Часть 1.

Шеллинг Ф.В.Й.

О мировой душе….1797.

Шеллинг Ф. В. Й. Сочинения в 2 т. Т. 1.– М.: Мысль, 1987.– 637 с.– (Филос. Наследие. Т.102).- С.89-181.

Нумерация в конце страницы.

О МИРОВОЙ ДУШЕ.

ГИПОТЕЗА ВЫСШЕЙ ФИЗИКИ ДЛЯ ОБЪЯСНЕНИЯ

ВСЕОБЩЕГО ОРГАНИЗМА, ИЛИ РАЗРАБОТКА

ПЕРВЫХ ОСНОВОПОЛОЖЕНИЙ НАТУРФИЛОСОФИИ

НА ОСНОВЕ НАЧАЛ ТЯЖЕСТИ И СВЕТА

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

В чем состоит цель этой работы и почему она озаглавлена таким образом, читатель узнает, если у него окажется достаточно желания или любопытства, чтобы прочесть ее целиком.

Лишь на двух моментах автор считает необходимым заранее остановиться, чтобы его исследование не было воспринято с предвзятостью.

Первый заключается в том, что в данной работе не делалось преднамеренной попытки искусственно обнаружить единство начал. Исследование всеобщих изменений в природе, а также развития и состояния органического мира действительно приводит естествоиспытателя к общему началу, которое, паря между неорганической и органической природой, содержит первопричину всех изменений в первой и последнее основание всей деятельности во второй; поскольку это начало есть повсюду, его нет нигде, и, поскольку оно есть все, оно не может быть ничем определенным или особенным; именно поэтому в языке для него по существу нет обозначения — идею его древняя философия (к ней, завершив свой круговорот, постепенно возвращается наша) передала нам лишь в поэтических образах.

Однако единство начал не может дать удовлетворения, если оно, пройдя через бесконечное множество отдельных воздействий, не вернется к самому себе. Ничто не вызывает У меня большей неприязни, чем пустое стремление уничтожить многообразие причин в природе вымышленным тождеством. Я вижу, что природа стремится к величайшему богатству форм и что (по словам великого поэта) произвол тешится даже в мертвом пространстве гниения. Единый окон тяжести, к которому в конечном счете сводятся даже самые таинственные небесные явления, не только допускает и даже служит причиной того, что небесные тела в своем движении мешают друг другу и таким образом

89

в совершеннейшем порядке неба царит величайший по своей видимости беспорядок. Таким образом природа замкнула вечными и неизменными законами достаточно обширное пространство, чтобы внутри его восхищать человеческий дух видимостью отсутствия законов.

Как только наше рассмотрение идеи природы возвышается до того, чтобы видеть в ней целое, противоположность между механизмом и организмом, которая долгое время задерживала развитие естествознания и могла бы для некоторых оказаться препятствием и в понимании нашего исследования, исчезает.

С давних пор существует предубеждение, будто организацию и жизнь нельзя объяснить из начал природы. Если этим хотят сказать, что первые истоки органической природы недоступны физическому исследованию, то это необоснованное утверждение ведет лишь к утрате исследователем мужества. Смелому утверждению всегда дозволено противопоставить другое, не менее смелое, и тем самым наука не сдвинется с места. Объяснение природы продвинулось бы хотя бы на один шаг, если бы можно было показать, что иерархия всех органических существ сложилась посредством постепенного развития одной и той же организации. То, что наш опыт не дает нам данных о преобразовании природы, о переходе одной формы или одного вида в другие формы или виды (хотя метаморфоза ряда насекомых и, если каждая почка является новым индивидуумом, то и метаморфоза растений, могут быть приведены хотя бы в качестве аналогичных явлений), не является доводом против такой возможности; ибо. как вправе заметить на это сторонник данной точки зрения, изменения как в органической, так и в неорганической природе могут (до тех пор пока не остановилось движение во всем органическом мире) охватывать все более длительные периоды, для которых наши маленькие периоды (определенные движением Земли вокруг Солнца) не способны служить масштабом и которые столь велики, что до сих пор опыт еще не показал завершения ни одного из них. Однако оставим вопрос об этих возможностях и посмотрим, что же в этой противоположности между механизмом и организмом вообще истинно или ложно, чтобы таким образом наиболее верно определить границу, внутри которой должно осуществляться наше объяснение природы.

Что же представляет собой этот механизм, которым вы, видя в нем некий призрак, сами наводите на себя страх? Является ли этот механизм чем-то для себя пребывающим

90

и не есть ли он скорее сам лишь отрицательное организма? Разве организм не должен был быть раньше, чем механизм, положительное — раньше, чем отрицательное? Если отрицательное вообще предполагает наличие положительного, а не наоборот, то наша философия не может исходить Из механизма (в качестве отрицательного), она должна исходить из организма (в качестве положительного), и таким образом организм не только не может быть объяснен из механизма, но. напротив, механизм только и становится объяснимым исходя из организма. Не там, где нет механизма, есть организм, но, наоборот, там, где нет организма, есть механизм.

Организация в моем понимании вообще не что иное, как остановленный в своем движении поток причин и действий. Только там, где природа его не задержала, он продолжает течь (по прямой линии). Там, где она его задерживает, он (совершая круг) возвращается к самому себе. Таким образом, не всякая последовательность причин и действий исключена понятием организма; это понятие обозначает только последовательность, которая, будучи замкнута в известных границах, возвращается к самой себе.

Что изначальная граница механизма эмпирически необъяснима и может быть только 'постулирована, я покажу в дальнейшем с помощью индукции; однако это надлежит доказать и философски: поскольку мир бесконечен только в его конечности и неограниченный механизм сам бы себя уничтожил, то и торможение всеобщего механизма должно уходить в бесконечность, и отдельных, особенных миров будет столько же, сколько сфер, внутри которых всеобщий механизм возвращается к самому себе; таким образом, мир есть организация, а всеобщий организм сам — условие (и тем самым положительное) механизма.

