Часть 9.

и есть раскрывшаяся хрупкость, для которой характерно то, что она еще не перешла в уплотненность (Gediegenheit). Поэтому железо гораздо более открыто для действия кислот, чем металлы с наибольшим удельным весом (подобно золоту), которые в своем уплотненном единстве не выходят в область различия. И наоборот, железо без труда сохраняется в чистом виде — в противоположность ниже стоящим по своему удельному весу металлам, которые под действием кислот очень легко крошатся, причем наименее тяжелые — полуметаллы — вообще едва могут сохраняться в металлическом виде. Но в том, что у железа северный и южный полюсы имеют раздельное бытие вне точки безразличия, сказывается во всяком случае наивность природы, которая свои абстрактные моменты столь же абстрактно демонстрирует на отдельных вещах. Магнетизм проявляется в железной руде; но тем специфическим телом, на котором он обнаруживается, служит по-видимому, магнитный железняк. Некоторые магниты хотя и действуют на стрелку, но не намагничивают других железных тел; Гумбольдт наблюдал такое явление в одной серцентинной горной породе близ Байрейта. Под землей ни одно способное к намагничиванию тело, не исключая магнитного железняка, еще не является магнитным, приобретая это свойство только по извлечении на поверхность земли; для появления различия и напряжения требуется, стало быть, движение света в атмосфере *.

4) Поэтому еще остается вопрос о том, при каких обстоятельствах и условиях проявляется магнетизм. Если железо накаливать до жидкого состояния, оно теряет свою магнитность; железная известь, в которой железо полностью окислено, тоже перестает быть магнитной, потому что при этом совершенно разрушается нормальное сцепление металла. Ковка, обработка молотом и т. д. также меняют свойства магнита. Между тем как кованое железо очень легко воспринимает магнетизм и столь же легко теряет его, сталь, в которой железо приобретает землистое, зернистое строение, воспринимает магнетизм с гораздо большим трудом, но зато удерживает его крепче, что можно объяснить большей хрупкостью стали. В способе

____________________________________________________________________________

* «Путешествия» Спикса и Марциуса, т. I,.. стр. 65: «Явления магнитной полярности были выражены в этой вакке (на о. Мадейре) яснее, чем в глубже расположенном базальте» — по той же причине, т. е. потому, что порода, лежащая выше, более изолирована от земли (ср. Edinburgh philos. Journ.», 1821, p. 221) ,

228

возникновения магнетизма обнаруживается, следовательно, подвижность этого свойства; оно вовсе не прикреплено к телу, оно то является, то исчезает. Простое натирание уже делает железо магнитным, и притом на обоих полюсах; но оно должно производиться в направлении меридиана. Всякий удар, всякое постукивание рукой и сотрясение в воздухе тоже сообщают телу магнитные свойства. Вибрацией сцепления создается напряжение, а последнее есть порыв к построению образа. Железные брусья намагничиваются от одного лишь продолжительного держания их на воздухе в вертикальном положении; точно так же железные печи, железные кресты на церквах, флюгеры, вообще всякое железное тело легко приобретает магнитные определения, причем: для обнаружения его магнетизма достаточно совсем слабых магнитов. При производстве опытов приходится затрачивать огромные усилия, чтобы приготовить свободное от магнетизма железо и сохранить его в таком виде; этого можно добиться только посредством накаливания. Когда намагничивают палочку натиранием, встречается точка, в которой один из полюсов не обнаруживает магнетизма; и точно так же на другой стороне есть известная точка, в которой не действует другой полюс. Это — две бругманские точки безразличия, не совпадающие с общей точкой безразличия, которая, впрочем, тоже находится не вполне посредине. Не предположить ли и в этих точках нечто вроде скрытого магнетизма? Точку, в которой действие каждого полюса наиболее сильно, ван Свинден назвал кульминационной.

Если ненамагничепная железная палочка, пасаженная на острие иглы, устанавливается вследствие равновесия своих концов горизонтально, то после появления в ней магнетизма она тотчас же опускается одной своей стороной (§ 293, примечание): в северном полушарии опускается северный конец, в южном — южный, и притом тем ниже, чем больше широта, т. е. чем ближе географическое место к полюсам. Когда наконец па магнитном полюсе магнитная стрелка образует прямой угол с линией магнитного меридиана, она устанавливается вертикально, т. е. она становится прямой линией, пришедшей к чистой спецификации и удаленности от Земли. Наклон, таким образом, зависит от времени и места; Перри во время своей экспедиции на северный полюс уже совсем не мог более пользоваться магнитной стрелкой. В наклонении

229

магнетизм обнаруживается как тяжесть, и обнаруживается более примечательно, чем в притяжении железа. Магнетизм, если представлять его себе как массу и как рычаг, имеет центр тяжести, и хотя расположенные по обеим сторонам массы находятся в свободном равновесии, однако ввиду их определенности одна из них тяжелее другой. Удельный вес здесь положен самым наивным образом: он не изменяется, а только иначе детерминируется. Земная ось наклонена таким же образом к солнечной орбите, но это уже относится собственно к свойствам небесных сфер.

По-настоящему же расхождение специфического и всеобщего проявляется на земном шаре в том, что определенные массы в различных местах обладают в маятнике различной силой: на полюсах их удельный вес больше, чем на экваторе; будучи одними и теми же массами, они ведут себя по-разному. Сравнивать в этом отношении тела можно лишь постольку, поскольку они проявляют силу своих масс как такую силу движения, которая, будучи свободной, остается равной себе и постоянной. Поскольку в маятнике величина массы выступает как движущая сила, одна и та же масса должна иметь в нем тем большую силу движения, чем ближе к полюсам. Говорят, что центростремительная и центробежная силы расходятся вследствие вращения Земли; но безразлично, сказать ли, что тело обладает большей центробежной силой, что оно удаляется с большей силой от направления падения, или сказать, что оно быстрее падает; ибо все равно, назвать ли данное движение падением или бросанием. И хотя при одинаковой высоте и массе сила тяжести всегда одна и та же, однако у маятника сама эта сила детерминируется: дело обстоит так, как будто тело падает с большей и меньшей высоты. Стало быть, и различие величины движения маятника на различных широтах есть спецификация самой тяжести [см. § 270, примечание и прибавление].

§ 313

Поскольку эта самоотносящаяся форма существует вначале с тем абстрактным определением, что она есть тождество устойчивых различий, т. е. поскольку она еще не стала продуктом и не угасла в тотальном образе, она

230

существует в качестве деятельности, притом в сфере образа, — имманентной деятельности свободного механизма, состоящей в определении отношений места.

