Часть 10.

- Но ведь арифметика и счет целиком касаются числа?

- Конечно.

b - И оказывается, что как раз они-то и ведут к истине.

- Да к тому же превосходным образом. Значит, они принадлежат к тем познаниям, которые мы искали. Воину необходимо их усвоить для войскового строя, а философу — для постижения сущности всякий раз, как он вынырнет из области становящегося, иначе ему никогда не стать мыслителем.

- Это так.

- А ведь наш страж — он и воин, и философ.

- Так что же?

Обращение души от становления к истинному бытию. Искусство счета.

- Эта наука, Главкон, подходит для того, чтобы установить закон и убедить всех, кто собирается занять выс- с шие должности в государстве, обратиться к искусству счета, причем заниматься им они должны будут не как попало, а до тех пор, пока не придут с помощью самого мышления к созерцанию природы чисел — не ради купли-продажи, о чем заботятся купцы и торговцы, но для военных целей и чтобы облегчить самой душе ее обращение от становления к истинному бытию.

- Прекрасно сказано!

- Действительно, теперь, после разбора искусства d счета, я понимаю, как оно тонко и во многом полезно нам для нашей цели, если занимаются им ради познания, а не по-торгашески.

- А чем именно оно полезно?

- Да тем, о чем мы только что говорили: оно усиленно влечет душу ввысь и заставляет рассуждать о числах самих по себе, ни в коем случае не допуская, чтобы кто-нибудь подменял их имеющими число видимыми и осязаемыми телами. Ты ведь знаешь, что те,

е кто силен в этой науке, осмеют и отвергнут попытку мысленно разделить самое единицу, но если ты все-таки ее раздробишь, они снова умножат части, боясь, как бы единица оказалась не единицей, а многими долями одного.

- Ты совершенно прав.

526 - Как ты думаешь, Главкон, если спросить их: «Достойнейшие люди, о каких числах вы рассуждаете. Не о тех ли, в которых единица действительно такова,

308

какой вы ее считаете, то есть всякая единица равна всякой единице, ничуть от нее не отличается и не имеет себе никаких частей?» — как ты думаешь, что они ответят?

- Да, по-моему, что они говорят о таких числах, которые допустимо лишь мыслить, а иначе с ними никак нельзя обращаться 9.

- Вот ты и видишь, мой друг, что нам и в самом деле необходима эта наука, раз оказывается, что она b заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины.

- И как умело она это делает!

- Что же? Приходилось ли тебе наблюдать, как люди с природными способностями к счету бывают восприимчивы, можно сказать, ко всем наукам? Даже все те, кто туго соображают, если они обучаются этому и упражняются, то, хотя бы они не извлекали из этого для себя никакой иной пользы, все же становятся более восприимчивыми, чем были раньше.

- Да, это так.

- Право, я думаю, ты нелегко и не много найдешь с таких предметов, которые представляли бы для обучающегося, даже усердного, больше трудностей, чем этот.

- Конечно, не найду.

- И ради всего этого нельзя оставлять в стороне такую науку, напротив, именно с ее помощью надо воспитывать людей, имеющих прекрасные природные задатки.

- Я с тобой согласен.

- Стало быть, пусть это будет у нас первая наука. Рассмотрим же и вторую, связанную, впрочем, с первой: подходит ли она нам?

- Какая именно? Или ты говоришь о геометрии?

- Да, именно.

Геометри

- Поскольку она применяется в d военном деле, ясно, что подходит,— сказал Главкон.— При устройстве лагерей, занятии местностей, при стягивании и развертывании войск и разных других военных построениях как во время сражения, так и в походах, конечно, скажется разница между знатоком геометрии и тем, кто ее не знает.

- Но для этого было бы достаточно какой-то незначительной части геометрии и счета. Надо, однако, рассмотреть преобладающую ее часть, имеющую более широкое применение: направлена ли она к нашей цели, е

309

помогает ли она нам созерцать идею блага? Да, помогает, отвечаем мы, душе человека обратиться к той области, в которой заключено величайшее блаженство бытия — а ведь это-то ей и должно увидеть любым способом.

- Ты прав.

- Значит, если геометрия заставляет созерцать бытие, она нам годится, если же становление — тогда нет.

- Действительно, мы так утверждаем.

527 - Но кто хоть немного знает толк в геометрии, не будет оспаривать, что наука эта полностью противоположна тем словесным выражениям, которые в ходу у занимающихся ею.

- То есть?

- Они выражаются как-то очень забавно и принужденно. Словно они заняты практическим делом и имеют в виду интересы этого дела, они употребляют выражения «построим» четырехугольник, «проведем» линию, «произведем наложение» и так далее, все это так и сыплется b из их уст. А между тем это ведь наука, которой занимаются ради познания.

- Разумеется.

- Не оговорить ли нам еще вот что...

- А именно?

- Это наука, которой занимаются ради познания вечного бытия, а не того, что возникает и гибнет.

- Хорошая оговорка: действительно, геометрия — это познание вечного бытия.

- Значит, милый мой, она влечет душу к истине и воздействует на философскую мысль, стремя ее ввысь, между тем как теперь она у нас низменна вопреки должному.

- Да, геометрия очень даже на это воздействует, с

- Значит, надо по возможности строже предписать, чтобы граждане Прекрасного города ни в коем случае не оставляли геометрию, ведь немаловажно даже побочное ее применение.

- Какое?

- То, о чем ты говорил — в военном деле, да, впрочем, и во всех науках — для лучшего их усвоения: мы ведь знаем, какая бесконечная разница существует между человеком, причастным к геометрии и непричастным.

- Бесконечная, клянусь Зевсом!

310

- Так примем это как второй предмет изучения для наших юношей? 10

- Примем.

Астрономи

- Что же? Третьим предметом будет d у нас астрономия, как по-твоему?

- По-моему, да, потому что внимательные наблюдения за сменой времен года, месяцев и лет пригодны не только для земледелия и мореплавания, но не меньше и для руководства военными действиями.

- Это у тебя приятная черта: ты, видно, боишься, как бы большинству не показалось, будто ты предписываешь бесполезные науки. Между тем вот что очень важно, хотя поверить этому трудно: в науках этих очищается и вновь оживает некое орудие души каждого человека, которое другие занятия губят и делают сле- е пым, а между тем сохранить его в целости более ценно, чем иметь тысячу глаз, ведь только при его помощи можно увидеть истину. Кто с этим согласен, тот решит, что ты говоришь удивительно хорошо, а кто этого никак не ощущает, тот, естественно, будет думать, будто ты несешь вздор, от которого, по их мнению, нет никакой пользы и нет в нем ничего заслуживающего упоминания. Так вот, ты сразу же учти, с каким из этих двух разрядов людей ты беседуешь. Или, может быть, ни с тем 528 ни с другим, но главным образом ради себя самого берешься ты за исследования? Но и тогда ты не должен иметь ничего против, если кто-нибудь другой сумеет извлечь из них для себя пользу.

- Чаще всего я люблю рассуждать вот так, посредством вопросов и ответов, но для самого себя.

