Часть 2.

Таким образом, общественная задача состоит в гармоническом устройстве межчеловеческих отношений, иными словами, необходимо установить такие общественные отношения, в условиях которых страсти одних людей не приходили бы во враждебное столкновение со страстями других людей, “чтобы удовлетворение стремлений одного человека не влекло за собою нарушения интересов другого”[87]. На смену борьбы частных интересов между собой и с общим интересом должно прийти “совпадение этих интересов”[88].

Далее Н.Я.Данилевский, следуя за Ш.Фурье, рассматривает двенадцать “коренных страстей” или “коренных стремлений” человека.

На анализе трех последних “коренных страстей” — распределяющих (сложной или возбуждающей, заговорщической или соперничающей, ветреной или зацепляющей) Ш.Фурье, по мнению Н.Я.Данилевского, “вообще основал всю свою систему, ибо этот анализ прямо ведет к сериарному закону”[89], в котором сформулировано основное условие достижения социальной гармонии.

По Ш.Фурье “сериарный механизм” есть единственный путь ко всеобщему счастью. Термином “серия” Ш.Фурье обозначил присущий вселенной всеобщий принцип отношений, выражающий гармонию, основанную на ритме движения. Именно в соответствии с этим принципом, по Ш.Фурье, определялось равновесие физических сил между элементами вещества, гармоническое движение небесных тел и т.д.

Поскольку принципу серии, по Ш.Фурье, подчинялись также и человеческие отношения, открывалась возможность установления равновесия между различными страстями, движущими людьми. Ш.Фурье полагал, что организация производственно-трудовой ассоциации на основе “притяжения по страсти” является средством достижения людьми счастья. “Серия” есть объединение различных групп людей, связанных влечением к определенного рода деятельности[90].

Условие установления гармонических интересов в обществе — существование практической возможности удовлетворения всех двенадцати “коренных страстей”.

Поскольку пять материальных страстей имеют своей целью роскошь, необходимо, чтобы общество обладало соответствующим количеством материальных богатств.

Н.Я.Данилевский отмечал, что существует точка зрения, в соответствии с которой невозможно доставить всем членам общества не только роскошь, но и довольство; таково учение Мальтуса, в соответствии с которым производство возрастает в арифметической пропорции, а народонаселение в геометрической.

С этим учением Н.Я.Данилевский не был согласен. Рассматривая поставленную Мальтусом проблему, Н.Я.Данилевский отмечал, что существуют три основных условия, от которых зависит производство материальных благ: материал природы, способность науки обращать этот материал на удовлетворение нужд человека, экономическое устройство общества, “от чего зависит возможность пользоваться данными природы и средствами науки”[91].

Первые два условия, по мнению Н.Я.Данилевского, очевидным образом свидетельствуют о возможности “увеличения производства богатств до безграничного”[92].

Соответственно решение вопроса зависит от экономического устройства общества. Проблема в том, что как бы ни была велика “масса производимых богатств, она всегда может оказаться недостаточной при неэкономичном потреблении этих богатств”[93]. Между тем, указывает русский интерпретатор учения Ш.Фурье, господствующий в современном обществе способ потребления в рамках семейных хозяйств “есть самый неэкономический, какой можно придумать”[94].

Следовательно, в целях увеличения количества материального богатства общества, что является необходимым условием установления гармоничных межчеловеческих отношений, необходимо соединение отдельных хозяйств в общее, это и есть то, разъясняет Н.Я.Данилевский членам Следственной комиссии, что “Фурье и последователи его называют ассоциацией”[95].

Вместе с тем в рамках ассоциации, которая “приводит людей в более близкие отношения между собою”, возможно и удовлетворение четырех общественных страстей[96].

Несмотря на выгоды, доставляемые ассоциациями, общество будущего “для доставления большего довольства” не сможет обойтись без увеличения объема труда, поэтому необходимо превратить труд из занятия необходимого и тяжелого в источник удовольствия.

Рассуждая о наборе средств, необходимых для изменения характера труда, Н.Я.Данилевский обращается к изложению сериарного закона. Н.Я.Данилевский на память цитирует Ш.Фурье: “Чтобы сделать труд привлекательным, надо создать и использовать по сериям свободные, восторженные, различные по оттенкам, констатирующие, соперничающие и связанные друг с другом по результатам группы”[97].

Иллюстрировался этот закон примером из практики сельскохозяйственных работ в России. Специально подчеркивалось, что сериальная организация труда применима к различным видам сельскохозяйственных работ. Это свидетельствует о том, что Н.Я.Данилевский обдумывал вопрос о приложении рекомендаций, вытекающих из учения Ш.Фурье к практике ведения сельского хозяйства в России в целях ее реорганизации и усовершенствования.

