Часть 3.

Г и п п и й. Похоже, что так.

С о к р а т. И в астрономии, следовательно, если кто вообще лжив, он-то и будет хорошим лжецом как знаток астрономии, раз он способен лгать; не способный же — не сможет: ведь он невежда.

Г и п п и й. Это очевидно.

С о к р а т. Значит, и в области астрономии правдивый человек и лжец будет одним и тем же.

Г и п п и й. Очевидно, да.

С о к р а т. Так вот, Гиппий, рассмотри таким же

b образом, без обиняков, все науки и убедись в том, что ни в одной из них дело не обстоит иначе. Ты ведь вообще мудрейший из всех людей в большей части искусств: слыхал я однажды, как ты рассыпался у лавок на площади9, похваляясь своей достойной зависти многомудростью. Ты говорил, что, когда однажды прибыл в Олимпию, все твое тело было украшено изделиями твоих собственных рук, и прежде всего начал ты с перстня,

c сказав, что это вещь твоей работы, поскольку ты владеешь искусством резьбы по камню; и другая печатка оказалась твоим изделием, а также скребок и флакончик для масла10— будто ты сработал их сам; потом ты сказал, что свои сандалии на ремнях ты собственноручно вырезал из кожи, а также скроил свой плащ и короткий хитон. Но что уж всем показалось весьма необычным и знаком высокой мудрости, так это твое заявление, будто ты сам сплел свой поясок для хитона, хотя такие пояса обычно

d носят богатые персы. Вдобавок ты заявил, что принес с собою поэмы, эпические стихи, трагедии и дифирамбы и много нестихотворных, на разнообразный лад сочиненных речей. И по части тех искусств, о которых я только что говорил, ты явился превосходящим всех остальных своим знанием, да и самым искусным в науке о ритмах и гармониях, а также в правописании; и то же самое во многих других искусствах, насколько могу я припомнить... Да! Я совсем было позабыл о твоей преискусной памяти: ты ведь считаешь себя в этом самым блистатель- e

ным из людей11. Возможно, я забыл и о многом другом. Однако я повторяю: попробуй, бросив взгляд на свои собственные искусства — их ведь немало, — а также на умения других людей, сказать мне, найдешь ли ты, исходя из того, в чем мы с тобой согласились, хоть одно, где бы правдивый человек и лжец подвизались отдельно друг от друга и не были бы одним и тем же лицом? Ищи это в любом виде мудрости, хитрости или как тебе это

164

еще будет угодно назвать — не найдешь, мой друг! Ведь 369

этого не бывает. А коли найдешь, скажи сам.

Г и п п и й. Да нет, Сократ, сейчас не найдусь, что сказать.

С о к р а т. Ну так не найдешься и впредь, как я полагаю. Если я прав, припомни, Гиппий, что вытекает из нашего рассуждения.

Г и п п и й. Не очень-то я могу уразуметь, Сократ, о чем ты толкуешь.

С о к р а т. Быть может, именно сейчас ты забыл о своей изобретательной памяти: видно, ты считаешь, что это здесь неуместно. Но я напомню тебе: ты же знаешь, что ты сказал об Ахилле, будто он правдив, об Одиссее же, что он лжив и многолик. b

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Теперь же, как ты сам чувствуешь, выявилось, что правдивый и лжец — это одно и то же лицо12, так что если Одиссей был лжецом, то он же и выходит правдивым, а если Ахилл был правдивым, то он же оказывается лжецом, и эти мужи не различны между собой и не противоположны друг другу, но одинаковы.

Г и п п и й. Ну, Сократ, вечно ты сплетаешь какие-то странные рассуждения и, выбирая в них самое трудное, цепляешься к мелочам, а не опровергаешь в целом поло- c

жение, о котором идет речь. Вот и сейчас, если желаешь, я приведу тебе достаточно веское доказательство, подкрепленное множеством доводов, в пользу того, что Гомер изобразил Ахилла как человека лучшего, чем Одиссей: он не умеет лгать, Одиссей же — хитер, без конца лжет и как человек гораздо хуже, чем Ахилл. Если же хочешь, противопоставь свою речь моей и докажи, что Одиссей более достойный человек, чем Ахилл; тогда все вокруг скорее поймут, кто из нас двоих красноречивей.

С о к р а т. Гиппий, я ведь не сражаюсь с тобой и не d

оспариваю того, что ты мудрее меня; но по всегдашней своей привычке я, когда кто что-либо говорит, стараюсь вдуматься в это, особенно если говорящий кажется мне мудрецом; стремясь понять, что он говорит, я исследую, пересматриваю и сопоставляю его слова с целью познания. Если же говорящий кажется мне невеждой, я не переспрашиваю его, и нет мне дела до того, что он говорит. Из этого ты поймешь, каких людей я считаю мудрыми. Ты увидишь, что я бываю очень дотошен в отно- e

шении речей подобного человека и выспрашиваю его,

165

чтобы извлечь таким образом полезное знание. Вот и теперь, слушая тебя, я подумал насчет прочтенных тобою недавно стихов, которые должны были показать, что Ахилл порицает Одиссея как пустого бахвала (если только ты верно это толкуешь): странно, но мне кажется, что как раз изворотливый Одиссей всегда

370 правдив, Ахилл же изворотлив — в твоем понимании: ведь именно он лжет. Произнеся сперва те слова, которые ты недавно привел:

Ибо не менее врат Аида мне тот ненавистен,

Кто на сердце таит одно, говорит же другое13,

b он немного погодя заявляет, что Одиссею и Агамемнону его не убедить и что он не намерен оставаться у Трои, но

Завтра, принесши Зевесу и всем небожителям жертвы,

Я корабли нагружу и спущу их на волны морские.

Если желаешь и если до этого есть тебе дело,

Рано с зарей ты увидишь, как рыбным они Геллеспонтом

c Вдаль по волнам побегут под ударами сильными весел.

Если счастливое плаванье даст мне земли колебатель,

В третий уж день я прибуду в мою плодородную Фтию14.

А еще раньше, браня Агамемнона, он говорил:

Еду теперь же во Фтию! Гораздо приятней вернутьс

На кораблях изогнутых домой. Посрамленный тобою

Не собираюсь тебе умножать здесь богатств и запасов!15

d И, сказав это в первый раз перед лицом всего войска, а затем в кругу своих друзей, он, как это становится ясным, не делает никаких приготовлений к отплытию домой и даже попыток спустить корабли на воду, выразив тем самым великолепнейшее пренебрежение к необходимости говорить правду. Так вот, Гиппий, я с самого начала спрашивал тебя, потому что недоумевал, который из этих двух мужей изображен у поэта достойнейшим, и

e считал, что оба они в высшей степени достойные люди и трудно различить, кто из них лучше в правде и лжи и в любой способности: ведь оба они во всем этом чрезвычайно между собою сходны.

