Часть 5.

А л к и в и а д. С тобой.

С о к р а т. Значит, и я веду беседу с тобой?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Следовательно, ведущий беседу — это Сократ?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. А слушает Сократа Алкивиад?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Не с помощью ли речи ведет беседу Сократ?

c А л к и в и а д. Само собой разумеется.

С о к р а т. А беседовать и пользоваться словом, по твоему мнению, это одно и то же?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. Ну а пользующийся чем-то и то, чем он пользуется, разве не разные вещи?

А л к и в и а д. Как ты говоришь?!

С о к р а т. К примеру, сапожник работает резаком, ножом и другими инструментами.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Значит, тот, кто работает и пользуется резаком, и то, чем работающий пользуется, — это разные вещи?

А л к и в и а д. Как же иначе?

С о к р а т. Тогда, следовательно, инструмент, на котором играет кифарист, и сам кифарист — это тоже разные, вещи?

А л к и в и а д. Да.

d С о к р а т. Вот об этом я только что и спрашивал — всегда ли представляются отличными друг от друга тот, кто пользуется чем-либо, и то, чем он пользуется?

А л к и в и а д. Всегда.

С о к р а т. Что же мы скажем о сапожнике: работает он только инструментами или также и руками?

А л к и в и а д. Также и руками.

С о к р а т. Значит, и ими он пользуется?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Но когда он сапожничает, он ведь пользуется и глазами?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Следовательно, сапожник и кифарист —

e это не то, что руки и глаза, с помощью которых они работают?

А л к и в и а д. Это очевидно.

212

С о к р а т. Но ведь человек пользуется и всем своим телом?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. А ведь мы говорили, что пользующееся чем-то и то, чем оно пользуется, это разные вещи?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Значит, человек — это нечто отличное от своего собственного тела?

А л к и в и а д. Похоже, что да.

С о к р а т. Что же это такое — человек?

А л к и в и а д. Не умею сказать.

С о к р а т. Но, во всяком случае, ты уже знаешь: человек — это то, что пользуется своим телом.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. А что иное пользуется телом, как не душа? 130

А л к и в и а д. Да, это так.

С о к р а т. Значит, она им управляет?

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Полагаю, что никто не думает иначе вот о чем...

А л к и в и а д. О чем же?

С о к р а т. Человек — не является ли он одной из трех вещей?

А л к и в и а д. Какие же это вещи?

С о к р а т. Душа, тело и целое, состоящее из того и другого.

А л к и в и а д. Это само собой разумеется.

С о к р а т. Но ведь мы признали человеком то самое, что управляет телом?

А л к и в и а д. Да. b

С о к р а т. Что же, разве тело управляет само собой?

А л к и в и а д. Ни в коем случае.

С о к р а т. Мы ведь сказали, что оно управляемо.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Вряд ли поэтому оно то, что мы ищем.

А л к и в и а д. Видимо, да.

С о к р а т. Но, значит, телом управляют совместно душа и тело, и это и есть человек?

А л к и в и а д. Возможно, конечно.

С о к р а т. На самом же деле менее всего: если одно из двух, составляющих целое, не участвует в управлении, никоим образом не могут управлять оба вместе.

А л к и в и а д. Это верно.

С о к р а т. Ну а если ни тело, ни целое, состоящее из c

тела и души, не есть человек, остается, думаю я, либо

213

считать его ничем, либо, если он все же является чем-то, заключить, что человек — это душа.

А л к и в и а д. Безусловно, так.

С о к р а т. Нужно ли мне с большей ясностью доказать тебе, что именно душа — это человек?53

А л к и в и а д. Нет, клянусь Зевсом, мне кажется, что сказанного достаточно.

С о к р а т. Даже если доказательство было не вполне безупречным, однако в меру достаточным, этого нам довольно. Безупречно осведомлены мы будем тогда,

d когда выясним то, что пока опустили из-за необходимости подробного рассмотрения.

А л к и в и а д. А что это такое?

С о к р а т. Перед этим было сказано, что прежде всего надо рассмотреть самое “само”. Теперь же вместо “самого” как такового мы рассмотрели каждую “самость” — что она собой представляет, — и, быть может, этого нам будет довольно: мы ведь отметили, что в нас нет ничего главнее души.

А л к и в и а д. Разумеется, нет.

С о к р а т. Значит, правильным будет считать, что, когда мы общаемся друг с другом и пользуемся при этом речью, это душа говорит с душою?

e А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. В этом и заключалось значение того, что я сказал несколько раньше: когда Сократ беседует с Алкивиадом, пользуясь речью, он обращается со своими речами не к лицу Алкивиада, как можно было бы думать, но к самому Алкивиаду, то есть к его душе.

А л к и в и а д. Я с этим согласен.

С о к р а т. Следовательно, тот, кто велит нам познать самих себя, приказывает познать свою душу.

131 А л к и в и а д. По-видимому.

С о к р а т. Значит, тот, кому известно что-либо о частях своего тела, знает то, что ему принадлежит, но не самого себя.

А л к и в и а д. Это так.

С о к р а т. Следовательно, ни один врач не знает себя как врача, и ни один учитель гимнастики не знает себя как такового.

А л к и в и а д. Видимо, нет.

С о к р а т. Значит, далеко до того, чтобы земледельцы и другие ремесленники знали самих себя; вдобавок они, по-видимому, не знают и своих собственных свойств, но понимают лишь то, что более отдаленно относитс

214

к их ремеслу. Они разбираются только в том, что име- b

ет отношение к телу и помогает за ним ухаживать.

А л к и в и а д. Ты прав.

