при опосредовании той же самой водой окислялось, или то, что они получали некоторое количество воды путем сгорания обоих видов воздуха вместе) совершенно ничего им не говорили (как бы де Люк ни оспаривал факт с двенадцатью унциями в вышеприведенном месте); причем эти совершенно новые для них идеи затрагивали лишь физику всего хода событий, а они тем не менее мнили или позволяли себя уговорить, что это

209

угрожает тотальным изменением в самой химии как таковой. Эта пустая суть химического экспериментирования французов подействовала настолько убкжин аноде, что о более высокой трибуне, перед которой могут быть развернуты явления, не имели даже и малейшего понятия. Вряд ли можно сомневаться, что кто бы ни задал самому себе вопрос, что же означает всякое так называемое разложение или соединение в химии, или как это происходит физически, понял бы, что это сведение разложения воды к представлению одной и той же субстанции в различных формах имеет значение также и в отношении всякого разложения и является лишь применением всеобщей формулы разложения к особенному случаю, что, следовательно, в том смысле, в каком вода проста, она является вообще всякой материей, и наоборот, в том смысле, в котором вообще можно сказать, что материя разлагается и вновь соединяется, то же самое может быть сказано и о воде.

Из-за затронутого в настоящей главе вопроса о виде связи азота и кислорода в атмосфере мы еще заметим мимоходом, что на этот вопрос можно1 ответить лишь во всеобщей конструкции соотношений планет в Солнечной системе, ради которой мы отсылаем читателя к восьмому параграфу второй тетради первого тома «Нового журнала спекулятивной физики» (Тюбинген, издательство Котты).31

210

Четвертая глава ОБ ЭЛЕКТРИЧЕСТВЕ

До сих пор мы знали только одну силу природы (свет и тепло), которая в своем действии (Wirksamkeit) могла сдерживаться лишь посредством противоположного стремления мертвых1 веществ. Теперь наше внимание привлекает совершенно новый феномен, в котором, как кажется, деятельность восстает против деятельности, сила — против силы. Но это чуть ли не единственное, что мы наверняка и достоверно знаем о происхождении этого замечательного феномена. То, что раздвоенные силы существуют и действуют, мы полагаем увидеть, и точнейшее исследование, которое позволяет осуществить данный феномен, сделало это почти несомненным. Однако каковы, собственно, природа и свойства этих обеих сил, есть ли они явление одной и той же изначальной силы, которая лишь раздвоена с самой собой посредством какой-то третьей причины, или здесь — неизвестно как — освобождены и поставлены в состояние борьбы друг с другом две изначально противоположно стремящиеся по отношению друг к другу силы, которые в обычном состоянии держит связанными нечто третье — вот вопросы, на которые до сих пор еще не имеется какого-либо достоверного ответа.

Пожалуй, нет такого явления в природе, которое наблюдалось бы во всех его соотношениях, во всех част-

*Тот, кто отваживается выдвинуть новую гипотезу, не должен освещать только результаты. Полезнее для самого предмета и для него, если он проследит весь ход своих исследований до тех пор, пока больше не останется никакой другой возможности, кроме той, которую он именно теперь представляет для исследования.

211

ных переменах, которым оно подвергается, с такой же точностью, как феномен, о котором мы говорим. Быстрое исчезание электрических явлений вынудило естествоиспытателей придумать искусные средства, которые дали им возможность возбуждать эти явления всякий раз, как они этого пожелают, и настолько сильными или слабыми, насколько это соответствовало их цели в каждом случае. Почти с одинаковой признательностью было воспринято изобретение машины, благодаря которой возбуждается максимально возможное электричество, и полупроводящей пластинки, с помощью которой вырабатывается самое слабое, но еще чувствуемое электричество. Триумфом же изобретения машин был смоляной пирог (Harzkuchen), который посредством особых приспособлений удерживает электричество дольше, чем любой другой инструмент. Благодаря этому учение об электричестве едва ли не стало более перечислением машин и инструментов, которые для него изобрели, чем объяснением его феноменов. Но чем больше с помощью этих изобретений множились явления и наблюдения, тем меньше они укладывались в границы прежних гипотез; и в самом деле, можно утверждать, что, за исключением одного великого закона этого учения и нескольких ему подчиненных во всем учении об электричестве, невозможно найти ни одного всеобщего основоположения.

