Часть 3.

себя в этой бесконечности. Посредством этого действия в Я вообще происходит разделение на внутреннее и внешнее; этим разделением в Я полагается противоборство, которое может быть объяснено только необходимостью самосознания. Дальнейшее объяснение того, почему Я должно изначально осознавать себя, невозможно; это и есть не что иное, как самосознание. В самосознании же борьба противоположных направлений необходима.

Я самосознания — это Я, которое движется по этим противоположным направлениям. Оно состоит только в этой борьбе, или, вернее, оно и есть эта борьба противоположных направлений. С такой же непреложностью, как Я сознает само себя, должна возникать и поддерживаться. эта борьба. Спрашивается, как же она поддерживается.

Два противоположных направления снимают друг друга, уничтожают,— следовательно, борьба как будто не может продолжаться. В этом случае возникла бы абсолютная бездеятельность; ибо поскольку Я есть не что иное, как стремление быть равным самому себе, то единственным основанием, определяющим Я к деятельности, является сохраняющееся противоречие в нем самом. Между тем каждое противоречие само по себе уничтожает само себя. Оно может быть сохранено только посредством стремления сохранить, или мыслить, его; этим третьим в противоречие привносится своего рода тождество, отношение друг к другу двух противоположных членов.

Изначальное противоречие в сущности самого Я нельзя снять, не сняв этим и само Я; но оно не может и сохраняться само по себе. Сохранено оно может быть только посредством необходимости продолжаться, т. е. посредством возникающего из него стремления сохранить его и тем самым привнести в него тождество.

(Уже из предыдущего изложения можно прийти к выводу, что выраженное в самосознании тождество не изначально, но производно и опосредствованно. Изначальна борьба противоположных направлений в Я, тождество — ее результат. Первоначально мы, правда, осознаем только тождество, но исследование предпосылок самосознания показало, что это тождество может быть лишь опосредствованным, синтетическим.)

Высшее, что сознается нами,— это тождество субъекта и объекта; однако само по себе оно невозможно, а возможно только посредством некоего третьего, опосредствующего. Поскольку самосознание есть двойственность направлений,

277

то опосредствующее должно быть деятельностью, которая парит между противоположными направлениями.

Ъ) До сих пор мы рассматривали обе деятельности только в их противоположной направленности, и осталось еще нерешенным, одинаково ли обе они бесконечны или нет. Однако поскольку до самосознания нет оснований полагать ту или иную конечной, то и борьба двух деятельностей (ибо то, что они вообще пребывают в состоянии борьбы, было только что доказано) будет бесконечной. Следовательно, примирение может быть дано не в одном действии, а только в бесконечном ряде действий. Поскольку же мы мыслим тождество самосознания (прекращение этой борьбы) в едином действии самосознания, то в этом едином действии должно содержаться бесконечное число действий, т. е. оно должно быть абсолютным синтезом, и, если для Я все положено только его действием, должно быть синтезом, которым положено все, что вообще положено для Я.

Что побуждает Я к этому абсолютному действию, или как возможно объединение бесконечного числа действий в одном абсолютном действии, может быть объяснено лишь следующим образом.

В Я содержатся изначальные противоположности — субъект и объект; оба они друг друга снимают, и тем не менее один невозможен без другого. Субъект утверждает себя только в противоположности объекту, объект в противоположности субъекту, т. е. ни первый, ни второй не может стать реальным, не уничтожив другого; однако до полного уничтожения одного другим дело никогда дойти не может именно потому, что каждый из них есть то, что он есть, только в своей противоположности другому. Следовательно, они должны быть объединены, ибо ни один не может уничтожить другого; однако существовать вместе они тоже не могут. Таким образом, противоборство идет не столько между двумя факторами, сколько между неспособностью объединить два бесконечно противоположных друг другу фактора, с одной стороны, и необходимостью сделать это, чтобы не было снято тождество самосознания,— с другой. Именно то, что субъект и объект абсолютно противоположны друг другу, и заставляет Я свести бесконечное число действий в одно абсолютное действие. Если бы в Я не было противоположения, то в нем вообще не было бы ни движения, ни продуцирования, а следовательно, не было бы и продукта. Если бы противоположение не было абсолютным, то объединяющая деятельность также не

278

была бы абсолютной, необходимой и непроизвольной.

7. Выведенное нами здесь продвижение от абсолютного антитезиса к абсолютному синтезу может быть представлено и совершенно формально. Если мы представляем объективное Я (тезис) как абсолютную реальность, то противоположное ему должно быть абсолютным отрицанием. Однако абсолютная реальность именно потому, что она абсолютна, не есть реальность; следовательно, обе противоположности в противоположении только идеальны. Для того чтобы Я стало реальным, т. е. объектом для самого себя, в нем должна быть снята реальность, т. е. оно должно перестать быть абсолютной реальностью. И точно так же: для того чтобы противоположное стало реальным, оно должно перестать быть абсолютным отрицанием. Для того чтобы оба стали реальны, они должны как бы разделиться в реальности. Но это разделение реальности между ними, между субъективным и объективным, возможно только посредством третьей, парящей между ними деятельности Я, а эта третья деятельность в свою очередь возможна, только если обе противоположности сами являются деятельностями Я.

Таким образом, это продвижение от тезиса к антитезису и от него к синтезу основывается на изначальном механизме духа, а, если оно чисто формально (например, в качестве научного метода), оно абстрагируется от того изначального, материального продвижения, которое разрабатывает трансцендентальная философия.

II. Дедукция{ промежуточных звеньев абсолютного синтеза

Предварительные замечани

Для этой дедукции мы на основании предыдущего располагаем следующими данными.

1. Самосознание есть абсолютный акт, которым для Я положено все.

