Часть 4.

скажем, такая, с которой можно было бы обратиться к противнику флогистической теории: «Если мы намерены принять какое-либо вещество тела в качестве начала сгораемости, то оно должно обладать свойством горючести и тогда, когда оно пребывает для себя и обособленно. Между тем кислород, пребывая для себя и обособленно, отнюдь не проявляет свойства горючести, следовательно, кислород не может быть началом сгораемости». Эти физиологи не устают повторять, что все изменения в живом теле зависят от изменений в химическом составе; однако они не хотят, чтобы этот состав был определенно назван, но требуют, чтобы, пользуясь смутными и общими понятиями, которые они заимствовали из химии, не умея их объяснять, мы шарили в темноте или удовлетворялись пустыми словами. Однако в некоторой степени их несогласие с опрометчивыми толкователями, которые называют кислород единственной причиной раздражимости (хотя и не могут при этом объяснить, как это происходит), можно считать обоснованным. По отношению к нашему объяснению эти возражения не имеют силы;

bb) против этой гипотезы, что кислород играет при раздражимости лишь вторичную роль, так как раздражимость есть процесс раскисления; поэтому подлинной причиной (положительным началом) раздражимости должен быть не кислород, а именно противоположное ему начало.

В предшествующем изложении все дело было в том, чтобы доказать, что выдаваемое до сих пор за начало жизни относится только к отрицательным началам жизни. Посредством полной индукции мы показали, что представления химической физиологии все еще не определили положительное начало и подлинную причину жизни. Теперь нам надлежит показать, что, только допустив наличие такого начала, можно будет полностью объяснить все процессы в животном организме, и таким образом, рассматривая положительное жизненное начало в его различных Функциях, мы, постепенно приближаясь к нему, определим, каковы его природа и происхождение.

V. О положительной причине жизни

Первое, что следует считать функцией жизни,— это шчетанное движение, в котором она заставляет пребывать

163

жидкие субстанции животного организма, ибо жидкость как подлинный элемент жизни природа ввела в каждое живое существо в качестве того глубочайшего, посредством чего тело, которое, будучи твердой субстанцией, есть повсюду только сосуд и остов, собственно только и становится одушевленным (Баадер. «Начала физиологии», с. 47). Мы видим, что повсюду, где одна часть тела раздражается раньше другой, возникает набухание, т. е. приток жидкостей животного тела. Это можно объяснить, только если принять, что всякое раздражение вызывает в органе увеличение емкости по отношению к отрицательному жизненному началу, связанному с кровью (ибо только кровь, которая проходит по артериям, движется не под действием механического или гидравлического приспособления; за протекающей по венам темной кровью, напротив, закрываются клапаны, которые предотвращают обратный приток ее в сердце), примерно так, как в системе тел при нарушении температурного равновесия тепловая материя переходит в то тело, емкость которого увеличилась. Лишь благодаря этому живое тело становится системой, т. е. замкнутым в себе самом целым. Значит, кровообращение зависит от постоянного чередования противоположных процессов, один из которых поддерживается посредством положительного начала с помощью нервов, другой — посредством крови в качестве среды отрицательного начала. Что такое чередование постоянно происходит в живом организме и что исключительно этим чередованием полностью объясняется движение жидкостей в животном организме, мы вскоре увидим и из других опытов. [...]

3

а) Уже давно идет речь о том, что в раздражимой фибре поддерживается постоянный флогистически процесс или, другими словами, что в раздражимости участвует кислород. Однако все физиологи, согласные с тем, что в теле идет такой флогистический процесс, смущены не только тем, что они не могут показать, как этот процесс происходит, но прежде всего тем, что они не могут указать на причину определенного количества этого процесса. Брандис, например, в часто цитируемой нами работе («Опыт», § 8) говорит: «То, что этот флористический процесс в живом волокне становится не больше того, чем он должен быть,

164

чтобы не разрушить органическую фибру, зависит от незначительного количества кислорода, которое каждый раз остается в запасе». Однако легко понять, насколько неудовлетворительно это объяснение. Следовательно, очевидно, что для понимания подобного непрерывного процесса окисления необходимо исходить из причины, которая заранее количественно определяет этот процесс, и этой причиной может быть только то, о чем мы говорили с самого начала,— начало раскисления, следовательно, степень окисления в каждой отдельной фибре равна степени окисления, предшествовавшей ей.

Ь) Однако естественно возникает вопрос: что же определяет эту степень раскисления? Выше (2) мы допустили, что положительное начало действует не одинаково на все органы и, таким образом, возникает их удельная емкость по отношению к отрицательному началу. Но, спросят нас, что же определяет ту степень, в которой действует на органы положительное начало? Желая ответить на этот вопрос, мы обнаруживаем, что оказались в порочном кругу, который, однако, не может быть для нас совершенно неожиданным. Предмет нашего исследования — происхождение жизни. Но жизнь заключается в круговороте, в последовательности процессов, которые непрерывно возвращаются к самим себе, и поэтому невозможно указать, какой именно процесс возбуждает жизнь, какой из них протекает раньше, какой позже. Каждая организация есть замкнутое в себе целое, в котором все одновременно', механистическое объяснение здесь совершенно неприемлемо, поскольку в подобном целом нет ни до, ни после.

Следовательно, лучшее, что мы можем сделать,— это прийти к заключению, что ни один из этих противоположных процессов не определяет другой, но они определяют друг друга, находятся в равновесии друг с другом.

Кали положительное начало определено отрицательным, а отрицательное — положительным, то из этого следует положение: чем меньше емкость органа по отношению к положительному началу, тем меньше и его емкость по отношению к отрицательному началу, и, наоборот, чем дольше емкость органа по отношению к отрицательному началу, тем больше она по отношению к положительному началу.

Возникает вопрос: на основании чего можно определить емкость органа по отношению к положительному и отрицательному началам?

165

Положительное начало действует посредством нервов на раздражимые органы. Следовательно, чем меньше количество нервов идет к органу, тем меньше его емкость по отношению к кислороду, а, чем меньше его емкость по отношению к кислороду, тем более необходим в нем (менее подвержен произволу) процесс раскисления, тем больше его раздражимость.