Рассматриваемые с такой высоты, отдельные последовательности причин и действий (создающие для нас видимость механизма) исчезают как бесконечно малые линии в общем круговороте организма, который лежит в основе Движения мира. То, что я извлек из этой философии, а именно что положительные начала организма и механизма одни и те

же, я пытался в последующем изложении доказать на основе опыта, исходя из того, что всеобщие изменения природы (от них зависит наличный состав органического концов заставляют нас вернуться к той, в зависимость от которой как от всеобщей предпосылки естествоиспытатели уже давно поставили

91

объяснение органической природы. Настоящая работа делится поэтому на два раздела — в первом делается попытка исследовать силу природы, которая открывается во все общих изменениях, во втором — положительное начало

организации и жизни, а общий их результат сводится к тому, что неорганическая и органическая природа связаны одним и тем же началом. Неполнота нашего знания первых причин (подобно электричеству), атомистические понятия, стоявшие в ряде случаев на моем пути (например,

в учении о теплоте), наконец, скудость господствующих представлений о ряде физических проблем (например, о метеорологических явлениях) то заставляли, то склоняли меня в первом разделе обратиться к ряду специальных исследований, к исследованиям, которые привели к излишнему рассеянию в изучении света — я хотел распространить его на целое,— к рассеянию на отдельные предметы, .что, однако, не помешало мне в конце концов свести все эти ) явления в единый фокус. Чем большую сферу охватывает исследование, тем яснее становится недостаточность и скудость опытных данных, которыми мы располагаем, поэтому вряд ли кто-нибудь глубже и сильнее, чем автор данной работы, ощутит все несовершенство предпринятой им попытки.V. S. Эту работу не следует рассматривать как продолжение моих «Идей к философии природы». Я не буду продолжать названную работу, пока не сочту возможным завершить целое научной физиологией, которая только и придаст ему необходимую законченность. В данный момент я считаю своей заслугой, что вообще осмелился что ; либо предпринять в этой области и посредством выявления " заблуждений и их опровержения попытался по крайней мере привлечь внимание других к этим вопросам. Мне хотелось бы тем не менее, чтобы читатели и критики настоящей работы были знакомы с идеями, содержащимися в упомянутом исследовании. Право считать все положи тельные начала природы однородными может дать только философская дедукция. Без этой предпосылки (я полагаю • известным, что такое предпосылка для возможной конструкции) невозможно конструировать первые понятия физики, например учение о теплоте. Идеализм, который . философия постепенно вводит во все науки (в математике « он уже давно, преимущественно со времен Лейбница и Ньютона, стал господствующим), понятен, по-видимому, еще немногим. Например, понятие действия на расстоянии, которое еще для многих является непреодолимым препятствием

92

полностью основано на идеалистическом о пространстве; ибо в соответствии с ним два находящиеся на большом расстоянии друг от друга, нужно представить соприкасающимися и, наоборот, тела, которые (по обыденному представлению) действительно соприкасаются,— как действующие друг на друга на расстоянии. Не подлежит сомнению, что тело действует лишь там где оно есть, но столь же не подлежит сомнению, что оно есть только там, где оно действует. Этим положением взят последний бруствер атомистической философии. Воздержусь от того, чтобы привести здесь еще ряд примеров.

О ПЕРВОЙ СИЛЕ ПРИРОДЫ

Venet tempus, quo sta, quae mne latent, n lucem des extrahat et longors aev dlgenta. Ad nqustonem tantorum una aetas non suffct.— taque per successones sta longas explcabuntur. Venet tempus, quo posted tam aperta nos nescsse mrentur.

Seneca. Nat. qо V

Каждое возвращающееся к себе движение предполагает в качестве условия своей возможности положительную силу, которая (как импульс) возбуждает движение (как бы совершает подступ к линии), и отрицательную силу, которая (в качестве притяжения) возвращает движение к самому себе (или мешает ему идти по прямой линии).

В природе все непрерывно стремится вперед', основание этому надо искать в начале, которое, будучи неисчерпаемым источником положительной силы, вновь и вновь возбуждает движение и непрерывно поддерживает его. Это положительное начало есть первая сила природы.

Однако некая невидимая власть заставляет все явления мира совершать вечный круговорот. Последнее основание этого следует искать в отрицательной силе, которая, непрерывно ограничивая воздействие положительного начала, возвращает всеобщее движение к его источнику. Это отрицательное начало есть вторая сила природы.

Обе эти борющиеся силы, представляемые одновременно в единстве и в борьбе, ведут к идее организующего качала, формирующего мир в систему. Быть может, его имели в виду древние мыслители, говоря о мировой душе.

Если бы изначально положительная сила была бесконечной, она оказалась бы целиком вне границ возможного изъятия. Будучи ограничена противоположной силой,

93

она становится конечной величиной — начинает быть объектом восприятия или открывается в явлениях.

Единственно непосредственный объект созерцания есть в каждом явлении положительное. Об отрицательном (в качестве причины лишь ощущаемого) можно только умозаключать.

Непосредственный объект высшего учения о природе есть поэтому только положительное начало всякого движения, или первая сила природы.

Сама она, первая сила природы, скрывается от жадно ищущего ее взора за отдельными явлениями, в которых она обнаруживается. В виде отдельных материй она разливается по всему мирозданию.

Чтобы поймать этого Протея природы, который, принимая различные образы, все время возвращается в бесчисленных явлениях, мы должны шире расставить наши сети. Мы пройдем наш путь медленно, но он будет тем надежнее.

Материя, которая в каждой системе идет от центра к периферии, т. е. свет, движется с такой силой и скоростью, что некоторые даже сомневались в его материальности, поскольку он не обладает общим свойством материи, инертностью. Однако, по всей вероятности, мы знаем свет только в его развитии, вероятнее всего, он может в качестве света коснуться нашего глаза только в этом состоянии изначального движения. Но всякое развитие и становление материи сопровождается своеобразным движением. Если мгновенно порождается чрезвычайно высокая, хотя и конечная, степень эластичности, то она дает феномен чрезвычайно эластичной материи, которая, поскольку сущность эластичности есть расширяющаяся сила, распространяется в пространстве, пропорциональном степени этой силы. Это создает видимость свободного движения такой материи, как будто она не подчиняется всеобщему закону инерции и сама в себе заключает причину своего движения.

Однако это движение, как бы значительно и быстро оно нам ни представлялось, лишь по своей степени отличается от любого другого, посредством которого в какой-либо материи возникает равновесие сил. Ибо если мы предоставим этой эластичной материи распространяться в совершенно пустом пространстве без противодействия, которое могло бы оказать ее распространению менее эластичное тело своей непроницаемостью или силой своего притяжения, то, поскольку степень ее эластичности все-таки конечна, а эластичность каждой материи уменьшается пропорционально увеличению пространства, на которое она

94

распространяется, она неминуемо должна была бы в конце концов достигнуть такой степени распространения, при которой ее постепенно уменьшающаяся эластичность пришла бы в относительное равновесие с ее массой и таким образом сделала бы возможным состояние покоя, т. е. постоянное состояние материи.

Следовательно, свет, несмотря на то что он распространяется с удивительной скоростью, все же не более и не менее инертен, чем любая другая материя, движение которой недоступно нашему восприятию. Ибо укажу с самого начала: абсолютный покой в мире — бессмыслица, покой в мире всегда только кажущийся и по существу только минус, а отнюдь не полное отсутствие движения (И = 0). Движение света есть, следовательно, изначальное движение, присущее каждой материи как таковой, с той лишь разницей, что, как только материя достигает своего постоянного состояния, это движение достигает минимальной скорости, которой свет также достиг бы, как только его изначальные силы пришли бы к общему моменту.