Под этим актом понимается не тот свободно осуществляемый акт, который постулируется философом и являет собой более высокую потенцию, чем изначальный акт, но акт изначальный, который, будучи предпосылкой всякой ограниченности и осознанности, сам не осознается. Прежде всего возникает вопрос о характере этого акта — производства

279

лен он или непроизволен? Ни произвольным, ни непроизвольным этот акт назван быть не может, ибо эти понятия вообще приложим лишь в сфере, доступной объяснению; действие, будь оно произвольно или непроизвольно, уже заранее предполагает ограниченность (сознание). Действие же, которое служит причиной всякой ограниченности и не может быть объяснено исходя из какого либо другого, должно быть абсолютно свободным. Но абсолютная свобода тождественна абсолютной необходимости. Если бы мы могли, например, мыслить действия Бога, то они должны были бы быть абсолютно свободными, но эта абсолютная свобода была бы и абсолютной необходимостью, ибо в Боге немыслимы какие либо законы и действия, которые не вытекали бы из внутренней необходимости его природы. Подобным актом и является изначальный акт самосознания — абсолютно свободный, ибо он не определен ничем, кроме Я, абсолютно необходимый, ибо он вытекает из внутренней необходимости природы Я.

Однако возникает вопрос: каким образом философ обретает уверенность в том, что этот изначальный акт осуществляется, или узнает о нем? Очевидно, не непосредственно, а путем умозаключений. С помощью философии я обнаруживаю, что в каждый данный момент я возникаю для самого себя только посредством подобного акта; из этого я делаю вывод, что изначально я также мог возникнуть только посредством такого акта. Я обнаруживаю, что сознание объективного мира присутствует в каждом моменте моего сознания, и, следовательно, умозаключаю, что нечто объективное уже изначально должно присутствовать в синтезе самосознания и затем вновь возникать из самосознания в процессе его развертывания.

Однако, если философ и удостоверяется в этом акте в качестве такового, как удостоверяется он в его определенном содержании? Без сомнения, посредством свободного воспроизведения этого акта, что и является началом всякой философии. Но откуда философу известно, что этот вторичный произвольный акт тождествен тому изначальному и абсолютно свободному акту? Ибо если всякое ограничение, а следовательно, и всякое время возникает только посредством самосознания, то тот изначальный акт не может осуществляться во времени; поэтому говорить о начале бытия разумного существа самого по себе столь же невозможно, как и утверждать, что оно существовало от века. Я в качестве Я абсолютно вечно, т. е. вне всякого времени; между тем тот вторичный акт Необходимым

280

на определенный момент времени; откуда же философу известно, что данный, происходящий во временном потоке акт соответствует тому, который происходит вне всякого времени и создает время как таковое? Я, будучи помещено во временной поток, являет собой непрерывный переход от представления к представлению; правда, в его власти прервать этот ряд с помощью рефлексии — всякое философствование и начинается с того, что эта последовательность представлений абсолютно прерывается. С этого момента последовательность, которая была непроизвольной, становится произвольной. Однако откуда известно философу, что этот акт, попавший в ряд его представлений вследствие того, что их последовательность прерывается, тождествен тому изначальному акту, с которого начинается весь ряд?

Каждый, кто вообще согласен с тем, что Я возникнет лишь посредством собственного действования, согласится и с тем, что посредством прерывающего временной ряд произвольного действия, в результате которого только и возникает Я, для меня не может возникнуть ничего другого, кроме того, что возникло для меня посредством этого действования изначально и вне всякого времени. Этот изначальный акт самосознания все время продолжается, ибо весь ряд моих представлений — не что иное, как развертывание данного единого синтеза. Вследствие этого я в каждый данный момент могу возникнуть для себя так же, как я возник изначально. Я есть лишь то, что я есть, только благодаря своему действованию (ибо я абсолютно свободен), но посредством этого определенного действования всегда возникает только Я; следовательно, я могу умозаключить, что и изначально оно возникает посредством того же действования.

Здесь надлежит привести общее соображение, связанное со сказанным выше. Если первая конструкция философии является воспроизведением изначальной, то и все ее конструкции будут лишь такими воспроизведениями. Пока Я занято изначальным развертыванием абсолютного синтеза, существует лишь единый ряд действий, изначальных и необходимых; но, как только я это развертывание прерываю и по своей воле возвращаюсь в его исходную точку, для меня возникает новый ряд, в котором свободно все то, что в первом было необходимо. Первый ряд — оригинал, второй — копия, или воспроизведение. Если во втором ряду содержится не больше и не меньше, чем в первом, то воспроизведение совершенно,— возникает истинная и завершенна

281

шейная философия. В противном случае возникает философия ложная и незавершенная.

Следовательно, философия вообще не что иное, как свободное воспроизведение, свободное повторение изначального ряда действий, в которых развертывается единый акт самосознания. Первый ряд по отношению ко второму реален, второй по отношению к первому идеален. Поскольку второй ряд начинается и продолжается свободно, представляется неизбежным, что в него будет привнесен произвол, но этот произвол может быть только формальным, не определяющим содержания действия.

Поскольку объектом философии является изначальное возникновение сознания, она — единственная наука, в которой присутствует упомянутый двойной ряд. Во всех остальных науках существует лишь один ряд. Талант философа заключается не только в том, чтобы суметь свободно повторить ряд изначальных действий, но прежде всего в том, чтобы в этом свободном повторении сознавать изначальную необходимость этих действий.

2. Самосознание (Я) есть борьба абсолютно противоположных деятельностей. Одну из них, изначально уходящую в бесконечность, мы назовем реальной, объективной, ограничиваемой; другую, тенденцию созерцать себя в этой бесконечности,— идеальной, субъективной, не ограничиваемой.

3." Изначально обе деятельности полагаются одинаково бесконечными. Основание для полагания ограничиваемой деятельности в качестве конечной дано нам уже идеальной (рефлектирующей ее) деятельностью. Следовательно, сначала надлежит дедуцировать, как может быть ограничена идеальная деятельность. Акт самосознания, из которого мы исходим, объясняет нам прежде всего лишь то, как ограничивается объективная, а не субъективная деятельность; поскольку же идеальная деятельность полагается в качестве основания всякого ограничения объективной деятельности, она именно поэтому полагается не в качестве изначально неограниченной (тем самым допускающей ограничение, как объективная), а в качестве совершенно не допускающей ограничения. Если объективная деятельность, в качестве изначально неограниченной, но именно поэтому допускающей ограничение, свободна по содержанию, но ограничена по форме, то идеальная деятельность, в качестве изначально не допускающей ограничения, именно поэтому, будучи ограничена, становится свободной не по содержанию, но только по форме. На этой неограничиваемости

282

идеальной деятельности основана вся конструкция теоретической философии, в практической же философии это соотношение будет обратным.

