Часть 12.

поражена не как таковая, а только в своем существовании. В мести, поскольку она является деянием особенной воли, прежде всего нет меры, так же как нет необходимости в том, чтобы месть была осуществлена. Месть является возмещением в форме случайности.

К § 105

Гегель. Заметки, с. 389: Не раб, не крепостной — свободный человек, реальный собственник.

К § 106

Грисхайм, с. 301: Право имеет истинный смысл, лишь поскольку субъект его волит, тем самым субъективность воли есть наличное бытие права, и, наоборот, право субъективной воли состоит в том, чтобы в том, что есть право, присутствовала субъективная воля, чтобы мое понимание, моя цель составляли существенный момент того, что есть право. Это — великое право субъективной воли.

Свобода вначале только абстрактна, и все наше стремление направлено на то, чтобы конкретнее определить понятие свободы, которое заключается здесь в том, что она субъективна.

В нашей современности определению субъективной свободы с полным основанием придается столь большое значение и оно признается существенным. Это точка зрения моральности вообще.

В историческом аспекте здесь следует заметить следующее. Моральная точка зрения впервые возникла во времена Сократа. Афиняне сочли преступлением, что он перестал следовать законам отчизны, не верил в богов своей страны, не был более столь непосредственно нравствен 22. Сократ создал точку зрения внутренней рефлексии, внутреннее размышление о том, что истинно, о том, что понятия Бога, добра, красоты, истины значимы не непосредственно сами по себе, но, для того чтобы быть признаны, должны проникнуть во внутреннюю сущность человека; даймоний Сократа — дух, который всегда отрицает 23.

К § 107

Гомайер, с. 280 след.: Для лакея нет героя не потому, что герой не является таковым, а потому, что лакей есть лакей. Человек хочет приблизиться к тому, что вызывает восхищение,— к великому,— он либо возвышается до него, возвышает свое понятие, либо снижает великое до своего уровня.

415

К § 113

Гомайер, с. 283: Поступок субъективной воли имеет непосредственно предпосланный предмет, а в своей направленной на него цели она имеет представление о связанных с этим обстоятельствах. Поступок производит изменение в наличном бытии, и воля постольку виновата в нем и в его последствиях, поскольку в них присутствует абстрактный момент моего.

К § 114

Гегель. Заметки, с. 405: Целое движется в противоречиях.

Грисхайм, с. 311 след.: Со строго правовой точки зрения мой интерес не имеет значения, все дело только в моей личности, здесь же значение имеет только моя воля, причем мой интерес составляет особенная цель. Ее достижение — мое благо. На точке зрения морали я еще не конкретно субъективен, а лишь субъективен вообще, тем самым интерес для субъекта представляет только непосредственное, преднайденное в природе, и его особенная цель состоит в том, чтобы этот интерес был удовлетворен его поступками.

К § 115

Грисхайм, с. 314: Часто говорят, если бы то или другое было или не было, революция бы не произошла. Образованные люди быстро отучаются от таких «если», это пустая форма суждения; это «если» бессмысленно, и его особенно охотно применяют, когда ищут вину в частных обстоятельствах.

К § 118

Гомайер, с. 284: Если бросок совершен, последстви

его непредсказуемы. В истинном поступке последстви

должны быть заранее принесены в жертву. Наказание в ка-

честве последствия имеет не только внешнее значение, но

и обратное действие, направленное против нарушения.

Грисхайм, с. 321: Такой характер носит вина у древних народов, там нет невинного страдания, каждый, кто страдает, виновен. Действующие лица древней трагедии — герои, совершенно самостоятельные, свободные индивидуумы, которые вкладывают всю свою волю в то, что они делают. Эдип вменяет себе в вину свое деяние, невзирая на то, что он не знал, что убивает своего отца, он вменяет себе в вину свое деяние во всем его объеме. Он представлен как знающий, решивший загадку сфинкса, тем более он должен

416

вменить себе в вину свое деяние, и он полностью берет на себя его бремя; этим человека чтят больше. Таков характер героев, который нам изображают.

В современную эпоху интерес отношений состоит скорее в субъективности характера, в интенсивности индивидуумов, направленной на преодоление трудностей, в которые они оказались вовлечены, и вместе с тем не хочет оказаться невиновной. Драмам новейшего времени, где страдают невинные, свойственно поверхностное умиление. Здесь выступает нравственно превратное отношение, при котором воля не участвует в страдании, это страдание безвольного, не представляющее поэтому интереса. Такова судьба, человек не виноват, действует судьба, слепая необходимость. Совершенно неверно приписывать древним народам веру в судьбу, в их драмах она отсутствует, там действует только субстанциальная воля. Судьба у них — абсолютная справедливость, вера в то, что человек обладает волей и ему будет по справедливости воздано должное, поскольку это заключалось в его воле.

С. 322 след.: «Антигона» является возвышеннейшей драмой древнего и нового времени; Антигона хоронит своего брата, но тем самым она преступает законы государства, ибо ее брат, сражавшийся против своего отечества и погибший как изменник своей родины, не может быть похоронен. Поэтому Креон прав, присуждая ее к смерти, Антигона нарушила право государства, руководствуясь только нравственным отношением к брату. Семья и государство противостоят здесь друг другу. Все то, что представляется в новое время, не интересно в нравственном отношении. Главный виновник — ничтожный человек, который убивает своего друга, чтобы жениться на его жене; собственно говоря, естественно ожидать, что во второй сцене он будет повешен. В «Мессинской невесте» на обоих домах лежит древняя вина, каждый из братьев может с полным правом любить девушку, о которой идет речь, в бешенстве один из них убивает другого, в качестве судьбы здесь выступает любовная страсть, а затем дикая злоба, с которой они бросаются друг на друга. Здесь нет поступков, которые диктовались бы нравственностью, нет слепой неизбежности судьбы, а лишь воление индивидуумов, в основе которого лежит не субстанциальность, а зло.

К § 119

Грисхайм, с. 326: Dolus directus 24 относится, например при поджоге, лишь к первому кусочку дерева, но dolus

417

indirectus 25 содержит все дальнейшие последствия. Они связаны с природой самого поступка, который создает для этого возможность. Человек должен это знать.

К § 121

Грисхайм, с. 328 след.: Интерес, interest mea 2б, я есмь лишь действующее, моя субъективная воля действовать и быть заинтересованным равнозначно, я должен присутствовать, когда я действую. Если я обусловливаю, чтобы это содержание имело место, я полностью в этом заинтересован. Поэтому человек должен сначала быть удовлетворен своей целью, тогда он удовлетворяется и ее осуществлением. Разумный человек должен сначала удовлетворить себя, именно поэтому он прежде всего и преимущественно действует, он удовлетворяет свое понятие, свою идею в себе, а не других, они могут быть удовлетворены или не удовлетворены, он хочет реализовать свое понятие, свой разум.

Требование, чтобы человек был лишен интереса, лишен возможности самоудовлетворения, пошло. Великие люди по преимуществу удовлетворяли себя сами, если бы они сначала спрашивали об этом других, то их деяния были бы, несомненно, ничтожны.

К § 123

Гегель. Заметки, с. 443: Интерес — в том, что я присутствовал при этом, действовал — Гёте: мы танцуем уже три дня и ночи — о невесте все забыли — Солдаты Наполеона: мародерство, продвижение — слава, честолюбие.

Грисхайм, с. 332: Я конкретен, есмь не просто реальность как некое абстрактное свободное, моя конкретная природа выше моей абстрактной природы, и в конкретном заключен также момент блага. Поэтому действование, лишенное интереса, является пустым, фантастическим механическим представлением монахов. Требование абстрактного рассудка сводится к тому, что человек не должен думать о себе, что ему надлежит жертвовать своим благом. Но человеку следует реализовать свою свободу, это составляет его главный интерес, в этом состоит его деятельность, другое — его благо в его особенности.

К § 124

Гото, с. 393: Действительный человек есть ряд его деяний. Если совокупность его деяний не имеет ценности, то и человек не имеет ценности. Внутреннее и внешнее должны быть фиксированы в этом тождестве.

418

Гегель. Заметки, с. 447: То, что человек должен, то он может, Фихте — Такие пустые общие слова. Для каждого различно то, что он должен — Моральная оценка людей, суждение о себе и других, о себе по сравнению с другими и о других по сравнению с собой.

