Часть 5.

д) Ошибка в бытийственной идее цельности

Видно, что в данной идее встречаются именно лучшие, в большинстве своем нацеленные на обзор и действительное понимание тенденции в науке и философии. И теперь можно было бы предположить, что в принципе цельности очевидным образом становится ощутимым некий сущностный фрагмент «сущего как сущего». При этом невольно вспоминается * элеатов, древнейшая формулировка ov, и думается, что этому теперь есть и историческое подтверждение.

Тем не менее это не так. И это, в свою очередь, легко увидеть. Верно, что во всех сферах целое является образованием высшего порядка; однако неверно, что образование высшего порядка обладает высшим способом бытия. Верно, что индивид находится в полной зависимости от общности; но неверно, что зависимое является сущим в меньшей мере, чем самостоятельное. И верно, что частные образования и единичные события всякого рода в конечном счете получают свою определенность — то, что они, собственно, «суть» — из тотальности мира как некоей всеобщей связи; но в силу этого еще далеко неверно, что определенность = бытие, и тем более неверно, что определяющее является в большей мере сущим (как, например, реальное или существующее), чем определяемое.

* Единое и всё (грей.).

199

В данном месте это не требует доказательства, все это уже было доказано выше. Таким образом, и здесь ошибка прежняя: бытие смешивается с определенной категорией бытия, неосмотрительно приравнивается к тотальности точно так же, как в ранее рассмотренных положениях оно приравнивалось к единству, определенности, устойчивости и т.д. Потому и онтологическое опровержение имеет ту же форму, что и ранее: часть является сущей ничуть не менее, чем целое, индивид — чем общность, член — чем система. Ничтожнейшая пылинка во всем - это такое же сущее, как и само это все.

Раздел III Определения сущего по способам быти

Глава 8. Действительность, реальность, степени быти

а) Сущее как actu ens*

Все названные формулировки сущего ограничивают себя отдельными категориями бытия. Тем самым они всякий раз затрагивают одну из сторон сущего, но не достигают «сущего как сущего». По ним можно прекрасно изучить, что за принципиальные моменты принадлежат бытию, а таким образом и в действительности - - как бы отталкиваясь от конкрети-

* Действительно сущее (лат ).

200

зации — приблизиться к неощутимой всеобщности. Если к тому же принять, что эти формулировки варьируются в пределах пар противоположностей, то вдобавок к этому возникает еще и важное определение, что «сущее как сущее» явно должно быть тем, что содержит в себе эти противоположности. Оно оказывается общим как для части и целого, так и для единства и множественности, устойчивого и становящегося, определенного и неопределенного, зависимого и независимого, всеобщего и индивидуального.

Однако сама собой всплывает мысль дополнить эту положительную основную черту еще одной, характеризующей указанное общее в его модальности. В качестве таковой напрашивается действительность. В этом случае сущее можно было бы понять как actu ens схоластиков, как Аристотеля. Тем самым оно приводится в соответствие не только обыденному словоупотреблению, которое не знает слова «сущий», говоря вместо него просто «действительный», но и общепринятой философской иерархизации модусов бытия, согласно которой «возможное» еще не есть собственно сущее, представляя как бы его предварительную ступень, и только действительное выступает в качестве завершенного сущего.

Нет нужды действительное понимать здесь как действующее или даже как связанное с определенным родом данности. Но при этом, пожалуй, вступает в силу понятие, противоположное понятию потенции. Аристотелевская (potentia) не является чисто модальным понятием, не совпадает в точности с «возможностью» (чисто бытийственной — Seinkцnnen); ее нельзя понимать и в сегодняшнем смысле

201

«динамического» (например, как движущую силу), динамический момент в этом смысле находится, скорее, на стороне . — это пассивно понимаемая «склонность» к чему-либо, В ней телеологически заложено нечто, склонностью к чему она является. Неполнота ее способа бытия заключается, таким образом, исключительно в наличии альтернативы между бытием и небытием этого нечто. является осуществлением последнего, а тем самым — разрешением указанной альтернативы.