4. Поскольку в самосознании заключена бесконечная борьба (2, 3), то в едином абсолютном акте, из которого мы исходим, заключена бесконечность объединенных и тесно

связанных действий, полное выявление которых было бы бесконечной задачей. (Если бы ее когда либо удалось полностью разрешить, перед нами открылись бы все связи

объективного мира и все определения природы вплоть до бесконечно мелких.) Поэтому философия может остановиться лишь на тех действиях, которые составляют как бы

эпоху в истории самосознания, и показать их взаимосвязь. (Так, например, ощущение есть действие Я, которое, если бы можно было остановиться на всех его промежуточных

звеньях, неизбежно привело бы нас к дедукции всех свойств природы, что невозможно.) Итак, философия является историей самосознания, проходящего различные эпохи; последовательность их создает упомянутый единый абсолютный синтез.

5. В этой истории движущим началом служит идеальная деятельность, которая, как предполагается, не допускает ограничения. Задача теоретической философии — объяснить идеальность предела — равнозначна задаче объяснить, как может быть ограничена идеальная деятельность, которую до сих пор рассматривали в качестве не

допускающей ограничения.

ПЕРВАЯ ЭПОХА

ОТ ИЗНАЧАЛЬНОГО ОЩУЩЕНИЯ ДО ПРОДУКТИВНОГО СОЗЕРЦАНИЯ

А. Задача: объяснить, как Я может созерцать себя ограниченным

Решение

1. Посредством того, что противоположные деятельности самосознания проникают друг в друга в некой третьей деятельности, из них возникает нечто общее. Спрашивается, какими свойствами будет обладать это общее. Будучи продуктом противоположных бесконечных деятельностей, оно необходимым образом должно быть конечным. Оно есть не противоборство этих деятельностей, мыслимое в движении, но фиксированная борьба. Оно объединяет противоположные направления, а соединение противоположных на

283

правлений равнозначно покою. Однако это общее должно быть чем то реальным, так как противоположности, которые до синтеза лишь идеальны, должны посредством синтеза обрести реальность. Следовательно, это общее надлежит мыслить не как взаимное уничтожение двух деятельностей, а как равновесие, к которому они свободно приводят друг друга и сохранение которого обусловливается продолжающимся соперничеством двух деятельностей.

(Следовательно, продукт можно было бы охарактеризовать как нечто реальное в бездействии или как бездействующее реальное. То, что реально, не будучи деятельным, есть только вещество, только продукт воображения, то, что никогда не существует без формы и здесь также присутствует лишь в качестве промежуточного звена исследования. В ходе данного объяснения уже устраняется непонятность того, как материя может производиться (создаваться) и в своей вещественности. Всякая вещественность есть лишь выражение равновесия между противоположными деятельностями, которые сводят друг друга к простому субстрату деятельности. (Представим себе рычаг; обе нагрузки действуют только на точку опоры, которая, следовательно, и является общим субстратом их деятельности.) К тому же этот субстрат возникает не произвольно, посредством свободного продуцирования, а совершенно непроизвольно, при помощи третьей деятельности, столь же необходимой, как тождество самосознания.)

Если бы это третье, общее, продолжало действовать, оно оказалось бы в самом деле конструкцией самого Я, не в качестве только объекта, но субъекта и объекта одновременно. (В изначальном акте самосознания Я стремится к тому, чтобы вообще стать для себя только объектом, однако не может этого достигнуть, не становясь именно поэтому удвоенным (для наблюдателя). Эта противоположность должна снять себя в общей конструкции из обоих, субъекта и объекта. Если бы теперь Я созерцало себя в этой конструкции, то оно стало бы для себя объектом не просто в качестве объекта, а в качестве субъекта и объекта одновременно (в качестве полного Я).)

2. Однако это общее не сохраняется.

а) Поскольку идеальная деятельность сама участвует в этой борьбе, она также должна быть ограничена. Обе деятельности не могут быть соотнесены друг с другом и проникать друг в друга в чем то общем, не будучи ограничены друг другом. Ибо идеальная деятельность — не только отрицающая (лишающая), но реально противоположная,

284

отрицательная, по отношению к другой. Она (это явствует из предыдущего) столь же положительна, как и другая, но лишь в противоположном смысле, следовательно, может быть ограничена так же, как она.

Ь) Однако идеальная деятельность была положена как совершенно не допускающая ограничения, следовательно, она и не может быть действительно ограничена, а, так как сохранение общего обусловлено соперничеством двух деятельностей (1), это общее также не может длиться.

(Если бы Я не пошло дальше этой первой конструкции или если бы это общее могло действительно длиться, то Я было бы безжизненной природой, лишенной ощущения и способности созерцания. То, что природа возвышается в своём развитии от мертвой материи до чувствительности, в естествознании (для которого Я — лишь вновь творящая себя с самого начала природа) может быть объяснено только тем, что и здесь продукт первого снятия обеих противоположностей не может длиться.)

3. Только что было сказано (1): если бы Я созерцало себя в этом общем, оно обрело бы полное созерцание самого себя (в качестве субъекта и объекта); однако такое созерцание невозможно именно потому, что созерцающая деятельность сама участвует в конструкции. Поскольку, однако, Я есть бесконечное стремление созерцать себя, то

легко понять, что созерцающая деятельность не может остаться в конструкции. Таким образом, в упомянутом взаимопроникновении двух деятельностей лишь реальна

окажется ограниченной, идеальная же останется совершен но неограниченной.

4. Следовательно, посредством выведенного механизма реальная деятельность ограничена, однако еще не для самого Я. В соответствии с методом теоретической философии — дедуцировать то, что положено в реальное Я (для наблюдателя), и для идеального Я — все наше исследование обращается к решению вопроса, как реальное Я может быть ограничено и для идеального Я,— а к этому и сводится поставленная нами задача: объяснить, каким образом

Я созерцает себя в качестве ограниченного.