К § 125

Гомайер, с. 285: Коллизия между сердцем и правом. Люди предпочитают быть великодушными, чем действовать согласно праву. Благо всех людей есть пустая абстракция. В противопоставлении праву благо всегда отступает —

Гегель. Заметки, с. 453: Счастье — в словах «благо» и «счастье» заключена своеобразная скука — так как это неопределенная, пустая рефлексия.

Грисхайм, с. 337: Моя единичность составляет ближайшим образом содержание в качестве моего блага, она логически возвышается до всеобщности, так как последняя есть истина единичности, я не могу способствовать своему благу, не способствуя благу других. С. 338: Всеобщее благо — пустые слова, даже если оставить в стороне умерших и будущих людей и относить это только к тем, кто живет одновременно,— как я могу содействовать благу китайцев, жителей Камчатки и т. д.? В Священном писании сказано разумнее: «Люби ближнего твоего как самого себя», т. е. людей, с которыми ты связан и близок. Разговоры о благе всех — проявление пустой напыщенности, нужной для того, чтобы возвысить представление.

К § 126

Гото, с. 397: Возьмем такой случай, когда содействие благу других нарушает право. Тогда растроганности нет границ и благу отдается предпочтение перед правом, что часто в самых ярких красках рисуется в романах. Закон губит счастье индивидуумов. Это встречается и в обыденной жизни, где при высокой культуре существует такое неимоверное число несчастий. Несчастью многих можно было бы помочь очень простыми средствами, которые, однако, затронули бы свободное имущество других. Таким образом, перед нами борьба нуждающихся, а рядом с ней средство, которое могло бы им помочь; однако их разделяет непроходимая пропасть. Эта пропасть — право, противопоставление которого благу отнюдь не казуистическая коллизия, а всегда существующая и необходимая противоположность, и наиболее очевидно и остро оно в цивилизованном обществе.

419

Грисхайм, с. 341: Люди вообще более склонны быть великодушны, благородны, чем точны в уплате своих долгов, ибо в нервом случае они действуют по своему особому намерению, в соответствии со своим решением, тогда как во втором совершают лишь обычное всеобщее. Святой Крис-пин был благочестивым человеком, но в порядочном государстве его поместили бы в работный дом.

К § 132

Грисхайм, с. 351 след.: В законе выражено добро, право; государственные законы суть выражение права, божественные законы суть таковые в еще более возвышенной форме; так, например, в иудейской религии Бог сам высказал, что есть добро, когда он дал Моисею законы, и тем самым люди

узнали их.

У греков Антигона, например, говорит о вечных законах богов, никто не знает, откуда они, они суть, и люди повинуются им. Здесь форма законов в том, что они суть, следующая ступень рефлексии состоит в том, что они основаны на авторитете, даны Богом, правителем, законодателем и т. д. Когда существование законов основывается в нашем понимании на авторитете, то это уже рефлексия, они уже не непосредственны, а существуют посредством другого, это другое есть воля, и, для того чтобы законы имели абсолютную силу, эта воля должна быть абсолютной, такова божественная воля.

Возникает, однако, вопрос: действительно ли то, что законы объявляют благом, выражено в них божественной волей? Государство создает законы, обладает на то правом и властью. Государство есть воля людей, существовавших в прежние времена или существующих теперь, таким образом, это воля людей; но и я человек, у меня также есть воля и интеллект, другие могут заблуждаться, их авторитет не выше моего.

В этой форме рефлексии выступает требование к моей субъективной воле, чтобы я понимал, что я объявляю правом, благом и т. д., чтобы я был убежден в этом. Это является более конкретным требованием.

С. 353: Людям льстит, когда им говорят, что прежде всего они должны исходить из своего разумения и не подчиняться какому бы то ни было авторитету. При таком воззрении оказывается лишь, что один авторитет противопоставляется другому; я следую своим основаниям, то, что они имеют для меня силу, зависит, с одной стороны, от моего произвола, я хочу иметь эти основания; с другой стороны, они суть

420

нечто это существенное, существенное, которое я признаю в себе, но это может быть также просто мой авторитет, кото-рый я таким образом противопоставляю авторитету всего мира.

Однако авторитет государства, нравов и т. д. в огромной степени превосходит мой субъективный авторитет, поскольку первый есть всеобщее, противостоящее особенному, поэтому у меня должны возникнуть очень серьезные сомнения в силе моего авторитета по сравнению с такой властью.

Гегель. Заметки, с. 473: Пустое представление, что я завишу только от своего убеждения и понимания — как особенного — Будучи ближе рассмотрены, эти основания, представления (могут быть такими тривиальными, известными способами представлений), что оказываются сами почерпнуты из всеобщего потока представлений, и если они в самом деле выходят за пределы всеобще значимого, то лишь потому, что почерпнуты из мусора, из плывущих по самой поверхности шлака и пены.

Гегель. Заметки, с. 469: Я могу ошибаться, но законы, правители также.

Гегель. Заметки, с. 475: Можно считать желательным, чтобы люди знали основания, глубокие истоки права — объективно в этом нет необходимости — доверие, вера, здравый разум, нравы составляют всеобщий объективный способ обоснования.

К § 136

Грисхайм, с. 361: Совесть есть святое, неприкосновенное в человеке, она есть чистая уверенность в самом себе, свобода как предикат, в себе и для себя сущее, ничто гетерогенное в нее не привносится, совесть неприкосновенна в отношении того, что есть добро, она есть знание добра.

К § 137

Гегель. Заметки, с. 489: Множество людей проходит по улице, они говорят со множеством людей, я полагаюсь на то, что они не захотят ограбить, убить меня и т. п.—они направляются в мою сторону, они одеты (у восточных народов обыскивают). Если бы я предположил, что они обладают шаткой совестью, считают правым только то, что обнаруживают в своей субъективной совести, а обнаруживают они в ней только противоположное всему правому и нравственному, то я оказался бы в худшем положении,

421

чем находясь во власти разбойников, так как в последнем случае я знал бы, что они разбойники, эти же по своему внешнему виду, по своей манере говорить — даже на тему о религии, праве, добре, совести — .

К § 140

Гомайер, с. 287 след.: Зло необходимо, но оно не должно быть. Быть нравственным означает доходить до противоположности злу, в противном случае добро лишь природно. Если в злом поступке выискивается положительная сторона как момент некоей целостности, рассматривается как добрая, то это лицемерие, частью по отношению к себе, частью по отношению к другим.— В настоящее время больше лицемерия, чем злых поступков.

К § 141

Грисхайм, с. 391: Это тождество только требуется, требование соединения постигается согласно форме требования; это — бесконечный прогресс, и оба остаются самостоятельными — субъект в качестве морального субъекта и добро для себя; дальше требования это не идет. Такое тождество является только задачей, которую надлежит решить, но решение которой — в ходе бесконечного прогресса. Добро должно всегда совершаться, но следует знать, что эта цель не будет достигнута, это — конечная цель мира.

Если бы она была реализована, если бы субъект стал нравствен, то субъективность отпала бы, добро имело бы силу от природы, и отпала бы также свобода субъекта; субъект свободен только в борьбе.

К § 148

Гегель. Заметки, с. 557: Обязанность есть право, наличное бытие своей воли.

К § 149

Гото, с. 490: Это является политическими мечтами, фанатизмом, выступившим во время Реформации, Французской революции.

К § 151

Гегель. Заметки, с. 567: Если законы дурны, то дурны и нравы.

К § 153

Гегель. Заметки, с. 568: Сократу.

422

К § 155

Грисхайм, с. 413 след.: Человек по существу имеет обя-занности лишь постольку, поскольку у него есть права, у раба нет обязанностей, так как у него нет прав.

Применительно к нравственной субстанциальности обязанности и права тождественны, но между ними есть и отличие; у меня есть различные права и различные обязанности, граждане государства имеют другие права и другие обязанности, отец имеет иные права и иные обязанности, чем дети, но все эти различия подчинены и суть нечто более позднее по отношению к тождеству моих прав и обязанностей.

Муж имеет другие обязанности, чем его жена, а она в свою очередь другие, чем их дети, однако эти отличия являются как бы лишь поверхностными узорами на основе семьи. Во всеобщем то и другое одинаково, эти различия обнаруживаются лишь внутри особенных организаций, в семье, в государстве, они предполагают наличие всеобщего в праве и обязанностях.

