Часть 2.

положено, однако, в идее единым с самим по себе и для себя бесконечным и непосредственно связано с ним.

Л у ц и а н. Так мы признали.

Бруно. Но это само по себе и для себя бесконечное есть понятие?

Л у ц и а н. Согласен.

Бруно. Понятию же вообще не может быть равна или соответственна никакая иная конечность, кроме бесконечной.

Л у ц и а н. Это ясно.

Бруно. Но бесконечная во времени?

Л у ц и а н. Это, как мне кажется, невозможно; ибо то, что бесконечно вне зависимости от всякого времени, не может быть исчерпано временем, будь оно даже бесконечным, никакая бесконечность, которая тем времени, не может быть равна независимому от времени бесконечному или соответствовать ему.

Бруно. Следовательно, конечность безвременно бесконечна?

Луциан. По-видимому, надо сделать такой вывод.

Бруно. Но безвременно бесконечно ведь только понятие?

Луциан. Так мы приняли.

Бруно. Следовательно, безвременно бесконечна только такая конечность, которая бесконечна сама по себе и для себя, или по своей сущности.

Луциан. И это верно.

Бруно. Но конечность, бесконечная по своей сущности, никогда и никоим образом не может перестать быть конечной.

Луциан. Никогда.

Бруно. Далее, бесконечная не посредством времени, а сама по себе и для себя, она и при устранении времени не может перестать быть бесконечно конечной.

Луциан. Не может.

Бруно. Следовательно, она также не может перестать быть конечной сама по себе и потому, что она есть в абсолютном и безвременно наличное в нем.

Л у ц и а и. И потому. Однако, хотя это и не представляется мне не совсем неясным, я все-таки попрошу тебя развить твою мысль, ибо это один из самых темных предметов, которые не могут быть постигнуты сразу.

Бруно. Следовательно, мы обособили бесконечное мышление от идеи, в которой оно без опосредствования едино с конечным, только нашим различением. В аспекте

516

возможности в бесконечном мышлении все едино без различия времени и вещей, в аспекте действительности же оно не едино, а составляет множество и необходимо и бесконечно конечно. Однако не менее чем само по себе и для себя бесконечное и само по себе и для себя конечное превосходит всякое время, и так же, как оно не могло бы обрести бесконечность посредством времени, поскольку она исключена из него его понятием, так же оно не может лишиться своей конечности посредством отрицания времени. Следовательно, для того чтобы мыслить бесконечно конечное в абсолютном и у него, нет необходимости во времени, хотя и необходимо, чтобы бесконечно конечное, мыслимое обособленно от абсолютного, было распространено в бесконечное время. Однако в бесконечном времени оно не станет более бесконечно конечным, чем оно было бы по своей природе в мгновении, если бы в отношении к абсолютному оно могло быть хотя бы только в мгновении. Но это ты можешь приблизить к созерцанию следующим образом.

Основание существования всякого конечного как такового заключается не в нем самом, но необходимо вне его; следовательно, оно есть действительность, возможность которой заключена в другом. Вместе с тем оно получает от бесконечно многого другого только возможность без действительности, и именно поэтому оно необходимо и до бесконечности несовершенно. В отношении абсолюта, однако, это совершенно немыслимо. Ибо в нем, поскольку мы имеем в виду форму, одинаковую с самой сущностью, реальное, правда, но своему понятию необходимо и вечно противоположно идеальному, как отражение – образу, и, хотя оно по своему понятию необходимо конечно, реально же или на деле оно абсолютно равно идеальному. Поэтому, если ты рассматриваешь конечное только в его понятии, то оно необходимо и до бесконечности единично, и, будучи само действительностью, возможность которой заключена в другом, оно само в свою очередь содержит бесконечную возможность других единичных вещей, которые по той же причине содержат также бесконечную возможность других единичных вещей, и так до бесконечности. Если же рассматривать его реально, т. е. в абсолютном единстве с бесконечным, то, во-первых, с бесконечной возможностью других единичных вещей, которая в нем содержится, непосредственно связана действительность, и, далее, на том же основании с ним самим в качестве действительного связана его возможность; следовательно, все, поскольку оно в Боге, само абсолютно вне всякого времени и обладает

517

вечной жизнью. Единичное же именно потому и есть единичной и обособляется, что содержит только возможность других без действительности или само содержит действительность, возможность которой не находится в нем. Но, какое бы конечное и с каким бы различием между его возможностью и действительностью ты ни положил, подобно тому как вместе с бесконечной возможностью всего тела, которая присуща каждой части органического тела, применительно к ней непосредственно положена без всякого отношения ко времени и действительность и, наоборот, каждая отдельная органическая часть тела обладает своей возможностью не перед собой или вне самой себя, а непосредственно с собой в других, так же и в конечном, поскольку оно заключено в абсолютном, не отделена ни действительность от его возможности, ни его возможность от действительности. Следовательно, ближе всего к способу всех известных и зримых конечных вещей пребывать в бесконечном – тот способ, посредством которого единичное в органическом теле связано с целым; так же, как отдельная часть не положена в органическое тело в качестве отдельной, и единичное не положено в абсолютное в качестве единичного, и как органическая часть посредством того, что она, рассмотренная реально, не единична и не перестает быть идеальной или самой для себя единичной, так и конечное, поскольку оно содержится в абсолюте. Поэтому отношение единичного к единичному в абсолюте не есть отношение причины и действия, а подобно отношению части органического тела к другой единичной его части; отличие лишь в том, что в абсолютном связь конечного с бесконечным бесконечно более совершенна, чем та, которая существует в органическом теле, ибо всякое органическое тело обладает еще возможностью, действительность которой находится вне его и к которой оно относится как причина к действию; оно также – лишь отражение некоего прообраза в абсолюте, в котором со всякой возможностью связана ее действительность, а именно поэтому со всякой действительностью – ее возможность.

Именно потому, что истинный универсум преисполнен абсолютной полноты, что в нем нет ничего вне другого, раздельного, что все абсолютно едино и друг в друге, он в своем отражении необходимо растягивается на безграничное время, подобно тому как единство возможного и действительного, пребывающее в органическом теле вне времени, будучи растянуто в отражении, потребовало бы

518

для своего становления время, которое не могло бы иметь ни начала, ни конца. Следовательно, конечное само по себе никогда не находится вне абсолюта и не есть единичное только для самого себя, ибо то, что в конечном идеально без времени, в абсолюте также и реально, и если названное отношение возможности есть отношение причины к действию, то конечное само полагает себе это отношение, и если это отношение не лишено времени, то конечное само полагает себе свое время, причем то, которое содержится . в нем только как действительность без возможности,– в качестве прошлого, а то, которое содержится в нем только как возможность без действительности,– в качестве будущего; следовательно, то, что полагает свое время, есть свое понятие или определенная отношением к единичному реальному возможность, которая в нем содержится и определенность которой исключает как прошлое, так и будущее. Следовательно, в абсолюте, напротив, бытие и небытие непосредственно связаны. Ибо в вечном и несуществующие вещи, и понятия этих вещей содержатся так же, как существующие вещи и понятия этих вещей, т. е. вечно. Вместе с тем и существующие вещи и их понятия содержатся в абсолюте таким же образом, как несуществующие вещи и их понятия, а именно в их идеях. Всякое же иное существование – лишь видимость.