Н.Я.Данилевский указывал, что “вся сущность учения Ш.Фурье заключается в идее сериарной организации работ, а “право собственности, право наследства, право капитала, семейства — это все уничтожаемое или изменяемое в самой сущности своей другими учениями, оставляет Ш.Фурье неприкосновенным”[98].

Таким образом, предлагаемые Ш.Фурье изменения в экономическом устройстве общества — “до политического устройства он и вовсе не касается”[99] — подчеркивает Н.Я.Данилевский, состоят в замене отдельных мелких хозяйств большим и тяжелого монотонного труда сериарной организацией труда[100].

Далее Н.Я.Данилевский подробно излагает взгляды Ш.Фурье на распределение доходов между отдельными лицами и на порядок передачи наследства, и попутно опровергает ряд обвинений в адрес Ш.Фурье, в частности то, что он провозглашает свободу страстей и проповедует безнравственность в отношениях между полами, уничтожает семейство[101]. Характерно в этой связи замечание Н.Я.Данилевского, что его цель “не излагать систему Фурье, а доказать безвредность ее”[102].

В начале очерка Н.Я.Данилевский специально отметил, что с учениями коммунистов и сен-симонистов “учение Фурье не имеет ничего общего”[103].

В конце раздела очерка Н.Я.Данилевский характеризует учение как “мирное и безвредное” и еще раз подчеркивает, что “в теории Фурье нет ничего разрушительного, ничего вредного, ничего противоречащего существующим политическим и нравственным принципам, служащим основанием государственной и мирной жизни в наше время”[104].

Н.Я.Данилевский выдвигает еще один аргумент в пользу “мирного и безвредного” характера учения Ш.Фурье и соответственно аргумент в защиту себя от обвинения в причастности к пропагандистской и политической деятельности, направленной против самодержавного строя. Для осуществления учения Ш.Фурье не нужно прибегать к “насильственным и противозаконным средствам”[105].

Сам Ш.Фурье и его последователи, подчеркивает Н.Я.Данилевский, не только “никогда не возбуждали к таким средствам, но всегда говорили против них”. “По своему совершенно мирному и научному характеру учение это даже и не может быть иначе осуществлено, т.е. подтверждено опытом, как совершенно мирными же и научными путями”[106].

В период увлечения учением Ш.Фурье Н.Я.Данилевский не ограничивался изучением трудов французского мыслителя, его последователей и распространением его идей среди студентов Петербургского университета, участников кружка М.В.Петрашевского, иных лиц, он планировал и другие меры, целью которых было пробуждение интереса к учению французского утопического социалиста.

До 1846 года, не зная еще истории учения, Н.Я.Данилевский полагал, что оно совершенно новое и потому малоизвестное; этими обстоятельствами он также объяснял отсутствие опытов практического воплощения учения. Полагая, что стоит только сделать учение Ш.Фурье широко известным, как оно будет сразу воплощено в жизнь, Н.Я.Данилевский действовал в этом направлении.

Однако по прошествии некоторого времени он пришел к заключению, что “по причине своего научного характера оно быстро распространиться не сможет”[107], и перестал заботиться о его распространении, переключив свое внимание на выявление и разработку “неясных сторон” учения.

К осуществлению этого плана Н.Я.Данилевский попытался привлечь В.Майкова, изучавшего политэкономию, с которым он познакомился у М.В.Петрашевского. Но ранняя смерть В.Майкова и углубленные занятия ботаникой — сбор материалов для магистерской диссертации и ее подготовка, помешали осуществлению этих планов.

После полуторагодичного перерыва, зимой 1848 года Н.Я.Данилевский возобновил посещение кружка М.В.Петрашевского для чтения фурьеристского журнала “Фаланга”. Узнав о том, что французские последователи Ш.Фурье намереваются учредить первую фалангу и полагая, что таким образом на практике будет доказана справедливость учения Ш.Фурье, Н.Я.Данилевский решил содействовать этому мероприятию, “увеличив число приверженцев этой теории, которые могли бы собрать какую-нибудь сумму в случае объявления этой подписки и, в случае успеха опыта, когда все убедятся в истинности этой теории, могли бы содействовать быстрейшему распространению и осуществлению ее”[108].

Однако революция во Франции рассеяла надежды Н.Я.Данилевского на скорое проведение опыта практического воплощения учения Ш.Фурье. Равнодушие нового французского правительства к подобным социальным экспериментам укрепило Н.Я.Данилевского в мысли, что “всякая политическая деятельность должна действовать неблагоприятно на развитие учения Фурье”[109].