- В таком случае дай задний ход 11, потому что мы сейчас неверно назначили следующий после геометрии предмет.

- В чем же мы ошиблись?

- После плоскостей мы взялись за объемные тела, находящиеся в движении, а надо бы раньше изучить их b самих по себе, ведь правильнее было бы после второго измерения рассмотреть третье: оно касается кубов и всего того, что имеет глубину 12.

- Это так, Сократ, но здесь, кажется, ничего еще не открыли.

- Причина тут двоякая: нет такого государства, где наука эта была бы в почете, а исследуют ее слабо, так как она трудна. Исследователи нуждаются в руководителе, без него им не сделать открытий. Прежде всего

311

трудно ожидать, чтобы такой руководитель появился, а если даже он и появится, то при нынешнем положении вещей те, кто исследует эти вещи, не стали бы его слу- с шать, так как они слишком высокого мнения о себе. Если бы все государство в целом уважало такие занятия и содействовало им, исследователи подчинились бы, и их непрерывные усиленные поиски раскрыли бы свойства изучаемого предмета. Ведь даже и теперь, когда большинство не оказывает почета этим занятиям и препятствует им, да и сами исследователи не отдают себе отчета в их полезности, они все же вопреки всему этому развиваются, настолько они привлекательны. Поэтому неудивительно, что наука эта появилась на свет.

d - Действительно, в ней очень много привлекательного. Но скажи мне яснее о том, что ты только что говорил: изучение всего плоскостного ты отнес к геометрии?

- Да.

- А после нее ты взялся за астрономию, но потом отступился.

- Я так спешил поскорее все разобрать, что от этого все получилось медленнее. Далее по порядку шла наука об измерении глубины, но, так как с ее изучением дело обстоит до смешного плохо, я перескочил через нее е и после геометрии заговорил об астрономии, то есть о вращении тел, имеющих глубину.

- Ты правильно говоришь.

- Итак, четвертым предметом познания мы назовем астрономию, в настоящее время она как-то забыта, но она воспрянет, если ею займется государство.

- Естественно. Ты недавно упрекнул меня, Сократ, в том, что моя похвала астрономии была пошлой, так вот, теперь я произнесу ей похвалу в твоем духе: 529 ведь, по-моему, всякому ясно, что она заставляет душу взирать ввысь и ведет ее туда, прочь ото всего здешнего.

- Возможно, что всякому это ясно, кроме меня, мне-то кажется, что это не так.

- А как же?

- Если заниматься астрономией таким образом, как те, кто возводит ее до степени философии, то она даже слишком обращает наши взоры вниз.

- Что ты имеешь в виду?

- Великолепно ты, по-моему, сам для себя решил, что такое наука о вышнем. Пожалуй, ты еще скажешь, b будто если кто-нибудь, запрокинув голову, разглядывает узоры на потолке и при этом кое-что распознает, то он

312

видит это при помощи мышления, а не глазами. Возможно, ты думаешь правильно, я-то ведь простоват и потому не могу считать, что взирать ввысь нашу душу заставляет какая-либо иная наука, кроме той, что изучает бытие и незримое. Глядит ли кто, разинув рот, вверх или же, прищурившись, вниз, когда пытается с помощью ощущений что-либо распознать, все равно, утверждаю я, он никогда этого не постигнет, потому что для подобного рода вещей не существует познания и душа человека при с этом смотрит не вверх, а вниз, хотя бы он даже лежал навзничь на земле или плыл по морю на спине.

- Да, поделом мне досталось! Ты прав. Но как, по-твоему, следует изучать астрономию в отличие от того, что делают теперь? В чем польза ее изучения для нашей цели?

- А вот как. Эти узоры на небе 13, украшающие область видимого, надо признать самыми прекрасными и совершенными из подобного рода вещей, но все же они d сильно уступают вещам истинным с их перемещениями друг относительно друга, происходящими с подлинными быстротой и медленностью, согласно истинному числу и во всевозможных истинных формах, причем перемещается всё содержимое. Это постигается разумом

и рассудком, но не зрением. Или, по-твоему, именно им?

- Ни в коем случае.

- Значит, небесным узором надо пользоваться как пособием для изучения подлинного бытия, подобно тому как если бы нам подвернулись чертежи Дедала 14 или е какого-нибудь иного мастера либо художника, отлично и старательно вычерченные. Кто сведущ в геометрии, тот, взглянув на них, нашел бы прекрасным их выполнение, но было бы смешно их всерьез рассматривать как источник истинного познания равенства, удвоения или 530 каких-либо иных отношений.

- Еще бы не смешно!

- А разве, по-твоему, не был бы убежден в этом и подлинный астроном, глядя на круговращение звезд? Он нашел бы, что все это устроено как нельзя более прекрасно,— ведь так создал демиург и небо, и все, что на небе: соотношение ночи и дня, их отношение к месяцу, а месяца — к году, звезд — ко всему этому и друг к Другу. Но он, конечно, будет считать нелепым того чело- b века, который полагает, что все это всегда происходит одинаково и ни в чем не бывает никаких отклонений, причем всячески старается добиться здесь истины, меж-

313

ду тем как небесные светила имеют тело и воспринимаются с помощью зрения.

- Я согласен с твоими доводами.

- Значит, мы будем изучать астрономию так же, как геометрию, с применением общих положений, а то, что на небе, оставим в стороне, раз мы хотим действительно освоить астрономию и использовать еще неиспользован- с ное разумное по своей природе начало нашей души.

- Ты намного осложняешь задачу астрономии в сравнении с тем, как ее теперь изучают.

- Я думаю, что и остальные наши предписания будут в таком же роде, если от нас как от законодателей ожидается какой-либо толк. Но можешь ли ты напомнить еще о какой-нибудь из подходящих наук?

- Сейчас, так сразу, не могу.

- Я думаю, что движение бывает не одного вида, а d нескольких. Указать все их сумеет, быть может, знаток, но и нам представляются два вида...

- Какие же?

- Кроме указанного еще и другой, ему соответствующий.

- Какой же это?

Музыка

- Пожалуй, как глаза наши устремлены к астрономии, так уши — к движению стройных созвучий; эти две науки — словно родные сестры, по крайней мере так утверждают пифагорейцы, и мы с тобой, Главкон, согласимся с ними 15. Поступим мы так?

- Непременно.

е - Предмет этот сложный, поэтому мы расспросим их, как они все это объясняют, может быть, они и еще кое-что добавят. Но что бы там ни было, мы будем настаивать на своем.

- А именно?

- Те, кого мы воспитываем, пусть даже не пытаются изучать что-нибудь несовершенное и направленное не к той цели, к которой всегда должно быть направлено все, как мы только что говорили по поводу астрономии. 531 Разве ты не знаешь, что и в отношении гармонии повторяется та же ошибка? Так же, как астрономы, люди трудятся там бесплодно: они измеряют и сравнивают воспринимаемые на слух созвучия и звуки.