Примечание. Здесь следует сказать несколько слов о столь признанном в настоящее время и даже приобретшем в физике фундаментальное значение тождестве магнетизма, электричества и химизма. Противоположность формы в индивидуальном материальном самоопределяется затем к более реальной электрической и к еще более реальной химической противоположности. В основе всех этих особенных форм лежит в качестве их субстанции одна и та же всеобщая тотальность формы. Далее, электричество и химизм в качестве процессов деятельности отмечены более реальной и физически более определенной противоположностью; но, кроме того, эти процессы содержат в себе прежде всего изменения в отношениях материальной пространственности. С этой стороны, т. е. поскольку эта конкретная деятельность есть вместе с тем механизирующее определение, она есть в себе магнитная деятельность. Что касается того, в какой мере она может быть обнаружена как таковая и внутри более конкретных процессов, то соответствующие эмпирические условия были найдены в новейшее время. Поэтому следует видеть существенный успех эмпирической науки в том, что представлением было признано тождество этих явлений, получившее название электрохимизма или даже магнитоэлектрохимизма и пр. Однако особенные формы, в которых существует всеобщее, и их особенные явления столь же важно отличать друг от друга. Поэтому название «магнетизм» следует удержать для специальной формы и ее явления в сфере образа как такового, поскольку оно относится только к пространственным определениям; и точно так же название «электричество» должно быть сохранено для специально обозначаемых этим термином явлений. Прежде магнетизм, электричество и химизм совершенно отрывали друг от друга, их рассматривали вне всякой взаимной связи, каждое как самостоятельную силу. Философия пришла к идее их тождества, но со всей определенностью оговорив при этом их различие; в новейших же взглядах физики произошел, по-видимому, скачок в сторону другой крайности — в сторону отождествления этих явлений, и теперь важно показать, что они одновременно различаются и как именно различаются между собой . Трудность в том, что требуется соединить

231

то и другое; разрешается она только в природе понятия, а не в простом тождестве, представляющем собой лишь смешение названия (магнитоэлектрохимизм). Прибавление. Во-вторых, в связи с линейностью магнетизма [предшествующий параграф, прибавление 1)] возникает вопрос об определенных свойствах этой деятельности. Так как у нас еще нет специфической определенности материи, а есть только отношения ее пространственности, то изменение может быть только движением; ибо движение и есть это изменение пространственного во времени. Но дальнейшее заключается в том, что эта деятельность должна иметь своим носителем материальный субстрат — потому именно, что она погружена в материю, еще не достигая осуществления; ибо форма присутствует в субстрате лишь как направление единой прямой линии. В живом организме материя определяется, наоборот, самой жизнью. Правда, и в магнетизме определенность имманентна, но она лишь непосредственно определяет тяжесть еще без дальнейшего физического определения. Но деятельность проникает в материю, даже не будучи сообщена ей внешним механическим толчком; как имманентная материи форма, она есть материализованная и материализующая деятельность. И так как это движение не лишено определенности, а, наоборот, определенно, то оно является либо приближением, либо удалением. Однако магнетизм отличен от тяжести, ибо он подчиняет телесное совсем иному направлению, чем вертикальное направление тяжести; его действие именно в том и состоит, что железные опилки не падают туда (или не остаются там), куда бы они упали согласно одной лишь силе тяжести. Это движение не есть, далее, вращательное движение по кривой подобно движению небесных тел, которое не является поэтому ни притягивающим, ни отталкивающим. Такая кривая есть приближение и удаление сразу, поэтому здесь неразличимы притяжение и отталкивание.

- В случае же магнетизма оба движения существуют различенно, как приближение и удаление, ибо мы находимся в конечной, индивидуализованной материи, в которой моменты, содержащиеся в понятии, должны освободиться; и в противовес их различию выступает также их единство, но тождественны они только в себе. Всеобщее в них есть покой, и этот покой есть их безразличие; ибо для их разделения, которое привело бы к определенному движению, требуется точка покоя. Противоположность же в самом

232

движении есть противоположность действенности в прямолинейном, ибо имеется только эта простая определенность — удаление и приближение по одной и той же линии. Оба этих определения не могут сменять друг друга или быть распределенными между двумя сторонами, но всегда наличествуют вместе, ибо мы находимся не во времени, а в пространстве. Следовательно, одно и то же тело должно быть определено и как притягиваемое, и вместе с тем как отталкиваемое. Тело приближается к известной точке, и покуда оно приближается к ней, ему сообщается нечто; оно само приобретает определенность, и, ставши определенным, оно должно одновременно двигаться и с другой стороны.

Отношение электричества к магнетизму особенно усматривали в той форме, в какой оно проявляется в гальваническом вольтовом столбе. Так, это отношение обнаружилось и в явлении, будучи уже задолго до того постигнуто мыслью; вообще вся задача физика сводится к тому, чтобы разыскивать и показывать тождество понятий как тождество явлений. Но философия не берёт это тождество поверхностным образом как абстрактное, как полное совпадение магнетизма, электричества и химизма. Философия давно уже сказала: магнетизм есть принцип формы, а электричество и химический процесс — лишь другие формы этого принципа. Прежде магнетизм брали изолированно, он находился где-то на задворках, и совершенно нельзя было понять, что потеряла бы без него система природы, — потеряли бы что-нибудь разве только моряки. Связь магнетизма с химизмом и электричеством вытекает из вышеизложенного. Химизм есть тотальность, в которую тела входят сообразно своим специфическим особенностям; магнетизм же только пространственен. Однако при известных условиях магнитные полюсы оказываются также различными в электрическом и химическом отношении; или наоборот: гальванический процесс легко порождает магнетизм, поскольку замкнутая цепь становится очень восприимчивой к магнетизму. В электрической гальванической деятельности, в химическом процессе положено различие; это — процесс между физическими противоположностями. Вполне естественно, что эти конкретные противоположности обнаруживаются и на низшей ступени магнетизма. Электрический процесс также есть движение, но он еще сверх того — борьба физических противоположностей. В электричестве, далее, оба полюса

233

свободны, а в магнетизме — пет; поэтому в электричестве они представлены отдельными друг от друга телами, так что в нем полярность имеет совсем иное существование, чем лишь линейная полярность магнита. Когда металлические тела приводятся в движение электрическим процессом, не обладая при этом физическими определениями, тогда они по-своему обнаруживают в себе этот процесс; этот способ обнаружения сводится к одной лишь деятельности движения, и это и есть магнетизм. В каждом явлении нужно, следовательно, различать, что в нем составляет магнитный момент, что — электрический и т. д. Было высказано положение, что всякая электрическая деятельность есть магнетизм: он есть будто бы та основная сила, благодаря которой различные моменты существуют и остаются друг вне друга, но вместе с тем прямо относятся друг к другу. Это мы находим, конечно, также в электрическом и химическом процессе, только там в более конкретной форме, чем в магнетизме. Химический процесс есть процесс формообразования реально индивидуализованной материи. Влечение к формообразованию само, стало быть, является моментом химизма; и этот момент освобождается преимущественно в гальванической цепи, где напряжение присутствует в целом, но не переходит, как в химическом процессе, в продукт. Это напряжение стянуто к крайним точкам, и поэтому здесь обнаруживается воздействие на магнит.