В телеологическом аспекте мира нечто для себя и в самом деле должно предоставлять примат действительному перед возможным. Существование подобного преимущества пытался доказать и Аристотель в книге «Метафизики»: свободной, для себя существующей потенции нет, она всегда уже привязана к некоему actu сущему, предшествующему ей как во времени, так и онтологически.

Проблематичным здесь остается лишь сам телеологический аспект. Остается недоказанным как раз то, действительно ли все сущее есть осуществление склонности. Данный вопрос требует особого исследования, которое можно произвести только в рамках специального категориального анализа финальной связи. Но здесь можно сказать заранее, что такой всеобщий телеологизм в любом случае не может сохраняться долго. И это причина того, почему в философии выработались новые, метафизически нейтральные модальные понятия.

Но если вместо потенции и акта подставить просто сформулированные модусы возможности и действительности, то невозможно понять, почему одна только действительность должна означать бытие. Дело

202

здесь не в том, существует ли нечто «чисто возможное» без действительности или нет, это также можно решить позднее. Но и так ясно уже до всякого исследования: то, что действительно, должно быть по меньшей мере возможным, невозможное действительное — это деревянное железо. В этом случае, однако, свойство быть возможным есть необходимый фактор бытия действительного. Следовательно, речь не идет об исключении возможного из бытия. Тем самым пришлось бы исключить из бытия и само действительное.

б) Сущее как реальное

Не выходит с модусами бытия, так, может быть, получится с определенным способом бытия. Если под реальностью понимать способ бытия всего, что имеет во времени свое место или свою длительность, свои возникновение и исчезновение — будь то вещь или лицо, единичный процесс или общий ход жизни, то напрашивается определение: сущее вообще — это реальное, бытие есть реальность.

Это не то же самое, что действительность. В царстве реального существует и реальная возможность, и реальная необходимость, оно включает в себя эти модусы бытия. Но последние в той же мере повторяются и в других эвентуальных царствах сущего, если таковые можно обнаружить. Бывает, например, и сущностная возможность и сущностная необходимость, и они не совпадают с соответствующими модусами реальности. А поскольку сущности также обладают бытием — пусть и не реальным, — то и они суть его модусы.

203

Если тщательно продумать, что заключено в подобном различии, то тем самым, собственно, вопрос о тождестве бытия и реальности уже будет решен. Данное тождество предполагает, что нет иного сущего, кроме реального мира. А именно это исходя из сущности мира доказать невозможно. Нужно все-таки иметь в виду по меньшей мере еще один случай существования некоего царства сущего. Если теперь предположить, что такое еще одно царство сущего имеется (как его называть — все равно, но мы называем его «идеальным сущим»), то к нему относится тот факт, что оно является сущим не менее реального. Только способ бытия другой. «Бытие» как род, таким образом, должно охватывать как реальность, так и идеальность. А «сущее как сущее» не есть ни реальное, ни идеальное.

Существует ли реальное бытие, здесь решить еще невозможно. Для этого требуется исследование соответствующих данностей. Но пока достаточно того, что вопрос поставлен. Покуда на него не дан отрицательный ответ, отождествлять реальность и бытие в любом случае невозможно.

Конечно, к подобному отождествлению подталкивает и тот факт, что реальное дано нам в жизни весьма навязчиво. Ибо сама наша жизнь принадлежит к реальному миру и от начала до конца разворачивается в нем. Сущее же иного рода в сравнении с ним есть нечто, на чем сосредоточиться можно в лучшем случае лишь при помощи специального размышления. Но ничто не является более превратным, чем истолкование противоположности данностей как противоположности бытия и небытия.

204

в) Слои, ступени и степени быти

В этой связи необходимо учитывать следующую по счету точку зрения на бытие. Пусть три указанных модуса всегда принадлежат одному способу бытия, но тем не менее кажется, что в рамках последнего они представляют собой некую иерархию: действительность «больше» возможности, а необходимость «больше» одной только действительности. Таково, по крайней мере, распространенное мнение. Нечто подобное можно усмотреть и в отношениях между самими способами бытия. Предположим, что существует некое «идеальное бытие»; тогда его сразу же можно понять как «высшее» бытие, например, как свободное от временности и бренности, как всегда сущее, вечное, божественное. Так его понимал Платон и все последующие платоники. Но можно и, наоборот, понять его как низшее и несовершенное бытие, и как раз потому, что в нем недостает тяжести сиюминутно-судьбоносных потрясений, да и в силу того, что оно неприступно возвышается в известной удаленности от мира. Такого мнения придерживалось большинство мыслителей, верных действительности и обращенных к миру.