Особенное, которое есть обязанность, возвращается ко мне как право, тем самым я имею право, но, правда, другого содержания. По своему содержанию право отлично от обязанности, однако по ценности они остаются тождественными, так же как в договоре. Налоги, пошлины, и т. д., которые составляют для меня обязанность, мне не возвращают, но зато я обретаю обеспеченность моей собственности и бесконечное множество других преимуществ; они составляют мое право. То, что я совершаю, бесконечно отличается, правда, по своему качеству от того, что я получаю. Если эта ценность становится неравной, не остается тождественной, то в отношениях возникает надлом, они становятся неистинными.

Поскольку я совершаю свои обязанности по отношению к целому, я могу рассматривать себя как его член, и каждый индивидуум должен формировать себя в полезного члена государства, общности, а это означает, что он может служить средством. В этом отношении, но не по тому же содержанию я должен быть и целью, должен достигнуть и того, что я хочу, следовательно, то, что я совершаю, является также и средством самоудовлетворения.

Специфическая сторона может быть в этом взаимоотношении совершенно различной, но ценность должна оставаться неизменной, т. е. поскольку у меня есть обязанности, У меня должны быть и права. Точные подсчеты здесь носят только эмпирический характер. Должность в государстве

423

есть выполнение обязанностей и одновременно средство для достижения цели индивидуумом.

В форме права и обязанности тождество выражено в его противоположности, и обязанность представляется как нечто иное, чем право, она и действительно такова, но оба они необходимо связаны, или, другими словами, тождество являет себя как необходимость. Выступить должны противоположности, которые, однако, по своей ценности в себе тождественны.

К § 158

Грисхайм, с. 421: Люди охотно выступают как чувствующие или любящие даже в государстве, отсюда — требование, чтобы правитель, правительство пользовались любовью, т. е. чтобы индивидуум имел в этом свою особенность. В сфере разума, а также в государстве в разумном состоянии особенная субъективность не получает удовлетворения; в отличие от сферы чувства признается не своеобразие индивидуума, а только его заслуги, другими словами, его образованность, его сноровка, умение в их общем выражении.

Охотно говорят о любви Бога к человеку. Любовь снисходительна, т. е. допускает значимость также и особенной субъективности, ею один человек отличается от другого; в сфере разума, рассудка особенная субъективность не имеет значимости, но в любви она эту значимость имеет, ее имеет человек как этот.

К § 159

Гото, с. 510 след.: Право как строгое право выступает, следовательно, тогда, когда семья в качестве семьи распадается и члены ее являются уже не членами семьи по отношению друг к другу, а лицами. Таким образом, строгое право выступает по отношению к семье в своей форме как распад семьи, ибо внутри семьи действия ее членов основаны не на строгих правах, а на убеждении в любви, на доверии.

Если умирает отец семейства, дети выступают в качестве лиц; или в том случае, если между членами семьи возникает вражда, ссоры. Тогда убеждения исчезают и выступает форма права; или если родители не предоставляют детям того, что они по понятию семьи должны были бы им предоставить. В этом случае убеждения семьи слабы, и,

424

поскольку семья, не вступив в стадию полного распада, тем не менее поражена в своей основе, может также выступить форма права.

К § 162

Грисхайм, с. 430—432: На вопрос, чего хочет мужчина, чего хочет девушка, когда они вступают в брак, следует ответить: он хочет иметь жену, она хочет иметь мужа.

Главное состоит в том, что девушка любит мужчину потому, что он должен стать ее мужем, хочет сделать ее своей женой, в ее сознании она обретает свое подлинное достоинство, свою истинную ценность, только став женой. Таким образом, мужчина становится ее судьей, и потому она любит его, так как именно он дает ей ее истинное определение и заинтересован в том, чтобы дать ей его. Мужчина более своенравен, чем женщина, он более самостоятелен вне брака, его определение не осуществляется полностью в браке, но для женщины это именно так. Поэтому мужчина может быть, с одной стороны, равнодушнее, чем женщина, но, с другой стороны, он придает большее значение своему выбору.

Девушка, в меньшей степени обладающая собственной волей, чувствует прежде всего, что хочет иметь мужа. Это не порицание, такова ее природа, и это главное, так же как то, что мужчина хочет иметь жену.

Если родители таким образом позаботились о своей дочери, она хочет только всеобщего, она получает мужа, и эта исходная точка не исключает момента любви, напротив, тогда именно она существует. Конечно, могут возникнуть препятствия вследствие отвращения, антипатии и т. п., но все это только в границах возможности, это не необходимо.

Затем девушка начинает любить своего мужа не только потому, что он ее муж, но и за его особенные свойства. К этому относится обычно вопрос: почему он женился на ней, почему она вышла за него замуж? На это можно ответить в общей форме: потому, что они были влюблены; но этот ответ носит общий характер, и можно задать следующий вопрос: почему они были влюблены?

Здесь роль играет случайность; основанием может быть какая-либо отдельная черта, поведение, внезапная фантазия, какое-либо свойство, воспитание и т. д., однако такие особенные свойства не составляют субстанциальности брака. Красота, привлекательность, обаяние, очарование, рассудочность, сила могут усладить жизнь, но это не есть

425

субстанциальное в браке. Основное свойство брака заключается всегда в том, что девушка есть девушка, мужчина есть мужчина. В этом главное содержание любви и самого

брака.

С. 432: Каждый творит для себя некий идеал, но в результате он получает совсем другое, не похожее на его идеал, его идеал вытесняется действительностью, и он забывает его. В браке действует также привычка, и часто при наиболее сильной любви всего труднее перейти к этому состоянию; при такой любви слишком большое значение придается чувству, собственному чувству, в результате чего легко возникают ссоры. Привычка друг к другу лиц, вступивших в своей единичности в брак, необходима, их частные свойства выступают прежде всего оттого, что оба они не состояли в браке, считали важным или неважным то или иное, и теперь они должны привыкнуть друг к другу; в браке воспитывается и мужчина, и женщина, они отказываются от своих частных свойств, привыкая к свойствам другого; в этом состоит деятельная жизнь в браке.

Гегель. Заметки, с. 587: Страстная любовь и брак — разные вещи.

К § 163

Гомайер, с. 299: Узы брака нерасторжимы. Эта мысль должна сдерживать особенное воление, другие любовные страсти — (...) Развод должен быть разрешен, поскольку внутренняя глубина убеждений и настроений подвержена случайным влияниям. Однако развод следует представлять как нечто такое, чего не должно быть, и он должен быть чрезвычайно затруднен.

К § 164

Грисхайм, с. 438 след.: Обычно мы встречаем здесь две точки зрения. Согласно одной, брак является связью, которая полностью входит в ведение церкви, согласно другой, он относится к кругу гражданских отношений. Однако такого противопоставления быть не должно. Дух семьи, пенаты, поскольку он есть дух, носит по существу религиозный характер, ибо он касается внутреннего единства, которое есть в совести, во внутренней уверенности своей самодостоверности; постольку религия служит основой брака, и хорошо, что церковь вступает в эту сферу, благословляет совершаемый акт, утверждает и признает его.

Браку присуща также сторона договора, но только применительно к внешним предметам, к имуществу и т. п.,

426

нравственное, духовное, то, что относится к сфере церкви, соединение или душевная связь не дело договора; согласие на основе договора, правда, накладывает обязательства, но касаются они только внешних предметов; любви и т. п. таким образом требовать нельзя.

Большой недостаток многих законодательств состоит в том, что брак определяется в них как чисто гражданский договор; чисто правовое внешнее государство, гражданское общество как таковое имеет якобы дело только с правовыми отношениями. Однако подлинное государство есть еще и нечто другое, нечто большее, чем просто защита собственности, оно есть нравственное в форме нравственного, и брак как нравственный институт должен быть для него именно в качестве такового важным предметом его внимания.

Гегель. Заметки, с. 593: Девушка теряет свою честь, мужчина нет — так как у мужчины есть еще иное поле его нравственной деятельности в государстве.— У девушки нет — ее нравственность существенным образом существует в отношениях брака — иначе со стороны мужчины действует не это доказательство.

Любовь — может предъявлять различные требования, в качестве брака — В любви как таковой — все в единстве — нераздельно — чувственно и нравственно.

Однако именно в браке устанавливается отношение, при котором чувственное является лишь следствием.— Своим согласием на брак девушка также признает это —.

К § 166

Гото, с. 525: Это специальности мужчин. Отдельные женщины могут быть исключением, но исключение не есть правило. Женщины, специализирующиеся в этих областях, создают угрозу для самих этих специальностей.