Ни одно понятие единичного не отделено в Боге от понятия всех вещей, которые суть, были или будут, ибо эти различия по отношению к нему самому не имеют значения. Так, например, бесконечная возможность в понятии человека соединена в нем не только с бесконечной действительностью всех остальных людей, но и со всем тем, что из этой возможности в качестве действительной проистекает; поэтому в нем прообраз жизни единичного чист и ясен и значительно блаженнее собственной жизни единичного, так как то, что в единичном являет себя нечистым и смутным, созерцаемое в вечном существе, служит совершенству и божественности целого.

Таким образом, друг мой, если мы постигнем истинный и высший смысл того единства, которое ты сам установил, то искать его мы будем отнюдь не в конечном познании, но уверуем в то, что оно безгранично возвышается над ним. В существе того единого, которое не есть ни та ни другая из противоположностей, мы познаем вечного и незримого отца всех вещей; никогда не выходя за пределы своей вечности, он в едином акте божественного познания охватывает бесконечное и конечное: бесконечное есть дух, единство

519

всех вещей, конечное же, само по себе, правда, равное бесконечному, посредством своей собственной воли есть страдающий и подчиненный условиям времени Бог. Каким образом эти три могут быть едины в одном существе и как конечное в качестве конечного, однако без времени, может пребывать в бесконечном, я, как мне кажется, уже показал.

Л у ц и а н. Друг, ты ввел нас глубоко в природу непостижимого; но хотел бы я знать, как ты вернешься оттуда к сознанию, после того как ты далеко перенесся за его пределы.

Бруно. Хотя я и не знаю, дорогой, следует ли воспринимать твои слова о том, что я перенесся, как ты это называешь, за пределы сознания, как упрек, я это упреком не считаю; ведь скажи прежде всего, совершил ли я что-либо иное помимо идею, которую превратил в принцип, в ее высшем смысле?

Л у ц и а н. Ничего иного ты действительно не совершил, но то, что ты совершил, приводит к тому, что единство перестает быть принципом знания, а тем самым, как мне кажется, и принципом философии, которая есть наука о знании.

Бруно. В этом я готов с тобой согласиться, только боюсь, не понимаешь ли ты знание как некое подчиненное знание, которое поэтому и требует подчиненного принципа. Поэтому скажи нам прежде всего, в чем ты ищешь знание?

Л у ц и а п. Я полагаю знание в том единстве мышления и созерцания, из которого мы исходили.

Б р у н о. И определяешь это единство также как начало знания?

Л у ц и а н. Да.

Бруно. Рассмотрим же, друг, как ты мыслишь это единство в качестве принципа знания и в качестве самого знания. Поэтому прошу тебя, скажи мне прежде всего, мыслишь ли ты идеальное и реальное в знании столь же единым, как мы определили это в абсолюте, или же предполагаешь, что это единство в принципе знания носит иной характер? Такой же характер? Тогда мы с тобой не расходимся, и ты будешь в этом случае утверждать, говоря о принципе знания, то же, что мы утверждаем об абсолюте; однако тогда ты будешь согласен со мной, но не с самим собой. Ибо если для тебя в принципе знания выражено то же абсолютное единство, которое для нас выражено в абсолюте, то ты перенесешься с самим знанием за пределы знания и сознания.

Л у ц и а н. Ты упускаешь из виду, что мы познаем

520

единство, поскольку оно есть принцип знания, правда, как абсолютное, но как абсолютное именно только в его отношении к самому знанию и в качестве принципа знания.

Бруно. Не знаю, понимаю ли я тебя. Знание в качестве единства мышления и созерцания есть сознание. Но принцип сознания есть то же единство, только мыслимое чисто и абсолютно; оно есть абсолютное сознание, напротив, первое – производное, или обоснованное, сознание. Или твое мнение сводится к тому, что у нас нет основания выходить в философствовании за пределы чистого сознания, данного в сознании обоснованном, или вообще рассматривать чистое сознание иначе чем в его отношении к сознанию, принцип которого оно есть?

Л у ц и а и. Это в самом деле мое мнение.

Бруно. ты необходимо утверждаешь, что единство в обоснованном сознании иное, чем в абсолютном.

Л у ц и а н. Столь же необходимо, как вообще необходимо, чтобы единство в принципе было иным, чем в том, принцип чего оно есть.

Бруно. Но единство в абсолютном сознании то же, что и в абсолютном, рассмотренном само по себе. Л у ц и а н. Верно.

Бруно. Но единство в абсолютном мы мыслили абсолютным?

Луциан. Конечно.

Бруно. Следовательно, единство в знании не абсолютным.

Л у ц и а и. Да.

Бруно. Тем самым относительным. Л у ц и а н. Ты совершенно нрав.

Бруно. Но если относительным, то необходимо мыслить идеальное и реальное различимыми. Л у ц и а н. Необходимо.

Бруно. Но мы ведь мыслили их в абсолютном неразличимыми, полностью неразличенными. Л у ц и а н. Так мы мыслили их.

Бруно. Но если неразличимыми, совершенно едиными, то не может быть определения, посредством которого одно, например идеальное, полагалось бы как идеальное так, чтобы тем же определением и другое, реальное, не было положено как реальное и наоборот. Л у ц и а н. Это невозможно отрицать. Бруно. Следовательно, уже никогда не будут положены ни чистое идеальное, ни чистое реальное?

521

Л у ц и а н. Никогда.

Бруно. А всегда лишь относительное единство обоих? Л у ц и а н. Бесспорно.

Бруно. Следовательно, так же как оба они едины в вечном, так и отделиться они могут от абсолютного единства только одно вместе с другим, реальное – только вместе с идеальным, идеальное – только вместе с реальным? Где этого нет, там не полошено ни одно, ни другое, но абсолютное единство обоих. Ты с этим согласен?

Л у ц и а н. Безусловно.