- Клянусь богами, у них это выходит забавно: что-то они называют «уплотнением» и настораживают уши, словно ловят звуки голоса из соседнего дома;

314

одни говорят, что различают какой-то отзвук посреди, между двумя звуками, и что как раз тут находится наименьший промежуток, который надо взять за основу для измерений; другие спорят с ними, уверяя, что здесь нет разницы в звуках, но и те и другие ценят уши выше b ума.

- Ты говоришь о тех добрых людях, что не дают струнам покоя и подвергают их пытке, накручивая на колки. Чтобы не затягивать все это, говоря об ударах плектром, о том, как винят струны, отвергают их или кичатся ими, я прерву изображение и скажу, что имел в виду ответы не этих людей, а пифагорейцев, которых мы только что решили расспросить о гармонии. Ведь они поступают совершенно так же, как астрономы: они ищут числа в воспринимаемых на слух созвучиях, но с не подымаются до рассмотрения общих вопросов и не выясняют, какие числа созвучны, а какие нет и почему 16.

- Чудесное это было бы дело — то, о чем ты говоришь!

- Да, действительно полезное для исследования красоты и блага, иначе бесполезно и стараться.

- Безусловно.

Диалектический метод

- Я по крайней мере думаю, что если изучение всех разобранных нами предметов доходит до установления их общности и родства и приводит к выводу d относительно того, в каком именно отношении они друг к другу близки, то оно будет способствовать достижению поставленной нами цели, так что труд этот окажется небесполезным. В противном же случае он бесполезен.

- Мне тоже так сдается. Но ты говоришь об очень сложном деле, Сократ.

- Ты разумеешь вводную часть или что-нибудь другое? Разве мы не знаем, что все это лишь вступление к тому напеву, который надо усвоить? Ведь не считаешь же ты, что, кто в этом силен, тот и искусный Диалектик? е

- Конечно, нет, клянусь Зевсом! Разве что очень немногие из тех, кого я встречал.

- А кто не в состоянии привести разумный довод или его воспринять, тот никогда не будет знать ничего из необходимых, по нашему мнению, знаний.

- Да, не иначе.

315

532 - Так вот, Главной, это и есть тот самый напев, который выводит диалектика. Он умопостигаем, а между тем зрительная способность хотела бы его воспроизвести, но ведь ее попытки что-либо разглядеть обращены, как мы говорили, лишь на животных как таковых, на звезды как таковые, наконец, на Солнце как таковое. Когда же кто-нибудь делает попытку рассуждать, он, минуя ощущения, посредством одного лишь разума устремляется к сущности любого предмета и не отступает, пока при помощи самого мышления не b постигнет сущности блага. Так он оказывается на самой вершине умопостигаемого, подобно тому как другой взошел на вершину зримого.

- Совершенно верно.

- Так что же? Не назовешь ли ты этот путь диалектическим?

- И дальше?

- Это будет освобождением от оков, поворотом от теней к образам и свету, подъемом из подземелья к Солнцу. Если же и тогда будет невозможно глядеть на живые существа, растения и на Солнце, все же с лучше смотреть на божественные отражения в воде и на тени сущего, чем на тени образов, созданные источником света, который сам не более как тень в сравнении с Солнцем. Взятое в целом, занятие теми науками, о которых мы говорили, дает эту возможность и ведет прекраснейшее начало нашей души ввысь, к созерцанию самого совершенного в существующем, подобно тому как в первом случае самое отчетливое [из ощущений], свойственных нашему телу, направлено на d самое яркое в телесной и зримой области.

- Я допускаю, что это так, хотя допустить это мне кажется очень трудным; с другой стороны, трудно это и не принять. Впрочем (ведь не только сейчас об этом речь, придется еще не раз к этому возвращаться), допустив, что дело обстоит так, как сейчас было сказано, давай перейдем к самому напеву и разберем его таким образом, как мы разбирали это вступление.

е Скажи, чем отличается эта способность рассуждать, из каких видов она состоит и каковы ведущие к ней пути? Они, видимо, приводят к цели, достижение которой было бы словно отдохновением для путника и завершением его странствий.

533 - Милый мой Главкон, у тебя пока еще не хватит

316

сил следовать за мной, хотя с моей стороны нет недостатка в готовности. А ведь ты увидел бы уже не образ того, о чем мы говорим, а самое истину, по крайней мере как она мне представляется. Действительно ли так обстоит или нет — на это не стоит пока напирать. Но вот увидеть нечто подобное непременно надо — на этом следует настаивать. Не так ли?

- И что же дальше?

- Надо настаивать и на том, что только способность рассуждать может показать это человеку, сведущему в разобранных нами теперь науках, иначе же это никак невозможно.

- Стоит утверждать и это.

- Никто не докажет нам, будто можно сделать по- b пытку каким-нибудь иным путем последовательно охватить всё, то есть сущность любой вещи, ведь все другие способы исследования либо имеют отношение к человеческим мнениям и вожделениям, либо направлены на возникновение и сочетание [вещей] или же целиком на поддержание того, что растет и сочетается. Что касается остальных наук, которые, как мы говорили, пытаются постичь хоть что-нибудь из бытия (речь идет о геометрии и тех науках, которые следуют за ней), то им всего лишь снится бытие, а наяву им невозможно с его увидеть, пока они, пользуясь своими предположениями, будут сохранять их незыблемыми и не отдавать себе в них отчета. У кого началом служит то, чего он не знает, а заключение и середина состоят из того, что нельзя сплести воедино, может ли подобного рода несогласованность когда-либо стать знанием?

- Никогда.

- Значит, в этом отношении один лишь диалектический метод придерживается правильного пути: отбрасывая предположения, он подходит к первоначалу с целью его обосновать; он потихоньку высвобождает, d словно из какой-то варварской грязи, зарывшийся туда взор нашей души и направляет его ввысь 17, пользуясь в качестве помощников и попутчиков теми искусствами, которые мы разобрали. По привычке мы не раз называли их науками, но тут требовалось бы другое название, потому что приемы их не столь очевидны, как наука, хотя и более отчетливы, чем мнение. А сам рассудок мы уже определили прежде. Впрочем, по-моему, нечего спорить о названии, когда предмет рас- е смотрения столь значителен, как сейчас у нас.

317

- Да, не стоит.

- Лишь бы только название ясно выражало, что под ним подразумевается, и этого нам ведь будет достаточно?

- Да, достаточно.

Разделы диалектического метода – познание, рассуждение, вера, уподобление.

- Тогда нас удовлетворят, как и раньше, следующие названия: первый раздел — познание, второй - 534 размышление, третий — вера, четвертый – уподобление. Оба последних, вместе взятые, составляют мнение, оба первых — мышление. Мнение относится к становлению, мышление — к сущности. И как сущность относится к становлению, так мышление — к мнению. А как мышление относится к мнению, так познание относится к вере, а рассуждение — к уподоблению. Разделение же на две области — того, что мы мним, и того, что мы постигаем умом,— и соответствие этих обозначений тем предметам, к которым они относятся, мы оставим с тобой, Главкон, в стороне, чтобы избежать рассуждений, еще во много раз более длинных, чем уже проделанные.

b - Но я согласен и с остальным, насколько я в силах за тобой следовать 18.