Интересно, далее, еще то, что эта деятельность гальванического процесса, приводя в движение какое-нибудь тело с магнитными свойствами, заставляет его отклоняться. При этом обнаруживается та противоположность, что магнит отклоняется либо к востоку, либо к западу, как отклоняются южный и северный полюсы. Остроумно придуман в этом отношении прибор моего коллеги проф. П. Эрмана, представляющий собой удобоподвижную гальваническую цепь. Из картона или китового уса вырезывается полоса таким образом, чтобы на одном из ее концов (быть может, и посредине?) можно было прикрепить медную или серебряную чашечку. Последняя наполняется кислотой, и в нее вставляют цинковую полоску или проволоку, которую протягивают вдоль картонной полосы до другого ее конца и оттуда обратно до внешней стороны чашки. В результате возникает гальваническая деятельность. Весь прибор, подвешенный па

234

нити, можно приближать к полюсам магнита, причем в нашем подвижном приборе обнаружатся внутренние различия. Эту подвешенную гальваническую батарею, приходящую в движение, Эрман называет ротационной цепью. Положительно наэлектризованная проволока направлена с юга на север. Послушаем теперь самого Эрмана: «Если приблизить к северному концу прибора северный полюс магнита с восточной стороны, то этот конец оттолкнется; а если тот же северный полюс приблизить с западной стороны, то обнаружится притяжение. Окончательный результат будет один и тот же в обоих случаях: как при притяжении, так и при отталкивании, ротационная цепь всегда будет двигаться в присутствии северного магнитного полюса на запад, т. е. слева направо, если она прежде покоилась, будучи расположена с юга на север. Южный полюс магнита производит противоположное действие». Химическая полярность перекрещивается здесь с магнитной; последняя есть северно-южная полярность, первая — восточно-западная; близ земли химическая полярность приобретает большое значение. Мимолетность магнитного свойства обнаруживается и здесь. Если держать магнит над гальванической цепью, то получается совсем иная детерминация, чем при нахождении магнита в середине: поведение прибора становится тогда прямо противоположным.

§ 314

Деятельность формы ничем не отличается от деятельности понятия вообще, состоящей в полагании тождественного различным и различного тождественным. Здесь, в сфере материальной пространственности, это означает: полагать тождественное в пространстве различным, т. е. удалять его от себя (отталкивать), и полагать различное в пространстве тождественным, т. . приближать его и приводить к соприкосновению (притягивать). Так как эта деятельность существует в чем-то материальном, но еще абстрактно (и лишь постольку она есть магнетизм), то она одушевляет только линейное (§ 256). В линейном оба определения формы могут выступить раздельно только там, где оно различно, т. е. на обоих его концах; и их деятельное, магнитное различие заключается только в том, что один конец (один полюс) полагает тождественным

235

с собой то (третье), что другой конец (другой полюс) удаляет от себя.

Примечание. Закон магнетизма формулируется так, что одноименные полюсы отталкиваются, а разноименные притягиваются — одноименные враждебны, разноименные же дружественны друг другу. Однако единственное определение одноименности заключается в том, что одноименные полюсы одинаково притягиваются или отталкиваются чем-то третьим. Но и это третье имеет своим единственным определением то, что оно либо отталкивает, либо притягивает одноименные полюсы или вообще иное. Все определения оказываются насквозь относительными, лишенными различного чувственного, равнодушного существования; выше (§ 312, примечание) было замечено, что такие моменты, как север и юг, не содержат в себе какого-либо изначального, первого или непосредственного определения. Таким образом, дружественность разноименного и враждебность одноименного не есть вообще какое-нибудь дальнейшее или особое проявление уже заранее определенного магнетизма, а выражает не что иное, как природу самого магнетизма и, следовательно, чистую природу понятия, когда оно положено в этой сфере как деятельность.

Прибавление. Третий вопрос, следовательно, гласит: что именно приближается и удаляется? Магнетизм и есть это разъятие, но на нем этого еще не видно. Когда нечто приводится в отношение с другим, которое еще безразлично, тогда второе испытывает со стороны одного конца первого одно, со стороны другого — другое. Воздействие заключается в том, что нечто делается противоположным первому и лишь как иное (причем в качестве иного оно положено первым) оно отождествляется с этим первым. Следовательно, действие формы впервые определяет его как противоположное; таким образом, форма есть существующий процесс по отношению к другому. Деятельность относится к другому, противополагает его себе. Другое было вначале другим только через сравнение — для нас; теперь оно определяется в качестве другого и затем отождествляется самой формой. Наоборот, на другой стороне мы имеем противоположную сторону определения. Поскольку второе (мы должны представить себе, что линейная действенность сообщена и ему) на одной своей стороне определено как противоположное, постольку другой его конец непосредственно тождествен

236

с первым концом первого. Если теперь этот второй конец-второй материальной линии привести в соприкосновение с первым концом первой, то он окажется тождественным с этим концом и будет поэтому удаляться. Как чувственное, так и рассудочное понимание исчезает при рассмотрении магнетизма. Ибо для рассудка тождественное тождественно и различное различно; и уж во всяком случав для рассудка вещи с той стороны, с которой они тождественны, уже никак не могут быть различны; но в магнетизме мы имеем как раз такое положение, что именно, поскольку тождественное тождественно, оно полагает себя различным, и именно, поскольку различное различно, оно полагает себя тождественным. Различие заключается в том, чтобы быть самим собой и своей противоположностью. Тождественное в обоих полюсах полагает себя различным, различное же полагает себя тождественным; и это есть ясное деятельное понятие, которое, однако, еще не реализовано.

Таково действие тотальной формы — отождествление противоположного, — конкретное действие в отличие от абстрактного действия тяжести, где оба момента уже в себе тождественны. Деятельность магнетизма заключается как раз в том, чтобы сначала воздействовать на другое, сделать его тяжелым. Тяжесть, таким образом, не деятельна в том смысле, в котором деятелен магнетизм» хотя она и содержит в себе притяжение, ибо притягивающиеся элементы там уже в себе тождественны; здесь же другое еще только делается таким, чтобы оно могло притягивать и притягиваться, — лишь в этом случае форма является деятельной. Притягивать и значит сделать так, чтобы другое двигалось так же самостоятельно, как притягивающее.

Между двумя крайностями — субъективностью, которая стянута в одну точку, и текучестью, которая существует только как непрерывное, но без всякой детерминации в самой себе, — магнетизм составляет середину, абстрактное освобождение формы, которая в кристалле дает материальный продукт, как это, например, обнаруживается уже в ледяной игле. Как свободная диалектическая деятельность, которая как таковая вечна, магнетизм составляет также середину между в-себе-бытием и самоосуществлением. В том, что в магнетизме движущая деятельность разрозненна, сказывается бессилие природы; и мощь мысли проявляется в том, что она может нечто подобное связать в единое целое.