Бруно. Тогда ты согласишься и с неизбежностью того, что как только вообще положено относительное единство, например реальное обособляется от идеального, непосредственно и необходимо посредством своего отношения. Как обособленное и противоположное ему, т. е. идеальное, что, следовательно, как только вообще мы отвлекаемся от абсолютного единства, то высшее единство необходимо должно явить себя разделенным в двух пунктах – в одном посредством реального будет положено идеальное, в другом – посредством идеального реальное как таковое.

Луциан. Все это бесспорно. К тому же можно и непосредственно доказать, что как только вообще полагается сознание, пусть даже мое собственное, то произведенное тобой разделение становится необходимым.

Бруно. Но знание есть относительное единство?

Луциан. Так мы предположили.

Бруно. Следовательно, ему противостоит иное единство.

Луциан. Согласен и с этим.

Бруно. Как ты назовешь то, что противостоит знанию, следовательно, то, чего я не знаю?

Луциан. Бытием.

Бруно. Следовательно, бытие, как и знание, есть относительное единство.

Луциан. Такой вывод как будто напрашивается.

Бруно. Следовательно, так же как знание не есть чистая идеальность, бытие не есть чистая реальность.

Луциан. Верно.

Бруно. Однако ни одно из этих двух единств не есть нечто само по себе, ибо каждое из них есть лишь посредством другого.

Луциан. По-видимому, так.

Бруно. Это очевидно; ведь ты так же не можешь полагать знание, не полагая непосредственно одновременно

522

и бытие, как и бытие, не полагая одновременно и знание.

Луциан. Это очевидно.

Бруно. Следовательно, ни одно из двух единств не может быть принципом другого.

Луциан. Ни одно.

Бруно. Ни знание, поскольку оно есть относительное единство,– принцип бытия, ни бытие, поскольку оно есть относительное единство,– принцип знания.

Луциан. Согласен.

Бруно. Следовательно, ни одну из этих определенностей ты не можешь растворить в другой, ибо каждая из них существует и исчезает с другой, так что, устраняя одну, ты уничтожаешь и другую.

Луциан. Конечно, я и в мыслях не имел этого.

Бруно. Ты хочешь оба растворить к абсолютном сознании.

Луциан. Действительно.

Бруно. Но абсолютное сознание есть единство лишь постольку, поскольку ты видишь в единстве принцип определенного относительного единства, которое есть знание.

Луциан. Конечно.

Бруно. Однако нет основания рассматривать абсолютное единство как принцип преимущественно одного из двух относительных единств, например знания, и снимать в рассмотренном таким образом единстве относительные противоположности; ибо оно есть одинаково принцип обоих, и ты либо рассматриваешь его так же по отношению к знанию, как само по себе,– тогда нет основания вообще ограничивать его этим отношением, либо рассматриваешь его не само по себе – тогда с равным основанием можно рассматривать его по отношению к противостоящему относительному единству, которое столь же реально, как и первое, и имеет такое же происхождение. Почему же ты, вместо того чтобы познавать это единство только по отношению к знанию, не считаешь его всеобщим, вездесущим, всеобъемлющим и не распространяешь его на все? Только тогда я поверю, что ты в самом деле познаешь его само по себе и обладаешь его интеллектуальным созерцанием, если ты освободишь его и от отношения к сознанию. В вещах ты видишь только искаженные образы абсолютного единства, и даже в знании, поскольку оно – относительное единство, ты видишь также только смещенный в другом направлении образ того абсолютного познания, в котором бытие столь же не определено мышлением, как мышление – бытием. Луциан. В этом, друг мой, мы могли бы прийти

523

к согласию, ибо и мы свели философию к сознанию лишь потому, что противоположности знания и бытия, иди, как бы их еще ни называли, вне сознания не имеют истины, что в обособлении от сознания бытие как таковое так же не есть, как не есть знание как таковое. Поскольку на смещении или относительном разделении и восстановлении этого единства, как ты сам говоришь, покоится все то, что вообще считают реальным, а само это разделение только идеально и совершается в сознании, то ты видишь, почему это учение есть идеализм,– не потому, что оно определяет реальное идеальным, а потому, что оно видит саму их противоположность только идеальной.

Бруно. Это я, конечно, понимаю.

Л у ц и а н. Однако, о друг, мы, правда, пришли к согласию в вопросе о том, что это разделение по отношение к высшей идее лишено истины, но ты еще совсем не объяснил, даже не коснулся того, как этот выход из вечного, с которым связано сознание, сам может быть понят не только как возможный, но и как необходимый.

Бруно. Ты вправе требовать от меня, чтобы я высказал свое мнение об этом. Ибо, полагая, что абсолютное единство уже изначально познается в его отношении к относительному единству знания, ты оставляешь нерешенным вопрос, который есть лишь частный случай общего исследования происхождения конечного из вечного. Следовательно, твое мнение, достойный друг, сводится, по-видимому, к тому, что я, отправляясь от точки зрении вечного и не предполагая ничего, кроме высшей идеи, прихожу к происхождению действительного сознания и к положенным одновременно с ним обособлению и разделению. Ибо и это разделение вместе с тем, что полагается с ним, вновь заключено в этой идее, и, как бы единичное ни расширяло сферу своего наличного бытия, идея все-таки держит и заключает в себе ту вечность, и никому не дано переступить железное кольцо, положенное вокруг всего.

Вспомни, что в высшем единстве, рассматриваемом нами как священная бездна, из которой все исходит и в которую все возвращается, по отношению к которой сущность есть форма, а форма – сущность, мы полагаем, правда, прежде всего абсолютную бесконечность, но не противоположно, а совершенно соразмерно ей, как удовлетворяющее ее, не будучи само ограничено и не ограничивая ее, безвременно наличное и бесконечное конечное, оба как одну вещь, различаемую и различенную только в являющемся, по существу совершенно единую, но по понятию вечно различную,

524

подобно мышлению и бытию, идеальному и реальному. Однако в этом абсолютном единстве, поскольку в нем, как было показано, все совершенно и само абсолютно, ничто не отличается от другого, ибо вещи отличаются друг от Друга только своим несовершенством и границами, полагаемыми им различием сущности и формы,– в этой все совершеннейшей природе форма всегда равна сущности, так как конечное, которому только и присуще относительное различие обеих, содержится в самом абсолютном единстве не как конечное, а как бесконечное без всякого

различия обеих.