Гомайер, с. 300: Акушерками женщины во всяком случае могут быть. Чисто положительные науки также доступны им, кулинарное искусство и юриспруденция. Тот, кто хочет, чтобы ему подавали выдающиеся кушанья, держит повара. В области мышления женщины достигают немногого. Связь причины и действия в меньшей степени их дело, так же как и искусство в его высоком определении, хотя в той мере, в какой оно переходит в особенное, они вполне способны его чувствовать. Украшения, рисунки цветов. Ни одна женщина не создала великого произведения искусства. Трудоемкие работы, вышивание.— Необыкновенное владение техникой игры на рояле.

427

К § 167

Гегель. Заметки, с. 599: Равенство. Одинаковые права и обязанности — муж не должен обладать большей значимостью, чем жена.

Гомайер, с. 301: Права женщины должны так же соблюдаться, как права мужчины. Там, где полигамия,— рабство женщины.— Где женщины обладают властью, безнравственность — распад брака. Глубокое значение брака состоит в тождестве, выраженном как субъективное чувство, оно осуществляется только в том случае, если каждый индивидуум всей своей личностью входит в данное отношение и чувствует в нем всю личность другого. Если один из индивидуумов оставляет какую-то часть своей личности для себя, не совершается то, что соответствует понятию брака.

К § 171

Гегель. Заметки, с. 605: Основное определение общность — Это здесь разумно и существенно.

К § 174

Гегель. Заметки, с. 609: Дисциплина посредством авторитета и чувственности.

Грисхайм, с. 457 след.: Человек должен пройти путь дисциплинарных взысканий, его вожделения должны быть подавлены, его своеволие сломлено, и образ его действий должен стать моральным и нравственным. Человек мучается в состоянии послушания только потому, что его воля природна, подчинена вожделениям, влечениям, эта зависимость должна быть устранена. Дети должны быть послушны не ради послушания, а ради дисциплины, чтобы они, развиваясь, обрели свободную самостоятельность. Дисциплина внедряется авторитетом; возможность делать то, что надлежит, зависит еще от воли других, тем самым цель приходит к детям как нечто вне их наличное и происходит подчинение чужой воле. Кто не научился послушанию, не сможет и повелевать. Подчинение является прежде всего средством быть свободным человеком.

К § 176

Грисхайм, с. 462: Семья может быть разъединена разводом. Сам по себе брак нерасторжим, поскольку он нравствен, поэтому он должен быть выше страсти, вожделения, возможности нравиться, недостатков нрава; если же оказывается, что субъективные свойства супругов нарушают

428

нравственность брака, то необходимо вмешательство другого, имеющего силу авторитета, который бы поддержал право брака в его противопоставлении случайности настроения. Ссорящиеся стороны являются партиями, которые спорят об отсутствующем в них существенном. Против них в суде должно выступить субстанциальное, третье, нравственное в лице авторитета как такового. Это — авторитет пиетета, духовного единения, ему надлежит довести до сознания сторон религиозную сторону, восстановить нравственное, показать его значимость, его внутренний смысл, представить его как долг и внушить, что оно выше мнения, субъективного чувства, выше случайной склонности.

В наполеоновском законодательстве вопрос о разводе рассматривается семейным судом, родственникам надлежит рассмотреть основания для расторжения брака и напомнить сторонам об их обязанностях, причем установлены очень большие сроки, в течение которых должны быть предприняты попытки к примирению.

Следовательно, семья может распасться, поскольку она «распалась» как брак.

К § 177

Грисхайм, с. 463: Возраст, в котором наступает совершеннолетие, должно установить позитивное законодательство; может оказаться, что для одного возможность для этого наступает на несколько лет раньше, чем для другого, однако необходимо общее решение, и разуму здесь больше делать нечего, приблизительно принимается некое среднее, и затем оно твердо устанавливается.

Достигнув совершеннолетия, дети выходят из ведения родителей, а тем самым лишаются и права на содержание родителями, ибо эта самостоятельность основана на личности, т. е. означает, что они способны обладать собственностью, могут и должны сами обеспечить свое существование.

К § 178

Грисхайм, с. 465: Имущество принадлежит семье сообща, она является одним лицом, имущество является собственностью этого одного лица, которое и есть семья. Поэтому в случае смерти члена семьи собственность остается, как и раньше, в семье, меняется только отношение в сфере распоряжения, управления, которые переходят к другим индивидуумам внутри семьи.

429

Гото, с. 557: В гражданском обществе индивидуумы становятся самостоятельнее, чем это было в патриархальных обществах. Семейные связи становятся чем-то второстепенным; дружба, служебные отношения создают более тесную духовную связь, чем отношения с далекими кровными родственниками, близость к которым основана только на природных узах, по сравнению с ними духовная близость имеет важное преимущество. Ибо ощущение единства между членами семьи все более теряется, а именно оно составляет здесь главное.

К § 179

Гото, с. 557: В пользу права завещания нельзя, собственно говоря, привести разумного основания, так как это — дарение в таких обстоятельствах, когда я уже не владею своим имуществом, а это бессмысленно. Следовательно, я дарю вещь, которая мне больше не принадлежит, а это уже не есть дарение.

К § 180

Гомайер, с. 305: Волю умершего не следует уважать!! Это совершается больше из пиетета переживших его, чем по праву. Завещания монархов редко принимаются во внимание.

Грисхайм, с. 469: Фамильные фидеикомиссы имеют и политическую сторону, с которой они могут быть рассмотрены, в остальном государство не обязано считаться с ними; представление, которое лежит в их основе, состоит в том, чтобы гарантировать семью от внешней случайности.

Само по себе имущество по своей природе — нечто случайное, оно может быть увеличено и уменьшено, но прежде всего оно носит случайный характер из-за произвола людей, их поведения, и то обстоятельство, что у человека есть имущество, что он приобретает, сохраняет его, следует отнести прежде всего к его поведению. Фидеикомиссы часто не ведут к тому, к чему они должны вести, часто они очень обременительны, так как человек должен свободно распоряжаться своим имуществом, его собственность — свободная, полная собственность в гражданском обществе, и он должен иметь возможность свободно распоряжаться ею.

Исходя из этих определений, связанных с природой вещей, государство не обязано принимать во внимание семейные фидеикомиссы, дети могут их сохранять из пиетета, если хотят, или не сохранять; дело в том, что

430

существует два определения: во-первых, что имущество семьи обще и при делении того, что является внешними вещами, наследники имеют равные права; во-вторых, что собственность индивидуума, поскольку он ею обладает, является свободной полной собственностью, на нее не должна оказывать влияние, не должна оперировать ею воля другого, моя собственность должна быть свободной.

К § 182

Гомайер, с. 309: Каждое удовлетворение моих потребностей опосредовано, происходит посредством воли бесконечного числа других. Для этой цели я также должен придать себе всестороннюю форму всеобщности, отказаться от моей природной грубости — быть полезным и другим.

Я должен, стремясь к пользе для себя, хотеть и пользы для других. Высшее, что из этого возникает, есть проникновение в себя в качестве субъекта, моя внутренняя глубина образуется во мне и противопоставляется непосредственности существования; развивается всеобщность мышления; я не признаю ничего только потому, что оно зиждется на авторитете; признаю только то, что совпадает с моим мышлением, с моим убеждением. Исчезает вера, простота нравов, религиозность — все то, что по своему содержанию, быть может, прекрасно, но заключено в форму несвободы для сознания. Сетованиям по поводу названного исчезновения должно быть противопоставлено высшее самосознание.

К § 183

Грисхайм, с. 473: Цель индивидуума эгоистична, но, будучи обусловлена всеобщим, она существенно связана с другими самостоятельными личностями, тем самым положена зависимость, и гражданское общество есть, таким образом, система всесторонней зависимости; эгоистическая цель может быть достигнута, обеспечена только в этой взаимосвязи. Постигнуть эту взаимосвязь саму по себе — цель нашего рассмотрения; гражданское общество есть внешнее государство, рассудочное государство, в качестве необходимого, ибо рассудок разъединяет различенные принципы в качестве самостоятельных, он полагает определение, и оно должно быть само по себе значимым, рассудок не рассматривает его как момент некоего более высокого определения. Одним принципом является эгоистическая цель, вторым — ее переплетение с другими, рассудок разъединяет то и другое, поэтому создатьс

431

может лишь внешнее, а не разумное единство, не единство понятия.