237

§ 315

г) Деятельность, перешедшая в свой продукт, есть образ (die Gestalt) и определяется как кристалл. В этой тотальности различные магнитные полюсы приведены к нейтральности, абстрактная линейность определяющей место деятельности реализована в плоскость и поверхность всего тела; точнее, хрупкая точечность расширена, с одной стороны, до развернутой формы, но, с другой стороны, формальное расширение шара приведено к ограничению. Единая форма действует так, что насквозь кристаллизует тело в его внешней (ограничивая шар) и внутренней (формируя точечность) непрерывности (слоистость, ядро).

Прибавление. Только это третье есть образ как единство магнетизма и шаровой формы; еще нематериальный процесс определения становится материальным, и беспокойная деятельность магнетизма приходит, таким образом, к совершенному покою. Здесь уже нет больше удаления и приближения, здесь все поставлено на свое место. Магнетизм переходит вначале во всеобщую самостоятельность, в кристалл земли, — линия переходит в совершенно закругленное пространство. Но индивидуальный кристалл есть как реальный магнетизм та тотальность, в которой влечение угасло и противоположности нейтрализованы до формы безразличия; магнетизм выражает теперь свою различениость как определение поверхности. Поэтому здесь внутренний образ уже не нуждается в чем-то другом, чтобы быть наличным, но наличествует благодаря самому себе. Всякое формообразование содержит в себе магнетизм: ибо оно есть всецело ограничение в пространстве, положенное имманентным влечением, этим мастером формы. Это есть бессловесное внутреннее волнение природы, безвременно развертывающей свои измерения, — подлинный принцип природной жизни, который выявляет себя без всяких дел и о созданиях которого можно только сказать, что они наличествуют. Зтот принцип присутствует повсеместно в текучей округленности, он не встречает в ней никакого сопротивления; это есть тихое формирование, соотносящее все равнодушные части целого. Но так как магнетизм в кристалле насыщен, то он уже не присутствует в нем как таковой; неразрывные стороны магнетизма, излившиеся здесь в равнодушную текучесть и вместе с тем имеющие устойчивое наличное бытие, представляют собой образование (das Bilden), которое изнемогает

238

от этого равнодушия. Следовательно, правильно утверждение философии природы, что магнетизм есть совершенно всеобщее определение; но несуразны все попытки вскрыть в образе еще и магнетизм как таковой. Детерминация магнетизма как абстрактного влечения еще линейна; будучи осуществлен, он есть то, что определяет по всем измерениям пространственное ограничение; образ есть протяженная по всем измерениям спокойная материя — нейтральность бесконечной формы и материальности. Здесь обнаруживается, следовательно, господства формы над всей механической массой. Правда, тело все еще остается тяжелым по отношению к Земле; это первое субстанциальное отношение еще сохраняется. Но ведь даже сам человек, который есть дух, т. е. абсолютно легкое, остается тяжелым. Однако связь частей теперь уже определена изнутри независимым от тяжести принципом формы. Поэтому целесообразность самой природы является здесь впервые: перед нами отношение равнодушного друг к другу различного как необходимости, моменты которой обладают спокойным бытием наличного, или наличным в-самом-себе-бытием,— рассудочная деятельность природы из самой себя. Целесообразность не есть, следовательно, только некий рассудок, извне дающий материи форму. Предшествующие фермы еще не целесообразны, они суть только наличное бытие, которое как таковое не имеет в самом себе своего отношения к другому.' Магнит еще не целесообразен; ибо его раздвоившиеся моменты еще не равнодушны, а представляют лишь чистую необходимость друг для друга. Здесь же мы имеем единство равнодушных друг к другу моментов, т. е. таких, которые в своем наличном бытии свободны друг от друга. Линии кристалла суть это равнодушие; их можно отделить друг от друга, не уничтожая их; но все их значение заключается единственно в их отношении друг к другу, — цель и есть это их единство и значение.

Но поскольку кристалл есть эта спокойная цель, движение оказывается чем-то иным по отношению к его цели; цель еще не существует как время. Отдельные куски кристалла равнодушно остаются на месте; вершины кристалла можно отломить и держать порознь. В магнетизме это не так; и поэтому, хотя вершины кристалла были названы полюсами, поскольку эти противоположности определены субъективной формой, все же такое обозначение сохраняет переносный смысл. Ибо здесь различи

233

достигли спокойного, устойчивого существования. Будучи следовательно, равновесием различного, образ должен обнаружить эти различия и в самом себе; поэтому кристалл обладает тем свойством, что он существует для чего-то чужого и обнаруживает свой характер при разрушении своей массы. Но тем самым образ должен далее и сам вступать в сферу различия и быть единством различенного; кристалл имеет как внутренний, так и внешний образ в качестве двух целокупностей формы. Эта двойная геометрия, это двойное формообразование есть как бы понятие и реальность, душа и тело. Рост кристалла совершается слоями, но разлом проходит через все слои. Внутренняя детерминация формы здесь уже не просто детерминация сцепления, но все части принадлежат этой форме, материя кристаллизована насквозь. Кристалл замкнут внешне и вместе с тем замкнут правильным образом в некоторое единство, которое разъято в самом себе. Его грани отличаются совершенной зеркальной гладкостью; ребра и углы между ними располагаются в простой правильной форме разносторонних призм и т. д., не считая некоторой внешней неправильности, в которой, однако, все еще можно распознать внутренний закон. Есть, правда, и тонкозернистые, землистые (erdige) кристаллы, у которых образ существует больше на поверхности; землистость (die Erdigkeit) ведь и есть в качестве точечности образ того, что лишено образа. Но чистые кристаллы, как, например, известковый шпат, обнаруживают в своих мельчайших частях свое внутреннее, бывшее прежде совершенно невидимым строение, когда их разбивают так, что они раскалываются согласно своей внутренней форме. Так, большие горные кристаллы, в три фута длиной и в один фут толщиной, найденные на Сен-Готарде и на острове Мадагаскаре, всегда сохраняют свою шестиугольную форму. Эта основная форма, проникающая весь кристалл, вызывает особое изумление. Если разбить известковый шпат, имеющий ромбоидальную форму, то получаются совершенно правильные куски; и если разлом происходит согласно внутреннему строению кристалла, то все плоскости оказываются зеркально-гладкими. Продолжая дробление дальше, мы снова получаем все то же самое: идеальная форма, носительница души есть всепроникающее целое. Этот внутренний образ есть теперь тотальность; ибо если в сцеплении господствовала одна какая-нибудь детерминация — точка, линия или поверхность, то теперь образы

240

возникли по всем трем измерениям. Прежде это называлось, по Вернеру, слойностью (Durchgange der Blatter), теперь это называют формами излома, или основными формами (Kerngestalten). Основная форма кристалла сама есть кристалл, его внутренний образ есть целокупность измерений. Основная форма может быть различной; существует ряд переходов формы слоев от плоских, выпуклых слоев до совершенно определенной основной формы. Алмаз внешне кристаллизован в виде двойных четырехсторонних пирамид и в то же время, несмотря на свою чрезвычайную прозрачность, кристаллизован и внутри. Он отделяется пластинками; при его шлифовке трудно получить острые концы; но его можно разбить так, чтобы он раскололся согласно характеру слоистости, и тогда его грани выходят совершенно гладкими. Гаюи описывал кристаллы преимущественно с точки зрения их форм; после него другие дополнили наше знание о кристаллах новыми сведениями.