Однако, поскольку конечное, хотя оно реально полностью равно бесконечному, все-таки идеально не перестает быть конечным, в этом единстве содержится также различия Р.С9У. форм но в нем самом не отделенное от не различенности и, следовательно, по отношению к нему самому неразличенное, однако содержится оно таким образом, что каждое единичное может брать из него для самого себя свою собственную жизнь и, правда идеально, переходить в различенное существование. Таким образом, в этом вечном единстве, как в бесконечном зародыше, покоится универсум со всем преизбытком своих образов, с богатством жизни и полнотой своих во времени бесконечных, здесь же просто наличных развитии; покоятся в вечном единстве прошедшее и будущее; оба бесконечные для конечного, пребывают они здесь вместе, нераздельно, под общей оболочкой. Каким образом в этой абсолютной вечности, которую мы вместе с другими можем называть и вечностью разума, содержится конечное, не переставая быть для себя конечным, я, друг мой, достаточно пояснял раньше. Следовательно, если конечное, будучи для себя конечным, тем не менее пребывает в бесконечном, то оно в качестве конечного, тем самым, правда, не в отношении к бесконечному, а для самого себя, есть относительное различие идеального и реального и полагает этим различием, во-первых, само себя и свое время, затем и действительность всех вещей, возможность которых содержится в его собственном понятии.

Однако это ты поймешь непосредственно из того, что ты сам допустил ранее, а именно что единство мышления и созерцания вездесуще, всеобще, из чего следует, что нет ни вещи, ни существа, которые могли бы быть без этой нераздельности, что каждое пребывает как это определенное только при определенном равенстве мышления и созерцания; а после того, как ты определил одно как

525

различенность, другое как неразличенность,– что нет ни вещи, ни существа, в чем как выражение созерцания не присутствовала бы различенность, как выражение мышления неразличенность, причем первому соответствует то, что мы называем телом, а второму – то, что мы называем душой.

Таким образом, все вещи, от века содержащиеся в той безвременной, находящейся в бесконечном, конечности, непосредственно одушевлены своим бытием в идеях и в большей или меньшей степени обретают способность к состоянию, посредством которого они для самих себя, но не для вечности обособляются от нее и достигают существования во времени. Ты ведь не думаешь, что отдельные вещи, многообразные формы живых существ или вообще все, что ты различаешь, действительно содержатся. такими раздельными сами по себе и для себя, какими ты их видишь; вернее ведь, что только для тебя они так обособляются, им же самим и каждому существу единство открывается в той мере, в какой это существо само обособилось от него; например, камень, который ты видишь, находится в абсолютном равенстве со всеми вещами, для него ничто не обособляется и не выступает из сплошной ночи; напротив, животному, жизнь которого находится в нем самом, вся полнота открывается в большей или меньшей мере, в зависимости от большей или меньшей индивидуальности его жизни, и, наконец, перед человеком оно рассыпает все свои сокровища. Устрани это относительное равенство, и ты увидишь, как все опять сольется в единое.

Но не кажется ли тебе, что именно такое понимание убеждает нас в том, что наличное бытие всех существ может быть понято из одного и того же основания, что для познания всех вещей есть лишь одна формула, а именно что каждая вещь обособляется от всей полноты с относительной противоположностью между конечным и бесконечным, но в том, что соединяет то и другое, сохраняется отпечаток и как бы слепок вечного; ведь поскольку единство конечного и бесконечного, реального и идеального, в своем совершенстве есть вечная форма, а в качестве формы одновременно и сущность абсолютного, то вещь, достигая относительного единства, уносит с собой отблеск того, в чем идея есть и субстанция, а форма – нечто совершенно реальное.

Поэтому законы всего конечного могут быть в своем общем виде поняты из того относительного равенства и противоположения конечного и бесконечного, которое там, где

526

оно живо, называется, правда, знанием, по выражается в вещах таким же образом, как в знании.

Однако все это я утверждаю в общей форме и не удивлюсь, если без применения к единичному кто-нибудь сочтет это недостаточно ясным.

Что же касается видимого универсума и воплощения идей в телах, то, мне думается, их следует представлять себе таким образом.

В том, что ты назвал созерцанием, в самом по себе различия нет – оно есть в нем лишь постольку, поскольку созерцание противоположно мышлению. Будучи само по себе свободно от всякой формы и всякого образа, созерцание поэтому открыто для всего, от века оплодотворено бесконечным мышлением всеми формами и различиями вещий; однако бесконечно соответственно ему. Связано с ним в абсолютное единство, в котором уничтожается всякое многообразие, и именно потому, что в нем содержится все, в нем не может содержаться ничего различимого. Следовательно, только но отношению к самой единичной вещи, а не по отношению к тому, в чем мышление и созерцание, как ты утверждаешь, едины, созерцание и мышление обособляются в противоположность (ибо только в единичной вещи созерцание недостаточно для мышления) ; однако, обособляясь, созерцание увлекает с собой во временное состояние то, в чем созерцание и мышление едины, идею, которая тогда является как реальное, и если там она была первой, то здесь становится третьей.

Однако ни мышление, ни созерцание не подчинены временному состоянию сами по себе, но каждое из них – лишь посредством своего относительного отделения от другого и соединения с другим. Ибо, как передано нам уже древними, то, что во всех вещах восприимчиво к различию, есть материнское начало, а понятие или бесконечное мышление – отцовское, третье же, происшедшее из обоих, возникло и носит характер возникшего; однако, будучи по своей природе причастно обоим и связывая в себе вновь мышление и бытие преходящим образом, оно иллюзорно воспроизводит абсолютную реальность, из которой оно произошло; для себя же самого оно необходимо единично, но оно есть единичное и это определенное только посредством относительной противоположности реального и идеального, каждое из которых, не будучи смертным, для себя, а будучи таковым посредством другого, предает временному существованию и саму вещь, или реальное.

Следовательно, возникшее необходимо и до бесконечно-

527

сти конечно, но лишь относительно. Ибо истинно для себя конечное никогда не существует, а существует только единство конечного с бесконечным. Следовательно, конечное, рассмотренное для себя, есть с тем, посредством чего оно реально, вновь само это единство, с тем же, что в нем форма,– относительное единство конечного и бесконечного. Чем вещь совершеннее, тем больше она стремится уже в том, что в ней конечно, изобразить бесконечное, чтобы тем самым по возможности отождествить само по себе конечное с самим по себе и для себя бесконечным. Чем больше конечное в каком-либо существе имеет от природы бесконечного, тем больше в нем не преходящести целого, тем продолжительнее и постояннее, совершеннее в себе самом оно является, тем менее оно нуждается в том, что вне его.

Таковы звезды и все небесные тела, идеи которых наиболее совершенны из всех, которые суть в Боге, потому что они в наибольшей мере выражают в Боге бытие конечного в бесконечном.