а) Реальная, теперь ограниченная, деятельность должна быть положена как деятельность Я, т. е. должно быть выявлено основание отождествления этой деятельности и Я. Поскольку же эта деятельность должна быть приписана Я, а следовательно, одновременно от него отличаться, то Должно быть выявлено и основание их различения.

То, что мы здесь называем Я, есть только идеальна

285

деятельность. Поэтому основание для соотнесения и различения следует искать в одной из двух деятельностёй. Основание для соотнесения и различения всегда находится в соотносимом; поскольку же идеальная деятельность здесь одновременно и соотносящаяся, то это основание надо искать в деятельности реальной.

Основание различения двух деятельностёй есть граница, положенная в реальную деятельность, ибо идеальная деятельность совершенно не ограничиваема, реальная же теперь ограничена. Основание для соотнесения обеих также следует искать в реальной деятельности, т. е. в самой реальной деятельности должно содержаться нечто идеальное. Возникает вопрос, как же это возможно? Две деятельности различимы лишь посредством границы, ибо и их противоположные направления также различимы лишь посредством границы. Если граница не положена, то в Я есть только тождество, в котором ничего не может быть различено. Если же граница положена, то в Я существуют две деятельности, ограничивающая и ограниченная, субъективная и объективная. Общим для них является, следовательно, хотя бы то, что обе они изначально совершенно необъективны, т. е.— поскольку никакие другие свойства идеальной деятельности нам еще неизвестны — что обе они одинаково идеальны.

Ь) Приняв такую предпосылку, мы можем, далее, сделать следующее умозаключение.

Идеальная, до сих пор не ограниченная деятельность есть бесконечное стремление Я стать для себя объектом в реальной деятельности. Посредством того, что в реальной деятельности идеально (что делает ее деятельностью Я), она может быть соотнесена с идеальной деятельностью, и Я может созерцать себя в ней (первая само объективация Я).

Однако Я не может созерцать реальную деятельность как тождественную себе, не обнаруживая в ней одновременно как нечто чуждое себе то отрицательное в ней, что делает ее неидеальной. Положительное, превращающее обе деятельности в деятельность Я, обще обеим, отрицательное же присуще только реальной; поскольку созерцающее Я познает в объективном положительное, созерцающее и созерцаемое едины; поскольку оно обнаруживает в нем отрицательное, обнаруживающее и обнаруживаемое уже не едины. Обнаруживающее есть совершенно не ограничиваемое и неограниченное, обнаруженное — ограниченное.

Сама граница выступает как нечто такое, от чего можно

286

абстрагироваться, что может быть моложено и не положено, как случайное, положительное же в реальной деятельности — как нечто такое, от чего абстрагироваться нельзя. Именно поэтому граница может выступать только как обнаруженное, т. е. чуждое Я, противоположное его природе.

Я есть абсолютная основа всякого полагания. Следовательно, утверждение «нечто противоположно Я» означает: положено нечто, что не положено посредством Я. Следовательно, созерцающее должно обнаруживать в созерцаемом нечто (ограниченность), что не положено посредством Я в качестве созерцающего.

(Здесь впервые очень отчетливо выступает различие между точкой зрения философа и точкой зрения его объекта. Мы, философствующие, знаем, что единственное основание ограниченности объективного заключено в созерцающем, или субъективном. Само созерцающее Я этого не знает и, как теперь стало очевидным, знать не может. Созерцание и ограничение изначально едины. Но Я не может одновременно созерцать и созерцать себя созерцающим, а тем самым и ограничивающим. Поэтому необходимо, чтобы созерцающее, ищущее в объективном только самого себя, находило в нем отрицательное в качестве положенного не самим созерцающим. Если философ также утверждает, что так оно и есть (как это делает догматик), то лишь потому, что он постоянно объединяется со своим объектом и становится на его точку зрения.)

Отрицательное обнаруживается как не положенное посредством Я, и именно поэтому оно составляет то, что только и может быть обнаружено (что позже превратится в чисто эмпирическое).

«Я обнаруживает ограничение как положенное не им самим» — это означает: Я обнаруживает его как положенное чем то противоположным Я, т. е. как положенное посредством не Я. Следовательно, Я не может созерцать себя ограниченным, не созерцая это ограничение как аффинирование со стороны не Я.

Философ, который останавливается на этом, не может объяснить ощущение (ибо само собой понятно, что самосозерцание в ограниченности, так, как мы его здесь вывели, есть не что иное, как то, что в обыденной речи называется ощущением) иначе чем аффицированием вещью самой по себе. Поскольку посредством ощущения в наши представления привносится определенность, то он и будет объяснять ее только этой аффекцией. Ибо утверждать, что Я в своих представлениях лишь получает нечто, что оно

287

есть чистая рецептивность, он не может из-за присутствующей здесь спонтанности, а также и потому, что даже в самих вещах (так, как они нам представляются) совершенно очевидны следы деятельности Я. Таким образом, данное воздействие будет производиться не вещами, как мы их себе представляем, а вещами, как они суть независимо от наших представлений. Таким образом, то, что в представлениях спонтанно, будет рассматриваться как относящееся к Я, а то, что рецептивно,— как относящееся к вещам. Так же то, что в объектах положительно, будет рассматриваться как продукт Я, а то, что в них отрицательно (акцидентально),— как продукт не Я.

Что Я обнаруживает себя в качестве ограниченного чем то ему противоположным, выведено из самого механизма ощущения. Из этого следует, что все акцидентальное (все, относящееся к ограниченности) должно представляться нам как не допускающее конструирования, как необъяснимое из Я, тогда как положительное в вещах может быть понято как конструкция Я. Однако положение, что Я (наш объект) обнаруживает себя в качестве ограниченного посредством противоположного, ограничивается тем, что Я обнаруживает это противоположное только в себе.

Утверждается не то, что в Я есть нечто ему абсолютно противоположное, но что Я обнаруживает в себе нечто в качестве ему абсолютно противоположного. «Противоположное есть в Я» — это означает: оно абсолютно противоположно Я; «Я обнаруживает в себе нечто в качестве противоположного» означает: оно противоположно Я только в аспекте своего обнаружения и характере этого обнаружения; так оно* и есть.