И.И.Зильберфарб отмечает, что на первый взгляд записка Н.Я.Данилевского, как и воспоминания современников о его выступлениях и рефератах, дают основание “считать его одним из наиболее полных последователей Ш.Фурье в России 40-х годов XIX века”[110].

И все же с этим, отмечает И.И.Зильберфарб, нельзя согласиться, принимая во внимание признания Н.Я.Данилевского о том, что в учении Ш.Фурье он никогда не принимал “неясных указаний о будущем устройстве отношений полов”, а также его космологического учения[111].

Впрочем, поскольку Ш.Фурье считал эти части своего учения необязательными, И.И.Зильберфарб приводит более существенный аргумент о том, что “учение Фурье в целом Данилевский истолковывал в чуждом автору “социетарной теории” консервативном духе”[112], полагая, что оно совместимо с сохранением основ существующего в России самодержавного строя.

Н.Я.Данилевский, подчеркивает И.И.Зильберфарб, игнорировал многочисленные высказывания Ш.Фурье о негативном характере строя современной ему “цивилизации” и необходимости перехода к новому общественному строю. С другой стороны, такие положения системы Ш.Фурье как политический индифферентизм, сохранение права наследования собственности и др., Н.Я.Данилевский стремился истолковать “как достоинства, чтобы сделать общий вывод о якобы консервативном характере фурьерова учения”[113].

В записке в Следственную комиссию Н.Я.Данилевский отмечал, что “в начале мая 1848 -го года прекратил я мои посещения Петрашевского и оставил совершенно мысль о содействии успехам теории Фурье”[114].

Н.Я.Данилевский перечисляет причины такого решения — мысль о невозможности прояснить темные стороны учения вне практической его реализации, тем более, что этим занялся французский последователь Ш.Фурье, который был его учеником и имел в своем распоряжении рукописи учителя; неверие в возможность учреждения первой фаланги в России и факт приостановки практического осуществления учения на долгое время; страх скомпрометировать себя и учение в среде лиц, склонявшихся к признанию необходимости социальных и административных изменений существенных сторон существующего общественного строя, боязнь быть ложно понятым и нежелание быть уподобленным лицам, “клонящимся к насильственному нарушению общественного порядка”[115].

Необходимо подчеркнуть, что в рассматриваемой записке Н.Я.Данилевский нигде прямо не отказывается от учения Ш.Фурье. Более того, он утверждает, что принимает “основания учения Фурье за совершенно истинные” и добавляет, что, насколько ему известно, “до сих пор они еще никем опровергнуты не были”[116].

Между тем Следственная комиссия передала в числе других обвинительный акт на Н.Я.Данилевского в Судную комиссию. Как отмечает в своих мемуарах П.П.Семенов, Н.Я.Данилевский неминуемо был бы приговорен вместе с другими петрашевцами к смертной казни, впоследствии замененной другими наказаниями, если бы Судная комиссия не пересмотрела дела Следственной комиссии.

После того, как члены Судной комиссии ознакомились с показаниями Н.Я.Данилевского, он был оправдан[117]. Впоследствии Я.И.Ростовцев, высокопоставленный жандармский чин, член Судной комиссии, говорил в шутку, что по прочтении увлекательных объяснений Н.Я.Данилевского все члены Судной комиссии сделались сами более или менее фурьеристами[118].

В докладе царю Судная комиссия отозвалась с “похвалой об уме и разносторонней образованности Данилевского”, однако царь посчитал, что “чем умнее и образованнее человек, тем он может быть опаснее, а потому наложил резолюцию об административной ссылке Данилевского в Вологду”[119].

Перелом во взглядах Н.Я.Данилевского, по сообщению П.П.Семенова, произошел еще до ссылки в Вологду. Освобожденный в октябре 1849 г. из каземата Петропавловской крепости, Н.Я.Данилевский встретился с П.П.Семеновым и попросил его съездить к своей невесте.

Рассказывая об этой поездке, П.П.Семенов упомянул о настроениях и взглядах Н.Я.Данилевского в период заключения и сразу после него. Арест и стодневное пребывание в крепости, “одиночество, размышления и чтение произвели в нем поразительный переворот”.

