Часть 7.

они будут вместо них облекаться доблестью, пусть принимают они участие в войне и в прочей защите государства и пусть не отвлекаются ничем другим. Но во всем этом, из-за слабости их пола, женщинам надо давать поручения более легкие, чем мужчинам. А кто b из мужчин станет смеяться при виде обнаженных женщин, которые ради высокой цели будут в таком виде заниматься гимнастикой, тот, этим своим смехом «недозрелый плод срывая мудрости* 8, и сам, должно быть, не знает, над чем он смеется и что делает. А ведь очень хорошо говорят — и будут повторять,— что полезное прекрасно, а вредное — постыдно .

Безусловно.

Можно сказать, что при обсуждении закона относительно женщин нам удастся как бы избегнуть одной волны, чтобы она не захлестнула нас, когда мы установим, с что стражи-мужчины и стражи-женщины должны всё выполнять сообща: напротив, наша беседа последовательно ведет к выводу, что это возможно и полезно.

В самом деле, грозной волны удастся тебе избегнуть!

Но ты скажешь, что это еще пустяки, когда увидишь дальнейшее.

Посмотрим, а ты продолжай.

За этим законом и за остальными предшествовавшими следует, я думаю, вот какой...

Какой?

d Общность жен и детей у стражей (продолжение)

— Все жены этих мужей должны быть общими, а отдельно пусть ни одна ни с кем не сожительствует. И дети тоже должны быть общими, и пусть родители не знают своих детей, а дети — родителей.

Этот закон вызовет гораздо больше недоверия, чем тот, в смысле исполнимости и полезности.

Что касается полезности, вряд ли станут это оспаривать и говорить, будто общность жен и детей не величайшее благо, если только это возможно. Но вот насчет возможности, думаю я, возникнут большие e сомнения |0.

Будет очень много сомнений насчет как того, так и другого.

Ты хочешь сказать, что тут понадобится сочетание доказательств? А я-то думал, что увернусь от одного из них, раз ты согласен насчет полезности, ведь

232

мне осталось бы тогда говорить только о том, выполнимо это или нет.

Нет, ничего не выйдет, не увернешься: отчитайся и в том и в другом.

Приходится подвергнуться такой каре. Но окажи мне хоть эту милость — позволь мне устроить себе 458 праздник. Так духовно праздные люди сами себя тешат во время одиноких прогулок: они еще не нашли, каким образом осуществится то, чего они вожделеют,

но, минуя это, чтобы не мучить себя раздумьями о возможности и невозможности, полагают, будто уже на лицо то, чего они хотят: и вот они уже распоряжаются дальнейшим, с радостью перебирают, что они будут делать, когда это совершится; их и без того праздная душа становится еще более праздной. Так и я уже b поддаюсь этой слабости, и мне хочется отложить тот вопрос и после рассмотреть, каким образом это осуществимо, а пока, допустив, что это осуществимо,

рассмотрю, если позволишь, как будут распоряжаться правители, когда это уже совершится, и укажу, на сколько полезно было бы все это и для государства, и для стражей. Именно это я попытаюсь сперва рассмот

реть вместе с тобой, а потом уже то, если только ты разрешишь.

Конечно, я разрешаю. Рассматривай.

Я думаю, если наши правители будут достойны такого наименования и их помощники тоже, то с эти последние охотно станут выполнять предписания, а те — предписывать, повинуясь частью законам, а частью подражая тому, что мы и предпишем.

Естественно.

А раз ты для них законодатель, то, так же как ты отобрал стражей-мужчин, ты по возможности отберешь и сходных с ними по своей природе женщин и им вручишь их. Раз у них и жилища, и трапезы будут

общими и никто не будет иметь этого в частном владении, раз они всегда будут общаться, встречаясь в гимнасиях d и вообще одинаково воспитываясь, у них по необходимости — я думаю, врожденной — возникнет стремление соединяться друг с другом. Или, по-твоему,

я говорю не о том, что неизбежно?

Это не геометрическая, а эротическая неизбежность "; она, пожалуй, острее той убеждает и увлекает большинство людей.

И даже очень увлекает. Но далее, Главной, в

233

государстве, где люди процветают, было бы нечестиво е допустить беспорядочное совокупление или какие-нибудь такие дела, да и правители не позволят.

Да, это совершалось бы вопреки справедливости.

Ясно, что в дальнейшем мы учредим браки, по мере наших сил, насколько только можно, священные. А священными были бы браки наиболее полезные 12.

Безусловно.

459 — Но чем они были бы наиболее полезны? Скажи мне вот что, Главкой: в твоем доме я вижу и охотничьих собак, и множество птиц самых ценных пород. Так вот, ради Зевса, уделял ли ты внимание их брачному соединению и размножению?

То есть как?

Да прежде всего хотя они все ценных пород, но разве среди них нет и не появляется таких, которые лучше других?

Бывают.

Так разводишь ли ты всех без различия или стараешься разводить самых лучших?

Самых лучших.

b — Что же? От кого приплод лучше — от совсем молодых, или совсем старых, или же преимущественно от тех, что в самой поре?

От тех, что в самой поре.

А если этого не соблюдать, то, как ты считаешь, намного ли ухудшится порода птиц и собак?

Я считаю — намного.

А как ты думаешь насчет лошадей и остальных животных? Разве там дело обстоит по-другому?

Это было бы странно.

Ох, милый ты мой, какими, значит, выдающимися людьми должны быть у нас правители, с если и с человеческим родом дело обстоит так же.

Оно действительно обстоит так. Но что же из этого?

Да то, что правителям неизбежно придется применять много разных средств. Если тело не нуждается в лекарствах и человек охотно придерживается предписанного ему образа жизни, тогда, считаем мы, достаточно и посредственного врача. Но когда надо применять лекарства, мы знаем, что понадобится врач более смелый.

Это верно. Но к чему ты это говоришь?