И в том и в другом случае речь идет об иерархии бытия или о его степенях. И если эта разделяемая большинством теорий точка зрения способна иметь хоть какой-то вес, то можно прекрасно допустить, что «сущее как сущее» есть именно то, что возвышается в виде подобных ступеней или степеней.

Тем самым в указанном отношении еще не подразумеваются содержательные ступени, которые сводятся к оформленности и категориальному харак-

205

теру сущего и уже при поверхностном рассмотрении делят мир на слои. Идея же степеней бытия идет дальше, она распространяется на слоистое строение мира.

В ступенчатом царстве Аристотеля ясно просматривается, хотя и не проговаривается, нечто подобное, а именно: высшая степень бытия здесь находится в духе (), низшая — в материи (). Промежуточные ступени — вещь, живое существо, душа — расположены так, что более высокая оформляет более низкую, более низкая же получает свое завершение в более высокой. Чем выше, тем полнее и богаче становится оформление. А эти различия оформлений понимаются как степени бытия. В четком выражении мы обнаруживаем это в неоплатонизме, который низводил материю до не-сущего, дух же понимал как чистое бытие, божество — как сверхсущее.

Эта идея сохранилась в великих системах Средневековья: чем богаче воплощение определенности бытия (положительных сущностных предикатов), тем выше степень реальности. Божество как ens realissi-mum замыкает ряд ступеней сверху. Еще в гегелевской «Логике» обнаруживается базовая схема данной идеи: «истина» более низкой ступени всякий раз лежит в более высокой. То, что Гегель называет «истиной», — это как раз завершение бытия.

И в принципе точно так же обстоит дело и при переворачивании общей картины, которое хотя и не получило развития в значительных картинах мира, но зато в популярном мышлении было широко распространено, пожалуй, во все времена. Для подобного видения слой «вещей» есть подлинное и единственное в полном смысле сущее, и как раз материальность

206

образует в нем бытийственный вес. Уже событие, процесс, оживленность кажутся менее реальными. Еще разреженнее, тоньше, иллюзорнее оказывается внутренняя психическая жизнь. А в собственно духовном, которое даже не связано с конкретным индивидом, для мышления такого рода исчезает всякая понятность и всякая бытийственная тяжесть.

г) К критике ступеней быти

В той мере, в какой речь здесь идет об иерархии модусов и способов бытия, от идеи степеней бытия вообще так просто не отмахнуться. Нельзя решить заранее, в какой мере ее следует ограничивать и в каком порядке располагать ступени. Исследование об этом придется провести в иной связи. Но, стало быть, в любом случае неверно, что только один способ или модус бытия есть бытие вообще. Даже в этой иерархии сохраняется некая неснимаемая наличность, которой не мешает даже такое внутреннее расположение.

Иначе обстоит дело с содержательной иерархией. Здесь содержательное явно смешано с характером бытия. Слоями бытия действительно иерархически располагаются оформленность, определенность, качественный состав, тип единства и цельности, характер систем и их структура. Образования сами бывают разной бытийственной высоты. Но способ бытия — один и тот же.

Сразу это можно показать только на примере реального мира, ибо его способ бытия эмпирически хорошо известен. Само собой разумеется, что животный организм — это, бесспорно, более высокое об-

207

разование, чем камень, атом, космическая система. Одна только оживленность возвышает его над ними, не говоря уже об органической оформленности и тонкой внутренней уравновешенности процессов с их автономной саморегуляцией. Но по этой причине утверждать, что организм есть «более реальное» образование, было бы бессмысленно. Ведь он обнаруживает те же самые бренность, разрушимость, индивидуальность, существование, подлежит одной и той же классификации по видам, родам, отрядам, имеет в себе такое же множество сущностных и случайных, особенных черт, точно так же включен в мировой контекст и со своим бытием и небытием зависим от него. И внешняя сторона организма имеет совершенно те же черты, что и у неживой вещи, — доступность органам чувств, вещность, осязаемость. В способе бытия как таковом не отмечается решительно никакой разницы — разве только если «реальность» по определению понимается как содержательная определенность. Но тогда реальность — это лишь второе обозначение одной и той же вещи. А для тождества способа бытия пришлось бы подобрать другое выражение.