Найти связь внутренней формы (forme primitive) с внешней (secondaire), вывести вторую из первой — одна из интересных и тонких задач кристаллографии. Все кристаллографические наблюдения следовало бы вести с точки зрения общего принципа превращения. Внешняя кристаллизация не всегда согласуется с внутренней; не всякий ромбоидальный известковый шпат имеет вовне такую же детерминацию, как внутри, и все же единство обоих образований несомненно. Гаюи изложил, как известно, эту геометрию соотношения внутренней и внешней формы на ископаемых, но не вскрыл при этом ни ее внутреннюю необходимость, ни отношение последней к удельному весу. Он берет ядро и предполагает, что вокруг его граней «molecules integrantes» нарастают как бы рядами, причем в результате убывания рядов основы возникают внешние формы, но так, что закон этого рядополагания определяется как раз преднаходимой формой. Другая задача кристаллографии — определить связь форм с химическим материалом, поскольку для данного химического материала одна форма характернее, чем другая. Соли преимущественно кристалличны вовне и внутри. Металлы же, не будучи нейтральными, а будучи абстрактно безразличными, ограничиваются в основном формальной конфигурацией (die formelle Gestalt); основная форма у них скорее гипотетична, наблюдалась таковая только у висмута. Металл остается еще субстанциально однообразным.

241

В нем, правда, уже есть зачатки кристаллизации, например в moirees metalliques олова и железа, когда на поверхность материала действует слабая кислота; но получающиеся конфигурации лишены правильности и образование основной формы еще только намечается.

b. Обособление индивидуального тела

§ 316

Формообразование, индивидуализация механизма, определяющая пространство, переходит в физическое обособление. Индивидуальное тело есть в себе физическая тотальность, последняя должна быть положена в нем в различии, но так, как различие определено и содержится в индивидуальности . Тело как субъект этих определений заключает их в себе как свойства, или предикаты, но так, что они суть вместе с тем отношения к своим несвязным, всеобщим стихиям и процессы взаимодействия с ними. Это есть их непосредственное, еще не положенное (каковым полаганием является химический процесс) обособление, вследствие чего они не вернулись в индивидуальность, а представляют собой лишь отношение к названным стихиям, но не реальную тотальность процесса. Они различаются друг от друга, так же, как их стихии, логическая определенность которых в их сфере была указана в своем месте (§ 282 и след.).

Примечание. Что касается старой, общераспространенной мысли, что всякое тело состоит из четырех стихий, или более новой мысли Парацельса, что оно состоит из ртути (или жидкости), серы (или масла) и соли, а также и многих других подобных мыслей , то во-первых, опровергать их было легко, поскольку под приведенными названиями разумели отдельные эмпирические вещество, прежде всего обозначаемые этими терминами. Но совершенно ясно, что по существу дело было тут скорее в том, чтобы назвать и выразить определения понятия. Поэтому следует скорее изумляться тому, с какой силой еще не освободившаяся мысль распознала и зафиксировала в этих чувственных частных существованиях лишь свое собственное определение и всеобщее значение. Во-вторых, подобные понимание и определение, поскольку они имеют своим движущим источником энергию разума, который не дает чувственной игре и путанице явлений сбить себ

242

с толку или даже совсем вывести из строя, высоко возносятся над простым разыскиванием и хаотическим перечислением свойств отдельных тел. В этих поисках считается великой заслугой найти еще одну частность, вместо того чтобы сводить все эти частности к всеобщему и к понятию и познавать в них это последнее.

Прибавление. В кристалле бесконечная форма вошла лишь пространственным образом в тяжелую материю; там еще нет спецификации различия. Поскольку же теперь определения формы должны сами явиться как разные виды материи, мы имеем реконструкцию и преобразование физических стихий силой индивидуальности. Индивидуальное тело, земная вещь, есть единство воздуха, света, огня и воды, то, как они в нем присутствуют, и составляет обособление индивидуального. Свет соответствует воздуху; а индивидуализированный во мраке тела до специфического помрачения свет есть цвет. Горючее, огненное, как момент индивидуального тела есть его запах; это есть постоянное, незаметное пожирание тела, но не сгорание в химическом смысле (последнее называется окислением), а индивидуализованная до простоты специфического процесса воздушная стихия. Вода как индивидуализованная нейтральность есть соль, кислота и т. д.; это — вкус тела, причем нейтральность указывает уже на разложимость, на реальное отношение к другому, т. е. на химический процесс. Эти свойства индивидуального тела — цвет, запах, вкус — не существуют самостоятельно для себя, а принадлежат некоторому субстрату. Так как они содержатся еще только в непосредственной индивидуальности, то они равнодушны и друг к другу; таким образом, какое-нибудь свойство есть вместе с тем и материя, например, цветной пигмент. В том, что свойства могут быть и свободными, проявляется бессилие индивидуальности; сдерживающей силы жизни, как в органическом, здесь еще нет. Будучи особенными, свойства имеют, однако, и общий смысл, поскольку они сохраняют свое отношение к тому, откуда они происходят. Так, цвет находится в некотором отношении к свету, он выцветает от него; запах есть процесс взаимодействия с воздухом; вкус тоже сохраняет отношение к своей абстрактной стихии, к воде.

Так как именно запах и вкус, о которых теперь тоже будет речь, уже одним своим названием напоминают о чувственном ощущении, поскольку они обозначают не только данные физические свойства, объективно принадлежащие

243

телу, но и субъективность, т. е. бытие этих свойств для субъективного чувства, то при появлении этих элементарных определенностей внутри сферы индивидуальности следует упомянуть и об их отношении к чувствам. Прежде всего спрашивается, почему именно здесь возникает отношение тела к субъективному чувству; и далее, что соответствует нашим пяти чувствам в объектив-. пых свойствах? Из последних нами сейчас были отмечены только три — цвет, запах, вкус; им соответствуют три чувства — зрение, обоняние и вкус. Так как слух и осязание здесь не встречаются, то заодно возникает вопрос: где то объективное, что соответствует этим двум остальным чувствам?