А вот. Чего доброго, этим правителям потре-

234

буется у нас нередко прибегать ко лжи и обману — ради пользы тех, кто им подвластен. Ведь мы уже говорили, d что подобные вещи полезны в виде лечебного средства.

И это правильно.

По-видимому, всего уместнее это будет при заключении браков и при деторождении.

Как так?

Из того, в чем мы были согласны, вытекает, что лучшие мужчины должны большей частью соединяться с лучшими женщинами, а худшие, напротив, с самыми худшими и что потомство лучших мужчин и

женщин следует воспитывать, а потомство худших — нет, раз наше стадо должно быть самым отборным, е Но что это так делается, никто не должен знать, кроме самих правителей, чтобы не вносить ни малейшего разлада в отряд стражей.

Совершенно верно.

Надо будет установить законом какие-то празднества, на которых мы будем сводить вместе невест и женихов, надо учредить жертвоприношения и пору- 460 чить нашим поэтам создавать песнопения, подходящие для заключаемых браков. А определить количество браков мы предоставим правителям, чтобы они по возможности сохраняли постоянное число мужчин, принимая в расчет войны, болезни и т. д., и чтобы государство у нас по возможности не увеличивалось и не уменьшалось.

Это правильно.

А жеребьевку надо, я думаю, подстроить как-нибудь так, чтобы при каждом заключении брака человек из числа негодных винил бы во всем судьбу, а не правителей.

Да, это сделать необходимо.

А юношей, отличившихся на войне или как-либо b иначе, надо удостаивать почестей и наград и предоставлять им более широкую возможность сходиться с женщинами, чтобы под благовидным предлогом ими было зачато как можно больше младенцев.

Правильно.

Все рождающееся потомство сразу же поступает в распоряжение особо для этого поставленных должностных лиц, все равно мужчин или женщин или и тех и других,— ведь занятие должностей одинаково и дл

женщин, и для мужчин.

235

—Да.

с — Взяв младенцев, родившихся от хороших родителей, эти лица отнесут их в ясли к кормилицам, живущим отдельно в какой-нибудь части города. А младенцев, родившихся от худших родителей или от родителей, обладающих телесными недостатками, они укроют, как положено, в недоступном, тайном месте 13.

Да, поскольку сословие стражей должно быть чистым.

Они позаботятся и о питании младенцев: матерей, чьи груди набухли молоком, они приведут в ясли, но всеми способами постараются сделать так, чтобы d ни одна из них не могла опознать своего ребенка. Если материнского молока не хватит, они привлекут других женщин, у кого есть молоко, и позаботятся, чтобы те кормили грудью положенное время, а ночные бдения и прочие тягостные обязанности будут делом кормилиц и нянек.

Ты сильно облегчаешь женам стражей уход за детьми.

Так и следует. Но разберем дальше то, что мы наметили. Мы сказали, что потомство должны производить родители цветущего возраста.

Верно.

е — А согласен ли ты, что соответствующая пора расцвета — двадцатилетний возраст для женщины, а для мужчины — тридцатилетний?

И до каких пор?

Женщина пусть рожает государству начиная с двадцати лет и до сорока, а мужчина — после того, как у него пройдет наилучшее время для бега: начиная с этих пор пусть производит он государству потомство

вплоть до пятидесяти пяти лет |4.

461 — Верно, и у тех и у других это время телесного и духовного расцвета.

—Если же кто уже старше их или, напротив, моложе возьмется за общественное дело рождения детей, мы признаем это неблагочестивым, несправедливым делом, ведь он произведет для государства такого ребенка, который, если это пройдет незамеченным, будет зачат не под знаком жертвоприношений и молитв, в которых при каждом браке и жрицы, и жрецы, и все целиком государство молятся о том, чтобы у хороших и b полезных людей потомство было всегда еще лучше и

236

полезнее, а, напротив, под покровом мрака, как плод ужасной невоздержности.

Это верно.

Тот же самый закон пусть действует и в том случае, если кто из мужчин, еще производящих потомство, коснется женщины пусть и брачного возраста, но без разрешения правителя на их союз: мы скажем, что такой мужчина преподнес государству незаконного ре бенка, так как не было обручения и освящения.

Совершенно верно.

Когда же и женщины и мужчины выйдут из возраста, назначенного для произведения потомства, я думаю, мы предоставим мужчинам свободно сходиться с кем угодно, кроме дочери, матери, дочерей дочери и с старших родственниц со стороны матери; женщинам

же — со всеми, кроме сыновей, отца и их младших и старших родственников. Но хотя мы и разрешим все это, они должны особенно стараться, чтобы ни один младенец не появился на свет, а если уж они будут вынуждены к этому обстоятельствами и ребенок родится, пусть распорядятся с ним так, чтобы его не пришлось

выращивать.

Это тоже правильно. Но как же они станут распознавать, кто кому приходится отцом, дочерью или d родственниками, о которых ты сейчас говорил?

Никак. Но всякий будет называть своими сыновьями и дочерями мальчиков и девочек, родившихся на десятый или седьмой месяц от дня его вступления в брак, а те будут называть его своим отцом; их потомство он будет называть детьми своих детей, а они

соответственно будут называть стариков дедами и бабками, а всех родившихся за то время, когда их матери и отцы производили потомство, они будут называть своими сестрами и братьями, и потому, как мы только e что и говорили, им не дозволено касаться друг друга. Из числа же братьев и сестер закон разрешит сожи тельствовать тем, кому это выпадет при жеребьевке и будет дополнительно утверждено Пифией '5.

Это в высшей степени правильно.

Вот какова, Главкон, эта общность жен и детей У стражей нашего с тобой государства. А что она соответствует его устройству лучше всего — это должно быть обосновано в дальнейшем рассуждении. Или как мы поступим?