С о к р а т. Если же рассудительность заключается в познании самого себя, то никто из них не разумеет этого искусства.

А л к и в и а д. Видимо, нет.

С о к р а т. Потому-то ремесла эти кажутся благородному человеку пошлыми и недостойными изучения.

А л к и в и а д. Да, безусловно.

С о к р а т. Значит, мы снова пришли к тому, что человек, заботящийся о своем теле, заботится о том, что ему принадлежит, но не о себе самом?

А л к и в и а д. По-видимому.

С о к р а т. Тот же, кто проявляет заботу об имуществе, заботится и не о себе и не о том, что ему принад- c

лежит, но о вещах еще более отдаленных.

А л к и в и а д. Я с этим согласен.

С о к р а т. Ведь любитель наживы занимается даже не своими вещами.

А л к и в и а д. Это верно.

С о к р а т. И если бы кто был влюблен в Алкивиадово тело, он любил бы не Алкивиада, но что-то из принадлежащих Алкивиаду вещей.

А л к и в и а д. Ты говоришь правду.

С о к р а т. А тот, кто влюблен в твою душу?

А л к и в и а д. Вывод напрашивается сам собой.

С о к р а т. Значит, тот, кто любит твое тело, покидает тебя тотчас же, как только тело твое перестает цвести?

А л к и в и а д. Очевидно.

С о к р а т. Ну а кто любит твою душу, тот, видно, d

не покинет ее до тех пор, пока она будет стремиться к совершенствованию?

А л к и в и а д. По всей вероятности.

С о к р а т. Вот я и не ухожу, но остаюсь, хотя тело твое начинает увядать и другие тебя покинули.

А л к и в и а д. Ты хорошо поступаешь, Сократ, не уходи же.

С о к р а т. Так позаботься о том, чтобы стать по возможности совершеннее.

А л к и в и а д. Да, я позабочусь об этом.

С о к р а т. Значит, вот как обстоит твое дело: не было e

и нет, как видно, приверженца у Алкивиада, сына Кли-

215

ния, кроме единственного и любезного ему Сократа54, сына Софрониска и Фенареты.

А л к и в и а д. Воистину так.

С о к р а т. Не сказал ли ты, что я, подойдя к тебе, лишь немного тебя упредил, поскольку ты первым хотел подойти и спросить, по какой причине лишь я один тебя не покидаю?

А л к и в и а д. Да, так оно и было.

С о к р а т. Итак, причина заключается в том, что я был единственным твоим поклонником, все же остальные поклонялись не тебе, а тому, что тебе принадлежит. Но красота твоя увядает, ты же, напротив, начинаешь

132 цвести. И теперь, если только ты не дашь развратить себя афинскому народу и не станешь уродлив, я тебя не оставлю. А я очень опасаюсь того, чтобы ты, стар приверженцем народа, не развратился: ведь это приключилось уже со многими достойными афинянами. “Народ отважного Эрехфея”55 на вид очень хорош, но надо сорвать личину, чтобы он предстал в своем истинном свете; прими же предосторожность, какую я тебе посоветовал.

А л к и в и а д. Какую именно?

b С о к р а т. Прежде всего упражняйся, мой милый, учись тому, что следует знать, чтобы взяться за государственные дела. А до этого не берись, чтобы не лишиться противоядия и не попасть в опасное положение.

А л к и в и а д. Мне кажется, ты прав, С о к р а т. Но попытайся объяснить мне, каким именно образом следует нам о себе заботиться.

С о к р а т. Быть может, мы уже сделали к этому первый шаг: мы пришли к надлежащему согласию относительно того, что мы собой представляем. Ведь было опасение, как бы, обманываясь на этот счет, мы нечаянно не стали заботиться о чем-то другом, а не о себе.

А л к и в и а д. Это так.

c С о к р а т. А затем мы поняли, что надо заботиться о душе и именно на нее обращать внимание.

А л к и в и а д. Это ясно.

С о к р а т. Ну а заботу о наших телах и имуществе следует предоставить другим.

А л к и в и а д. Само собой разумеется.

С о к р а т. Каким же образом мы всё это яснее познаем? Ведь познав это, мы, очевидно, познаем себя самих. Но, во имя богов, постигли ли мы значение прекрасной дельфийской надписи, о которой мы вспоминали недавно?

216

А л к и в и а д. Что ты имеешь в виду, мой Сократ?

С о к р а т. Я скажу тебе, о чем, как я подозреваю, d

говорит нам и что советует эта надпись. Правда, боюсь. что не подберу достаточного количества примеров, разве вот только пример зрения.

А л к и в и а д. Как ты это понимаешь?

С о к р а т. Посмотри и ты: предположим, что изречение это советовало бы нашему глазу, как человеку: “Увидь самого себя!” Как восприняли бы мы подобный совет? Не так ли, что глаз должен смотреть на то, что позволит ему увидеть самого себя?

А л к и в и а д. Это понятно.

С о к р а т. Представим же себе ту вещь, глядя на которую мы одновременно увидим и ее и себя самих.

А л к и в и а д. Ясно ведь, Сократ, что это — зеркало e

или нечто подобное.

С о к р а т. Ты прав. Но, значит, и в глазу, которым мы смотрим, также содержится нечто подобное?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. Ты ведь заметил, что, когда мы смотрим кому-то в глаза, наше лицо, как в зеркале, отражается 133

в глазах лица, находящегося напротив? В так называемом зрачке появляется изображение того, кто в него смотрит.

А л к и в и а д. Да, это правда.