Г и п п и й. Твой взгляд неверен, Сократ: ведь Ахилл лжет, как это очевидно, не умышленно, но невольно; он вынужден остаться из-за бедственного положения своего войска, чтобы ему помочь. Одиссей же лжет добровольно и с умыслом.

С о к р а т. Ты вводишь меня в заблуждение, Гиппий, беря тем самым пример с Одиссея.

166

Г и п п и й. Вот уж нет, Сократ; скажи, в чем и ради 371

чего я тебя обманываю?

С о к р а т. В том, что уверяешь, будто Ахилл лжет без умысла — это он-то, завзятый обманщик, столь нацеленный на похвальбу (как его изобразил Гомер), что оказывается гораздо более ловким, чем Одиссей, от которого он легко утаивает свое хвастовство; он осмеливается прямо противоречить самому себе, а Одиссею это и невдомек. По крайней мере слова Одиссея, обращенные к Ахиллу, ничем не выдают понимания Ахилловой лжи. b

Г и п п и й. Что ты имеешь в виду, Сократ?

С о к р а т. Разве тебе не известно, что после разговора с Одиссеем, когда он уверял, что намерен отплыть на заре, Аяксу он сообщает совсем другое, вовсе не подтверждая, что собирается отплывать?

Г и п п и й. В каком это месте?

С о к р а т. А там, где он говорит:

Думать начну я о битве кровавой, скажите, не раньше,

Чем крепкодушным Приамом рожденный божественный Гектор c

К нашему стану придет и к черным судам Мирмидонским,

Смерть аргивянам неся и огнем корабли истребляя.

Здесь же, у ставки моей, пред моим кораблем чернобоким,

Думаю, Гектор от боя удержится, как ни желал бы16.

Так неужели же ты, Гиппий, считаешь сына Фетиды и воспитанника премудрого Хирона17 настолько лишен- d

ным памяти, что, лишь недавно жестоко выбранив лицемеров, он теперь Одиссею говорит, будто намерен отплыть, Аяксу же — что он остается, и все это — словно без умысла и вовсе не потому, что он считает Одиссея простаком, а себя — далеко превосходящим его во всех этих штуках, в кознях и лжи?

Г и п п и й. Нет, Сократ, я так не думаю: здесь, переубежденный, он простодушно говорит Аяксу не сов- e

сем то, что до того говорил Одиссею. А вот Одиссей и правду и ложь произносит всегда с умыслом.

С о к р а т. Выходит, Одиссей — человек более достойный, чем Ахилл.

Г и п п и й. Ну уж нет, Сократ, отнюдь.

С о к р а т. Как же так? Разве не выяснилось недавно, что добровольно лгущие лучше, чем обманывающие невольно?

Г и п п и й. Но каким же образом, Сократ, добровольные нечестивцы, злоумышленники и преступники могут 372

быть достойнее невольных? Ведь этим последним ока-

167

зывается обычно большое снисхождение, коль скоро они учинят какое-то зло — несправедливость или ложь — но неведению? Да и законы куда более суровые существуют для сознательных преступников и лжецов, чем для невольных.

С о к р а т. Вот видишь, Гиппий, я говорю правду,

b когда утверждаю, что бываю очень назойлив, расспрашивая мудрецов. Это, смею сказать, единственное мое достоинство, ведь прочие мои качества ничего не стоят. По существу вопроса я обычно колеблюсь, не зная, как оно обстоит на самом деле. Об этом достаточно свидетельствует то, что когда я оказываюсь лицом к лицу с кем-либо из вас, прославленных мудростью, свидетели которой — все эллины, то кажется, будто я круглый неуч: ведь я решительно ни в чем с вами, скажем прямо, не соглашаюсь, а какое может быть более сильное дока-

c зательство невежества, чем расходиться в мнениях с мудрыми мужами? Но есть у меня и чудесное преимущество, которое меня выручает: я не стыжусь учиться, я выспрашиваю и выведываю и питаю великую благодарность к тому, кто мне отвечает, и никто не бывает у меня этой благодарностью обойден. Вдобавок я никогда не отрицал, что был чему-то научен, и не делал вид. будто это мое собственное изобретение; наоборот, я всегда прославляю своего учителя как мудреца и объявляю во всеуслышание, чему я от него научился.

d Вот и сейчас я не согласен с тем, что ты утверждаешь, и весьма сильно расхожусь с тобою во мнении. Я отлично понимаю, что дело тут во мне самом, ибо я таков, каков я есть, говорю это без всяких преувеличений. Ведь мое представление, Гиппий, прямо противоположно твоему: те, кто вредят людям, чинят несправедливость, лгут, обманывают и совершают проступки по своей воле, а не без умысла, — люди более достойные, чем те, кто все это совершает невольно18. Правда, иногда у меня возникает противоположное мнение и я блуждаю вокруг да около,

e видимо, по неведению, но вот сейчас на меня сошло как бы наитие и мне представляется, что люди, добровольно совершающие какие-либо проступки, лучше, чем те, кто вершат их невольно. Виню же я в этом своем состоянии наши прежние рассуждения, из-за которых мне теперь кажется, что люди, совершающие все это невольно, хуже тех, кто действуют добровольно. Так уж будь столь любезен и не откажи исцелить мою душу; ибо, искоренив

373 невежество моей души, ты сотворишь мне гораздо боль-

168

шее благо, чем если бы ты излечил болезнь моего тела. Но если ты собираешься произнести длинную речь, предупреждаю тебя — ты меня не исцелишь, ибо я за нею не услежу; если же ты, как перед этим, захочешь отвечать на мои вопросы, ты великую принесешь мне пользу, себе же, я полагаю, не повредишь. Честно говоря, должен я обратиться и к тебе, сын Апеманта: ведь это ты подвигнул меня на беседу с Гиппием; и теперь, если Гиппий не пожелает мне отвечать, заступись перед ним за меня.

Е в д и к. Но, Сократ, я думаю, что Гиппий не нуждается в нашей просьбе: ведь его прежние слова не имели b

такого смысла, наоборот, он заявил, что не собирается уклоняться от чьих бы то ни было вопросов. Послушай, Гиппий! Разве не так ты сказал?

Г и п п и й. Да, именно так. Но, Евдик, ведь Сократ всегда мутит воду при рассуждениях вроде какого-то злоумышленника.