Именно так, клянусь Зевсом. 462

237

Соотношение своего и общего в государстве

— Так не будет ли вот что началом договоренности: мы сами себе зададим вопрос, что можем мы называть величайшим благом для государственного устройства, то есть той целью, ради которой законодатель и устанавливает законы, и что считаем мы величайшим злом? Затем нам надо, не правда ли, рассмотреть, несет ли на себе следы этого блага все то, что мы сейчас разобрали, я действительно ли не соответствует оно злу.

Это самое главное.

Может ли быть, по-нашему, большее зло для государства, чем то, что ведет к потере его единства и b распадению на множество частей? И может ли быть большее благо, чем то, что связует государство и способствует его единству?

По-нашему, не может быть.

А связует его общность удовольствия или скорби, когда чуть ли не все граждане одинаково радуются либо печалятся, если что-нибудь возникает или гибнет.

Безусловно.

А обособленность в таких переживаниях нарушает связь между гражданами, когда одних крайне с удручает, а других приводит в восторг состояние государства и его населения.

Еще бы!

И разве не оттого происходит это в государстве, что невпопад раздаются возгласы: «Это — мое!» или «Это — не мое!»? И то же самое насчет чужого.

Совершенно верно.

А где большинство говорит таким же образом и об одном и том же: «Это — мое!» или «Это — не мое!», там, значит, наилучший государственный строй.

Да, наилучший.

То же можно сказать и о таком государстве, которое более всего по своему состоянию напоминает отдельного человека. Например, когда кто-нибудь из нас ушибет палец, все совокупное телесное начало напряга

ется в направлении к душе как единый строй, подчтиценный d началу, в ней правящему, она вся целиком ощущает это и сострадает части, которой больно; тогда мы говорим, что у этого человека болит палец. То же выражение применимо к любому другому ощущению человека — к страданию, когда болеет какая-либо его часть, и к удовольствию, когда она выздоравливает |6.

238

Да, то же самое. Вот это и есть то, о чем ты спрашивал: к состоянию такого государства полностью приближается государство с наилучшим устройством.

Когда один из граждан такого государства испытывает какое-либо благо и зло, такое государство обязательно, e по-моему, скажет, что это его собственное переживание, и всё целиком будет вместе с этим гражданином либо радоваться, либо скорбеть.

Это непременно так, если в государстве хорошие законы.

Пора бы нам вернуться к нашему государству и посмотреть, в нем или в каком-то другом государстве осуществляются преимущественно выводы нашего рассуждения.

Да, это надо сделать.

Взаимоотношения правителей и народа в идеальном и неидеальном государствах.

— Так что же? Раз во всех прочих 463 государствах имеются правители и народ, то имеются они и в нем?

— Имеются.

И все они будут называть друг друга гражданами?

Конечно.

Но кроме наименования «граждане», как называет народ своих правителей в остальных государствах?

Во многих — господами, а в демократических государствах сохраняется вот это самое название — «правители».

А народ нашего государства? Кроме обращения «граждане», как будет он называть правителей?

Спасителями и помощниками. b

А они как будут называть народ?

Плательщиками и кормильцами.

А как в остальных государствах называют народ правители?

Рабами.

А правители друг друга?

Соправителями.

А у нас?

Сотоварищами по страже.

Можешь ли ты назвать случай в остальных государствах, чтобы кто-нибудь из правителей обращался к одному из соправителей как к товарищу, а к другому — как к чужаку?

Это бывает часто.

239

Близкого человека он считает своим и так его e называет, а чужого не считает своим.

Верно.

Ну а как же у твоих стражей? Найдется ли среди них такой, чтобы он считал и называл кого-нибудь из сотоварищей чужим?

Ни в коем случае. С кем бы из них он ни встретился, он будет признавать в них брата, сестру, отца, мать, сына, дочь или их детей либо дедов |7.

Прекрасный ответ! Но скажи еще вот что: предпишешь ли ты им законом придерживаться только d родственных обращений иди и вести себя соответcтвенно обращениям, например по отношению к своим отцам соблюдать все то, что в обычае относительно отцов вообще, то есть быть почтительными, заботиться о них и должным образом слушаться родителей под страхом того, что не будет им добра ни от богов, ни от людей, если они поступят иначе: в последнем случае их поведение будет и нечестивым, и несправедливым. Эти ли речи всех граждан или какие-нибудь иные будут всегда у тебя слышать даже самые малые дети относительно тех людей, которых им укажут как отцов или других e родичей?

Эти самые. Было бы смешно и названия близких оставались бы пустым звуком, если не претворять это в жизнь.

Значит, из всех государств только у граждан этого государства мощно звучало бы в один голос: «Мои дела хороши!» или «Мои дела плохи!», если у одного какого-то гражданина дела идут хорошо или

плохо.

Совершенно верно.464

А разве мы не указывали, что с такими взглядами и выражениями сопряжены и общие радость или горе?

И мы верно это указывали.

Значит, наши граждане особенно будут переживать что-нибудь сообща, если они смогут сказать: «Это — мое?» При таком общем переживании у них скорее всего и получатся общие радости или горе.

Конечно.

Вдобавок к остальным установлениям не это ли служит причиной общности жен и детей у стражей?

Да, главным образом.

Но ведь мы согласились, что для государства это b величайшее благо: мы уподобили благоустроенное госу-

240

дарство телу, страдания или здоровье которого зависят от состояния его частей 18.

И мы правильно согласились.

Значит, оказалось, что причиной величайшего блага для нашего государства служит общность детей и жен у его защитников.

Безусловно.

Это согласуется и с нашими прежними утверждениями. Ведь мы как-то сказали, что у стражей не должно быть ни собственных домов, ни земли и вообще никакого имущества, они получают пропитание от с

остальных граждан как плату за свою сторожевую службу и сообща всё потребляют, коль уж они должны быть подлинными стражами.

Правильно.