Определение диалектики

- Конечно, ты называешь диалектиком того, кому доступно доказательство сущности каждой вещи. Если кто этого лишен, то, насколько он не может дать отчета ни себе ни другому, настолько же, скажешь ты, у него и ума не хватает для этого.

- Как этого не сказать!

- Точно так же обстоит дело и относительно блага. Кто не в силах с помощью доказательства определить с идею блага, выделив ее из всего остального; кто не идет, словно на поле битвы, сквозь все препятствия, стремясь к -опровержению, основанному не на мнении, а на понимании сущности; кто не продвигается через все это вперед с непоколебимой уверенностью, про того, раз он таков, ты скажешь, что ему неведомо ни самое благо, ни какое бы то ни было благо вообще, а если он и прикоснется каким-то путем к призраку блага, то лишь при помощи мнения, а не знания. Такой человек проводит нынешнюю свою жизнь в спячке и сновидениях, и, прежде чем он здесь пробудится, он, d придя в Аид, окончательно погрузится в сон.

318

- Клянусь Зевсом, я решительно стану утверждать все это.

- А своим детям — правда, пока что ты их растишь и воспитываешь лишь мысленно,— если тебе придется растить их на самом деле, ты ведь не позволил бы, пока они бессловесны, как чертежный набросок 19, быть в государстве правителями и распоряжаться важнейшими делами?

- Конечно, нет.

- И ты законом обяжешь их получать преимущественно такое воспитание, которое позволило бы им быть в высшей степени сведущими в деле вопросов и ответов?

- Мы вместе с тобой издадим подобный закон. е

- Так не кажется ли тебе, что диалектика будет у нас подобной карнизу, венчающему все знания, и было бы неправильно ставить какое-либо иное знание выше нее: ведь она вершина их всех. 535

- По-моему, это так.

- Тебе остается только распределить, кому мы будем сообщать эти познания и каким образом.

- Очевидно.

Еще об отборе правителей и их воспитании

- Помнишь, каких правителей мы отобрали, когда раньше говорили об их выборе?

- Как не помнить!

- Вообще-то считай, что нужно выбирать указанные тогда натуры, то есть отдавать предпочтение самым надежным, мужественным и по возможности самым благообразным, но, кроме того, надо отыскивать не b только людей благородных и строгого нрава, но и обладающих также свойствами, подходящими для такого воспитания.

- Кто же это, по-твоему?

- У них, друг мой, должна быть острая восприимчивость к наукам и быстрая сообразительность. Ведь души робеют перед могуществом наук гораздо больше, чем перед гимнастическими упражнениями, эта трудность ближе касается души, это ее особенность, которую она не разделяет с телом.

- Это верно.

- Надо искать человека с хорошей памятью, несо- с крушимо твердого и во всех отношениях трудолюбивого. Иначе какая ему, по-твоему, охота и переносить телесные тяготы, и в довершение всего еще столько учиться и упражняться?

319

- Другого такого нам не найти, ведь это должна быть исключительно одаренная натура.

- В том-то и состоит ошибка нашего времени и потому-то недооценивают философию, что за нее берутся не так, как она того заслуживает,— об этом мы говорили уже и раньше. Не подлым надо бы людям за нее браться, а благородным.

- То есть как?

d - Прежде всего у того, кто за нее берется, не должно хромать трудолюбие, что бывает, когда человек трудолюбив лишь наполовину, а наполовину — ленив. Это наблюдается, если кто любит гимнастику, охоту и вообще все, что развивает тело, но не любит учиться, исследовать, не любознателен — подобного рода трудности ему ненавистны. Хромым можно назвать и того, чье трудолюбие обращено на трудности, противоположные этим.

- Ты вполне прав.

- Значит, и в том, что касается истины, мы будем е считать душу покалеченной точно так же, если она, несмотря на свое отвращение к намеренной лжи (этого она и у себя не выносит, и возмущается ложью других людей), все же снисходительно станет допускать ложь нечаянную и не смущаться, когда ей укажут на невежество, в котором она легкомысленно выпачкалась не хуже свиньи.

536 - Все это совершенно верно.

- И что касается рассудительности, мужества, великодушия, а также всех других частей добродетели, надо не меньше наблюдать, кто проявляет благородство, а кто — подлость. Не умеющий это различать -будь то частное лицо или государство,— сам того не замечая, привлечет для тех или иных надобностей -в качестве друзей ли или правителей — людей, хромающих на одну ногу и подлых.

- Это действительно часто бывает.

- А нам как раз этого-то и надо избежать. Если b мы подберем людей здравых телом и духом и воспитаем их на возвышенных знаниях и усиленных упражнениях, то самой справедливости не в чем будет нас упрекнуть и мы сохраним в целости и государство, и его строй; а если мы возьмем неподходящих для этого людей, то всё у нас выйдет наоборот и еще больше насмешек обрушится на философию.

- Это был бы позор.

320

- Конечно. Но, видно, я уже и сейчас оказался в смешном положении.

- Почему?

- Позабыв, что все это у нас только забава, я с говорил, напрягаясь изо всех сил. А говоря, я то и дело оглядывался на философию и видел, как ею помыкают. В негодовании на тех, кто тому виной, я неожиданно вспылил и говорил уж слишком всерьез.

- Клянусь Зевсом, у меня как у слушателя не сложилось такого впечатления.

- Зато у меня оно сложилось — как у оратора. Но не забудем вот чего: говоря тогда об отборе, мы выбирали пожилых, а теперь выходит, что это не годится, ведь нельзя верить Солону, будто человек, старея, может d многому научиться; напротив, к этому он становится способен еще менее, чем к бегу20: именно юношам принадлежат все великие и многочисленные труды.

- Безусловно.

Возрастная градация воспитани

- Значит, счет, геометрию и разного рода другие предварительные познания, которые должны предшествовать диалектике, надо преподавать нашим стражам еще в детстве, не делая, однако, принудительной форму обучения.

- То есть?

- Свободнорожденному человеку ни одну науку не е следует изучать рабски. Правда, если тело насильно заставляют преодолевать трудности, оно от этого не делается хуже, но насильственно внедренное в душу знание непрочно.

- Это верно.

- Поэтому, друг мой, питай своих детей науками не насильно, а играючи, чтобы ты лучше мог наблю- 537 дать природные наклонности каждого.

- То, что ты говоришь, не лишено основания.

- Помнишь, мы говорили: надо брать с собой детей и на войну — конечно, зрителями, на конях, а где безопасно, так и поближе; пусть они отведают крови, словно щенки.

- Помню.

- Кто во всем этом — в трудах, в науках, в опасностях — всегда будет выказывать себя самым находчивым, тех надо занести в особый список.

- В каком возрасте? b

- Когда они уже будут освобождены от обязатель-

321

иых занятий телесными упражнениями. Ведь в течение этого срока, продолжается ли он два или три года, у них нет возможности заниматься чем-либо другим. Усталость и сон — враги наук. А вместе с тем ведь и это немаловажное испытание: каким кто себя выкажет в телесных упражнениях.