Каждая материя наполняет свое определенное пространство только посредством взаимодействия противоположных сил; объяснить, что они постоянно наполняют одно и то же пространство, т. е. что тело в своем состоянии пребывает, можно, только приняв, что действие этих сил в каждый момент одинаково, в результате чего бессмысленное предположение о возможности абсолютного покоя исчезает само собой. Покой, следовательно, и каждое устойчивое пребывание тела всегда относительны. Тело находится в покое в отношении к определенному состоянию материи; пока это состояние сохраняется (пока, например, тело остается твердым или жидким), движущие силы будут наполнять пространство в равном количестве, т. е. будут наполнять одно и то же пространство, и поэтому будет казаться, что тело находится в покое, хотя то, что это пространство непрерывно наполняется, можно объяснить только исходя из непрерывного движения.

Следовательно, то, что свет лучами распространяется во все стороны, должно быть объяснено тем, что он находится в постоянном развитии и изначальном распространении. Что и свет достигает относительного состояния покоя, можно вывести уже из того, что свет бесконечного числа звезд не доходит до нас в своем движении.

Естествознание заинтересовано в том, чтобы не допускать ничего безграничного, рассматривать каждую силу как абсолютную, а только как борющуюся с противоп.

95

ложной ей силой. Даже если мы увеличим любую из этих сил до высочайшей мыслимой степени, мы никогда не достигнем абсолютного отрицания противоположной ей силы. Поэтому столь тщетны усилия всех тех, кто выводит всеобщее тяготение из толчка некой неизвестной материи, сталкивающей тела друг с другом; ибо эту материю, которая придает телам тяжесть, не будучи сама тяжелой, следовало бы представлять как абсолютное отрицание силы притяжения; однако в качестве таковой она перестала бы быть предметом возможной конструкции, она потерялась бы во всеобщей силе отталкивания и оставила бы для объяснения всеобщего тяготения не материальное начало, а только смутную идею силы вообще, т. е. именно то, чего стремились избежать при упомянутом допущении.

То, что задерживает свет в пределах материи, делает его движение конечным и доступным восприятию, есть то, посредством чего вся материя конечна, есть сила притяжения. Если некоторые естествоиспытатели считают самый свет или какую-либо его часть невесомыми, то их утверждение сводится только к тому, что внутри света действует большая сила расширения (этой силой в качестве изначальной в конце концов завершаются все наши объяснения). Однако поскольку эта сила расширения никогда не может выйти за пределы материи, т.е. никогда не может стать абсолютной, то тяжесть в каждой материи, как и в свете, можно рассматривать как исчезающую, но не как полностью отрицаемую.

Поэтому совсем не бессмысленно говорить об отрицательной тяжести света; ибо поскольку это заимствованное из математики выражение означает не просто отрицание,

а всегда действительное противоположение, то отрицательное притяжение в самом деле есть не более и не менее как реальное отталкивание, так что в этом выражении сказано

лишь то, что давно уже было известно, т. е. что в свете действует сила отталкивания. Если же в этом пытаются усмотреть причину возможного уменьшения абсолютного

(не удельного) веса тел, то понятие подобной причины! давно отошло в царство фантазий. Если тем самым ни одна степень эластичности не может | мыслиться как высочайшая и для каждой возможной степе' ни можно мыслить еще более высокие степени, а между каждой данной степенью и полным отрицанием всякой' степени — бесчисленное количество промежуточных степеней, то каждую, даже самую эластичную материю можно рассматривать как среднее между более высокой и более

96

низкой степенями, т. е. как составленную из обеих. Дело не том, обладаем ли мы средством химически разложить подобную; достаточно, если такой процесс разложения вообще возможен и природа может обладать средством его осуществить. Таким образом (даже если бы цвета те не свидетельствовали о разложении света), мы не стали бы рассматривать свет как простой элемент, а видели бы в нем продукт двух начал, одно из которых, более эластичное, чем свет, можно называть положительной (по Де Люку, filmdom deferens2), другое, менее эластичное по своей природе — отрицательной материей света.

Положительная материя света есть по отношению к свету последнее основание его расширяемости, и поэтому она абсолютно эластична, хотя мыслить ее как материю мы можем, только рассматривая и ее эластичность также как конечную, т. е. рассматривая саму материю как сложную. Первый принцип естествознания заключается в том, чтобы не рассматривать ни одно начало как абсолютное и считать, что каждая сила в природе действует посредством материального начала. Естествознание, как бы счастливо руководствуясь инстинктом, твердо следовало этой максиме и испокон веку предпочитало допускать для объяснения явлений природы неизвестные материи, прежде чем оно обратилось к абсолютным силам.

При этом бросается в глаза преимущество понятия изначальных сил, которое динамическая философия ввела в естествознание. Они служат отнюдь не объяснениями, а только пограничными понятиями эмпирического учения о природе, и свобода этого учения не только не затрагивается, но даже, напротив, обеспечивается, так как понятие сил. поскольку каждая из них допускает бесчисленное количество возможных степеней, причем ни одна из них не абсолютна (не является абсолютно высшей или абсолютно низшей), тем самым предоставляет ему бесконечную сферу действия, внутри которой оно может объяснять все феномены эмпирически, т. е. исходя из взаимодействия различных материй.

Правда, естествознание пользовалось такой свободой Ђ незапамятных времен, но при этом не могло ничего возразить на упреки в произвольности; теперь же эти упреки полностью отпадают, так как, согласно принципам динамической философии, вне сферы известных материй остается еще широкий простор для других, неизвестных, которые тем не менее не следует считать вымышленными, если

97

только принять, что степень их энергии соответствует действительно наблюдаемым явлениям.

Этого достаточно для внесения поправок в обычные представления.

Когда я утверждаю материальность света, я не исключаю этим противоположного мнения, а именно что свет есть феномен движущейся среды. В «Идеях к философии природы» я поставил вопрос: не распространяется ли свет Солнца, который доходит до нас, посредством разложения? Я думал, нельзя ли объединить теории света Ньютона и Эйлера. В самом деле, из чего исходят сторонники Ньютона? Из наличия материи, способной вступать в особые отношения с телами и, следовательно, способной оказывать своеобразное воздействие. А что утверждают Эйлер и те, кто согласен с ним? Что свет есть только феномен движущейся, сотрясаемой среды. Но разве сотрясение должно быть обязательно механическим, как полагает Эйлер? Кто может доказать, что между Землей и Солнцем не разлита материя, разлагаемая действием Солнца, и разве процесс этого разложения не способен распространиться вплоть до нашей атмосферы, поскольку в ней самой есть источник света?

Тем самым мы пришли бы к тому, что утверждает Ньютон,— к наличию особой материи света, способной даже к химическим соединениям, и к тому, что утверждает Эйлер,— к распространению света посредством сотрясения разложимой среды.