Понимай, однако, под этими небесными телами первое единство каждого из них, из которого многообразие и разделенность на нем единичных вещей произошли таким же образом, как из абсолютного единства – бесконечное многообразие всех вещей. Поскольку каждое небесное тело не только стремится отразить собой весь универсум, но и действительно его отражает, то все они, несмотря на то что, подобно органическому телу, они способны к бесконечным превращениям, сами по себе нерушимы и непреходящи, свободны, независимы, как идеи вещей, не связаны, самим себе довлеют, одним словом блаженные животные, а по сравнению со смертными людьми – бессмертные боги.

Однако, чтобы понять, каким образом они таковы, заметь следующее.

Идея каждого абсолютна, освобождена от времени, истинно совершенна. Но то, что в явлении соединяет заключенное в них конечное с бесконечным и создает эту производную реальность, о которой речь шла выше, есть непосредственное отражение самой идеи, которое, будучи, так же как сама идея, не способно к различию, полагает вечно равным образом всеобщее в особенное, особенное во всеобщее. Хотя само по себе оно есть совершенное единство, не возникшее и не обусловленное, но по отношению к противоположности оно создает единство.

Противоположность же эта, как ты знаешь, есть противоположность между конечным и бесконечным. А само

528

конечное в свою очередь относится к бесконечному как различенность к неразличенности.

Однако конечному для себя не присуща реальность, более того, оно относится к субстанции таким образом, что становится равным ей лишь умноженное на свой квадрат. О том, что я понимаю под его квадратом, ты можешь, вероятно, отчасти догадаться из предыдущего, в дальнейшем же это станет тебе еще более ясным.

Тому, что мы называли в вещах конечным, противоположно бесконечное. Поскольку оно непосредственно относится к конечному, оно есть также только бесконечное этого конечного: не бесконечное единство всего конечного, а относительное единство этого конечного, или понятие, которое непосредственно относится только к нему, как его

Душа.

Это относительное единство, с которым как со всеобщим в каждой вещи конечное связано в качестве особенного посредством того, в чем единство и противоположность нераздельны, есть то, посредством чего вещь обособляется от все полноты вещей и, пребывая в своем обособлении, остается вечно одной и той же, отличной от других, равной только самой себе.

Однако первое условие, при котором само по себе и для себя бесконечное может быть бесконечным этого конечного, исключая все остальное, состоит в том, чтобы само это конечное было просто, а не бесконечно конечным.

Но здесь в отношении к конечному положено не только бесконечное, но и то, что их соединяет, и его мы определили как отражение вечного.

То, что возникает из отношения конечного, бесконечного и вечного к конечному в том случае, если первые два абсолютно равны, есть пространство, вечно покоящийся, недвижимый образ вечности. Понятие же, непосредственно относящееся к конечному, выражено в вещи через первое измерение, или чистую длину. Ибо, что линия в протяжении соответствует понятию в мышлении, ты познаешь и из того, что, во-первых, рассмотренная для себя, она бесконечна и не содержит в себе основания для конечности; далее, и из того, что она есть самый высокий и чистый акт обособления от всей полноты пространства, душа всех фигур, вследствие чего и геометр, не будучи способен вывести ее или произвести из всей полноты, постулирует ее как бы для того, чтобы показать, что она скорее действие, чем бытие. Акт обособления есть как бы нечто замутняющее во всеобщем единстве, и в нем из того, в чем ничего различено

529

быть не может, все оседает как особенное, ибо. поскольку единство в нем относительно и противоположно особенности, в нем может быть положено не абсолютное, а только относительное равенство субъекта и объекта.

Выражением этого в вещи служит то, посредством чего она едина с самой собой и так же связана, как (очевидно, для нас) вследствие относительного равенства природы железо связано с магнитом и каждая вещь – с тем, что наиболее родственно ей, или наиболее сходно с ее природой.

Однако поскольку относительное единство может существовать только в отношении к единичному конечному или к различию, то с первым измерением необходимо связано второе.

Абсолютное единство противоположности и единства есть вечное, так то, в чем единство и противоположность, с одной стороны, и то, в чем они соединены,– с другой, различаются, есть возникшее. Следовательно, развернутый образ внутренних отношений абсолютного есть каркас трех измерений, абсолютное равенство которых есть пространство. Однако это станет еще яснее из последующего.

Следовательно, понятие, как мы сказали, поскольку оно непосредственно относится только к этому определенному конечному, само так же конечно и есть лишь душа этого единичного. Но само по себе оно бесконечно. Конечное относится к бесконечному понятию, как корень к своему квадрату. Поскольку понятие в качестве бесконечного находится вне вещи, постольку она, так как она не содержит в себе самой время, необходимо подчинена времени.

Ибо время есть постоянно движущийся, вечно свежий, гармонически текущий образ бесконечного мышления, и то относительное равенство вещи есть само выражение в ней времени. Следовательно, там, где это относительное равенство живо, бесконечно, деятельно и выступает в качестве такового, оно есть само время, а в нас – то, что мы называем самосознанием. В вещи же, поскольку бесконечное понятие не связано с ней абсолютно, содержится лишь мертвый отпечаток этой живой линии, а сам акт, который находит в ней выражение через единство ее с самой собой, остается скрытым в бесконечном.

Следовательно, посредством такого единства, при котором вещь равна самой себе и, таким образом, есть субъект и объект самой себя, она, так же как времени, подчинена и прямой линии.

530

Однако единична и вне бесконечного понятия вещь лишь для самой себя, или идеально,– реально же она единична только посредством того, что связывает ее с бесконечным понятием и посредством чего она принята во всею полноту вещей.

Поскольку она утверждает лишь относительное равенство с самой собой, общее и особенное связано с ней так, как линия – с углом, т. е. в виде треугольника.

Но поскольку она связана с бесконечным понятием вещей, которое относится к конечному в ней, как квадрат к своему корню, то бесконечное понятие может быть связано с ней только как ее квадрат.

Между тем квадрат может быть связан с вещью только посредством того, в чем всеобщее и особенное абсолютно едины и что для самого себя, как ты знаешь способно к различию; следовательно, вещь, поскольку она в качестве таковой существует только благодаря противоположности между всеобщим и особенным, не равна тому, единому, свободному от противоположности, и не есть оно само, но обособленна от него и находится к нему скорее в отношении различия. Поэтому по отношению к вещи это единое являет себя не как то, что существует, а как то, что есть основание существования.

Если же умножить квадрат па то, квадратом чего он является, то возникнет куб, который есть чувственное изображение идеи или абсолютного единства противоположности и самого единства.