К § 184

Гото, с. 573: Если бы общество состояло только из неравных, оно бы распалось. Народ, который подвержен общей нужде, находится в состоянии своего распада, так как в основе сохранения всеобщности лежит благо особенности.

К § 185

Гото, с. 577: С одной стороны, следовательно, пассивная отверженность нужды, активная — возмущение в нужде и против нужды. Последствия этого состояния можно изобразить в печальных картинах, но тогда государство как таковое, которое должно было бы стоять над этим жалким состоянием, находится на стадии болезни и упадка. В этом коренится и причина разложения государства.

Грисхайм, с. 475—479: Особенность безмерна, в ней нет абсолютного определения, так как она значима для себя; это - природность, вожделение, произвол внезапной фантазии, мнения, все это готово в любую минуту выйти из равновесия, и все, что может быть сдержано, должно сдерживаться рассудком, ибо над этим стоит всеобщность. Тем, что особенности предоставлено свободное поле действий, положен полный простор излишествам — роскоши, вожделению, различным склонностям и т. д. Это привело к утрате людьми нравственности, все особенное получает удовлетворение, оно затухает в нем, но мгновенно опять возникает, ибо удовлетворение есть только удовлетворение особенного, следовательно, не подлинное удовлетворение, которое получает завершение; оно лишь мгновенно, само может возникнуть только особым образом, и тем самым потребность сама собой возникает вновь. Человек ест, пьет, но он вновь голоден и испытывает жажду, и все приходится начинать сначала. Здесь нет границы, это область дурной бесконечности, несущественности.

Таково положение в гражданском обществе; нет никакой возможности установить границу того, что действительно должно быть потребностью, открываются новые средства для удовлетворения потребностей, и тем самым возникает потребность в новых средствах. Тогда это отношение являет себя зависимым от некоего внешнего, особенно это ограничение имеет место по содержанию, оно имеет образ во-вне, и так, что это есть отношение к некоему самостоятельному внешнему. Тем самым я за-

432

вишу на этой стадии от случайных обстоятельств, от мощи всеобщего, от произвола других. В гражданском обществе возникает крайность излишества, разрушения самого себя и других. Это — излишество, ибо здесь нет границы, каждая особенная потребность может быть для себя удовлетворена, человек может полностью отдаться какой-либо склонности, пожертвовать ради нее всем остальным. Эта сторона, которой он так отдается, связана во внутренней идее существенно с другими, в силу этой связи она ведет к разрушению других определений. Жалкое состояние находит здесь свою сферу, так как здесь все случайно, случайно само удовлетворение, оно зависит от внешней случайности, здесь часто встречается физический и нравственный упадок.

Ужасающие описания жалкого состояния, к которому ведет удовлетворение потребностей, мы находим прежде всего у Руссо, а также у ряда других авторов. Все это люди, глубоко чувствующие ничтожество своего времени, своего народа, глубоко потрясенные бедствиями, изображающие связанный с этим нравственный упадок, гнев, возмущение людей своим жалким состоянием, противоречием между тем, что они могут требовать, и состоянием, в котором они находятся, ожесточение от сознания этого, издевательство над этим состоянием и наряду с этим горечь, злую волю, которые из этого проистекают. Безусловно, все это существует в гражданском обществе, и в своем возмущении эти люди, способные глубоко мыслить и глубоко чувствовать, отвергли его и обратились к другой крайности. Они видели единственное спасение в полном отказе от такой системы и, не отрицая ряд преимуществ гражданского общества, все-таки сочли предпочтительным полностью пожертвовать ими и вернуться к состоянию, в котором нет таких многообразных потребностей, к естественному состоянию, подобному образу жизни североамериканских дикарей, в которой не может быть подобного упадка и подобных бедствий.

Платон устанавливает в своем «Государстве» те же основоположения. Он глубоко и всесторонне познал несчастье Афин и увидел, что причина этого несчастья заключается в себялюбии граждан, для которых нравственное целое, государство уже не было наивысшим и наивысший интерес представляла их собственная особенность; ее они часто и предпочитали интересам целого, интересам государства. Платон предложил такое государство, в котором был бы исключен принцип особенности, изгнано субъек-

433

тивное особенное; таким он нарисовал идеал нравственного

государства.

Под идеалом часто понимают мечту, но идея есть единственно действительное, а идея в качестве действительной есть идеал. Но следует знать, что входит в идеал как таковой, необходимо сбросить со счета бесконечное число ничтожных случайностей, отнести особенность как таковую к случайности не означает удовлетворить ее. Конечно, идеал государства, где положение особенного было бы таким, каким его хотят видеть люди, не более чем мечта.— Платон нарисовал, следовательно, нравственное государство, т. е. такое, где идея государства соответствует реальному существованию этой идеи. Он столь последовательно исключил особенность, что индивидуум обладает здесь лишь всеобщим существованием, поскольку у греков идея не достигла еще той глубины, чтобы признать и особенное, представить себе такое состояние, в котором особенность могла бы действовать свободно и все-таки постоянно быть возвращаемой ко всеобщности. Платон исключил частную собственность, ибо, если господствовать должно только всеобщее, только оно должно быть душой, частная собственность существовать не может. Он исключил также в своем государстве семью, дети принадлежат не родителям, а государству, государство их воспитывает.

Как только выступила самостоятельная индивидуальность, которую мы в новое время называем обычно свободой, этот произвол индивидуумов, афинское государство больше существовать не могло. Это уже принцип христианских государств более позднего времени.

Государство должно быть таковым, чтобы оно, с одной стороны, сохраняло равнодушие по отношению к этому произволу, но чтобы, с другой стороны, произвол был с ним связан, не мог бы действовать, не вступая в систему государства, не мог бы получить удовлетворение иначе, чем соответственно принципу государства. Свободны ли при этом индивидуумы, например в силу понимания,— это их дело. Таким образом, государство должно заботиться, во-первых, о том, чтобы индивидуумы могли действовать по своему произволу, во-вторых, чтобы они были связаны с ним, в-третьих, чтобы эта связанность не проявлялась как внешняя власть, как печальная необходимость, которой необходимо подчиняться, чтобы в своем понимании люди примирились с этим и воспринимали связанность не как оковы, а как высшую нравственную необходимость.

434

К § 186

Грисхайм, с. 480 след.: Всеобщность, которая здесь осуществляется, суть предписания гражданского общества, законы, вообще государство. Люди как будто вынуждаются следовать государственному велению, его порядку, сохранять упорядоченное поведение, которое выступает как внешняя необходимость, как дело ума; человек следует законам, ибо в противном случае он не достигнет своей собственной цели, а она для него главное, следование законам служит ему средством осуществления своей цели. Поскольку законы проявляются как нечто внешнее, ему часто приходится временно отказываться от своих целей, но всеобщее не является его собственной целью, его волей.

Однако именно особенное возвышается до формы всеобщности. Человек обнаруживает, что законы способствуют достижению его цели, что он не осуществил бы ее без законов, таким образом, интерес особенной индивидуальности связывается со всеобщим, с существованием государства. Сила современных государств состоит прежде всего в том, что эта связь коренится не только в нравственности, но и в особенном интересе каждого.

К § 187

Гото, с. 580: Граждане суть частные лица, члены общественного союза, целью которого является особенное, и в той мере, в какой подобный общественный союз ограничен такой целью, гражданин есть bourgeois 27; citoyen28 в качестве политического члена государства как государства политического. В гражданском обществе цель есть частная цель.

Грисхайм, с. 482 след.: Требование таково: человек должен сделать себя полезным; это требование часто принимают с неохотой, так как при этом человек является лишь средством для других. Человек есть самоцель, но только через опосредствование другими индивидуумами, целым, его полезность связана с тем, что он может существовать в качестве самоцели, может достигнуть осуществления своей цели, и может он это, лишь будучи членом такой общности.

Гото, с. 582: Культурными людьми мы прежде всего считаем тех, кто делает все, как другие, не кичится своей частностью, тогда как в поведении некультурных людей проявляется частность, неловкость, состоящая в том, что они не следуют качествам и соотношениям предметов и лиц, с которыми связано их поведение.

435

К § 193

Грисхайм, с. 491: Потребности обретают многообразие благодаря взаимности, которая одновременно есть сторона всеобщности. Люди подражают друг другу, в этом истоки моды, каждый хочет иметь именно то, что есть у других, но, как только это достигнуто, этим не удовлетворяются и начинают стремиться к чему-то особенному, тогда другие в свою очередь начинают подражать этому, и так до бесконечности.