Так вот я говорю, что и прежде нами сказанное, а еще более то, что мы сейчас говорим, сделает из них подлинных стражей и поможет тому, чтобы они не разнесли государство в клочья, что обычно бывает,

когда люди считают своим не одно и то же, но каждый — другое: один тащит в свой дом все, что только может приобрести, не считаясь с остальными, а другой делает то же, но тащит уже в свой дом; жена и дети d у каждого свои, а раз так, это вызывает и свои, особые

для каждого радости или печали. Напротив, при едином у всех взгляде насчет того, что считать своим, все они ставят перед собой одну и ту же цель и, насколько это возможно, испытывают одинаковые состояния, радостные или печальные.

Несомненно.

Так что же? Тяжбы и взаимные обвинения разве не исчезнут у них, попросту говоря, потому, что у них не будет никакой собственности, кроме своего тела? Все остальное у них общее. Поэтому они не будут склонны к распрям, которые так часто возникают у людей e из-за имущества или по поводу детей и родственников.

Этого у них совсем не будет.

И не будет у них также оснований судиться из-за насилий и оскорблений. Мы им скажем, что дать отпор своему ровеснику — дело прекрасное и справедливое, и обяжем их заботиться о своем телесном раз

витии.

Правильно.

И вот еще что правильно в этом законе: если кто 465

241

с кем поссорится, он удовлетворит свои гнев в пределах этой ссоры, но не станет раздувать распрю.

Конечно.

Тому, кто постарше, будет предписано начальствовать над всеми, кто моложе его, с правом наказывать их.

Ясно.

А младший, за исключением тех случаев, когда велят правители, никогда не решится, да оно и естественно, применить насилие к старшему или поднять на него руку, и думаю, что и вообще никогда его не

оскорбит. Этому достаточно препятствуют два стража: страх и почтительность. Почтительность возбраняет b касаться родителей, а страх заставляет предполагать, что обиженному помогут другие, либо как его сыновья, либо как братья, либо как отцы.

Так бывает.

Благодаря таким законам эти люди станут жить друг с другом во всех отношениях мирно.

И даже очень.

А так как распри между ними исключаются, нечего бояться, что остальная часть государства будет с ними не в ладах и что там возникнут внутренние раздоры.

Конечно, нет.

Мне как-то неловко даже и упоминать о разных c мелких неприятностях, от которых они избавятся, например об угодничестве бедняков перед богачами, о трудностях и тяготах воспитания детей, об изыскании денежных средств, необходимых для содержания семьи,

когда людям приходится то брать в долг, то отказывать другим, то, раздобыв любым способом деньги, хранить их у жены или у домочадцев, поручая им вести хозяйственные дела; словом, друг мой, тут не оберешься хлопот, это ясно, но не стоит говорить о таких d низменных вещах.

Да, это ясно и слепому.

Избавившись от всего этого, наши стражи будут жить блаженной жизнью — более блаженной, чем победители на олимпийских играх 1Э.

В каком отношении?

Те слывут счастливыми, хотя пользуются лишь частью того, что будет у наших стражей. Ведь победа стражей прекраснее, да и общественное содержание их более полноценно; ибо одержанная ими победа — это

242

спасение всего государства, и сами они и их дети снабжаются пропитанием и всем прочим, что нужно для жизни; и почетные дары они получат от своего государства e еще при жизни, а по смерти они получат достойное погребение.

Это великолепно.

Помнишь, раньше — не знаю, в каком месте нашего рассуждения,— против нас был выдвинут довод, что мы не делаем наших стражей счастливыми, потому 466 что у них ничего нет, хотя они и имеют возможность присвоить себе все имущество граждан 20. На это мы

тогда отвечали, что этот вопрос, если он возникнет, мы рассмотрим потом, а пока что надо сделать стражей действительно стражами, а государство как можно более благополучным, имея в виду благополучие вовсе не для одного только сословия.

Я помню.

Ну, что ж? Раз теперь жизнь наших защитников оказывается гораздо прекраснее и лучше, чем жизнь олимпийских победителей, как же сравнивать ее с жизнью сапожников, каких-то там ремесленников или b земледельцев?!

По-моему, этого делать никак нельзя.

Впрочем,— об этом мы и тогда упоминали, но стоит повторить и сейчас,— если страж усмотрит свое счастье в том, чтобы не быть стражем и не удовольствуется такой умеренной, надежной и, как мы утверждаем, наилучшей жизнью, но проникнется безрассудным и ребяческим мнением о счастье, которое будет толкать его на то, чтобы присвоить себе силой все с достояние государства, он поймет тогда: Гесиод действительно был мудрецом, говоря, что в каком-то смысле

«половина больше целого» 2|.

Если бы такой страж последовал моему совету, он оставался бы при указанном нами образе жизни.

Значит, ты допускаешь ту общность жен у этих мужей, которую мы уже обсудили? Это касается также детей и их воспитания и охраны остальных граждан. Остаются ли женщины в городе или идут на войну, они вместе с мужчинами несут сторожевую службу, вместе и охотятся, подобно собакам; они всячески участвуют d во всем, насколько это в их силах. Такая их деятельность и является наилучшей и ничуть не противоречит природе отношений между самцами и самками.

243

Я согласен.

Остается еще разобрать, возможно ли и среди людей осуществить такую же общность, как у других живых существ, и каким образом это осуществимо.

Ты опередил меня: я как раз собирался именно это присовокупить.

e Война и воинский долг граждан идеального государства

— Что касается , военных действий, то, я думаю, ясно, каким образом будут воевать женщины,

Каким же?

— Они вместе с мужчинами будут участвовать в военных походах, а из детей возьмут с собой на войну тех, кто для этого созрел, чтобы они, как это водится у мастеров любого дела, присматривались к мастерству,

467 которым должны будут овладеть с годами. Кроме наблюдения дети должны прислуживать, помогать по военной части, ухаживать за отцами и матерями. Разве ты не видел этого в различных ремеслах, например у гончаров? Их дети долгое время прислуживают и наблюдают, прежде чем самим приняться за гончарное дело.