а) Что касается первого пункта, то следует заметить следующее. Мы имели индивидуальный, в самом себе замкнутый образ, который, будучи как тотальность завершен для себя, уже не стоит в отношении различия к другому и поэтому не имеет к другому практического отношения. Определения сцепления не равнодушны к другому, а существуют лишь в отношении к нему, для образа же такое отношение несущественно. Правда, и образ можно трактовать механически; но так как он есть нечто относящееся к самому себе, то другое относится к нему не необходимо, а лишь случайно. Такое отношение другого к образу мы можем назвать теоретическим отношением; но таковым обладает только ощущающая природа и, на более высокой ступени, мыслящая. Такое теоретическое отношение заключается подробнее в том, что ощущаемое, находясь в отношении к другому, находится тем самым в отношении к самому себе, остается свободным от предмета, а потому оставляет свободным и предмет. Два индивидуальных тела, например кристаллы, тоже оставляют друг друга свободными, но лишь потому, что они не имеют никакого отношения друг к другу; если только они не определены химически, через посредство воды, то их определяет лишь третье, «я», через сравнение. Здесь теоретическое отношение основано, следовательно, только на том, что тела никак не отнесены друг к другу. Но истинное теоретическое отношение появляется впервые там, где действительно имеется взаимная отнесенность и в то же время свобода относящихся друг от друга; и именно таково отношение между ощущением и его объектом. Так, замкнутая тотальность становится здесь свободной от другого, и только в таком качестве она относитс

244

к другому; т. е. физическая тотальность существует для ощущения и — поскольку она в свою очередь распадается на определенные свойства (к чему мы сейчас перейдем) — для различных способов ощущения, для чувств. Вот почему здесь, в сфере формообразования, нам бросается в глаза отношение к чувствам, хотя мы могли бы и не касаться этого пункта (см. ниже § 358) как не относящегося к области физического.

в) Если в качестве определений образа мы нашли здесь цвет, запах и вкус, которые воспринимаются тремя чувствами — зрением, обонянием и вкусом, то чувственный объект двух других чувств, осязания и слуха, мы имели уже раньше [см. выше прибавление к § 300]. Образ как таковой, механическая индивидуальность, существует для осязания вообще; сюда относится прежде всего теплота. К теплоте мы относимся более теоретически, чем к образу вообще; ибо последний мы осязаем лишь постольку, поскольку он оказывает нам сопротивление. Это уже нечто практическое, так как одно не дает покоя другому и приходится нажимать и щупать, тогда как в случае теплоты еще нет никакого сопротивления. Слух мы имели в главе о звуке; последний есть индивидуальность, обусловленная механическим. Чувство слуха относится, стало быть, к тому особенному случаю, когда бесконечная форма отнесена к материальному. Но это принадлежащее душе отнесено здесь к материальному лишь внешним образом; это лишь отлетающая от механической материальности форма, которая поэтому непосредственно исчезает и еще не имеет устойчивости. Слуху, представляющему собой чувство идеальной тотальности механизма, противоположно осязание; последнее имеет своим предметом земное (das Terrestrische), тяжелое, еще не обособленный в самом себе образ. Обе крайности — идеальное чувство слуха и реальное чувство осязания — мы имели в образе, взятом как целое; различия образа относятся к трем остальным чувствам.

Определенные физические свойства индивидуального образа суть не сам образ, а его проявления, которые существенно сохраняются в своем бытии-для-другого; но тем самым начинает исчезать чистое равнодушие теоретического отношения. Другое, к которому относятся эти качества, есть их всеобщая природа, или их стихия, но не индивидуальная телесность, и уже одпим этим обосновывается процессуальное, различенное в себе поведение,

245

которое, однако, может быть только абстрактным. Но так как физическое тело не есть лишь одно какое-либо частное различие или простая разложенность на определенные свойства, а есть тотальность этих различий, то это разложение есть лишь различение в нем самом, различение его свойств, в которых оно сохраняется как целое. Если, таким образом, получается различенное тело вообще, то оно и к другим столь же различенным телам само относится как тотальность. Различие этих тотальных образов есть внешне механическое отношение, потому что они должны оставаться самими собой и их самосохранение еще не упраздняется; это проявление тел, остающихся различенными, есть электричество, которое тем самым оказывается также поверхностным процессом этих тел в их взаимодействии со стихиями. Мы имеем, следовательно, с одной стороны, частные различия, а с другой — различие вообще как тотальность.

Подробнее дальнейшее изложение делится так: во-первых, отношение индивидуального тела к свету; во-вторых, различенные отношения как таковые — запах и вкус; в-третьих, различие двух тотальных тел вообще — электричество. Физические определения индивидуального тела мы рассматриваем здесь только в их отношении к соответствующим общим стихиям, перед лицом которых они как индивидуальные суть тотальные тела. Следовательно, в этом отношении индивидуальность не снимается как таковая; наоборот, как таковая она должна сохраниться. Итак, мы рассматриваем здесь только свойства. Образ действительно разлагается впервые в химическом процессе, т. е. то, что здесь является свойствами, будет представлено там как особая материя. Материализованный цвет, например, уже не принадлежит в качестве пигмента индивидуальному телу как целостному образу: в результате химического разложения он выделен из индивидуального тела и положен для себя. Такое свойство, существующее вне связи с самой индивидуальностью, можно, правда, тоже назвать индивидуальной тотальностью как, например, металл, но это лишь безразличное, а не нейтральное тело. При рассмотрении химического процесса мы увидим также, что такие тела суть только формальные, абстрактные тотальности. Эти обособления производятся сначала нами, через понятие: т. е. они существуют в себе или непосредственно, как и образ, Но далее оказывается, что они

246

также положены действительным процессом, именно химическим; и в этом-то и заключаются впервые условия их существования, как и условия существования образа,

а. Отношение к свету

§ 317

В оформленной телесности первым определением является ее тождественная с собой самостность, ее абстрактное самопроявление как неопределенной, простой индивидуальности, — свет. Однако образ как таковой не светит , и это свойство есть лишь отношение к свету (см. предшествующий параграф).

1. Тело как чистый кристалл в совершенной гомогенности своей нейтрально-существующей внутренней индивидуализации прозрачно и служит средой (Medium) для света.

Примечание. Чем по отношению к прозрачности является отсутствие внутреннего сцепления в воздухе, тем в конкретном теле является гомогенность связного в самом себе и кристаллизованного образа. Правда, индивидуальное тело, взятое вообще, может быть как прозрачным, так и непрозрачным, просвечивающим и т. д. Но прозрачность есть его ближайшее первое определение как кристалла, физическая гомогенность которого не подверглась еще дальнейшему обособлению и углублению.