- Еще бы!

- По истечении этого срока юноши, отобранные из числа двадцатилетних, будут пользоваться большим почетом сравнительно с остальными, а наукам, порознь с преподававшимся им, когда они были детьми, должен быть сделан общий обзор, чтобы показать их сродство между собою и с природой бытия.

- Знание будет прочным, только когда оно приобретено подобным путем.

- И это самая главная проверка, имеются ли у человека природные данные для занятий диалектикой или нет. Кто способен все обозреть, тот — диалектик, кому же это не под силу, тот — нет.

- Я тоже так думаю.

- Вот тебе и придется подмечать, кто наиболее d отличится в этом, кто будет стойким в науках, на войне и во всем том, что предписано законом. Из этих юношей, когда им исполнится тридцать лет, надо будет опять-таки произвести отбор, окружить их еще большим почетом и подвергнуть испытанию их способность к диалектике, наблюдая, кто из них умеет, не обращая внимания на зрительные и остальные ощущения, подняться до истинного бытия. Но здесь требуется величайшая осторожность, мой друг.

- А собственно, почему?

е - Разве ты не замечаешь зла, связанного в наше время с умением рассуждать,— насколько оно распространилось?

- В чем же оно состоит?

- Люди, занимающиеся этим, преисполнены беззакония.

- Ив очень сильной степени.

- Удивляет ли тебя их состояние? Заслуживают ли они, по-твоему, снисхождения?

- В каком же главным образом отношении?

- Возьмем такой пример: какой-нибудь подкину-538 тый ребенок вырастает в богатстве, в большой и знатной семье, ему всячески угождают. Став взрослым, он узнаёт, что те, кого он считал своими родителями,

322

ему чужие, а подлинных родителей ему не найти. Можешь ты предугадать, как будет он относиться к тем, кто его балует, и к своим мнимым родителям — сперва в то время, когда он не знал, что он подкидыш, а затем, когда уже это узнает? А хочешь, я сам тебе скажу, что я тут усматриваю?

- Хочу.

- Я предвижу, что, пока он не знает истины, он будет почитать мнимых родственников — мать, отца и b всех остальных — больше, чем тех, кто его балует.

С его стороны будет меньше пренебрежения к нуждам родственников, меньше беззаконных поступков или выражений по отношению к ним, меньше неповиновения им, чем тем, кто его балует.

- Естественно.

- Когда же он узнает правду, то, думаю я, его почтение и внимательность к мнимым родственникам ослабеет, а к тем, кто его балует, увеличится; он будет слушаться их гораздо больше, чем раньше, жить на их лад, откровенно примкнув к ним, а о прежнем своем с отце и об остальных мнимых родственниках вовсе перестанет заботиться, разве что по натуре он будет исключительно порядочным человеком.

- Все так и бывает, как ты говоришь. Но какое отношение имеет твой пример к людям, причастным к рассуждениям?

Справедливость воспитывается в человеке с детства

- А вот какое: относительно того, что справедливо и хорошо, у нас с детских лет имеются взгляды, которых мы воспитаны под воздействием наших родителей,— мы подчиняемся им и их почитаем.

- Да, это так.

- Но им противоположны другие навыки, сопря- d женные с удовольствиями, они ласкают нам душу своей привлекательностью. Правда, люди хоть сколько-нибудь умеренные не поддаются им, послушно почитая заветы отцов.

- Это все так...

- Далее. Когда перед человеком, находящимся в таком положении, встанет Вопрос, вопрошая21: «Что такое прекрасное?» — человек ответит так, как привычно усвоил от законодателя, однако дальнейшее рассуждение это опровергнет. После частых и всевозможных опровержений человек этот падет так низко, что

323

будет придерживаться мнения, будто прекрасное ничуть е не более прекрасно, чем безобразно. Так же случится и со справедливостью, с благом и со всем тем, что он особенно почитал. После этого что, по-твоему, станется с его почтительностью и послушанием?

- У него неизбежно уже не будет такого почтения и послушания.

- Если же он перестанет считать все это ценным и дорогим, как бывало, а истину найти будет не в состоянии, то, спрашивается, к какому же иному образу 539 жизни ему естественно обратиться, как не к тому, который ему будет лестен?

- Все другое исключено.

- Так окажется, что он стал нарушителем законов, хотя раньше соблюдал их предписания.

- Да, это неизбежно.

- Значит, подобное состояние естественно для тех, кто причастен к рассуждениям, и, как я говорил прежде, такие люди вполне заслуживают сочувствия.

- И сожаления.

- Значит, чтобы люди тридцатилетнего возраста не вызывали у тебя подобного рода сожаления, надо со всевозможными предосторожностями приступать к рассуждениям.

- Несомненно.

b - Разве не будет одной из постоянных мер предосторожности не допускать, чтобы вкус к рассуждениям появлялся смолоду?22 Я думаю, от тебя не укрылось, что подростки, едва вкусив от таких рассуждений, злоупотребляют ими ради забавы, увлекаясь противоречиями и подражая тем, кто их опровергает, да и сами берутся опровергать других, испытывая удовольствие от того, что своими доводами они, словно щенки, тащат и рвут на части всех, кто им подвернется.

- Да, в этом они не знают удержу.

- После того как они сами опровергнут многих с и многие опровергнут их, они вскорости склоняются к полному отрицанию прежних своих утверждений, а это опорочивает в глазах других людей и их самих да заодно и весь предмет философии.

- Совершенно верно.

- Ну а кто постарше, тот не захочет принимать участия в подобном бесчинстве; скорее он будет подражать человеку, желающему в беседе дойти до истины, чем тому, кто противоречит ради забавы, в шутку.

324

Он и сам будет сдержан, и занятие свое сделает почет- d ным, а не презренным.

- Правильно.

- Разве не относится к мерам предосторожности все то, о чем мы говорили раньше: допускать к отвлеченным рассуждениям лишь упорядоченные и стойкие натуры, а не так, как теперь, когда за это берется кто попало, в том числе совсем неподходящие люди?

- Конечно, это необходимая мера.

- В сравнении с тем, кто развивает свое тело путем гимнастических упражнений, будет ли достаточен вдвое больший срок для овладения искусством рассуждать, если постоянно и напряженно заниматься лишь этим?

- Ты имеешь в виду шесть лет или четыре года? е

- Это неважно. Пусть даже пять. После этого они будут у тебя вынуждены вновь спуститься в ту пещеру 23, их надо будет заставить занять государственные должности — как военные, так и другие, подобающие молодым людям, пусть они никому не уступят и в опытности. Вдобавок надо на всем этом их проверить, устоят ли они перед разнообразными влияниями или же кое в чем поддадутся.