Но это ты поймешь также из последующего.

Реальное в своем явлении, так же как истинное реальное, может быть только таким, которое связывает бесконечное и конечное. Ибо как единство для себя, так и различие для себя суть лишь идеальные определения, а реально в вещах лишь то, что выражено в них от единства того и другого. А так как одно представлено в вещах первым измерением, а другое – вторым измерением, то их единство должно найти свое наиболее совершенное выражение посредством того, в чем первые два взаимно уничтожают ДРУГ друга, т. е. в высоте, или глубине.

То начало, к которому вещи находятся в отношении различия и которое связывает в них душу, или выражение бесконечного мышления, с телом, есть тяжесть; но подчинены они ей лишь постольку, поскольку время не находится в них самих и не становится в них живым. Поскольку это есть, они самостоятельны, живы, свободны, сами абсолютны, как небесные тела.

531

Тяжесть же (это необходимо знать заранее), беспрерывно вносящая различенность во всеобщую неразличенность, сама по себе неделима; поэтому, как бы ни делилась чувственная вещь, тяжесть остается неделимой и сама по себе не увеличивается и не уменьшается; далее, поскольку по самой своей природе она есть неразличенность пространства и времени, она не может быть противоположна ни тому ни другому и не может ни уменьшаться с увеличением пространства (что служит выражением различенности), ни увеличиваться с его уменьшением. Чем больше вещь обособляется от всей полноты, тем меньше в ней, в идеальном ее рассмотрении, желания или стремления вернуться к единству всего; но тяжесть от этого не меняется и остается в своей неподвижности равной всему.

То, что определяет вещи только для прямолинейности и конечного понятия, есть неорганическое в них; то, что дает им форму, или определяет их для суждения или восприятия особенного всеобщим,– органическое. То, посредством чего они выражают абсолютное единство всеобщего и особенного,– разумное.

Поэтому то, что мы в каждой вещи требуем для ее действительности, может быть выражено тремя ступенями, или потенциями, и каждая вещь, таким образом, по-своему выражает универсум.

Однако раньше мы установили, что третье в единичных вещах есть само по себе первое; оно для себя есть высшая чистота, неомраченная ясность, замутненная в вещах тем, что мы до сих пор называли единством и противоположностью, что мы, однако, когда оно является живым, можем назвать самосознанием и ощущением.

Реальным измерением является только разум, самое непосредственное отражение вечного, абсолютное же пространство есть только по отношению к различенности. Относительное единство и противоположность, поскольку они, как уже было сказано, суть только определения формы, приводят чистое единство к наполнению пространства именно тем, что замутняют его.

До сих пор я говорил преимущественно о менее совершенных вещах, имеющих бесконечное понятие вне себя, теперь же обратись к рассмотрению более совершенных, которых иные называют небесными телами; мы же будем называть их животными, обладающими чувствами и рассудком- Ведь очевидно, что их время им врожденно, а бесконечное понятие придано им в качестве души, направляющей и упорядочивающей их движения.

532

Отображая в том, что в них конечно, бесконечное, они выражают идею как идею и живут не зависимой и обусловленной жизнью, как подчиненные понятию вещи, а жизнью абсолютной и божественной.

После всего сказанного ранее тебе не будет непонятно, как то, что в самом по себе и для себя бесконечном есть от века, может содержаться в конечном, в неисчислимо бесконечной полноте, которая в свою очередь вновь есть единство, объединяющее силу бесчисленных вещей. По тому же закону, но которому единое обособляется от высшего единства, оно само, будучи порождающим множества вещей, разделяет совершенство первого единства и вдыхает в бесчисленное количество существ то, что оно само обрело

свыше.

Таким образом, все, что есть, обладает единством, из которого оно произошло и от которого оно отделено относительным противоположением конечного и бесконечного в нем самом, тогда как это единство в свою очередь возникло из более высокого единства, содержащего неразличенность всех вещей, находящихся в нем.

Вещь либо имеет бытие в самой себе и есть сама для себя субстанция, что возможно только в том случае, если конечное в ней равно бесконечному, если она может как бы представлять даже в своей обособленности универсум; либо вещь не есть сама для себя субстанция, тогда она постоянно подвергается принуждению быть там, где она только и может быть, и возвращаться к тому единству, из которого она

взята.

Чистая различенность или чисто конечное в вещи есть то, посредством чего свечение идеи вообще попадает в пространство, но это – такая часть истинной идеи, что она равна ей, лишь будучи трижды помножена на саму себя, а так как, далее, степень этой различенности определяет и величину расстояния, отделяющего в пространстве вещь от отражения ее единства, то и это единство находится к истинному, наполняющему пространство отражению в том же отношении, в котором чистая различенность находится к самой идее.

Расстояние же либо реально, либо только идеально; идеально оно всегда в тех случаях, когда вещь не есть сама для себя субстанция, так как и многообразные вещи, которые ты видишь соединенными в некое целое, как Земля, тяготеют к ней как к единству, но каждая с известного расстояния, которое определяет величину ее особенного тяготения.

533

Время же, живое единство, соединяется, как тебе известно, с различенностью в тяжести, а из соединения единства с различием возникает мера времени – движение; следовательно, вещь, не имеющая субстанции в самой себе, необходимо движется по направлению к тому, в чем для нее заключено бытие, но так, что время движения равно не расстоянию (чувственному выражению различия), а квадрату расстояния; поэтому и, наоборот, если вещь движется по направлению к тому, в чем она есть. время уменьшается и пространство становится равным его квадрату.

Что касается более совершенного, содержащего бытие и жизнь в самом себе, то различенность – или то, что в нем чисто конечно,– не перестает по своему понятию быть противоположным бесконечному, хотя реально и в отношении субстанции оно совершенно равно ему. Поскольку оно идеально противоположно бесконечному, бесконечное относится к нему, как его квадрат, и постольку оно определяет для того, конечное чего оно есть, линию его расстояния от отражения единства- Реально, однако, или в том, что само для себя есть жизнь, конечное таким образом связано с бесконечным, что бесконечное относится к нему уже не как его квадрат, а как равное к совершенно ему равному.

Вместе с тем конечное может стать самому себе субстанцией лишь посредством того, что линия его удаления становится в нем живой, живой же она становится лишь посредством того, что различенность, или чисто конечное, в нем становится равным бесконечному понятию, которое, поскольку оно есть время, будучи объединено с расстоянием, превращает его линию в круговую.

Таким способом в сферы внедрено их время, им же самим предписано их небесной природой служить своим круговым движением символом все полноты, которая, распространяясь во всей природе, всегда вновь возвращается к своему единству.