После того как отказались от подразделения тел на электрические и неэлектрические и вместо него установили другое: на проводники, непроводники и полупроводники, до сих пор все же еще не нашли закона, согласно которому тела являются проводниками или непроводниками. Тела, которые занесли в один класс, дальнейший опыт вскоре перенес в оба. Изменения количества, температуры и т. д. производят изменени

212

также и в проводящей способности тел. Раскаленное стекло проводит, сухое дерево является полупроводником, полностью просушенное или совершенно свежее — проводником. Даже лучшие непроводники, такие как стекло, посредством частого использования могут стать проводниками. Однако еще менее известно, откуда, собственно говоря, происходит все это различие тел; некоторые из возможных способов представления об этом имеются и по сей день. Основание тому искали то в большем или меньшем притяжении, то в большей или меньшей емкости этих тел относительно электрической материи. Вероятно, лучше бы то и другое объединили. Имеются ли тела, которые в отношении электрической материи (так мы вынуждены выражаться в каждом случае до тех пор, пока берем феномен так, как он дается чувствам) не обнаруживают ни притяжения, ни емкости? Сюда относились бы все материи, которые не выделяются никакими внутренними качествами, например стекло, прозрачность которого уже показывает, насколько сильно оно лишено всех внутренних качественных свойств. Служат ли эти тела именно поэтому наилучшим образом тому, чтобы накапливать электричество, которое, не будучи чем-либо притянутым, покоится на них как бы «убаюканным» до тех пор пока другое тело, обнаруживающее притяжение по отношению к нему, не входит в круг его действия?

Есть ли помимо этих тел другие, которые сильно притягивают электрическую материю, не имея для нее соответствующей емкости? Максимум того, что они в любой отдельной точке могут воспринять от нее, был бы достигнут немедленно; притяжение, одинаково сильное повсюду, распределяло бы эту материю по всей поверхности; данные тела передавали бы электриче-

213

скую материю другим телам так же легко, как они воспринимали бы ее.

Третьим классом были бы те тела, которые относительно электрической материи обнаруживают столько же емкости, сколько и притяжения, в которых она поэтому так же легко возбуждается, как и удерживается. Может быть, к этому классу относятся все тела, которые являются легко плавящимися под воздействием тепла {такие как смола, вар и прочие}? Это только предположения, которые приобретают правдоподобность или достоверность, пожалуй, только во взаимосвязи с другими доказанными положениями.

В такой же неизвестности пребываем мы еще до сих пор в отношении возбуждения электрических явлений. Только ли механизм трения приводит в движение электрическую материю внутри тел? Или это одновременно возбужденное посредством трения тепло сначала воздействует на эту материю, делает ее более упругой или, может быть, совершенно разлагает? Или... Я все же не хочу заранее исчерпывать все возможности, с которыми мы будем вынуждены столкнуться в ходе исследования.

Можно прочитать чуть ли не только о первых простейших экспериментах, которые Эпинус32 производил с турмалином,* чтобы убедиться, насколько мы еще являемся невежественными в отношении этих вопросов. Этот камень, как только он нагрет, притягивает и отталкивает по законам электричества, объединяет в себе противоположные электричества; неодинаково нагретый, он меняет, если можно так выразиться, свои элек-

· См. две работы Эпинуса: «О подобии электрической и магнитной силы» и «О свойствах турмалина» (перевод на немецкий, Грец.1771). В последнем сочинении также имеется сообщение о серном электрофоре, которым автор уже пользовалс

214

трические полюса; вообще он кажется, так же близко родственным магниту, как и янтарю.

Различные электричества мы до сих пор не можем отличать как-либо иначе, кроме как через их взаимное притягивание. Поначалу хотели различать их по телам, в которых они возбуждаются. Однако уже сейчас мы, в действительности, знаем всего лишь одно тело, которое не способно к обоим электричествам.* Даже стекло, когда оно матово зашлифовано или имеет шероховатую поверхность, или (согласно уверению Кантона34) затерто до тех пор, пока оно не потеряло блеск и прозрачность, способно к отрицательному электричеству. Зато остается совершенно достоверным, что определенные тела, потертые о другие определенные тела, обнаруживают всегда то же самое электричество. Но относительно этого имеются лишь отдельные опыты, и до настоящего момента я не знаю еще ни одного определенного положения, которое заслуживало бы имя закона, согласно которому возбуждаются различные электричества. Мы знаем, что электричество совершенно однородного непроводника равняется нулю при условии, что оба тела трутся друг о друга одинаково сильно по всей поверхности. Но это — условие, которое не всегда можно выполнить, поэтому происходит так, что данное правило редко выполняется. Тем не менее, этих небольших опытов может быть достаточно для некоторых заключений.