С о к р а т. Достойнейший Гиппий! Я делаю это без умысла — ведь тогда бы я был мудр и искусен по смыслу твоих утверждений — и невольно, так что будь ко мне снисходителен: ведь ты говоришь, что к невольному злоумышленнику надо иметь снисхождение.

Е в д и к. Да, ни в коем случае не поступай иначе, c

Гиппий, но и ради нас и ради подтверждения своих прежних слов отвечай на вопросы Сократа.

Г и п п и й. Я и буду отвечать, раз ты просишь. Спрашивай же, что тебе угодно.

С о к р а т. Я горячо желаю, Гиппий, рассмотреть то, что было сейчас сказано: кто достойнее — те, кто совершают проступки добровольно или невольно? И я думаю, что к этому рассмотрению правильнее всего приступить так... Отвечай же: называешь ли ты какого-либо бегуна хорошим?

Г и п п и й. Да, конечно. d

С о к р а т. Или же скверным?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Значит, бегущий хорошо — хороший бегун, а бегущий плохо — плохой?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. И значит, бегущий медленно бежит плохо, а бегущий быстро — хорошо?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Следовательно, в беге и в умении бегать быстрота — это благо, а медлительность — зло?

169

Г и п п и й. Как же иначе?

С о к р а т. Так лучшим бегуном будет тот, кто бежит медленно с умыслом или невольно?

Г и п п и й. Тот, кто с умыслом.

С о к р а т. А разве бежать не значит что-то делать?

Г и п п и й. Конечно, значит.

С о к р а т. А если делать, то и совершать?

e Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Следовательно, тот, кто скверно бежит, совершает в беге дурное и постыдное дело?

Г и п п и й. Конечно, дурное. Как же иначе?

С о к р а т. А тот, кто бежит медленно, бежит скверно?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Значит, хороший бегун совершает это скверное и постыдное дело добровольно, а дурной — невольно?

Г и п п и й. Похоже, что так.

С о к р а т. Следовательно, в беге хуже тот, кто совершает скверное дело невольно, чем тот, кто вершит его добровольно?

Г и п п и й. В беге — да.

374 С о к р а т. А как же в борьбе? Кто будет лучший борец: тот, кто падает с умыслом, или тот, кто невольно?

Г и п п и й. Похоже, тот, кто с умыслом.

С о к р а т. А что в борьбе хуже и постыднее — упасть или повергнуть противника?

Г и п п и й. Упасть.

С о к р а т. И в борьбе, следовательно, тот, кто добровольно совершает дурное и постыдное дело, является лучшим борцом, чем тот, кто это вершит невольно.

Г и п п и й. Похоже, что так.

С о к р а т. А как же в любом другом телесном занятии? Разве тот, кто крепче телом, не может выполнять

b оба дела — дело сильного и дело слабого, то, что постыдно, и то, что прекрасно? И когда совершается что-то постыдное для тела, тот, кто покрепче телом, совершает это добровольно, а тот, кто хил, — невольно?

Г и п п и й. Как будто и в отношении силы дело обстоит таким образом.

С о к р а т. Ну а насчет благообразия как обстоит дело, Гиппий? Разве не так, что более красивому телу свойственно добровольно принимать постыдные и безобразные обличья, более же безобразному — невольно? Или ты думаешь иначе?

170

Г и п п и й. Нет, именно так.

С о к р а т. Следовательно, умышленное безобразие следует приписать достоинству тела, а невольное — его c

пороку?

Г и п п и й. Это очевидно.

С о к р а т. А что ты скажешь относительно голоса? Какой голос ты назовешь лучшим — фальшивящий умышленно или невольно?

Г и п п и й. Умышленно.

С о к р а т. А более негодным — тот, что фальшивит невольно?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Ну а что бы ты предпочел иметь — хорошее или негодное?

Г и п п и й. Хорошее.

С о к р а т. Так ты предпочел бы иметь ноги, хромающие нарочно или же поневоле?

Г и п п и й. Нарочно. d

С о к р а т. А хромота — разве это не безобразный порок?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Пойдем дальше: подслеповатость — разве это не порок глаз?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Какие же ты предпочел бы иметь и какими пользоваться глазами — теми, что умышленно щурятся и косят или же невольно?

Г и п п и й. Теми, что умышленно.

С о к р а т. Значит, ты считаешь лучшим для себя добровольно совершаемое зло, а не то, что вершится невольно?

Г и п п и й. Да, если это зло такого рода.

С о к р а т. Но разве все органы чувств — уши, ноздри, рот и другие — не подчинены одному и тому же определению, гласящему, что те из них, кои невольно вершат зло, нежелательны, ибо они порочны, те же, что вершат e

его добровольно, желанны, ибо они добротны?

Г и п п и й. Мне кажется, это так.

С о к р а т. Ну а какими орудиями лучше действовать — теми, с помощью которых можно добровольно действовать дурно, или теми, которые толкают на дурное поневоле? Например, какое кормило лучше — то, которым приходится дурно править поневоле, или то, с помощью которого неверное направление избирается добровольно?

171

Г и п п и й. То, с помощью которого это делается добровольно.

С о к р а т. И разве не так же точно обстоит дело с луком и лирой, с флейтами и со всем остальным?

Г и п п и й. Ты говоришь правду.

375 С о к р а т. Ну а что касается норова лошади — будет ли он лучше, если кто из-за него станет скверно наездничать добровольно или же поневоле?

Г и п п и й. Если добровольно.

С о к р а т. Значит, такой норов лошади лучше.

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Значит, с лошадью менее норовистой ты дела, зависящие от ее норова, будешь добровольно совершать дурно, а с лошадью более норовистой — поневоле?

Г и п п и й. Конечно же.

С о к р а т. Не так же ли обстоит дело и с нравом собак и всех прочих животных?

Г и п п и й. Так.

С о к р а т. Ну а у человека — например, у стрелка — какая душа кажется тебе достойнее — та, что добровольно не попадает в цель, или та, что невольно?

b Г и п п и й. Та, что не попадает в цель добровольно.

С о к р а т. Значит, такая душа лучше в стрелковом деле?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. А душа, промахивающаяся невольно, хуже той, что делает это добровольно?

Г и п п и й. В стрелковом деле — да.

С о к р а т. А во врачебном? Разве душа, добровольно причиняющая телу зло, не более сведуща в искусстве врачевания?

Г и п п и й. Да, более.

С о к р а т. Значит, такая душа более искусна, чем та, что не сведуща?

Г и п п и й. Да, более искусна.