С о к р а т. Следовательно, когда глаз смотрит в глаз и вглядывается в лучшую его часть — ту, которой глаз видит, — он видит самого себя.

А л к и в и а д. Это очевидно.

С о к р а т. Если же он будет смотреть на какую-либо другую часть человека или на любую из вещей, кроме тех, которым подобен глаз, он себя не увидит.

А л к и в и а д. Ты прав. b

С о к р а т. Следовательно, если глаз желает увидеть себя, он должен смотреть в [другой] глаз, а именно в ту его часть, в которой заключено все достоинство глаза; достоинство это — зрение.

А л к и в и а д. Так.

С о к р а т. Значит, мой милый Алкивиад, и душа, если она хочет познать самое себя, должна заглянуть в душу, особенно же в ту ее часть, в которой заключено достоинство души — мудрость, или же в любой другой предмет, коему душа подобна.

А л к и в и а д. Я согласен с тобой, С о к р а т.

С о к р а т. Можем ли мы назвать более божествен- c

217

ную часть души, чем ту, к которой относится познание и разумение?

А л к и в и а д. Нет, не можем.

С о к р а т. Значит, эта ее часть подобна божеству, и тот, кто всматривается в нее и познает всё божественное — бога и разум — таким образом лучше всего познает самого себя.

А л к и в и а д. Это очевидно.

С о к р а т. И подобно тому как зеркала бывают более ясными, чистыми и сверкающими, чем зеркало глаз, так и божество являет себя более блистательным и чистым, чем лучшая часть нашей души.

А л к и в и а д. Это правдоподобно, С о к р а т.

С о к р а т. Следовательно, вглядываясь в божество, мы пользуемся этим прекраснейшим зеркалом и определяем человеческие качества в соответствии с добродетелью души: именно таким образом мы видим и познаем самих себя.

А л к и в и а д. Да.>56

С о к р а т. Ну а познавать самого себя, как мы согласились, — значит быть рассудительным?

А л к и в и а д. Несомненно.

С о к р а т. А не познавая самих себя и не будучи рассудительными, можем ли мы понять, что в нас есть хорошего и плохого?

А л к и в и а д. Но как, мой Сократ, могло бы это статься?

d С о к р а т. Тебе ведь, наверное, показалось бы невозможным, чтобы тот, кто не знает Алкивиада, знал бы, что именно принадлежит Алкивиаду как его неотъемлемое свойство?

А л к и в и а д. Да, невозможным, клянусь Зевсом.

С о к р а т. Точно так же ведь невозможно знать наши свойства, если мы не знаем самих себя?

А л к и в и а д. Конечно.

С о к р а т. А если мы не знаем собственных свойств, то не знаем и того, что к ним относится?

А л к и в и а д. Ясно, что не знаем.

С о к р а т. Но тогда мы не вполне верно признали недавно, что есть люди, не знающие себя, но знающие свои свойства, а также люди, знающие, что относится к этим свойствам: ведь постигать всё это — себя, свои свойства и то, что к ним относится, — по-видимому,

e дело одного и того же искусства.

А л к и в и а д. Похоже, ты прав.

218

С о к р а т. При этом всякий, кто не знает своих свойств, не может знать соответственно и свойств других людей.

А л к и в и а д. Совершенно верно.

С о к р а т. А если он не знает свойств других людей, он не будет знать и свойств государства.

А л к и в и а д. Это неизбежно.

С о к р а т. Такой человек не может стать государственным мужем.

А л к и в и а д. Конечно, нет.

С о к р а т. А также и хозяином дома.

А л к и в и а д. Никоим образом. 134

С о к р а т. Ведь он не будет даже понимать, что он делает.

А л к и в и а д. Разумеется.

С о к р а т. Ну а тот, кто этого не понимает, не будет разве подвержен ошибкам?

А л к и в и а д. Несомненно, будет.

С о к р а т. А ошибаясь, разве не скверно будет он вести как домашние, так и общественные дела?

А л к и в и а д. Разумеется, скверно.

С о к р а т. Ведя же их скверно, не будет ли он выглядеть жалким?

А л к и в и а д. И даже очень.

С о к р а т. А те, для которых он будет трудиться?

А л к и в и а д. И они также.

С о к р а т. Значит, невозможно быть счастливым, не будучи разумным и достойным.

А л к и в и а д. Да, невозможно. b

С о к р а т. Значит, порочные люди несчастливы.

А л к и в и а д. Именно так.

С о к р а т. Следовательно, и разбогатевший человек не избегнет несчастья; его избежит лишь человек рассудительный.

А л к и в и а д. Это очевидно.

С о к р а т. Значит, государства для своего благополучия, мой Алкивиад, не нуждаются ни в стенах, ни в триерах, ни в корабельных верфях, ни в многонаселенности, ни в огромных размерах, если они лишены добродетели.

А л к и в и а д. Да, это так.

С о к р а т. Если же ты желаешь правильно и достойно заниматься государственными делами, ты должен прививать своим согражданам добродетель. c

219

А л к и в и а д. Как же иначе?

С о к р а т. Но может ли кто привить другому то, чего он сам не имеет?

А л к и в и а д. Как мог бы он это сделать?

С о к р а т. Поэтому прежде всего ему надо самому обрести эту добродетель. Это также долг каждого, кто намерен управлять не только собой и тем, что ему принадлежит, и проявлять об этом заботу, но и заботиться о государстве и его интересах.

А л к и в и а д. Ты говоришь правду.

С о к р а т. Поэтому ты должен уготовить себе не свободу властвовать, делая для себя и для города все, что тебе угодно, но рассудительность и справедливость.