Обнаруживающее есть бесконечное стремление созерцать самого себя, стремление, в котором Я чисто идеально и абсолютно не ограничиваемо. То, в чем обнаруживается, есть не чистое, а аффицированное Я. Следовательно, обнаруживающее и то, в чем обнаруживается, сами противоположны друг другу. То, что заключено в обнаруживаемом, есть для обнаруживающего, причем лишь постольку, поскольку оно есть обнаруживающее, т. е. нечто чужеродное.

Или яснее. Я в качестве бесконечного стремления к самосозерцанию находит в себе в качестве созерцаемого или, что то же самое, находит в себе (ибо созерцаемое и созерцающее в этом акте не различаются) нечто ему чужеродное. Но что же такое это обнаруженное (или ощущаемое) в этом искании? Ведь ощущаемое также есть только само Я. Все ощущаемое есть лишь непосредственно

288

наличное, абсолютно неопосредствованное, это заключено уже в самом понятии ощущения. Я в самом деле находит нечто противоположное, но находит его только в самом себе. Однако в Я нет ничего, кроме деятельности; следовательно, противоположно Я может быть лишь отрицание деятельности. То, что Я находит в себе нечто противоположное, означает, таким образом, что оно находит в себе снятую деятельность. Ощущая, мы никогда не ощущаем объект; ощущение никогда не дает нам понятия объекта; будучи полностью противоположно понятию оно, следовательно, есть отрицание деятельности. Умозаключение от этого отрицания к объекту как его причине производится значительно позже, причем основание его также может быть показано в самом Я.

Если Я всегда ощущает лишь свою снятую деятельность, то ощущаемое не есть нечто отличное от Я; Я ощущает только само себя, что в обычном философском словоупотреблении находит свое выражение уже в том, что ощущаемое называется чем то только субъективным.

Дополнени

1. В соответствии с произведенной нами дедукцией возможность ощущения основана:

a) на нарушенном равновесии двух деятельностей; следовательно, в ощущении Я уже не может созерцать себя как субъект объект, но только как простой ограниченный

объект; таким образом, ощущение есть лишь это самосозерцание в ограниченности;

b) на бесконечном стремлении идеального Я созерцать себя в Я реальном. Это возможно только посредством того, что являет собой общее для идеальной (Я теперь — только

эта деятельность) и реальной деятельностей, т. е. посредством положительного в реальной деятельности; противоположное же произойдет посредством отрицательного в

ней. Следовательно, Я сможет и это отрицательное лишь обнаружить (linden), т. е. лишь ощутить (empfinden) в себе.

2. Реальность ощущения основана на том, что Я не созерцает ощущаемое как положенное им самим. Оно ощущаемо лишь постольку, поскольку Я созерцает его

в качестве не положенного им. Таким образом, то, что отрицательное положено самим Я, можем видеть мы, но наш объект, Я, не может этого видеть по той простой причине, что созерцать и ограничивать для Я — одно и то

Ю.Ф. Шеллинг, т. 1

289

же. Я (объективно) ограничивается тем, что оно себя (субъективно) созерцает; однако Я не может одновременно созерцать себя как объект и созерцать себя созерцающим, а следовательно, не может и созерцать себя ограничивающим. На этой невозможности одновременно становиться в изначальном акте самосознания для себя объектом и созерцать себя становящимся для себя объектом основана реальность всякого ощущения.

Заблуждение, согласно которому ограниченность есть нечто абсолютно чуждое Я и может быть объяснена только воздействием некоего не Я, возникает, следовательно, лишь потому, что акт, посредством которого Я становится ограниченным, не есть тот акт, посредством которого оно созерцает себя ограниченным; правда, они различаются не но времени,— ибо в Я все то, что мы представляем последовательно, дано одновременно,— а по своему характеру.

Акт, посредством которого Я ограничивает самого себя, есть не что иное, как акт самосознания; на нем в качестве основания для объяснения всякой ограниченности мы должны остановиться уже потому, что совершенно непонятно, как аффекция вообще может превратиться в представление или знание. Даже если допустить, что какой либо объект воздействует на Я как на объект, то подобная аффекция могла бы создать только нечто однородное, т. е. также лишь объективную определенность. Ибо закон причинности распространяется только на однородные вещи (вещи одного и того же мира) и не переходит из одного мира в другой. Таким образом, превращение изначального бытия в знание было бы постижимо лишь в том случае, если бы можно было показать, что и само представление есть род бытия; впрочем, это и является объяснением, предлагаемым материализмом, системой, которую охотно принял бы каждый философ, если бы она действительно давала то, что обещает. Однако в том виде, в каком материализм существует до сих пор, он совершенно непонятен, а когда он становится понятным, он по существу уже ничем не отличается от трансцендентального идеализма. Объяснять мышление как материальное явление можно, лишь превращая материю в призрак, в простую модификацию интеллигенции, общими функциями которой являются мышление и материя. Но этим материализм сам возвращает нас к духовному как к изначальному. Правда, не может быть и речи о том, чтобы объяснять бытие из знания таким образом, будто бытие есть результат действия знания; между тем и другим вообще не может быть причинной связи, и они

290

вообще никогда бы не встретились, не будь они изначально едины в Я. Бытие (материя), рассматриваемое как продуктивность, есть знание; знание, рассматриваемое как продукт, есть бытие. Если знание вообще продуктивно, оно должно быть таковым целиком и полностью, а не частично; в знание ничто не может привходить извне, ибо все сущее тождественно знанию и вне знания нет ничего. Если один фактор представления находится в Я, то и другой должен находиться в нем, так как в объекте они нераздельны. Предположим, например, что только вещественность принадлежит вещам, тогда эта вещественность до того момента, когда она достигает Я, или во всяком случае на стадии перехода от вещи к представлению должна быть бесформенной, что, конечно, немыслимо.