Да, я часто это видел.

А разве гончарам нужно тщательнее обучать своих детей, чем нашим стражам, указывая им с помощью опыта и наблюдения, что следует делать?

Это было бы просто смешно!

—Кроме того, и воинственным всякое живое b существо особенно бывает тогда, когда при нем его потомство.

Это так. Но есть большая опасность, Сократ, что в случае поражения — а это часто бывает на войне —они погубят вместе с собой и своих детей и остальные граждане не смогут восполнить этот урон.

Ты верно говоришь, но считаешь ли ты, что прежде всего надо обеспечить им полную безопасность?

Вовсе нет.

Что же? Если уж им идти на риск, так не при том ли условии, что в случае успеха они станут лучше?

Ясно, что так.

с — А разве, по-твоему, это не важно и не стоит рискнуть ради того, чтобы те, кто с летами станут воинами, уже с детства наблюдали войну?

Конечно, это важно для той цели, о которой ты говоришь.

Значит, нужно сделать детей наблюдателями

244

войны, но в то же время придумать средство обеспечить им безопасность, и тогда все будет хорошо, не так ли?

Да, конечно.

Прежде всего их отцы будут, насколько возможно, не невеждами в войне, но людьми, знающими, какие походы опасны, а какие — нет.d

Естественно.

В одни походы они возьмут с собой детей, а в другие остерегутся их брать.

Это верно.

Да и начальниками над ними они назначат не рядовых людей, но тех, кто по своей опытности и возрасту способен быть руководителем и наставником детей.

Так и подобает.

Но, скажем мы, часто бывают разные неожиданности.

И весьма часто.

На этот случай, друг мой, нужно их окрылять с малолетства, чтобы, если понадобится, они могли упорхнуть, избежав беды.

Что ты имеешь в виду? е

С самых ранних лет нужно сажать детей на коня, а когда они научатся ездить верхом, брать их с собой для наблюдения войны; только кони должны у них быть не горячие и не боевые, но самые быстрые

и послушные в узде. Таким образом дети всего лучше присмотрятся к своему делу, а если понадобится, наверняка спасутся, следуя за старшими наставниками.

По-моему, ты правильно говоришь.

Так что же нам сказать о войне? Как будут 468 у тебя вести себя воины и как будут они относиться к неприятелю? Верно ли мне кажется или нет...

Скажи, что именно.

Если кто из воинов оставит строй, бросит оружие, вообще совершит какой-нибудь подобный поступок по малодушию, разве не следует перевести его в ремесленники или земледельцы?

Очень даже следует.

А того, кто живым попался в плен врагам, неподарить ли тем, кто захочет воспользоваться этой добычей по своему усмотрению?

Конечно b

Того же, кто отличился и прославился, не

245

должны ли, по-твоему, юноши и подростки, участвующие с ним вместе в походе, увенчать каждый поочередно прямо во время похода? Или не так?

По-моему, так.

Что же? Разве не будут его приветствовать пожатием правой руки?

И это тоже.

Но вот с чем, думаю я, ты уж не согласишься...

С чем?

Чтобы он всех целовал и чтобы его все целовали.

—С этим я соглашусь всего охотнее и к этому с закону добавлю еще, что в продолжение всего этого похода никому не разрешается отвечать отказом, если такой воин захочет кого-нибудь целовать,— ведь если ему доведется влюбиться в юношу или в женщину, это придаст ему еще больше бодрости для совершения подвигов.

Прекрасно. У нас уже было сказано, что тому, кто доблестен, будет уготовано большее число браков и таких людей чаще, чем остальных, будут избирать для этой цели, так, чтобы от них было как можно более

многочисленное потомство.

Да, мы уже говорили об этом.

—И по Гомеру, такие почести справедливо воздаются d доблестным юношам. Гомер говорит, что Аякс, прославившийся на войне, был почтен «длиннейшей хребетною частью» 22. То была подходящая почесть мужественному человеку в расцвете лет: от этого у него и сил прибавилось вместе с почетом.

—Совершенно верно.

—Так послушаемся в этом Гомера. Доблестных людей мы почтим соответственно проявленной ими доблести при жертвоприношениях и сходных обрядах как песнопениями, так и тем, о чем мы только что говорили, а к тому же

Местом почетным, и мясом, и полными чашами тоже 23,

е чтобы вместе с почестью укреплять этих доблестных мужей и женщин.

Ты прекрасно сказал.

Допустим. А об умерших в походе, если кто пал со славою, не скажем ли мы прежде всего, что они принадлежат к золотому поколению?

Конечно, скажем.

246

—Разве мы не поверим Гесиоду, что некоторые изэтого поколения после кончины В праведных демонов преобразились, чтобы стражами смертных 469 Быть на земле, благостыней всегда от зла отвращая? 24

Конечно, поверим.

Следовательно, вопросив бога, как надо погребать таких блаженных, божественных людей и с какими отличиями, мы будем погребать их именно так, как он нам укажет.

Как же иначе?

А в последующие времена, поскольку они — демоны, мы так и будем почитать их гробницы и им поклоняться.b Такой же точно обычай мы установим, если скончается от старости или по другой причине кто-ни

будь из тех, кто был признан особенно добродетельным в жизни.

Это справедливо.

Далее. Как будут поступать с неприятелем наши воины?

В каком смысле?

Прежде всего насчет обращения в рабство: можно ли считать справедливым, чтобы эллины порабощали эллинские же государства, или, напротив, на сколько возможно, не надо этого никому позволять и

надо приучать щадить род эллинов из опасения, как бы сон не попал в рабство к варварам?

Именно так.

Значит, и нашим гражданам нельзя иметь рабом эллина и другим эллинам надо советовать то же самое.

Конечно. Таким образом, их усилия будут скорее направлены против варваров и эллины воздержатся от междоусобиц.