А л к и в и а д. Это очевидно.

d С о к р а т. Ибо если вы — ты и город — будете действовать справедливо и рассудительно, ваши действия будут угодны богам.

А л к и в и а д. По всей вероятности.

С о к р а т. И как мы говорили раньше, вы будете в этом случае действовать, вглядываясь в ясный блеск божества.

А л к и в и а д. Это понятно.

С о к р а т. А имея этот блеск перед глазами, вы узрите и познаете самих себя и то, что является для вас благом.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Значит, вы будете действовать правильно и достойно.

А л к и в и а д. Да.

e С о к р а т. Но я могу поручиться, что, действуя таким образом, вы наверняка будете счастливы.

А л к и в и а д. Ты — верный поручитель.

С о к р а т. Если же вы будете действовать несправедливо и брать в пример все безбожное и темное, то, естественно, и дела ваши будут такими и самих себя вы не познаете.

А л к и в и а д. По-видимому.

С о к р а т. В самом деле, мой милый Алкивиад, если у кого-либо (будь то частное лицо или государство) есть возможность делать все, что ему вздумается, а ума при этом нет, какая ему может быть уготована судьба? Например, если бы больному была предоставлена возможность делать все, что он вздумает, при том, что он не обладает разумом врача, и он будет действовать как

220

тиран, то есть не сумеет себя обуздать, каков будет его 135

удел? Разве не погубит он скорее всего свое тело?

А л к и в и а д. Ты прав.

С о к р а т. А если на корабле любому будет дана возможность делать все, что ему угодно, при том, что у него нет разума и добродетели кормчего, — понимаешь ли ты, что приключилось бы с ним и его спутниками по плаванию?

А л к и в и а д. Да, в этом случае все они погибли бы.

С о к р а т. Точно таким же образом обстоит дело в государстве и при всех видах неограниченной власти: как b

только исчезает добродетель, наступает несчастье.

А л к и в и а д. Да, это неизбежно.

С о к р а т. Следовательно, достойнейший мой Алкивиад, тебе надо уготавливать как себе, так и городу, если вы намерены процветать, не тиранию57, но добродетель.

А л к и в и а д. Это правда.

С о к р а т. И раньше, чем будет обретена добродетель, не то что ребенку, но и зрелому мужу лучше не властвовать, но отдать себя под водительство более достойного человека.

А л к и в и а д. Ясно, что лучше.

С о к р а т. А то, что лучше, разве не прекраснее?

А л к и в и а д. Прекраснее.

С о к р а т. То же, что прекраснее, разве не более подобает?

А л к и в и а д. Как же иначе? c

С о к р а т. Следовательно, дурному человеку подобает рабствовать: так будет лучше.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Ведь порочность — это рабское свойство.

А л к и в и а д. Очевидно.

С о к р а т. А добродетель присуща свободе.

А л к и в и а д. Да.

С о к р а т. Так разве, мой друг, не следует избегать всего рабского?

А л к и в и а д. И даже очень, С о к р а т.

С о к р а т. Чувствуешь ли ты теперь свое состояние? Подобает оно свободному человеку или нет?

А л к и в и а д. Мне кажется, я его даже очень чувствую58.

С о к р а т. Знаешь ли ты, как можно избежать того, что с тобою сейчас творится? Мне не хочется давать имя этому твоему состоянию — ты так красив.

221

d А л к и в и а д. Но я и сам знаю.

С о к р а т. Ну и как же?

А л к и в и а д. Я избегну этого состояния, если ты пожелаешь, С о к р а т.

С о к р а т. Нехорошо ты говоришь, А л к и в и а д.

А л к и в и а д. Но как же надо сказать?

С о к р а т. “Если захочет бог”59.

А л к и в и а д. Вот я и говорю это. А кроме того, я опасаюсь, что мы поменяемся ролями, мой Сократ: ты возьмешь мою личину, я — твою. Начиная с нынешнего дня я, может статься, буду руководить тобою, ты же подчинишься моему руководству.

e С о к р а т. Благородный Алкивиад, любовь моя в этом случае ничем не будет отличаться от любви аиста60: взлелеяв в твоей душе легкокрылого эроса, она теперь будет пользоваться его заботой.

А л к и в и а д. Но решено: с этого момента я буду печься о справедливости.

С о к р а т. Хорошо, если б ты остался при этом решении. Страшусь, однако, — не потому, что не доверяю твоему нраву, но потому, что вижу силу нашего города — как бы он не одолел и тебя, и меня61.

222

ПРИМЕЧАНИЯ

ЕВТИДЕМ

Диалог посвящен критике софистической «мудрости» и ее методов, по своей форме это так называемый пересказанный диалог, подобно «Лисиду», «Хармиду», помещенным в наст, изд., а также «Протагору» и «Государству». Сократ сам говорит за всех действующих лиц, разыгрывая своеобразное диалектико-драматическое представление, великолепно передавая характеры персонажей, их наружность, темперамент, причуды. В этих диалогах Сократ главенствует. Он оказывается удивительно умелым рассказчиком, читатель не чувствует неудобства всех этих неизбежных «я спросил», «он ответил», «я возразил», «он согласился» и т. д. и т. п.

В настоящем диалоге Сократ рассказывает о встрече со своим земляком, другом и сверстником Критоном. Оба они из дема Алопеки филы Антиохиды. Но в отличие от Сократа Критон — человек богатый я практичный в житейских обстоятельствах. Это он ( «Апология Сократа»), когда Сократу будет грозить не только суд, но и смертный приговор, выкажет готовность заплатить 30 мин штрафа (1 мина—прибл. от 25 до 36 руб.), а затем попытается спасти его из тюрьмы («Критон»). Критон же закроет умирающему глаза, выслушав его последние слова («Федон»). Из настоящего диалога мы узнаем, что у Критона есть сын Критобул, которому отец хочет дать хорошее воспитание.