С о к р а т. Ну а если душа весьма искушена в игре на кифаре и флейте и во всех других искусствах и нау-

c ках, то разве та, что искушена в них больше, не добровольно погрешает в этом, совершая дурное и постыдное, а та, что менее искушена, разве не совершает это невольно?

Г и п п и й. Очевидно.

С о к р а т. Итак, мы бы, конечно, предпочли, чтобы рабы наши имели души, добровольно погрешающие

172

и вершащие зло, а не невольно, ибо души эти более искушены в подобных делах.

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Что же, а собственную свою душу разве не желали бы мы иметь самую лучшую?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. И значит, лучше будет, если она добро- d

вольно будет совершать зло и погрешать, а не невольно?

Г и п п и й. Однако чудно бы это было, Сократ, если бы добровольные злодеи оказались лучшими людьми, чем невольные.

С о к р а т. Но это вытекает из сказанного.

Г и п п и й. По-моему, это неверно.

С о к р а т. А я думаю, Гиппий, что и тебе это кажется верным. Ответь же мне снова: справедливость не есть ли некая способность или знание19 или то и другое вместе? Ведь необходимо, чтобы она была чем-то таким? e

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. А ведь если справедливость — это способность души, то более способная душа будет и более справедливой: такая душа, милейший, оказалась у нас достойнее.

Г и п п и й. Да, оказалась.

С о к р а т. Ну а если справедливость есть знание? Разве более мудрая душа — не более справедливая, а более невежественная — не менее справедливая?

Г и п п и й. Это так.

С о к р а т. Ну а если справедливость — и то и другое? Разве не так обстоит дело, что, обладая и знанием и способностью, душа бывает более справедливой, невежественная же душа — менее? Ведь это же неизбежно.

Г и п п и й. Да, очевидно.

С о к р а т. Так ведь душа более способная и мудрая оказывается лучшей и более способной совершать и то и другое — прекрасное и постыдное — в любом деле?

Г и п п и й. Да. 376

С о к р а т. Следовательно, когда она совершает нечто постыдное, она делает это добровольно, с помощью способности и искусства? А последние, по-видимому, присущи справедливости — оба или каждое порознь?

Г и п п и й. Похоже, что так.

С о к р а т. Ведь чинить несправедливость — значит поступать плохо, а не чинить ее — хорошо?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Итак, более способная и достойная душа,

173

когда она чинит несправедливость, чинит ее добровольно, а недостойная душа — невольно?

Г и п п и й. Это очевидно.

b С о к р а т. И достойный человек — это тот, кто имеет достойную душу, скверный же человек имеет душу недостойную?

Г и п п и й. Да.

С о к р а т. Итак, достойному человеку свойственно чинить несправедливость добровольно, а недостойному — невольно, коль скоро достойный человек имеет достойную душу?

Г и п п и й. Да ведь он же ее имеет.

С о к р а т. Следовательно, Гиппий, тот, кто добровольно погрешает и чинит постыдную несправедливость — если только такой человек существует, — будет не кем иным, как человеком достойным.

Г и п п и й. Трудно мне, Сократ, согласиться с тобою в этом.

С о к р а т. Да я и сам с собой здесь не согласен, Гип-

c пий, но все же это с необходимостью вытекает из нашего рассуждения. Однако, как я говорил раньше, я блуждаю в этом вопросе вокруг да около и никогда не имею одинакового мнения на этот счет. Правда, не удивительно, что я или другой какой-либо обычный человек здесь находится в заблуждении. Но уж если вы, мудрецы, станете тут блуждать, это и для нас ужасно, раз мы даже с вашей помощью не можем избавиться от ошибки.

АЛКИВИАД I

Сократ, Алкивиад

С о к р а т. Сын Клиния1, я полагаю, ты дивишься 103

тому, что я, став первым твоим поклонником, продолжаю оставаться им и теперь, когда другие от тебя отвернулись, а также и тому, что тогда как все прочие досаждали тебе своими беседами, я в течение стольких лет не сказал тебе ни единого слова. Причина тому была не человеческого, но божественного свойства2; позже ты сможешь оценить ее значение. Но теперь, когда она больше не служит препятствием, я пришел к тебе: я полон надеж- b

ды, что и впредь это препятствие не возникнет. Все это время я примечал, как ты ведешь себя по отношению к твоим поклонникам: сколь много их ни было и как ни были они заносчивы, не было среди них ни одного, которого ты не отвадил бы своей высокомерной гордыней. Причину твоего высокомерного превосходства 104

я тебе сейчас объясню. Ты утверждаешь, что тебе не нужен никто из людей: мол, присущее тебе величие — как телесное, так и душевное — таково, что ты ни в ком не нуждаешься. Ты считаешь, что ты — первый среди людей по красоте и росту, причем для каждого очевидно, что это правда. Далее, по твоему мнению, ты происходишь из самого отважного рода в своем городе, самом великом из греческих городов, и потому у тебя есть по отцу множество достойнейших друзей и сородичей, кото- b

рые в случае нужды придут тебе на помощь, и не меньшее число столь же достойных родственников по матери. Самый же сильный из них покровитель, как ты считаешь, — Перикл, сын Ксантиппа, коего твой отец оставил после себя вашим опекуном — твоим и твоего брата3: ведь он не только в этом городе волен вершить все, что захочет, но и по всей Элладе и среди многочисленных и могущественных варварских племен. Добавлю c

175

еще, что ты — из богатых; впрочем, как кажется, это менее всего питает твою гордыню. Чванясь всем этим, ты подавил своих поклонников, а они, будучи послабее, признали свое поражение. Для тебя это не прошло незамеченным. Поэтому я уверен, что ты удивляешься настроению, мешающему мне отречься от моей любви, и спрашиваешь себя, на что глядя я сохраняю твердость там, где все остальные бежали.

d А л к и в и а д. Но, быть может, тебе невдомек, Сократ, что ты лишь чуточку меня упредил: я ведь еще раньше предполагал подойти к тебе и спросить, что тебе от меня надо и чего ради ты меня не оставляешь в покое, преследуя меня на каждом шагу. Ведь и в самом деле я дивлюсь, какое у тебя ко мне дело, и с величайшей охотой получил бы ответ на этот вопрос.

С о к р а т. Значит, можно предполагать, что ты со вниманием меня выслушаешь, коль скоро, как ты говоришь, тебе желательно узнать мои намерения: слова мои будут обращены к терпеливому слушателю.

А л к и в и а д. Несомненно. Говори.

e С о к р а т. Смотри же, пусть тебе не покажется удивительным, если, с трудом начав этот разговор, я с таким же трудом его и окончу.