Поступающая в сердце артериальная кровь все время нарушает равновесие его химического состава, так как его емкость по отношению к отрицательному началу ничтожна; следовательно, противоположный процесс происходит в нем совершенно непроизвольно, и сама эта мышца поэтому и называется непроизвольной мышцей. Нервы сердца \ настолько нежны и немногочисленны, что в последнее время стали даже сомневаться в их существовании (Бе рендс. «Dss [ertata] qua probatur, cor nervs care re».— n: «Ludwg. Scrpt [ores] neurol [ogcae] mn [ores]». T. 3, pp. ss. 39). Этим средством природа достигла того, что данная мышца послушна только животному импульсу, ибо капли окисленной крови достаточно, чтобы нарушить равновесие ее состава. Представление, будто узлы межреберного нерва, ответвления которого идут к сердцу, препятствуют произвольным действиям этой мышцы, прерывая в качестве подчиненных мозговых центров ее связь с головным мозгом,— правда, остроумная, но неверная мысль, ибо нервы, которые идут к произвольным мышцам, также не лишены подобных узлов.

Значимым будет и обратное положение: чем большее число нервов идет к органу и чем они крупнее, тем больше его емкость по отношению к кислороду, а, чем больше его емкость по отношению к кислороду, тем меньше необходимости и непроизвольности в проявлениях его раздражимости (посредством которых разлагается кислород). К органам, больше всего подвластным произволу, идет большинство крупных нервов. Галлер уже заметил, что только к большому пальцу идет большее число нервов, чем к беспрестанно раздражаемому сердцу. Если непроизвольные мышцы раздражаются для действия одним атомом кисло j рода (извлеченное из тела животного сердце часто вновь j оживляется одним дуновением воздуха), то, напротив, > нужно известное количество этого начала, чтобы поддерживать произвольные движения; отсюда и утомление произвольных органов, необходимость покоя и временное прекращение произвольных движений во сне.

Если природа поставила раздражимость непроизвольных

166

мышц в зависимость от процесса в животном организме, то, наоборот, от раздражимости произвольных органов она сделала зависимым процесс в животном организме. Парализованные члены становятся дряблыми, вялыми и заметно сокращаются. Поскольку каждое мышечное движение увеличивает емкость органов по отношению к отрицательному началу и поскольку каждое выделение этого начала из крови связано с частичной свертываемостью, это объясняет, почему в органах, которые больше всего упражняются (например, в правой руке, правой ноге и т. д.), тверже, больше и сильнее не только мышцы, но даже артерии и все остальные части.

Наконец, так как природа не могла поставить эти движения в зависимость от процесса в животном организме, причину их необходимо было поместить в более высокое, независимое от процесса в животном организме свойство (чувствительность).

Примечание. Более строго, чем это было сделано здесь, произвольные и непроизвольные органы не могут быть противопоставлены друг другу, так как произвол при действии страстей оказывает некоторое влияние и на такие непроизвольные органы, как сердце; напротив, при страшных болезнях произвольные органы переходят в непроизвольные (быть может, потому, что их емкость по отношению к отрицательному началу в значительной степени уменьшается).

Оставаясь внутри той сферы, которая нам отведена понятием жизни, мы обнаруживаем все-таки, что непроизвольные движения возбуждаются отрицательным началом и что обратное относится к движениям произвольным; однако то и другое возможно только посредством противоположных начал. С этим полностью совпадают явления сокращений сердца: желудочки сердца сокращаются не сразу после того, как в них притекает кровь. Это наблюдение (стоившее Галлеру таких усилий) со всей очевидностью доказывает, что отрицательное начало (крови) само по себе не приводит к сокращению сердца, а, чтобы это Действительно произошло, к отрицательному началу должно присоединиться действие другого (положительного) начала.

Ьсли бы только кислород был причиной раздражимости сердца, то эта мышца должна была бы в конце концов оказаться перенасыщенной кислородом. Но кислород служит лишь тому, чтобы сердце было способно к сокращению. t> каждом сокращении (причину которого следует искать

167

в значительно более высоком начале) сердце теряет кисло

род, и, таким образом, один и тот же процесс может все время повторяться; в противном случае, если бы его неуравновешивал противоположный процесс, он бы замер.

Теперь несомненно, что раздражимость есть общий продукт противоположных начал, но еще не ясно, как эти начала действуют при раздражимости. Если представить себе сокращение органа только как л химическую редукцию, то это могло бы объяснить уменьшение объема раздраженного органа, но не эластичность, с которой сокращается орган.

Поэтому пора отказаться от мертвых понятий, которые возникают, когда речь идет о происхождении раздражимо таких выражений, как «флогистический про и т. п.

а) То, что при этом действует кислород, также не j доказывает, что при раздражении имеет место флогистический процесс, как и то, что этот процесс имеет место при j действии электричества потому, что в нем участвует воздух. \ К тому же, как уже было замечено выше, азот, основа всех ; раздражимых органов, сам по себе не есть горючее вещество, т. е. он не соединяется с кислородом, подобно действительно горючим субстанциям, из чего следует, что и соотношение этих веществ в раздражимости значительно более высокого порядка, чем то, которое имеет место во флогистическим процессе. Именно это особое свойство азота и содержит, без сомнения, основание того, что он составляет едва ли не преобладающую часть животной материи.

Это, безусловно, явствует и из следующих замечаний. Основу всех белых органов, например нервов, составляет студенистое вещество, они не содержат азота и, вероятно,

именно поэтому являются теми органами, которые природа противопоставила мышцам как местонахождению раздражимости. Напротив, белок, основа перепонок, сухожилий, )

хрящей, уже восприимчивее к кислороду и свертывается под действием кислот. И наконец, волокнообразная часть крови, основа мышц, содержит наибольшее количество

азота, вследствие чего они достигают совершенно особой емкости по отношению к кислороду и становятся собственно местонахождением раздражимости. Нетрудно также заметить, что животная материя проходит последовательный ряд ступеней до раздражимости.