- Сколько времени ты на это отводишь? 540

- Пятнадцать лет. А когда им будет пятьдесят, то тех из них, кто уцелел и всячески отличился,— как на деле, так и в познаниях — пора будет привести к окончательной цели — заставить их устремить ввысь свой духовный взор и взглянуть на то самое, что всему дает свет, а увидев благо само по себе, взять его за образец и упорядочить и государство, и частных лиц, b а также самих себя — каждого в свой черед — на весь остаток своей жизни. Большую часть времени они станут проводить в философствовании, а когда наступит черед, будут трудиться над гражданским устройством, занимать государственные должности — не потому, что это нечто прекрасное, а потому, что так необходимо ради государства. Таким образом, они постоянно будут воспитывать людей, подобных им самим, и ставить их стражами государства взамен себя, а сами отойдут на Острова блаженных, чтобы там обитать. Государство на общественный счет соорудит им памятники и будет приносить жертвы как божествам, если это подтвердит с Пифия, а если нет, то как счастливым и божественным людям.

325

- Ты, Сократ, словно ваятель, прекрасно завершил лепку созданных тобою правителей.

- И правительниц, Главкон; все, что я говорил, касается женщин ничуть не меньше, чем мужчин, правда, конечно, тех женщин, у которых есть на то природные способности.

- Это верно, раз женщины будут во всем участвовать наравне с мужчинами, как мы говорили.

d - Что же? Вы согласны, что относительно государства и его устройства мы высказали совсем не пустые пожелания? Конечно, все это трудно, однако как-то возможно, притом не иначе, чем было сказано: когда властителями в государстве станут подлинные философы, будет ли их несколько или хотя бы один, нынешними почестями они пренебрегут, считая их низменны- е ми и ничего не стоящими, и будут высоко ценить порядочность и ту честь, что с нею связана, но самым великим и необходимым будут считать справедливость; служа ей и умножая ее, устроят они свое государство.

- Но как именно?

- Всех, кому в городе больше десяти лет, они ото-541 шлют в деревню, а остальных детей, оградив их от воздействия современных нравов, свойственных родителям, воспитают на свой лад, в тех законах, которые мы разобрали раньше. Таким-то вот образом всего легче и скорее установится тот государственный строй, о котором мы говорили, государство расцветет, а народ, у которого оно возникнет, достигнет блаженства и извлечет для себя великую пользу.

- Да, огромную. А как это могло бы произойти, b если когда-нибудь осуществится, ты, Сократ, по-моему, хорошо разъяснил.

- Значит, мы уже достаточно поговорили об этом государстве и о соответствующем ему человеке? Ведь ясно, каким он, по-нашему, должен быть.

- Да, ясно. И поставленный тобою вопрос, кажется мне, получил свое завершение.

КНИГА ВОСЬМАЯ

- Пусть так. Мы с тобой уже согласились, Глав- 543 кон, что в образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети — тоже, да и все их воспитание будет общим; точно так же общими будут военные и мирные занятия, а царями надо всем этим должны быть наиболее отличившиеся в философии и

в военном деле.

- Да, мы в этом согласились.

- И договорились насчет того, что, как только b будут назначены правители, они возьмут своих воинов и расселят их по тем жилищам, о которых мы упоминали ранее; ни у кого не будет ничего собственного, но всё у всех общее. Кроме жилищ мы уже говорили, если ты помнишь, какое у них там будет имущество.

- Помню, мы держались взгляда, что никто не должен ничего приобретать, как это все делают теперь. За охрану наши стражи, подвизающиеся в военном деле, будут получать от остальных граждан возна- с граждение в виде запаса продовольствия на год, а обязанностью их будет заботиться обо всем государстве.

- Ты правильно говоришь. Раз с этим у нас покончено, то, чтобы продолжить наш прежний путь, давай припомним, о чем у нас была речь перед тем, как мы уклонились в сторону.

- Нетрудно припомнить. Ты закончил свое рассуждение об устройстве государства примерно теми же словами, что и сейчас, а именно что ты считаешь хорошим рассмотренное нами тогда государство и соответствующего ему человека, хотя мог бы указать d на государство еще более прекрасное и соответственно 544 на такого человека 1. Раз подобное государственное устройство правильно, сказал ты, все остальные порочны.

327

Четыре вида извращенного государственного устройства

Насколько помню, ты говорил, что имеется четыре вида порочного государственного устройства и что стоило бы в них разобраться, дабы увидеть их порочность воочию; то же самое, сказал ты, касается и соответствующих людей: их всех тоже стоит рассмотреть. Согласившись между собой, мы взяли бы самого лучшего человека и самого худшего и посмотрели бы, правда ли, что наилучший человек — самый счастливый, а наихудший — самый жалкий, или дело обстоит иначе. Когда b я задал вопрос, о каких четырех видах государственного устройства ты говоришь, тут нас прервали Полемарх и Адимант, и ты вел с ними беседу, пока мы не подошли к этому вопросу.

- Ты совершенно верно припомнил.

- Так вот ты снова и займи, подобно борцу, то же самое положение2 и на тот же самый мой вопрос постарайся ответить так, как ты собирался тогда.

- Если только это в моих силах.

- А мне и в самом деле не терпится услышать, о каких это четырех видах государственного устройства ты говорил.

с - Услышишь, это нетрудно. Я говорю как раз о тех видах, которые пользуются известностью. Большинство одобряет критско-лакедемонское устройство 3. На втором месте, менее одобряемая, стоит олигархия 4: это государственное устройство, преисполненное множества зол. Из нее возникает отличная от нее демократия 5. Прославленная тирания6 отлична от них всех — это четвертое и крайнее заболевание государства. Может быть, у тебя есть какая-нибудь иная идея государственного устройства, которая ясно проявля- d лась бы в каком-либо виде? Ведь наследственная власть и приобретаемая за деньги царская власть, а также разные другие, подобные этим государственные устройства занимают среди указанных устройств какое-то промежуточное положение 7 и у варваров встречаются не реже, чем у эллинов.

- Да, об этом рассказывают много удивительного.

- Итак, ты знаешь, что у различных людей непременно бывает столько же видов духовного склада, сколько существует видов государственного устройства 8. Или ты думаешь, что государственные устройства рождаются невесть откуда — от дуба либо от скалы 9,

328

а не от тех нравов, что наблюдаются в государствах и е влекут за собой все остальное, так как на их стороне перевес?

- Ни в коем случае, но только от этого.

Еще о соответствии характера пяти видам государственного устройства

- Значит, раз видов государств пять, то и у различных людей должно быть пять различных устройств характера души.

- И что же?

- Человека, соответствующего правлению лучших — аристократическому, мы уже разобрали и правильно признали его хорошим и справедливым.

- Да, его мы уже разобрали. 545

- Теперь нам надо описать и худших, иначе говоря, людей, соперничающих между собой и честолюбивых — соответственно лакедемонскому строю, затем — человека олигархического, демократического и тиранического, чтобы, указав на самого несправедливого, противопоставить его самому справедливому и этим завершить наше рассмотрение вопроса, как относится чистая справедливость к чистой несправедливости с точки зрения счастья или несчастья для ее обладателя. И тогда мы либо поверим Фрасимаху и устремимся к несправедливости, либо придем к тому выводу, который b теперь становится уже ясен, и будем соблюдать справедливость.