Но если изначальная ограниченность положена самим Я, то каким образом оно ее ощущает, т. е. видит в ней нечто себе противоположное? Вся реальность познания связана с ощущением, поэтому философия, неспособная объяснить ощущение, уже тем самым несостоятельна. Ибо истина всего познания, без сомнения, основана на чувстве принуждения, ее сопровождающем. Бытие (объективность) всегда выражает лишь ограниченность созерцающей или производящей деятельности. Утверждение «в этой части пространства есть куб» означает лишь то, что в этой части пространства действие моего созерцания может проявиться только в форме куба. Следовательно, основу всей реальности познания составляет независимая от созерцания основа ограниченности. Система, устраняющая эту основу, была бы догматическим трансцендентальным идеализмом. Против трансцендентального идеализма подчас выдвигаются доводы, которые были бы убедительны, будь они направлены против догматического трансцендентального идеализма,— непонятно только, к чему опровергать то, что никогда не придет в голову ни одному человеку. Если же догматичен тот идеализм, который утверждает, что ощущение не может быть объяснено воздействием извне, что в представлении нет ничего даже акцидентального, что было бы присуще вещи самой по себе, более того, что, допуская подобное воздействие на Я, вообще невозможно мыслить что либо разумное,— тогда наш идеализм действительно догматичен. Реальность знания устранял бы только такой идеализм, согласно которому изначальная ограниченность возникает свободно и сознательно, тогда как трансцендентальный идеализм настолько не считает нас свободными в этом отношении, что мог бы удовлетворить любого

291

ста. Трансцендентальный идеализм утверждает только, что Я никогда не ощущает саму вещь (ибо в этот момент она еще не существует) или что либо переходящее из вещи в Я, но ощущает непосредственно только самого себя, свою собственную снятую деятельность. Этот идеализм не перестает объяснять, почему тем не менее необходимо, чтобы эту положенную только идеальной деятельностью ограниченность мы созерцали как нечто совершенно чуждое Я.

Это объяснение дает нам положение, что акт, посредством которого Я объективно ограничивается, отличен от акта, посредством которого Я ограничивается для самого себя. Акт самосознания объясняет лишь ограничение объективной деятельности. Однако Я, поскольку оно идеально» есть бесконечное самовоспроизведение (vissui reproductive in infinitum9); идеальная деятельность, достигая своей изначальной границы, ничего не знает об ограничении; следовательно, посредством этой деятельности Я лишь обнаруживает себя ограниченным. Основание того, что Я обнаруживает себя в этом действии ограниченным, не может заключаться в данном действии, оно заключается в действии предшествующем. Следовательно, в данном действии Я ограничено без своего участия', но то, что оно обнаруживает себя ограниченным без своего участия, и составляет все то, что заключается в ощущении и является условием объективности всякого знания. А то, что ограничение представляется нам чем то от нас независимым, не нами созданным, объясняется действием механизма ощущения, благодаря которому акт, полагающий в качестве предпосылки сознания ограничение, сам не осознается.

3. Всякая ограниченность возникает для нас только посредством акта самосознания. На этом положении необходимо остановиться, так как именно оно, вне всякого сомнения, сопряжено с наибольшими трудностями в понимании нашего учения.

Изначальная необходимость осознавать самого себя, возвращаться к самому себе уже есть ограничение, но это — ограничение целиком и полностью.

Ограниченность не возникает заново для каждого отдельного представления; она раз и навсегда полагается синтезом, содержащимся в самосознании. Я постоянно пребывает внутри этой изначальной ограниченности и никогда не выходит из нее; в отдельных представлениях Я эта ограниченность лишь различным образом развертывается.

Трудности, обнаруживаемые в нашем учении, объясняются большей частью неспособностью различать ограни

292

ограниченность изначальную и ограниченность дедуцированную.

Изначальная ограниченность, присущая нам, как и всем разумным существам, состоит в том, что мы вообще конечны. Это свойство отделяет нас не от других разумных существ, а от бесконечности. Однако всякая ограниченность должна быть определенной', невозможно допустить мысль, что возникает ограниченность вообще, так чтобы одновременно не возникла и определенная ограниченность. Следовательно, определенная ограниченность должна возникать вместе с ограниченностью вообще в одном и том же акте. Акт самосознания есть единый абсолютный синтез, в этом едином акте одновременно возникают все предпосылки сознания, следовательно, и определенная ограниченность, которая наряду с ограниченностью вообще есть предпосылка сознания.

То, что Я вообще ограничено, непосредственно следует из бесконечного стремления Я становиться для себя объектом; тем самым ограниченность вообще объяснима, но ограниченность вообще совершенно не связана с определенной ограниченностью, и тем не менее обе они возникают в одном и том же акте. Оба этих обстоятельства — что определенная ограниченность не может быть определена ограниченностью вообще и что она тем не менее возникает одновременно и в едином акте с нею — и делают определенную ограниченность непонятной и непостижимой в философии. Правда, столь же несомненно, как то, что я вообще ограничен, я должен быть ограничен определенным образом, и эта определенность должна уходить в бесконечность; эта уходящая в бесконечность определенность и создает всю мою индивидуальность. Следовательно, необъяснимым является не самый факт того, что я определенным образом ограничен, а способ этого ограничения. Так, можно, например, вывести в общей форме, что я принадлежу к определенному типу интеллигенции, но не то, что я принадлежу именно к этому типу; можно вывести, что я занимаю там определенное место, но не то, что я занимаю именно это место. Так, можно с необходимостью вывести, что вообще существует система наших представлений, но не то, что мы ограничены этой сферой представлений. Правда, если мы заранее принимаем в качестве предпосылки определенную ограниченность, из нее можно вывести ограниченность определенных представлений; однако тогда определенная ограниченность есть лишь то, в чем мы объединяем ограниченность всех отдельных представлений, и, следовательно, может быть в свою очередь

293

выведена из них. Так, например, приняв в качестве предпосылки, что эта определенная часть универсума, а в ней это определенное небесное тело составляет непосредственную сферу нашего внешнего созерцания, можно вывести, что в этой определенной ограниченности необходимы эти определенные созерцания. И если бы мы могли провести сравнение внутри всей нашей планетной системы, мы, без сомнения, могли бы установить, почему наша Земля состоит именно из этих, а не из других веществ, почему ей свойственны имению эти, а не иные явления, почему, следовательно, когда мы принимаем в качестве предпосылки именно эту сферу созерцаний, в ряду наших созерцаний встречаются именно эти, а не другие созерцания. После того как мы посредством всего синтеза нашего сознания переместились в эту сферу, в ней уже не может быть ничего, что бы ему противоречило и не было бы необходимо. Это проистекает из изначальной последовательности нашего духа, которая столь велика, что каждое явление, которое нам встречается, предполагает эту определенную ограниченность; она настолько необходима, что, если бы ее не было, вся система наших представлений стала бы внутренне противоречивой.