168

Первые подступы к ней обнаруживаются уже в свертываемости жидких частей (которую, несомненно, следует приписать присутствию азота), на более высокой ступени она являет себя в сокращаемости клеточной ткани, поставленной Блуменбахом вне сомнения, и, наконец, на высшей ступени — в раздражимости мышц.

Нельзя считать невероятным, что и отрицательное начало жизни, которое связывается с первоосновой животной материи как мертвый кислород, постепенно развивается в отрицательное электричество, в качестве которого оно входит в субстанцию мышц как подлинное начало раздражимости.

примечание. Каким образом наличное в неорганической природе начало может быть причиной своеобразных явлений (например, раздражимости) в органах животного организма, было бы, правда, понять трудно, если не исходить из того, что оно состоит в совершенно своеобразном и особом отношении к животному веществу. Что, например, начало раздражимости состоит в таком совершенно особом отношении к животному веществу, известно даже из опытов. Так фон Гумбольдт открыл, что губки всех видов (т.е. растения, содержащие много азота), которые при гниении издают трупный, животный запах, являются такими же совершенными проводниками в гальванической цепи, как настоящие органы животных. Что своей способностью служить проводниками они обязаны не своей влажности, он доказал со всей убедительностью. «Они служат проводниками,— говорит он в работе «О раздраженном волокне мышцы и нерва», с. 73,— не как влажное полотно и все содержащие воду субстанции, но вследствие своеобразного состава их волокон, вследствие почти животной природы их лимфы». Именно этот естествоиспытатель открыл, как мне представляется, весьма любопытный закон и подтвердил его экспериментами, а именно что «растительная или животная жидкость тем действеннее служит проводником гальванизма, чем более она близка к жизни, т. е. чем меньше ее элементы соединены по известным нам законам химического сродства» (там же, с. 5). Я полагаю, что после такого рода открытий нельзя больше считать вымыслом, если, подобно тому как это делают защитники жизненной силы, намного превосходящие в этом отношении сторонников химической физиологии, приписывать повсеместно распространенным началам природы в живой организации совсем иное действие, чем то, которое они проявляют в неорганической природе. Но из

169

этого следует также, что для объяснения животной жизни нам не нужно выдумывать неизвестные начала или темные качества.

Ь) Легко и естественно сделать из этого дальнейший вывод: раздражимость есть общий продукт противоположных органов, следовательно, несомненно, и противоположных начал. Поскольку всеобщий дуализм начал господствует и в неорганической природе, мы можем, если нам известно одно начало — раздражимости, смело сделать вывод о противоположном ему. Если отрицательное начало происходит из всеобщей жизненной среды, то в ней должно быть распространено и положительное начало.

Ряд явлений свидетельствует о существовании противоположных начал в атмосфере. Назову только одно: поскольку отрицательное электричество атмосферного происхождения, то можно предположить, что таково происхождение и положительного электричества. Эту аналогию можно значительно продолжить. Уже само по себе трудно поверить в то, что разнородность элементов атмосферного воздуха, которая, без всякого сомнения, открывается в электрическом дуализме (выше, с. 547 ел.), не имеет также некоторого отношения к противоположным началам раздражимости, что распространенное в атмосфере положительное начало не модифицируется в теле животного в положительное начало раздражимости подобно тому, как оно, например, посредством трения модифицируется в положительное электричество.

Однако приходится признать, что все эти предположения в высшей степени неопределенны, и до сих пор опыты показали только, что каждое проявление раздражимости сопровождается химическим изменением раздражимых органов, условия которого, однако, до сих пор не исследованы.

Примечание. Что последнее основание гальванических явлений находится в самих возбудимых органах, теперь, по-видимому, можно считать доказанным опытами Гумбольдта, и тем самым великое открытие Галъвани вновь обрело то значение, которого едва не лишила его проницательность Вольты.

Что гальванические вздрагивания сопровождаются химическими изменениями органов, следует из многих опытов, так как, например, возбудители, ранее не оказывавшие действия, будучи применены после действующих возбудителей, вновь вызывают вздрагивания, если идет гальванический процесс, и гальванизированные части раньше пере

170

ходят в состояние гниения, чем иегальванизированные. Если подобное изменение, вызванное гальванизмом, не находит иного объяснения, то можно себе представить, что при этом происходит притяжение в противоположном направлении, и, если требуется привести очевидные примеры подобного притяжения, достаточно обратиться к химии, где можно найти множество случаев, когда два тела разлагают друг друга только под воздействием третьего тела.

Примером может служить следующее наблюдение Гумбольдта (с. 473), которое не непосредственно, но косвенно интересно с точки зрения гальванизма. «Если положить друг на друга две однородные пластинки цинка, смоченные водой, они не оказывают действия на воду. Но если таким же способом положить друг на друга цинк и серебро, то вода разлагается цинком». Тем, чем между противоположными металлами является вода (разнородная по своим элементам), является между ними (разнородный в самом себе) животный орган; как одно, так и другое разлагается или гальванизируется — ибо это равнозначно — между обеими пластинками.

Если мне будет дозволено выразить мои дальнейшие соображения об этих феноменах, то я желал бы, чтобы сначала опирались на решающие и наиболее очевидные опыты и о менее очевидных судили бы, исходя из более очевидных, а не наоборот. Самым очевидным в этих опытах является то, что разнородные металлы, помещенные между мышцей и нервом, вызывают сильные вздрагивания. Как действуют эти металлы? Это важный вопрос, ответ на который, без сомнения, дал бы самую общую формулу для всех случаев. Металлы могут действовать на органы

a) не посредством сообщения, при котором они проводи ли бы в органы противоположные электрические заряды. Ибо помимо того, что наличие подобного особого электричества в металлах не доказано, трудно было бы в самом деле понять, как посредством наложения влажных проводящих субстанций могло бы быть остановлено движение электричества.

b) Не могут металлы оказывать действие и тем, что они связывают уже существующие противоположные начала в М и N (подобно тому как утверждается в теории болонской школы), ибо в противном случае разнородные металлы не оказывали бы более сильное действие, чем однородные. Это последнее обстоятельство в первую очереди требует объяснения. Теория, которая не выполняет этого требования, ничего не объясняет; теория Вольты

171

выполнила это требование, однако после последних открытий Гумбольдта ее следует считать сомнительной, а собственная теории Гумбольдта основана только на вероятности и ряд феноменов совершенно не объясняет.