Дальше. Хорошо ли это — в случае победы снимать с убитых что-нибудь, кроме оружия? Не служит ли это предлогом для трусов уклоняться от встреч с не приятелем? Они, словно выполняя свой долг, шарят d

вокруг убитых, и из-за подобного грабежа погибло уже много войск.

Даже очень много.

Разве это не низкое стяжательство — грабить мертвеца? Лишь женскому, мелочному образу мыслей свойственно считать врагом даже тело умершего, хотя [душа] неприятеля уже отлетела и осталось лишь то,

247

c помощью чего он сражался! Или, по-твоему, те, кто это e делает, отличаются чем-нибудь от собак, злящихся на камни, которыми в них швыряют, но не трогающих того, кто швыряет?

Ничуть не отличаются.

Значит, надо отказаться от ограбления мертвых и не препятствовать уборке трупов.

Конечно, надо отказаться, клянусь Зевсом!

И мы не понесем в святилище оружие как жертвенный дар, в особенности оружие эллинов, если нам 470 хоть сколько-нибудь важны благожелательные отношения с прочими эллинами. А еще больше мы будем опасаться осквернить святилища, принеся вещи, отнятые у наших родичей,—- разве что бог велит иначе 25.

Совершенно верно.

Ну а опустошение эллинской земли и поджигание домов — как в этих случаях, по-твоему, поступят воины в отношении неприятеля?

Если бы ты выразил свое мнение, я с удовольствием бы послушал.

—По-моему, они не будут делать ни того ни другого, b а только отберут годичный урожай; почему- — хочешь, я тебе скажу?

—Очень хочу.

Мне кажется, что недаром есть два названия — война и раздор. Это два разных проявления, зависящие от двух видов разногласий. Двумя я считаю их вот почему: одно — среди своих и близких, другое —

с чужими, с иноземцами. Вражда между своими была названа раздором, а с чужими — войной.

Ты не сообщаешь ничего необычного.

c — Но посмотри, обычно ли то, что

Этническая характеристика идеального государства в связи с вопросом о войне.

Прекрасно.

Значит, если эллины сражаются с варварами, а варвары с эллинами, мы скажем, что они воюют, что они по самой своей природе враги и эту их вражду надо называть войной. Когда же нечто подобное происходит между эллинами, надо сказать, что по природе своей они друзья, но Эллада в этом случае больна и

248

в ней царит междоусобица, и такую вражду следует d именовать раздором 2G.

Я согласен расценивать это именно так.

Посмотри-ка: при таких, как мы только что условились это называть, раздорах, когда нечто подобное где-нибудь происходит и в государстве царит раскол, граждане опустошают друг у друга поля и поджигают чужие дома, сколь губительным окажется этот раздор и как мало любви к своей родине выкажут обе стороны! Иначе они не осмелились бы разорять свою мать и кормилицу. Достаточно уж того, что победители отберут у побежденных плоды их труда, но пусть не е

забывают они, что цель — заключение мира: не вечно же им воевать!

Такой образ мыслей гораздо благороднее, чем тот.

Что же? — сказал я.— Устроняемое тобой государство разве не будет эллинским?

Оно должно быть таким,— ответил Главкон.

А его граждане разве не будут доблестными и воспитанными?

Конечно, будут.

Разве они не будут любить все эллинское, считать Элладу родиной и вместе с остальными участвовать в священных празднествах?

Несомненно, будут.

Разногласия с эллинами как со своими сородичами 471 они будут считать раздором и не назовут войной?

Да.

И посреди распрей они будут стремиться к миру?

Конечно.

Своих противников они будут благожелательно вразумлять, не порабощая их в наказание и не доводя до гибели, поскольку они разумные советчики, а не враги.

Это так.

Раз они эллины, они не станут опустошать Элладу или поджигать там дома; они не согласятся считать в том или ином государстве своими врагами всех — и мужчин, и женщин, и детей, а будут считать ими

лишь немногих — виновников распри. Поэтому у них не b появится желания разорять страну и разрушать дома, раз они ничего не имеют против большинства граждан, а распрю они будут продолжать лишь до тех пор, пока

249

те, кто невинно страдает, не заставят ее виновников наконец понести кару.

—Я согласен, что наши граждане должны относиться к своим противникам именно таким образом, а к варварам — так, как теперь относятся друг к другу эллины.

—Мы установим для стражей и этот закон: не опустошать с страну и не поджигать домов.

—Да, решим, что это хорошо, так же как и то, о чем мы говорили раньше. Но по-моему, Сократ, если тебе позволить говорить об этих вещах, ты и ие вспомнишь, что стал это делать, отложив ответ на ранее возникший

вопрос: может ли осуществиться такое государственное устройство и каким образом это возможно? Ведь если бы все это осуществилось, это было бы, как ты говорил, безусловным благом для того государства, где это случится. Я бы указал еще и на те преимущества, о которых ты не упомянул: граждане такого государства в высшей d степени доблестно сражались бы с неприятелем, потому что никогда не оставляли бы своих в беде, зная, что они приходятся друг другу братьями, отцами, сыновьями, и так называя друг друга. А если и женщины будут участвовать в походах — в том же ли самом строю или идя позади, чтобы наводить страх на врагов, либо в случае какой-то нужды оказывать помощь,— я уверен, что благодаря всему этому наши граждане будут непобедимы. Не буду уж говорить о домашних благах — могу себе e представить, сколько их будет! Так как я полностью согласен с тобой, что они были бы — да еще и тьма других,— если бы осуществилось это государственное устройство, ты о нем больше не говори, а мы уж постараемся убедить самих себя, что это возможно, и объяснить, каким образом, а обо всем остальном давай заботу оставим.

472 — Ты словно сделал внезапный набег на мое рассуждение, и набег беспощадный, лишь только я засмотрелся. Ты, верно, не понимаешь, что, едва я избегнул тех двух волн, насылаешь на меня третью, крупнейшую и самую опасную27. Когда ты ее увидишь и услышишь ее рокот, ты очень снисходительно отнесешься к тому, что я, понятное дело, медлил: мне было страшно и высказывать, и пытаться обсуждать мою мысль, настолько она необычна.