Н.Я.Данилевский не разлучался с Библией, которую читал с “необыкновенным вниманием”. “Вспомнил он чистые верования своих первых дней юности, и все признаки его многолетнего атеизма исчезли. Пылкое увлечение теорией Фурье уступило место спокойному анализу социалистических учений. В том из них, которому он пылко сочувствовал, потому что оно исключало всякие насильственные перевороты, он признал прекрасную, но неосуществимую утопию, однако остался верен своим великодушным стремлениям к улучшению быта народных масс и освобождению их от крепостной зависимости”[120].

Признание фурьеризма “прекрасной мечтой” и “утопией” было не только результатом идейной эволюции Н.Я.Данилевского, но и являлось убеждением определенной части петрашевцев. В частности, как отмечает И.И.Зильберфарб, С.Ф.Дуров, А.Н.Плещеев, Ф.М.Достоевский и др. “скептически относились к осуществимости фурьеристских, да и вообще социалистических идеалов, но в то же время отдавали должное высокогуманитарной сущности идей французского социализма”[121].

Летом 1850 года Н.Я.Данилевский был выслан из Петербурга и направлен в административную ссылку в Вологду, где был зачислен на службу в канцелярию губернатора. Через два года, по ходатайству бывшего председателя суда по делу М.В.Петрашевского Перовского, Н.Я.Данилевский был переведен в канцелярию самарского губернатора.

Летом 1853 года Н.Я.Данилевский, будучи членом-сотрудником Русского географического общества, в которое вступил вместе с П.П.Семеновым еще в студенческие годы, был избран Советом общества на должность статистика экспедиции, снаряжавшейся Географическим обществом совместно с Министерством государственных имуществ с целью исследования состояния рыболовства на Волге и в Каспийском море в техническом, статистическом и естественно историческом отношении[122].

В дальнейшем в связи с тем, что помощник начальника экспедиции К.М.Бэра, кандидат естественных наук Н.М.Семенов “по домашним обстоятельствам” выбыл из состава экспедиции, продолжавшейся три года, на второй год ее деятельности, его место занял Н.Я.Данилевский, который оставался единственным научным сотрудником К.М.Бэра как по статистике, так и по естествознанию[123].

Как отмечает автор биографического очерка о Н.Я.Данилевском Н.Н.Страхов, эта “командировка определила всю дальнейшую судьбу Николая Яковлевича, он и умер в одной из своих поездок для исследования рыболовства”[124].

По окончании экспедиции, зимой 1857 года, Н.Я.Данилевский был зачислен “чиновником, состоящим при департаменте сельского хозяйства”[125], а через год был назначен на должность младшего инженера.

В 1858 г. Н.Я.Данилевский был выдвинут на должность начальника экспедиции “для исследования рыболовства в Белом и Ледовитом морях”, которая продолжалась три года. Две упомянутые поездки Н.Я.Данилевского были самыми дальними из всех, которые он совершил, во время первой поездки он побывал “в Персии, на южном берегу Каспийского моря”, а во время второй он посетил Норвегию[126].

В 1862 г. ездил на “Псковское и Чудское озера для разъяснения жалоб на правила рыболовства”[127]. В 1863 г. началась “самая продолжительная и важная” работа Н.Я.Данилевского по рыболовству — он был назначен “начальником экспедиции для исследования рыболовства в Черном и Азовском морях”, экспедиция продолжалась пять лет.

Работы Н.Я.Данилевского в области изучения рыболовства имели существенное научное значение. В монографии “История биологии с древнейших времен до начала XX века” отмечается, что формулирование “основных положений теории динамики стада рыб и принципов рационального рыболовства связано с именами К.М.Бэра и Н.Я.Данилевского. Они организовали рыбохозяйственную экспедицию, которая работала с 1851 по 1870 г. на огромном пространстве от Каспийского и Черного морей до Северного Ледовитого океана, включая многие крупнейшие озера. Результаты экспедиции были изложены в девяти томах под общим заглавием “Исследования о состоянии рыболовства в России” (1860-1875)”[128].

В 1870-1871 гг. Н.Я.Данилевский работал начальником экспедиции “для исследования рыболовства в северо-западных озерах России”[129]. В 1872 г. он был командирован в Крым как председатель комиссии “для составления правил о пользовании проточными водами в Крыму”[130], работа комиссии затянулась в результате неблагоприятной политической обстановки, связанной с угрозой войны.

Несколько месяцев в 1879 и 1880 гг. Н.Я.Данилевский замещал находящегося в отпуске директора Никитского ботанического сада.

В 1880 г. Н.Я.Данилевский открыл филоксеру в Крыму и руководил проведением мероприятий по борьбе с ней. В 1885 г., находясь в командировке для “изучения причин уменьшения рыболовства на озере Гохте”, Н.Я.Данилевский умер от приступа болезни сердца в возрасте 63 лет в г.Тифлисе 7 ноября (старый стиль).