- Безусловно, надо так сделать.

- Раз мы начали с рассмотрения государственных нравов, а не отдельных лиц, потому что там они более четки, то и теперь возьмем сперва государственный строй, основывающийся на честолюбии (не могу подобрать другого выражения, все равно назовем ли мы его «тимократией»10 или «тимархией»), и соответственно рассмотрим подобного же рода человека; затем — олигархию и олигархического человека; далее с бросим взгляд на демократию и понаблюдаем человека демократического; наконец, отправимся в государство, управляемое тиранически, и посмотрим, что там делается, опять-таки обращая внимание на тиранический склад души. Таким образом, мы постараемся стать Достаточно сведущими судьями в намеченных нами вопросах.

- Такое рассмотрение было бы последовательным и основательным.

329

Тимократи

- Ну так давай попытаемся указать, каким способом из аристократического правления может получиться тимократиче- d ское. Может быть, это совсем просто, и изменения в государстве обязаны своим происхождением раздорам, возникающим внутри той его части, которая обладает властью? Если же в ней царит согласие, то, хотя бы она была и очень мала, строй остается незыблемым.

- Да, это так.

- Что же именно может, Главков, пошатнуть наше государство и о чем могут там спорить между собой попечители и правители? Или хочешь, мы с тобой, как Гомер, обратимся с мольбой к Музам, е чтобы они нам поведали, «как впервые вторгся раздор» 11, и вообразим, что они станут отвечать нам высокопарно, на трагический лад и как будто всерьез, на самом же деле это будет с их стороны лишь шутка, и они будут поддразнивать нас, как детей.

- Что же они нам скажут?

546 - Что-нибудь в таком роде: «Трудно пошатнуть государство, устроенное подобным образом. Однако раз всему, что возникло, бывает конец, то даже и такой строй не сохранится вечно, но подвергнется разрушению. Означать же это будет следующее: урожай и неурожай бывает не только на то, что произрастает из земли, но и на то, что на ней обитает,— на души и на тела, всякий раз как круговращение приводит к полному завершению определенного цикла: у недолговечных существ этот цикл краток, у долговечных — наоборот. Хотя и мудры те, кого вы воспитали как руково- b дителей государства, однако и они ничуть не больше других людей будут способны установить путем рассуждения, основанного на ощущении, наилучшую пору плодоношения и, напротив, время бесплодия для вашего рода. Этого им не постичь, и сами они станут рожать детей в неурочное время. Для божественного потомства существует кругооборот, охватываемый совершенным числом, а для человеческого есть число 12, в котором — первом из всех — возведение в квадратные и кубические степени, содержащие три промежутка и четыре предела (уподобление, неуподобление, рост и убыль), с делает все соизмеримым и выразимым. Из этих чисел четыре трети, сопряженные с пятеркой, после трех увеличений дадут два гармонических сочетания, одно — равностороннее, то есть взятое сотней столько же раз,

330

а другое — с той же длиной, но продолговатое; иначе говоря, число выразимых диаметров пятерки берется сто раз с вычетом каждый раз единицы, а из невыразимых вычитается по двойке, и они сто раз берутся кубом тройки. Все в целом это число геометрическое, и оно имеет решающее значение для лучшего или худшего качества рождений. Коль это останется невдомек d нашим стражам и они не в пору сведут невест с женихами, то не родятся дети с хорошими природными задатками и со счастливой участью. Прежние стражи назначат своими преемниками лучших из этих детей, но все равно те не будут достойны и, чуть лишь займут должности своих отцов, станут нами пренебрегать, несмотря на то что они стражи. Мусические искусства, а вслед за тем и гимнастические они не оценят как должно; от этого юноши у нас будут менее образованны, и из их среды выйдут правители, не слишком способные блюсти и испытывать Гесиодовы поколения, е ведь и у вас они те же, то есть золотое, серебряное, 547 медное и железное 13. Когда железо примешается к серебру, а медь к золоту, возникнут отклонения и нелепые сочетания 14, а это, где бы оно ни случилось, сразу порождает вражду и раздор. Надо признать, что, где бы ни возник раздор, он «вечно такой природы»15».

- Признаться, Музы отвечают нам правильно.

- Это и немудрено, раз они Музы.

- А что они говорят после этого? b

- Если возник раздор, это значит, что каждые два рода увлекали в свою сторону: железный и медный влекли к наживе, приобретению земли и дома, а также золота и серебра, а золотой и серебряный рода, не бедные, но, наоборот, по своей природе богатые, вели души к добродетели и древнему устроению. Борясь и соперничая друг с другом, они пришли наконец к чему-то среднему: согласились установить частную собственность на землю и дома, распределив их между собою, а тех, кого они до той поры охраняли с как своих свободных друзей и кормильцев, решили обратить в рабов, сделав из них сельских рабочих и слуг, сами же занялись военным делом и сторожевой службой.

- Эта перемена, по-моему, оттуда и пошла.

- Значит, такой государственный строй — нечто среднее между аристократией и олигархией.

- Несомненно.

331

- Так совершится этот переход; и каким же будет d тогда государственное устройство? По-видимому, отчасти оно будет подражанием предшествовавшему строю, отчасти же — олигархии, раз оно занимает промежуточное положение, но кое-что будет в нем и свое, особенное.

- Да, будет.

- В почитании правителей, в том, что защитники страны будут воздерживаться от земледельческих работ, ремесел и остальных видов наживы, в устройстве совместных трапез, в телесных упражнениях и воинских состязаниях — во всем подобном этот строй будет подражать предшествовавшему.

- Да.

е - Там побоятся ставить мудрых людей на государственные должности, потому что там уже нет подобного рода простосердечных и прямых людей, а есть лишь люди смешанного нрава; там будут склоняться на сторону тех, что яростны духом, а также и тех, что попроще — скорее рожденных для войны, чем для 548 мира; там будут в чести военные уловки и ухищрения, ведь это государство будет вечно воевать. Вот каковы будут многочисленные особенности этого строя.

- Да.

- Такого рода люди будут жадны до денег, как это водится при олигархическом строе; в омрачении они, как дикари, почитают золото и серебро, у них заведены кладовые и домашние хранилища, чтобы все это прятать, свои жилища они окружают оградой, и там, b прямо-таки как в собственном логове, они тратятся, не считаясь с расходами, на женщин и на кого угодно.

- Совершенно верно.

- Они бережливы, так как деньги у них в чести; свое состояние они скрывают и не прочь пожить на чужой счет. Удовольствиям они предаются втайне, убегая от закона, как дети от строгого отца, ведь воспитало их насилие, а не убеждение, потому что они пренебрегали подлинной Музой, той, чья область — речи с и философия, а телесные упражнения ставили выше мусического искусства.

- Ты говоришь о таком государственном строе, где зло полностью смешалось с добром.

- Действительно, в нем все смешано; одно только

332

там бросается в глаза — соперничество и честолюбие, так как там господствует яростный дух.

- И это очень сильно заметно.