То же самое относится к психическим и духовным образованиям: к сознанию и акту, к личностям и убеждениям, словам и делам, индивидам и сообществам, к праву, нравам, знаниям, историческому развитию. Правда, здесь прекращаются пространственность, материальность, чувственная осязаемость. Но возникновение и исчезновение остаются те же, временность, длительность, неповторимость, индивидуальность — те же. Да и упорядоченность, зависимость и относительная самостоятельность — те же.

208

Только образования иного рода и цельности, в которые те включены, — иные. Решение человека совершить некий поступок, наверняка, нечто toto coelo* иное, чем падение камня. Но характер события вообще — один и тот же. Факт («daЯ») вообще принятия решения обнаруживает тот же бытийственный смысл факта («daЯ»), а именно — смысл реальности, что и факт («daЯ») падения камня. И дело идет об одной только реальности.

д) Единство бытия реального мира

Своеобразие реального мира именно в том и состоит, что столь разнородное, как вещи, жизнь, сознание, дух совокупно в нем существует, наслаивается, влияет друг на друга, взаимно обуславливается, поддерживается, мешает друг другу и отчасти даже друг с другом борется. Равно как и все это размещено в одном и том же времени, друг за другом следует или сосуществует. Если бы оно находилось в разных временах или относилось к различным реальностям, то указанное было бы невозможно. Между разнородным не могло бы быть отношений поддержки и обусловленности, столкновения и борьбы. Единство реальности — это главное в единстве мира.

Для понимания «сущего как сущего» необходимое предварительное условие — не принимать ступени уровней бытия за ступени его способов. «Как» понимать иерархию последних: заставлять ли образования подниматься с повышением уровня быти

* Совершенно (лат.).

209

или опускать их — все равно, ошибка остается той же Она заключается не в оценке бытийственных слоев, не в предполагаемом заранее первенстве материи или духа. Содержательно таковое первенство, пожалуй, могло бы существовать. Но это означало бы только некую зависимость слоев: позволить ли им начинаться на высших или на низших образованиях. Ошибка заключается, скорее, в том, что является общим для обеих точек зрения, — в иерархизации реальности как таковой, т. е. как некоего способа бытия.

Уточнение, о котором здесь идет речь, касается основы онтологического познания. Чтб есть некий способ бытия, прямо указать нельзя. Прямо указывается всегда только содержательная сторона. Схватывание способов бытия -- результат особого рода выучки. Здесь нельзя идти иначе, нежели путем прояснения за счет установки взгляда на общее и различное. Лишь тогда, когда это произойдет, окажется возможным приступить к собственно обсуждению способов бытия.

Глава 9. Отрефлексированные формулировки сущего

а) Сущее как предмет, феномен и подручное

Все перечислявшиеся до сих пор формулировки «сущего как сущего» принадлежат к intentio recta. Ими можно было бы ограничиться, после того как уже в начале было показано, что определения бытия intentio obliqua онтологически в расчет не идут. Од-

210

нако следует учесть, что последние в сегодняшней философии все-таки сохраняют весьма устойчивое положение — особенно те, что коренятся в теоретико-познавательной рефлексии, и что подобная устойчивость должна иметь свое основание. Исторический опыт показывает, что основания такого рода всегда лежат в каких-либо феноменах, которыми определена рефлексия. Таким образом, чтобы вникнуть в основание отрефлексированных формулировок, необходимо вскрыть их феноменальный базис.