В. Задача: объяснить, как Я созерцает самого себя ощущающим

Объяснение

Я ощущает, созерцая самого себя изначально ограниченным. Это созерцание есть деятельность, но Я не может одновременно созерцать и созерцать себя созерцающим. Следовательно, в действии созерцания оно не сознает никакой деятельности; поэтому в ощущении всегда мыслится не понятие действия, а понятие страдательности. В настоящий момент Я для самого себя — только ощущаемое. Ибо единственное, что вообще ощущается, есть его реальная ограниченная деятельность, которая, правда, становится объектом для Я. Я есть также и ощущающее, но только для нас, философствующих, а не для самого себя. Именно поэтому противоположность, полагаемая одновременно с ощущением (противоположность между Я и вещью самой по себе), также полагается в Я не для самого Я, но только для нас.

Этот момент самосознания мы будем в дальнейшем называть моментом изначального ощущения. Это — момент, в котором Я созерцает себя в изначальной ограниченности, не осознавая этого созерцания, так что само это

294

созерцание не становится для него объектом. В этот момент Я полностью фиксировано в ощущаемом и как бы потеряно в нем.

Следовательно, в более точном определении задача такова: как Я, которое до сих пор было только ощущаемым, становится ощущающим и ощущаемым одновременно?

Из изначального акта самосознания могло быть выведено лишь наличие ограниченности. Для того чтобы Я стало ограниченным для самого себя, оно должно созерцать себя в качестве такового; этим созерцанием, служащим опосредствованием между Я неограниченным и Я ограниченным, был акт ощущения, от которого, однако, по указанной выше причине в сознании остается лишь след пассивности. Таким образом, этот акт ощущения должен быть сам превращен в объект, и нам надлежит показать, как он осознается. Нетрудно предвидеть, что эта задача может быть решена только посредством нового акта.

Это вполне соответствует синтетическому методу. Две противоположности а и b (субъект и объект) объединяются действием х, но х содержит новую противоположность с и d (ощущающее и ощущаемое), действие х само превращается, следовательно, в объект; и объяснить его может лишь новое действие, равное z, в котором, быть может, также содержится противоположность, и т. д.

Решение I

Я ощущает, когда оно обнаруживает в себе нечто ему противоположное, т. е.— поскольку Я только деятельность — когда оно обнаруживает в себе реальное отрицание деятельности, состояние аффицированности. Однако, для того чтобы быть ощущающим для самого себя, Я (идеальное) должно положить в себя ту пассивность, которая до этого есть только в реальном Я, что, разумеется, может быть осуществлено только посредством деятельности.

Здесь мы достигли того пункта, к которому с давних пор постоянно возвращался эмпиризм, безуспешно пытаясь найти необходимое объяснение. Впечатление извне объясняет мне только пассивность ощущения, в лучшем случае — обратное действие на воздействующий объект, примерно так, как упругое тело отталкивает ударившее его другое тело или как зеркало отражает падающий на него свет; однако впечатление извне не объясняет обратного действия, возвращения Я к самому себе, не объясняет, как

295

оно переносит впечатление извне на себя в качестве Я, в качестве созерцающего. Объект никогда не возвращается к самому себе и не соотносит с собой впечатления извне: именно поэтому он не обладает способностью ощущать.

Таким образом, Я не может быть ощущающим для самого себя, не будучи вообще деятельным. Причем действующее здесь Я не может быть ограниченным, а должно быть не допускающим ограничения. Однако это идеальное Я неограниченно только в противоположность объективной, теперь ограниченной деятельности, следовательно, лишь постольку, поскольку оно переходит границу. Если мы подвергнем рефлексии то, что происходит в каждом ощущении, то обнаружим, что в каждом ощущении должно присутствовать нечто, об этом впечатлении знающее, но при этом от него не зависящее и выходящее за его пределы; ибо даже суждение, что впечатление исходит от объекта, предполагает деятельность, которая не останавливается на этом впечатлении, но переходит на нечто, находящееся вне его. Следовательно, Я не есть ощущающее, если в нем не содержится переходящая границу деятельность. Посредством этой деятельности Я, чтобы стать для самого себя ощущающим, должно вобрать в себя чужеродное (идеальное) ; однако это чужеродное само находится в Я, это — снятая деятельность Я. Для дальнейшего рассмотрения следует более точно определить отношение между этими двумя деятельностями. Неограниченная деятельность изначально идеальна, как всякая деятельность Я, как, следовательно, и реальная деятельность; но в противоположность реальной она идеальна лишь постольку, поскольку она переходит границу. Ограниченная деятельность реальна лишь постольку, поскольку рефлектируется, что она ограничена, идеальна же постольку, поскольку рефлектируется, что в принципе она равна идеальной; следовательно, она реальна или идеальна в зависимости от того, в каком аспекте рассматривается. Далее, очевидно, что идеальная деятельность в качестве таковой различима только в противоположении реальной и наоборот; это может быть подтверждено простейшими примерами, например тем, что вымышленный объект может быть определен в качестве такового только в противоположность реальному, а каждый реальный объект как таковой — лишь в противоположность положенному в основу суждения вымышленному объекту. Приняв эту предпосылку, можно сделать следующие выводы.