А л к и в и а д. Говори же, почтеннейший; я готов тебя выслушать.

С о к р а т. Пусть будет так. Нелегкое это дело — объясняться в любви человеку, ни в чем не уступающему своим поклонникам; однако надо решиться и изложить тебе мои намерения. Если бы я, мой Алкивиад, видел, что ты привержен ко всему тому, что я только что

105 перечислил, и намерен продолжать жить так и дальше, я давно бы простился со своей влюбленностью, по крайней мере я в это верю. Но я хочу доказать тебе самому, что у тебя совсем другие замыслы, и ты увидишь из этого, насколько внимательно я все это время за тобою следил. Мнится мне, что если бы кто-нибудь из богов тебе рек: “Алкивиад, желаешь ли ты жить тем, чем жил прежде, или предпочел бы тотчас же умереть, коль скоро не сможешь рассчитывать в жизни на большее?” — ты избрал бы смерть. И я скажу тебе сейчас, в какой надежде ты продолжаешь жить. Ты полагаешь, что если

b вскорости выступишь перед афинским народом — а это предстоит в самый короткий срок, — ты сумеешь ему доказать, что достоин таких почестей, каких не удостаивался ни Перикл и никто из его предшественников;

176

доказав это, ты ооретешь великую власть в городе, а уж коли здесь, то и во всей Элладе ты станешь самым могущественным, да и не только среди эллинов, но и среди варваров, обитающих на одном с нами материке4. А если бы тот же самый бог сказал, что тебе следует править лишь здесь, в Европе, в Азию же тебе путь закрыт и ты c

не предназначен для тамошних дел, то. думаю я, жизнь была бы тебе не в жизнь на этих условиях, коль скоро ты не сможешь, так сказать, заполонить своим именем и могуществом все народы. Я полагаю, ты не считаешь достойным упоминания никого, кроме Кира и Ксеркса5. А что ты питаешь такую надежду, я не предполагаю. но точно знаю. Быть может, сознавая, что я говорю правду, ты спросишь: “Какое отношение имеет это. Сократ, к тому. что ты собирался мне сказать о твоей d

неотступной привязанности ко мне?” Я же тебе отвечу: “Милый сын Клиния и Дпномахи, без меня невозможно осуществить все эти твои устремления: такова моя власть, как я думаю, над твоими делами и тобою самим. Потому-то, полагаю я, бог и запретил мне беседовать с тобой, и я ожидал на это его дозволения. Но поскольку ты лелеешь надежду доказать городу свое право на всевозможные почести, а доказав это, тотчас же забрать в свои руки власть, то и я надеюсь получить при тебе величайшую власть, доказав, что представляю собой для тебя весьма ценного человека, вплоть до того, что ни твой e

опекун 6, ни твои родичи и никто другой не может обеспечить тебе желанного могущества, кроме меня, — но, конечно, с помощью бога. А так как ты был очень юн и еще не обременен такими надеждами, то бог, как я думаю, запрещал мне с тобой разговаривать, чтобы не сказать тебе что-то впустую. Ныне же он разрешил меня 106

от запрета7, и теперь ты меня послушаешь”.

А л к и в и а д. Мой Сократ, ты кажешься мне гораздо более странным теперь, когда ты со мной заговорил, чем раньше, когда молча за мною следовал, хотя и тогда ты казался мне весьма необычным. Ты уже разобрался, как кажется, в моих замыслах — лелею я их или нет, и если я с тобой и не соглашусь, я все равно не сумею тебя разубедить. Что ж, пусть. Но если бы я и действительно питал подобные замыслы, каким образом они осуществятся у меня с твоей помощью и не получат свершения без тебя? Можешь ты мне это объяснить?

С о к р а т. Ты спрашиваешь, могу ли я произнести b

длинную речь — в том роде, как ты привык слушать?8

177

Но такая речь не в моем духе. Однако, думаю, я мог бы тебе доказать, что дело обстоит именно таким образом, если только ты в одной малости придешь мне на помощь.

А л к и в и а д. Коли то, о чем ты просишь, не трудно, я готов.

С о к р а т. Что же, тебе кажется трудным отвечать на вопросы?

А л к и в и а д. Нет, не кажется.

С о к р а т. Так отвечая же.

А л к и в и а д. А ты спрашивай.

С о к р а т. Значит, я буду задавать тебе вопросы так, как если бы ты в самом деле замышлял то, о чем я сейчас говорил?

c А л к и в и а д. Да, если тебе так угодно; хотел бы я знать, каковы будут твои вопросы.

Сократ, Ну что ж. Я утверждаю, что ты намерен в самый короткий срок выступить перед афинянами со своими советами. Итак, если бы в тот миг, как ты собирался взойти на трибуну, я остановил бы тебя и спросил: “Алкивиад, о чем же собираются совещаться афиняне, что ты намерен давать им советы? Видимо, о вещах, известных тебе лучше, чем им?” — что бы ты мне ответил?

d А л к и в и а д. Я конечно же сказал бы, что о вещах, более известных мне, чем им.

С о к р а т. Следовательно, ты способен быть хорошим советчиком в вещах, кои ты знаешь?

А л к и в и а д. Как же иначе?

С о к р а т. А знаешь ты только то, чему научился от других или открыл сам?

А л к и в и а д. Что же еще мог бы я знать?

С о к р а т. Но возможно ли, чтобы ты выучился чему-либо или что-то открыл, не желая учиться или заниматься сам поиском?

А л к и в и а д. Нет, невозможно.

С о к р а т. Ну а желал бы ты искать то, что ты, по твоему мнению, уже знаешь, или учиться таким вещам?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

e С о к р а т. Значит, было время, когда ты не считал, будто знаешь то, что ты знаешь сейчас?

А л к и в и а д. Разумеется.

С о к р а т. Но в общем-то я могу сказать, чему ты учился; если я что-либо упущу, ты мне подскажи. Насколько я припоминаю, ты обучался грамоте и игре на кифаре, а также борьбе. Учиться игре на флейте ты не

178

пожелал9. Вот и весь твой запас знаний, разве что ты обучился еще чему-то тайком от меня; но значит, ты это делал, не выходя из дому ни днем, ни ночью.

А л к и в и а д. Нет, никаких других занятий, кроме тех, что ты указал, у меня не было.

С о к р а т. Итак, ты собираешься выступить с сове- 107

тами перед афинянами, когда они станут совещаться относительно грамотности — как им правильно писать?

А л к и в и а д. Нет, клянусь Зевсом, не собираюсь.