с) Остается только предположить, что металлы оказывают воздействие тем, что

а) они вызывают нечто в самих органах',

b) тем, что они возбуждают противоположные начала', при этом нет никакой необходимости представлять себе вытекающую гальваническую жидкость.

Отрицать подобную возможность (правда, согласно атомистической теории, одно тело может действовать на другое вообще только посредством сообщения) после опытов Уэльса и Гумбольдта', в ходе которых даже сами металлы гальванизировались, т. е. сообщили друг другу силу возбуждения, невозможно (ср. работу Гумбольдта, с. 242); или предполагается, что в данном случае один металл передал другому некое неведомое вещество? Разве не возникает уверенность в том, что цинк и серебро, соединенные металлической дугой, вызывают друг в друге такое же изменение, как то, которое они вызывают в заключен между ними органе (языке или мышце), хотя это изменение в металлах не проявляется в движениях? Какие изменения вызывают тела друг в друге посредством простого прикосновения, мы в большинстве случаев не видим, так как не располагаем ни инструментами, ни органами, которые могли бы нам на это указать: в данном случае нам это показывает самый раздражимый из всех органов. Следовательно, гальванизм — нечто значительно более всеобщее, чем обычно себе представляют. Здесь напрашиваются аналогии. Если потереть одну (тонкую) сторону идиоэлектрической пластинки шерстью и одновременно положить на другую палец, то одна сторона пластинки станет положигеоэлектрической, а другая — отрицательноэлектунческой. Таким образом, если гальваническая цепь замыкается, элементы гальванизма (да простят нам это выражение, мы пользуемся им лишь для того, чтобы пояснить свою мысль) расходятся и распределяются между N и М в качестве противоположных полюсов раздражимости.

Положение: разнородные металлы вызывают противоположные свойства в N и М (дуализм начал) или вновь разделяют то, что непрерывно разделяется в жизни ( «Идеи к философии природы», с. 64) — должно быть в качестве принципа положено в основу всякого дальнейшего исследования. Поскольку последнее основание гальванических

172

явлений следует искать в изначальной разнородности органов (которая не может быть исключена никаким средством), вследствие чего они обретают способность к взаимному возбуждению, то становится понятным, что если даже однородные металлы или влажные субстанции замыкают цепь между И и М (причем они служат лишь продолжением цепи между N и М), или если нерв отбрасывается на обнаженную мышцу посредством изолирующей субстанции (опыт, который почти всегда достаточно быстро удается и часто долго длится), или даже если нерв и мышца не соединены цепью, например, если коснуться простого изолированного нерва в одной точке цинком или серебром (опыт, который удается очень часто; его модификацией являются опыты Гумбольдта без цепи),— становится понятным, говорю я, что во всех этих случаях могут возникнуть вздрагивания, потому что это легчайшее изменение нерва может вновь вызвать дуализм начал в N и М, а тем самым и вновь вызвать процесс; этот процесс часто возникает даже без какого-либо вмешательства, когда предоставленный себе орган сам без внешнего стимула начинает вздрагивать, как бы разряжаясь.

Только тогда, когда эти всеобщие начала гальванизма будут достаточно ясно поняты, настанет время старательно исследовать материальный аспект этих явлений; тогда можно будет в первую очередь принять во внимание и противоположные химические свойства возбудителей (которые следует строго отличать от простых проводников), например их противоположное отношение к кислороду и к электричеству; теперь, после сказанного об этом гм фон Гумбольдтом (с. 24 его многократно цитируемой работы), можно и перекись марганца не считать исключением из правила (согласно которому тело, не проявляющее сродства с кислородом и проводящее электричество, не служит возбудителем гальванизма). Ближе всего к цели мы оказались бы, открывая возбудители по аналогии; прекрасное начало этому положил Гумбольдт открытием (правда, еще не вполне подтвердившимся в моих собственных опытах) противоположного действия, оказываемого щелочами и кислотами на N и М, при котором дуализм начал совершенно очевиден — в атмосфере это prncpeoxygene 4; гальванизм вызывает на языке кислый и щелочной вкус в зависимости от того, находится ли сверху цинк или серебро; то, что некоторые считают щелочной вкус серебра лишь более слабым кислым вкусом, вызвано заблуждением, так как при прекращении контакта этот вкус действительно

173

переходит в противоположный, сомнения, но той же причине, по которой при прекращении контакта серебра с нервом и цинка с мышцей подергивания происходят так же, как при их соприкосновении.

В подобных мелких легкообозримых наблюдениях для людей, свободных от предрассудков и приступающих к исследованию, если можно так сказать, непредвзято, заключена простая неопровержимая истина; она, появившись, привнесет во всю физиологию новый свет, который мы теперь едва предвидим.

5

Раздражимость — как бы центр, вокруг которого концентрируются все органические силы; обнаружить ее причины означало бы открыть тайну жизни и снять с природы ее покров.

а) Если природа противопоставила животному процессу раздражимость, то раздражимости она в свою очередь противопоставила чувствительность. Чувствительность не есть абсолютное свойство животной природы, ее можно представить себе только как противоположность раздражимости. Поэтому, так же как раздражимости не может быть без чувствительности, и чувствительности не может быть без раздражимости.

О наличии чувствительности мы вообще заключаем только из своеобразных и произвольных движений, которые внешнее раздражение вызывает в живом существе. На живое существо внешняя среда действует иначе, чем на мертвое, свет только для глаза есть свет; но об этом своеобразии воздействия, которое внешнее раздражение оказывает на живое, можно умозаключить только из своеобразия движений, которые за ним следуют. Таким образом, для животного сферой возможных движений определена и сфера возможных ощущений. Сколько произвольных движений способно совершать животное, столько же оно способно воспринимать и чувственных впечатлений, и наоборот. Следовательно, сферой его раздражимости животному определена и сфера его чувствительности и, наоборот, сферой его чувствительности — сфера его раздражимости.