Критон расспрашивает Сократа, с кем тот беседовал вчера в Ли-кее, и Сократ пересказывает ему свою беседу с двумя софистами — братьями Евтидемом (не путать с Евтидемом, сыном Кефала и братом оратора Лисия, о котором упоминается в «Государстве» 328 b) и Дио-нисодором. Оба брата прибыли в Афины (ср.: Ксенофонт. Воспоминания... III, 1, 1) из г. Фурии (см. ниже прим. 5), но родом они с о-ва Хиоса. Явившись в Афины, они сначала занялись обучением борьбе в палестрах, а затем перешли к преподаванию риторики, искусства словесной борьбы. Братья, видимо, учились у знаменитого софиста Протагора (см. ниже прим. 32), но остались на второстепенных ролях заядлых спорщиков, увертливых в хитросплетениях мысли и беззастенчивых хвастунов (существует, однако, мнение, что здесь дается сатира на эристику, диалектику и гносеологию киников, и в частности Антисфена. См.: Трубецкой С. Н. Рассуждение об «Евтидеме».— Творения Платона, т. II. Пер. Вл. Соловьева. М., 1903, с. 229—249). Софисты в полной мере проявляют себя, давая по просьбе Сократа наставления юному Клинию, сыну Аксиоха, двоюродному брату известного всем Алкивиада (см. прим. 1 к с. 175). Речи софистов особенно возмущают Ктесиппа, юношу, близкого к Сократу, несдержанного и решительного в суждениях и весьма остроумного. Это тот самый Ктесипп из дема Пэания филы Пандионида, который будет вместе с другими молодыми друзьями Сократа присутствовать при его кончине (см. прим. 1 к с. 96). Поведение софистов в ходе их беседы с Сократом приводит Критона в крайнее смущение, и он окончательно затрудняется решить

523

вопрос о воспитании сына. Однако более всего Критона смущает то, что Сократ беседует с недостойными людьми и что окружающие даже порицают Сократа за это. В диалоге, таким образом, содержится намек на некоторое недовольство в обществе поведением Сократа.

Действие диалога происходит, возможно, между 408—405 гг., поскольку приблизительно в 411 г. произошло выселение из Фурии Евтидема и Дионисодора, которые сначала жили в Аттике, затем переселились в Афины и около двух лет пребывали в безвестности. Кроме того, Критобул, который в дальнейшем стал приверженцем Сократа, судя по этому диалогу, еще не начал слушать философа. Его встреча с Сократом состоится вскоре — в 407 г. Наконец, Алкивиад, двоюродный брат Клиния, назван в этом диалоге «ныне здравствующим», а он, как известно, погиб в 404 г.

1 Ликей — парк и гимнасий при храме Аполлона Ликейского Павсаний I, 19, 4) в восточном пригороде Афин у Диохаровых ворот, дно из излюбленных мест отдыха афинян. В Ликее часто бывал Сократ, свидетельства чему находим в диалогах «Лисид» и «Евтифрон», также у Ксенофонта (Воспоминания... I 10; Домострой XI 15). Уже осле смерти Платона (347) Аристотель открыл там (ок. 335 г.) свою илософскую школу, тоже носившую наименование «Ликей». Однако отличие от Платоновской Академии (см. прим. 1 к с. 296) земля, на оторой находился Ликей, не являлась собственностью Аристотеля см. прим. 13 к с. 99). — 113.

2 Сын Аксиоха — Клиний (см. выше преамбулу). Аксиох был ратом Клиния — отца Алкивиада. Не путать Клиния, участника этого иалога, с Клинием — родным братом Алкивиада, упоминаемым в Алкивиаде I» (см. прим. 27 к с. 197). Аксиоху посвящен одноименный диалог (см. наст. изд.). — 113.

3О Критобуле см. выше преамбулу.— 113.

О Евтидеме и Дионисодоре см. выше преамбулу.— 113. 5 Фурии, город в Южной Италии (на побережье Лукании), был основан в 443 г. афинскими переселенцами и жителями разрушенного в VI в. г. Сибариса (греческая колония, основанная ахейцами в VIII в.). Среди основателей Фурии был знаменитый историк Геродот. Бегство софистов из Фурии, видимо, было связано с борьбой политических партий: около 411 г. произошло выселение оттуда приверженцев Афин.— 113.

Многоборцами братья названы иронически. Многоборье — пен-татл, или панкратия,— включало в себя бег, прыжки, борьбу, метание диска, метание копья (ср. элегию Симонида Кеосского, где перечисляются все виды многоборья.— Fr. 151 Diehl). Братья же обучали и борьбе в палестре и словесной борьбе. См. также прим. 11 к с. 409. — ИЗ.

7О братьях из Акарнании сведений не имеется. — 113.

8 Если братья — ученики Протагора (см. ниже прим. 32), то, ледовательно, не такие уж они старцы. Сократ называет их так не без ронии, намекая на то, что они поздно начали заниматься софистикой, огда перепробовали другие способы заработать.— 114.

9См. прим. Экс. 98. — 114.

10Божественное знамение — гений Сократа (см. прим. 24 к . 76). - 114.

' О Клиний и Ктесиппе см. выше преамбулу. — 115.

12 Опять иронический намек на «многоборье» обоих братьев. м. выше прим. 6. — 115.