В последний период своей служебной деятельности Н.Я.Данилевский имел чин тайного советника и являлся членом совета министра Государственных имуществ. Н.Я.Данилевский был два раза женат — первый раз в 1852 г. (его жена умерла от холеры в 1853 г.) и в 1861 г., имел пятерых детей.

Воспитанный в дворянской среде, в атмосфере ориентации на традиционные ценности (самодержавие, православие и др.) молодой Н.Я.Данилевский, увлеченный естественными науками и идеалом научного познания истины, под влиянием образования, расширившего его умственный горизонт, а также под воздействием студенческой среды, способствовавшей знакомству Н.Я.Данилевского с западноевропейской общественной мыслью, обратился к изучению утопического социализма Ш.Фурье, который интерпретировал в консервативном духе, и стал членом кружка М.В.Буташевича-Петрашевского.

Однако в дальнейшем, во время ареста и заключения Н.Я.Данилевский пережил мировоззренческий кризис, связанный с осознанием им утопического характера учения Ш.Фурье и пережил возврат к “старым” ценностям и идеалам.

Для характеристики идейного кризиса Н.Я.Данилевского мы должны принять во внимание, вышесказанное о сочетании во внутреннем мире Н.Я.Данилевского представлений позитивистского типа с романтическими идеями, а также то, что ориентация русского мыслителя на утопический социализм Ш.Фурье сочеталась у него с консервативной интерпретацией этого учения.

В свете приведенных фактов можно говорить не только о разрыве линии идейной эволюции Н.Я.Данилевского: отказ от учения Ш.Фурье и переход на консервативно-романтические позиции в сфере социального мировоззрения, но и в известном смысле об определенной преемственности двух этапов эволюции мыслителя: консервативно-романтические структуры в зародышевом, либо частично эксплицированном виде прослеживаются и в рамках первого периода идейной эволюции Н.Я.Данилевского.

Кроме того, можно говорить об общности двух периодов идейной эволюции русского мыслителя и на основании того, что неизменным объектом его критики оставалась капиталистическая цивилизация.

В ходе идейной эволюции Н.Я.Данилевский постепенно усвоил положение об особом характере и путях развития русской культуры, отличных от западноевропейских. Здесь он столкнулся с проблемой, которая состояла в том, что, по убеждению русского мыслителя, с научной точки зрения теоретическая база славянофильства оказывалась недостаточно обоснованной. Таким образом обозначался круг вопросов, размышление над которыми послужило для Н.Я.Данилевского отправным пунктом для создания учения о культурных и политических взаимоотношениях славянского и романо-германского миров и его теоретической основы — теории культурно-исторических типов.

Теория культурно-исторических типов изложена Н.Я.Данилевским в написанной в 1865-1868 гг. книге “Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому”. Впервые книга была опубликована в виде серии статей в журнале “Заря” в 1869 году. Отдельным изданием она вышла в 1871 году и неоднократно переиздавалась.

Главным произведением Н.Я.Данилевского 80-х гг. XIX в. — последнего этапа его творческой деятельности стала книга, посвященная критическому исследованию учения выдающегося английского естествоиспытателя Ч.Дарвина.

В контексте рассмотрения идейной эволюции Н.Я.Данилевского наибольший интерес представляет анализ философско-мировоззренческого аспекта полемики русского мыслителя с дарвинизмом.

Во введении к книге “Дарвинизм. Критическое исследование” Н.Я.Данилевский отмечает, что впервые он познакомился с учением Ч.Дарвина находясь в командировке в Норвегии[131] в 1861 году. И с тех пор мысль об учении Ч.Дарвина русского мыслителя и ученого уже не покидала. Позднее Н.Я.Данилевский познакомился “с оригинальными сочинениями самого Дарвина и с главнейшими сделанными против него замечаниями”[132].

Первоначально Н.Я.Данилевский хотел ограничиться лишь тем, что ему удалось разрешить лично для себя тревожившие его мировоззренческие и научные проблемы, с которыми он столкнулся в результате знакомства с учением Ч.Дарвина.

Однако друг Н.Я.Данилевского Семенов настоятельно советовал ему записать свои мысли, считая, что это может принести пользу. Н.Я.Данилевский писал, что работать над трудом он начал больше по доверенности к мнению Семенова, чем по собственному внутреннему убеждению в том, что труд принесет “долю пользы”. По сообщению Н.Н.Страхова, работать над книгой Н.Я.Данилевский начал зимой 1879 года.