Ибо то. посредством чего они обособляются и удаляются от отражения их единства, и то, посредством чего они вбираются в бесконечное понятие, в них не разделено, как в земных вещах, и не обособлено в виде борющихся сил, а гармонически соединено, и, так как только они истинно бессмертны, только они наслаждаются в обособленном бытии блаженством универсума.

Однако в своем обращении, которое есть уничтожение всякого противоречия и чистое единство, сама абсолютна

534

самостоятельность, они вдыхают божественный покой истинного мира и величие первых движущих сил.

Вникни же, друг, в смысл законов, который, вероятно, открыл нам божественный ум (Verstand).

Существо самостоятельное и богоподобное не подчинено времени, а заставляет его покориться и подчиниться ему. Далее, полагая конечное само по себе равным бесконечному, оно смиряет властное время таким образом, что оно становится равным истинной идее, уже умноженное не на то, квадрат чего оно есть, а на само себя. Из этого усмирения времени возникает небесная мера времени, то движение, в котором пространство и само время полагаются как совершенно равные величины, порождающие, будучи умножены на самих себя, это существо божественного

рода.

Мысли само обращение как нечто совершенно целое, простое, не как составленное, а как абсолютное единство, в котором то, посредством чего вещь есть в единстве и что обычно называют тяжестью, и то, посредством чего вещь есть в самой себе и что рассматривается как противоположное тяжести, суть полностью равные формы, одно целое, одна вещь. Ибо вещь, пребывая в единстве, может быть отдаленной от него в самой себе или, пребывая в самой себе, быть в единстве только потому, что конечное в ней абсолютно связано с бесконечным; но, связанные таким образом, они никогда и никоим образом не могут отделиться друг от друга, и все то, что мы различаем в движущемся теле, не есть то или другое, а всегда и необходимо есть само единство конечного и бесконечного.

Следовательно, ни одна из сфер не будет ни удалена от своего единства, ни связана с ним ничем иным, кроме своего врожденного совершенства, которое состоит в том, что она может превратить то, посредством чего она обособлена, в само абсолютное единство и, наоборот,– единство в то, посредством чего она обособлена.

И если бы то, что движется посредством самого себя, могло таким совершенно одинаковым образом вобрать различенность саму по себе в неразличенность, а неразличенность в свою очередь положить в свою различенность, то возникла бы фигура, которая есть совершеннейшее выражение разума, единства всеобщего и особенного, возникла бы окружность.

Если бы эта форма была всеобща, те небесные животные описывали бы в одинаковое время совершенно одинаковые кривые, и то различие пространства и времени, которое ты

535

видел в движении единичного по отношению к единству, в падении, было бы совершенно уничтожено.

Но тогда все были бы одинаково совершенны; однако не рожденная красота, которая в них открывается, хотела, чтобы вообще в том, посредством чего она становится зримой, оставался след особенного и тем самым ее могли увидеть и чувственным взором те, кто, познавая ее в особенных вещах, приходит в восхищение; взоры же нечувственные, отправляясь от этого выраженного в самой различенности, неустранимого единства, достигали бы созерцания абсолютной красоты и ее сущности самой по себе и для себя.

Поэтому также, открывая свой лик на небе для чувственных взоров, она желала, чтобы то абсолютное равенство, которое властвует над движением сфер, являло себя разделенным на две точки, в каждой из которых было бы выражено, правда, одно и то же единство различенности и неразличенности, но в одной различенность приравнивалась бы к неразличенности, в другой – неразличенность к различенности, следовательно, истинное единство было бы в наличии по существу, но не по видимости.

Таким образом происходит, во-первых, то, что сферы движутся по линиям, которые, правда, возвращаются к самим себе, подобно окружности, но движутся в отличие от нее не вокруг одного центра, а вокруг двух разделенных фокусов, поддерживающих друг друга в равновесии; один из них наполняет лучезарное отражение единства, из которого они взяты, другой же выражает идею каждого, поскольку он сам для себя есть вся полнота, поскольку он абсолютен и самостоятелен, чтобы в самом различии были познаны единство и судьба каждого единства – пребывать в качестве особенного существа абсолютным и в качестве абсолютного – особенным.

Однако, поскольку различенность должна была быть только для явления, истинно же и сама по себе она быть не должна, эти небесные создания обучены истинно божественным искусством то умерять и задерживать свое движение, то свободнее следовать своему врожденному влечению, и для того, чтобы тем самым время и пространство вновь уравнивались и расстояние, которое живет лишь благодаря своему равенству с исконно родственным ему временем, не переставало быть живым, они на большем расстоянии проходят меньший круг в то же время, в которое на меньших расстояниях проходят больший.

Благодаря этой мудрости, которая выше смертной

536

мудрости, в самой различенности сохраняющей равенство, происходит то, что светила, орбиты которых по видимости суть лишь снятые окружности, истинно и согласно идее описывают в своих орбитах круги.

Однако, если бы мы вознамерились, друг мой, рассмотреть все то, что я до сих пор говорил о порядке небесных движений, так, как этот предмет того заслуживает, это завело бы нас дальше того, ради чего мы предприняли данное исследование. Об этом мы сможем поговорить и потом. Но речь смертного не способна отдать должное той небесной мудрости или измерить глубину ума, созерцаемую в этом движении.

Если же ты хочешь, друг мой, чтобы я сказал, какими законами определены порядок, число, величина и прочие познаваемые свойства светил, то я могу сказать следующее: что касается порядка, то, хотя в целом материя едина, лишь многообразно измененная, внутри ее есть две различные области; в одной из них обитают те сферы, с которыми время связано более совершенно, чем с другими, и единство которых в наибольшей степени близко к абсолютному единству, в другой области живут те, которые менее совершенно заключают в себе время и менее самостоятельны.

А поскольку каждая вещь, с которой время жизненно связано, несет на себе и внешний отпечаток того, что есть линия и что в связи с материей есть сцепление и плотность, то каждая из них, включая даже наиболее совершенные, прежде всего несет на себе отпечаток времени, линию, которую мы называем ее осью, а крайние точки – югом и севером, и, далее, этот отпечаток настолько выражен в рамках целого, что все вместе они образуют общую линию и в зависимости от места, которое они в ней занимают, обнаруживают большую или меньшую степень связи и единства между собой; крайние же точки целого вновь выступают

как юг и север.