Так потребности вытесняют друг друга. В этом отношении мода — самое осмысленное, в следовании ей заключен известный смысл. В ней нет ничего определенного; поскольку потребности столь детализованы, столь част-ны по своему характеру, любой способ оправдан именно потому, что разумно не искать определения; самый разумный способ есть способ всеобщности.

Открытия в этой области — дело портных и прочих; смешно было бы, если бы какой-нибудь профессор изобрел одежду древних германцев. Что мода изменчива, не следует ставить ей в вину, она не является чем-то пребывающим, может быть и такой и иной, поэтому делают по-иному, отдавая такими изменениями должное случайности.

К § 195

Гомайер, с. 313: Роскошь: потребление индивидуума, превышающее то, что он производит.

Грисхайм, с. 493: Роскошь не останавливается в определенных границах; рабочие вносят большинство разнообразных предметов роскоши в область потребления. Будучи заинтересованы продать продукты своего труда, рабочие заинтересованы и в том, чтобы увеличить стремление к удобству, к наслаждению, найти новые средства, чтобы с их помощью увеличить потребности, вызвать у потребителей вкус к более утонченному удовлетворению потребностей, обратить их внимание на более тонкие различия.

Производители в значительно большей степени, чем потребители, заняты ростом разнообразия потребностей, открытием новых средств и тем, чтобы потребности потребителей все время росли.

Гото, с. 598: Невозможно отграничить естественные потребности от воображаемых. У Диогена 29 была кружка для питья, но, увидев, что какой-то человек пьет из руки, он выбросил кружку.

Грисхайм, с. 494: С ростом богатства народа, не столько

436

самих денег, сколько возможности использовать их как средство удовлетворения своих потребностей, с этим живым богатством, увеличивается бедность и нужда.

Мертвое богатство существует теперь только в виде кладов у казаков, татар и др., в цивилизованном мире существует только циркулирующее богатство, богатство, которым пользуются. Наличие такого богатства увеличивает зависимость и нужду; потребности чрезмерно выросли, их удовлетворение становится случайностью, и нужда тем сильнее, ибо средства к удовлетворению потребностей зависят от произвола других, от воли других. Обращаться приходится уже не к внешней природе, каждое дерево, каждое животное принадлежит уже не природе, а собственнику, тем самым зависимость значительно растет.

В той же пропорции, если не принимаются особые меры, например такие, как колонизация, вместе с богатством растет бедность. В Лондоне, этом богатейшем городе, нужда, нищета, бедность столь ужасны, что мы даже не можем себе это представить. Увеличиваясь, богатство концентрируется в руках немногих, и, как только возникает это различие, при котором большие капиталы находятся в руках немногих, это позволяет им без особых затрат добывать больше, чем доступно тем, кто имеет незначительное имущество, и тем самым различие все увеличивается.

К § 196

Грисхайм, с. 496: Лишь немногие продукты природы можно при утонченных потребностях использовать такими, как они есть; большинство должно предварительно пройти множество процессов переработки. Высшая необходимость состоит в том, что человек использует природу не непосредственно такой, как она есть, но перерабатывает ее; с одной стороны, он пользуется ею такой, как она непосредственно есть, с другой — в том виде, когда она уже переработана, ассимилирована им. Природа приходит к человеку как нечто уже переработанное им и является поэтому чем-то двойственным.

С. 497: Добывать я могу только у других, а именно моим трудом, ибо все уже является собственностью другого. Тем самым удовлетворение потребностей зависит уже не от непосредственного вступления во владение, а от труда вообще, это также является истинно разумным отношением. Удовлетворение потребностей должно, насколько это возможно, зависеть от самого человека, его деятельности,

437

его поведения, понимания, его рассудка, не от того, что дает добрая природа. Честь человека в том, что в его представлении он является главным.

Труд может представиться противоположным моральной точке зрения. Милосердие, великодушие состоит в том, что в нужде людям помогают дарами, не требуя за это возмещения работой; иногда даже случается, и это было, есть и поныне в ряде стран, что бедных, нуждающихся поддерживают, предоставляя им еду в монастырях, других благотворительных учреждениях и т. п. Средством для этого служит обычно труд крепостных, положение которых немногим лучше положения тех нищих, которых с их помощью кормят.

При правильном соотношении заработок должен быть связан с трудом; оплачивая рабочему его работу, я забочусь также об удовлетворении его потребностей. Тем самым цель оказывается достигнутой; но есть еще один момент: вместе с результатом его труда я признаю и его свободу, признаю, что он сам способен создать средства для удовлетворения своих потребностей, этим я выражаю ему свое уважение и признаю, что он может быть благодарен только самому себе, что он мне ничем не обязан.

В этом аспекте следует рассматривать многообразные расходы богатых; они многое приобретают, расходуют много денег; иногда утверждают, что они могли бы дать кое-что бедным, между тем, по существу оплачивая рабочих, они делают не меньше, чем те, которые совершают благодеяния; и значительно более морально оплачивать деньгами труд, чем дарить, так как тем самым одновременно признается свобода другого.

С. 499: Я надеюсь получить средства для удовлетворения своих потребностей только с помощью своего труда и создав трудом средства для удовлетворения потребностей других. В государственном хозяйстве эти отношения рассматриваются подробнее, причем таким образом, что все потребляемое есть одновременно средство, которое производится, т. е. каждый должен производить столько, сколько он потребляет. Пища потребляется, исчезает из владения, но она сохраняет человеку крепость, жизненную силу, а это служит средством производить другое, то, что человек потребляет, вновь становится продуктивным.

В государственном хозяйстве чистые потребители рисуются поэтому в весьма неблагоприятном свете; капиталисты, трутни общества, они непродуктивны, не создают средства для других, они располагают этими средствами, но

438

не создают их. Труд должен состоять в этой взаимности: он создает средства для удовлетворения потребностей, а они в свою очередь должны служить источником труда.

В результате этого формирования создается двойной аспект средства: во-первых, аспект природы, во-вторых, созданной мной формы, что придает ему особую ценность.

1 фунт железа стоит 1 грош, трудом я могу увеличить его стоимость больше чем в 10 000 раз, и тогда то, что дано природой, становится наименьшим, а мой труд, моя деятельность — главным. Почти все, потребляемое людьми, создано людьми, форма придана ему человеком, оно относится вообще к тому, что сделано руками человека, связано с его сферой; то, что создано природой, является, правда, существенным условием, но это наименьшее.

К § 197

Грисхайм, с. 500 след.: Развитие промышленности приводит к тому, что человек вынужден заниматься бесчисленным количеством вещей, что наряду с этим перед ним находится бесчисленное количество потребностей и средств; он обращается во все стороны, со всех сторон ему предлагают интересные развлечения, цели. Он должен обладать достаточной силой, чтоб не поддаться соблазну. С этим связана быстрота представления. Человек вынужден вращаться среди бесконечного многообразия, это облегчает ему процесс представления, связи, переход от одного представления к другому.

Это заметно повсюду. Сельским жителям нужно время, чтобы обрести какое-либо представление, но потом они с трудом освобождаются от него и все время к нему возвращаются. Человек, обладающий культурой духа, широкой образованностью, способен вести разговор на самые разнообразные темы. Деловой человек должен обладать не только способностью свободно проникать в суть непосредственного дела, полностью постигать его, но и способностью отстраниться от него, освободиться, перейти к другому делу и столь же серьезно заняться им —.

К § 198

Грисхайм, с. 501 след.: Труд трудится, деятельность производит, и производит она прежде всего отказ от самой себя, разрушение самой себя, она переходит в продукт, и это — единство формальной деятельности и цели. Труд в качестве человеческого труда поднимается до формы абстракции, формы, которую мы уже видели

439

в средствах и потребностях. В труде происходит спецификация различий, это — абстрактные различия, так возникает разделение труда, этот важнейший метод производства, при котором каждый человек всегда обрабатывает лишь одну сторону целого в труде; тем самым ремесло переходит в фабричное производство. Ремесленник производит конкретный, охватывающий многие стороны продукт, если же работа разделяется, то каждый рабочий занят лишь частью производства, ограничен специфическим трудом.