Дилемма, к которой была прикована мысль Н.Я.Данилевского и которая казалась ему вначале неразрешимой, заключалась в следующем: “С одной стороны, невозможно, чтобы масса случайностей, не соображенных между собою, могла произвести порядок, гармонию и удивительную целесообразность; с другой — талантливый ученый, вооруженный всеми данными науки и обширного личного опыта, ясным и очевидным образом показывает вам, как просто, однако же, это могло сделаться”[133].

Долгие размышления и изыскания привели Н.Я.Данилевского к разрешению этой дилеммы. Он пришел к выводу, что многие стороны учения Ч.Дарвина “должны считаться значительным шагом вперед, значительным вкладом в науку”[134]. “Главнейшее же достоинство и значение” дарвинизма усматривалось в том, что английский ученый обратил внимание естествоиспытателей на “так называемую борьбу за существование, или общее — на отношение организмов к внешнему миру, в особенности же друг к другу”[135].

Как видно, Н.Я.Данилевский положительно оценивает лишь сравнительно второстепенные аспекты учения Ч.Дарвина, причина этого заключается в том, что русский ученый и философ решительно не согласен с сущностью этого учения, “с предлагаемым им объяснением происхождения форм растительного и животного царств, и внутренней и внешней целесообразности строения и приноравливания организмов”[136].

Рассмотрим философско-мировоззренческие основания полемики Н.Я.Данилевского с дарвинизмом.

Обращаясь к истории развития естественных наук, Н.Я.Данилевский приводит ряд примеров, когда важные и интересные открытия в области естествознания или не привлекали внимания ученых других специальностей и образованной публики, или хотя и возбуждали всеобщий интерес, но на весьма непродолжительное время.

В сущности, эти замечательные открытия так и остались в области специальных наук — зоологии, ботаники, геологии и др., напротив, учение Ч.Дарвина “овладело умами ученых всех специальностей, всего образованного и полуобразованного общества, и не останется и даже уже не остается без сильного влияния и на людей совершенно необразованных”[137].

Причину редкого феномена — широкого общественного резонанса, который вызвала естественнонаучная теория, можно открыть уже “в самом имени, которое общий голос и ученого мира и публики — дал этому учению, назвав его Дарвинизмом”[138].

Ни одно учение, отмечает русский мыслитель, в какой-либо отрасли естественных наук не называется коперникизмом, галилеизмом и т.д. Напротив, превращение имени автора в название учения обычно в философии, например гегельянство, шеллингианство и др.

Соответственно название дарвинизм учение Ч.Дарвина “получило по самому характеру этого учения ... по которому оно как бы изъемлется из области положительных наук и относится к области философии”[139]. Н.Я.Данилевский считает, что характер особого философского мировоззрения должен быть необходимо приписан дарвинизму, ибо учение это “содержит в себе особое миросозерцание, высший объяснительный принцип, не для какой-нибудь частности, хотя бы и самой важнейшей, но для целого миростроения, объясняющего собою всю область бытия”[140].

По мнению Н.Я.Данилевского, Ч.Дарвин, создавая свое учение, решал двоякую задачу. Первая задача — специально научная, зоологическая и ботаническая часть — это вопрос о происхождении разнообразных органических форм, вторая задача — “общефилософская” — решение вопроса о целесообразности в природе[141].

При всей важности первой задачи она имеет только одну точку соприкосновения с “общечеловеческими интересами” — это проблема происхождения человека, который, подчеркивает Н.Я.Данилевский, “как бы мы на себя ни смотрели, все-таки несомненно — зоологический вид”.

Другая задача — вопрос о целесообразности в природе — имеет “несравненно более важное и глубокое философское значение”[142]. По сравнению с этим вопросом вопрос о происхождении человека имеет второстепенное значение потому, что если мир есть “бессмысленное скопление случайностей”, то не имеет большого значения, как и от чего произошел человек[143].

Главная причина широкого распространения дарвинизма усматривается в том, что это учение объясняет целесообразность в природе “не прибегая к посредству идеального начала”[144]. Русский ученый и философ отмечает, что эта “целесообразность сидела точно бельмо на глазу у естествоиспытателей последних пятидесяти-шестидесяти лет, пока Дарвин своей искусной операцией не снял, по-видимому, этого катаракта”[145].

В этой связи Н.Я.Данилевский рассматривает причины “гонения” на теологию, которая утвердилась в философии и науке со времен Лейбница, который “восстановил это учение многих древних философов и в особенности Аристотеля, устраненное Декартом”[146].