Насколько мне известно, как сторонники Ньютона, так и сторонники Эйлера признаются, что каждая из этих теорий сталкивается с определенными трудностями, отсутствующими в другой. Разве не лучше было бы поэтому рассматривать эти мнения не как противоположные, как это делалось до сих пор, а как взаимодополняющие и таким образом соединить преимущества обоих в одной гипотезе? Главным доказательством этой новой теории служит то, что все известные нам виды света всегда суть феномены одного развития. Ибо:

. Допустим, что достигший нас теперь свет есть тот же, который менее чем за восемь минут до этого излучало Солнце; тогда мы можем, как уже было указано, объяснить распространение света во все стороны, только приняв это движение в качестве изначального. Однако изначальное движение присуще материи лишь до тех пор, пока она не достигла динамического равновесия, т. е. пока она еще находится в становлении. Следовательно, свет, воспринимаемый

98

нашим органом, еще находится в состоянии развития „ Что свет Солнца действительно есть просто феномен постоянного разложения солнечной атмосферы, со значительной степенью вероятности доказал Гершель (Phlocoph cal transactons for the year 795. Vol. ) 3. Исходя из простоты средств, применяемых природой в ее самых великих и наиболее частых действиях, мы можем с тем большим основанием распространить это предположение на все светящиеся собственным светом тела мироздания, что ряд феноменов их света как будто свидетельствуют о подобном происхождении,— но об этом подробнее далее.

Ввиду того что Гершель, желая придать своей гипотезе о происхождении солнечного света большую вероятность, ссылается на развитие света в нашей земной атмосфере (на полярное сияние, которое подчас настолько велико и ярко, что, вероятно, его можно было бы заметить с Луны, на свет, часто пронизывающий небосвод в ясные безлунные ночи, и т. д.), я еще более утвердился в предположении, что свет распространяется посредством сотрясения легко разложимой среды (см. «Идеи к философии природы», с. 36 4).

Впоследствии я прочел «Метеорологические фантазии» Лихтенберга, написанные в связи с гипотезой Гершеля 5, но и они, как мне кажется, скорее подтверждают, чем опровергают, данную гипотезу.

3. Теперь стало очевидным, что свет, появляющийся при сгорании тел, возникает из окружающего нас воздуха, причем именно из той его части, которая ввиду ее влияния на все жизненные функции получила наименование воздуха, необходимого для жизни (vtals). Уже заранее можно предположить, что всякий свет, который мы способны вызвать, происходит из воздуха.

В упомянутой работе я утверждал, что система новейшей химии, как только она получит должное распространение, сможет вырасти до всеобщей системы природы. В настоящей работе будет дана попытка такого широкого ее применения. Открытия свойств gazoxygene 6 давно уже Должны были заставить обратить внимание на то, что кислород, если он действительно является тем, чем его уже теперь считают, окажется чем-то значительно большим, чем только это. Теперь уже начали также приписывать весомому основному веществу воздуха самые удивительные действия в природе. В связи с этим было сделано, как мне думается, очень верное замечание, что бессмысленно

99

приписывать такую силу самому мертвому телу, каким является так называемый кислород (см., например, что говорит Нрандис в «Опыте о жизненной силе», с. 8). Самое важное в открытиях химии — постоянное сосуществование этого основного вещества с обладающей энергией материей, которая открывается в свете, так что теперь можно, собственно говоря, с полным правом рассматривать его как ту материю, которую природа противопоставляет эфирной, повсюду распространенной жидкости.

Так как воздух есть сложная материя и так как все жидкости следует рассматривать как составленные из изначально эластичной жидкости и весомой материи, то здесь, поскольку мы находимся в области более высокой науки, мы можем отказаться от образного языка химии и рассматривать так называемый кислород как отрицательную материю воздуха, которая при сгорании соединяется с телом, тогда как положительная материя исчезает в образе света. Для краткости мы обозначим свет как +0, кислород как —О (при условии, однако, что при этом не будут думать о Е и —Е).

Если, таким образом, воздух является источником света, а —О есть весомая материя, посредством которой ограничивается в своих движениях и как бы приковывается к притягивающим телам свободно циркулирующая, разлитая вокруг небесных тел чрезвычайно эластичная жидкость, то старая теория, возрожденная Декартом, Гюйгенсом, Эйлером, о повсюду распространенном эфире перестает, во всяком случае в некоторой степени, быть гипотетичной, а то, что Ньютон в конце своей оптики едва смел предполагать, быть может, обретет очевидность.

То, что мы называем светом, само есть феномен некой более высокой материи, которая способна еще ко многим другим соединениям и в каждом новом соединении обретает новый характер воздействия. В свете, несмотря на то что он кажется простейшим элементом, следует принять наличие изначальной двойственности; во всяком случае свет Солнца служит, по-видимому, единственной причиной, возбуждающей и поддерживающей всякую двойственность на Земле.

В свете, излучаемом Солнцем, как будто господствует одна сила, однако вблизи Земли он, без сомнения, сталкивается с противоположными ему материями и, поскольку он

сам способен к раздвоению, образует с ними первые начала всеобщего дуализма природы.

Подобный дуализм необходимо принять, поскольку без противоположных

100

друг другу сил невозможно живое движение. Но реальное противоположение мыслимо только там, где противоположные стороны положены в одном и том же субъекте. Изначальные силы (к которым в конце концов возвращаются все объяснения) не были бы противоположны друг другу, если бы они не были изначально деятельностью одной и той же природы, только направленной в противоположные стороны. Именно поэтому всякую материю необходимо мыслить как однородную по своей субстанции; ибо только потому, что она сама с собой однородна, она способна к раздвоению, т. е. к реальному противоположению. Каждая действительность уже предполагает раздвоение.

Там, где существуют явления, существуют и противоположные силы. Следовательно, учение о природе предполагает в качестве непосредственного принципа всеобщую двойственность, а для того чтобы понять ее — всеобщее тождество материи. Истинным нельзя считать ни принцип абсолютной неразличенности, ни принцип абсолютного тождества; истина заключается в соединении того и другого.

Противоположным силам присуще необходимое стремление полагать себя в равновесие, т. е. в отношение наименьшего взаимодействия; тем самым, если бы в универсуме силы не были распределены неравно или если бы равновесие непрерывно не нарушалось, в конце концов на всех небесных телах замерло бы всякое частичное движение и сохранялось бы только общее движение до тех пор, пока, быть может, и эти мертвые, безжизненные массы небесных тел не составили бы, обрушившись друг на друга, одну глыбу и весь мир не погрузился бы в инертность.

Для того чтобы силы были распределены в мире неравно, необходимо постулировать изначальную разнородность небесных тел в каждой системе. Некое единое начало должно не только вызывать, но и посредством непрерывного влияния поддерживать борьбу отдельных материй на каждом подчиненном небесном теле. Если бы это начало было распределено в универсуме равномерно, оно вскоре оказалось бы в равновесии с противоположными силами. Следовательно, это начало должно приходить к отдельным телам из другого места, извне, в каждой системе Должно быть только одно тело, которое все время порождает это начало и посылает его всем другим.