- Подобный государственный строй возникает, не правда ли, именно таким образом и в таком виде. В моем изложении он очерчен лишь в общем и подробности опущены 16, ибо уже и так можно заметить, d каким там будет человек: отменно справедливым или, напротив, очень несправедливым, а рассматривать все правления и все нравы, вовсе ничего не пропуская, было бы делом очень и очень долгим.

- Это верно.

«Тимократичсскии» человек

- Каким же станет человек в соответствии с этим государственным строем? Как он сложится и каковы будут его черты?

- Я думаю,— сказал Адимант,— что по своему стремлению непременно выдвинуться он будет близок нашему Главкону.

- Это-то возможно, но, по-моему, вот чем его натура е отличается от Главконовой...17

- Чем?

- Он пожестче, менее образован и, хотя ценит образованность и охотно слушает других, сам, однако, нисколько не владеет словом. С рабами такой человек 549 жесток, хотя их и не презирает, так как достаточно воспитан; в обращении со свободными людьми он учтив, а властям чрезвычайно послушен; будучи властолюбив и честолюбив, он считает, что основанием власти должно быть не умение говорить или что-либо подобное, но военные подвиги и вообще все военное, потому-то он и любит гимнастику и охоту.

- Да, именно такой характер развивается при этом государственном строе.

- В молодости такой человек с презрением относится к деньгам, но, чем старше он становится, тем b больше он их любит — сказывается его природная наклонность к сребролюбию да и чуждая добродетели примесь, поскольку он покинут своим доблестным стражем.

- Какой же это страж? — спросил Адимант.

- Дар слова в сочетании с образованностью; только присутствие того и другого будет всю жизнь спасительным для добродетели человека, у которого это имеется.

333

- Прекрасно сказано!

- А этот юноша похож на свое тимократическое государство...

с - И даже очень.

- Складывается же его характер приблизительно так: иной раз это взрослый сын хорошего человека, живущего в неважно устроенном государстве и потому избегающего почестей, правительственных должностей, судебных дел и всякой такой суеты; он предпочитает держаться скромнее, лишь бы не иметь хлопот.

- И как же это действует на его сына?

- Прежде всего тот слышит, как сокрушается его мать: ее муж не принадлежит к правителям, и из-за d этого она терпит унижения в женском обществе; затем она видит, что муж не особенно заботится о деньгах, не дает отпора оскорбителям ни в судах, ни на собраниях, но беспечно все это сносит; он думает только о себе — это она постоянно замечает,— а ее уважает не слишком, хотя и не оскорбляет. Все это ей тяжело, она говорит сыну, что отец его лишен мужества, что е он слишком слаб и так далее, в общем, все то, что в подобных случаях любят петь женщины.

- Да,— сказал Адимант,— в этом они всегда себе верны.

- Ты знаешь, что у таких людей и слуги иной раз потихоньку говорят детям подобные вещи — якобы из сочувствия, когда видят, что хозяин не возбуждает судебного дела против какого-нибудь своего должника или иного обидчика; в таких случаях слуги внушают хозяйскому сыну примерно следующее: «Вот выра- 550 стешь большой, непременно отомсти им за это и будешь тогда настоящим мужчиной, не то что твой отец». Да и вне дома юноша слышит и видит почти то же самое: кто среди граждан делает свое дело, тех называют простаками и не принимают их в расчет, а кто берется не за свое дело, тех уважают и хвалят. Тогда, слыша и видя подобные вещи, юноша, с другой стороны, прислушивается и к тому, что говорит его отец, близко видит, чем тот занимается наперекор окружающим, и вот как то, так и другое на него действует: под b влиянием отца в нем развивается и крепнет разумное начало души, а под влиянием остальных людей — вожделеющее и яростное, а так как по своей натуре он неплохой человек, но только попал в дурное общество, то влияния эти толкают его на средний путь, и он

334

допускает в себе господство чего-то среднего — наклонности к соперничеству и ярости, вот почему он становится человеком честолюбивым и стремится выдвинуться.

- Ты вполне объяснил, как складывается его характер.

- Итак, мы имеем второй по порядку государствен- с ный строй и соответствующего ему человека.

- Да, второй.

- Так не упомянуть ли нам теперь выражение Эсхила: «Приставлен муж иной к иному граду»18, или же, согласно нашему предположению, сперва рассмотрим само государство?

- Лучше, конечно, так.

Олигархи

- Следующим после этого государственным строем была бы, я так думаю, олигархия.

- Что за устройство ты называешь олигархией?

- Это строй, основывающийся на имущественном цензе; у власти стоят там богатые, а бедняки не уча- d ствуют в правлении.

- Понимаю.

- Надо ли сперва остановиться на том, как тимократия переходит в олигархию?

- Да, конечно.

- Но ведь и слепому ясно, как совершается этот переход.

- Как?

- Скопление золота в кладовых у частных лиц губит тимократию; они прежде всего выискивают, на что бы его употребить, и для этого перетолковывают законы, мало считаясь с ними; так поступают и сами богачи, и их жены.

- Естественно.

- Затем, наблюдая, в чем кто преуспевает, и сорев- е нуясь друг с другом, они уподобляют себе и все население.

- Это также естественно.

- Чем больше они ценят дальнейшее продвижение по пути наживы, тем меньше почитают они добродетель. Разве не в таком соотношении находятся богатство и добродетель, что, положи их на разные чаши весов, и одно всегда будет перевешивать другое?

- Конечно.

- Раз в государстве почитают богатство и богачей, 551

335

значит, там меньше ценятся добродетель и ее обладатели.

- Очевидно.

- А люди всегда предаются тому, что считают ценным, и пренебрегают тем, что не ценится.

- Это так.

- Кончается это тем, что вместо стремления выдвинуться и удостоиться почестей развивается наклонность к стяжательству и наживе и получают одобрение богачи — ими восхищаются, их назначают на государственные должности, а бедняки там не в почете.

- Конечно.

- Установление имущественного ценза становится b законом и нормой олигархического строя: чем более этот строй олигархичен, тем выше ценз; чем менее олигархичен, тем ценз ниже. Заранее объявляется, что к власти не допускаются те, у кого нет установленного имущественного ценза. Такого рода государственный строй держится применением вооруженной силы или же был еще прежде установлен путем запугивания. Разве это не верно?

- Да, верно.

- Короче говоря, так он и устанавливается.

- Да. Но какова его направленность и в чем со- с стоит та порочность, которая, как мы сказали, ему свойственна?

- Главный порок — это норма, на которой он основан. Посуди сам: если кормчих на кораблях назначать согласно имущественному цензу, а бедняка, будь он и больше способен к управлению кораблем, не допускать...

- Никуда бы не годилось такое кораблевождение! Так разве не то же самое и в любом деле, -где требуется управление?

- Я думаю, то же самое.

- За исключением государства? Или в государстве так же?

- Еще гораздо больше, поскольку управлять им крайне трудно, а значение этого дела огромно.

d - Так вот уже это было бы первым крупным недостатком олигархии.

- По-видимому.

- А разве не так важно следующее...

- Что именно?

- Да то, что подобного рода государство неизбеж-

336