13Характерное для софистов замечание: обучать не только лучше, о и скорее. Именно этим они привлекали многих, так как родители

524

учащихся считали выгодным вносить пусть большую плату за учение, но недлительное время. См. также прим. 4 к с. 67. Искусство, на владение которым претендуют софисты,— обучение добродетели, арете (arete). Исследованию ее посвящен диалог «Протагор». В нем арете отождествляется с искусством управлять государством (320 b, 322 е, 323 ab и т. д.), но, как видно из других сочинений Платона, понимание добродетели у него гораздо более многозначно. Подробнее о разных типах добродетели у Платона см.: Соч., т. 1, с. 542. В диалоге «Менон» не только дается критика софистического определения добродетели, как в «Протагоре», но и отмечаются некоторые положительные моменты их интерпретации. Так, среди добродетелей у софистов фигурируют мужество и рассудительность, без которых немыслимы практическая жизнь, мудрость и щедрость человеческой натуры. Сократ добавляет сюда еще один вид добродетели — благочестие, или справедливость (78 d). О разных видах софистической добродетели см.: Горгий, прим. 34. В «Государстве» Платона все виды добродетели относятся к сфере добродетели созерцающей, т. е. «философской души», и души деятельной (486 a — d) с добавлением великодушия (487 а), под которым можно понимать все ту же щедрость человеческой природы (megaloprepeia). По всему видно, что претензии лучше и скорее всех привить добродетель — типичное для софистов хвастливое заявление, которое и вызывает дальнейшие иронические слова Сократа. — 115.

14 В греческом тексте стоит hermaion, т. е. то, что относится к божеству Гермесу, помощнику путников и подателю всего, что встречается человеку на дороге (см. прим. 15 к с. 301). В обычном для него ироническом духе Сократ называет дело софистов находкой (или сокровищем). Дальнейшее рассуждение — сравнение софистов с богами и персидским царем — продолжение этой иронической игры. См. также прим. Экс. 272. — 115.

16 Великий царь — наименование персидских царей, абсолютная власть и несметные сокровища которых были символом высочайшего счастья. — 116.

16Софисты были известны своей дерзостью и самонадеянностью. менно такими изображаются у Платона Гиппий из Элиды («Гиппий ольший») или Фрасимах из Халкедона («Государство») и набравшийся софистической премудрости Калликл («Горгий»). — 117.

17Музы — покровительницы искусства, дочери Зевса и Мнемосины, богини памяти. — 117.

18Ср. рассуждение Диотимы в «Пире» о том, что Эрот не бог 201 d — 202 е). Боги ни в чем не нуждаются, обладая полнотою бытия, а потому никуда не стремятся. Эрот стремится к прекрасному, оторого ему не хватает, значит, он не бог. Здесь, в «Евтидеме», рассуждение о мудрости строится по такой же логике: мудрые обладаютзнанием, значит, им не надо к нему стремиться, следовательно, учитьсядолжны те, кому не хватает знания, а именно невежды. — 118.

19Т. е. софист подобен плясуну, который, танцуя и выполняя азличные па, поворачивается к зрителям то одним, то другим боком. иже софистические приемы сравниваются с применением подножки о время борьбы и со злой шуткой, когда у садящегося выхватывают камейку и он падает навзничь (277 с, 278 b с). Атмосфера показного рассчитанного на слушателя мудрствования сравнивается с условной грой и хороводами таинств посвящения (277 е, 278 b). Все это не лучайные сравнения, а один из любимых в греческой литературе философии приемов — уподобление жизни космической и человеческой игре, хороводу, хору, сцене. См.: Тахо-Годи А. А. Жизнь как

525

сценическая игра в представлении древних греков.— Искусство слова. М., 1973. - 118.

50 Корибанты — жрецы Великой Матери богов — фригийской богини Кибелы или критской Реи, участники экстатических оргий под звуки флейт и тимпанов. — 120.

21Познание мудрости неоднократно сравнивается у Платона посвящением в таинства. В «Пире» мудрая Диотима готова посвятить Сократа в «таинства» любви (210 а — 212 а). Сам Сократ, как егендарные певцы Марсий и Олимп, увлекает тех своих слушателей, кто испытывает потребность в богах и таинствах» (215 с). — 120.

22О Продике см. прим. 23 к с. 75. — 120.

23О разных дистинкциях глаголов, относящихся к области познания, ср.: Аристотель. Риторика III, 10, 1410 b 10—28. — 120.

24Ср. Горгий (451 е — 452 d), где приводится рассуждение значении разных видов блага для людей — здоровье, красоте, богатстве — в зависимости от профессии того, кто о них судит — врач, читель гимнастики, делец. В «Законах» (III 697 b) существуют лага, относящиеся к душе, к телу и к имуществу. — 121.

25Ср. рассуждения в «Протагоре»: «...единственное дурное дело — лишиться знания...» (345 b); того, кто «познал хорошее и плохое, ичто уже на заставит поступать иначе, чем велит знание» (352 с); стыдно было бы не ставить мудрость и знание превыше всех человеческих дел» (352 d). - 125.

26Поговорка; русск. эквивалент: «Типун тебе на язык». — 127.

27 Карийцы, жители Карий (Малая Азия), славились своим бесстрашием и в качестве наемных солдат выступали обычно в первых рядах. У греков существовала даже поговорка «испытать опасность на карийце». См. также прим. 19 к с. 232. — 130.

28 Согласно мифу, Медея погубила царя Пелия, сварив его в котле. Она пообещала вернуть ему молодость и научила дочерей разрубить отца на части и бросить в котел, откуда он якобы вновь появится полный сил (Аполлодор I, 9, 27). — 130.