Нет сомнения в том, что самосветящиеся тела мировой системы обязаны этим свойством качеству, которое им

101

присуще и которое они обрели сразу же в процессе общего разложения, предшествовавшего образованию мира.

Таким образом, мнение, что свет солнц порождается ими самими, еще сохраняет некоторую убедительность. Или, быть может, солнца следует рассматривать только как магниты света в универсуме, которые вбирают в себя из всех пространств весь свет, порождаемый природой? Не существует ли кроме планет и солнц третьей группы тел, специально предназначенных для таких процессов, посредством которых природа порождает все новую материю света (скажем, кометы)? Если мыслить мир замкнутым в самом себе, то следует полагать, что из каждой точки, где оказывается центр, исходит постоянно возобновляемый неисчерпаемый поток положительной материи. Основания Ламберта 8, согласно которым небесное тело, вращающееся в центре мировой системы, должно быть темным,— разве они убедительны? Та звезда, которая в XV в. внезапно появилась в созвездии Кассиопеи, в течение месяца сияла ярче Сириуса и, после того как она внезапно возникла как бы из небытия, стала постепенно блекнуть и наконец совсем исчезла, или та звезда, которую в начале следующего века увидел у пяты Змееносца Кеплер, звезда, постоянно менявшая свой цвет (принимая почти все цвета радуги), но в целом белая, по словам Кеплера, самый сияющий феномен среди неподвижных звезд,— были ли они, как полагал Кант, потухшими, вновь вспыхнувшими солнцами или ареной какого-то другого великого процесса, посредством которого природа порождала новый свет в недрах универсума?

Во всяком случае если (по Гершелю) образование света в Солнце есть только атмосферный процесс, то должно существовать основание, в силу которого свет возникает только в атмосфере Солнца.

Следует ли допустить, что изначально то эластичное вещество, из которого природа производит свет, концентрировалось только вокруг солнц и, что существование этой материи в атмосферах подчиненных небесных тел объясняется только длительным влиянием Солнца? В нашей атмосфере во всяком случае источник света не существует ни чистым, ни несмешанным.

Кто знает, не окружены ли солнца совершенно чистым воздухом, тогда как некое особое начало препятствует тому, чтобы атмосфера планет производила свет? Там, вблизи Солнца, светит тогда неизменно чистый свет, которому не угрожает враждебное начало. Если бы он возникал посред-

102

ством постоянного разложения из некой, подобной воздуху сущности, то ее следовало бы мыслить обладающей чрезвычайно высокой степенью эластичности, так как солнца в качестве наибольших масс каждой системы освобождали бы при изначальном переходе из жидкого состояния в твердое наибольшее количество эластичных материй. К этому, без сомнения, присоединяется действие тяжести, которая сильно сжимает воздушную оболочку Солнца и в чрезвычайной степени увеличивает ее изначальную эластичность.

Известно, что интенсивность света соответствует при его развитии степени эластичности воздуха, из которого он развивается, что можно заметить при сильном холоде, когда все огни горят ярче, вспышки огня распространяются быстрее, посредством ничтожнейшего трения возникает электричество и даже земная атмосфера переходит у полюса в электрические лучи.

Следовательно, если вокруг центральных тел было бы разлито воздухоподобное вещество с такой высокой степенью эластичности, что оно само собой переходило бы к образованию света, то от них постоянно шли бы по всем направлениям потоки света и пустые пространства всей системы, центр которой они составляют, заполнило бы море эфира, более того, оно переходило бы в пространства более отдаленных систем. Ибо если образовавшийся свет не достигнет состояния покоя до тех пор, пока его постоянно уменьшающаяся эластичность не придет в равновесие с его массой, то пространство, которое он занимает в состоянии покоя, будет пропорционально его эластичности. Но степень эластичности может расти бесконечно, и ее величину можно принимать такой, какая необходима для объяснения явлений. Эластичная материя, образующаяся вокруг нашего Солнца, может, следовательно, распространяться сплошным, непрерывным потоком вплоть до нашей атмосферы. Ежедневное вращение земного шара сделает, правда, необходимым чередование дня и ночи, но не послужит препятствием тому, чтобы свет других далеких солнц поддерживал связь между их атмосферой и атмосферой Земли. Как только полушарие, на котором мы живем, обращается к нашему Солнцу, его заполняют большие потоки света и создают феномен дня. Всю нашу планетную систему заполнит общая среда, каждое отдельное небесное тело присвоит от всеобщего света столько, сколько возможно в зависимости от качества его материй, но нигде во всей планетной системе не будет перерыва, или пространства

103

, которое не было бы заполнено общей для всех атмосферой.

Если, наконец, и неподвижные звезды принадлежат к некой высшей системе, управляемой общим центральным телом, то атмосфера этой системы также будет общей. Следовательно, атмосфера каждого солнца соприкасается с атмосферой некой более высокой системы, и весь свет, наполняющий мир, есть общий свет всеобщей мировой атмосферы.

Однако если между небесными телами имеет место изначальное различие, то всеобщий свет не может быть распределен равномерно, он должен течь из всех пространств мира к солнцам и только от них — к планетам. Но несомненно, что к нам устремляются от Солнца не отдельные, отклоняющиеся лучи,— сама разложившаяся атмосфера Солнца доходит до нас в качестве некоего целого. Феномен дня объясняется не случайным рассеянием света. Разве после того, как вблизи темных тел образовался источник света, он не должен прийти в движение под влиянием Солнца? Столкновение эластичных материй в нашем воздушном пространстве может произойти лишь тогда, когда наш земной шар превратится под чужим влиянием в само излучающее тело, будет одновременно солнцем и планетой и соединит в себе таким образом разнородные свойства.

Однако того, что положительное начало неодинаково распространено в отдельной планетной системе, недостаточно. Если бы оно равномерно устремлялось к подчиненному небесному телу, на этом теле скоро установилось бы всеобщее однообразие, которое в конечном счете привело бы к всеобщему разложению.

Свет не мог бы воздействовать на подчиненные небесные тела, если бы на них не существовала сила, которая, будучи возбуждаема светом, должна быть ему изначально родственна. Но тому, чтобы под влиянием солнечного света эта природная сила не обрела длительный перевес, препятствует само мироздание, чередование дня и ночи и времен года и даже сама форма планет, так как, судя по аналогии с формой нашей Земли, на всех планетах там, где лучи света падают наиболее вертикально (на экваторе), без сомнения, сконцентрирована и наибольшая масса; там же, где лучи падают более косо (у полюсов), планеты постепенно сплющиваются.