Прибавление. Образ еще является здесь покоящейся индивидуальностью, которая находится в механической и химической нейтральности, но еще не обладает последней во всех точках подобно завершенному образу. Как чистая форма, всецело определяющая и пронизывающая материю, образ тождествен в ней лишь с самим собой и целиком властвует над ней. Это есть первое определение образа в мысли. И так как это тождество с собой в материальном является физическим, а свет и есть это абстрактное физическое тождество с собой, то первым обособлением образа служит его отношение к свету, которое, однако, ввиду этого тождества образ содержит в самом себе. Так как в этом отношении образ полагает себя для другого, то оно является его теоретическим — отнюдь не практическим, а вполне идеальным — отношением. Положенное уже не только в виде стремления, как в тяжести, но ставшее свободным в свете, тождество, которое положено теперь в земной индивидуальности, есть растворение световой стороны в самом образе. Но так как образ еще не

247

абсолютно свободная, а определяемая индивидуальность, то эта земная индивидуализация ее всеобщности еще не стала внутренним отношением индивидуальности к ее собственной всеобщности. Только ощущающее способно иметь всеобщий элемент своей определенности как всеобщее в самом себе, т. е. быть для себя всеобщим. Следовательно, лишь органическое есть такое свечение (Schei-nen) другого, при котором его всеобщность светится в нем самом. Здесь же всеобщее этого индивидуального еще остается как стихия чем-то иным и внешним по отношению к индивидуальному телу. Земля полностью относится к Солнцу только в качестве всеобщего индивидуума, и притом относится еще совершенно абстрактно, между тем как индивидуальное тело имеет по крайней мере реальное отношение к свету. Ибо хотя индивидуальное тело само по себе темно, потому что таково вообще определение абстрактной, для себя сущей материи, однако индивидуализация материи снимает благодаря своей проницающей форме эту абстрактную затемненность. Частными модификациями этого отношения к свету являются цвета, о которых, следовательно, здесь тоже должна идти речь; и если, с одной стороны, они принадлежат реальному, индивидуальному телу, то — с другой, они лишь витают вне индивидуальности тел: таковы теневые тона, которым еще нельзя приписать объективного материального существования, призраки, покоящиеся лишь на взаимодействии света и еще бестелесного мрака. Цвета, таким образом, с этой стороны вполне субъективны, созданы волшебной силой глаза, будучи порождением света или тени и некоторой модификацией их взаимоотношения к глазу; правда, при этом требуется и внешнее освещение. Шулъц приписывает фосфору в нашем глазу своебразную светоносность, так что часто бывает очень трудно сказать, находятся ли свет и тьма и их взаимоотношение в нас или вне нас.

Это отношение индивидуализованной материи к свету мы должны рассмотреть, во-первых, как свободное от противоположностей тождество, которое еще не различается от другого определения, — как формальную, всеобщую прозрачность; во-вторых, это тождество обособляется от другого при сравнении двух прозрачных сред: это — преломление, при котором среда не просто прозрачна, но имеет специфическую определенность; и, в-третьих, мы имеем цвет как свойство — металл как механически, но не химически нейтральное.

248

Что касается, во-первых, прозрачности, то непрозрачность, темнота, принадлежит абстрактной индивидуальности, земному. Воздух, вода, пламя ввиду их стихийной всеобщности и нейтральности прозрачны, а не темны. Точно так же чистый образ преодолел тьму, это абстрактное, упорствующее, неразоблаченное для-себя-бытие индивидуальной материи, эту ее непроявленность; следовательно, образ сделался прозрачным именно потому, что вернул себя к нейтральности и равномерности, каковые являются отношением к свету. Материальная индивидуальность есть потемнение в самой себе, потому что она закрыта для идеального проявления для другого. Но индивидуальная форма, которая как тотальность пронизала свою материю, положила себя тем самым как проявление, и восходит к этой идеальности наличного бытия. Самопроявление есть развитие формы, полагание наличного бытия для другого, но так, чтобы оно вместе с тем оставалось во власти индивидуального единства. Поэтому Луна как хрупкое непрозрачна; наоборот, комета прозрачна. Так как эта прозрачность есть формальное, то она одинаково принадлежит кристаллу и тому, что не имеет формы, т. е. воздуху и воде. Но вместе с тем прозрачность кристалла по своему происхождению иная, чем прозрачность этих стихий: последние прозрачны потому, что они еще не пришли к индивидуальности в самих себе, к земному, к потемнению. Хотя оформленные тела сами и не являются светом, ибо они суть индивидуальная материя, но для точечной самости индивидуальности, поскольку она как внутренне-образующее (innere Bildner) не встречает препятствий, в этом темном материальном уже нет ничего чуждого: как вполне перешедшее в развернутую тотальность формы, это в-самом-себе-бытие приведено здесь к гомогенной одинаковости материи. Форма, свободно и неограниченно охватывающая как целое, так и отдельные части, есть прозрачность. Все отдельные части сделались совершенно одинаковыми с этим целым, и именно поэтому совершенно одинаковыми друг с другом, и в механическом взаимопроникновении неотделимыми друг от друга. Абстрактное тождество кристалла, его полное механическое единство как безразличие и химическое единство как нейтральность суть, следовательно, то, что составляет его прозрачность. И хотя это тождество само еще не есть свечение, оно все же настолько родственно свету, что почти может доходить до свечения. Кристалл есть то, что рождается из света; свет

249

есть душа этого в-самом-себе-бытия, ибо масса в этом луче совершенно растворилась. Первичным кристаллом является алмаз Земли, которому радуется глаз, признавая его первородным сыном света и тяжести. Свет есть абстрактное, совершенно свободное тождество, воздух — тождество стихийное; покоренное тождество есть пассивность по отношению к свету, и это и есть прозрачность кристалла. Металл, наоборот, непрозрачен, потому что в нем индивидуальная самость благодаря высокому удельному весу сконцентрирована в для-себя-бытие [см. прибавление к § 320 в конце]. Для прозрачности требуется, чтобы у кристалла не было землистого излома; ибо в этом последнем случае он уже относится к хрупкому. Прозрачное может быть, далее, тотчас сделано непрозрачным без всякого химического вмешательства, с помощью одного лишь механического изменения, как мы это видим в общеизвестных явлениях; для этого достаточно разделить его на отдельные части. Истолченное в порошок стекло, превращенная в пену вода теряют прозрачность; они лишаются механического безразличия и однородности, разрываются и приводятся к форме разрозненного для-себя-бы-тия, между тем как прежде это была механическая непрерывность. Лед уже менее прозрачен, чем вода; в истолченном виде он совсем непрозрачен. Из прозрачного возникает белое, когда упраздняется непрерывность частей и они становятся многими, как, например, снег; и лишь как белое свет приобретает затем наличное бытие для нас и возбуждает наше зрение. Гёте («Zur Farbenlehre», t. I, § 189, [Дидактическая часть, XXXV, отдел о белом, № 495]) говорит: «Случайно (т. е. механически) прозрачное состояние вполне прозрачного тела можно было бы назвать белым... Известные нам неразложенные земли в их чистом виде белы; но в результате естественной кристаллизации они переходят в прозрачность». Так, известняк и кремнезем непрозрачны; они имеют металлическое основание, которое, однако, перешло в противоположность и различие и поэтому стало нейтральным. Существуют, следовательно, химически нейтральные тела, которые непрозрачны; но именно потому они и не вполне нейтральны, т. е. в них остается некое начало, не вступившее в отношение к другому. Но когда кремнезем кристаллизуется без кислоты в горный хрусталь, или глинозем в слюду, или магнезия в тальк (для кристаллизации известняка требуется, впрочем, действие кислоты),тогда тотчас

250

же возникает прозрачность. Это явление легкого перехода прозрачности в непрозрачность встречается часто. Есть камень гидротион, который непрозрачен, но, будучи смочен водой, становится прозрачным: вода его нейтрализует, и это уничтожает его прерывность. Точно так же бура, если окунуть ее в оливковое масло, становится совершенно прозрачной; все дело, значит, в том, что ее части делаются сплошными *. Так как химически нейтральное стремится к прозрачности, то и металлические кристаллы, поскольку это не настоящие металлы, а металлические соли (купоросы), начинают вследствие своей нейтральности просвечивать. Существуют также цветные прозрачные тела, например драгоценные камни; они именно потому не вполне прозрачны, что металлическое начало, от которого происходит цвет, не окончательно в них преодолело, хотя и нейтрализовано.