С о к р а т. Но тогда ты будешь давать советы, как ударять по струнам кифары?

А л к и в и а д. Ни в коем случае.

С о к р а т. Но ведь у них нет также привычки совещаться в народном собрании о приемах борьбы?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. Тогда о чем же им совещаться? Уж, наверное, не о строительстве?

А л к и в и а д. Нет, нет.

С о к р а т. Ведь па этот счет у зодчего найдутся луч- b

шие советы, чем у тебя?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Разумеется, и не тогда ты взойдешь на помост, когда они станут совещаться о прорицаниях?10

А л к и в и а д. Нет, не тогда.

С о к р а т. Ведь прорицатель это знает лучше тебя?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. При этом ведь неважно, высок он или низок, красив или безобразен, благородного рода или же нет?

А л к и в и а д. Конечно.

С о к р а т. Ну а давать советы о чем бы то ни было подобает ведь знатоку, а не богатому человеку?

А л к и в и а д. Конечно.

С о к р а т. Когда афиняне совещаются относительно здоровья своих сограждан, им неважно, беден или богат c

тот, кто их убеждает, но они заинтересованы в том, чтобы советчик их был врачом.

А л к и в и а д. Это естественно.

С о к р а т. Но в каком же тогда случае будет правильным с твоей стороны выступить перед ними с советами?

А л к и в и а д. Тогда, когда они станут совещаться о своих делах.

С о к р а т. Ты имеешь в виду судостроение — какие именно им следует сооружать суда?

А л к и в и а д. Да нет же, Сократ, совсем не это.

179

С о к р а т. Я полагаю, ты не разбираешься в таком деле. Именно поэтому ты воздержишься или по какой-то иной причине?

d А л к и в и а д. Нет, именно по этой.

С о к р а т. Но какие же их дела ты имеешь в виду, о которых они станут совещаться?

А л к и в и а д. Я имею в виду, Сократ, войну или мир или другие подобные же дела государства.

С о к р а т. Точнее говоря, когда они станут советоваться, с кем заключить мир, а с кем воевать и каким образом?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Разве не нужно это делать наилучшим образом?

А л к и в и а д. Да.

e С о к р а т. И в наиболее благоприятное время?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. Ив течение такого срока, какой представляется наивыгоднейшим?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. А если бы афиняне совещались о том, с кем надо вести борьбу в палестре — обычную или на кулаках — и каким образом, кто дал бы при этом лучший совет — ты или учитель гимнастики?11

А л к и в и а д. Конечно, учитель гимнастики.

С о к р а т. А можешь ли ты мне сказать, что принимает во внимание учитель гимнастики, когда собирается дать совет, с кем следует бороться, а с кем нет, а также когда это надо делать и каким способом? Я вот что имею в виду: ведь бороться надо с теми, с кем это стоит делать? Разве не так?

А л к и в и а д. Так.

108 С о к р а т. И делать это надо по возможности лучше?

А л к и в и а д. Да, по возможности.

С о к р а т. Ив самое благоприятное для этого время?

А л к и в и а д. Разумеется.

С о к р а т. А певцу разве не приходится временами сопровождать свое пение игрой на кифаре и ритмическими движениями?

А л к и в и а д. Приходится.

С о к р а т. И именно тогда, когда это лучше всего подобает?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. И столько раз, сколько это будет наилучшим?

180

А л к и в и а д. Конечно.

С о к р а т. Далее. Поскольку ты прилагаешь “луч- b

шее” к обоим случаям — и к музыкальному сопровождению и к борьбе, что ты назовешь лучшим в игре на кифаре, подобно тому как я называю в борьбе лучшим ее видом борьбу гимнастическую? Какой ты в этом случае назовешь вид?

А л к и в и а д. Я тебя не понимаю.

С о к р а т. Но попробуй мне подражать. Мои слова означали тот вид, который являет собой совершенство: совершенно то, что делается в соответствии с правилами искусства. Разве не так?

А л к и в и а д. Так.

С о к р а т. А гимнастика разве не искусство?

А л к и в и а д. Конечно, искусство.

С о к р а т. Я же сказал, что наилучшим в борьбе c

является ее гимнастический вид.

А л к и в и а д. Да, сказал.

С о к р а т. Так разве я был не прав?

А л к и в и а д. Я думаю, прав.

С о к р а т. Давай же и ты — ибо и тебе подобает правильно рассуждать — скажи прежде всего, что это за искусство, в котором уместны одновременная игра на кифаре, пение и ритмические движения? Как все это вместе зовется? Можешь ты это сказать?

А л к и в и а д. Право, не могу.

С о к р а т. Но попробуй подойти к этому так: какие богини покровительствуют этому искусству?

А л к и в и а д. Ты разумеешь Муз12, мой Сократ?

С о к р а т. Да. Смотри: каково же наименование d

этого искусства по Музам?

А л к и в и а д. Мне кажется, ты имеешь в виду мусическое искусство.

С о к р а т. Да, именно его. Что же бывает в нем совершенным? Подобно тому как я тебе раньше определил правильность в гимнастическом искусстве, так и ты сейчас дай определение в отношении искусства мусического: в чем заключена его правильность?

А л к и в и а д. Я думаю, в гармоничности13.

С о к р а т. Отлично. Давай же назови теперь лучшее e

в деле войны и мира, подобно тому как ты раньше назвал гармонию лучшим в одном из искусств и гимнастические упражнения — в другом. Попытайся же и здесь назвать лучшее.

А л к и в и а д. Но я не очень-то это разумею...

181

С о к р а т. Да ведь это позор. Представь, если кто обратится к тебе за советом по поводу питания — мол, какое будет получше и сколько и когда оно будет уместнее, а затем тебя спросит: “Что ты разумеешь под лучшим, Алкивиад?” — ты ведь сможешь ответить, что разумеешь более здоровое питание, хотя ты и не выдаешь

109 себя за врача. А тут, выдавая себя за знатока и выступая советчиком, как человек знающий, ты не сумеешь ответить на заданный тебе вопрос! И ты не почувствуешь при этом стыда? И не покажется тебе это позорным?

А л к и в и а д. Очень даже покажется.

С о к р а т. Смотри же, постарайся сказать, к чему тяготеет наилучшее при заключении мира и с кем следует сражаться во время войны?

А л к и в и а д. Но я хоть и стараюсь, не могу этого уразуметь.

С о к р а т. Значит, ты не знаешь, какие взаимные обвинения выдвигаются при объявлении войны сторонами и с какими словами мы начинаем обычно войну?

b А л к и в и а д. Нет, знаю: мы утверждаем при этом, что мы обмануты, ограблены либо потерпели насилие.