Положительная причина всякого движения есть сила, наполняющая пространство. Для того чтобы поддерживал

104

движение, эта сила должна быть возбуждена. Поэтому феномен каждой силы есть материя. Первый феномен всеобщей силы природы, посредством которой возбуждается поддерживается движение, есть свет. То, что приходит к нам от Солнца, представляется нам положительным (поскольку оно поддерживает движение), то, что противополагает этой силе наша Земля (в качестве только реагирующей) , представляется нам отрицательным. Без сомнения, то. что на Земле положительно по своему характеру, есть составная часть света; вместе с ним к нам приходят положительные элементы электричества и магнетизма. Положительное само по себе абсолютно едино, отсюда идет и древняя, никогда полностью не исчезающая идея праматери (эфира), которая, как бы дробясь в бесконечной призме, распространяется в виде бесчисленных материй (отдельных лучей). Все многообразие мира возникает только благодаря различным границам, внутри которых действует положительное. Факторы всеобщего движения на Земле суть положительное, устремляющееся к нам извне, и отрицательное, принадлежащее нашей Земле. Последнее, будучи развито посредством положительной силы, способно на бесконечное многообразие. Повсюду, где сила природы встречает сопротивление, она образует особую сферу — продукт ее собственной интенсивности и сопротивления, которое она встречает.

Лишь положительная сила пробуждает отрицательную силу. Поэтому во всей природе не бывает одной силы без другой. В нашем опыте встречается столько отдельных вещей (как бы отдельных сфер всеобщих сил природы), сколько существует различных степеней реакций отрицательных сил. На Земле все обладает общим свойством, которое состоит в том, что все земное противоположно положительному началу, устремляющемуся к нам от Солнца. В этом изначальном антитезисе заключен зародыш всеобщей организации мира.

Этот антитезис полностью постулируется наукой о природе. Его дедукция не может быть эмпирической, но только трансцендентальной. Происхождение его следует искать в изначальной двойственности нашего духа, который конструирует конечный продукт только из противоположных деятельностей. Те, кто держится экспериментирования, ничего не ведают об этом антитезисе, хотя они и не могут отрицать, что без подобной борьбы сил — если и не доступной эмпирическому доказательству, то необходимым образом постулируемой их конструкции явлений природы

105

(например, сгорания) остаются совершенно непонятными. Те, кто просто принимает этот антитезис (например, в теории сгорания). навлекают на себя упрек в том, что они, вместо того чтобы экспериментировать, измышляют гипотетические элементы. Разрешено это противоречие может быть только философией природы.

Экспериментирующие физики правы, если они держатся только положительного, так как только оно может быть непосредственно созерцаемым и познаваемым. Тем же, кто способен к более высокой точке зрения на природу, не следует бояться признания в том, что они вывели отрицательное. Это не делает его менее реальным, чем положительное. Ибо там, где есть положительное, именно поэтому есть и отрицательное. Ни то ни другое не есть абсолютно и салю по себе. Свое обособленное существование они обретают лишь в момент борьбы; там, где борьба прекращается, они теряются друг в друге. Положительное также не может быть воспринято без противоположности и когда превозносят непосредственное созерцание положительного, тем самым этому уже предпосылают отрицательное.

Так, когда Ньютон установил отрицательное начало всеобщего движения в мире, силу притяжения, он не отрицал, а утверждал, что это начало им выведено. Он не пытался непосредственно представить его в созерцании, а постулировал его, так как без него было бы невозможно и непосредственно созерцаемое положительное. Он даже признал, что, будь это начало созерцаемым, оно оказалось бы лишь видимостью и было бы не истинной силой притяжения, а лишь иллюзорной игрой толкающей, придающей тяжесть материи, т. е. он показал, что желание увидеть в силе притяжения нечто положительное является тщетным стремлением, ведущим к нелепым понятиям.

Поэтому сразу же торжественно откажемся от физического объяснения этой всеобщей борьбы отрицательных начал с положительными, из которой гармонически развивается система природы. И чтобы наша философия и в обосновании своих утверждений не отставала от экспериментирующей физики, докажем ей посредством полной, охватывающей все феномены индукции, что ее одностороннее объяснение без внутренней противоположности (источника всего живого) в действительности ни к чему не ведет и исключает возможность конструкции первых явлений природы.

106

1) что свет есть первая и положительная причина

всеобщей полярности;

2) что ни одно начало не может возбудить полярность,

если в нем самом нет изначальной двойственности;

3) наконец, что реальное противоположение возможно

только между вещами одного рода и общего происхождения.

5)

И в заключение мы выведем из названных выше начал законы, по которым может быть определена различная сила теплопроводности тел.

Проводниками тепла я считаю те тела, собственное тепловое начало которых, при возбуждении его тепловой материей, отгоняет и отталкивает ее. Непроводниками тепла — те, в которых движение тепловой материи совершается только посредством ее собственной эластичности (другими словами, нейтральные по отношению к теплу).

Мне хотелось бы, чтобы читатели уяснили себе, какое значение я придаю этим словам. Ведь даже при небольшой начитанности должно быть ясно, что различные писатели пользуются ими в совершенно разном смысле. Если, например, силу проводимости тел оценивают в зависимости от быстроты, с которой они охлаждают нагретое тело, то, например, вода окажется значительно лучшим проводником тепла, чем ртуть. Но я связываю с этим словом совсем смысл. Воду я не считаю проводником тепла, ибо она ведет себя по отношению к теплу совершенно нейтрально, не отталкивает его, как ртуть, и, следовательно, обладает большей емкостью. По мнению упомянутых писателей, теплопроводность тел равна их емкости; по моему мнению, теплопроводность противоположна их емкости.

Аким образом, все прозрачные тела, т. е. такие, сквозь которые проходит свет, не являются проводниками тепла либо потому, что они не содержат филогистически возбудимого начала, либо во всяком случае потому, что это начало в них нейтрализовано. Емкость воды относится к емкости ртути как 28 Что воспламеняющееся начало воды нейтрализовано кислородом, следует из того, что она не изменяет природу света. Следовательно, на непроводники теплота будет оказывать лишь количественное действие, она будет лишь расширять их или менять их состояние, не придавая им какого-либо качества и не лишая их его. По

107

аналогии можно умозаключить, что тепло, превращающее лед в воду, соединяется с ней не в качестве абсолютной, а только в качестве удельной теплоты. Однако тепло, превращающее лед в жидкость, все-таки как будто изменяет соотношение его составных частей. Вода преломляет свет сильнее, чем лед. В какой связи сила преломления находится с воспламеняемостью, известно. Тепло, соединяющееся с тающим льдом, не может воздействовать на термометр: оно как бы исчезло (отсюда латентное тепло доктора Блика 9). Причина заключается в том, что само таяние льда является выражением подспудно действующей силы отталкивания по отношению к теплу и что лед до тех пор принимает тепло, пока посредством самого этого тепла не возбуждается его сила отталкивания. Поэтому невозможно, чтобы этим теплом он воздействовал на другие тела, например на термометр. Он может быть постепенно согрет, т. е. приведен к такому состоянию, при котором он оказывает действие на термометр, лишь посредством сообщенного тепла. Если поток тепла настолько усиливается, что вновь преодолевает силу отталкивания, присущую воде, то он проникает в воду, расширяет ее, превращая в пар, и таким образом вновь изменяет состояние воды, не придавая ей нового качества и не лишая ее какого-либо качества.