Прежде всего, я замечу, что если мы допустим два изначально противоположных друг другу электричества, то, пожалуй, совершенно невозможно было бы открыть законы, согласно которым возбуждается то од-

· См. таблицу по электричеству у Кавальчо, немецкий перевод, с

215

но, то другое электричество. Ибо, для того чтобы мыслить обе электрические материи в покое, мы должны были бы смешать их друг с другом. Согласно этому в каждом теле должны были бы возбуждаться обе материи. И в действительности каждое тело, которое мы сейчас знаем, способно к обоим электричествам; однако при помощи какого средства получается [именно] это, отличное [от другого], электричество? То, что, например, трущееся тело имеет гладкую или шероховатую поверхность, не может иметь никакого влияния на различную возбудимость разнородных электричеств, т. е. таких, которые отличаются друг от друга не по количеству, не в отношении больше или меньше, а по их внутреннему качеству. Эта поверхность оказывает влияние, самое большее, на механизм трения, которое в последнем случае сильнее. Но благодаря этому возникает различие лишь в легкости возбуждения. И эта большая или меньшая легкость возбуждения производит различие самих электричеств? Я приведу еще несколько примеров. Почему часто различается электричество одного и того же тела в зависимости от того, потер я его сильнее или слабее? Почему различная степень сухости порождает различные электричества? Влажные тела являются проводниками, т. е. они обнаруживают сильное притяжение по отношению к электричеству, но они одинаково хорошо проводят оба электричества, следовательно, здесь, как кажется, [из того], что могло бы объяснить различие возбужденного во влажных и в сухих телах электричества, не остается ничего, кроме большей легкости, с которой оба электричества возбуждаются в последних. Следовательно, и здесь опять имеется различие в легкости возбуждения, которое, по видимости, производит различие электричеств. Однако

216

спрашивается, что же производит различие в легкости возбуждения, и с этим вопросом мы, пожалуй, ближе подойдем к сути дела.

В обычном состоянии тел электричество покоится. Состояние покоя объясняли различным образом. Электрическая материя в этом случае везде распространена одинаково и, следовательно, находится в равновесии с самой собой, говорит Франклин.35. Если следовать этой гипотезе, все электрические явления начинаются только тогда, когда два тела, потертые друг о друга, получают больше или меньше электричества, чем они имеют в обычном состоянии. В этом случае единственным деятельным является положительное электричество, т. е. накопленная в теле электрическая материя. Однако имеются явления, в которых и отрицательное электричество не кажется бездеятельным. На этом основывается симмеровская гипотеза о двух положительно противоположных электрических материях.36. Однако явления, на которые ссылается эта теория, не предполагают необходимым, что электричества изначально противоположны друг другу. Весьма вероятно, что они могли бы раздвоиться лишь с помощью средства, которое мы применяем, чтобы их возбудить, и все же оба проявляются положительными, т. е. деятельными.

Подобная гипотеза объединила бы преимущества гипотез Франклина и Симмера, избегнув трудностей обеих. И система природы становится, очевидно, проще, если мы допустим, что причина электрических явлений — сила, деятельность (или называйте это как хотите), которая в электрических явлениях проявляется как находящаяся в состоянии борьбы, — есть одна изначально покоящаяся сила, которая в единении с самой собой действует, вероятно, только механически и

217

которая получает более высокий способ действия лишь тогда, когда природа раздваивает ее с самой собой для особой цели. Если то, что вызывает электрические явления, изначально есть одна сила или одна материя (ибо и то и другое на данный момент имеет лишь гипотетическое значение), то из этого можно понять, почему противоположные электричества движутся друг к другу: раздвоенные силы стремятся объединиться. Очевидно, что оба электричества действительны только в их борьбе, что только взаимное стремление к объединению дает обоим собственное, обособленное существование.

Если эта гипотеза истинна, то противоположное бытие (Entgegengesetztsein) обоих можно понять лишь при условии чего-то третьего, благодаря которому они находятся в состоянии борьбы и которое не допускает их объединения. И это третье нельзя было бы искать где-либо в другом месте, кроме как в самом теле. Итак, какое различие имеют тела, которые обнаруживают различные электричества, будучи потертыми, друг о друга?