1. Основное положение всех отрефлексированных формулировок таково: сущее есть «предмет». Данный тезис можно понимать с такой степенью всеобщности, что в это число включаются внутренние предметные корреляты всех произвольно взятых актов сознания: даже представление, фантазия, спекулятивное мышление имеют свой предмет, равно как и желание, надежда, страсть и т. д. В этой всеобщности сущее есть «интенциональный предмет» без учета реальности или ирреальности.

Ошибка здесь налицо. Подобным образом было бы невозможно отличить фантазию и вымысел относительно сущего. Но такое отличие делает уже самое наивное сознание. Отличие это так же принадлежит к данным сознания, как и тотальная (durchgehend) интенциональная предметность.

2. Ближе к истине такой тезис: сущее есть предмет познания. Познание отличается от названных типов актов тем, что оно знает о в-себе-бытии предмета и отличает его от только лишь внутренней интенцио-нальной предметности. Оно даже и не могло бы считать себя познанием, если бы не предполагало, что его предмет от него самого независим.

211

Но как раз в этом случае будет непоследовательным формулировать сущее в качестве предмета. Ведь независимость как раз означает, что то, что есть, «есть» и безо всякого познавания; но так как познавание есть именно объекция сущего, т. е. его становление предметом для некоего субъекта (достижение им противостояния (Gegenstehen)), то должно быть, скорее, наоборот: сущее, понимаемое чисто как сущее, само по себе вовсе не есть предмет. Предметом его делает только познающий субъект и как раз за счет запуска познания (объекции). Запуск познания всегда уже предполагает сущее. Сущее же познания не предполагает.

3. Ситуация не меняется, если вместо многозначного понятия «предмет» подставить понятие «феномена». Феноменология говорит: все дело в феноменах, нужно схватить их. И тем самым она думает схватить сущее. Не случайно, что, опираясь на этот базис, она дошла до опыта некоей реальной онтологии. Предпосылкой в ней является то, что всему сущему свойственно некое самообнаружение (cpaivs-oGai). В этом случае феномены — это сущее, которое себя обнаруживает.

Здесь две ошибки. Во-первых, «самообнаружение» почти настолько же не в природе сущего, как и становление предметом. Сущее великолепно может быть сокрытым, т. е. таким, которое не становится феноменом. А во-вторых, не в природе феномена обязательно быть сущим, которое в нем себя обнаруживает. Есть и кажущиеся феномены, пустая видимость, не составляющая явление чего-либо. Феномены, понимаемые чисто как таковые, похожи здесь на только лишь интенциональные предметы, по ко-

212

торым даже не видно, соответствует ли им нечто сущее или нет.

В любом случае, сущее как сущее — не феномен.

4. Если сохранить понятие предмета и, располагая им, выйти за отношение познания, то окажешься в сфере жизни, где и то и другое в отношении сущего дано как предмет потребления или обихода. Для такого рода данности Хайдеггер создал термин «подручность». Теперь могло бы показаться, что сущее есть предмет обихода, подручное.

Однако и подручность есть только форма данности, не форма бытия, не говоря уже о самом бытии. Ведь и в самом деле, предметы потребления человека не исчезают из мира, если он их не употребляет, исчезает лишь само потребление. Следовательно, они обладают бытием, которое подручностью не исчерпывается. Точно так же, как предметы познания обладают бытием, которое не исчерпывается предметностью. И те и другие сферой предметного не ограничены (ьbergegenstдndlich). Кроме того, у отношения обихода по сравнению с отношением познания недостаток более очевиден: не все, что «есть», может стать предметом потребления, но, пожалуй, все, что «есть», может -хотя бы в принципе — стать предметом познания.

б) Сущее как трансобъективное и иррациональное

Если признать, что сущее не исчерпывается предметностью, какие бы особые оттенки той ни придавались, то возникает соблазн извлечь из его сверхпредметности противоположный вывод. Теперь может показаться, что сущее есть то, что не является предметом, в том числе и предметом познания.