Живое отличается от мертвого, определяя кратко, именно тем, что одно способно испытывать любое воздействие, другому же его собственной природой заранее определена сфера доступных ему впечатлений.

В животном существует стремление к движению, но направленность этого стремления изначально неопределен-

174

на. Лишь постольку, поскольку в животном изначально существует влечение к движению, оно способно к чувствительности, ибо чувствительность есть лишь отрицательное этого движения.

Поэтому вместе с исчезновением стремления к движению угасает и чувствительность (во сне) и, наоборот, вместе с возвращением чувствительности пробуждается и стремление к движению. Грезы — предвестники пробуждения. Грезы здоровых существ — это утренние грезы. Следовательно, чувствительность существует в животном, пока в нем есть стремление к движению. Однако изначально это стремление (как и всякое другое) направлено на нечто неопределенное. Определенной его направленность становится только посредством внешнего раздражения. Следовательно, раздражимость — изначально отрицательное животного процесса — есть положительное чувствительности.

И наконец, если мы объединим раздражимость и чувствительность в одном понятии, то возникнет понятие инстинкта (ибо стремление к движению, определенное чувствительностью, есть инстинкт). Таким образом, постепенно разделяя и вновь соединяя противоположные свойства в животном, мы достигли высшего синтеза, в котором произвольное и непроизвольное, случайное и необходимое в животных функциях полностью соединены.

Примечание. Поскольку мы в нашем исследовании заняли чисто физиологическую точку зрения, здесь невозможно обстоятельнее выявить, насколько более широкое и глубокое философское значение, чем многим представляется, имеет положение: чувствительность есть лишь обратное раздражимости. Животное видит и слышит лишь благодаря своему инстинкту (Лейбниц где-то говорит, что и у животных бывают представления высокого уровня, поскольку они способны воспринимать свет; однако для животного и свет — лишь сфера его инстинкта: свет в качестве такового являет себя лишь более высокому чувству). ак же человек видит и слышит то, что он видит и слышит, только посредством более высокого инстинкта, который там, где он преимущественно направлен на великое и прекрасное, называется гениальностью. Вообще всякое познание есть отрицательное (предпосланного) положительного; человек познает лишь то, к познанию чего его влечет: пытаться объяснить людям то, к познанию чего у них нет стремления, — напрасный труд. Так, в конечном счете в каждом природном существе все многообразие сочетаетс

175

в инстинкте в качестве все оживляющей души, без импульсов которой никогда не состоялось бы замкнутое целое.

Ь) Помимо того что чувствительность вообще невозможно представить себе как абсолютное свойство животной природы, опыт также показывает, что чувствительность не только наносит ущерб животному процессу, но и утрачивается или разрушается в отдельном индивидууме при неестественно усиливающейся раздражимости (при болезнях, вызывающих сильный жар) и что в ряде живых , существ чувствительность возрастает и падает в обратном отношении к раздражимости.

Если в соответствии с выведенным выше законом произвольность движений органа растет вместе с числом и величиной его нервов, то ясно, что открытый Зёммерин закон, по которому с относительной толщиной и величиной нервов снижаются интеллектуальные способности (Зёммеринг. «De bas encephal», p. 7. «О различии в строении тела негра и европейца», с. 59), означает не что иное, как утверждение, что чувствительность возрастает и понижается в обратном отношении к раздражимости 42.

Таким образом природа, как будто отдав движение целиком под власть произвола, посредством возвышения чувствительности вновь изъяла его из этой власти; ибо движения самых чувствительных животных наименее произвольны и, наоборот, наибольшая произвольность движений свойственна инертным животным. Так, в пределах всего ряда организаций и даже среди индивидуумов одного вида (в зависимости от пола, климата, темперамента и т.д.) с ростом чувствительности нервной системы произвольность (размеренность) движений регулярно уменьшается.

с) Поскольку возрастание и понижение раздражимости идет параллельно понижению и возрастанию чувствительности и последняя, таким образом, есть лишь обратное первой, то, найдя материальные начала раздражимости, мы тем самым нашли бы и материальные начала чувствительности; это подтверждается и непосредственным опытом, так как та причина, которая вызывает движения животного (например, гальваническое раздражение), служит причиной его ощущений.

Естествоиспытатели, по-видимому, не решались досаждать природе экспериментами в глубинах ее святилища; и еще очень невелико наше знание о благороднейшем органе, который возвышаясь над животным процессом и будучи своей природой и составом, безусловно, нейтрализован (гарантирован) от какого бы то ни было участи

176

в нем, испокон веку как будто определен для подлинного местонахождения мышления. Структура и организация этого на первый взгляд сходного с неорганической массой органа настолько постоянны и единообразны вплоть до мельчайших своих частиц, что уже заранее можно с достаточным основанием ожидать большого многообразия функций, к которым он предназначен.

Однако главная причина того, что эта область столь мало изучена экспериментальным путем, заключается, несомненно, в предубеждении, что исследование подобного предмета вообще недоступно человеческому духу.

Упомянем лишь следующее.

Согласно принципам трансцендентальной философии, ясное понятие того, как представления действуют на материальные органы, например на мозг, столь же невозможно, как обратное — понятие того, как материальные причины воздействуют на интеллигенцию. Те, кто полагает, что взаимодействие духа и тела можно сделать понятным, помещая между ними эфирные материи в качестве среды, безусловно, не более глубокомысленны, чем тот, кто полагал, что, лишь совершив достаточно большой обход, можно в конце концов по суше достигнуть Англии. Философия, устав от такого рода вспомогательных средств, применяемых для оправдания инертности, именно поэтому оторвалась от эмпиризма и начала рассматривать функции интеллигенции чисто трансцендентально. Физикам не остается ничего другого, как в свою очередь рассматривать чисто физиологически функции животной жизни. Как в конечном счете эти противоположные воззрения на вещи объединятся в общее, не их забота.

Этим чисто физиологическим воззрением я пытаюсь ограничиться в исследовании животной чувствительности, определяя ее как противоположное раздражимости, ибо, только если она такова, можно надеяться на то, что в конце концов и ее функции мы сумеем свести к движениям, к чему, правда, с давних пор, но всегда тщетно стремились.