Следовательно, тепло не может быть соединено посредством химического процесса ни с водой, ни с водяным паром; ибо состояния твердости, жидкости или пара являются лишь относительными состояниями воды (а не изменениями ее качества), состояниями, которые к тому же можно рассматривать как вынужденные. Ведь если бы вода не обладала температурой, при которой другие тела меньшей емкости сообщают ей значительное тепло, то вода была бы льдом, а если бы на нее не оказывала давления атмосфера, она была бы паром. То, что тепло, сообщенное льду, не оказывает теплового воздействия на другие тела, происходит не потому, что лед химически его связывает, а потому, что лед в этом состоянии не способен уравновесить силу отталкивания, с которой противодействуют теплу другие тела, или даже преодолеть ее.

Из этого мы видим, что слово «емкость» может иметь двоякое значение — емкость объема и емкость основных веществ, или, короче: количественная и качественная емкость. Правда, в понимании атомистической философии всякая емкость только количественна. Приходится сожалеть о том, что при неточности понятий, столь длительное время господствовавшей в понимании этих явлений, никто

108

и, великих физиков, которым мы обязаны важнейшими открытиями в области природы теплоты, не увидел и не определил с достаточной точностью, в чем состоит подлинное различие между удельной и количественной емкостью, вследствие чего в их указаниях возникла большая путаница Между тем это различие проступает очень явственно. На каждое тело, независимо от его химического отношения к материи тепла, тепло действует количественно, т. е. посредством увеличения его объема, изменения его состояния. Это — как бы всеобщее по своему характеру действие тепла; в телах же, находящихся в особом отношении к теплу, это изменение объема — лишь внешнее явление некоего изменения, которое тепло посредством особого воздействия создает внутри тела.

Это явствует из того, что названное изменение объема тел под действием тепла происходит не всегда в прямом отношении к их плотности, как можно было бы ожидать, а в известном отношении к их удельной емкости. Здесь нужно принимать во внимание два обстоятельства. Если считать, что тепло, которое применяют в опытах расширения тел, по своей степени одинаково, то необходимо принимать во внимание не только объем, до которого тело расширяется, но и время, в течение которого это происходит.

Если исходить

) из объема, то действительно кажется, что под действием одного и того же тепла тела расширяются обрат но пропорционально их плотности. Так, под действием

одного и того же тепла горючий воздух расширяется больше, чем обычный, обычный воздух — больше, чем винный спирт, винный спирт — больше, чем вода, вода — больше,

чем ртуть. Это вполне соответствует тому, что следовало ожидать.

Если же принимать во внимание время, в течение которого совершается это расширение, причем таким образом, что одинаковой помимо тепла принимается и степень расширения, то возникает совсем иное отношение. Ртуть, будучи значительно плотнее воды, может быть расширена до определенной степени в течение меньшего времени, чем вода, вода — в течение большего времени, чем винный спирт, менее плотный, чем вода. Лавуазье, проделав ряд сложных опытов, выявляющих расширяемость жидких тел посредством повышения температуры, был настолько поражен этим особым отношением объема, достигаемого жидкостями, ко времени, в течение которого они расширяются, что не решился вывести из

109

своих опытов какое-либо теоретическое положение. Согласно выведенным здесь нами принципам действия тепла, это отношение не кажется нам неожиданным.

Что под действием одинакового тепла тела, обладающие изначально более высокой эластичностью (меньшей плотностью), расширяются больше, т. е. становятся эластичнее, чем тела, изначально менее эластичные, нас удивить не может. Следовательно, если теплота находится в различном удельном или качественном отношении к различным телам, то эта разница при равном тепле и равном объеме расширения может действительно проистекать только из разницы во времени, в течение которого одинаковое количество тепла вызывает одинаковые действия.

Особое удельное отношение тепла к различным телам полностью зависит от степени возбудимости изначального теплового начала этих тел. Совершенно очевидно, что тела, в которых тепловое начало более возбудимо, будучи расширены йод действием одинакового количества тепла до одинакового объема с другими телами, в которых тепловое начало менее возбудимо, достигают этого объема в более короткое время. Так, ртуть, более плотная, но вместе с тем изначально более флогистичная, чем вода, под действием одинакового тепла достигнет объема, равного объему воды, в более короткое время. Также и винный спирт менее плотен, но изначально более возбудим теплом, чем вода; неудивительно, что время, в течение которого он под действием одинакового тепла достигает объема, равного объему воды, не зависит от его плотности.

6

Полагаю, что после столь многообразных доказательств не может быть сомнения в том, что не каждому флогистичному телу присуще начало, которое, будучи в различной степени возбудимо посредством тепла извне, и есть, собственно говоря, то, что отталкивает тепло в различной степени. Вообще надо сказать, что предположение, будто тепло, испытывая какое-либо изменение, остается совершенно пассивным, противоречит всем разумным принципам. Мне непонятно, как тело может с помощью свойственной ему силы отталкивать тепло, если сама эта сила не возбуждается теплом. И поскольку во всей природе эта эластичная материя, которую мы называем теплородом, может быть сохранена в равновесии и ограничена только посредством самой себя, то я не понимаю также, как тело

110

может с такой силой оказывать обратное действие на тепловую материю, если в нем самом не заключено начало, которое родственно тепловой материи и одно способно остановить ее в ее движении или придать ей движение в противоположном направлении.

Если тепло возбуждает в самом теле такое начало, т. е. если оно воздействует на него химически, динамически, то в теле возникает стремление к разложению. Если материя состоит из однородного, лишь по удельной теплоте различного флогистичного вещества, то разложение может быть достигнуто посредством одного тепла, так как различные составные части материи обладают различной возбудимостью под действием тепла и, следовательно, различной степенью испаряемости. Так, масла в качестве продуктов водорода и углерода, растения и вообще все соединения флогистичных веществ могут быть разложены под действием одного только тепла.

Совсем полиному обстоит дело с телами, состоящими из разнородных веществ. Если тело находится в состоянии окисления, то тепловая материя может вызвать изменение количественной, но не качественной емкости. Так, вода под действием тепла будет бесконечно расширяться, но не разлагаться, если к этому процессу не присоединится избирательное притяжение третьей материи. (Положение, весьма убедительно опровергающее многие метеорологические представления.) В воде тепловую материю принимает только водород, кислород ею не аффинируется. Тепловая материя овладевает водородом и приводит его в состояние разложимости. Однако водород последует импульсу, сообщенному ему тепловой материей, лишь в том случае, если присоединится третья материя, которая изымает кислород из соединения с водородом. Вода редуцируется (раскисляется), возникает воспламеняемый воздух (gazhydrogeие ); он будет обладать значительно меньшей качественной, но большей количественной емкостью, чем вода, другими словами, вследствие того что вода теряет кислород, ее сила отталкивания тепловой материи увеличивается, несмотря на то что теперь она может принять значительно больший объем тепловой материи. Обратное происходит, если тело флогистично и приходит в соприкосновение с атмосферным воздухом; в этом случае каждое повышение температуры будет уменьшать качественную емкость тела до того предела, при котором оно притягивает кислород.