213

1. Во всяком познании есть сознание того, что предмет по содержанию больше, чем то, что так или иначе в нем познается (объецируется). Известно, что в нем присутствует то, что еще не познано. Сознание проблемы — форма такого рода знания, характерная для науки. Если теперь то, что в указанном смысле не познано, назвать «трансобъективным» в составе совокупного предмета, т. е. тем, что лежит по ту сторону соответствующих границ объекции, то тезис можно выразить так: сущее есть трансобъективное.

Чем-то для себя оно обладает постольку, поскольку в непознанном находит четкое выражение независимость от познавательного отношения. Кажется, что в указанном определении выражена отделенность сущего от познающего. Тем не менее, в действительности это отнюдь не так. Наоборот, совершается ошибка превращения границы объекции в границу бытия. Разве верно, что предмет является сущим лишь постольку, поскольку он не познан? Нет, познанная часть должна иметь тот же самый характер бытия. Ведь если это отрицать, то придется допустить, что нечто сущее, благодаря тому, что оно познается (объецируется), делается не-сущим. А так как в ходе познания оно объецируется все дальше и дальше, то это значит, что оно постепенно абсорбируется познанием и онтологически уничтожается. В действительности познание совершенно не касается сущего. Оно его не затрагивает. И его ход ничего в его составе не изменяет.

2. В познании есть сознание еще и второй границы: имеется в виду граница познаваемого. По ту сторону данной границы лежит то, что не только не познано,

214

но и непознаваемо, не только трансобъективно, но и трансинтеллигибельно, т. е. гносеологически иррационально. Оно еще дальше отстоит от объецированного и, по видимости, имеет еще большее право называться сущим как сущим. В этом смысле Кант называл «вещью в себе» непознаваемое, составляющее фон предметов опыта.

Однако здесь налицо точно такая же ошибка, что и в случае трансобъективного. И здесь граница познания сделана границей бытия. Упускается из виду, что сущее — чисто как таковое, чем бы оно ни было в особенности, — существует безотносительно к тому, познано оно или нет, познаваемо или непознаваемо. Невозможно понять, почему нечто познаваемое должно быть менее сущим, чем непознаваемое. Иррациональность есть не черта бытия, но только отношение к возможности познания. Если непознаваемое есть «в себе сущее», то и познаваемое должно быть сущим в себе.

Объявляется ли теперь трансобъективное единственно сущим или же иррациональное провозглашается таковым — и в том, и в другом случае допускается одна и та же ошибка. Ибо к обеим границам -к границе соответствующей объекции и к границе объецируемости — относится одно и то же положение: это только гносеологические границы внутри сущего, не затрагивающие его состава и его бытия; они, таким образом, не являются границами между сущим и не-сущим.

Но в указанном перетолковании границ познания в смысле границ бытия можно обнаружить ошибку, таящуюся еще глубже. Как же, собственно, возникает подобное перетолкование? Не те же ли это самые гра-

215

ницы, что в прежних формулировках (сущее=предмет познания) оценивалось наоборот? Тогда сущим должно было быть то, что лежало по эту ее сторону. Ну а если теперь граница оказалась индифферентной к бытию, то тем не менее здесь, как и там, налицо явно одно и то же фундаментальное заблуждение.

То в чем оно заключается, можно выразить просто: исходя из гносеологической рефлексии, в основу в качестве исходной точки полагали субъект, а теперь это взятое за основу сохраняют и в отрицании предметности. Тем самым все качества предмета – даже отрицаемые, даже границы предметного отношения – переносятся на сущее. Потому кажется, что лежащее по ту сторону обеих границ обладает чертами бытия. Трансобъективное ориентировано на субъект точно так же, как и объецированное; первое трансобъективно «по отношению к нему», равно как и второе «по отношению к нему» объецировано. И то же самое относится к иррациональному. Оно, таким образом, представляет собой ту же самую относительность субъекту, сохраняемую здесь, что и при отждествлении сущего с «предметом». Подобная относительность есть фундаментальное заблуждение. «Сущее как сущее» не только от нее свободно, существует не только вне всякого отношения к субъекту и до всякого появления субъекта в мире, оно объемлет собой все отношение познания, включая его субъект и его границы. Даже познающий субъект- это нечто сущее, равно как и его объекты и его трансобъективное, равно как и то, что им непознаваемо.