С о к р а т. Довольно! А говорим ли мы о том, каким образом потерпели все это? Попытайся сказать, в чем различие того или другого случая.

А л к и в и а д. Под “случаем”, мой Сократ, ты подразумеваешь, происходит ли это справедливым образом или несправедливым?

С о к р а т. Вот именно.

А л к и в и а д. Но это целиком и полностью отличается одно от другого.

С о к р а т. Прекрасно. Что же ты посоветуешь афинянам — сражаться против обидчиков или против тех, кто действует справедливо?

c А л к и в и а д. Вопрос твой коварен: ведь даже если кому-либо придет в голову, что следует воевать против тех, кто действует справедливо, афиняне на это не пойдут.

С о к р а т. По-видимому, потому, что это противоречит обычаю.

А л к и в и а д. Разумеется; ведь это было бы неблагородно.

С о к р а т. Следовательно, твои речи будут соответствовать этому справедливому обычаю?

А л к и в и а д. Безусловно.

С о к р а т. В таком случае на мой вопрос, что явля-

182

ется лучшим — воевать или нет, с кем именно воевать и в какое именно время, — ответом будет, что лучшее — это более справедливое14. Не так ли?

А л к и в и а д. Кажется, так.

С о к р а т. Но как же, милый Алкивиад? Мог ли ты сам не знать, что ты это знаешь, или же ты скрыл от меня, что обучался этому у учителя, научившего тебя различать более или менее справедливое? Кто же этот учитель? Скажи мне, чтобы ты и меня мог определить к нему в ученики.

А л к и в и а д. Сократ, ты надо мной насмехаешься!

С о к р а т. Нет, клянусь твоим и моим богом дружбы! И менее всего я хотел бы нарушить такую клятву15. Но если ты знаешь такого учителя, скажи мне, кто он?

А л к и в и а д. А что, если я не знаю? Почему ты не e

веришь, что я иным путем мог узнать, что такое справедливость и несправедливость?

С о к р а т. Конечно, мог, если открыл это сам.

А л к и в и а д. А ты полагаешь, что на это я не способен?

С о к р а т. Нет, наоборот, если только ты будешь искать.

А л к и в и а д. Значит, ты думаешь, что я не мог бы искать?

С о к р а т. Разумеется, мог бы, если бы считал, что чего-то не знаешь.

А л к и в и а д. И ты полагаешь, что со мной этого никогда не бывало?

С о к р а т. Ты хорошо сказал. Можешь ли ты назвать мне то время, когда ты считал, что не знаешь, что 110

такое справедливость и несправедливость? Например, в прошлом году ты считал, что не знаешь этого, и искал? Или ты считал, что уже это знаешь? Отвечай правду, чтобы беседа наша не была бесплодной.

А л к и в и а д. Я считал, что уже это знаю.

С о к р а т. А в позапрошлом году или четыре-пять лет тому назад ты так не считал?

А л к и в и а д. Нет, считал.

С о к р а т. Но ведь до этого ты был еще мальчиком, не так ли?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. А ведь я хорошо знаю, что ты тогда думал, будто тебе эти вещи ведомы.

А л к и в и а д. Как можешь ты быть в этом уверен?

С о к р а т. Я часто слышал твои речи, когда ты был b

183

мальчиком, — в школе и в других местах, во время игры в бабки или во время прочих забав: ты не затруднялся в вопросах справедливости и несправедливости, но, наоборот, весьма уверенно и отважно высказывал свое мнение о любом из мальчишек — что, мол, он мошенник и негодяй и играет нечестно16. Разве я лгу?

А л к и в и а д. Но что еще должен был я делать, Сократ, если кто-то меня надувал?

С о к р а т. Однако, если тогда ты не знал, надувают тебя или нет, уместно ли тебе спрашивать, что ты мог сделать?

c А л к и в и а д. Клянусь Зевсом, я не только знал, но точно был уверен, что меня надувают.

С о к р а т. Похоже, значит, ты считаешь, что и мальчиком знал, что такое справедливость и несправедливость?

А л к и в и а д. Да, знал!

С о к р а т. Так когда же ты это открыл? Ведь не тогда же, когда считал, что ты это знаешь?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. А когда же ты считал, что этого не знаешь? Вот видишь — ты никак не найдешь такого времени.

А л к и в и а д. Клянусь Зевсом, Сократ, не знаю, что и сказать.

d С о к р а т. Значит, не открытие помогло тебе это узнать.

А л к и в и а д. Да, совсем не оно, как видно.

С о к р а т. Но недавно ты сказал, что знаешь, не обучавшись этому. А если ты и не открывал этого и этому не учился, каким образом и откуда ты это знаешь?

А л к и в и а д. Но, быть может, я неверно тебе ответил, когда сказал, что знаю это благодаря собственному открытию.

С о к р а т. А как это обстоит на самом деле?

А л к и в и а д. Я думаю, что обучился этому так же, как и другие.

С о к р а т. Мы снова вернулись к тому, с чего начали. От кого ты этому научился? Поделись со мной.

e А л к и в и а д. От многих.

С о к р а т. Ссылаясь на многих, ты прибегаешь не к очень-то серьезным учителям,

А л к и в и а д. Почему же? Разве они не способны обучить?

С о к р а т. Даже игре в шашки — и то не способны.

184

А ведь это куда легче, чем внушить понятие о справедливости. Что ж, ты считаешь иначе?

А л к и в и а д. Нет, я с тобою согласен.

С о к р а т. Что же, те, кто не способны обучить менее серьезным вещам, способны обучить более серьезным?

А л к и в и а д. Да, я так думаю: они способны обучить вещам значительно более важным, чем игра в шашки.

С о к р а т. И что же это за вещи?

А л к и в и а д. Например, я научился у них правиль- 111

ной эллинской речи: здесь я никак не могу назвать себя своим собственным учителем, но должен сослаться на тех, кого ты называешь несерьезными учителями.

С о к р а т. В самом деле, благородный мой друг, многие — хорошие учители этого предмета и по справедливости должны быть прославлены за свою науку.

А л к и в и а д. Почему же?

С о к р а т. А потому, что они владеют здесь тем, чем и должны владеть хорошие учители.

А л к и в и а д. Что ты имеешь в виду? b

С о к р а т. Разве ты не знаешь, что те, кто собираются чему-либо научить, должны прежде всего знать это сами? Не так ли?

А л к и в и а д. Как же иначе?