Необходимо обратить внимание на то, что теплород

111

и кислород повсюду противоположны друг другу и в каждом явлении как бы — если дозволено так выразиться — сменяют друг друга. В той степени, в которой тело нагревается, т. е. отталкивает тепловую материю, оно притягивает кислород. Максимальное отталкивание одного есть максимальное притяжение другого. Как только максимум достигнут, ситуация меняется. Ибо, как только кислород входит в тело, качественная емкость тела увеличивается, другими словами, как только тело достигает максимального притяжения кислорода, оно одновременно достигает минимального доступного ему отталкивания теплорода. Совершенно очевидно, что представления такого рода ведут к значительно более философским понятиям, чем представления антифлогистического направления, которые полностью устраняют из химии всякий дуализм.

7

Теперь мы можем объяснить и различную степень горючести различных тел. Именно объяснить, говорю я; ибо утверждать, что тела более или менее родственны кислороду, не означает объяснить суть дела. Не говоря уже о том, что слово «родственность» вообще ничего не объясняет, все дело ведь именно в том, чтобы объяснить эту различную родственность тел кислороду.

Если бы сгорающее тело вело себя в этом процессе действительно столь пассивно, как полагают некоторые противники флористической теории, то было бы совершенно непонятно, почему не все тела одинаково легко сгорают при одинаковой температуре. Следует принять в качестве принципа, что тело соединяется с кислородом лишь тогда, когда его сила отталкивания по отношению к теплу достигла своего максимума (или если его тепловое начало возбуждено до высшей степени). Ибо, как только его сила отталкивания не уравновешивает более внешнюю тепловую материю, его емкость должна увеличиться или, что то же самое, оно должно соединиться с кислородом.

Следовательно, наиболее горючими телами являются те, сила отталкивания которых скорее всего преодолевается или тепловое начало которых скорее всего достигает максимума возбуждения. В некоторых телах изначальная сила отталкивания столь незначительна, что они соединяются с кислородом или, что то же самое, обретают большую емкость при самой низкой температуре. Верно и обратное, а именно что наиболее возбудимы посредством тепла те

112

тела, которые труднее всего сгорают (например, металлы).

На термометр может действовать только то тепло, которое отталкивается телом. Следовательно, степень, до которой тело нагревается посредством определенного количества тепловой материи, равна степени его силы отталкивания по отношению к теплу или его возбудимости теплом. Следовательно, при равном количестве тепла сильнее всего нагреваются те тела, которые труднее всего сгорают.

Из предыдущего следует также закон, согласно которому тело, обладающее двойной возбудимостью, нагревается посредством простого повышения температуры в такой же степени, как тело, обладающее простой возбудимостью, посредством двойного повышения температуры, или: простое повышение температуры при двойной возбудимости тела (по термометру) равно двойному повышению температуры при простой возбудимости тела. Допустим, что возбудимость Н 2 О = 2, возбудимость льняного масла Т =2, тогда вода посредством двойного количества сообщенного ей тепла нагревается не более, чем льняное масло посредством простого количества тепла, или если допустить, что количество сообщенного им тепла одинаково, то степень их нагрева будет соотноситься как их возбудимостью = :2.

Если проводниками тепла служат тела, которые посредством своей силы отталкивания придают движение тепловой материи, то и проводимость тел будет соотноситься так же, как их возбудимость, и находиться в обратном отношении к их емкости. (Некоторые авторы пользуются словом емкость в значении проводимости. Однако совершенно нелепо говорить, что тело обладает тем большей проводимостью, чем большее количество тепла оно способно принять, т. е. удержать.) Приведенному закону полностью соответствуют опытные данные. Проводниками тепла являются только флористические тела, так как только они возбудимы посредством тепла. Среди флористических тел наилучшими проводниками тепла окажутся те, которые в наибольшей степени возбудимы, т. е. в соответствии со сказанным выше те, которые труднее всего сгорают, среди них, например, серебро и т. п. Наихудшими проводниками тепла являются те тела, которые наименее возбудимы посредством тепла, т. е. легче всего сгораемые тела, такие, как шерсть, солома, перья и т. п. Однако на проводимость этих тел влияет, вероятно, и другое обстоятельство, но об этом ниже. Замечу только еще, что открытие графа Румфорда , согласно которому эти материи не являются проводниками для меньшей степени тепла и являются проводниками дл

113

большей степени тепла, может служить еще одним доказательством того, что проводимость тел зависит от степени их возбуждения.

Не являются проводниками тепла все дефлогистизированные или окисленные тела, подобно окислам металлов. Во всех этих телах может быть возбуждена лишь незначительная сила отталкивания тепла.

Совершенно не являются проводниками тепла вода и воздух, конечно чистый воздух (углекислый, или воспламеняющийся, газ, безусловно, теплопроводен; воздух в закрытом помещении, в котором находится много людей, становится в конце концов раскаленным).

Поразительное открытие графа Румфорда, которое он впервые обнародовал в своих «Experments upon heat» в «Phlosophcal transactons». Vol. 82. P. и поставил вне всякого сомнения своими убедительными опытами, состоит в том, что обычный воздух непроницаем для тепла, что хотя каждая отдельная частица воздуха может принимать тепло и посредством движения сообщать его другим, но воздух в покое, т. е. если его частицы не находятся в относительном движении, не передает тепловую материю. Это означает не более и не менее, что воздух не проявляет какую-то собственную силу отталкивания по отношению к теплу, но проводит его лишь в том случае, если он сам приведен в движение внешней причиной. Не знаю ничего другого, что могло бы лучше пояснить данную выше дефиницию проводников и непроводников тепла.

Только что я заметил, что проводимость некоторых легко сгораемых тел, таких, как шерсть, перья и т. п., меньше, чем можно было бы все-таки ожидать, несмотря на их слабую возбудимость. Эта загадка разрешается другим наблюдением графа Румфорда. Он открыл, что слабая проводимость материй, которыми мы пользуемся для нашей одежды или которыми мы покрываемся, зависит не столько от тонкости или особого характера их ткани, сколько от степени притяжения, проявляемого этими материями по отношению к окружающему нас воздуху. Посредством этого притяжения подобная материя с большей или меньшей настойчивостью оттесняет воздух, даже в том случае, если она из-за мгновенного расширения становится аэростатически легче окружающего воздуха и, следовательно, должна была бы подняться и унести с собой расширившее ее тепло. (Это объясняет, почему при средней температуре воздуха ветер часто значительно больше охлаждает, чем неподвижный, хотя и очень холодный, воздух.)

114