1. «Я должно быть ощущающим для самого себя»

296

означает: оно должно, будучи деятельным, вобрать в себя нечто противоположное себе. Между тем это противоположное — не что иное, как граница или точка препятствия, а она находится только в реальной деятельности, которая отличимая от идеальной лишь посредством этой границы. Следовательно, утверждение «Я должно вобрать в себя противоположное» означает: оно должно включить его в свою идеальную деятельность. Это возможно только в том случае, если граница приходится на идеальную деятельность, и произойти это должно посредством деятельности самого Я. (Задача всей теоретической философии, как теперь становится все более ясным, сводится к решению только этой проблемы, а именно установлению того, как граница становится идеальной или как ограничивается также идеальная (созерцающая) деятельность. Можно было заранее предвидеть (см. выше А, 2), что нарушенное равновесие между идеальной и реальной деятельностями должно быть восстановлено; это столь же несомненно, как то, что Я есть Я. Показать, как оно будет восстановлено, будет в дальнейшем нашей единственной задачей.) Однако граница приходится только на линию реальной деятельности, и, наоборот, реальна именно та деятельность Я, на которую приходится граница. Далее, идеальная и реальная деятельности изначально, абстрагировано от границы, неразличимы, разделение между ними создает лишь граница. Следовательно, деятельность идеальна, т. е. различима в качестве идеальной, только по ту сторону границы или поскольку она переходит границу.

Таким образом, утверждение, что граница должна приходиться на идеальную деятельность, означает: граница должна быть по ту сторону границы, что является очевидным противоречием. Оно должно быть разрешено.

2. Идеальное Я могло бы направить свои усилия на то, чтобы снять границу, и, будучи снятой, граница неизбежно совпала бы с линией идеальной деятельности, однако она не должна быть снята, она должна войти в идеальную деятельность в качестве границы, т. е. неснятой.

Идеальное Я могло бы также ограничить самого себя, следовательно, создать границу. Однако и в этом случае не было бы объяснено то, что требует объяснения. Ибо тогда граница, положенная в идеальное Я не была бы той же, которая положена в реальное Я, как это должно быть. Если бы мы даже захотели допустить, что Я, бывшее до этого момента чисто идеальным, стало для самого себя объектом и тем самым подверглось ограничению, то и это ни на шаг

297

не продвинуло бы нас; тем самым мы просто вернулись бы к первому пункту нашего исследования, когда Я, которое прежде было чисто идеальным, впервые разделяется и как бы распадается на субъективное и объективное.

Следовательно, остается принять только нечто промежуточное между снятием и созиданием. Таковым является определение. То, что мне надлежит определить, должно быть в наличии независимо от меня. Но по мере того, как я его определяю, оно вследствие самого этого определения становится зависимым от меня. Далее, определяя неопределенное, я снимаю его в качестве неопределенного и создаю его в качестве определенного.

Следовательно, идеальная деятельность должна определить границу. Сразу возникают два вопроса.

а) Что же означает положение: «граница определяется идеальной деятельностью»?

В сознании теперь от границы не осталось ничего, кроме следа абсолютной пассивности. Поскольку в ощущении акта Я себя не осознает, остается лишь результат. Эта пассивность до сих пор совершенно неопределенна. Однако пассивность вообще столь же немыслима, как ограниченность вообще. Всякая пассивность — пассивность определенная', это столь же несомненно, как то, что она возможна только посредством отрицания деятельности. Следовательно, граница была бы определена, если бы была определена пассивность.

Упомянутая чистая пассивность есть лишь материал ощущения, лишь ощущаемое в его чистом виде. Пассивность была бы определена, если бы Я дало ей определенную сферу — определенный круг деятельности (если позволительно применить здесь это не вполне подходящее выражение) . Тогда Я было бы пассивно только внутри этой сферы, вне ее оно было бы активно.

Это действие определения было бы, следовательно, продуцированием, а материалом этого продуцирования была бы изначальная пассивность.

Но возникает второй вопрос.

Как может мыслиться само это продуцирование? Я не может произвести упомянутую сферу, не будучи деятельным, но не может также произвести сферу в качестве сферы ограниченности, не становясь само ограниченным. Будучи ограничивающим, Я деятельно, поскольку же оно есть ограничивающее ограниченность, оно само становится ограниченным.

Это действие продуцирования есть, следовательно,

298

абсолютное соединение активности и пассивности. Я в этом акте пассивно, так как оно не может определить ограниченность, не предполагая заранее ее наличие. Но и обратное: Я (идеальное) ограничивается здесь лишь постольку, поскольку оно стремится определить ограниченность. Следовательно, в этом действии содержится деятельность, предполагающая страдательность, и, наоборот, страдательность, которая предполагает деятельность.

Прежде чем мы вновь подвергнем рефлексии это объединение пассивности и активности в самом действии, следует остановиться на том, что же мы обрели бы благодаря этому действию, если бы оно в самом деле могло быть обнаружено в Я.

В предшествующий момент сознания Я было лишь ощущаемым для самого себя, а не ощущающим. В данном действии оно становится ощущающим для самого себя. Поскольку оно ограничивается, оно становится для себя объектом вообще. Однако объектом для себя оно становится в качестве активного (в качестве ощущающего), так как ограничивается оно только в акте ограничения.

Таким образом Я (идеальное) становится для себя объектом в качестве ограниченного в своей активности.

Я ограничивается здесь лишь постольку, поскольку оно деятельно. Для эмпиризма не составляет труда объяснить впечатление, ибо он полностью игнорирует, что Я для того, чтобы стать в качестве Я ограниченным (т. е. ощущающим), уже должно быть деятельным. Вместе с тем Я здесь деятельно лишь постольку, поскольку оно уже ограничено, и именно эта взаимная обусловленность деятельности и страдательности мыслится в ощущении, поскольку оно связано с сознанием.

Однако, быть может, именно потому, что Я здесь становится для самого себя ощущающим, оно перестает быть ощущаемым, наподобие того как в предшествующем действии оно, будучи ощущаемым, не могло быть для самого себя ощущающим. В этом случае Я в качестве ощущаемого было бы вытеснено из сознания и его место заняло бы нечто другое, ему противоположное.

Так оно и происходит. Выведенное нами действие есть продуцирование. В этом продуцировании идеальное Я совершенно свободно. Следовательно, основание того, что в продуцировании этой сферы оно ограничивается, не может находиться в нем самом, оно должно быть вне его. Сфера есть продукт Я, но граница сферы не есть его продукт, поскольку оно производит, а поскольку оно в настоящий

299