Этим в огромной степени увеличивается количество производимых продуктов. Человек, умело производящий булавки, может ежедневно произвести из готовой проволоки только 40—50 булавок, следовательно, 100 человек — только 5000, а при разделении труда можно произвести в 20, в 50 раз больше. Так разделяется каждый труд, в котором заключено еще нечто конкретное, в результате чего каждому человеку отводятся однообразные по своему характеру действия.

С. 502 след.: Труд становится все более тупым, в нем нет никакого многообразия, которое требовало бы вмешательства рассудка. Следствием появления фабрик является зависимость рабочих, в работе на производстве дух рабочих притупляется, они становятся полностью зависимы, совершенно односторонни и едва ли могут найти другой способ обеспечить свое существование; поскольку они полностью приучены только к этой работе, привыкли только к ней, они становятся самыми зависимыми людьми, и их дух притупляется. В дальнейшем труд становится все более механическим, и благодаря этому оказывается возможным передать его машине. Как только труд становится совсем простым, абстрактным, человек может быть заменен машиной. В Англии, чтобы заменить работу машин, понадобилось бы несколько сот миллионов человек.

Среди рабочих, особенно фабричных рабочих, которые из-за машин лишаются средств к существованию, легко возникает недовольство, и приходится находить для них новые возможности. Духовный результат всего этого сводится к тому, что человек может поставить вместо себя машину, орудие, пар, огонь и т. д., а сам только надзирать за ними. Так посредством совершенствования труда происходит отупление рабочих, и в конечном счете человек оказывается ненужным. Это только работа рассудка, и она продолжает развиваться и модифицироваться.

440

К § 199

Гото, с. 614: Удивительное, внутренняя необходимость заключается в том, что, в то время как каждый полагает, что он работает для себя, себялюбие оборачивается по-иному и, стремясь к достижению своей цели, реализует цели других.

Чем больше человек расточает и использует для себя, использует все — свое имущество, свое время, свои мысли — для своего удовольствия, тем в большей степени он удовлетворяет потребности других, и никто не может откусить кусок хлеба, не предоставив тем самым хлеб другому. Следовательно, это себялюбивое желание есть самому является заботой о других. Во всем, что человек делает для себя, он способствует реализации целей других таким образом, что и цели других обусловливают работу для него.

С. 615: Тот, кому нужно многое, приносит гражданскому обществу больше пользы, чем раздающий ту же сумму в виде милостыни, ибо с первым способом трат связана деятельность других, применение их рассудка. Часто раздаются жалобы, что расточительность увеличилась, что все используется только для собственного удовольствия, тогда как раньше люди чаще занимались благотворительностью; однако это надо было бы скорее хвалить, именно это и есть разумное отношение.

К § 200

Гомайер, с. 315: Неравенство имущества является правом природы, особенности, ибо она есть различие.

Грисхайм, с. 509: Все люди разумны, это главное, но они от природы различны, это нельзя считать несправедливостью природы, ибо оно относится к стороне особенности, а в ней имеет силу естественный принцип. Создать одного человека разумным, другого неразумным было бы величайшей несправедливостью; он — человек только как разум, как мыслящее самосознание.

Следовательно, неравенство развивается в гражданском обществе. Здесь человек должен показать, что он собой представляет, он находится на сцене, где ему надлежит все произвести, отчасти подражание, отчасти нужда заставляют его напрячь все свои силы. Человек в качестве человека, следовательно в качестве особенного индивидуума, должен обрести существование, стать действительным, это относится к праву субъективной свободы, сво-

441

боды, которую мы очень ценим, особенно в новое время, когда каждый может стать тем, к чему он чувствует призвание —.

К § 201

Грисхайм, с. 511 след.: Сословия имеют двойное значение: с одной стороны, поскольку они принадлежат гражданскому обществу, они делятся на сословие земледельцев, промышленное сословие и на всеобщее сословие; свое второе значение они обретают в политическом государстве, где существуют земельные сословия, провинциальные сословия, имперские сословия и т. д.

Однако это двойное значение не случайно; таково оно является пунктом существенной связи того, что составляет в гражданском обществе сферу особенности, и того, что необходимо в политическом теле. Чрезвычайно важно, чтобы политическое тело разделялось в себе, организовалось, расчленялось на отдельные органы, чтобы обладать жизненностью; то же относится к гражданскому обществу, и высшая абсолютная важность заключается в том, чтобы то и другое было согласовано —.

Сословия гражданского общества обладают общими потребностями, особенными интересами как таковыми. Эта сторона особенности должна быть связана с интересами политического государства, отождествляться с ними. Как уже было указано выше, государство как политическое тело содержит в себе свою нравственную необходимость, и индивидуум должен быть причастен ей, подчинять государству свою деятельность, быть готовым пожертвовать собой; это, с одной стороны, является чисто нравственным политическим долгом, но должно также корениться в области особенных интересов, в особенности индивидуумов. Здесь мы только напомнили об этой связи, об этой второй стороне, которую сословия должны обрести, здесь они выступают для нас только как сословия гражданского общества —.

К § 203

Грисхайм, с. 518: Это сословие хочет подчиняться простому праву, действующему простым способом, оно хочет, чтобы было принято решение. Есть, правда, крестьяне, склонные к сутяжничеству, например в Швейцарии, но в целом затяжное осуществление развитого правосудия чуждо крестьянам, они требуют простого вынесения приговора. Нет большего зла, большего неправа, чем реше-

442

ние передать землевладельцев в руки адвокатов. Совершенно необходимо, чтобы каждое сословие обладало формой правосудия, соответствующей его духу.—

К § 204

Грисхайм, с. 519: Промышленное сословие, сословие, связанное с производством, является главным сословием гражданского общества. В современных государствах оно достигло большого значения, и вся история нового времени вращается вокруг того, как промышленное и торговое сословие достигло такого веса по сравнению с другими сословиями — как с крестьянами, так и с дворянским сословием, имущество которого состоит в земле.— Для этого сословия характерно ненасытное, безмерное, безграничное стремление к наслаждению, которое может быть удовлетворено богатством. В гражданском обществе существует имущество, но имущество индивидуума этого сословия не столь постоянно, как имущество первого сословия; здесь господствует изменчивость, риск, влияющий на прочность состояния. Эта неопределенность владения является существенным моментом, и чем больше растет дело, тем сильнее становится эта неопределенность. С этим связана большая независимость, которая, однако, ненадежна.

К § 205

Грисхайм, с. 521: К этому сословию принадлежат военные, юристы, врачи, духовенство, ученые и др. Этому сословию существенно свойственна образованность; существенна она для него потому, что его делом является всеобщая цель, содержание которой имеет форму всеобщности; активность этого сословия всеобща, для всеобщего, всеобщим способом. Здесь преимущественно сосредоточена образованность, а поскольку это так, то в его ведении находятся право в государстве, целостность государства, законы, наука, искусство и т. д., в нем они пребывают, дух государства как таковой доверен этому сословию.

К § 207

Грисхайм, с. 525: Для нас, немцев, привычен вопрос: кто он? Если он не принадлежит ни к какому сословию, то ответ гласит: он никто. Человек есть нечто лишь постольку, поскольку он принадлежит к особенному сословию.

443

К § 209

Грисхайм, с. 531: Поэтому недопустимо a priori давать определенному народу конституцию, правовую систему, как сделал Наполеон в Испании. Правовая система должна иметь существование, а оно должно быть адекватно праву в себе. Сторона существования сама по себе не разработана, чтобы она могла стать существованием права, право должно быть разработано в самом себе в существующее право, так же как существование, чтобы оно могло стать существованием права.

Каковы были бы последствия, если бы эскимосам дали земельное право? Одно не может вторгнуться в другое, понятие не может вторгнуться в существование, бесконечное — в конечное, если существование не соответствует понятию, если конечное не бесконечно в нем самом.

К § 212

Грисхайм, с. 538: Закон может по своему содержанию отличаться от того, что есть право, так как положенность для себя есть внешнее существование, значимость, выска-занность, сила и обладание властью, вследствие чего закону повинуются; то, что значимо по своему понятию, может отличаться от этой формы существования. Могут существовать весьма определенные законодательства, содержащие подобные неправовые определения. Так, существует законодательство о рабстве, кодекс о положении негров на Вест-Индских островах, но само по себе рабство неправомерно; таким образом, то, что имеет силу, и то, что есть право в себе, может быть совершенно различным. Поэтому в позитивном праве то, что закономерно, есть источник познания того, что есть право, или, собственно говоря, что правомерно. То, что само по себе, согласно разуму, есть право, и то, что содержится в определенном законодательстве в качестве действующего права, составляют две различные категории. Если кто-либо скажет юристу, что тот или иной закон не соответствует понятию, то юрист ответит ему, вероятно, следующее: «Милый мой, вы этого не понимаете», и затем он доведет суть данного закона до сознания, объяснит его, показывая, что он правомочен, поскольку был определен таким-то императором, таким-то претором, таким-то постановлением сената, вошел в это законодательство, находится в связи с этими определениями и тем самым с необходимостью следует из них.