То, что может броситься в глаза на первый взгляд,— это различная упругость этих тел. Так как феномен противоположных электричеств можно было бы объяснить себе из неодинакового возбуждения одной и той же силы, то было бы понятным, почему электричество в менее упругом теле возбуждалось бы слабее (отрицательно), в более упругом — сильнее (положительно). Аналогию, в действительности, можно проводить весьма широко. Известно, что трение вообще увеличивает или уменьшает упругость сообразно тому, происходит оно соразмерно или несоразмерно. Все, что увеличивает или уменьшает упругость, кажется, также способствует или препятствует возбуждению электричества.

218

Тело, чрезмерно расширенное теплом, теряет свое электричество. Так, раскаленное стекло становится проводником. Тело теряет часть своей упругости, если оно увлажняется. То же самое происходит и с электричеством. Оно возбуждается слабее, если тело увлажнено; различная степень сухости также порождает различные электричества. Отполированное и матово зашлифованное, чистое и нечистое стекло различается только большей или меньшей упругостью в нем не менее дает различные электричества. Также стоит только» например, услышать о смоляном и стеклянном электричестве Дюфе,37 чтобы сделать заключение: хрупкое стекло более упруго, чем смола, следовательно...

Стоит только удивляться, что еще ни один естествоиспытатель не пришел к мысли, что электрическая материя является, к примеру, флюидом, который некоторые физики заставляют циркулировать в телах, чтобы объяснить их упругость. Разумеется, это означало бы объяснять нечто неизвестное через нечто еще более неизвестное; между тем именно это было бы не первым случаем такого рода.

Весь этот способ представления, следовательно, служит главным образом лишь тому, чтобы, в общем, обратить внимание на то, что мы благодаря исследованию различного отношения тела к электричеству или электричества к телам, вероятно, сможем постепенно прийти к верному результату относительно природы этих явлений. Одновременно это является вернейшим средством противиться инертной натурфилософии, которая полагает, что объяснила все, когда в качестве причин явлений предположила элементы в телах, из которых они выделяются лишь тогда (tamquam Deus ex machina3S), когда в них нуждаются, чтобы объяснить

219

какое-нибудь явление самым удобным и коротким способом.

Мы лучше рассмотрим различное отношение электричества к различным телам немного ближе, чем это сделано до сих пор. Любое объяснение, которое мы получим относительно различия двух электричеств, одновременно явится объяснением электричества вообще. Итак, вопрос таков: «Каким свойством среди двух трущихся друг о друга тел отличается то, которое становится положительно-электрическим, от другого, которое становится отрицательно-электрическим, и наоборот?».

Без сомнения, цель будет достигнута быстрее, если среди тел будут выбраны предельные, например, стекло и сера, стекло и металл, смола и металл и т. д.

Итак, если стекло и сера потерты друг о друга, первое дает положительное, последнее — отрицательное электричество. Какими качествами различаются эти два тела? Стекло, как кажется, не образует очень многих внешних качественных связей.* Свет беспрепятственно продолжает через него свой путь, и преломление, которое он претерпевает в стекле, руководствуется только отношением его плотности. Водяные пары, пропущенные сквозь раскаленные стеклянные трубки, не изменяют свою природу, потому что стекло не способно притягивать ни один из их элементов, не способно вызывать разложение воды. В огне стекло лишь плавится, но не сгорает. Сера, напротив, — тело, которое через цвет, запах и вкус показывает, что оно обладает внутренними качествами. Еще больше оно отличается своей сгораемостью, сильным

· «. .полностью лишено всех внутренних качеств». (Первое издание.)

220

притяжением, которое оно обнаруживает в отношении кислорода жизненного воздуха. Точно так же' обстоит дело со стеклом и сургучом, стеклом и смолой и т. п.

Что получится, если мы сравним горючие тела с горючими, например шерсть с сургучом, дерево с серой и т. д.? Шерсть и сургуч, потертые друг о друга, становятся: первое — положительно , второе — отрицательно-электрическим. Дерево с серой обнаруживают: первое — положительное, второе — отрицательное электричество. Чем различаются эти тела, в отношении их горючести, на которое мы обратили внимание уже в первом опыте? Ответ таков: «Те и другие тела горючи, те и другие обнаруживают притяжение к кислороду, но более горючи и обнаруживают более сильное притяжение те, которые становятся отрицательно-электрическими». Выражаясь терминологией франклиновской теории, больше или меньше электричества находится в обратном отношении с большей или меньшей горючестью в телах (так я говорю ради краткости).