—Чем больше ты будешь так говорить, тем меньше b позволим мы тебе уклоняться от вопроса, каким образом можно осуществить это государственное устрой-

250

ство. Пожалуйста, ответь нам не мешкая.

Правителями госудатства должны быть философы.

—Сперва надо припомнить, что к этому вопросу мы пришли, когда исследовали, в чем состоят справедливость и несправедливость.

— Давай вспомним. Но к чему это?

Да ни к чему! Но поскольку мы нашли, в чем состоит справедливость, будем ли мы требовать, чтобы справедливый человек ни в чем не отличался от нее самой, но во всех отношениях был таким, какова спра

ведливость? Или мы удовольствуемся тем, что человек с по возможности приблизится к ней и будет ей причастен гораздо больше, чем остальному?

Да, удовольствуемся.

В качестве образца мы исследовали самое справедливость — какова она — и совершенно справедливого человека, если бы такой нашелся,— каким бы он был; мы исследовали также несправедливость и полностью не справедливого человека — все это для того, чтобы, гляд

на них, согласно тому, покажутся ли они нам счастливыми или нет, прийти к обязательному выводу и относительно нас самих: кто им во всем подобен, того ждет подобная же и участь. Но мы делали это не для того, чтобы d доказать осуществимость таких вещей.

Ты прав.

Разве, по-твоему, художник становится хуже, если он рисует образец — то, как выглядел бы самый красивый человек, и все на картине передает правильно, хотя и не может доказать, что такой человек может

существовать на самом деле?

Клянусь Зевсом, по-моему, он не становится от этого хуже.

Так что же? Разве, скажем так, и мы не дали —на словах — образец совершенного государства? е

Конечно, дали.

Так теряет ли, по-твоему, наше изложение хоть что-нибудь из-за того только, что мы не в состоянии доказать возможности устроения такого государства, как было сказано?

Конечно же нет.

Вот это верно. Если же, в угоду тебе, надо сделать попытку показать, каким преимущественно образом и при каких условиях это было бы всего более возможно, то для такого доказательства ты снова одари

меня тем же...

251

—Чем?

473 — Может ли что-нибудь быть исполнено так, как сказано? Или уже по самой природе дело меньше, чем слово, причастно истине, хотя бы иному это и не казалось? Согласен ты или нет?

Согласен.

Так не заставляй же меня доказывать, что и на деле все должно полностью осуществиться так, как мы это разобрали словесно. Если мы сможем додуматься, как построить государство, наиболее близкое к описанному, согласись, мы сможем сказать, что уже выполнили b твое требование, то есть показали, как можно это осуществить. Или ты этим не удовольствуешься? Я лично был бы доволен.

Да и я тоже.

После этого мы, очевидно, постараемся найти и показать, что именно плохо в современных государствах, из-за чего они и устроены иначе. Между тем в результате совсем небольшого изменения государство

могло бы прийти к указанному роду устройства, особенно если такое изменение было бы одно или же их было бы два, а то и несколько, но все равно их должно быть как можно меньше, и они должны быть незначи

тельными.

с — Конечно.

Стоит, однако, произойти одной-единственной перемене, и, мне кажется, мы будем в состоянии показать, что тогда преобразится все государство; правда, перемена эта не малая и не легкая, но все же она возможна.

В чем же она состоит?

Вот теперь я и пойду навстречу тому, что мы уподобили крупнейшей волне; это будет высказано, хотя бы меня всего, словно рокочущей волной, обдало насмешками и бесславием. Смотри же, что я собираюсь

сказать.

Говори.

—Пока в государствах не будут царствовать философы d либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди — а их много,— которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от

252

28

зол , да и не станет возможным для рода человеческого e и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно. Вот почему я так долго не решался говорить,— я видел, что все это будет полностью противоречить общепринятому мнению; ведь трудно людям признать, что иначе невозможно ни личное их, ни общественное благополучие.

Тут Главкон сказал:

Сократ, ты метнул в нас такие слово и мысль, что теперь, того и жди, на тебя набросятся очень многие, и причем неплохие, люди: скинув с себя верхнюю 474 одежду, совсем обнаженные 29, они схватятся за первое

попавшееся оружие, готовые на все; и, если ты не отразишь их натиск своими доводами и обратишься в бегство, они с издевкой подвергнут тебя наказанию.

А не ты ли будешь в этом виновен?

И буду тут совершенно прав. Но я тебя не выдам, защищу, чем могу — доброжелательным отношением и уговорами, да еще разве тем, что буду отвечать тебе лучше, чем кто-либо другой. Имея такого помощника, попытайся доказать всем неверующим, что дело b обстоит именно так, как ты говоришь.

Да, надо попытаться, раз даже ты заключаешь со мной такой могущественный союз. Мне кажется, если мы хотим избежать натиска со стороны тех людей, о которых ты говоришь, необходимо выдвинуть против них определение, кого именно мы называем философами, осмеливаясь утверждать при этом, что как раз философы-то и должны править: когда это станет ясно, можно начать обороняться и доказывать, что некоторым с людям по самой их природе подобает быть философами

и правителями государства, а всем прочим надо заниматься не этим, а следовать за теми, кто руководит.

Да, сейчас самое время дать такое определение.

Ну, тогда следуй за мной в этом направлении, и, может быть, нам удастся в какой-то мере удовлетворительно это истолковать.

Веди меня.

Философ –тот, кто созерцает прекрасное.

— Нужно ли напоминать тебе,— сказал я,— или ты помнишь сам, что, коль скоро, на наш взгляд, человек что-нибудь любит, он должен, если только верно о нем говорят, выказывать любовь не к

253

одной какой-нибудь стороне того, что он любит, оставаясь безучастным к другой, но, напротив, ему должно быть дорого все.

d — По-видимому, надо мне это напомнить: мне это не слишком понятно.