Главная причина такого положения, как “это обычно бывает — это собственная вина самой телеологии, т.е. вина неумелых ее последователей”[147]. Материал для более подробного обсуждения этого вопроса Н.Я.Данилевский заимствует из статей К.М.Бэра “О целесообразности и целестремлении вообще” и “О целестремлении в органических телах в особенности”[148].

К.М.Бэр во многих своих работах развивал идею о целесообразном устройстве мира, в частности живой природы. Поскольку Н.Я.Данилевский имел много общего со взглядами К.М.Бэра на дарвинизм, необходимо кратко остановиться на общефилософских идеях этого знаменитого естествоиспытателя.

В ”Истории биологии с древнейших времен до начала XX века” К.М.Бэр характеризуется как лидер телеологического направления в эволюционизме второй половины XIX века[149]. В 70-е годы XIX века К.М.Бэр выступил с рядом работ, направленных против дарвинизма.

В этих работах, в отличие от других ученых-биологов, сторонников телеологической концепции эволюции А.Келликера, К.Негели, С.Майварта и др., которые развивали телеологические принципы эволюции преимущественно на эмпирической основе, К.М.Бэр разрабатывал их логическое обоснование[150].

Рассматривая прошлое и настоящее науки о целях, К.М.Бэр выделял “грубую антропоморфную телеологию старинных натуралистов”[151], характерной чертой которой было объяснение всех природных явлений мудростью и всемогуществом Творца, который, по мнению этих натуралистов, непосредственно управлял вселенной.

Таким образом, поскольку утверждалось, что все события протекают под знаком божественного произвола, в рамках такого варианта учения невозможно было признание законов природы.

Естествоиспытатели-телеологи XVI-XVII вв. буквально в каждом природном явлении видели проявление высшей воли, направленной ко благу человеческого рода и в многочисленных ученых трактатах стремились раскрыть те разумные цели, которые Творец вкладывал в явления природы.

Этот вариант телеологии К.М.Бэр считал устаревшим и наивным и стремился заменить его другим вариантом, в рамках которого было бы возможно признание существования законов природы.

Разрабатывая свой вариант телеологического учения, К.М.Бэр выдвинул идею, что законы природы есть постоянные выражения воли “высшего начала”, а существующая в природе гармония не является результатом взаимодействия только материальных причин, а объясняется существованием “высшего начала”.

Вместе с тем в своих научных работах К.М.Бэр требовал устранения всех ссылок на сверхъестественное и считал, что в процессе научного исследования ученый-натуралист должен исходить только из признания существования законов природы.

Исследователь творчества К.М.Бэра Б.Е.Райков назвал такую установку К.М.Бэра в вопросе о познании мира “двуплановой” и отметил, что преодолеть эту двойственность К.М.Бэр стремился в учении о целесообразности.

Вместо термина “целесообразность”, в котором присутствует оттенок намерения, воли, К.М.Бэр вводит термин “целенаправленность”, значение которого, в отличие от первого термина, лишено субъективного оттенка и сводится к обозначению направленного к некоторому конечному пункту движения.

Вводя упомянутый новый термин, отмечает Б.Е.Райков, К.М.Бэр стремился разграничить два начала, проявляющиеся в мире — начало необходимости (сфера компетенции научного знания) и начало сверхчувственное и волевое, направляющее пути развития мира.

Практически в мире действует первое начало, представленное физико-химическими законами, однако оно служит целям второго, иными словами, принцип цели действует через посредство причинной обусловленности природы. Б.Е.Райков отмечает, что таким образом К.М.Бэр “стремился на старости лет примирить метафизику с наукой”[152].

Рассматривая отношение К.М.Бэра к учению Ч.Дарвина, Б.Е.Райков приводит следующую характерную цитату из сочинения К.М.Бэра: “Коротко говоря, я не могу отрицать развития, но я не могу согласиться с селекционной теорией, которой Дарвин хочет объяснить развитие, как ни много остроумия и настойчивости потратил Дарвин на ее обоснование. Это остроумие направлено, главным образом, на то, чтобы доказать, что все, кажущееся целесообразным, возможно лишь как результат переживания наиболее приспособленных, а не потому, что здесь, в силу внутренней необходимости, могла проявиться мысль или воля природы. Наше мнение — обратное. Все это суть мысли или планы, которым законы природы следовали при возникновении природного мира. Поэтому все части всегда гармонируют друг с другом”[153].

Таким образом, справедливо заключает исследователь творчества К.М.Бэра, корень разногласия между двумя учеными не в различном истолковании некоторых научных фактов, а в том, “что Дарвин стоял на материалистической точке зрения, а в понимании Бэра эволюция носит телеологический характер”[154]. Согласиться со взглядами Ч.Дарвина К.М.Бэру мешали не столько разногласия по определенным “научным вопросам, сколько идеологические причины”[155].