С о к р а т. Но знатоки должны ведь быть между собой согласны по поводу того, что они знают, и не расходиться во мнениях?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. А если они по какому-либо вопросу разойдутся во мнениях, скажешь ли ты, что они этот предмет знают?

А л к и в и а д. Нет, конечно.

С о к р а т. В самом деле, могли бы они этому обучать?

А л к и в и а д. Никоим образом.

С о к р а т. Что ж, разве тебе кажется, будто многие расходятся между собой во мнении, что именно следует называть камнем или деревом? И если ты кому-либо c

задашь этот вопрос, разве все не согласятся между собой и не протянут руку к одному и тому же предмету — камню или же дереву? То же самое относится и к остальным подобным вещам. Ведь именно это, как я понимаю, ты называешь правильным знанием эллинской речи? Не так ли?

185

А л к и в и а д. Так.

С о к р а т. Значит, как мы сказали, они бывают согласны по этим вопросам друг с другом и сами с собой — выступая и как частные лица и от имени государства: ведь не станут же государства спорить между собой, называя этими именами одни — одно, а другие — другое.

А л к и в и а д. Нет-нет.

d С о к р а т. Значит, они, эти многие, естественно, могут быть хорошими учителями.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. И следовательно, если мы пожелаем сделать кого-либо знающим эти вещи, то правильно поступим, послав его в обучение к этим многим.

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. Ну а если бы мы захотели узнать не только что такое люди или лошади, но и какие из них быстры в беге, а какие медленны, окажутся ли многие в состоянии нас этому научить?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. Достаточным ли для тебя свидетельством того, что они этого не знают и не являются дельными

e учителями в этом вопросе, будет их несогласие между собой при его решении?

А л к и в и а д. Да, вполне достаточным.

С о к р а т. Ну а если мы захотим узнать не только каковы люди, но и какие из них бывают здоровыми или больными, окажутся ли в этом случае многие достаточно сведущими для нас учителями?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. Будет ли для тебя свидетельством непригодности их для этого дела несогласие многих между собой?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. К чему же мы пришли? Тебе кажется, что

112 многие согласны сами с собой и друг с другом относительно справедливых людей и дел?

А л к и в и а д. Менее всего, клянусь Зевсом, Сократ!

С о к р а т. Не думаешь ли ты, что именно по этим вопросам между ними больше всего разногласий?

А л к и в и а д. Очень даже думаю.

С о к р а т. Однако, полагаю, тебе никогда не случалось видеть или слышать настолько резкие споры между людьми относительно здоровья или болезни, чтобы

186

это заставляло их хвататься за оружие и убивать друг друга.

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. Что же касается справедливости и не- b

справедливости, я знаю, что если ты даже этого не видел, то наверняка слышал рассказы и Гомера и многих других: ведь ты знаком и с “Одиссеей” и с “Илиадой”.

А л к и в и а д. Разумеется, мой С о к р а т.

С о к р а т. А ведь поэмы эти посвящены разногласию по вопросам справедливости и несправедливости.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. И все битвы и смерти воспоследовали из-за этого разногласия среди ахейцев и троянцев, а c

также между женихами Пенелопы и Одиссеем17.

А л к и в и а д. Ты говоришь правду.

С о к р а т. Думаю также, что у тех, кто пал при Танагре, —у афинян, лакедемонян и беотийцев, а также и у тех, кто позже погиб при Коронее18 (среди них был и твой отец Клиний), спор шел не о чем ином, как о справедливом и несправедливом, и именно этот спор был причиной смертей и сражений. Не так ли?

А л к и в и а д. Ты прав.

С о к р а т. Назовем ли мы знатоками какого-либо d

предмета людей, столь сильно расходящихся во мнениях по поводу этого предмета, что в пылу спора они чинят друг другу крайние насилия?

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. А ты ссылаешься на подобных учителей, относительно которых сам признаешь, что они невежды!

А л к и в и а д. Похоже, что так.

С о к р а т. Как же может быть, что тебе ведомы справедливость и несправедливость, если ты блуждаешь в этом вопросе вокруг да около и, как это очевидно, ни у кого этому не обучался и сам не пришел к такому открытию?

А л к и в и а д. Судя по твоим словам, это невозможно.

С о к р а т. Не замечаешь ли ты, Алкивиад, что ты e

не прав?

А л к и в и а д. А в чем?

С о к р а т. Ты утверждаешь, что так выходит по моим словам.

А л к и в и а д. Как это? Разве не ты говоришь, будто мне неведомы справедливость и несправедливость?

С о к р а т. Нет, не я.

А л к и в и а д. Значит, я?!

187

С о к р а т. Да.

А л к и в и а д. Но каким это образом?

С о к р а т. Смотри же: если я спрошу, что больше — единица или двойка, ты ведь ответишь, что двойка?

А л к и в и а д. Конечно.

С о к р а т. Насколько больше?

А л к и в и а д. На единицу.

С о к р а т. Так кто же из нас утверждает, что двойка больше единицы на единицу?

А л к и в и а д. Я.

С о к р а т. Значит, я задал вопрос, а ты мне ответил?

А л к и в и а д. Да.

133 С о к р а т. Итак, относительно этих вещей я задаю вопрос, а ты отвечаешь?

А л к и в и а д. Да, я.

С о к р а т. А если я спрошу тебя, из каких букв состоит слово “Сократ”, а ты мне ответишь, кому будет принадлежать утверждение?

А л к и в и а д. Мне.

С о к р а т. Давай же, скажи вообще: когда есть вопрос и ответ, кто является лицом утверждающим — спрашивающий или дающий ответ?

А л к и в и а д. Мне кажется, Сократ, что дающий ответ.

b С о к р а т. Ну а до сих пор во всей нашей беседе спрашивающим был я?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Ты же мне отвечал?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. Кто же из нас изрек сказанное?

А л к и в и а д. Как это очевидно из нашей договоренности — я.

С о к р а т. А разве не было сказано о справедливом и несправедливом, что Алкивиад, красивый сын Клиния, этого не знает, однако питает намерение выступить в народном собрании перед афинянами с советами о том, чего он не знает? Разве дело обстоит не так?

c А л к и в и а д. Видимо, так.

С о к р а т. Здесь очень уместен, мой Алкивиад, стих Еврипида: “Не от меня, но от себя ты слышала”19. В самом деле, ведь не я это утверждаю, но ты сам, и напрасно ты в этом меня обвиняешь. Но утверждение твое истинно: безумную ты лелеешь затею, добрейший мой, учить других тому, чего не знаешь сам, отказываясь вдобавок этому научиться20.

188