29 Имеется в виду миф о состязании в искусстве игры на флейте между Аполлоном и сатиром Марсием. Победитель Аполлон заживо содрал с Марсия шкуру (Овидий. Метаморфозы VI 382—400; Ксено-фонт. Анабазис I, 2, 8). — 130.

30 Эта мысль принадлежит Антисфену, основателю кинической колы, вначале ученику софиста Горгия (см. прим. 23 к с. 75), а затем лизкого к Сократу. Антисфен пытался доказать, что невозможно ротиворечить (80 А 1 Diels). У Аристотеля в «Метафизике» читаем: ...Антисфен был чрезмерно простодушен, когда полагал, что об одном ожет быть высказано только одно, а именно единственно лишь его собственное наименование (logos), откуда следовало, что не может быть никакого противоречия, да пожалуй, что и говорить неправду — оже» (V 29, 1024 b 33 ел.). Согласно Диогену Лаэрцию, первым за нтисфеном это учение развивал Протагор (см. ниже прим. 32). —130.

31 См. выше прим. 30. — 131.

32 Протагор из Абдер (480/5—410/5), один из основателей софистики, прибыл в Афины в 40-х гг. и прославился как ритор и учитель красноречия. Был обвинен в вольнодумстве, бежал в Сицилию погиб в бурю (А 3 Diels). Книги его были сожжены в Афинах. Тезис офистов «неправое дело выставить правым» или «более слабый аргумент выставить более сильным» мастерски применялся Протагором Gelli noctium Atticarum Libri XX, ed. С. Hosius. Leipzig, 1903, V 3, 7). му принадлежат слова: «О богах я не могу утверждать ни что они

526

существуют, ни что их нет» (80 А 23 Diels), послужившие причиной его изгнания. По свидетельству Секста Эмпирика, Протагору принадлежит также знаменитая релятивистская формула софистов: «Человек есть мера всех вещей, существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют» (В 1 Diels). Жизнеописание Протагора помещено у Диогена Лаэрция (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979, IX 50—56). См. также: Протагор (Вступление). — 131.

О том, что невозможно произнести ложное мнение, говорится также в «Кратиле» (429 cd).— 131.

34 Титан Кронос был отцом Зевса, т. е. жил в очень давние времена, и потому образ его являлся как бы символом древности и отсталости (см. также: Аристофан. Облака 929).— 132.

Протей, морское божество, обладал пророческим даром и был известен способностью принимать вид разных существ и ускользать таким образом из рук тех, кто пытался его схватить. Здесь он назван египетским софистом, поскольку Гомер в «Одиссее» (IV 351 — 370) рассказывает, как, находясь в Египте, Менелай по совету дочери Протея Эдофеи хитростью овладевает этим «морским старцем» и получает от него предсказание своего будущего. — 133.

36 Cм. выше прим. 35. — 133.

37 Ср. рассуждение в «Государстве» (VII 532 b, 533 d). Диалектика — это единственно правильный и универсальный метод постижения ысшего блага, прочие науки изучают только чувственно-вещественое его проявление в осязаемом, видимом мире. Диалектиком же азывается тот, «кому доступно доказательство сущности каждойвещи» (534 b). См. также ниже прим. 38. — 136.

38 Под царским искусством Платон понимает диалектику, которая сть не что иное, как искусство управления познанием. Поэтому она родни искусству управления вообще. Диалектика ведет внутреннее нание человека к высшему благу, а сила и понимание, необходимые ля управления государством, должны находиться в душе царя, и ему амому подобает познавательное, а не практическое ремесленное скусство (Политик 259 b —d). — 137.

39схил. Семеро против Фив 1 — 3. — 137.

40 Коринф был сыном Зевса и дочери Атланта Электры. Но Коринф также и название города. Пословицу можно понять двояко. С одной стороны, как русский эквивалент — «сказка про белого бычка», т. е. упорное повторение одного и того же: согласно схолиасту (VI, р. 295 Hermann), коринфские послы с завидным упорством уговаривали мегарцев не восставать против них, иначе «восстанет на вас Коринф — сын Зевса!». С другой стороны, из этих высокопарных слов невозможно было понять, о Ком идет речь — о герое Коринфе или о самом городе, что, однако, никак не меняло сути дела в отношениях коринфян и мегарцев: ср. русский вариант — «что в лоб, что по лбу». — 139.

41 Диоскуры — братья Кастор и Полидевк, сыновья Зевса и Леды. По одному из вариантов мифа, Кастор — сын спартанского царя Тин- дара и, значит, смертен, а Полидевк — сын Зевса — бессмертен. Любовь братьев была так сильна, что, когда Кастор погиб, Полидевк упросил Зевса сделать и его смертным. Ему было позволено проводить день на Олимпе и день с братом в царстве мертвых. Диоскуры считались покровителями спартанцев. Одна из их главных функций —помощь терпящим бедствие, особенно спасение моряков. — 139.

42 О Конне см. прим. Экс. 98. В предыдущей фразе Сократ пользуется охотничьей метафорой. Надо сказать, поиски идей, разре-

527

шение философских вопросов, выяснение истины часто уподобляются в диалогах Платона и ранних, и зрелых, охоте (см., напр.: наст, изд., Евтидем 295 d, 297 b, Лахет 194 b, Лисид 204 е, 205 е, 206 а, 216 d, 218 с, Хармид 1136 b, 174 b). Удовольствие, красота, добродетель, благо, мудрость, истина — все это предмет ловли для философа, как дичь для охотника. По мнению А. Ф. Лосева, «эта «охотничья» символика является у Платона одним из самых основных способов представить себе отношение идеи и материи» (История античной эстетики. Высокая классика. М., 1974, с. 279. Подробное исследование этого вопроса см. там же, с. 277 — 293). — 143.