Так он поясняет, приводит основания, уясняет дело,

444

но все это относится к сфере бытия закона и выводит то, как это право вошло в сферу существования. Этим раскрывается рассудочная сторона, но если размышлять, исходя из понятия, то это уже иное понимание, и, таким образом, дело, конечно, не понято, т. е. не понято в той категории, которая значима для другой сферы.

К § 213

Гото, с. 651: В древних законодательствах часто встречаются заповеди морали, однако в качестве положительных законов они были бы лишь законами тирании.

К § 219

Грисхайм, с. 556: Судья не является мстителем; месть также есть осуществление справедливости, но она связана с интересами, с определенными чувствами и частными интересами, от этого зависит осуществление справедливости, которое произвольно и может оказаться несправедливым. Судья должен быть холоден, его сердце и душа должны молчать, его интерес должен заключаться только в том, чтобы был соблюден закон. Это предполагает культуру гражданского общества, чтобы человек привык определять свои действия, исходя из всеобщего.

К § 221

Грисхайм, с. 557: Член гражданского общества должен вести свое дело, обвинять и защищаться; право, которое должно быть ему предоставлено, является его собственным правом.

Однако индивидуум должен не только физически предстать перед судом, но и понимать, в чем его значение. Если правосудие отправляется на основе неизвестного, чуждого, неопределенного права, распадающегося на отдельные решения, термины которого даны в чуждой терминологии, то физическое присутствие перед судом ни к чему не ведет, познающий, постигающий человек там отсутствует, человек предстает перед судом лишь телесно, а не как сознание.

К § 224

Грисхайм, с. 561 след.: Это очень важный пункт. Прежде всего следует заметить, что может возникнуть представление, будто в применении к нынешним обстоятельствам это — новшество, революционный институт. На это следует возразить, что гласность судопроизводства явля-

445

ется чисто немецким институтом и в ряде местностей существовала еще совсем недавно. Я помню, что у себя на родине мне приходилось присутствовать на публичных судебных разбирательствах даже тяжелых уголовных преступлений. После окончания следствия именем князя адвокатом публично оглашалось обвинение, после чего следовало также публичное выступление защитника. Открытыми были и заседания по гражданским делам высшего апелляционного суда при Тюбингенском университете, причем ассистировали часто студенты юридического факультета. Этот и другие подобные примеры свидетельствуют о том, что гласность судопроизводства не является новшеством, новшеством является скорее то, что суд перестал быть гласным.

Второе замечание сводится к тому, что отсутствие гласности судопроизводства связано с введением римского права, поскольку ведение дела стало совершенно непонятным, а там, где действует чужое право или право на чужом языке, где нет определенного кодекса, гласность не имеет никакого смысла.

Грисхайм, с. 565: Судья должен выносить приговор на основе законов — это правило, он является лишь органом законов. Будучи назначен судьей, он обладает публичным доверием, доверием князя, ведомства, предоставившего ему эту должность; в этом отношении суды могут завоевать большое признание, так, например, в Германии прусские суды давно уже известны беспристрастностью своих приговоров. Хотя эта сторона деятельности судьи, несомненно, существует, но есть и другая сторона, которая состоит в том, что судьи не могут быть только органом законов.

Судья не только осуществляет законы, он является здесь и деятельной стороной, его точка зрения, его мнение и т. д. оказывает влияние на ход дела, он должен присутствовать при этом как особенное лицо, отсюда и его мнения, взгляды, склонности, влечения, частные интересы, всегда присутствующие в единичном человеке. Приговор состоит из двух элементов: один из них — закон, второй — мнение, точка зрения, характер судьи, и эта вторая сторона в значительной степени существует.

С. 567: Гласность судопроизводства часто связывают со свободой государственного устройства, эта свобода состоит в том, что общественность получает право субъективного сознания судить о характере судопроизводства. Те, кто осуществляют право, могут удовлетвориться всеобщим доверием, но с ростом рефлексии общественность

446

с полным основанием претендует на это право, в нем она обладает дополнительной гарантией против субъективности судей, против инертности, апатии, невежества и т. д. Противовесом всему этому служит гласность судопроизводства.

К § 225

Грисхайм, с. 567 след.: Первая часть — дело присяжных, вторая — судьи. Суду присяжных надлежит вынести решение только по первой части правового процесса, дальнейшее входит в сферу рассмотрения и решения судьи. Это различие обнаруживается в самой природе правового процесса, и следствием его является то, что различие возникает и в самом характере суда.

Впрочем, суд присяжных не следует противопоставлять, как часто делается, другим судам, будто он состоит только из присяжных и в нем вообще нет собственно судей. Присяжные могут выносить решение только по одной стороне дела.

С. 569: Главное состоит в том, чтобы в судопроизводстве можно было отделить суждение о составе преступления от суждения, что в данном случае соответствует закону. Присяжные составляют ту часть суда, которая сообщает о составе преступления, но не все судьи являются присяжными, и необходимо настолько разделить обе стороны, чтобы установление того, что соответствует праву, принадлежало бы только действительным судьям как таковым.

К § 227

Грисхайм, с. 574: Все лица, выполняющие какую-либо функцию, совершают то, что они совершают, руководствуясь своим суждением, своей совестью, своим мнением, убеждением; назначить человека судьей, предоставить ему должность означает отдавать предпочтение его совести, его мнению. В суде присяжных двенадцать судей обладают одной совестью и высказывают свое мнение в соответствии с ней, в публике также каждый имеет совесть и составляет свое мнение соответственно ей. Каждый судья должен иметь совесть, она имеет силу, и в этом заключается привилегия судьи, совесть остальных не имеет силы, другими словами, они не судьи. В отношении совести те и другие равны, но совести судьи дано право выносить приговор. Совесть присяжных толкует состав преступления, который состоит из чувственных элементов; сюда относится чувственное представление

447

преступника, свидетелей, поведения всех и т. д. Это оказывает известное влияние и должно его оказывать, так как относится к сфере совести. После того как присяжные огласили свое решение, больше никому говорить не следует, обстоятельства, вызвавшие их решение, не надо заносить на бумагу, в них отражена субъективная очевидность; это относится как к суду присяжных, так и к любому другому суду. С. 569 след.: Значимость суда присяжных часто видят в том, что судья должен принадлежать к тому же сословию, что обвиняемый, должен быть человеком его круга; однако это — особая точка зрения, другая сторона дела; так может быть, но может и не быть, это уже иное обстоятельство, и здесь мы им заниматься не будем. Но можно это определение понимать и превратно, ибо ясно, что принимать его следует всегда ограниченно. Преступник не может быть судим преступниками, хотя по существу они ведь люди его круга.

К тому же люди одного круга с преступником, принадлежащие к определенному сословию, могут иметь известные предрассудки, которые государство, суд признать не могут и должны выступить против них. Так, ремесленники, торговцы, шкиперы, извозчики полагают дозволенным преследовать своего рода выгоду, которая, собственно говоря, является обманом, например фальсифицировать напитки, обвешивать и т. п. Это люди данного сословия не считают проступком, поскольку сами они делают то же самое, поэтому они провозгласят обвиняемого невиновным; или же они, напротив, захотят повредить ему, чтобы таким образом избавиться от одного из конкурентов.

Подобными специфическими свойствами, приносящими вред другим, обладает каждое сословие, каждая профессия. Если чиновника, допустившего притеснения, будут судить другие чиновники, то наказать его окажется затруднительно, ибо судьи сами являются чиновниками и подчас попадают в аналогичное положение; они выгора-живают друг друга, защищая от государства и подчиненных. Нет ничего труднее, чем добиться наказания чиновника. Следствие, приговор и т. д.— все это совершается людьми его круга. То же происходит с человеком из черни, где существует специфическое отношение к другим ему подобным и к людям более высокого положения; его товарищи не обидятся, если он оскорбит их, полицию или начальство.

С. 575: В чем же смысл того, что обе эти функции осуществляются различным образом, что различные функ-

448