Следовательно, те сферы, которые в целом отражают связь юга и севера, состоят из более крепкого и прочного материала, а между собой они распределены так, чтобы внутри каждой связи объединялись все страны света, а каждая связь выражалась тремя светилами, первое из которых, наименее далекое от отражения единства, принадлежало бы одной стране света, третье, или самое далекое,– противоположной, а среднее изображало бы неразличенность обоих в этой связи, так что ни одно не отличалось бы существенно от другого, число же всех

537

светил, находящихся в этой связи, равнялось бы двенадцати.

Им приданы самые совершенные движения. Однако, подобно тому как одни, взятые в целом, отражают связь юга и севера, так другие, те, которые обитают во второй области, отражают связь востока и запада, но таким образом, что внутри самого этого противоположения вновь переплетены и связаны все страны света, каждая из которых необходимо выражена в каждой телесной вещи.

Эти другие, поскольку они содержат в себе единство такого рода, которое наименее абсолютно именно потому, что оно меньше всего обособлено от абсолютного единства, вследствие этого в большей или меньшей степени отклоняются от совершеннейшего движения. Открыть же закон их

числа которое растет в большой Пропорции никому'

не под силу.

В каком порядке, далее, увеличиваются расстояния между светилами, которые заключают в себе более совершенную жизнь, мог бы постичь тот, кто продолжил бы нашу мысль, уже из того, что было сказано раньше, а еще в большей степени, если бы он открыл тайну треугольника.

Что же касается массы и плотности, то это небесное искусство пожелало, чтобы в целом наибольшие массы занимали середину, а самые плотные были ближе всего к единству всех или к образу единства; в каждом же отдельном случае среди трех светил одного порядка за тем, которое отличается наибольшей плотностью, должно следовать обладающее наибольшей массой, а за ним – то, которое больше всего отклоняется в своем движении от окружности.

Вообще же существует следующий закон.

Вещи в универсуме более или менее совершенны в зависимости от того, в большей или меньшей степени в них внедрено время. Внедрено же оно во все те вещи, которые отличаются от других.

Ибо выражение времени в единичной вещи есть, как мы сказали, линия, или чистая длина, следовательно, та вещь, которая наиболее совершенным способом выражает длину саму по себе, содержит в себе и время более совершенным образом, чем другие чисто телесные и единичные вещи. Если же время в качестве времени связано с ней жизненно, деятельно, то и в ее понятии должна в большей или меньшей степени содержаться возможность других вещей. Поэтому мы видим, что камень, который древние называли камнем Геракла, а позже стали называть магнитом, со-

538

держит, хотя он и представляется единичным, знание и чувство других вещей, которым он придает движение, притягивая и себе или отталкивая от себя; далее, что ему не чужда и смена времен года, так же как перелетной птице, направляющей свой полет в другой климатический пояс, что он служит и указателем времени и, подобно небесным светилам, но только менее совершенно и подчиняясь единству, пребывающему вне его, имеет свои годы и дни. Если же время не внедрено в него более совершенно, то причина этого состоит в несовершенстве его тела или того, что составляет в нем чистое различие.

Следовательно, во-первых, чем более связано с вещью время, тем менее она нуждается в единстве вне себя, ибо она сама есть для себя единство, тем менее она может принадлежать к вещам, которые наиболее подчинены тяжести и наиболее плотны. И наоборот, именно поэтому наиболее плотные вещи менее совершенно связаны со временем; те же, которые в наименьшей степени содержат в себе время, наименее индивидуальны и обособлены от единства и тем меньше подчинены, следовательно, тяжести, требующей от вещи отношения различия.

Если ты применишь это к светилам, то поймешь, почему те, в которые наиболее полно внедрено время, следовательно, наиболее совершенные и наиболее выражающие в своих движениях содержащееся в них равенство относятся к менее плотным и, наоборот, почему самые плотные именно потому, что они наименее совершенно содержат в себе время, в большей степени, чем первые, отклоняются от самого прекрасного вида движения; и, наконец, почему те, которые в наименьшей степени заключают в себе выражение времени, форму и образ и больше всего отклоняются от прекраснейшего движения, суть и наименее плотные,– не потому, что они меньше всего нуждаются в единстве, но потому, что они наименее обособились от него.

И в этом заключается тайна различий, которые мы наблюдаем в небесных телах в отношении того совершенства, с которым они подражают в своих движениях прекраснейшей фигуре.

После того как все было наилучшим образом приведено в порядок соответственно мере и числу и каждой сфере было сообщено двойное единство – то, посредством которого она стала абсолютно самой собой и наиболее сходной с тем совершеннейшим объединением в Боге конечного с бесконечным, идею которого мы можем называть абсолютным животным, и тем самым стала органичной, сво-

539

бодной и живой, и то, посредством которого она находится в абсолюте и принята в единство вместе с тем, что в ней составляет различенность; когда вслед за тем небесная ' мудрость пожелала, чтобы равенство двух единств сохранялось только в различии, то одновременно с этой различенностью было совершено разделение, с одной стороны, на вещи, которые в качестве различенности способны быть лишь приняты в неразличенность, а из-за несовершенного способа содержать в себе время полностью подчинены тяжести, вследствие чего они являют себя как мертвые и неодушевленные, с другой – на вещи, в которых сама различенность есть неразличенность и которые, обладая в самих себе более совершенно временем и жизнью, суть живые и органичные и наиболее совершенно из всех единичных существ выражают то единство сфер, посредством которого они сами для себя суть все полнота, свободны я разумны.

Таким образом, небесные сферы, по мере того как от их единства отделялось то, чему было предназначено жить в другом, одновременно заселялись живыми существами всех видов и всякого совершенства, содержавшегося в первом единстве; и произошло это в силу того же решения, которое заставило их орбиты отклоняться в большей или меньшей степени от окружности.

Чем совершеннее сфера объединяла то единство, посредством которого она была органической, с тем, которое делало ее неорганической, тем больше она необходимо приближалась к прообразу движения.

В центре же всех, в отражении их единства, загорелся бессмертный свет, идея всех вещей. Ибо поскольку идея, которая есть форма, равна субстанции, более того, есть сама субстанция, то в том, в чем все вещи универсума едины по своей субстанции, должна быть выражена и идея их всех. Следовательно, для того чтобы единство сущности и формы стало очевидно, небесное искусство создало то светило так, чтобы оно всецело было массой и светом, очагом мира или, как говорят другие, священным стражем Зевса; но поскольку оно само взято из более высокого единства и тем самым единично, то это единство выразило существующее в нем еще различие темными пятнами, рассеянными по сиянию его света.

Однако так как свет в качестве идеи есть одновременно неразличенность пространства и времени, то далее было установлено, чтобы свет, во-первых, пронизывал пространство по всем направлениям, не наполняя его, и освещал все

540