43 Сражение с девятиглавой Лернейской гидрой — второй подвиг еракла (см. прим. 7 к с. 271). Вместо одной отрубленной у ее каждый раз вырастали две новые головы. На помощь гидре выполз огромный рак, который стал кусать Геракла за ногу. Геракл убил рака, а затем призвал на помощь Полая,своего племянника, который прижигал шеи гидры горящими стволами деревьев, не давая вырастать новым головам. Затем Геракл зарыл в землю отрубленную голову, которая была бессмертна, и навалил на это место тяжелый камень (Аполлодор, II 5, 2). Раком Сократ иронически называет Дионисодора, который, как известно, приплыл с братом в Афины прямо из моря. Во время беседы он сидит слева от Сократа и досаждает ему своими укусами слева. — 145.

44 Вероятно, Сократ имеет в виду Ктесиппа. Упоминание Патрокла (видимо, обращение) в квадратных скобках дается по изданию Барнета. — 145.

45 Сводные братья Ификл и Геракл имели общую мать Алкмену и разных отцов: Геракл — Зевса, Ификл — Амфитриона. Имена Ификл и Патрокл не имеют ничего общего, кроме окончаний. Но и этого оказывается достаточным для софистов, чтобы считать их родственниками, т 145.

46 Сведения о Патрокле, брате Сократа, нигде больше не встречаются. Судя по дальнейшему изложению, это сводный брат Сократа. Есть предположение, что это тот скульптор Патрокл, о котором упоминают Плиний в «Естественной истории» (С. Plini Secimdi naturalis historiae Libri XXXVII, post L. Jan, ed. С Mayhoff, vol. V. Lipsiae, 1897, XXXIV 8, 19) и Павсаний (IV 3, 4; X 9, 10). - 145.

47 Софрониск, отец Сократа, был, по преданию, скульптором. О Хэредеме сведений нет. — 146.

48Т. е. глуп, как камень. — 146.

49Т. е. у тебя не сходятся концы с концами. — 146.

60 Эллебор — чемерица (лат. veratrum) — ядовитое растение, в корневищах которого содержатся алкалоиды, оказывающие парализующее действие на нервную систему. В древности применялось для лечения душевных болезней, а также как слабительное и рвотное средство. Едкий порошок из корня чемерицы вызывал чихание. О ядовитом воздействии чемерицы пишет Лукреций (IV 640). — 148.

51В Дельфах было много статуй (см., напр., прим. 23 к с. 75). О каком изваянии идет речь, здесь неизвестно, может быть, о статуеАполлона. — 148.

52Герион, сын Хрисаора и Каллирои, великан, состоявший из трех сросшихся тел, владел прекрасными стадами. Геракл угнал их, это был его десятый подвиг, и убил Гериона, пытавшегося его преследовать (Аполлодор 115, 10). Бриарей — великан, один из трех братьев Сторуких, которые помогли Зевсу одолеть титанов, а затем стерегли их, низвергнутых в Тартар (Гесиод. Работы и дни 717 — 735). — 148.

53бычай золотить черепа умерших отцов и приносить им

528

жертвы существовал у исседонов — соседей скифов (см.: Геродот IV 26). - 149.

54 Каждый грек почитал определенное божество как покровителя и прародителя своего рода. Зевс, будучи «отцом богов и людей», как его обычно именует Гомер, является всеобщим прародителем (см. наст, изд., Алкивиад I 121 а и прим. 34). — 152.

55 По преданию, Аполлон — отец Иона, матерью которого была Креуса, дочь афинского царя Эрехфея. Ион был в дальнейшем усы новлен сыном Эллина Ксуфом, женившимся на Креусе (см.: Еврипид. Ион). Однако, по Аполлодору, Ксуф — родной отец Иона (I 7, 3; ср.: Геродот VIII 44). Братья Ксуфа, Эол и Дор, считались родоначальниками племен эолийцев и дорийцев, Ион — родоначальником племени ионийцев, а младший сын Ксуфа и Креусы Ахей — ахейцев. Жители Аттики всегда считали себя древнейшими из ионийцев, тем более что, согласно мифу, Ион стал афинским царем и через своих сыновей положил начало четырем ионийским филам. Схолиаст указывает, что существовало две версии мифа о происхождении афинян. По одной, афиняне считали, что их предками была сама Гея — Земля и Аполлон — Солнце (см. также прим. 46 к с. 106) r-По другой — они происходят от Иона, сына Аполлона, поэтому Аполлона они именуют родовым (VI, р. 296 Hermann). - 152.

Здесь приводятся древние эпитеты Зевса и Афины (см. также: Софокл. Антигона 487; Пиндар. Олимпийские оды VIII 16; Пифийские оды IV 167). Последняя искони считалась покровительницей Аттики. В Афинах почитался также Зевс Городской (Полней) — покровитель полиса (Павсаний I 24, 4) и Аполлон Уличный (Агией) — охранитель улиц (см. схолии к «Осам» Аристофана 875.— Scholia graeca in Ari-stophanem, ed. Fr. Dubner. Parisiis, 1877; Лосев А. Ф. Олимпийская мифология в ее социально-историческом развитии.— Ученые записки МГПИ, 1953, т. 72, с. 53—133; его же. Античная мифология в ее историческом развитии. М., 1957, с. 460—461). — 152.