—Уж кому бы другому так говорить, а не тебе, Главкон! Знатоку любовных дел не годится забывать, что человека, неравнодушного к юношам и влюбчивого, в какой-то мере поражают и возбуждают все, кто находятся в цветущем возрасте и кажутся ему достойными внимания и любви. Разве не так относитесь вы к красавцам? Одного вы называете приятным за то, что он курносый, и захваливаете его, у другого нос с горбинкой — значит, по-вашему, в нем есть что-то царственное, e а у кого нос средней величины, тот, считаете вы, отличается соразмерностью. У чернявых — мужественная внешность, белокурые — дети богов. Что касается 30

«медвяно-желтых» — думаешь ли ты, что это сочинил кто-нибудь иной, кроме нежного влюбленного, которого не отталкивает даже бледность, лишь бы юноша был в 475 цветущем возрасте? Одним словом, под любым предлогом и под любым именем вы не отвергаете никого из тех, кто в расцвете лет.

Если тебе хочется на моем примере говорить о том, как ведут себя влюбленные, я, так и быть, уступаю, но лишь во имя нашей беседы.

Что же? Разве ты не видишь, что и любители вин поступают так же? Любому вину они радуются под любым предлогом.

И даже очень.

Так же, думаю я, и честолюбцы. Ты замечаешь, если им невозможно возглавить целое войско, они начальствуют хотя бы над триттней 3|; если нет им почета b от людей высокопоставленных и важных, они довольствуются почетом от людей маленьких и незначительных, но вожделеют почета во что бы то ни стало.

Совершенно верно.

Так вот, прими же пли отвергни следующее. Когда мы говорим: «Человек вожделеет к тому-то», скажем ли мы, что он вожделеет ко всему этому виду предметов или же к одним из них — да, а к другим — нет?

Ко всему виду.

Не скажем ли мы, что и философ вожделеет не к одному какому-то ее виду, но ко всей мудрости в целом?

254

Это правда.

Значит, если у человека отвращение к наукам, в особенности когда он молод и еще не отдает себе с отчета в том, что полезно, а что — нет, мы не назовем его ни любознательным, ни философом, так же как мы не сочтем, что человек голоден и вожделеет к пище, если у него к ней отвращение: в этом случае он не охотник до еды, наоборот, она ему противна.

Если мы так скажем, это будет правильно.

А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом 32, не так ли?

Тут Главкон сказал: d

Такого рода людей у тебя наберется много, и притом довольно нелепых. Ведь таковы, по-моему, все охотники до зрелищ: им доставляет радость узнать что-нибудь новое. Совершенно нелепо причислять к филосо

фам и любителей слушать: их нисколько не тянет к такого рода беседам, где что-нибудь обсуждается, зато, словно их кто подрядил слушать все хоры, они бегают на празднества в честь Диониса, не пропуская ни городских Дионисий, ни сельских. Неужели же всех этих и других, кто стремится узнать что-нибудь подобное или научиться какому-нибудь ничтожному ремеслу мы e назовем философами?

Никоим образом, разве что похожими на них.

А кого же ты считаешь подлинными философами?

Тех, кто любит усматривать истину.

Это верно; но как ты это понимаешь?

Мне нелегко объяснить это другому, но ты, я думаю, согласишься со мной в следующем...

В чем?

Раз прекрасное противоположно безобразному, значит, это две разные вещи.

Конечно. 476

Но раз это две вещи, то каждая из них — одна?

И это, конечно, так.

То же самое можно сказать о справедливом и несправедливом, хорошем и плохом и обо всех других видах: каждое из них — одно, но кажется множественным, проявляясь повсюду во взаимоотношении, а также в сочетании с различными действиями и телами.

Ты прав.

255

—Согласно этому я и провожу различие: отдельна помещаю любителей зрелищ, ремесел и дельцов, то есть b всех тех, о ком ты говорил, и отдельно тех, о которых у нас сейчас идет речь и которых с полным правом можно назвать философами.

А для чего ты это делаешь?

Кто любит слушать и смотреть, те радуются прекрасным звукам, краскам, очертаниям и всему производному от этого, но их духовный взор не способен видеть природу красоты самой по себе и радоваться ей.

Да, это так.

А те, кто способен подняться до самой красоты и видеть ее самое по себе, разве это не редкие люди?

с — И даже очень редкие.

Кто ценит красивые вещи, но не ценит красоту самое по себе и не способен следовать за тем, кто повел бы его к ее познанию,— живет такой человек наяву или во сне, как ты думаешь? Суди сам: грезить — во сне или наяву — не значит ли считать подобие вещи не подобием, а самой вещью, на которую оно походит?

Конечно, я сказал бы, что такой человек грезит.

—Далее. Кто в противоположность этому считает d что-нибудь красотой самой по себе и способен созерцать как ее, так и всё причастное к ней, не принимая одно за другое,— такой человек, по-твоему, живет во сне или наяву?

Конечно, наяву.

Его состояние мышления мы правильно назвали бы познаванием, потому что он познаёт, а у того, первого, мы назвали бы это мнением, потому что он только мнит.

Несомненно.

Дальше. Если тот, о ком мы сказали, что он только мнит, но не познаёт, станет негодовать и оспаривать правильность наших суждений, могли бы мы e его как-то унять и спокойно убедить, не говоря откры

то, что он не в своем уме?

—Это следовало бы сделать.

Философ познает не мнения, а бытие и истину.

— Ну, посмотри же, что мы ему ответим. Или, если

хочешь, мы так начнем его расспрашивать (уверяя при этом, что мы ничего против него не имеем, наоборот, с удовольствием видим человека знающего): «Скажи нам, тот, кто познаёт, познаёт нечто или ничто?» Вместо него отвечай мне ты.

256