6

Так как в соответствии со сказанным выше не подлежит сомнению, что в живом существе имеет место последовательность ступеней в функциях, так как природа противопоставила животному процессу раздражимость, а раздражимости — чувствительность и тем самым установила антагонизм сил, которые держат друг друга в равновесии — если одна возрастает, то другая падает, и наоборот

177

,— то напрашивается мысль, что все эти функции суть лишь ответвления одной и той же силы и что в них как в своих отдельных явлениях выступает единое начало природы, в котором мы должны видеть причину жизни, так же как несомненно, что одно и то же повсюду распространенное начало открывается в свете, электричестве и т. д.

как в своих различных явлениях. Примечание. Поскольку крупные естествоиспытатели пришли на другом пути к тому же результату, эту идею можно принять с тем большим доверием. Особенно подтверждается она рассмотрением прогрессивного развития органических сил в ряду организаций — по этому вопросу я отсылаю читателя к опубликованной в 793 г. Речи профессора Кильмайера об этом предмете, речи, которую в будущем, несомненно, сочтут началом совершенно новой эпохи в истории естествознания 43. На самой низкой ступени это начало открывает себя во всеобщем стремлении к формированию, которое мы должны предпослать в качестве начала всякой организации; ибо одна только формирующая сила, которая присуща и мертвой материи, могла производить лишь мертвые продукты. Самая изначальная способность материи к организации заключается, правда, в формирующих силах, которые присущи материи как таковой, ибо без них вообще немыслимо происхождение различимой по фигуре и сцеплению материи. Однако именно потому, что формирующая сила господствует и в неорганической природе, в органической природе к ней должно присоединиться начало, !

которое вознесет ее над первой. Возникает вопрос, как всеобщая формирующая сила материи переходит в стремление к формированию? понятии стремления к формированию заключается, что формирование происходит не слепо, т. е. посредством сил, которые свойственны материи как таковой, но что необходимому, содержащемуся в этих силах, присоединяется случайное чужого влияния, которое, модифицируя формирующие силы материи, одновременно заставляет их производить определенный образ. В этом особом образе, которого материя, предоставленная самой себе, не принимает, и заключено случайное каждой организации, и это

случайное в формировании, собственно, и находит свое выражение в понятии стремления к формированию. Сила формирования превращается, следовательно, в

178

стремление к формированию, как только к мертвому действию первой присоединяется нечто случайное, т. е. мешающее влияние чуждого начала.

Это чуждое начало не может быть в свою очередь силой, так как сила вообще есть нечто мертвое', но это мертвое, которое заключено в одних только силах, и должно быть здесь исключено. Таким образом, понятие жизненная сиw — совершенно пустое понятие. Некий сторонник этого начала возымел даже умную мысль рассматривать ее как аналог силы тяжести, которая, как он говорит, ведь тоже не может быть объяснена! Сущность жизни вообще состоит не в силе, но в свободной игре сил, непрерывно поддерживаемой каким-либо внешним влиянием.

Необходимое в жизни — это всеобщие силы природы, участвующие в этом процессе; случайное, поддерживающее эту игру своим влиянием, должно быть особенным, другими словами, материальным началом.

Организация и жизнь вообще выражают не нечто само по себе пребывающее, а только определенную форму бытия, нечто общее, обусловленное рядом совместно действующих причин. Следовательно, начало жизни есть только причина определенной формы бытия, а не причина самого бытия (ибо она вообще не может мыслиться).

Следовательно, силы, которые действуют в жизни,— не особенные силы, присущие органической природе; то, что вводит эти силы в игру, результат которой есть жизнь, должно быть особенным началом, которое как бы изымает органическую природу из сферы всеобщих сил природы и перемещает то, что было бы мертвым продуктом формирующих сил, в высшую сферу, сферу жизни.

Только так происхождение всякой организации являет себя в качестве случайного, каким оно и должно быть в соответствии с понятием организации; ибо природа не должна производить ее необходимым образом; там, где она возникает, природа действовала свободно; лишь постольку, поскольку организация есть продукт природы в ее свободе (свободной игры природы), она может вызывать идеи Целесообразности, и лишь в той мере, в какой она вызывает эти идеи, она есть организация.

Упомянутое начало, будучи причиной жизни, не может мыть ее продуктом. Следовательно, оно должно находиться в непосредственной связи с первыми органами жизни. Оно Должно быть распространено повсюду, хотя действует он лишь там, где находит определенную рецептивности. Так, причина магнетизма существует повсюду, но действует

179

только на некоторые тела. Поток магнетизма обнаруживает незаметную иглу и в открытом, вольном море, и в закрытом помещении, и там, где он ее находит, он придает ей направленность к полюсу. Так и поток жизни, откуда бы он ни пришел, находит восприимчивые к нему органы и придает им там, где он их находит, жизненную деятельность.

Это начало ограничено в своих действиях только рецептивностью вещества, с которым оно себя отождествило, и в зависимости от различия этой рецептивности должны были возникать различные организации. Именно поэтому названное начало, хотя и воспринимаемо всеми формами, само изначально бесформенно, au.copepod, и нигде не может быть изображено в качестве определенной материи. Таким образом, это всеобщее начало жизни могло индивидуализироваться в отдельных существах, а также посредством сообщения его через все поколения постоянно оставаться в связи со всеми живыми существами. Начало жизни пришло в органическую материю не извне (например, посредством индузии — бессмысленное, но распространенное представление), наоборот, это начало сформировало для себя органическую материю. Так, индивидуализируясь в отдельных существах и придавая им индивидуальность, оно стало началом непостижимым, если исходить из самой организации, началом, воздействие которого открывается индивидуальному чувству только как вечно живое стремление.

Это начало, будучи причиной жизни, не может входить в процесс жизни как его составная часть; не подчиненное никакому химическому сродству, оно — неизменное, actuator, в каждом организованном существе. О том, чтобы это начало уничтожало мертвые силы материи в живом теле, конечно, не может быть и речи, но несомненно ) что оно дает этим мертвым силам направление, которое они, будучи предоставлены сами себе в свободном беспрепятственном формировании, не приняли бы; 2) что оно все время возбуждает и непрерывно сохраняет борьбу этих сил; предоставленные сами себе, они вскоре оказались бы в состоянии покоя и равновесия.