Если мы сравним с металлами все тела, которые до сих пор сравнивались между собой, то сургуч и сера, которые прежде с другими телами становились отрицательно-электрическими, с металлами становятся положительно-электрическими. Если мы сравним стекло и металл, то и здесь стекло все еще показывает положительное, а последний — отрицательное электричество. Металлы же ничем так сильно не отличаются, как своим сродством с кислородом, которое достаточно велико, чтобы сделать их способными пережигаться в известь (см. первую главу).

Вот заключение ; которое мы вправе сделать: то, что делает тела отрицательно-электрическими, одновременно делает их горючими; или, другими слова-

221

ми: из двух тел отрицательно-электрическим всегда становится то, которое имеет наибольшее сродство с кислородом.* Следовательно (это заключение непосредственно следует из предыдущего, а именно, если вообще допускают электрическую материю и не хотят по еще большему произволу превратить эту материю в абсолютно отличную от всех известных), основой отрицательной электрической материи является либо сам кислород, либо какой-то другой, совершенно однородный с ним элемент.**

Обратив внимание на способ, каким возбуждается электричество, заметим, что помимо двух трущихся |друг о друга] тел при этом не присутствует больше

* Я не отрицаю, что имеются явные исключения, например, когда трут проводник с непроводником, так как один и тот же закон, разумеется, может модифицироваться различным образом сообразно тому приводятся в столкновение два тела одного и того же или различных классов. Вообще, понятие горючести, степени сродства с кислородом, допускает большую двусмысленность до тех пор, пока не определено, согласно чему оцениваются то и другое.

Это примечание в первом издании гласит: «Я не отрицаю, что имеются явные исключения, как только проводники трут о непроводники. Металл, например, имеет явно большее сродство с кислородом, чем шелковая лента, которая, тем не менее, будучи потертой о первый, обнаруживает отрицательное электричество. Однако в первом случае металл не обнаруживает совершенно никакого электричества, что является доказательством того, что он служит здесь только проводником, который легче отводит положительную электрическую материю, чем отрицательную, и оно оставляет последнюю непроводящему телу».

** Тем самым весьма примечательным становится опыт, что цвет определяет различие электричеств (все остальное установлено одинаковым). Согласно опытам [Роберта] Симмера [см.: Philosophical] Transactions. London. 1760. Vol. U. P 1 N 36. например, черная и белая ленты, потертые друг о друга, становятся первая — отрицательно, вторая — положительна - электрической. Дли того чтобы посчитать это объяснимым, вспомните о взаимосвязи, в которой цвет тел находится с их отношением к кислороду.

222

ничего, кроме окружающего воздуха. Из тел кислород взяться не может, значит, [он берется] из воздуха! Однако из воздуха кислород получается лишь посредством разложения. Следовательно, при электризации также разлагается воздух? Но тогда мы этим должны были бы вызвать феномены горения. Чем же различаются электризация и горение? Второе никогда не происходит без химического разложения воздуха. Последнее при электризации не может иметь места. Более того, электричество, по крайней мере, как правило, возбуждается только трением, т. е. только механическим средством.

Поэтому как химическое разложение жизненного воздуха вызывает феномены горения, так механическое разложение жизненного воздуха, под которым здесь понимается вообще любое, только не химическое разложение, вызывает феномен электричества; или, то, что в химическом отношении является горением, в механическом является электризацией. Известно, что трение вызывает не только электричество, но всегда также и тепло, а в известных случаях даже огонь. Дикарь редко получает огонь по-другому, и в языке некогда (и отчасти еще и теперь) диких народов (например, арабов) и поныне имеются слова, которыми они обозначили обе деревянные палочки. Но все это различие — вызывается ли тепло и электричество или еще и огонь — вызвано, как кажется, более сильным или более слабым трением. Если трением вызывается тотальное и постольку химическое разложение воздуха, то должен возникнуть огонь; а меньшее (и постольку только механическое) разложение вызывает тепло и (если оба тела являются непроводниками или изолированы и, что главное, имеют различное отношение к кислороду, ибо однородные тела, трущиеся об однород-

223