Анализируя, как и К.М.Бэр, предпосылки и последствия устранения Ч.Дарвиным телеологического принципа объяснения процесса эволюции, Н.Я.Данилевский не только рассматривает причины критического отношения естествоиспытателей к телеологии, но обстоятельно анализирует важный вопрос о характере и последствиях влияния дарвинизма на борьбу двух основных направлений в философии — материализма и идеализма.

Сначала характеризуется ситуация противостояния материализма и идеализма до возникновения дарвинизма. Общей предпосылкой идеализма Н.Я.Данилевский считает ту мысль, которая “сама собою и как бы насильственно навязывается” всякому мыслящему человеку, какого бы он “ни держался направления”, а именно, что “мир разумен и именно разумен как факт, как результат”[156].

Это свое утверждение Н.Я.Данилевский аргументирует ссылкой на то, что если бы предположение этой разумности не лежало “в подкладке всего нашего мышления”, то невозможно было бы ни возникновение “отдельных наук”, ни “науки вообще”, ибо “исследование бесчисленного множества не связанных между собою фактов было бы трудом невозможным и ни к чему не ведущим; все равно что счет песчинок на берегу морском”[157].

Однако, если мир разумен “как факт, как результат, то должна же быть тому какая-нибудь причина столь ж общая, как общ сам факт, как общее и неизбежно сознание этого факта”[158].

Всякий человек, отмечает Н.Я.Данилевский, а не только ученые и философы, дает себе ответ на этот вопрос, и большинство ответов подводится под один — “если разумен результат, то разумна и сама произведшая его причина”. Далее, однако, мнения расходятся в зависимости от того, каково “понятие о свойствах этой причины и отношении ее к результату — миру”[159].

Таким образом возникают три формы идеализма — деизм, пантеизм и субъективный идеализм.

В случае, если отношение разумной причины “к произведенному ей миру” уподобляется отношению человека к продуктам своего труда, то возникают различные формы деизма, “по которому разумность мира объясняется целесообразностью замысла его устройства”[160].

Признание разума имманентным миру соответствует различным формам пантеизма, который объясняет разумность мира внутренней закономерностью всех его явлений.

Субъективный идеализм, который также существует в различных формах, в общем плане характеризуется следующим образом — некоторые мыслители отрицают объективную разумность мира и “вкладывают эту разумность в созерцающее мир я”. Поскольку разумное “я” не могло бы существовать в неразумном мире, то стороннику субъективного идеализма приходится отвергнуть вместе с разумностью мира и реальность его. Таким образом, различные формы субъективного идеализма “приписывают разумность мира, реально несуществующего, последовательной галлюцинации созерцающего я, представляющейся ему разумной”[161].

Общим для упомянутых трех форм идеализма является то, что они “под тем или иным видом прибегают в своих объяснениях к идеальному или духовному началу, господствующему над материей или даже совершенно ее устраняющему”[162].

Очевидно, что не является бесспорной мысль Н.Я.Данилевского о том, что общей предпосылкой идеализма является “сама собою и как бы насильственно навязывающаяся” всякому мыслящему человеку, какого бы он “ни держался направления”, мысль о том, что “мир разумен и именно разумен как факт, как результат”.

Современная историко-философская наука полагает, что исторические истоки идеализма следует искать в таких особенностях мышления первобытного человека как анимизм и антропоморфизм; в дальнейшем в качестве гносеологического основания идеализма выступает онтологизация общих понятий. Кроме того, следует отметить, что идеализм имеет также социальные корни.

Переходя к анализу материалистической философии, Н.Я.Данилевский отмечает, что поскольку материализм отрицает существование духа, он должен отрицать и “всякую разумность мира”, которая должна быть лишь чем-то кажущимся, а не действительным”[163]. В основу общего понятия о материализме у Н.Я.Данилевского легло представление о механистическом материализме. В частности, он отмечает, что материализму присуще воззрение, в соответствии с которым весь мир, а также человеческий разум — “неизбежный, необходимый продукт некоторых простейших, самих по себе существующих данных, например, материи и движения, действующих чисто механически”[164]. Материализм истолковывает эту механистическую необходимость как разумность.

Истолкование различных явлений природы с точки зрения механической необходимости было бы, считает Н.Я.Данилевский, “вполне удовлетворительно, если бы оно было применено ко всем формам и явлениям неорганической и органической природы”[165].