Поскольку это начало в качестве причины жизни ускользает от любого взора и скрывается в своем собственном творении, оно может быть познано лишь в отдельных явлениях, в которых оно выступает, и перед этим неизвестным, в котором уже древнейшая философия предполагала первую силу жизни, останавливается рассмотрение как неорганической, так и органической природы.

180

Нее функции жизни и вегетации находятся в такой связи с всеобщими изменениями природы, что общее начало обеих следует искать в одной и той же причине. Мы видим, что более обильный приток света ведет к всеобщему движению в органической природе; его следует приписывать не непосредственному влиянию света, в той мере, в какой нам известны его силы, но скорее началу, которое распространено везде и из которого посредством, быть может, неведомых действий создается свет, так же как свет в свою очередь служит к тому, чтобы все время возбуждать это начало. Мы замечаем во всяком случае, что, невзирая на неизменность источника света и отсутствие каких-либо изменений в составе воздуха и в погоде, в иные годы наблюдаются неурожай и плохая вегетация. Причины метеорологических изменений еще не исследованы, и, без сомнения, их следует искать в более высоких процессах; именно эти изменения оказывают на чувствительные тела действия, которые не могут быть объяснены химическим или гигрометрическим составом воздуха. Следовательно, необходимо признать, что помимо тех составных частей атмосферы, которые мы можем изобразить химическим путем, в ней распространена особая среда, посредством которой все атмосферные изменения становятся ощутимыми для живого тела. Когда атмосфера избыточно заряжена электричеством, почти все животные проявляют особый страх, во время грозы гальванические опыты удаются лучше, ярче вспыхивает искра, хотя нет никаких оснований полагать, что электричество служит непосредственной причиной этих явлений. Приближение сильного землетрясения предвещается изменением цвета неба, беспокойством и даже жалобным воем некоторых животных, как будто та причина, что разрушает горы и поднимает острова из глубин моря, волнует и дышащую грудь животных,— все эти наблюдения невозможно объяснить, не исходя из всеобщей непрерывности в действии всех природных причин и общей среды, посредством которой все силы природы действуют на чувствительные существа.

Поскольку это начало поддерживает непрерывность в неорганической и органической природе и связывает всю природу во всеобщий организм, мы вновь узнаем в нем ту сущность, которую древняя философия, прозревая, приветствовала в качестве общей души природы и которую некоторые физики того времени считали единой с формирующим и созидающим эфиром (составляющим основу благороднейших творений природы).

181

ПРИМЕЧАНИЯ

О мировой душе

Гипотеза высшей физики для объяснения всеобщего

организма, или Разработка первых основоположению

натурфилософии на основе начал тяжести и света

Von der Weltseele

Eine Hypothese der hoheren Physik zur Erklarung des

aJlgemeinen Oganismus, oder Entwicklung der ersten

Grundsatze der Naturphilosophie an den Prmcipien der

Schwere und des Lichts

Работа написана в Лейпциге осенью 1797 г. Первое упоминание о ней содержится в письме Шеллинга к отцу от 4 сентября 1797 г. Опубликована весной 1798 г. Второе, исправленное издание появилось в 1806 г., третье – в 1809 г. В качестве вступительного раздела ко второму изданию Шеллинг написал трактат «Об отношении реального и идеального» (публикуется во 2-м томе наст. изд.). Работа «О мировой душе» принесла автору славу выдающегося философа. Гете писал о ней Шиллеру И июня 1798 г.: «Сочинение Шеллинга окажет мне великую услугу» (Der Briefwechsel zwischen Schiller und Goethe. Bd 2. Leipzis, 1984. S. 105). Под свежим впечатлением от прочитанного Гёте добился приглашения Шеллинга в Яенский университет.

На русском языке публикуется впервые.

Работа публикуется с сокращениями. Полностью представлена наиболее важная вторая часть – «О возникновении всеобщего организма», содержащая попытку естественнонаучного объяснения органической жизни. Опущено Приложение, в котором помещены дополнительные материалы к основному тексту. Первая часть – «О первой силе природы» – представлена тремя отрывками, отражающими диалектический подход Шеллинга к явлениям неорганического мира.

1 Придет время, когда то, что для нас теперь скрыто, озарится светом благодаря упорному труду в течение многих веков. Для такого исследования одной человеческой жизни недостаточно. Нужны долгие годы, чтобы

594

мы достигли нужного понимания. Придет время, когда наши потомки будут удивляться нашему незнанию столь очевидных вещей (лат.). Сенека. Исследования о природе VII.– 93.

2 Де Люк Ж. Л. (1727 – 1817) – профессор философии и геологии в Гёттингене. Fluidum dejerens – перемещающаяся жидкость (лат.).– 97.

3 Гершелъ У. (1738–1822) –английский астроном.– 99.

4 Шеллинг ссылается на свою работу 1797 г.– 99.

5 Лихтенберг Г. К. (1742–1799} – немецкий писатель и физик; профессор физики и астрономии в Гёттингене. Прославился лекциями по экспериментальной физике.– 99.

е кислородный газ (франц.).–99.

' Брандис И. Д. (1762–1846) – немецкий врач, профессор в Киле. Шеллинг ссылается на его работу «Versuch iber die Lebenskrafte (1795).- 100.

в Ламберт И. Г. (1728 – 1777) – немецкий философ, математик, физик, астроном.– 102.

9 Блэк Дж. (1728 – 1799) – шотландский химик и физик; открыл углекислый газ, ввел понятие теплоемкости.– 108.

'" народный газ (франц.)-111.

" Ру.чфорд Б. (наст, фамилия Томпсон, 1753–1814) –естествоиспытатель и политический деятель; наблюдая выделение теплоты при сверлении пушечных стволов, пришел к выводу, что теплота – особый вид движения.– 113.

12 Креллъ Л. Ф. (1744–1816) – немецкий химик; издавал журнал «Chemische Annialen» (1784 –1804).– 117.