§ 318

2. Первой простейшей определенностью физической среды служит ее удельный вес, своеобразие которого для себя вообще раскрывается через сравнение, так же как отношение прозрачности проявляется только через сравнение с различной плотностью другой среды. В случае прозрачности двух сред одна из них (более удаленная от глаза) действует в другой (ради наглядности примем первую среду за воду, а вторую — за воздух) исключительно своей плотностью как моментом, качественно определяющим место. Объем воды с содержащимся в ней изображением (Bilde) виден поэтому через прозрачный воздух так, как если бы такой же объем воздуха, содержащий это изображение, имел большую удельную плотность, а именно плотность воды, и, следовательно, был бы сжат в соответственно меньшее пространство. Это есть так называемое преломление.

____________________________________________________________________________

* Biot. «Traite de Physique», III, p. 199: «Неровные куски буры (т. е. борнокислого натра, прозрачного кристалла, который от времени несколько тускнеет и теряет на поверхности некоторое количество своей кристаллизационной воды) уже перестают вследствие своей неравномерности и шероховатости своих поверхностей быть прозрачными. Но они приобретают совершенную прозрачность, если погрузить их в оливковое масло, потому что последнее выравнивает все их неравномерности; у общей поверхности соприкосновения этих двух веществ получается такое незначительное отражение света, что едва можно различить границу между ними»,

251

Примечание. Термин преломление света есть прежде всего чувственное и в том смысле правильное выражение, что, например, погруженная в воду палка кажется, как известно, сломанной; это выражение вполне естественно я с точки зрения геометрического изображения явления. Но совсем иное дело — преломление света и так называемых световых лучей в физическом смысле: это явление гораздо труднее понять, чем кажется на первый взгляд. Не говоря об остальных недостатках обычного представления, неизбежная для него путаница легко обнаруживается при изображении световых лучей, распространяющихся, согласно предположению, из одной точки в виде полушария. По поводу теории, с помощью которой обыкновенно объясняется рассматриваемое явление, следует напомнить о том важном опытном факте, что плоское дно наполненного водой сосуда так и кажется плоским и, стало быть, приподнятым целиком и равномерно , — обстоятельство, которое решительно противоречит теории, но, как это принято в таких случаях, именно поэтому игнорируется и замалчивается в учебниках. Дело тут в том, что одна среда сама по себе есть нечто совершенно прозрачное вообще, и только отношение двух сред с различным удельным весом вызывает свойство видимости, причем эта детерминация определяет лишь место, будучи положена совершенно абстрактной плотностью. Но отношение сред как нечто действенное состоит не в равнодушной рядоположности, а единственно лишь в том, что одна среда положена в другой — в нашем случае положена именно как видимое, как зрительное пространство. Эта другая среда, так сказать, инфицируется нематериальной плотностью положенной в ней среды: она показывает зрительное пространство изображения в том ограничении, какое претерпевает сама, и тем самым ограничивает его. Здесь ясно выступает чисто механическое, не физически реальное, а идеальное свойство плотности — ее свойство быть лишь пространственно определяющим фактором; она действует, таким образом, как будто вне материального, которому принадлежит, ибо она определяет только место видимого. Без отмеченной идеальности это отношение не может быть понято.

Прибавление. Рассмотрев сперва прозрачность кристалла, который, будучи прозрачным, сам невидим, мы переходим, во-вторых, к видимости (die Sichtbarkeit) этого прозрачного и тем самым к видимому непрозрачному. Видимое

252

в неопределенном прозрачном мы уже имели выше (§ 278) как прямолинейность идеального самополагания одного тела в другом — отражение света. Но в случае формального тождества кристалла сюда присоединяются еще дальнейшие особенности. Прозрачный кристалл, созревший до идеальности темного для-себя-бытия, пропускает сквозь себя другое темное, он есть среда, опосредствующая видимость одного в другом. Сюда относятся два явления: рефракция света и двойное изображение, наблюдаемое у множества кристаллов.

Видимость, о которой идет здесь речь, состоит в том, что нечто видимо сквозь несколько прозрачных сред, причем эти среды различны; ибо так как мы имеем дело с прозрачностью индивидуального тела, тоже специфически определенной, то она проявляется только в отношении к другой прозрачной среде. Как специфически определенная, среда имеет собственный удельный вес и прочие физические качества. Но эта ее определенность обнаруживается только тогда, когда она сталкивается с другой прозрачной средой и просвечивание происходит через обе эти среды. В одной среде получается равномерное просвечивание, определяемое лишь распространением света; в воде, например, предметы тоже видны, только более тускло. В случае только одной среды мы имеем только одну плотность и, следовательно, только одно определение места, при наличии же двух сред имеются и два определения места. Тут-то и обнаруживается в высшей степени замечательный феномен преломления. На первый взгляд он прост и даже тривиален; его можно наблюдать ежедневно. Но преломление — пустое слово. Через каждую среду, взятую отдельно, предмет виден по прямой линии от глаза и в одинаковом отношении к остальным предметам; лишь из отношения обеих сред друг к другу возникает различие. Когда глаз видит предмет через другую среду, так что зрение проникает через две среды, тогда предмет усматривается не там, где он оказался бы, не будь второй среды с ее особыми свойствами, т. е. не в том месте, которое он занимает в общей связи материальных явлений согласно чувству осязания; иначе говоря, в связности световых явлений он занимает другое место. Так, например, изображение солнца видно и тогда, когда само солнце находится за горизонтом. В сосуде, наполненном водой, предмет кажется сдвинутым и лежащим выше, чем когда сосуд пуст. Рыболовы-стрелки знают, что ввиду

253

кажущейся приподнятости рыбы надо стрелять ниже того места, в котором рыба воспринимается зрением.

На прилагаемом чертеже (рис. 1) угол (ars) между прямой (ad), соединяющей глаз (а) с видимым предметом (d)y и перпендикуляром к границе двух сред (st) больше, чем угол (aus) между этим перпендикуляром и прямой (ао), соединяющей глаз с точкой (о), в которой предмет находится действительно. Обыкновенно говорят, что свет преломляется, когда при переходе из одной среды в другую он отклоняется от своего пути (or), так что предмет виден в отклоненном направлении (ard). Однако при ближайшем рассмотрении это не имеет смысла; ибо одна среда сама по себе не преломляет, и только в отношении двух сред друг к другу заключаются действенные условия такого видения. Выйдя из