13 Музы Сицилии, петь начинаем важнее предметы (лат.). Вергилии. Буколики IV 1.– 119.

и Немецкий ботаник И. Хедвиг известен ценными исследованиями в области споровых растений. Шеллинг ссылается на его работу «De fibrae vegetalibus ortu» (О происхождении растительных волокон).– 121.

15 Бургаве Г. (1668–1738) – профессор медицины, ботаники и химии в Лейдене.– 121.

16 Райль И. К. (1759–1813) – профессор медицины в Галле и Бер лине; основал журнал «Arcbiv fur Physiologic» («Физиологический ар хив»). Известен исследованиями в области анатомии мозга.– 123.

17 Баадер Ф. К. (1765 – 1841) –немецкий религиозный философ, врач, естествоиспытатель. Шеллинг цитирует его работу «Beitra'ge zur Elementarphysiologie» (Hamburg, 1799).– 124.

18 Шеллинг цитирует работу Ф. Якоби «David Hume uber den Glau- ben, oder Idealismus und Realismus» (Дэвид Юм. О вере, или Идеализм и реализм, 1787).– 125.

19 соответственно гипотезе (лат.).– 126.

э0 Галлер А. (1708 – 1777) – швейцарский анатом и физиолог. Один из основоположников экспериментальной физиологии. Автор классического труда «Элементы физиологии...».– 127.

21 скрытым качеством (лат.).– 128.

22 Шталъ Г. Э. (1659 – 1734) – немецкий химик-экспериментатор и врач. Сформулировал первую общую химическую теорию – теорию флогистона, впоследствии опровергнутую Лавуазье. – 129.

23 Пфафф К. Г. (1772-1852) -'немецкий врач и физик. В 1793 г. опубликовал работу «Tierische Elektricitat und Reizbarkeit» (Электри чество и чувствительность животных) . – 129.

и Браун Дж. (1735–1788) – шотландский врач. Разработал теорию отношения раздражения к возбудимости. –130. 23 Нозолог – знаток болезней, медик.–131. 2S Шеллинг имеет в виду работу А. Гумбольдта «Aphorismen aus

595

der chemischen Physiologie der Pflanzen» (Афоризмы из области химической физиологии растений, 1794).– 132.

Гиртаннер К. (1760–1800) – немецкий медик. –133.

28 Фуркруа А. Ф. (1755–1809) – французский химик и политический деятель. Совместно с Лавуазье и другими учеными участвовал в разработке новой химической номенклатуры, содействовал распространению антифлогистических воззрений в химии. Шеллинг ссылается на его работу «Chemische Philosophie» (1796).– 134.

2 Блуменбах И. Ф. (1752–1840) – немецкий медик и антрополог, профессор медицины в Гёттингене. В работе «Ober den Bildungstrieb» (Стремление к формированию, 1781) поставил вопрос о формообразующей силе, составляющей специфику органической материи. Высокая оценка этой работы содержится в кантовской «Критике способности суждения* (§ 85).– 145.

30 Уголино делла Герардеска – глава Пизанской республики, в 1288 г. в ходе политической борьбы был обвинен в государственной измене и вместе с сыновьями и внуками заточен в башню, где все они умерли с голоду. Трагическая судьба Уголино описана Данте в «Божест венной комедшя» («Ад», авсия 33). Этот ciontei был использован немец кими драматургами Г. В. Герстенбергом и К. Белендорфом,– 146.

31 Дарвин Э. (1731 –1802) – английский врач, натуралист, поэт (дед Чарльза Дарвина), В натурфилософской форме развивал представления об эволюции животных под влиянием внешней среды. Шеллинг цитирует немецкий перевод его работы «Zoonomia or the laws of organic life», опуб ликованный в 1795 г.– 154.

32 Пармантье А. О. (1737 – 1813) – французский химик и ботаник. Дейё Н. (1744–1837) – французский химик. Райль (1759–1813) – профессор медицины в Берлинском университете, известный своими исследованиями по анатомии мозга. Издавал журнал «Archiv fur Physio logie».– 156.

33 Воклен Л. Н. (1763–1829) – французский химик, ученик Фуркруа.– 156.

Буквально «мертвая голова» (лат.), в химии – измельченная окись железа.– 157.

35 Туаз – единица измерения длины, применявшаяся в ряде стран до введения метрической системы мер (равна 1,949 м).– 160.

36 Буге П. (1698–1758) – французский геодезист и астроном. Своими исследованиями интенсивности света заложил основы фотометрии. Соссюр О. Б. (1740–1799) – швейцарский естествоиспытатель, первый исследователь геологического строения и климатических условий Альп. Шеллинг цитирует его 4-томное сочинение «Путешествие в Альпы» (Женева, 1779-1796).- 161.

Вольта. «О воспламеняющемся воздухе болот» (итал.).– 161.

38 Эвдиометрические опыты – опыты по определению наличия кислорода в воздухе.– 161.

^ Берендс И. Б. Я. (1769–1823) – немецкий физик и врач. Шеллинг упоминает его работу «Диссертация, в которой доказывается, что сердце лишено нервов» (лат.).– 166.

40 Опыты А. Гумбольдта над раздражимостью нервных и мускуль ных волокон описаны в его монографии «Versuche uber die gereizten Muskel- und Nervenfasern. B d 1 – 2. Berlin, 1797.-172.

41 кислородное и щелочное начало (франц.).– 173.

42 Зёммеринг С. Т. (1755 – 1830) –немецкий анатом и физиолог, физик. Шеллинг ссылается на его работу «De basi encephali» (Об основании мозга). Goettingen, 1778, и на 5-томное исследование «Vom

596

Bau des menschlichen Korpers» (О строении человеческого тела). Frankfurt/M., 1796-1801.-/76.

43 Кильмайер К. Ф. (1765 – 1844) – немецкий анатом и физиолог, профессор химии, ботаники и медицины в Тюбингене; учитель Ж. Кювье. Шеллинг имеет в виду произнесенную Кильмайером в 1793 г. речь «О взаимоотношении между органическими силами».– 178.